Испытание временем

Глава 10

Глава 10

После окончания уроков меня ждала школа искусств. Хотя название было слишком громким. Искусств? Ха!

Саня, мой одноклассник умел играть на гитаре и параллельно изучал скрипку.

Лена, девочка припевочка со звонким голосом и легкой походкой пела, а две ее подружки на все года вроде составляли ей компанию, танцуя. Они представляли себя звездами, которые при отсветах цветомузыки в сумерках вечера блистали точно грани бриллианта. Лена так вообще мечтала о большой сцене и чуть ли не в Голливуде.

— Я поступлю в консерваторию имени Чайковского, — говорила она гордо, будто она уже там учиться.

— Туда принимают после музыкальной школы, дурочка, — отвечал ей Саня. — А ты заканчиваешь обычную.

А я тихо сидела в углу и рисовала эмоции моих временных друзей по несчастью.

Потому что маленький домик с одинокой бабушкой, бывшей актрисой и некогда известной личностью в сфере кино и театра, которая то и учила нас искусству, не являлся полноценной школой. Так, одно название и то в моей голове.

Я могла ходить в другую школу, известную и настоящую, могла ездить каждый день в город, могла ни в чем себе не отказывать. В плане денег на отдельную машину проблем не было. Мои родители могли и водителя нанять. Они могли заплатить за несколько лет вперед за обучение.

Они все могли, только не хотели. Они не верили в единственную дочь, не вслушивались в просьбы и потому игнорировали такое желание дочери, как овладение профессиональной техникой считывания человеческих черт лица. Да, бабушка имела некоторый опыт, поставила мою руку, дала пару советов, но это не то.

Это все равно как человек сел на двухколесный велосипед один и в первый раз. Да, сзади рука поддерживает спину, но ты все равно упадешь.

Вот и поддержка родителей была мнительной. Они закрывали глаза на мое хобби и строго следили за оценками.

Выдуманная школа находилась в другом углу нашего закрытого жилого участка от настоящей. А по пути надо было забежать домой, чтобы захватить принадлежности. И я решила, что лучше пройтись по опушке леса. Долго, да, труднее, да. Но меня никто не мог увидеть, поймать и прицепиться.

Все же раунд был за ним. И грех не признаться — я боялась.

Не дойдя до дома, я услышала с леса звук, который не мог принадлежать природе. Как будто кто-то стонал. Женский голос отчётливо выделялся. Я приостановилась и вслушивалась. Мало ли кто попал в беду. Здесь протоптанных дорожек нет. И люди так часто не ходят. Все из-за холмиков и колючей травы.

Стон повторился. А после секундной заминки я пошла на голос. И чем ближе я подходила, тем отчетливее я чувствовала неправильность ситуации.

Что делал в лесу человек, чтобы попасть в беду? Бегал что-ли? Да и стон не был похож на болезненный. Может объявился какой-то маньяк и на девушку напал? Тогда бы она кричала. А еще стон был похож на…

На что именно был похож стон я убедилась уже подойдя к кустам, которые скрывали меня от парочки.

Впрочем, они бы не увидели меня и вплотную, не то чтобы за кустами. Потому что они были слишком заняты, чтобы оглядываться по сторонам или задуматься, что их вскрики могут принять за зов о помощи. Или одна конкретная дурочка, которая еще не разбирается в охах и вздохах.

Но как же было противно.

Я уже собралась медленно ползти назад, как…

Тут я узнала девушку. Ее голос я слышала по понедельникам, средам и пятницам каждую неделю так часто, что не смогла бы спутать ни с кем.

Она прижималась спиной к стволу дерева с задранной юбкой, позволяя одному бесстыдному, нахальному извращенцу ласкать свои бедра. Ее белые гольфы с принтом бренда, как белый флаг, выделялись на коричневой земле. Хорошо, хоть не трусы…

Лена, будущая звезда, запрокинула голову с закрытыми глазами вверх, чтобы дать как можно больше доступа мужским губам к тонкой шее. Чтобы было удобнее прикусывать кожу, цеплять ее жесткими и безумно мягкими губами нежную кожу.

Я знала каковы они могут быть. Но не так, как сейчас это демонстрирует парень.

О! Я узнала его. Будь я слепа, кажется, я бы узнала его.

Пару лет назад Максим меня больно укусил, когда до этого пытался соблазнить. Нет, снова не так, как сейчас. Однажды вечером он тайно поднялся в комнату через окно, сказал что написал стихотворение. Я не поверила ему и сразу встала в штыки защищаться. Ведь накануне, когда он спал, я сбрила ему полоску волос, после чего ему пришлось побриться налысо. Я не верила ему даже когда он прочитал и встал перед мной не шевелясь. Из-за грохота сердца я не расслышала ни одного слова и дрожа, указала рукой на дверь. Тогда меня притянули к груди и больно сжали, укусив в шею.

Не знаю что было в голове того парня, что хотел сделать и зачем устроил спектакль, но затем признался, что мы квиты. Я ревела в подушку несколько ночей подряд. Я растирала место укуса и представляла, что Максим делает снова, но очень нежно.

Звуки, скрывающейся в лесу парочки, вывели меня из воспоминаний.

Здесь незнакомая мне до сия момента эмоция впервые зашевелилась в груди и недовольно заворочалась. Она заставила затаить дыхание и смотреть во все глаза на влюбленную парочку. Я пыталась понять, что же за зверь такой поселился в груди, почему же мне становиться дышать все труднее. И почему мне эта сцена ужасно неприятна, но почему-то упорно продолжаю наблюдать, не в силах отвести глаза.

И ни на секунду не задумалась о том, что тупо подсматриваю за любовными игрищами.

А посмотреть было на что. И послушать. В груди родился возмущенный вопль — она же малолетка, которую я с трудом, но подавила.

С каждой секундой Лене удавалось все труднее сдержать стоны удовольствия. А она получала именно ее. Она изворачивалась в объятиях зажавшего ее в угол парня словно уж на сковороде.

Растрепанные волосы, искусанные губы, испорченный макияж. Ничто не останавливало девушку оставаться наедине в лесу со своим одноклассником.

Тут у меня впервые образовался в горле вязкий комок из смеси неверия и удивления. А непонятное чувство начало больно грызть что-то внутри.

Это всего лишь игра, подумала я. Игра закончится. Она просто немного затянулась тяжелым дыханием, несдержанными ласками и резкими поцелуями. Парочка просто целуется, убеждала я себя, несмотря на то, что юбка собралась уже на пояснице, являя миру и мужскому взгляду белые узкие трусы.

— Маакс, — протянула Лена, а в меня словно молния попала. Взгляд так и застыл на черной макушке, которая опустилась до уровня грудей.

Неужели? — спрашивала я себя. Этого не может быть. Они не встречались. Эта парочка не могла быть вместе.

Но видела я обратное.

— Макс, давай, — снова простонала Лена.

Я не знала, что она просила. Не знала, на что надеялась.

Она что, на самом деле хочет … этого? Я недоумевала.

Какой же он мерзавец! Просто ужас. Мои брови сошлись на переносице. Это только Максим мог уговорить на близкие отношения совсем юную девушку. Семнадцать лет ведь нам. Соблазнил своими черными глазами и сладким голосом. Соблазнил и утащил в лес, чтобы…

Ггад, прорычала я про себя.

Во мне росла злость. Она смешивалась с все еще непонятным чувством в груди, превращая меня в совсем другого человека. Не в девушку, которая должна понимать, что давно пора делать ноги, а в ту, которая не могла пошевелиться. Которая злилась на свое желание подглядеть как можно дольше. Которая сильнее прищурилась, вновь затаив дыхание, чтобы рассмотреть тайную для чужих глаз сцену.

А одна мысль пробивалась через барьеры, толстенные стены и все нельзя. Потому что она была новой, тайной и постыдной даже для меня. Потому что я хотела попробовать.

Я хотела чувств, такой же страсти, хотелось чувствовать себя желанной, любимой, нужной и чьей-то. Хотелось узнать каково это.

Меня обуял стыд. Жгучий румянец покрыл щеки. Узнай мама мои мысли…

Длинные худые ноги обвили мужскую талию.

Игра набирала обороты.

Игра, придуманная мною, и не думала заканчиваться.

Влюбленная парочка кажется действительно решила идти до конца. Им ничто не могло сейчас помешать.

А меня, подсматривающую и мешающую, вовсе не оправдывало желание помочь, даже если она никому не нужна.

Как и я никому не нужна.

Непонятная из-за чего буря в груди улеглась, а вместо него поселилась обычная грусть. Кого-то целуют, обожают и любят, а кого-то терпят и раздраженно сжимают губы, когда приходится заводить разговор. Чтобы родителям не показывать вражду.

Самый красивый парень школы каждый день мучает и дико меня ненавидит, в то время когда я признаю, что он самый красивый парень.

Ненавижу его.

За его улыбку.

За его дружбу со всеми.

За любовь к другим.

И за предвзятость ко мне.

Что я ему сделала?

Ненавижу его!

Пусть делают что хотят, уже отрешенно подумала я, когда сделала необдуманный шаг назад. Потому что надо было сначала проверить, куда ставить ногу.

Раздался хруст ломающейся ветки и на меня устремляется две пары глаз. Тех самых, которых невозможно было отвлечь, как я думала.

Лена становится вся пунцовой то ли от смущения, что их поймали, то ли от злости, что опять таки поймали и еще помешали. Потому что Максим ее тут же оставил и направился ко мне с сведенными от недовольства бровями, вновь сжатыми губами, но ярким огоньком в глазах. Скорее всего, от все еще не улегшегося желания.

Я же случайно, взмолилась я про себя. Я же не хотела.

Лену бросили и она была зла, а не смущена, поняла я немного отрешенно. Ведь Максим был уже так близок ко мне. Он ни секунды не раздумывал. Увидел мешающую блоху — шел раздавить эту блоху. И это в то время, когда я ничего не успела сделать — не встала, не отряхнулась, ни убежала быстрее его. Хотя, почему нет. У меня все еще был шанс. И я им воспользовалась.

Чтобы неудачно развернуться. Чтобы неудачно наступить. Чтобы боль прострелила ногу и чтобы я снова упала на землю. Только теперь от боли. Мой крик раздался, кажется, на другой стороне леса.

— Глупая девчонка, — буркнули мне над ухом раздраженно.

Я вздрогнула, но не ответила. Я ждала. Просто ждала. Я не могла представить всю глубины воображения Максима и даже не хотела начинать. Я понимала, что попала.

Но как же больно.

— Что у тебя там? — и не дожидаясь ответа мою ногу взяли в крепкие горячие пальцы.

Чистое удивление. Вот что было отражено на моем лице.

— Понятно. Ничего страшного, нужен компресс и дать отдохнуть. Идти сможешь?

И голос его так не был похож на утренний. И даже на вчерашний, что я продолжала тормозить и хлопать глазами. Этот тихий участливый тон никак не ввязался с моим воображением, где меня…

Впрочем, не меня целовали, обнимали и хотели. Как и кинули не меня. Боль не смогла прогнать, как оказывается, задетые увиденной картиной чувства. Я даже не знала радоваться мне или грустить. Но, против воли по венам потекла горечь, потому что первое преобладало: чтобы обнимали, целовали и хотели. Да что там хотели, мне бы попробовать каково оно — целоваться.

— Эй, что ты делаешь? — вырвалось у меня, когда заметила чёрные глаза слишком близко. Из-под насупленных бровей на меня глядела бездна. Она ковырялась в душе, точно хозяин, выуживала мои эмоции на лицо.

— Тебе будет больно, — ответили мне глаза в глаза.

— Справлюсь, — огрызнулась я в ответ.

И не с таким приходилось справляться.

Чтобы я позволила обнять себя человеку, который только недавно занимался этим и к тому же с другим человеком? Чтобы доверилась тому, кто на днях приклеил меня на школьный табурет? Или тому, который всю жизнь только и делает что пакостит, мучает и издевается?

Да чтобы я и вторую ногу подвернула, но только не помощь Максима.

Наверное, я совсем не умею держать лицо, потому что Максим хмурится сильнее и поднимается на весь свой рост, глядя себе под ноги с ехидной улыбкой. Теперь его не спутаешь ни с кем, теперь это настоящий Максим. Даже если хочется верить, что нежный голос минуту назад действительно переживал обо мне, что этот голос не очередная ловушка, в которую попав, я бы давилась слезами очередную неделю.

— Ну… справляйся…

— Тебя ждут, — намекнула я на его уход. Сидеть на земле и смотреть в его глаза было проблематично для шеи. Я рисковала свернуть себе и ее.

— Подождут, — было мне невозмутимое. Руки на груди, бесячая улыбка от своего превосходства и правоты и я проклинаю все на свете.

Вот тебе доброта души и вернулась, подумала я, ну шла бы себе дальше, не сворачивая в лес, давно была бы в школе…

Школа… Точно! Я же опаздываю.

Я аж вздрогнула и тут же вскочила, чтобы застонать от простреливающей боли в лодыжке. Ну почему мне так не везет?

— Я сказала справлюсь, — ответила ему, когда поймала движение сбоку. Да от него еще женскими духами пахнет!!! Приторно-сладкие до скрежета зубов. Пусть идет к своей Лене, чего пристал ко мне, возмущалась я.

Я сделала шаг, закусила губу и…

… и была поймана в ужасно горячие объятия.

Или это меня обуял жгучий стыд.

— Бестия, — было мне в ухо. — Невыносимая бестия.

— Почему ты так со мной? — спросила я тихо, чтобы не выдать дрожащий голос. В груди жгло от несправедливости и обиды. Мне было ужасно неприятно и неудобно.

Начнем с того, что я третья лишняя. Мне не хотелось мешать, быть пойманной и особенно привлечь внимание. Я бы доковыляла сама. Зачем притворяться, будто на самом деле переживает обо мне. С Леной он был настоящим и если бы не я… Возможно, я даже разрушила их будущие отношения. Лена же обидится.

Ну и пусть обижается, решила я. Пусть ненавидит. Я не тянула за руку Максима, не заставляла его под дулом пистолета идти за мной и тем более не специально подвернула ногу.

А еще в груди разгорался жгучий комок, который заставлял прятать глаза, которые были на мокром месте и контролировать дыхание. Чтобы сердце случайно не потерялось в густой траве, выскочит и не заметишь.

Смутным понимаем, легким дуновением ветерка в запутанных мыслях в сознание упорно проникала одна настойчивая мысль. Даже не мысль, а осознание себя и своих эмоций. Их правильность ввергла меня в шок.

Я ревновала.

Ревновала дико. И оттого в глазах влажная пелена, а в горле точно песок.

— Тихо, — прозвучало над ухом. Я боялась смотреть. А еще боялась вдохнуть. — Я с тобой как обычно, — было невозмутимым тоном.

И это ничуть не помогло развязать узел. Да, как обычно, насмехаясь, издеваясь и выделяя в толпе особенным способом. Растрепанным венком вместо букета, рваными кусками нарисованного холста, разбитой подарочной вазой и диким одиночеством в углу, когда все подруги танцуют медленный танец. Не знаю к чему это вспомнилось. Ну не Максим же виноват в том, что меня считают не от мира сего и обходят стороной аж через другую улицу.

— Ты же моя бабочка, — усмехнулся моя беда.

И если до этого дыхание его было ровным, будто и не он таскал на руках пару лишних килограммов, а в еде я себе не отказывала, то сейчас оно сбилось. Под ладонями учащенно поднималась грудная клетка, обтянутая в абсолютно белую футболку. Она пахла Максимом. И впервые я дала волю непонятным для меня чувствам, прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Запах дождя, моря и ветра, смешанный с запахом разгоряченного тела проник в мои легкие. Это серьезно взбудоражило и испугало.

По коже пробежался морозец.

— Не называй меня так.

— Тебя назвал так не я и не мне его менять.

— Это было давно.

— А как будто недавно…

Не успела я вновь впасть в воспоминания, как показался мой дом. Нет, сперва я услышала звонкий до ужаса голос и только потом увидела, что мы дошли.

— Где вы были? Почему ты носишь ее на руках? Что ты натворил?

Мамины вопросы сыпались точно град в мерзлую погоду. А когда я оказалась на своих двоих, точнее всего на одной, маме точно разъяренный хищник задвинула меня к себе за спину и защищала от безучастного и невозмутимого врага. Он кажется еще и ухмылялся, скрестив руки на груди.

— Мама…

— Молчи, с тобой будет отдельный разговор. Сколько раз я тебе говорила, после школы сразу домой и чтобы не ходила одна в лесу. А то можно встретить…

И головой кивнула в сторону Максима, который не собирался испаряться как делал каждый раз.

— Мама, это я…

Голос никак не резался. И это бесило.

— А ты что стоишь ухмыляешься? Иди давай и чтобы я тебя больше не видела рядом с Анной. Слышишь?

— Да послушай же!

Но меня никто не слушал. Взгляд Максима источал холод, он прицепился за мамин и не отпускал, в то время когда в позе читалась абсолютное равнодушие. Будто не ему плюют сейчас в душу.

— Если не хочешь проблем, ты меня услышишь.

Мамин голос понизился резко. Теперь ее последняя фраза прозвучала как эхо в лесу глубокой ночью — устрашающе и до мурашек.

— Всего доброго вам, София Илларионовна.

Максим ушел прочь, а у меня сердце сжалось от несправедливости. Мой взгляд заметил гордую походку, напряженные плечи и сжатые кулаки.

— Почему ты так? — озвучила вопрос вслух.

Мама резко обернулась и теперь ее холод перекинулся весь на меня. Кожа тут же покрылась мурашками.

— Тамара Ивановна звонила.

И поняв, во что дальше выльется разговор я направилась в дом, старательно пропуская едкие слова мимо ушей. Скорее в дом, в свою комнату. Там я смогу перевести дух, посмотреть что с ногой и может быть успею на занятия.

— Мы так тебя воспитывали? Глупую? Безответственную? Как ты можешь не понимать к чему ты стремишься. Если завалишь экзамены…

Тут поток слов закончился только благодаря закрытой двери.

Перевести дух времени не было, потому как уже через минут десять я была готова к штурму выхода. Вот ирония, обычно штурмуют для того чтобы войти, а я наоборот.

На мое счастье в гостинной никого не было. Мама говорила с кем-то по телефону.

Я не замечала вокруг ничего. Я видела цель и я шла к нему.

Иногда что-то такое просыпалось во мне и оно помогало получать мне именно то, что хочу. Несмотря ни на что. Жаль его нельзя было включать по щелчку пальцев.

Тем временем в большом зале, как мы называли самую большую комнату в доме, выступали девочки. Уроки начались. Я немного опоздала, немного измотана и выжата и вообще без работ предыдущих дней (спасибо Максиму) и все равно я почувствовала прилив энергии. В этом доме даже воздух был заряжен чем-то иным, что вдохновляло и окрыляло.

Девочки выступали одни, то есть без Лены.

Тут я не дала себе думать об этом. Пусть я немного восстановлюсь живительной энергией и подумаю об этом потом.

Зато на месте был Саня. Он сидел в другом углу и ковырялся в большом чемодане. Искал что-то.

Даже если нет предыдущих рисунков, я начну заново. Это даже хорошо. Тренировка мне нужна. И Саня подходил лучше всех. Потому что он не был эмоциональным человеком и на протяжении долгого времени мог не менять эмоцию на лице. Как бездушный монумент. Что мне как раз таки и было необходимо, чтобы получить точный портрет.

На чисто белом полотне появились первые черные штрихи. Они еще были хаотичными и беспорядочными. Я не обращала на это внимания. Рука по мановению подсознания вела карандаш точно марионетку. И не было в этом логики, как не было и профессионального взгляда. Рука перемещалась с одного края на другой по зову сердца.

Ладонь висела в воздухе, чтобы ненароком не размазать одну полоску. Она была нужна. Обязательно. Эта полоска дополняла образ или выделяла линию лица я не знала. Как не знала и того, что мною движет все это время.

Я забывала смотреть за полотно. Я не кидала взгляд в противоположный угол и не искала продолжения моей черточки. Зато полотно заполнялось черными оттенками.

Краем сознания я уловила зов тела. Кажется по руке бегут мурашки. И вяло подумала, который раз по счету за сегодня? Подумала и больше не обратила на это внимание. Потому что на меня смотрела бездна. Она захватила меня в плен и больше не было меня в этой комнате. Не было звуков игры на гитаре, не было веселого щебета девочек.

Черные угольки будто живые сохранили в себе тлеющий огонек. И огонь этот переливался точно закат на воде. Прямой взгляд из-под густых бровей зацепился за мой и не отпускал. А может этого не хотела я сама. Чем больше я рассматривала нарисованные глаза, тем сильнее попадала в их плен. Я открывала душу, приглашала и доверялась. Иного варианта просто не было. Я его оставила.

И снова вяло подумалось, что их хозяин смотрит точно так же — проникновенно, обжигающе. Он может проникнуть так глубоко, как никто другой. И делал он это легко, без особых усилий.

Рука застыла в воздухе. А взгляд прошелся по пышным ресницам, острым скулам, губам. Чуть искривленным в обыкновенной усмешке. Пальчик повторил точные линии нарисованных губ, но смог почувствовать их жар и мягкость.

Каковы они могут быть?

Такие же жестокие, как и слова? Или колючие, как взгляд?

Острое желание пройтись по ним снова не отпускало до тех пор, пока в сознание не ударился чужой голос.

— Анечка.

Я вздрогнула. Кажется, бабушка звала меня не один раз.

— Подойди ко мне.

Не особо рассматривая рисунок в полном сознании дела, я переставила листы местами. Что-то потянуло меня спрятать получившийся портрет.

На столе, за которой сидела бабушка, была одна тонкая папочка. А в ней лежал всего один лист. Это была грамота за…

Я тяжело сглотнула, не веря своим глазам. Я вчитывалась в текст снова и снова, не представляя как это может быть.

В принципе это может быть, но только не со мной.

— Да, Анечка, это правда. Еще месяца два назад я отправила парочку твоих работ в государственную олимпиаду по живописи. И, как видишь, два портрета получили награду. Точнее ты выиграла.

— Не может быть, — прошептала я, но широко улыбаясь. Я все еще не верила в свои способности, но верила бабушке. Она обмануть не смогла бы.

— Ты ошибаешься. Ты выиграла призовой фонд, который можешь потратить только ты и по своему усмотрению. А главное ты получила приглашение на обучение в один из институтов в Польше.

Счастью моему не было предела. Тут же посыпались искренние поздравления, пожелания удачи и фразы, что все были в курсе и все верили в меня. А после по такому случаю все вместе выпили чаю с фирменным пирогом из груши и смородины на террасе бабушки. Улыбка не сходила с моего лица еще долго. И когда помогали мыть посуду, и когда собиралась домой.

Уже в самом конце рисунок попался на глаза и я вытянула его откуда-то с середины чистых листов.

Оттуда на меня смотрел Максим, прекрасный в своей невозмутимости и родной в своей дерзости. По велению сердца даже маленький шрам над верхней губой перенесся на бумагу.

Радостное событие ждало меня и дома.