Испытай меня

Пролог

— Прямо там. Видишь? — Отец указывает на идеально выстроившиеся на темном небе звезды. — Большая Медведица, — тихо говорит он, стараясь не потревожить светлячков, танцующих вокруг нас во влажном вечернем воздухе.

Мы лежим на спине, замечая все вокруг. Бесконечное небо растянулось на километры, свежий летний воздух пощипывает мне нос. И тишина. Все это можно найти здесь, на ферме.

Я начинаю привыкать к тишине. Мы переехали обратно в Дир Крик, Северная Дакота, после того, как отец потерял все до последнего пенни, что было у нас, в одной инвестиционной схеме. Все, над чем он так упорно работал, чтобы обеспечить нашу семью, пропало в одночасье — как в воду кануло, от рук так называемого друга и наставника. Родители продали все, чтобы расплатиться с долгами отца. Мы уехали от спокойной жизни в одном из районов Чикаго, где обитает верхняя прослойка среднего класса, обратно на ферму моего дедушки. Здесь выросла моя мама, а дядя присматривал за дедушкой, который неожиданно скончался пару месяцев назад.

Сказать, что жизнь полна перемен, было бы большим преуменьшением. Я притворяюсь, что не замечаю, ведь мне всего тринадцать. Хочется верить, что моя семья переехала сюда, на северо-запад Северной Дакоты, ради лучшей жизни. Кроме того, я мудра не по годам и научилась распознавать вранье за версту уже очень давно.

Мерфи, беспородный щенок, которого мне сегодня подарил отец на день рождения, обнюхивает землю между мной и папой, а затем устраивается на прохладной траве у моих ног.

— Пап? — шепчу я, сплетая пальцы за головой и фокусируя взгляд на Большой Медведице, на которую он только что указал.

— Да, малышка?

— Спасибо за Мерфи. Он, правда, самый лучший подарок, который я когда-либо получала. Ты же знаешь, как я годами просила щенка. — Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, пока он глядит на небо. Его кадык не спеша двигается под загорелой кожей шеи, затем он резко вздыхает, прежде чем повернуться и посмотреть на меня.

— Я люблю тебя, Сейдж. Надеюсь, ты помнишь это. — Его голос ломается. Он быстро прочищает горло, скрывая волнение. — Хотел бы я дать тебе больше.

Он протягивает руку и сжимает мою ладонь. Его прикосновение крепкое, но нежное. И обычно мое гормональное подростковое «я» отмахнулось бы от его касания, но сегодня я позволяю ему держать мою руку.

— Я тоже тебя люблю, папа.

Отец садится и наклоняется, чтобы крепко поцеловать меня в лоб. Наклонившись еще ниже, поглаживает мягкую шерстку на голове Мерфи, а затем поднимается с земли.

— Не засиживайся слишком долго, — говорит мне отец, стряхивая свежескошенную траву со своих джинсов.

— Не буду. Доброй ночи, пап.

Отец, шаркая ногами, пересекает огромную лужайку, направляясь в сторону дороги, а затем к конюшне, расположенной дальше по склону от дома. Старая дверь скрипит, когда он открывает ее и закрывает за собой. Когда я больше его не вижу, то возвращаюсь к разглядыванию неба и поиску Большой Медведицы. Это единственное созвездие, показанное мне, которое я могу находить снова и снова.

Металлическая входная дверь от дома скрипит, когда открывается, и дядя Брент сбегает по ступенькам ко мне.

— Что делаешь, поросенок? — говорит он со смехом.

— Не называй меня так. — Я закатываю глаза, а он встает надо мной, закрывая вид на звезды.

— Прости, но ты всегда будешь маленьким поросенком для меня, — посмеивается он. Брент всего на шесть лет старше и больше как брат для меня, чем дядя. Когда я родилась, он сказал, что я визжала, как маленькая свинка, когда плакала, и именно поэтому он дал мне такое прозвище.

— Мне не нравится, — признаюсь я.

— Прости, — говорит он без энтузиазма, затем наклоняется и поднимает Мерфи с земли. — Ну, ты только посмотри, какая милая собачонка, — говорит он, поглаживая мордочку Мерфи.

— Папа мне его подарил. — Я смотрю на пушистого щенка и уже его люблю.

— Как его зовут?

— Мерфи.

Он улыбается.

— Мне нравится, эта кличка ему подходит. Он будет отличным фермерским псом, Сейдж.

— Он не будет отличным фермерским псом. Мы не задержимся здесь надолго, — огрызаюсь я, быстро садясь.

Брент переводит взгляд на меня, но ничего не говорит. Он знает, что переезд на ферму — очень неприятная тема для всех нас.

— Как только мама закончит учебу, мы переедем обратно в город, — говорю я ему, будто знаю наши планы. Но я не знаю, только надеюсь, что все это временно.

— Ну, вам здесь рады, поэтому можете оставаться столько, сколько нужно… то есть, сколько захотите, — поправляет он себя. Я знаю, он жалеет нас, и паршиво скрывает это.

— Собираешься сохранить ферму? — спрашиваю я, потому что мама настаивала на том, чтобы он продал ферму. Она говорит, что в девятнадцать лет — это слишком рано, чтобы самому содержать ферму, что у него может быть вся жизнь впереди вдали от этого места. Но я знаю, ферма — это все, о чем Брент действительно беспокоится.

— Думаю, да, — признается он с улыбкой. — Это все, что я знаю, поросенок. Я был воспитан на этой ферме, она папина радость и гордость, — говорит он. — Я не готов ее продавать и не думаю, что когда-либо буду. — Он опускает Мерфи на землю и упирается руками в бедра. — Плюс, мне нравится, когда ты здесь со мной. — Брент улыбается мне и шутливо толкает носком своей обуви мое бедро. Я шлепаю его по ноге, и он отпрыгивает, разразившись громким смехом.

Неожиданно откуда-то раздается громкий хлопок, и мое тело замирает, а мурашки бегут по рукам.

— Что это было? — спрашиваю я, мой голос дрожит от страха. Лошади в конюшне начинают шуметь, это похоже на полный хаос.

Мерфи вскакивает на лапы и начинает лаять куда-то по направлению к конюшне.

— Сейдж, оставайся здесь, — говорит Брент, бегом бросаясь к конюшне.

Я никогда не следовала указаниям, поэтому срываюсь с места следом за Брентом. Мои легкие горят, и я задыхаюсь, пока ноги пытаются поспевать за ним. Он выше и быстрее меня. Но, наконец, я догоняю его, когда он открывает дверь конюшни. Отталкиваю его, и поэтому первой вижу это.

Оружие, кровь и мой отец с простреленной головой.

Мой желудок скручивает болезненным спазмом, и я чувствую, будто все внутренности в моем теле перевернулись.

— Папа. Папа. — Я пытаюсь докричаться до него, хотя едва могу дышать.

Его обмякшее тело лежит в луже крови на старом деревянном полу, а рядом с ним — ружье. Этого не могло произойти. Это не может быть по-настоящему.

— Не-е-е-ет, — кричу я. Тошнота подступает к горлу, ноги становятся ватными, и я падаю на колени.

Кровь в ушах шумит так громко, что я едва могу расслышать, как Брент зовет на помощь. Затем я чувствую, как он тянет меня за руки, отчего я царапаю колени о деревянный пол. Он тащит мое обмякшее тело из конюшни, а я замечаю струйку крови, затекающую под тюк сена и внутрь стойла одной из лошадей, прежде чем, наконец, закрываю глаза и сдаюсь.