Испытание временем

Глава 3

Глава 3

Бывает ли тишина напряженной? Есть ли в данный момент это напряжение? Может ее легче назвать томительной? Правильнее!

Абсолютно голая девушка с аккуратно распущенными локонами, которые прикрывали вершинки налитых тяжестью грудей, не думала об этом. В ее голове вообще ничего не возникало — острое возбуждение плотным маревом укрыло сознание.

Ее телом с нежной кожей, словно сливочная пенка молока, ее ногами, которые вставали на цыпочки от нетерпения, ее руками, которые дрожали осиновым листом на ветру — ими сейчас управляли чувства, точно такие же нагие и беззащитные, как сама девушка.

Руки были отведены назад и сцеплены в замок. Для надежности. Она боялась нарушить приказ — приказ стоять неподвижно, пока ее ценитель не рассмотрит каждый изгиб молодого невинного тела. Ее пальцы горели огнем от невозможности коснуться такого же нагого и безупречного тела напротив.

Девушка сладко улыбнулась — она тоже не преминет моментом, чтобы рассмотреть подарок. Как же она долго ждала! И теперь воспользуется каждой секундой, которая только сильнее разжигала желание. Одно желание, поделенное на двоих, связанное их взглядами уже трещало, точно костер — игра в гляделки только добавляла градуса.

Тишина была все же томительной — можно было заметить едва летящие искры между любовниками, если бы они не были столь заняты другим.

Мощный разлет плеч, высокий рост, сильные и налитые сталью мышцы на груди, руках и бедрах были рассмотрены не так тщательно, как лицо молодого парня — причина ее дневных терзаний и ночных грез. Черные глаза под густыми ресницами умели смотреть в саму суть мироздания, вечно взлохмаченные, немного длинноватые, на ее взгляд, волосы оттеняли черные брови, острые скулы, ровный нос, а четкая линия пухлых губ запомнились ей сжатыми в ровную линию. А еще маленький шрам над его верхней губой. Шрам из-за нее…

Это лицо она не смогла бы забыть никогда — когда училась, рисовала, гуляла, даже тогда, когда перед ней стоял совсем другой мужчина. Сейчас она об этом еще не знала, но позже прочувствует каждый уголок черной пустоты внутри себя. Именно его лицо она захочет увидеть в толпе, будет искать его в каждом, как путник, жаждущий воду.

Но вот он! Он здесь, с ней, напротив, дышит с шумом и каждый его вздох в звенящей тишине отдается волной возбуждения. Он пришел к ней — тихо подкрался в ее рабочий сарайчик мимо внимательных жителей дома, закрыл за собой засов и, обернувшись, встал.

Совсем как тогда.

— Ты моя, — прохрипел он.

Совсем как тогда.

Все повторялось. Или вспоминалось. А может девушке снился сон — она не хотела об этом думать. Она хотела только одного. Его! Она знала, что должно произойти дальше, и ждала. Позже она продолжит стоять полностью раздетой его рукой и ждать без тени смущения — ждать его прикосновений, его голоса…

Каждая фибра ее души хотела продолжения несмотря на то, чем все закончится — перекрестом судьбы, где у каждого отдельная дорога. Пусть он побудет рядом еще немного.

Его глаза казались ей бескрайним космосом. Когда он шагнул к ней и оказался совсем рядом, обдав ее щеки горячим паром, она смогла прочесть в них даже то, чего не могло быть — боль, тоску, надежду.

Все, что она читала в них раньше была злоба и ненависть. Но это было раньше…

Сейчас же он стоял напротив с бездной нежности в глазах, тяжело дышал и водил рукой по собранным волосам, чтобы через секунду сорвать с них заколку. Как она упала, никто не заметил. Волосы рассыпались по плечам стройным водопадом. Не заметили они, как бретелька летнего платья съехала вниз, после чего и платье упало к их ногам.

Девушку затрясло словно в лихорадке — ее тело тут же кинуло в жар, чтобы следом покрыться сотнями мурашек. Она оказалась в одном нижнем белье впервые в жизни перед парнем, которого еще недавно ненавидела всей душой, с которым ее связывала только война. Она не шелохнулась. Ее глаза все еще изучали космос напротив — и хорошо! ведь тогда она еще не знала, что такой случай представится в первый и в последний раз.

Большая, чуть шершавая ладонь не остановилась. Она направилась за спину девушки, схватила края бюстгальтера двумя пальцами, чтобы одним ловким движением их тут же распахнуть. В сознании девушки не отметился ни цвет белья, ни его форма, но запомнила, что тут ее руки впервые зашевелились и накрыли грудь — еще секунду и белье бы съехало, раскрыв интимную красоту мужскому взору.

Но в тот вечер парень был напористым. Ничто его не могло остановить. Он знал чего хотел и действовал, не сомневаясь. Девушке, которая раскрывалась в мужских руках нежным весенним бутоном, казалось, что он хотел еще и словами произнести то, зачем он пришел. Но молчал…

Слова. Лишний звук. Зачем они нужны? Девушка же все понимала без слов, принимала и следовала ощущениям, ведомая сладким ароматом мужской близости и не могла контролировать свои руки.

— Бабочка…

Она шумно выдохнула.

— Моя, — соблазнитель продолжал шептать ей в ухо нежные комплименты и одновременно гладил ее спину, успокаивая. Он так думал. Мурашки же выстроились в ряд и ровным рядом преследовали чужие пальцы на девичьей коже.

— Всегда…

Его голос стоил отдельной награды. Только от одного его голоса внутренности девушки вибрировали, как натянутая струна. Она ждала следующего шепота сильнее чего-либо. Ждала, слушала и впитывала в себя одновременно с новыми ощущениями. Когда рука парня перестала гладить спину и плавно переместилась вниз, к ее бедрам, девушка впервые издала звук. Она простонала вслух и вцепилась в края мужской рубашки, закатив при этом глаза от пронзившего ее тело разряда удовольствия.

Бюстгальтер, потеряв опору, тут же полетел вниз, после чего на полу собрался весь девичий комплект — парень снял и трусы.

Ее глаза ярко горели. Сама она превратилась в сплошной комок нервов, который только тронь, тут же взорвется. Продолжил бы тогда парень свою наглую игру и задев ее сокровенное место, она бы действительно взорвалась. Ее грудь поднималась в такт обрывистому дыханию, а в закрытых секундой ранее глазах играло ночное небо.

Парню было недостаточно и этого.

— Открой глаза, — сказал он громче. Она тут же подчинилась и встретилась с бездной восхищения в его глазах.

Теперь же, увидев ее полностью обнаженную, трепыхающаяся в судорогах возбуждения, горячую от его рук, голоса и прикосновений, голос парня стал надломленным. Он волновался не хуже девушки, но отличало их одно — парень имел опыта намного больше.

Девушка каждую субботу наблюдала из-за окна своего уютного сарая, где она сидела днями и ночами, рисуя карандашом портреты на холсте, как ее сосед — школьная звезда и невыносимая головная боль, приводит домой каждый раз разных девушек. И в каждую хотелось вцепиться в их намалеванные лица, чтобы не улыбались и не прикасались к нему. Особенно бесил их взгляд — так смотрят рыбаки на поющих русалок.

Желтый байк под ними рычал точно зверь, требовал больше скорости, больше ветра, но беспрекословно подчинялся приказам хозяина.

Он же, каждый раз заглядывал в ее окно — бросал взгляд исподлобья и хищно скалился. Тогда она не задумывалась, почему наблюдает — неведомым желанием она каждую субботу оставалась допоздна, словно мазохистка, ждала любовную сцену, чтобы после обязательно поймать его прищуренный взгляд.

Они поймут все намного позже, а когда это случится, они очутятся в этом самом сарае оба обнаженные. Девушка не была столь опытной — она была невинной, но умела чувствовать.

— Я… — она сглотнула, прежде чем продолжила. — Я тоже хочу…

Она так и не докончила фразу.

Все казалось таким реальным, будто все происходит на самом деле. Потому что чувствовался каждый момент — его взмах ресниц, пробежка взглядом по горячей коже и общее напряжение в воздухе. Но это все лишь казалось — не может прошлое повториться, нельзя человеку время обратить вспять. Ему можно только вспоминать — доставать из потаенных мест души воспоминания и крутить их в голове словно пленку кинофильма. Человек слаб. Он не может закрыться от прошлого и не может его отпустить. Как только опускаются сумерки, он ныряет в воспоминания до тех пор, пока не проснется. Он либо вынернет, либо задохнется…

Грудная клетка девушки горела…

Возможно из-за приклеенного к ней взгляда.

— Хочешь чтобы я разделся?

— Да…

— Как?

— Полностью…

— Ты точно хочешь этого?

— Да…

Ему понадобилась ровно секунда, чтобы выпрыгнуть из мешающей одежды — она скрывала его желание. Когда мужское продолжение оказалось на свободе, теперь уже взгляд девушки приклеился к мужскому паху. Страсть настолько сильно оглушила их, что оба оказались без тормозов. Его возбуждение стояло ровно и тянулся к ней.

— Держи руки за спиной, — послышался приказ.

Жестокий приказ, подумалось девушке. Ведь все ее нутро желало совсем другого — дотронуться, почувствовать, разглядеть.

Короткий миг и парень, прочитав мольбу в ее глазах, оказался прижат к ее животу горячим, чуть пульсирующим естеством. Ее руки не увидели препятствий и тут же устремились к нему, чтобы захватить у основания и немного сжать, вызывая мужской надрывный вздох. Теперь его очередь закатить глаза. Девушка даже не представляла, какое удовольствие приносит ее рука и какую невыносимую муку доставляет томный полушепот.

— Открой глаза, — она училась быстро.

Когда парень подчинился, их взгляды встретились, словно море с устьем реки. Они слились воедино.

Женская ладошка, едва обхватывающая мужскую плоть, уже двигалась вверх вниз. Звенящая тишина охватила маленькую комнату — одинокий мольберт на тонких ножках был забыт, как и низкий стульчик, обтянутый теплым бархатом, исписанные холсты разного размера молчаливыми свидетелями висели по деревянным стенам, а чистые лежали в темном углу в ожидании — их черед настанет, когда хозяйка “арт-студи” на радостях будет творить. Они еще не знали, что будут в ожидании вечно, потому что уже завтра они будут сожжены в пламени…

А пока они безмолвно наблюдают — взгляд глаза в глаза, прерывистое дыхание, мягкие изучающие поглаживания, как вдруг мужские руки накрывают женские, останавливают и сжимают, чтобы тут же увлажнить маленькую ладошку.

— Ты не оставляешь мне даже шанса, бабочка, — выдохнул парень непонятную ей фразу. — Я слишком быстро…

Их обнаженная кожа блестела в слабом свете ночной луны влажными каплями пота. Девушке многого не надо — нервы напряжены запредельно. Казалось, его удовольствие передалось и ей, настолько глубоко его бездна черных глаз коснулась ее души. Но тут мужские пальцы проникают сквозь ее влажные складки и безошибочно находят разбухший бугорок, чтобы через секунду удержать девушку за талию от падения. Ее ноги просто подкосились.

Ее рот все еще приоткрыт, когда им овладевают мужские губы в жадном поцелуе, запечатывая их обоюдное удовольствие.

Это был их второй поцелуй и последний.

— Макс… — выдохнула девушка.

— Бабочка… моя… только моя, — повторил парень.

Двое безумно влюбленных, двое сумасшедших, двое выпускников 11 класса познали вкус любви под молчаливой луной…

Для этого им понадобились все эти 11 лет.

****************************

Сапсан по направлению Москва — Санкт-Петербург мягко остановился. Из его динамиков раздался приятный женский голос, который объявил о прибытии, пожелал хорошего дня и поблагодарил за выбор в пользу этого поезда. Этот голос, собственно и разбудил меня, уснувшую еще в начале пути.

До сего момента я вся на нервах и в постоянных сомнениях стала собирать сумку в дорогу. Брать не хотелось много вещей, но я знала, что дома не осталось ни единой моей вещи. Сомнения то и дело возникали по каждому поводу. Брать ли вязаный белый свитер? Он как раз подходил под торжество. Сколько платьев сложить? Может стоит оставить косметичку? Кому я там буду нужна накрашенная?

— Ты с ума сошла? Бери конечно, — накричала на меня подруга. Она, кстати, была рядом целый день, молча поддерживала пока я соберу вещи, иногда комментировала, как в случае с косметичкой и так же молча закрыла за мной дверь.

— Может поехать с тобой? — спросила подруга. Это было бы замечательно, подумала я, но знала, что у нее пересдача, которую она не могла пропустить без ущерба на свой итоговый балл. Скрепя сердцем, я отказалась.

Ехать ли вообще, даже если я обещала? Именно отсюда брали корни другие вопросы, я это знала, но никак не могла решиться — даже когда уже полностью собралась. Только тогда я вспомнила про билет. Зайдя в онлайн-кассу, я была крайне удивлена, увидев единственный билет, который оказался удачно последним. После этого я ехала уже без сомнений.

Если перед новогодними праздниками мне удалось купить обычный билет в нужное мне время и дату — это значит, что сама судьба дает мне знак.

Измотанная, я отключилась, как только тронулся сапсан.

Говорят, люди уязвимы во сне. Они беззащитны и слабы перед своим же сознанием. И только во сне человек может вспомнить события минувших лет так ярко, будто они происходили только вчера. Всю дорогу мне снился тот вечер — тот самый переломный момент в моей жизни.

Потому что двое вечно враждующих глупцов поняли, что любят друг друга несмотря ни на что, а смотреть было на что. На следующий день рано утром в сарай заглянула моя мама и увидела двух людей спящими в обнимку. Они были одетыми и выглядели прилично, но они обнимались!

Принцессу-дочь, которую ждало совсем другое будущее, намного лучше и прекраснее, чем сумасшедший бандит улиц, от сына неимущих соседей надо срочно спасать.

Так думала мама, когда вызвала военкомат в этот же день и использовав свои “нужные” связи, добилась того, чтобы Максима отправили в самую дальнюю и горячую (никогда этого не забуду) точку страны. Что было с ним дальше? Я потеряла всякую надежду на возможный контакт — смена номера, местожительства, фамилии в социальных сетях. Может с ним случилась беда, а мама переживает за взрослую дочь, посетивший ночной клуб.

Как бы я не старалась забыть прошлое, мне никогда от него не избавиться. А событие слишком яркое, чтобы от него просто отречься. Пять лет мне удавалось хорошо контролировать сознание, пока в один день я не решила, что вернусь туда, откуда просто сбежала.

Может оно и к лучшему.

Говорят, что клин клином выбивается.

Время залечивает так себе, может и не стоило проверять?

Глава 4.

Шумный город-многомиллионник встречал меня угрюмым серым утром, копируя в точности мое настроение. Это, впрочем, было обычным делом.

Спешащие по своим делам люди с отсутствующим выражением лица не обращали внимания на девушку в пальто с высоким воротом стойкой, на ее очки, которые скрывали заспанное лицо, но смотрелись ужасно нелепо в такую хмурую погоду, и на ее красный чемодан, который тянулся за ней тихо и верно. Неудивительно, что даже в такой ранний час столица жила полной жизнью. Она вообще засыпала?

Широкая улица встретила меня слякотью, грязными дорогами, плотным трафиком с рычащими нетерпеливыми моторами, которые были вынуждены останавливаться на светофорах.

Я на секунду тоже остановилась, чтобы вдохнуть этот грязный воздух и понять — ни капли не скучала. Но деваться было некуда, я уже садилась в вызванное ранее такси, что-то говорила, от чего то засмеялась и снова отключилась, только сейчас обошлось без сновидений.

Горечи от взбаламученного сознания прошлым мне хватит на следующую пятилетку.

Дорога от вокзала до области заняла порядком долгое время, ведь ехать пришлось через центр. Спать сидя было ужасно неудобно, но я никак не могла выйти из состояния полудрема. Поэтому доехав, я была выжата и морально, и физически полностью. “Ну и хорошо” подумала я, на лишние переживания сил просто не хватит.

А их было достаточно.

У ворот меня встретила целая орава детей — маленьких и больших со смешными шапочками, визжащие и играющие в снежки. Тетя Надя и Тамара — сестры мамы уже обустроились, поняла я, а ещё возможно братья отца тоже здесь — детей слишком много. Их радость вызвала во мне теплую улыбку и облегчение — мой дом еще не забыл детский смех.

Дети же встретили меня настороженно — они притихли и во все глаза рассматривали новую тетю в нелепых очках.

— Анечка, — окликнули меня.

Бабушка стояла на крыльце и тянула ко мне руки, будто хотела поскорее ощупать и понять, что перед собой видела вовсе не мираж.

Я поторопилась к ней сама, чтобы ее больные суставы в лишний раз не тревожились, считая ступени.

— Здравствуй, моя внученька. Ты сделала такой хороший подарок своей бабушке, молодец что приехала.

Сухие, немного шершавые от воды и ветра руки стали гладить мое лицо, волосы в хаотичном порядке. Она старалась захватить целый мир в свои объятия и не знала с чего начать. Чемодан был забыт у самих ворот. Так же как и сомнения, терзавшие мою душу всю дорогу.

В теплых объятиях родного человека, которые пахли свежим хлебом, зимним морозом и хвоей, душа моя выставила белый флаг. Хорошо, что я приехала.

Глаза увлажнились и оттого морщинистое лицо напротив немного расплывалось, но я заметила аккуратный пучок из пепельных волос, теплоту карих глаз, морщинки вокруг улыбающегося рта, темно синий фартук поверх светлого платья, испачканный белым порошком, кажется, мукой. Ну и пусть.

— Какая ты у меня красивая, — всхлипнула женщина.

— А ты пахнешь домашним хлебом.

— Ну же, заходи в дом.

Держа мои ладони в своих, бабушка повела меня за собой, но я не смогла удержаться. Сколько бы я не давала себе обещаний, сколько бы не повторяла самой себе что не стоит, что не надо, я все же обернулась. Место, где когда-то была моя вымышленная арт-студия, пустовало. На его месте расположилась пара качель…

Пять лет, чертовы пять лет, а сердце предательски екнуло будто все произошло только вчера.

Перед глазами встала картина — полыхающее пламя жадно пожирает каждую доску, с треском вгрызается в сухие поленья, появившийся из ниоткуда ветер уносит женскую истерику по всем дворам, стуча по окнам, соседи, вышедшие глянуть что за ссора, хватаются за головы и кричат “пожар”. И никто не обращает внимание на юную девушку, всю зареванную, молчаливую, в черной саже, которая уставилась в одну точку, точно увидела призрака. Она на самом деле увидела призрака — свою потерянную душу, которая вылетела тогда вслед за синей машиной. Внутри нее на заднем сиденье ехал ее ночной гость, понурив голову и который ни разу не обернулся. Ее душа возможно до сих пор бродила по этому двору, ища объединения.

С кем? Это не важно. Все равно одно без двух не получится. А в моем случае даже трех, но это совсем другая история, которую я расскажу разве что только Господу Богу…

Не раздеваясь и не разуваясь, я простучала каблуками по паркету широкого тамбура, чтобы утонуть в ковре длинного коридора, ведущий на кухню. Оттуда доносился запах корицы и свежезаваренного кофе. На праздник съехалась вся семья, которая как раз собиралась завтракать и прямо к ним меня вела бабушка.

— Нет, — прошептала я и остановилась, вернув себе ладонь. В ее глазах отразился немой вопрос, который я проигнорировала.

Мне понадобилась минута, короткий коридор и пара слов, слабо доносившиеся через закрытые двери, чтобы понять — я не смогу. Нет. Мне надо сначала отдохнуть, умыться, переодеться, может быть пройтись, вдохнуть хвойный запах леса, который растет совсем рядом, чтобы выкинуть из головы, как недавно говорила подруга, всю чушь и бредовые мысли и просто расслабившись наконец принять — я дома в окружении тех, чьи контакты у меня до сих пор в чёрном списке.

Может с них и стоит начать, шепнул внутренний голос.

— Это твоя семья, Аня, не беги от нее.

Мудрая женщина и любящая свою внучку бабушка поняла меня без слов, грустно улыбнулась и отпустила.

— Я скажу, что ты освежишься после дороги.

Я же развернулась, чтобы действительно пройтись по лесу. Это то место, куда не добралась городская суета, грязные выхлопы моторов и супер едкие реагенты, чтобы растопить едва выпавший снег. Место, куда редко ступала нога человека, не тревожа царствующий здесь покой и умиротворение.

Внутренние стены же на меня давили. Раньше короткий коридор, который объединяет вход с улицы с кухней, по пути поднимая лестницу на второй этаж, не казался таким узким — у меня чуть не развилась клаустрофобия.

Два шага, чтобы захлопнуть дверь, четыре ступеньки, не обращая внимания больше на резвящихся детей свернуть налево, пройтись мимо качель — ни за что на них не сяду — и через несколько шагов выскочить за низкую ограду.

Она никакой роли не играла. Если и придет на огонек какой-то лесной зверек, то он точно не заинтересуется мини заборчиком. Нет. Она была нужна больше маме и ее педантичной сущности. А я насмотревшись американских сериалов использовала ветки ели под моими окнами на втором этаже как только вздумается — маленькой я даже на них могла лезть, хохоча и веселясь, позже же училась пейзажной живописи, копируя иголочки.

“Свое надо оградить” говорила она тогда отцу, который желал скорее уединиться с деревьям, чем оградиться. “Все должны понимать кем являются и знать свои места” говорила она мне.

Дом огородили и дерево под моими окнами срубили, света в моей комнате стало больше, ровно как и обида. Тогда то я и “переехала” в сарай. Называть его по другому я не стала — заброшенная постройка с одним сеном внутри преобразилась благодаря золотым рукам отца, она стала теплее, чище и уютнее, но сараем в устах матери быть не перестала.

“Чего ты носишься с этим сараем? Балуешься там, фантазируешь, ночуешь. Когда ты станешь серьезнее, Анна?”

Свежий запах ударил в лицо еще тогда, когда я выбежала. Вступив же в хвойные владения запах проник в легкие мощным ударом дефибриллятора — дышать все легче, разум чище, а тугой клубок долголетней обиды в сердце наконец может избавиться от пары обмоток — они находили выход через каждый мой выдох.

Мне всего лишь нужно еще немного времени. Я приму, обязательно. Лес обещал отыскать мой душевный покой и если не найти его, то хотя бы дать надежду. И я верила. Нельзя отказываться от семьи, от людей, которые тянутся к тебе и от их общения. Ведь что человек без семьи? Ничто.

Зимний воздух холодил не только руки и лицо — он проникал в голову и чистил от застоявшегося мусора.

Снег хрустел под ногами. Я остановилась, чтобы полюбоваться окрасом снежного ковра — солнечные лучи, проникающие сквозь верхушек деревьев, переливались на нетронутой никем покрове. Остались фоновые звуки — вот ухнула сова, неподалеку перебежал какой-то зверек, треск веток…

Я насторожилась.

Треск повторился. А затем и хруст снега под чьим-то давлением раздался совсем недалеко. Я обернулась, чтобы никого не увидеть — из дома за мной никто не шел. А значит еще один ранний искатель покоя находился на соседней поляне. Надо было всего лишь обогнуть старое толстое поваленное дерево…

Может не стоило тревожить гостя, если он, как и я, надеялся насладиться девственно чистым на звуки и запахи лесом?

Но интересно же…

А если это кто-то из моей семьи? Мама например. Как я с ней встречусь один на один, не подготовившись? Тут мой внутренний голос — предатель, усмехнулся “а к этому можно подготовиться?” Но мне уже лучше, не согласилась я с ним, это был просто осознанный приступ трусости.

Да, я понимала свои слабости — после одиннадцати лет мне пришлось вылезть из панциря тугодумия и научиться понимать своих внутренних демонят. Если бы я сразу поняла тогда, что мои чувства вызваны не простой ненавистью, а нечто более сильным, мы бы не потеряли эти годы…

Прошлое не вернуть, нет, но оно помогает извлекать уроки.

Я уже сделала пару шагов вперед, выбрав любопытство, как остановилась, так как передумала. Не стоит тревожить человека, тем более незнакомого, если он гуляет на соседней стороне нашего участка. Я в последний раз глубоко вдохнула и улыбнулась — теперь можно возвращаться. Теперь никто меня не позлит, не выбесит и тем более не испортит настроения.

Развернувшись, я уставилась на двухэтажный особняк, украшенный маленькими новогодними фонариками — и пошла к нему, как чужие шаги, ничуть не скрываемые медленной поступью, заставили меня замереть. Гость пришел ко мне сам, когда мне уже расхотелось с ним знакомиться.

Может сбежать? — предположил внутренний голос. Очень глупый внутренний голос, потому что, ну ё моё, Ань, тебе уже двадцать три…

Поэтому я улыбнулась как можно мягче и уверенно обернулась, чтобы тут же остолбенеть, задохнуться, оцепенеть и забыть свое имя, потому что…

Здесь был он.

Он!

Видение?

Может я сошла с ума?

Он не может быть здесь…

Как?

В тени высокого дерева стоял высокий плечистый, такой взрослый мужчина. Его спина, как и дерево за ней прятала едва появившееся на небосводе солнце, которое скрывало мужское лицо. Но я увидела! И узнала — я сердцем почувствовала. Оно пропустило пару ударов. Солнце не помешало, нет. Я могла ослепнуть, оглохнуть, но узнала бы.

Что он здесь делает? — хотела спросить. Как? Почему? А потом отринула все мысли, кроме одного. А не все равно?

Не все ли равно как или отчего появляется мираж? Чего только человеческий мозг не придумает, когда сильно чего-то хочет! А я разве хотела? — тут же я поинтересовалась. Хотела! Еще как!!! Я горела, тонула, а потом выплывала и снова горела. Я хотела увидеть его сильнее всего.

Я себе врала вот уже пять лет.

Он шагнул.

Я врала себе сейчас.

Мужчина вышел из-под тени и дал возможность рассмотреть свое лицо. Очень изменившееся лицо. И я воспользовалась. До сухости глаз, до боли, не смыкая веки я смотрела. Высокий лоб, широкий нос, квадратные скулы, пухлые губы и маленький шрам поверх верхней губы. И карие глаза, которые в моменты безумия, ярости и других острых чувств становились черными.

На меня смотрела эта черная бездна.

Это не мираж, поняла я. Как бы человек не хотел себе что-либо представить, он не сможет это сделать так детально. Его мозг просто не сгенерирует будущее.

А передо мной стояло оно — будущее. Вечно взлохмаченные волосы были коротко подстрижены, выбритые бока отдавали дань руке профессионального мастера, так же как и деловой костюм тройка, выглядывающий из-под кашемирового пальто с воротником стойкой.

У нас одинаковый вкус, по мазохостки отметила про себя.

Раньше этот парень носил простые потертые джинсы с футболками и никогда не расчесывался, не то чтобы по барбершопам ходить. Даже зимой он не изменял футболкам.

Мое сердце никак не хотело заводиться — я чувствовала нехватку кислорода в легких. Они горели. Или я просто забыла как дышать? Почему я не могу вдохнуть? Или поздороваться для начала. Почему я стою истуканом и не могу отвести глаза?

Потому что скучала…

Потому что боялась…

Я боялась этого момента — встречи после стольких лет. А еще сильнее боялась того, что этой встречи могло не быть вовсе. По разным причинам. Горячие точки на то они и горячие…

Моя нижняя губа предательски задрожала. И я бы хотела, чтобы от холода. Я бы хотела, чтобы все было так просто, объяснимо и легко, чтобы ножи не проникали в сердце.

Максим стоял передо мной, больше не двигаясь. Темные глаза из-под нахмуренных бровей наблюдали за мной, абсолютно ничего не выражая. Ноги на ширине плеч и руки в карманах отмечали спокойствие мужчины, как и отсутствие каких-либо слов. Он просто смотрел и молчал.

Молчал после пяти лет…

Почему он такой спокойный? Такой невозмутимый. Такой холодный. О чем он думает? Не рад? Не скучал? Неужели ему нечего мне сказать? Хотя бы отдать дань нашему знакомству, который стоит всех лет в детском саду, а потом в школе и ежедневного соседства.

Даже если забыть на секунду последний год… последнюю встречу…

Всего на секунду…

Если попробовать забыть…

Может надо как-то самой? Хотя бы слабый «привет», но начать и вызвать на ответ, чтобы я услышала его голос. Голос, который всегда предавал хозяина в моменты откровений. Чтобы увидеть хотя бы тень сомнений, терзавшие мое сердце, будто стая голодных собак, что он рад нашей встрече.

Глаза напротив становятся темнее, взгляд тяжелее. Он перекрывает пути дыхания окончательно и давит росток надежды. Нет, он не рад. Он зол, раздражен, недоволен, но не рад.

Его судорожное движение плечом заставило отступить. Маленькими шажками назад, еще и еще, чтобы моя спина уперлась в дерево, а после развернуться и что есть сил двинуться в дом.

От него. От себя. От боли в груди, от собственной души, которая, блуждая столько лет нашла то самое объединение и гналась за мной, как хищная птица.

От сил осталось одно слово. Их едва хватало, чтобы переставлять ноги и держать плечи ровными — до дома остались считанные шаги. Я их найду и для достойного выражения лица, чтобы слезы не пекли глаза, чтобы губы не дрожали и чтобы голос был ровным, потому что на крыльце меня ждет папа…

Мой папочка…

А душа перебьется. Пусть ее терзают сотни собак, пусть горит черным пламенем, пусть задохнется от боли. Пусть! Зато в следующий раз я не не почувствую ни грамма боли — абсолютно ничего.

— Доченька, добро пожаловать…

Радостная улыбка, ожидание ответа и седые виски — все что я успела заметить перед тем, как отдалась в спасительную тьму.