История испанской инквизиции

Глава одиннадцатая Римская курия и инквизиция

С первого дня своего основания инквизиция стремилась к полной независимости от Римской курии, и королевская власть самым энергичным образом ее в этом поддерживала. Уже в 1482 году Изабелла обратилась с просьбой к папе Сиксту IV предоставить инквизиторам право окончательно решать все судебные дела и не назначать никаких апелляционных судей и палат. Сикст, однако, ответил королеве, что вопрос этот требует обсуждения, и собрание кардиналов 25 мая того же года решило все-таки не давать полной свободы трибуналам и назначить апелляционным судьей всех инквизиционных процессов в испанских владениях севильского архиепископа Иньиго Манрике. Должность эта, по-видимому, была очень прибыльна, и после смерти Манрике в 1485 году ее добивался сам вице-канцлер папской канцелярии Родриго Борджиа, позже более известный под именем папы Александра VI. Успеха в этом он не снискал, так как Фердинанд воспротивился назначению на этот пост жадного кардинала, и Борджиа снял свою кандидатуру в пользу кардинала Уртадо де Мендосы, епископа Паленсии.

Не всегда, впрочем, апелляционный судья, получая деньги от тех, которые искали у него помощи, действительно оказывал таковую: в большинстве случаев инквизиционные трибуналы не желали считаться с ним и выносили приговоры, оговаривая, что они не подлежат никакой апелляции. Жалобы на это поступали в Римскую курию в значительном числе, но Сикст IV не имел достаточно возможностей, чтобы подчинить инквизицию своей воле, и поэтому вынужден был лавировать, то признавая право апелляции, то отрицая его. В общем, можно сказать, что назначением апелляционного судьи Риму не удалось добиться контроля над инквизиционными трибуналами, на который он рассчитывал.

Зато ей удалось открыть могущественный источник обогащения в виде индульгенций, отпускавших не только прошлые грехи, но и будущие. При Сиксте IV курия превратилась в обыкновенное торжище, где с легкостью выдавались индульгенции заведомым преступникам и еретикам, лишь бы они были в состоянии удовлетворить аппетиты алчных служителей церкви. Индульгенции часто перечеркивали постановления инквизиционных трибуналов, так как осужденные предъявляли свои охранительные грамоты, и неудивительно, что инквизиция стала настаивать на прекращении выдачи индульгенций. Королевская власть в этом поддерживала инквизицию, поскольку Римская курия, прощая за деньги грехи в духовной сфере, позволяла откупаться и от наказаний за самые тяжкие уголовные преступления — другими словами, отменяла решения не только духовных, но и светских судов. Противостояние испанской светской власти и папы дошло до того, что Сикст IV 9 мая 1484 года в особой булле назвал святотатственным мнение тех, кто говорит, будто папские индульгенции могут касаться лишь епитимии и не освобождают от обычных кар. Таким путем подрывались основы правосудия, ибо всякий уплативший курии определенную сумму денег за индульгенцию мог безнаказанно совершить любое преступление.

Но 12 августа 1484 года Сикст IV умер, и папский престол занял Иннокентий VIII. При нем королевская власть, а с нею и инквизиция стали действовать с удвоенной энергией. Торквемада отправил в Рим посланца с точными инструкциями: папе велено было передать, что поведение покойного Сикста, раздававшего индульгенции всем подряд, было беззаконно, и такое впредь продолжаться не может; поэтому король и королева решили отменить действие индульгенций до тех пор, пока не выяснится, как именно в их отношении будет поступать новый папа. Но Иннокентий VIII не собирался отказываться от прибыли, которую давали индульгенции, и 15 декабря 1484 года Фердинанд сделал новый шаг, объявив, что отныне будут караться смертью и конфискацией имущества те, кто воспользуется индульгенцией, выданной папой или его ближайшими советниками без разрешения специально уполномоченного королевского чиновника, а нотариусы и писцы, удостоверившие такие индульгенции или их копии, будут лишены должностей. Это, однако, не остановило Иннокентия VIII, столь же мало щепетильного в денежных делах, как и его предшественник Сикст IV. Но и королевская чета не думала сдаваться: 29 июля 1485 года все высшие представители испанского духовенства получили письмо, в котором говорилось, что к вреду религии и в ущерб королевской казне и авторитету высшей светской власти из Рима рассылаются буллы, рескрипты и исповедные грамоты. Но так как трудно допустить, что папа сознательно подписывает подобного рода бумаги, то их следует считать недействительными — по крайней мере до тех пор, пока не будет установлено, что в них заключена воля папы; а до того времени все индульгенции должны представляться для утверждения королю.

Это вынудило Иннокентия пойти на уступки и передать все полномочия по апелляциям великому инквизитору в надежде, что король и королева не станут отменять папские индульгенции. Однако Фердинанд продолжил давить на курию и вырвал у папы буллу от 10 ноября 1487 года, объявившую недействительными все ранее выданные индульгенции; теперь инквизиторы могли открыть дела против их обладателей. Правда, спустя две недели Иннокентий, словно испугавшись собственной своей уступчивости, издал новую буллу, в силу которой индульгенции вместе с делопроизводством преследуемых их обладателей следовало отправить в Рим, но Фердинанд запретил инквизиторам принимать эту буллу во внимание. Инквизиторы, таким образом, оказались в непростой ситуации: они не могли игнорировать папскую буллу, но и не могли пойти против желания короля. Иннокентий же, почувствовав, что нашел слабое место в позиции испанской светской власти, не только потребовал, чтобы старые индульгенции продолжали сохранять свое значение, но и стал выдавать новые. А в 1488 году он, нарушив свое прежнее установление, назначил епископа Майорки апелляционным судьей в Арагонию.

Смерть Иннокентия VIII в 1492 году изменила положение дел в пользу Фердинанда. Новый папа Александр VI не только подтвердил в 1494 году, что высшая апелляционная власть принадлежит великому инквизитору, но и назначил одного из генеральных инквизиторов, Франсиско де ла Фуэнте, апелляционным судьей для всех инквизиционных дел. При этом, не желая отказываться от прибыльной статьи доходов, Александр VI продолжил продавать индульгенции. Когда же недовольство этим короля достигло предела, папа опубликовал 29 августа 1497 года буллу, в которой с мнимым возмущением говорил о том, что еретики получают иногда от курии — помимо его воли, разумеется, — индульгенции, освобождающие их от всяких наказаний; поэтому, считая такое положение крайне вредным для церкви и религии, папа объявляет потерявшими значение прежде выданные индульгенции; отныне они будут облегчать лишь совесть преступника, но не освобождать его от инквизиционного, светского или иного суда. 17 сентября 1498 года Александр VI известил инквизиторов, что следует преследовать еретиков, не считаясь с имеющимися у них индульгенциями, так как все они индульгенций не заслуживают.

В то же время в присутствии самого папы в Риме было устроено аутодафе, в котором участвовали 230 кающихся маранов, прибывших из Испании; наказание их носило характер денежных штрафов, то есть Александр VI не мытьем, так катаньем брал свое. Это вызвало крайнее недовольство Фердинанда, запретившего всем этим маранам возвращаться в Испанию без особого разрешения короля. Был также издан эдикт, в силу которого бежавшие от преследования инквизиции за границу в случае возвращения в Испанию подлежали без всякого суда немедленной казни, причем треть их имущества отдавалась тому, кто укажет на них инквизиции, а у скрывавших их, равно как и у чиновников, не выполнявших этого эдикта, конфисковалось имущество.

Римская курия слишком дорожила доходом от продажи индульгенций, чтобы отказаться от него, не устроив себе какую-либо компенсацию. Едва только Александр VI согласился признать недействительность выданных индульгенций, как сразу же стали назначаться комиссии, расследующие причастность к ереси того или иного лица. Комиссии эти не безвозмездно выносили приговоры, противоречащие постановлениям инквизиционных трибуналов.

Избранный папой 1 ноября 1503 года Юлий II, как и его предшественники, время от времени выдавал индульгенции, назначал особые комиссии для рассмотрения некоторых еретических дел и пытался вернуть право апелляционного суда Римской курии. При этом он менял свои решения в зависимости от того, что считал для себя наиболее выгодным в конкретный момент, нисколько не принимая во внимание недавно данные за определенную сумму торжественные обещания. В конце концов между ним и Фердинандом 31 августа 1509 года было заключено соглашение, согласно которому Супрема должна была собрать все индульгенции, рассортировать их на полученные по заслугам и обманным путем; обманщики подлежали строгому наказанию, а «справедливые» индульгенции следовало снабдить подписью королевского консула; без этой подписи отныне все индульгенции объявлялись недействительными.

Это не помещало очередному папе Льву X выдавать индульгенции без всякого согласования с испанскими чиновниками — особенно после того, как 23 января 1516 года умер Фердинанд II. Более того, Римская курия при нем нередко стала вмешиваться в самые мелкие дела инквизиции. Показательно дело некоего Бернардино Диаса. В 1518 году он был привлечен толедским трибуналом к суду и вскоре оправдан; полагая, что доносчиком был его знакомый Бартоломе Мартинес, Диас, выйдя из тюрьмы, убил его и бежал в Рим. Инквизиционный трибунал приговорил его к сожжению in effigie, а также арестовал его жену и нескольких друзей по подозрению в соучастии в убийстве. Тем временем в Риме Диасу удалось получить отпущение греха при условии, что он даст известное удовлетворение родственникам Мартинеса; его жену и друзей было предписано выпустить на свободу. Инквизиция отказалась это сделать, а когда исполнители воли Римской курии потребовали возвращения конфискованного у Диаса и его друзей имущества, толедский трибунал их арестовал. Из Рима последовал возмущенный окрик: инквизиторам велели явиться в Рим, а когда они оставили это требование без внимания, их отлучили от церкви, что, в свою очередь, вызвало крайнее недовольство императора Карла V. По-видимому, дело это тянулось еще несколько лет и завершилось освобождением из толедской тюрьмы жены и друзей Диаса, то есть курия добилась своего.

Особые опасения по поводу вмешательства Рима в дела инквизиции возникли в Испании в 1542 году, когда папа Павел III учредил конгрегацию — своего рода генеральное инквизиторство для всего христианского мира. Для успокоения испанского общественного мнения папа выпустил в 1548 году специальное послание, в котором объявлялось, что конгрегация нисколько не будет нарушать независимости испанской инквизиции. Это послание папы нередко служило могучим оружием в руках инквизиции, когда возникала необходимость отразить попытки поставить Мадрид в подчинение Риму. Тем не менее курия не считала свое дело проигранным, и тот же Павел III в 1549 году говорил о гегемонии папы в инквизиционных делах и о праве продажи индульгенций. Мало того, он и вслед за ним Юлий III заявляли, что папские охранительные грамоты освобождают не только совесть, но и тело преступника, а потому никакие духовные или светские суды не могут привлечь к ответственности того, кто владеет индульгенцией.

В царствование Филиппа II конфликт между курией и инквизицией продолжался с той же остротой. В 1568 году Филипп жаловался своему послу Хуану Суньиге на то, что в Рим подаются апелляции не только на дела, касающиеся вероисповедных вопросов, но и всякие другие. Суньига разговаривал на этот счет с папой Пием V, но ничего не добился. Точно так же получил отказ аббат Брисеньо, отправленный в 1580 году к Григорию XIII с просьбой не давать в Риме убежище еретикам, бежавшим от инквизиции. Хуже того, курия как ни в чем не бывало продавала этим еретикам индульгенции. С другой стороны, инквизиция почти перестала с ними считаться. Типичная история произошла в 1591 году в Толедо. Здесь на аутодафе предстали 24 человека, обвинявшиеся в исполнении иудейских обрядов, и один из них, Франсиско де Вега, предъявил охранную грамоту курии, выданную ему, его матери и сестре. Но инквизиция эту индульгенцию проигнорировала, и де Вега был наказан наравне с прочими обвиняемыми.

Столь твердая позиция нанесла страшный удар доходам Римской курии и, казалась, сделала инквизицию победительницей в споре, который продолжался более столетия. Однако курия недолго пребывала в унынии, и в XVII веке испанские еретики снова начинают обращаться за помощью в Рим. Более того, курия в отношении испанских дел почувствовала такую силу, что в 1637 году даже потребовала, чтобы великий инквизитор Антонио де Сотомайор явился к папскому престолу и отчитался в своих неправильных действиях.

Наиболее характерным, интересным и продолжительным столкновением между Римом и Мадридом следует считать дело Иеронимо Вильянуэвы. Принадлежавший к древней арагонской семье Вильянуэва сумел расположить к себе Филиппа IV и его первого министра Оливареса и стал одним из виднейших сановников государства. В 1623 году на средства Вильянуэвы в Мадриде был основан монастырь Сан-Пласидо, поставивший себе задачей восстановление ослабевшей дисциплины Бенедиктинского ордена. Выговорив себе право назначения руководителей монастыря, Вильянуэва определил туда духовником священника Франсиско де Кальдерона. Не прошло после этого и года, как в одну из монахинь вселился бес. «Болезнь» быстро распространилась среди других обитательниц монастыря; в числе двадцати двух одержимых оказалась и аббатиса Тереза. Кальдерон считался искусным заклинателем бесов, но на этот раз его заклинания не произвели никакого действия. Дикие выкрики одержимых были записаны, ибо существовало поверье, что демоны часто по воле Бога возвещают истины, скрытые от людей. Таких записей собрали почти 600 страниц. Они были отредактированы таким образом, что выглядели как предсказания. Эти предсказания возвещали, что монастырь станет очагом реформы не только ордена, но всей церкви, а одиннадцать монахинь сделаются апостолами Нового Завета, причем на одной из них почиет дух св. Петра, на другой — дух св. Павла, и т. д. Кальдерон же представит Самого Христа, при этом ему пророчили кардинальскую шляпу, а затем папский престол, который он будет занимать в течение тридцати трех лет. Во всем этом должен был принять участие Вильянуэва, которому предсказания сулили стать кардиналом.

В 1628 году монах Алонсо де Леон донес обо всем инквизиции. Кальдерон пытался сбежать, но был схвачен. Монахинь поместили в тюрьмы инквизиции и начали допрашивать. Кальдерон, трижды подвергнутый мучительным пыткам, ни в чем не сознался. 27 апреля 1630 года на основании показаний свидетелей его осудили за проповедь учения о безгреховности и других ересей, приписываемых иллюминатам, и приговорили к пожизненному заключению. Терезу сослали на четыре года в отдаленный монастырь, монахинь рассеяли по разным обителям.

Дом Вильянуэвы непосредственно примыкал к монастырю; нашлись свидетели, которые утверждали, что ночами его видели в обители. Иные даже показывали, что он садился рядом с Терезой, клал голову ей на колени и задавал вопросы, касающиеся предсказаний демонов и особенно тех из них, которые пророчили ему возвышение в церковной иерархии.

Этих данных было достаточно, чтобы признать Вильянуэву по меньшей мере покровителем ереси. Но инквизиция не дала делу дальнейшего хода, поскольку не решилась преследовать столь влиятельного человека. Вильянуэва, однако, понимал, что собранными против него показаниями в один прекрасный день могут воспользоваться, и 7 января 1630 года явился с покаянием к Антонио де Сотомайору, который был тогда королевским духовником и членом Супремы. Он говорил о своей излишней доверчивости и всячески старался выставить себя жертвой обмана. Делу был дан ход, но после целого ряда совещаний Супрема большинством голосов решила не возбуждать против Вильянуэвы судебного преследования и выдала ему соответствующее постановление, которое он воспринял как охранную грамоту. Больше того: были выпущены на свободу осужденные монахини.

Вильянуэва продолжил пользоваться благоволением короля. Но в 1643 году в отставку ушел его покровитель Оливарес, и это открыло простор для дворцовых интриг против Вильянуэвы. Трудно сказать, кто, собственно, хотел его гибели. Возможно, что здесь сыграло роль желание врагов Оливареса завладеть его бумагами, в которых они надеялись найти материал, способный еще более скомпрометировать бывшего первого министра.

Великий инквизитор Сотомайор в это время уже покидал свой пост и передавал дела Диего де Арсе-и-Рейносо. 20 июня 1643 года Арсе-и-Рейносо получил письмо Филиппа IV, в котором говорилось, что истина о происшедшем в монастыре Сан-Пласидо так и не раскрыта, и, значит, необходимо новое расследование. Тут же были произведены аресты — вновь за решеткой оказались монахини, а также все другие лица, причастные к этому делу, — духовные и светские.

Письмо это, очевидно, было написано самим Арсе-и-Рейносо и лишь подписано королем, которому досталась роль орудия в руках интриганов. Вся эта кампания служила ширмой для атаки на Вильянуэву; это видно хотя бы из того, что в итоге пострадал он один. Следствие окружили непроницаемой тайной, и о нем ничего не было известно ни королю, ни намеченной жертве. Перечисление страшных преступлений Вильянуэвы едва уместили в 21 пункте. Ему вменялось в вину не только общение с демонами Сан-Пласидо, но и занятие астрологией. 31 августа его наконец арестовали и увезли в Толедо, где изолировали от внешнего мира. Извещенный об аресте Филипп искренне изумился, но конфликтовать с Супремой не стал, выразив лишь надежду, что все будет сделано по справедливости, во славу Божию и святой католической веры.

Арест Вильянуэвы взволновал многих в Испании. Государственный совет стал просить за него короля, но тот решил не вмешиваться. Судебному процессу дан был обычный ход. Защищаясь, Вильянуэва ссылался на то, что однажды его уже оправдали, но эти доводы не приняли во внимание. Он провел в тюрьме два ужасных года, прежде чем судейская коллегия решила его судьбу. Нельзя сказать, что суд был особенно суров: Вильянуэву приговорили к «легкому отречению», запретили ему три года бывать в Толедо, Мадриде и их окрестностях, а также вступать в любое общение с монахинями из монастыря Сан-Пласидо. Тем не менее и этому наказанию он отказывался подчиниться, продолжая настаивать на своей невиновности, и только угроза отлучения от церкви заставила его принять приговор.

Надо помнить, что приговор инквизиции накладывал клеймо вечного бесчестия на родственников осужденного и его потомков. Поэтому понятна резкая реакция брата и сестры Вильянуэвы — Августина и Анны. Августин стал забрасывать короля многочисленными ходатайствами, но Филипп переадресовывал их Арсе-и-Рейносо, а тот, разумеется, делал все, чтобы ничего не изменилось. Тогда, утратив всякую надежду добиться справедливости в Мадриде, Августин обратился к Риму, и его посланец, снабженный денежными средствами, которые открыли ему многие двери, сумел получить от папы Иннокентия X письмо с требованием пересмотреть дело. Арсе-и-Рейносо, однако, отказался не только рассматривать, но даже принимать папское послание, а Филипп, находившийся под его влиянием, готов был слепо ринуться в борьбу с Римом и в азарте объявил, что письмо папы было добыто обманным путем.

Возмущенный Иннокентий X отправил Арсе-и-Рейносо новое письмо, в котором под угрозой лишения его должности великого инквизитора и других кар требовал четко выполнять распоряжения курии. На это ничуть не испугавшийся Арсе-и-Рейносо отвечал, что с Вильянуэвой и без того обошлись чрезвычайно мягко, а собравшееся под его председательством специальное совещание заключило, что король не должен подчиняться решениям папы.

Так в борьбе между курией и инквизицией, в которой интересы бедняги Вильянуэвы постепенно отошли на второй план, проходили месяц за месяцем. Несмотря на проявляемую твердость, Арсе-и-Рейносо чувствовал шаткость своего положения. Время, когда Фердинанд и Карл V так непочтительно обращались с папскими посланиями, миновало. Филипп был государем совершенно иного калибра, и мнение его могло перемениться. Поэтому великий инквизитор решил обезопасить себя от папских угроз двойной игрой. 19 января 1649 года он представил королю доклад, в котором перечислял случаи пересмотра дел по инициативе папы; к таким случаям, по его мнению, могло быть отнесено и дело Вильянуэвы. Признав таким образом авторитет папы, Арсе-и-Рейносо, с другой стороны, продолжал уверять короля в необходимости непоколебимо стоять на занятой позиции, дабы пресечь на будущее все попытки курии диктовать свою волю.

Отношения между Мадридом и Римом между тем накалялись. Теперь папа требовал безоговорочной передачи всего дела Вильянуэвы курии. Супрема, чувствуя слабость своей позиции, решила поступить по излюбленной в Испании формуле: повиноваться, но не исполнять. Дело обещали отправить в Рим, и 16 сентября 1650 года его в пяти фолиантах выдали нотариусу барселонского трибунала Дамиану де Фонольеде для доставки курии, но на этом все остановилось, поскольку Фонольеда получил предписание короля никуда не ехать. 18 февраля 1651 года папский нунций, согласно указанию папы, заявил Арсе-и-Рейносо, что отныне он и Супрема лишаются всех полномочий, и даже пригрозил ликвидацией инквизиции. Докладывая королю об этом, великий инквизитор просил о двух вещах: не обнародовать это решение во избежание скандала, который неминуемо приведет к падению престижа инквизиции, а также более не откладывать отъезда Фонольеды в Рим. То есть Арсе-и-Рейносо, по сути, готов был к сдаче.

Но только 17 сентября вышеупомянутые фолианты были доставлены папе, при этом выражалась надежда на скорое их возвращение в нераспечатанном виде, ибо теперь инквизиция изъявила желание самостоятельно пересмотреть дело. Испанская сторона просила папу, прежде чем он заглянет в фолианты, подумать о том унижении, которому в этом случае подвергнется личность короля и Испанское королевство в глазах всего христианского мира. Папа остался глух к этому воплю и возвратить документы отказался. Он поручил изучить их кардиналам Луго и Альбини и на основе их заключения заявил в июне 1652 года тогдашнему представителю Испании кардиналу Тривульсио, что в деле есть целый ряд противоречий и что оно не что иное, как акт мести. Но, добившись принципиальной победы и не заинтересованный в деле Вильянуэвы по существу, Иннокентий X кончил тем, что через нунция сообщил, что передает его в руки короля. Очевидно, что Вильянуэва был для него пешкой в дипломатической игре с Мадридом.

Вильянуэва умер в Сарагосе 21 июля 1653 года. Вскоре после его смерти инквизиция пыталась возобновить над ним процесс; ее целью было, во-первых, подтвердить право своей юрисдикции и, во-вторых, путем конфискации завладеть его имуществом. Однако папа Александр VII в 1661 году этот процесс запретил, но вовсе не потому, что его заботило сохранение доброго имени Вильянуэвы, а потому, что инквизиция опять вторгалась на территорию, которую курия считала своей.

Когда на испанский престол сели в лице Филиппа V Бурбоны, инквизиция лучше, чем Римская курия, приспособилась к новым порядкам. Папа долго еще боролся за свою гегемонию, но вынужден был медленно, шаг за шагом, уступать. Закон 1705 года, которым запрещались апелляции в Рим и публикация в Испании без разрешения короля каких бы то ни было документов, исходящих от пап, нанес окончательный удар по амбициям курии играть самостоятельную роль во внутренних испанских делах.