История Израиля. Том 2 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1952-1978

Превратности фортуны Насера

Если к началу 1967 г. Израиль вышел на устойчивую орбиту на ближневосточном небосклоне, то этим достижением он был обязан, прежде всего, десятилетиям почти непрерывных экономических и политических успехов. Не представляли серьезной угрозы стабильному прогрессу страны и внешние факторы. Ослабленный и униженный после операции Кадет, Насер мог только на словах ратовать за претворение в жизнь извечной арабской мечты об уничтожении Израиля. Сирия, страна, где к власти попеременно приходила череда ультранационалистически настроенных армейских офицеров, при численности населения в 6 млн человек, все-таки вряд ли могла представлять для Израиля военную угрозу, сопоставимую с египетской. Еще меньшую опасность представляла Иордания, учитывая сравнительно умеренную позицию короля Хусейна. Тем временем израильские суда беспрепятственно плавали в водах Красного моря и Акабского залива, и свобода судоходства Израиля была гарантирована благодаря безоговорочной международной поддержке.

Экономический рост и успехи Израиля стали неоспоримым фактом ближневосточной жизни, однако столь же неоспоримым был и накал арабской ненависти по отношению к еврейскому государству. Позор военного поражения живо ощущался не только палестинскими беженцами, с горечью размышлявшими об утрате своих домов и земли; не менее болезненными были раны, нанесенные израильтянами арабскому самолюбию во всем регионе, — не говоря уж о рухнувшей мечте панарабского единства. О чем бы ни шла речь в странах арабского мира — о “восстановлении справедливости” или о “мщении”, предлагаемый ответ был только один: полное уничтожение Израиля. Уничтожить Израиль — таково было единодушное требование и политиков, и религиозных деятелей. Зачастую эти требования формулировались как призывы к джихаду. Очень популярным было сравнение израильтян с крестоносцами, а также сопоставление сионизма и западного империализма.

Сам Насер никогда не упускал случая высказаться на эту тему. Так, выступая на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 1960 г., египетский правитель сделал заявление, не оставляющее сомнений относительно его намерений: “Единственное решение палестинского вопроса — возвращение к ситуации, когда ошибка еще не была совершена”. Иными словами, признание существования Израиля недействительным. А в 1964 г. он повторил: “Клянемся Аллахом, что мы не успокоимся, пока арабы не вернутся в Палестину и Палестина не будет возвращена арабам. Там нет места империалистам, точно так же, как нет места Британии в нашей стране и нет места Израилю в арабском мире”. Не оставлял Насер сомнений и относительно того, каким образом он намерен прекратить существование Израиля: “Земля Палестины, по которой пройдут арабские освободители, будет обильно пропитана кровью”.

Однако арабам не столь просто было превратить эти декларации в дела или хотя бы в реальные планы. Правда, надо сказать, что Синайская кампания не нанесла авторитету Насера практически никакого ущерба. В конце концов англичане, французы и израильтяне ушли из Египта. В феврале 1958 г. Дамаск и Каир сделали совместное заявление о слиянии своих стран, образовав тем самым Объединенную Арабскую Республику. При всей “разъединенности” этого политического гибрида, ОАР неоспоримо представляла собой главный политический блок арабского мира. В самом деле, последовавшая за этим попытка Ирака и Иордании объявить о создании, в качестве противовеса ОАР, аналогичной федерации не выдержала и полугодового испытания. В июле 1958 г. офицеры иракской армии устроили военный переворот, убив короля Фейсала[150] и премьер-министра Нури Саида[151], и к власти пришла проегипетски настроенная военная группировка, во главе которой стоял Абдель Керим Касем[152]. Насер для новых иракских правителей был высшим авторитетом: “вождь” арабского мира, знаменосец панарабизма, выразитель интересов государств Африки и Азии, пользующийся уважением на Востоке и на Западе.

На следующий год, однако, общая ситуация стала меняться не в пользу египетского президента. После серии взаимных обвинений Сирия решила выйти из состава ОАР. В 1962 г. в Йемене начались гражданские беспорядки — столкнулись единомышленники Насера и сторонники королевской власти, пользовавшиеся поддержкой Саудовской Аравии. Насеру, одержимому манией вмешательства во внутренние дела других государств, пришлось направить египетских военнослужащих (около 60 тыс. человек) в трясину этой жестокой войны, в которой не было победителей. В Ираке режим Абделя Керима Касема провозгласил свой собственный путь к достижению арабского единства, противоположный “ошибочному и себялюбивому пути” Насера. Вскоре между революционными правительствами Каира и Багдада началась открытая идеологическая война. Иордания и Саудовская Аравия давно уже опасались амбиций Насера, тогда как правительства Туниса и Марокко, пусть и с запозданием, осознали империалистические планы Насера по отношению к их странам. К тому же страны третьего мира постепенно стали отказываться от левых настроений, по мере того, как с политической сцены один за другим уходили ближайшие соратники Насера — Неру[153], Бен Белла[154], Нкрума, Сукарно[155]. К политическим проблемам, стоящим перед египетским правителем, прибавились экономические: в начале 1960-х гг. Египет находился на грани банкротства. Правительственные капиталовложения, закупки в больших количествах промышленного оборудования за рубежом, расходы на разорительные военные действия в Йемене — все это серьезно истощило валютные резервы страны. Начался рост безработицы, и массы обнищавшего люда стали скапливаться в трущобах на каирских окраинах.

Проблемы Насера — и в Египте, и в странах арабского мира — разрастались подобно раковой опухоли, и ему было не до Израиля, чья военная мощь и международная поддержка непрестанно росли. Напомним, что основные международные проекты Израиля осуществлялись в странах Африки, где израильтяне были заняты реализацией весьма успешных программ экономической и научно-технической помощи. Собственно говоря, основные неудачи Насера на Африканском континенте были связаны с деятельностью Израиля. Именно влияние Израиля способствовало тому, что в 1963 г. было предотвращено проникновение Египта и стоявшего за его спиной Советского Союза в бывшее Бельгийское Конго, страну, имевшую самый большой экономический потенциал среди новых африканских государств. Известно было, что в Браззавиле египетское посольство тайным образом снабжало оружием повстанцев, руководимых прокоммунистически настроенным Антуаном Гизенгой[156]. В Каире сторонники Гизенги объявили о создании Народной Республики Конго. Для того чтобы предотвратить начинающуюся гражданскую войну, генерал-лейтенант Жозеф Мобуту, командующий конголезской армией (а впоследствии президент страны), обратился за помощью в посольство Израиля, где была немедленно создана группа израильских военных советников. Советники порекомендовали сформировать элитный корпус парашютистов-десантников в качестве мобильной силы, способной подавить беспорядки. После этого Мобуту, лично отобрав 250 офицеров и солдат, отправился с ними в Израиль для прохождения интенсивного курса прыжков с парашютом и тактики боя в особых условиях. Вернувшись в Конго после прохождения курса, Мобуту отправил в Израиль следующую группу, и так продолжалось до 1964 г., пока в его распоряжении не оказалась ударная бригада численностью в 2 тыс. человек. Тогда силы, находившиеся под командованием Мобуту, с бойцами ударной бригады в первых рядах, под командованием белых наемников, обратили в бегство своих противников.

Реалистично оценивая свои слабости и силу противника, Насер оставлял без внимания регулярные намеки хашимитского монарха относительно возобновления блокады Тиранского пролива, равно как и призывы Сирии воспрепятствовать реализации израильского ирригационного проекта в верхнем течении реки Иордан. Он объяснял, хотя и не вполне внятно, что следует откладывать войну с Израилем до тех пор, пока арабы не будут к ней готовы по-настоящему. В своих мемуарах Ахрам Маурани, вице-президент Сирии, вспоминает свою беседу с Насером 29 ноября 1963 г., в ходе которой Маурани предложил прибегнуть к силе, чтобы сорвать израильские планы развития водных ресурсов. Насер ответил ему на это: “Ахрам, брат мой, а что будет, если они в ответ начнут бомбить Дамаск?” Подтекст этой фразы был ясен: “Вот тогда не вздумайте обращаться к нам за помощью”.

Сирийский тигр вырвался на свободу

Несмотря на столь явное, хотя и болезненное, признание Египтом своей беспомощности, к 1965 г. сирийцы превратили свою границу с Израилем, протяженностью в 47 миль, в самое взрывоопасное место ближневосточного региона. Одной из основных причин конфликта стал израильский ирригационный проект. Как уже было сказано, в 1959 г., через четыре года после того, как миссия Джонстона потерпела окончательную неудачу, Израиль принял решение приступить к реализации своей собственной фазы регионального плана развития водных ресурсов. Чтобы избежать возможных обвинений относительно нарушения статуса демилитаризованной зоны, израильтяне модифицировали первоначальную версию проекта и решили качать воду непосредственно из Кинерета. Но едва начались работы по сооружению насосной станции на северо-западном побережье озера, как Сирия обратилась с жалобой в Совет Безопасности. Ответ Израиля был прямым и недвусмысленным: эти действия никак не нарушают интересов соседей еврейского государства, а независимая страна вправе сооружать на своей территории ирригационные системы по своему усмотрению.

После того как ООН отказалась принимать во внимание сирийский протест, министры иностранных дел одиннадцати арабских государств собрались в декабре 1963 г. в Каире с целью планирования своих дальнейших действий. Было решено отвести притоки Иордана — главным образом, Хасбани и Баниас, которые протекают на арабской территории, — и таким способом не дать воде попасть на территорию Израиля. С этой целью в феврале 1964 г. сирийские и ливанские строители приступили к сооружению отводных каналов на расстоянии нескольких миль от своих границ. Однако едва они начали работу, как их бульдозеры были выведены из строя огнем израильской артиллерии. Когда эти работы возобновились летом 1965 г., самолеты израильских ВВС подвергли строительные площадки бомбовым ударам и обстрелу с бреющего полета. Следует при этом подчеркнуть, что сирийцам удалось выполнить меньше одного процента всех намеченных работ.

Однако более серьезной причиной напряженности в сирийско-израильских отношениях было положение дел в районе демилитаризованной зоны (Гл. XVI). Трудно назвать другое место, где израильтяне были бы столь же уязвимы для неприятельского нападения, поскольку на протяжении всей демилитаризованной зоны сирийская артиллерия, расположенная на Голанских высотах, доминировала над долиной Хула. Израильские фермеры были фактически не в состоянии получать разрешения на работу в этом районе, которые выдавались Смешанной комиссией по вопросам перемирия, поскольку этому препятствовали сирийские члены Смешанной комиссии. Споры относительно прав на обработку земли возникали главным образом в южной и центральной демилитаризованных зонах (см. карту: Гл. XVI. Демилитаризованные зоны и отряды федаинов), где земельные участки, разделенные на узкие полосы, находились частично в арабском и частично в израильском владении. Все попытки достигнуть соглашения о размежевании участков терпели неудачу, и на протяжении 1962–1963 гг. инциденты возникали все чаще и чаще. Обстрелы израильской территории с Голанских высот стали столь регулярными, что израильские фермеры были вынуждены работать на бронированных тракторах. В ходе особенно масштабных столкновений в августе 1963 г. в районе Алмагора погибло несколько израильских трактористов. ОНВУП (Орган ООН по наблюдению за выполнением условий перемирия в Палестине) немедленно подтвердил, что ответственность за инцидент несет сирийская сторона. Однако, когда Совет Безопасности принял к рассмотрению израильскую жалобу и предложил черновой вариант резолюции, осуждающей Сирию, советский представитель использовал свое право вето. В том же районе Алмагора произошло еще несколько эпизодов, приведших к гибели израильтян, но всякий раз вето Советского Союза препятствовало наложению каких-либо санкций на Сирию.

Одновременно продолжалась эскалация приграничных столкновений вдоль израильско-сирийской границы, и они стали принимать форму артиллерийских дуэлей и даже воздушных боев. Кроме того, они начали выходить за пределы демилитаризованных зон. Собственно говоря, их причинами перестали быть только взаимные территориальные претензии. В немалой степени конфликты стали определяться таким фактором, как особый характер баасистского режима Сирии. Партия Баас[157] была основана в 1940-х гг. двумя сирийскими интеллектуалами, Мишелем Афляком и Салах ад-Дином Битаром. Их политическая идеология представляла собой уникальную комбинацию ленинизма и панарабизма, причем второму элементу с течением времени придавалось все большее и большее значение. На первых порах страной правил полковник Амин аль-Хафез[158], совместно с основателями партии Афляком и Битаром. Вскоре, однако, против них выступила другая группировка армейских офицеров, возглавляемая полковником Салахом Джедидом, которая потребовала усиления “социалистическо-националистической” составляющей в государственной политике по всем направлениям — как в противостоянии с Израилем, США и странами Запада, так и в сотрудничестве с Советским Союзом, КНР и местными коммунистами. Этот политический конфликт ни в коей мере не ограничивался идеологическими соображениями — имело место также соперничество между разными группировками. Хафез принадлежал к суннитам[159], которые в стране составляют большинство мусульманского населения, а Джедид относился к мусульманскому меньшинству, алавитам[160]. На протяжении 1965 г. конфликт перешел в вооруженное противостояние; наконец, в феврале 1966 г., после государственного переворота к власти пришел полковник Джедид; старое руководство было смещено, часть бывших лидеров заключили в тюрьму, а нескольких казнили.

Режим Джедида вскоре стал самым шовинистическим во всем ближневосточном регионе. Выступления его лидеров в поддержку Вьетконга, маоистов, последователей Че Гевары[161], а также против США и Израиля были бурными и яростными, на грани психоза. Режим не пользовался народной поддержкой и дважды едва не пал после вооруженных переворотов — в сентябре 1966 г. и феврале 1967 г. С учетом названных обстоятельств, наблюдателей извне беспокоила отнюдь не сила алавитских заговорщиков, но скорее их уязвимость. Именно их слабость подталкивала Джедида и его ближайшее окружение в том направлении, где легче всего можно было получить всеобщую поддержку, — к освободительной войне против Израиля.

Развернув антиизраильскую кампанию, сирийское правительство рассчитывало на содействие палестинских беженцев. Фактически решение было принято во время арабской встречи в верхах в январе 1964 г., когда палестинцы были формальным образом уполномочены “участвовать в деле освобождения своей родины и определения своего будущего”. Несколько месяцев спустя в Восточном Иерусалиме (находившемся под иорданской властью) была созвана ассамблея палестинских арабов, где было принято решение о создании Организации освобождения Палестины (ООП)[162]. Ее целью было провозглашено уничтожение Израиля, для чего должна была быть создана “Армия освобождения Палестины”. Насер, чтобы обеспечить строгий контроль за деятельностью этой ненадежной организации, разрешил ей разместиться на Синае и в секторе Газа. “Армия освобождения” приступила к вербовке бойцов из числа палестинских арабов, проживающих во всех странах региона, но в основном в секторе Газа; бюджет организации складывался из взносов арабских государств и налоговых поступлений от самих палестинцев. Впрочем, несмотря на кажущееся многообразие источников финансирования, основную поддержку ООП и ее председатель исполкома Ахмед Шукейри, бывший адвокат из Ако, получали от социалистических Египта и Сирии; при этом была организована широкая клеветническая кампания против “реакционных режимов” Иордании, Саудовской Аравии и Туниса. Те, в свою очередь, поощряли действия против Шукейри, и в феврале 1967 г. на председателя ООП было совершено покушение, он был ранен. После этого случая деятельность ООП на какое-то время была отчасти парализована из-за внутренних интриг.

Несколькими годами ранее в Кувейте была организована еще более радикальная группировка палестинских арабов — ФАТХ (Движение за национальное освобождение Палестины)[163], являвшаяся соперником ООП; ее создателями стали ветераны бывшего Арабского верховного комитета. Разочарованные официальной позицией правительств арабских стран и бессодержательными, на их взгляд, резолюциями по палестинскому вопросу, принимаемыми ежегодно Лигой арабских государств, лидеры организации ФАТХ предпочитали говорить о необходимости прямых, неотложных военных действий с целью отвоевания своей утраченной родины. После 1965 г. группировка ФАТХ наладила тесные связи с баасистским режимом Сирии. Они начали наносить спорадические удары по Израилю из демилитаризованной зоны, получая от сирийской армии вооружение и организационную помощь в ограниченных масштабах. После государственного переворота в 1966 г., когда к власти пришел Салах Джедид, дамасский режим в значительной степени расширил свою поддержку операциям ФАТХ. Вылазки против Израиля, особенно в демилитаризованной зоне Алмагора, стали более масштабными. Пока сирийская регулярная армия, засев в укрытиях на Голанских высотах, вела артиллерийский и минометный обстрел израильских поселений в долине Хула, отряды ФАТХ устраивали засады, в которые попадали израильские армейские патрули, неся при этом немалые потери. Премьер-министр Сирии Юсеф Зайен фактически признал соучастие своей страны в этих действиях, заявив в своем выступлении по радио: “Мы не собираемся охранять Израиль. Мы никогда не станем сдерживать действия палестинского народа, стремящегося к освобождению своей родины”. Сирийский президент Нуреддин Атаси[164] пошел еще дальше, призывая к “народной войне”, к сопротивлению, саботажу и террору. “Мы приветствуем политику выжженной земли в Палестине”, — заявил он.

Насер, со своей стороны, воспринимал эти действия баасистов и ФАТХ безо всякого энтузиазма. Все еще не выбравшись из трясины военных действий в Йемене, египетский правитель был вовсе не уверен, что, будучи втянутым в войну с Израилем, он сможет одержать победу. И, соответственно, когда 7 апреля 1967 г. произошел серьезный инцидент на израильско-сирийской границе, вылившийся в воздушный бой, то выяснилось, что египетско-сирийский договор о взаимной военной помощи имеет цену клочка бумаги. Звено израильских самолетов проникло в воздушное пространство Сирии; сбив шесть сирийских “Мигов”, израильские летчики сделали несколько кругов в небе над Дамаском. Египтяне никак не отреагировали на происшедшее. Более того, чтобы остудить воинственный пыл Сирии, Насер направил 5 мая в Дамаск своего премьер-министра, который сделал сирийскому руководству следующее заявление: “Наш договор о взаимной обороне применим лишь в случае полномасштабных военных действий Израиля против Сирии. Пограничные инциденты не могут считаться поводом для вмешательства”.

Москва оседлала тигра

Однако побудили Египет к активным действиям не просьбы Сирии, а давление Советского Союза. После Синайской кампании в советской ближневосточной политике не произошло никаких значительных перемен. СССР продолжал оказывать безоговорочную дипломатическую поддержку действиям Египта, направленным на запрет прохода израильских судов по Суэцкому каналу, а также сирийским военным действиям в демилитаризованной зоне и в верховьях реки Иордан. Советские средства массовой информации вели непрекращающуюся пропагандистскую войну против Израиля как “оплота американского империализма”. Наряду с этим отмечалась заметная активизация советских действий, направленных на поддержку арабских стран, в первую очередь Египта и Сирии, что отражало растущее беспокойство Москвы в связи с крахом социалистических режимов в разных странах мира. Ведь это был период падения Бен Беллы в Алжире, после чего настала очередь Сукарно в Индонезии и Нкрумы в Гане. В Конго к власти пришли правые силы. В Греции военный режим растоптал левую оппозицию[165]. В Сирии зрело недовольство политикой баасистского правительства. В Кремле понимали, что все это происходит не без закулисного влияния Вашингтона. Но еще более угрожающими выглядели действия коммунистического Китая, чьи представители один за другим прибывали в арабские столицы, предлагая оружие, специалистов и экономическую помощь. Попав между двух огней, СССР видел единственный выход из ситуации в том, чтобы продолжить поддержку арабского “национально-освободительного” движения, причем в масштабах, превосходящих усилия конкурентов. Такая политика по-прежнему оставалась единственно возможным путем проникновения на Ближний Восток.

Насер был готов поощрить надежды Советского Союза. В 1965 г. в Каир прибыл с визитом первый заместитель министра обороны СССР А. А. Гречко[166], и Насер выразил ему самую теплую благодарность за советскую военную и финансовую помощь. После некоторого периода напряженных отношений между двумя странами Советский Союз снова стал для Насера “нашим истинным и бескорыстным другом”, тогда как американцы, соответственно, оставались “кровопийцами, эксплуататорами, величайшими преступниками XX века и безжалостными варварами”. В 1966 г. Насер и Гречко подписали новый договор о взаимной обороне, по условиям которого судам советских ВМС предоставлялось обслуживание в средиземноморских портах Мерса-Матрух и Сиди-Барани, в порту и в трех рыбацких деревнях на побережье Красного моря. Кроме того, Египет предоставил в распоряжение СССР три аэродрома. Взамен Москва обещала увеличить поставки вооружений и численность военных специалистов. И наконец, 15 мая 1966 г., в Каир прибыл председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин[167], чтобы торжественно заверить Насера, что Египет пользуется полной поддержкой Советского Союза в его “борьбе против империализма”.

В тот же год произошло несколько неожиданных событий, благоприятных для Советского Союза, что позволило ему резко увеличить темпы своего проникновения в ближневосточный регион. Во-первых, Великобритания объявила о намерении прекратить к 1968 г. свое военное присутствие в Адене. Если учесть, что египтяне уже обосновались в Южном Йемене, то для Советского Союза открывались широкие перспективы проникновения в Персидский залив после ухода англичан. Далее, в феврале 1966 г. Салах Джедид пришел к власти в Дамаске, и, под нажимом Москвы, в новом сирийском правительстве оказались два министра-коммуниста; кроме того, сирийские власти стали направлять в Москву “на учебу” молодежных лидеров. Национализация значительного числа крупных предприятий страны была еще одним доказательством того, что Сирия может стать первым коммунистическим государством в арабском мире, а это означало получение в Средиземном море баз для советских ВМС, еще более надежных, чем египетские порты. Советские связисты немедленно приступили к переналадке сирийского оборудования, и через полгода в стране уже функционировали центры связи и анализа разведданных, обеспечивающие советским военным и дипломатам надежные контакты по всему Средиземному морю и далее на восток, вплоть до Персидского залива.

Твердо рассчитывая всеми силами удержаться на этом ближневосточном плацдарме, Советский Союз принялся высказывать в адрес Израиля едва прикрытые угрозы относительно “возможных последствий воинственной политики по отношению к Сирии”. Так, 21 апреля 1967 г., две недели спустя после вышеописанного израильско-сирийского воздушного боя, заместитель министра иностранных дел СССР Я. А. Малик[168] без обиняков заявил, что Израиль “ставит под угрозу само существование своего государства”. Это была самая зловещая угроза в адрес Израиля со времени Синайской кампании 1956 г. Кроме того, несомненную опасность представляла постоянно ухудшающаяся ситуация в приграничных регионах. Отряды ФАТХ все чаще и чаще проникали на территорию Израиля, и в этих вылазках уже участвовала регулярная сирийская армия. В январе 1967 г., после нескольких особенно яростных перестрелок в демилитаризованной зоне, премьер-министр Эшколь напрямую заявил сирийской стороне: “У нас не остается никаких других возможностей, кроме применения средств активного устрашения”. Воздушный бой 7 апреля стал грозным знаком, предвещающим нанесение более мощных ответных ударов. Впав в панику, сирийцы разместили тяжелую артиллерию непосредственно в демилитаризованной зоне, и израильтяне ответили на это концентрацией своих войск и вооружений. Наконец, 11 мая Иерусалим известил Совет Безопасности ООН, что, если сирийские провокации не прекратятся, израильское правительство будет считать себя “вправе принять меры самообороны с учетом своих интересов”. После этого заявления, будучи глубоко обеспокоенным судьбой своего самого ценного арабского ставленника, Советский Союз допустил самую большую ошибку за все время своего присутствия в ближневосточном регионе.

Насер возвращается в Газу и Шарм-аш-Шейх

В середине апреля 1967 г. советский посол в Израиле Дмитрий Чувахин обратился к премьер-министру Эшколю с жалобой относительно “значительной концентрации израильских сил вдоль сирийской границы”. Эшколь тут же предложил послу поехать вместе с ним в приграничный район и своими глазами убедиться в необоснованности этой информации.

Трудно сказать, действительно ли посол предполагал, что израильтяне намерены атаковать сирийские труднопреодолимые оборонительные сооружения. Помимо всего прочего, вряд ли израильтяне планировали проведение крупномасштабной военной операции буквально накануне празднования Дня независимости Израиля. Но для СССР сам факт обвинения Израиля в сосредоточении войск служил его дипломатическим целям. Ведь если израильская сторона в ближайшее время не станет подводить войска к границе, это можно будет представить сирийцам как результат успешной советской поддержки, оказанной режиму баасистов, что только укрепит положение просоветского правительства в Дамаске. В связи с этим посол СССР в Египте 12 мая сообщал в Москву: “Сегодня мы передали египетским властям информацию относительно массивного сосредоточения израильских войск на их северной границе с целью внезапного нападения на Сирию. Мы предложили правительству ОАР принять необходимые меры”.

Насер, в свою очередь, согласился дать указания сотрудникам египетской военной миссии. Однако, когда египетские военные прибыли в приграничный район, увиденное “сосредоточение” израильских войск отнюдь их не поразило. Давая показания на “процессе предателей”[169] в Каире 24 февраля 1968 г., один из подсудимых, бывший военный министр Египта Ш. Бадран, сказал: “Генерал Махмуд Фавзи [бывший тогда египетским главнокомандующим]… пришел к выводу, что эти предположения [относительно готовящегося израильского нападения на Сирию] лишены оснований”. Решение Насера раздуть кризис было обусловлено, скорее всего, иными факторами. По иронии судьбы одним из этих факторов стало крайне тяжелое финансовое положение страны. В 1966 г. Вашингтон информировал власти Каира, что приостанавливает американские поставки пшеницы до тех пор, пока Египет не откажется от попыток обзавестись ракетами дальнего радиуса действия и не приступит к сокращению своих вооруженных сил. Насер отказался, после чего США прекратили свою сельскохозяйственную помощь. То же произошло и с займами западных коммерческих банков и Международного валютного фонда — затраты Египта превышали его доходы. Практически сразу же в стране началась нехватка продуктов питания и увеличилось число безработных — все это только усилило недовольство населения и создало угрозу самому существованию насеровского режима. В прежние времена подобная ситуация могла бы привести к пересмотру линии политического авантюризма — теперь это, похоже, лишь подтолкнуло Насера к антиизраильским действиям, которые могли послужить в качестве отвлекающего маневра. Более того, иорданские и саудовские правители регулярно провоцировали Насера своими издевательскими замечаниями, упрекая его в “трусости”, готовности к урегулированию пограничных конфликтов с Израилем и терпимому отношению к пребыванию на египетской территории контингента сил ООН. Надо было продемонстрировать своим соперникам, что он по-прежнему является лидером арабского мира. Следовало учесть и то немаловажное обстоятельство, что египетский правитель осознавал, насколько он зависим от военной и экономической помощи Советского Союза. Ведь если Москва просила его поддержать баасистский режим, то вряд ли он может игнорировать такую просьбу.

Вопрос, собственно говоря, заключался в том, какую форму должна принять эта поддержка. Посетив Сирию в апреле и мае 1967 г., члены египетских военных миссий были буквально шокированы общим состоянием сирийской армии и удручающим уровнем ее офицерского состава. В этом не было ничего удивительного, если учесть, что в ходе каждой из сирийских революций физически уничтожался весь командный состав вооруженных сил. Однако для того, чтобы направить сейчас в Сирию своих военных, требовалось слишком много времени. Вместо этого Насер решил сконцентрировать главные силы своей армии на Синайском полуострове — такой ход мог одновременно уменьшить потенциальную израильскую угрозу на сирийской границе, удовлетворить Москву, привести в замешательство американцев и, возможно, заставить навсегда замолчать его арабских критиков. Таким образом, 15 мая в Египте было объявлено чрезвычайное военное положение, и две бронетанковые дивизии, напоказ и с помпой прогромыхав по бульварам Каира, пересекли затем Суэцкий канал и двинулись в направлении Израиля. Эта дата была выбрана не случайно — на 15 мая в этом году пришелся День независимости Израиля, и элитные подразделения израильской армии проходили парадом по улицам Иерусалима. Собственно говоря, генерал-лейтенант Ицхак Рабин[170], начальник Генерального штаба Израиля, получил сообщение о развертывании египетских сил как раз во время иерусалимского парада. Хотя Рабин и отдал приказ о немедленном направлении танковой бригады в сторону сектора Газа, он все-таки посчитал этот маневр египтян блефом. Израильское правительство тем не менее постаралось довести до сведения Великих держав, что реакцию Израиля следует расценивать как исключительно оборонительную; при этом, впрочем, Израиль обратился к Вашингтону и Москве с просьбой убедить Насера прекратить концентрацию египетских войск.

А Насер, в ночь на 16 мая, неожиданно потребовал, чтобы группа Чрезвычайных сил ООН численностью 3400 человек, дислоцированная возле Газы, была отведена в казармы, расположенные в секторе Газа. Узнав об этом требовании египтян, Генеральный секретарь ООН, бирманец У Тан[171], немедленно пригласил в себе своего заместителя Ральфа Бунча и египетского представителя в ООН Мухаммеда Авада аль-Куни. По совету Бунча Генсек ООН поставил аль-Куни в известность, что ООН не намерена ограничиваться “полумерами”: либо Чрезвычайные силы ООН выполняют свою миссию в полном объеме, либо они будут выведены из Египта. Эти два высокопоставленных ооновских чиновника не сомневались, что Насер не заинтересован в выводе Чрезвычайных сил ООН и потому пойдет на попятный. Сам, однако, того не зная, У Тан сдвинул с места камень, падение которого положило начало лавине: проведя несколько продолжительных заседаний, египетское правительство 17 мая, после полудня, объявило о своем требовании полностью вывести ооновский контингент с египетской территории и из сектора Газа.

Как уже говорилось, после Синайской кампании 1956 г. было принято решение, что пребывание Чрезвычайных сил ООН на Синае и в Газе не ограничивается во времени; более того, США, Великобритания, Франция и ряд других стран-членов ООН расценивали эту резолюцию Генеральной Ассамблеи ООН от 4 ноября 1956 г. как подтверждение того факта, что ооновский контингент не может быть выведен без согласия на то Генеральной Ассамблеи. Именно такое понимание текста резолюции было подтверждено в феврале 1957 г. Дагом Хаммаршельдом, который был тогда Генеральным секретарем ООН, после его длительного личного совещания с Насером. Учитывая все эти обстоятельства, У Тан назначил на 18 мая 1967 г. экстренное совещание с участием представителей семи стран, военнослужащие которых входили в состав Чрезвычайных сил ООН. В ходе совещания Генеральный секретарь ООН с изумлением узнал, что представители всех этих стран, по инициативе Индии и Югославии, намерены немедленно отозвать своих военнослужащих из состава Чрезвычайных сил ООН, поскольку их правительства приняли решение ни при каких обстоятельствах не рисковать жизнями своих солдат на Ближнем Востоке. Поняв, что все дальнейшие переговоры будут бессмысленными, У Тан оставил без внимания призывы США и Израиля не капитулировать перед египетским диктатом. К вечеру этого же дня “голубые каски” ушли со своих позиций в Аль-Кунтилле и Джебел-аль-Хамре, и тяжеловооруженные египетские части немедленно заняли их место. Однако еще большую тревогу вызвало последующее событие: египетский оперативный отряд отдал распоряжение об эвакуации небольшой группы ооновских войск, расположенной в Шарм-аш-Шейхе, в задачу которой входила охрана Тиранского пролива. Таким образом, из-за того, что У Тан не пожелал в полной мере следовать ооновским правилам, Чрезвычайные силы ООН рассыпались как карточный домик, что привело к срыву, пожалуй, самой эффективной за всю историю ООН миротворческой операции.

Три египетских дивизии и более 600 танков продолжили свое движение по Синайскому полуострову. В это же время в Дамаске была проведена мобилизация батальонов курсантов военных училищ, а к иорданской границе двинулись иракские бригады. О своей готовности отправить в Египет и Сирию войска и самолеты заявили правительства Кувейта, Йемена и Алжира. Как стало ясно впоследствии, полдень 17 мая стал поворотным пунктом ближневосточного кризиса. До этого момента Насер еще мог отступить без позора и потери лица. Продемонстрировав силу и удовлетворившись этим, египетский президент мог бы отдать приказ о возвращении войск в Каир, оставив при этом впечатление, что они предотвратили нападение сионистского врага. Но ответ его правительства У Тану и неожиданная капитуляция последнего — все это означало, что он перешел роковую черту. Насер, к своему собственному изумлению, обнаружил, что ему удалось одержать блестящую победу, буквально не пошевелив пальцем. Он был, как никогда, близок к тому, чтобы вернуть себе славу непобедимого лидера арабского мира. Теперь ему не оставалось ничего иного, как и далее играть эту роль.

К 19 мая египетские части заняли свои старые позиции в Шарм-аш-Шейхе, тогда как в Газе палестинская армия Ахмеда Шукейри, состоящая в основном из палестинских беженцев, готовилась к тому, чтобы занять приграничные укрепления, где до сих пор располагались ооновские силы. В то же время радиостанция “Радио Каира” сообщала о подготовке “ответных ударов” по главным израильским городам и военным базам. Другие арабские правительства также объявляли о своих намерениях “перерезать еврейские глотки”. До этого времени Рабин и премьер-министр Эшколь рассматривали действия Насера как маневр, направленный на отвлечение Израиля от нападения на Сирию. Но теперь не оставалось никаких сомнений в том, что у арабских стран — другие планы. Тогда, 20 мая, в Израиле была объявлена всеобщая мобилизация. Однако правительство старалось не отказываться от мер дипломатического характера. Через посла в Париже была передана просьба де Голлю — помочь в установлении контактов с СССР. Ответа не последовало. В Вашингтоне израильские дипломаты обратились в Государственный департамент с напоминанием о декларации Эйзенхауэра от 1 марта 1957 г., в которой подтверждалось право Израиля на “свободный и мирный” проход через Тиранский пролив и говорилось о готовности США поддержать это право, послав американский военный корабль через Акабский залив в Эйлат. И здесь помощник Государственного секретаря Юджин Ростоу, занимавшийся вопросами средиземноморского региона, ответил, что США намерены действовать в рамках решений ООН.

Другие обращения Израиля также не нашли благоприятного ответа. В Лондоне премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон[172] заверил израильского посла, что его правительство поддержит любые меры ООН по защите свободы судоходства в Тиранском проливе. Однако вслед за этим заверением последовал упрек: Израилю следовало бы пересмотреть свою точку зрения на размещение Чрезвычайных сил ООН на территории Израиля — в противном случае у Насера имеется юридическая возможность потребовать вывода Чрезвычайных сил ООН из Египта. Аналогичный ответ был получен израильскими представителями и от канадского правительства. Потрясенный такой реакцией и осознавший нежелание стран Запада занять однозначную позицию, Эшколь обратился к кнесету с примиренческой, почти самоуничижительной речью:

Очевидно, что такого рода заявления вряд ли могли остановить Насера в его намерениях.

Возобновление блокады

Поздно ночью 21 мая, в полном согласии с решением своего правительства и призывами других арабских стран, Насер принял судьбоносное решение. На рассвете две египетские подводные лодки, эсминец и четыре ракетных катера прошли через Суэцкий канал в направлении Красного моря. На следующий день Насер сделал зловещее заявление: “Тиранский пролив является частью наших территориальных вод. Ни одно израильское судно больше не вправе находиться в этих водах. Мы также запрещаем перевозку стратегических материалов, направляемых в Израиль на судах, идущих не под израильским флагом”.

Над Израилем нависла смертельная угроза. Ведь Тиранский пролив и Акабский залив стали израильскими воротами в Африку и Азию. В 1966 г. в порту Эйлата было обработано более 1 млн тонн грузов, что составило 30 % израильского экспорта полезных ископаемых, и этот порт стал одним из основных ближневосточных центров транзитной торговли. Это был, по сути дела, основной нефтяной порт Израиля, и трубопровод связывал его со средиземноморским Ашкелоном. Помимо всего прочего, Насер превосходно понимал, что его действия прямо противоречат юридическим нормам, особенно после того, как в 1957 г. Великие морские державы подтвердили статус Акабского залива как международного морского пути. Неудивительно, что в Москве были поражены тем, как Насер решился пойти на риск нарушения международного права. Хотя СССР в очередной раз выступил в поддержку арабского дела, имеются доказательства (ставшие в свое время всеобщим достоянием), что в Советском Союзе были тем не менее возмущены тем, что Насер осмелился решиться на такой шаг без консультации с Москвой. В Министерстве иностранных дел СССР немедленно стали подбирать кандидата на должность нового советского посла в Каире, чтобы заменить дипломата, допустившего подобное развитие событий.

К полудню 23 мая в Израиле была завершена всеобщая мобилизация. Прекратилось автобусное сообщение, поскольку все транспортные средства использовались для оборонных нужд. Были отменены собрания в общественных местах. Улицы городов опустели, в кафе сидели считанные посетители. Занятия в школах прекратились, поскольку учащихся использовали в качестве почтальонов и посыльных. По всей стране люди начали поспешно рыть траншеи. Штабы гражданской обороны распространяли инструкции по оборудованию бомбоубежищ, подготовке комплектов первой помощи, работе со средствами огнетушения. Тысячи израильтян бросились заблаговременно платить налоги, осознав, что у государства может возникнуть нужда в денежных средствах. Министерство обороны получало самые различные пожертвования — от наличных денег до обручальных колец. Премьер-министру Финляндии Рафаэлю Паасио[173], находившемуся в это время в стране с визитом, было дипломатично указано на целесообразность сокращения сроков его пребывания. Посольства обратились к гражданам своих стран с призывом покинуть страну. Авиакомпания Эль-Аль отменила групповые рейсы, и ряд иностранных авиакомпаний направил самолеты в Израиль, чтобы эвакуировать тысячи туристов.

Тем временем в Иерусалиме продолжалось — без перерыва — заседание кабинета министров. Начальник Генерального штаба Ицхак Рабин заверил правительство, что Израиль в состоянии выиграть войну, хотя и ценой немалых потерь. Аба Эвен, в свою очередь, предупредил своих коллег об опасности совершения той же ошибки, что и в 1956 г., когда и США, и СССР проголосовали в ООН против Израиля. Министр иностранных дел имел в виду, что следует учесть полученное из Вашингтона день тому назад послание, в котором высказывалась просьба не реагировать на египетскую блокаду и не посылать суда через Тиранский пролив на протяжении ближайших сорока восьми часов, пока Соединенные Штаты будут принимать меры по разрешению кризиса. Эвен отметил, что он уверен в твердости реакции США — ему стало известно о ноте, направленной Госдепартаментом в Москву, где, в частности, говорилось: “Соединенные Штаты Америки будут рассматривать всякое посягательство на свободу судоходства в Тиранском проливе, вне зависимости от того, под каким флагом — израильским или иным — идет судно, как акт агрессии, и Израиль, по мнению США, имеет право принимать соответствующие меры оборонительного характера”. Строго говоря, резкость этого послания отражала не столько даже мнение Госдепартамента, сколько личную позицию президента США Линдона Джонсона[174], который 23 мая направил Насеру свое послание, выдержанное в столь же решительных тонах.

Великобритания также отреагировала на закрытие пролива в значительно более категорической форме по сравнению с ее реакцией на прекращение мандата Чрезвычайных сил ООН. Премьер-министр Вильсон направил Джонсону телеграмму с предложением неотложных международных действий для разблокирования Акабского залива и послал в Вашингтон заместителя министра иностранных дел Джорджа Томсона и адмирала Э. Л. Т. Гендерсона для переговоров с американскими руководителями. Такое развитие событий подтвердило мнение Абы Эвена относительно целесообразности ряда кратких визитов в столицы стран Запада, с тем чтобы выяснить, насколько реальна возможность решения кризиса дипломатическим путем. Кабинет согласился с этим мнением — хотя один из министров и предложил направить с таким визитом Голду Меир как более жесткого и менее склонного поддаваться на уговоры политика. Оскорбленный до глубины души, Эвен пригрозил немедленной отставкой, после чего возражения были сняты, и ранним утром 24 мая он вылетел в Париж, а затем в Лондон и Вашингтон.

Собственно говоря, никто даже из числа критиков министра иностранных дел не сомневался в его профессиональных способностях. Родившийся в Южной Африке, в семье иммигрантов из Литвы, Эвен блестяще окончил Кембриджский университет по специальности “восточные языки”. Во время войны он служил в Палестине в качестве офицера связи британской армии с Гаганой, а затем работал в политическом отделе Еврейского агентства. С 1947 по 1959 г. Эвен защищал интересы сионизма в ООН, прославившись своими ораторскими способностями, причем последние десять лет он совмещал пост израильского представителя в ООН с обязанностями посла Израиля в Вашингтоне. Затем он был избран в кнесет, занимал ряд министерских постов и, наконец, в 1966 г. стал министром иностранных дел Израиля. Плотного сложения, в очках, строгий в общении, Эвен, с его тонким вкусом и любовью к красивой жизни и личной популярности, пришелся не по нраву многим израильтянам. Знакомые и сослуживцы чувствовали себя неуютно при общении с ним, и причиной тому был не только его откровенный снобизм. Внешнеполитические идеи Эвена расходились со старомодными и общепринятыми представлениями и концепциями, свойственными сторонникам Бен-Гуриона. Он уделял излишнее — как представлялось многим — внимание мнениям и одобрительным отзывам, звучавшим на Западе, и особенно в США. Та изоляция, в которой оказался Израиль после Синайской кампании, воспринималась им весьма болезненно, и он был твердо намерен всеми силами не допустить ничего подобного на этот раз.

Опасность ситуации становилась все более очевидной на протяжении следующих двух недель. Правда, к тому времени, когда самолет Эвена приземлился в Париже, уже начал работать авиамост по переброске вооружений из Франции в Израиль. И военные, и гражданское население Франции проявляли симпатию по отношению к Израилю даже в большей степени, чем в 1956 г. Все запросы на поставки жизненно важных видов вооружений одобрялись безотлагательно в ходе телефонных разговоров. По распоряжению Министерства обороны Франции самолеты, направлявшиеся в Израиль, получали приоритетное разрешение на взлет на всех аэродромах, а для ускорения погрузки было разрешено использовать личный состав французской армии. Однако необходимо отметить, что эта первоначальная демонстрация дружелюбия уже не отражала существующую политику французского правительства. Две страны разошлись слишком далеко за последние годы. Хотя французские поставки вооружений Израилю оставались неизменными на протяжении всех этих лет, к середине 1960-х гг. стало очевидным, что де Голль все больше заинтересован в том, чтобы играть решающую роль в средиземноморских делах, и что при этом он хотел бы восстановить дружественные отношения Франции с мусульманским миром (Гл. XIX). Наряду с этим, он стремился лишить США и Советский Союз монопольного влияния на Ближнем Востоке. До этого времени не наблюдалось никаких особых перемен в позиции французского лидера, но до 1967 г. не было и ни единого кризиса, который мог бы оказать соответствующее воздействие на его позицию.

Самолет Абы Эвена приземлился в Париже ранним утром 24 мая; к этому времени де Голль, получив необходимую информацию от министра иностранных дел Франции Кув де Мюрвиля, уже принял свое решение: египетская блокада Тиранского пролива не может служить оправданием для военных действий. Но что еще более важно — он рассматривал этот кризис как удобный предлог для созыва конференции четырех Великих держав — в противовес советско-американскому саммиту, на которой и должно быть определено решение проблемы. Приняв Эвена в полдень, де Голль начал разговор словами: “Не начинайте войну! Не начинайте войну! Ни при каких обстоятельствах не делайте первого выстрела!” Когда израильский министр иностранных дел хотел было рассмотреть истоки нового кризиса, де Голль перебил его: “Не надо поспешных действий. Четыре Великие державы примут совместные меры. Я сам позабочусь об этом. Совместными усилиями мы сможем обеспечить свободу судоходства в Тиранском проливе”. Эвен напомнил президенту о данном Францией в 1957 г. заверении относительно свободы судоходства, на что де Голль ответил: “Верно, но это было в 1957 году, а сейчас у нас 1967 год. Все должны решать четыре Великие державы”. И тут Эвен, по всей видимости, допустил серьезную ошибку. Вместо того чтобы намекнуть на вероятность решительных контрмер Израиля и тем самым обеспечить своей стране возможность решить проблему путем переговоров, министр иностранных дел вежливо поблагодарил де Голля “за все, что Франция сделала и продолжает делать, поднимая наш моральный дух и увеличивая нашу военную мощь”. Упоминание о военной помощи заставило де Голля задуматься. Девять дней спустя, прочтя материал агентства “Рейтер”, посвященный французским военным поставкам Израилю, президент распорядился прекратить эти поставки.

Вылетев в полдень 24 мая из Парижа в Лондон, Эвен встретил там больше понимания, когда в пять часов дня его принял премьер-министр Великобритании Вильсон. Британский лидер заверил израильского министра, что его страна полностью поддержит международные меры по обеспечению свободного прохода через Тиранский пролив, и добавил, что он уже направил в Вашингтон своих представителей для обсуждения технических деталей по осуществлению этих мер.

Дипломатическая борьба, политический кризис

На следующее утро, 25 мая, Эвен вылетел в Нью-Йорк. По прибытии в США он узнал, что совершенно очевидная беспомощность его правительства произвела соответствующее впечатление даже на иорданского короля Хусейна. Хашимитский монарх заявил, что позволит иракским войскам пройти через территорию Иордании и разместиться вдоль иорданско-израильской границы. Другие арабские лидеры, включая короля Саудовской Аравии Фейсала[175], в прошлом непримиримого врага Насера, теперь согласились воскресить давно уже находившуюся при смерти идею “объединенного арабского командования”. Алжир, Ирак и Кувейт объявили, что они предоставляют свои вооруженные силы в распоряжение Египта (Глава XXI. Наращивание арабских сил), тогда как в секторе Газа палестинские боевики Ахмеда Шукейри приступили к разгрузке первой партии поступившего к ним тяжелого вооружения. Такова была обстановка в мире, когда 25 мая Насер согласился принять У Тана и сообщил ему, что не намерен отступать ни на шаг. “Закрытие пролива, — сказал он самодовольно, — смывает последнее позорное пятно тройственной агрессии 1956 года”. В качестве единственного примирительного жеста Насер, однако, заметил, что готов возобновить работу Смешанной египетско-израильской комиссии по вопросам перемирия и даже согласился на возвращение Чрезвычайных сил ООН при условии, что они будут размещены исключительно на израильской территории. На У Тана произвели большое впечатление эти “уступки” Насера, и особенно его согласие на проход по Тиранскому проливу направляющихся в Израиль судов не под израильским флагом, не перевозящих “стратегические” материалы, — что было смягчением египетской позиции, существовавшей до 1956 года. Поспешно направившись в Нью-Йорк, маленький бирманец предложил Совету Безопасности новую формулу: двухнедельное перемирие, на протяжении которого Израиль воздерживается от направления судов в Эйлат, а Египет воздерживается от распространения запрета на суда, идущие не под израильским флагом. Такой “компромисс” в действительности означал победу Насера, о которой он и мечтал — две недели были достаточным сроком для укрепления позиций его войск на Синае.

Тем временем заместитель министра иностранных дел Великобритании Томсон и адмирал Гендерсон вели переговоры в Вашингтоне с Государственным секретарем Дином Раском и его заместителем Ростоу. Англичане предложили сформировать конвойную группу судов под флагами Великих морских держав для проводки судов через Тиранский пролив. Государственный департамент и Белый дом первоначально согласились на этот план; однако Сенатский комитет по иностранным делам высказался в пользу того, чтобы все решения принимались исключительно в рамках Совета Безопасности ООН. Разумеется, принятие твердых мер при таких условиях было вряд ли возможно, учитывая неизбежное вето Советского Союза. Более того, три члена Совета Безопасности, принадлежащие к лагерю “неприсоединившихся стран”, заявили, что для них неприемлема сама идея включения вопроса о блокаде в повестку дня; при этом представитель Франции сообщил, что правительство его страны предпочитает отложить дебаты по данному вопросу на неопределенный срок.

Ночью 25 мая Линдон Джонсон наконец принял Абу Эвена в Овальном кабинете Белого дома. Израильский министр иностранных дел в очередной раз разъяснил позицию своей страны и напомнил президенту об обязательствах, принятых в 1957 г. президентом Эйзенхауэром. Джонсон, в свою очередь, подверг сомнению мысль о том, что у Насера имеются намерения либо возможности для нападения на Израиль. Главная проблема, сказал президент, заключается в том, чтобы склонить египтян к прекращению блокады пролива. Он надеялся, что ему удастся сделать это, но он не мог предпринять решительных действий без согласия конгресса, учитывая к тому же то обстоятельство, что страна увязла во Вьетнамской войне. Джонсон попытался убедить Эвена, что следует сначала предоставить Совету Безопасности возможность разобраться с этим вопросом. Если же это не даст желаемых результатов, то он, президент, со всей серьезностью рассмотрит другие варианты — в частности, формирование группы конвойных судов под флагами Великих морских держав. “Я должен подчеркнуть, что Израилю не следует брать на себя ответственность за начало военных действий, — предупредил Джонсон. — Израиль не останется в одиночестве, если только он не решится действовать самостоятельно”. Эвен поблагодарил президента за понимание ситуации и откланялся. После этого разговора Джонсон сказал одному из своих советников: “Я-то приготовился к основательной дискуссии — но мне попался легковес, а с ним удалось обойтись и пустыми словами”.

Эвен, со своей стороны, был убежден, что ему удалось добиться серьезной международной поддержки, и об этом он размышлял, возвращаясь домой ночью 26 мая. Впоследствии он писал в своих мемуарах, что смог выиграть драгоценное время для перевооружения Израиля, получив американские заверения в понимании ситуации. В сущности, он выиграл время также и для Египта с его арабскими союзниками, которые смогли закрепиться на местности и усилить свои позиции. Прилетев в Израиль утром 27 мая, он сразу же отправился на заседание кабинета министров в Тель-Авив. Военное командование выступало в пользу немедленного упреждающего удара. Эвен тут же объявил о том, насколько важно выждать до тех пор, пока не будет обеспечено политическое согласие американцев. Его позицию подтвердила и телеграмма от Джонсона, только что полученная Эш-колем: “Будучи вашим другом, я хочу подчеркнуть еще раз сказанное мною вчера господину Эвену: Израиль должен воздерживаться от упреждающего удара и не брать на себя ответственность за начало военных действий”. Президент США уверял Эшколя в том, что Соединенные Штаты и Великобритания проводят неотложные консультации относительно формирования международной группы конвойных судов и что “другие страны со всей решительностью поддерживают эту идею”. С учетом этой информации израильское правительство приняло решение отложить начало военных действий.

Следует отметить, что ни один из израильских министров не питал ни малейших иллюзий относительно роли ООН в разрешении кризиса. Вернувшись из Каира 26 мая, У Тан представил свой отчет Совету Безопасности и призвал “все заинтересованные стороны к максимальной сдержанности”. Соответственно, в период с 29 мая по 4 июня необходимость воздерживаться от военных действий была основной темой в Совете Безопасности. Один лишь Артур Гольдберг[176], представитель США в ООН, в своем выступлении объединил призыв к сдержанности с требованием немедленно прекратить египетскую блокаду. На это арабские представители ответили, что Акабский залив является внутренним водным путем, “в полной мере находящимся под арабским суверенитетом”. Наконец, 31 мая Совет Безопасности ООН выступил с призывом к арабским странам и Израилю “использовать возможности международной дипломатии” для разрешения конфликта. Эта резолюция, предложенная Гольдбергом, будучи малоубедительной сама по себе, была к тому же отвергнута Египтом, Индией и Советским Союзом, которые поверили в то, что Израиль теперь уже полностью беспомощен. Чтобы усилить впечатление театра абсурда, Совет Безопасности принял к тому же решение объявить перерыв на два дня и действительно собрался на следующее заседание только 3 июня. Но и тогда мало кто из делегатов готов был рассматривать возможность принятия резолюции. Полностью игнорируя взрывоопасность ситуации в ближневосточном регионе, делегаты в три часа двадцать минут пополудни проголосовали за то, чтобы возобновить заседание лишь 5 июня после полудня. С самого начала и до конца заседания Совета Безопасности продемонстрировали несостоятельность, нерешительность и безвольность этого органа ООН.

Обещания Джонсона относительно решительных действий США по формированию международной группы конвойных судов, как вскоре выяснилось, тоже были пустыми словами. Прилетев 2 июня в Вашингтон, премьер-министр Великобритании Вильсон не без смущения признался, что его правительство, как оказывается, не видит возможности присоединиться к участию в такой группе, если это связано с применением силы. Лестер Пирсон[177], премьер-министр Канады, тоже пошел на попятный. Что же касается администрации Соединенных Штатов, то, как сказал Линдон Джонсон в дружественном и полном сожалений послании Эшколю, она не в состоянии действовать без одобрения конгресса, да к тому же “руководство страны придерживается мнения, что нам не следует действовать в одиночку”. Ясно, что Эвен составил неверное представление о своем визите в Вашингтон. Соединенные Штаты не собирались оказывать Израилю никакой помощи. Американские заверения, сделанные в 1957 году, оказались не имеющими никакой силы по прошествии всего лишь десяти лет.

Тем временем Израиль стал готовиться к войне. Городские улицы опустели, на шоссе практически не было видно гражданского транспорта, в городах по ночам царила тишина. Была закрыта грандиозная тель-авивская сельскохозяйственная выставка “Агр-Экспо”, на организацию которой было затрачено столько времени и денег. Стекла автомобильных фар были выкрашены в синий цвет. Заделывались окна домов, чтобы уберечь детей от осколков. Парки были переданы под места захоронения, и раввины готовили эти места для погребений. Органы гражданской обороны размножали инструкции по идентификации тел и проведению похорон. Создавались запасы нейлоновых мешков для погибших, выделялись средства для гробов и надгробных плит, готовились бланки свидетельств о смерти.

Царящая в стране атмосфера подавленности объяснялась не отчаянием, она была связана с ощущением собственного бессилия и чувством разочарования. Эти дни неопределенности, несомненно, дали Армии обороны Израиля возможность завершить приготовления к боевым действиям — но при этом неопределенность и ожидание неизвестного имели негативные психологические последствия. Однако — что хуже всего — к тому же обозначилось явно кризисное положение дел в руководстве страны. Вечером 28 мая было назначено выступление Эшколя по радио. Вся страна ждала разъяснений и указаний — гражданское население у себя дома или в кафе, военные — в бараках или палатках, собравшись вокруг переносных приемников. Эшколь говорил так, что хуже не придумаешь. Он пришел в радиостудию прямо с заседания правительства, и у него даже не было возможности просмотреть окончательный текст своего выступления. Он начал с сообщения о египетской агрессии, но затем сказал нечто успокаивающее, вроде того, что правительство приняло решение выждать некоторое время и “настоять на том, чтобы международные организации приняли меры по обеспечению свободы судоходства в Тиранском проливе для судов под всеми флагами”. В выступлении была фраза, которую премьер-министр никак не мог разобрать, и он какое-то время запинался и заикался, прежде чем смог дочитать ее до конца. Аудитория просто впала в шоковое состояние: ясно было, что премьер-министр в затруднении, а правительство беспомощно. На самом деле ситуация была еще хуже. После заявления Насера о блокаде Тиранского пролива 23 мая генерал Рабин впал в полное отчаяние ввиду неспособности правительства принимать решения, и у него случился нервный срыв. Армейские медики предписали ему отдых в течение двух-трех дней, пока он не пришел в себя после этой депрессии, причиной которой официально было объявлено “никотиновое отравление”. Таким образом, страна и вооруженные силы остались без руководства в очень тяжелый — быть может, самый тяжелый — момент в истории Израиля.

В сложившихся обстоятельствах общественность в последнюю неделю мая выступила с решительными требованиями относительно перемен в составе правительства. Всем была ясна необходимость создания правительства национального единства на самой широкой основе, включая и представителей оппозиционных партий, а также назначение нового министра обороны (в старом правительстве этот пост занимал сам Эшколь). Хотя две основные оппозиционные партии, Гахаль и Рафи, вместе располагали всего лишь четвертой частью мест в кнесете, в числе депутатов от Рафи были три фигуры, пользующиеся всеобщим авторитетом в стране, — Бен-Гурион, Даян и Перес. И потому 29 мая лидер партии Гахаль Менахем Бегин обратился к Эшколю с призывом отдать пост премьер-министра и министра обороны Бен-Гуриону. Это был беспрецедентный жест, сделанный таким страстным борцом, как Бегин, по отношению к своему заклятому политическому врагу. И вот теперь, пусть с опозданием, лидер Гахаля признал объединяющую силу своего старинного врага. Эшколь был уязвлен и разгневан. Сам Бен-Гурион, не позволявший себе никаких обвинений в сложившейся кризисной ситуации, отказался от такого предложения. На следующий день, на собрании руководства партии, присутствующие единодушно обратились к Эшколю с пожеланиями отдать хотя бы один из занимаемых им постов — пост министра обороны, и если не Бен-Гуриону, то Даяну. На этом собрании мало кто сказал добрые слова в адрес премьер-министра.

Такой рост популярности Даяна стал странным поворотом в политической карьере бывшего начальника Генерального штаба Армии обороны Израиля. Пятидесятилетний Даян был к этому времени человеком без политического будущего. Его многочисленные романы и сомнительные сделки по приобретению археологических находок были поводом для скандалов в национальном масштабе. Теперь же, однако, иной образ Даяна — победоносного генерала Синайской кампании, твердого и беспощадного лидера — привел к чудесным переменам в его судьбе. Препятствием на пути его возвращения в политику было уже не общественное мнение, а позиция Эшколя, не готового отдать пост министра обороны своему харизматическому политическому сопернику. Пытаясь выиграть время, Эшколь предложил возглавить оборонное ведомство Игалю Алону. Против этого предложения выступили все партии, включая Мапай. Наконец, 1 июня, Эшколь, устав сопротивляться, отдал министерство Даяну. Таким образом, было создано правительство национального единства. Доверие, которым пользовался в народе Даян, этот прославленный одноглазый генерал, было поразительным. Сообщение о его назначении немедленно возродило доверие к руководству страны и у вооруженных сил, и у всего народа.

Наращивание арабских сил

Тем временем вражеское кольцо неумолимо сжималось вокруг Израиля. Достаточно было бы одних только египтян, но к ним теперь присоединились силы других арабских стран. Такое развитие событий нелегко было бы предположить не только несколько недель, но даже и несколько дней тому назад. Еще лишь 28 мая “Радио Каира” называло Хусейна “хашимитской шлюхой”, “британским агентом” и “моральным хамелеоном”, призывая иорданский народ покончить со своим королем. Сирийская пресса поддерживала эти обличения, и 23 мая, в самый разгар ближневосточного кризиса, сирийская бомба разорвалась в иорданской деревне, унеся жизни четырнадцати мирных жителей, после чего Амман немедленно разорвал отношения с Дамаском. И вот, ко всеобщему изумлению, 30 мая Хусейн прилетел в Каир для подписания договора о взаимном оборонительном сотрудничестве с Египтом, и фотокорреспонденты запечатлели его, братски обнимающегося с Насером. Очевидно, что хашимитский монарх не решился уклониться от охватившего весь арабский мир вихря, который должен был, наконец, смести сионистского врага с лица земли. Договор о взаимной обороне, подписанный им с Насером, был аналогичен договору, подписанному недавно между Египтом и Сирией: в случае военных действий во главе всех вооруженных сил должен стоять египетский главнокомандующий. На следующий день, 31 мая, египетский генерал Абдель Монейм Риад вылетел в Амман, чтобы заняться, совместно с Хусейном, разработкой стратегических планов. Эти планы предусматривали для Иордании оборонительную стратегию, с расположением войск вдоль линии фронта небольшой протяженности, в ожидании прибытия подкреплений из Ирака и Саудовской Аравии, после чего будут развернуты наступательные действия в направлении Иерусалима и нескольких ключевых израильских военных баз.

Ирак подписал военный договор 3 июня, и следующей ночью иракская моторизованная бригада пересекла границу с Иорданией, тогда как иракские ВВС сосредоточили свои самолеты на базе Хаббания вблизи иорданской границы. Тем временем Сирия разворачивала четыре пехотные бригады вдоль границы с Израилем и еще две вдоль второго, внутреннего оборонительного рубежа. Король Марокко Хасан[178] также счел целесообразным предложить Насеру содействие. Президент Туниса Бургиба[179], до сих пор известный своим сдержанным отношением к Израилю, предложил алжирским вооруженным силам использовать пути сообщения своей страны для доставки войск на израильский фронт. Король Саудовской Аравии Фейсал обещал помощь живой силой, заявив при этом: “Всякий араб, который не участвует в этом конфликте, может считать себя обреченным”. На этом этапе Насер и его арабские союзники уже не говорили ни о блокаде израильских судов, ни о том, что они вынуждены защищаться от израильской агрессии. Впавший в эйфорию Насер заявил, выступая перед египетским парламентом 25 мая: “Задача, которая стоит сейчас перед арабскими странами, не сводится к решению, надо ли блокировать порт Эйлат или как именно его надо блокировать. Наша задача — уничтожить Государство Израиль на веки вечные”.

И в самом деле, к концу месяца повсюду были расклеены гигантские плакаты, призывающие к джихаду против Израиля. Развевались флаги Организации освобождения Палестины — с черепом и скрещенными костями. Генерал Мосин Муртаги, командующий египетскими силами в Синае, обращаясь к своим офицерам 3 июня, сказал: “Весь мир смотрит на вас… Отвоюем похищенные у нас земли — с помощью Аллаха, во имя справедливости, силой нашего оружия и нашей веры”. Президент Ирака Ареф призвал 2 июня офицеров своих военно-воздушных сил: “Братья и дети мои, в этот великий день мы отомстим за 1948 год… Аллах даст нам встретиться на улицах Тель-Авива и Хайфы”. Не желая ни в чем уступать своим союзникам, Ахмед Шукейри, председатель ООП, заявил на пресс-конференции, что арабы готовы “освободить страну — нашу страну”. Ему был задан вопрос: “Если вы победите, что же будет с израильтянами?” — “Те, кто останется в живых, — ответил Шукейри, — будут жить в Палестине. Только я не думаю, что таких будет много”. Эти высказывания арабских лидеров, их кровожадные лозунги и едва завуалированные призывы к геноциду широко освещались в средствах массовой информации всего мира. Трудно было бы представить себе более эффективный способ вызвать симпатии стран Запада к Израилю.

Уверенность арабов на этот раз имела немалые основания. Численность одних только египетских вооруженных сил в июне 1967 г. была впечатляющей. Семь дивизий (около 120 тыс. бойцов регулярных войск — вдвое больше, чем у израильтян на юге страны), солдаты которых прошли хорошую подготовку, разместились в Синае, вдоль египетско-израильской границы. Эта группировка имела на вооружении более тысячи артиллерийских орудий, 9 тыс. противотанковых орудий и почти 2 тыс. танков. Однако, наряду с этими размещенными там войсками, на Синае была создана сложная и труднопреодолимая система траншей, долговременных огневых сооружений, минных полей, заграждений из колючей проволоки и пулеметных точек. За десять лет, прошедших после операции Кадеш, египтяне превратили северо-восточный район Синая в полосу заграждений, способных выдержать массированный удар противника и вместе с тем служить в качестве базы для стремительного наступления. Были значительно улучшены дороги, существовавшие в пустыне до 1956 г., а также проложены новые. Египетская “линия Мажино” блокировала ключевое шоссе Ницана — Исмаилия, единственный путь, по которому израильские танки могли бы продвигаться в центр Синая.

На подступах к шоссе Ницана — Исмаилия с востока, в 18 милях от израильской границы, находится перекресток Абу-Агейла, занимающий господствующее положение не только над основной магистралью Синая, но и над проездами, соединяющими основную магистраль с другими дорогами, пересекающими полуостров с востока на запад. Египтяне, соответственно, выбрали Абу-Агейлу в качестве центрального пункта их оборонительной позиции в Восточном Синае и не пожалели средств и усилий для ее укрепления. В 1950-х гг. оборонительный рубеж Абу-Агейла был спроектирован немецкими военными специалистами. Израильтяне пытались взять его в 1956 г., но не смогли и в конечном итоге обошли его, оставив в осаде до окончания кампании. С тех пор оборонительные сооружения были еще больше укреплены, на этот раз под руководством советских военных, и теперь Абу-Агейлу уже вряд ли можно обойти, оставив в тылу такой очаг сопротивления безо всякой опаски.

Более того, основной элемент оборонительного рубежа Абу-Агейла, Умм-Катаф, представлял собой систему взаимосвязанных укреплений, охраняемых долговременными огневыми сооружениями, траншеями и горными кряжами, причем вся местность была окружена минными полями, и вокруг были размещены тяжелые танки. В глубине этой зоны, между Умм-Катафом и Умм-Шейханом, египтяне установили десятки крупнокалиберных пулеметов и сотни минометов. К западу, в резерве, находился “бронированный кулак”, состоящий из танков и противотанковых самоходных установок — для проведения контратаки. Египтяне намеревались использовать позиции Умм-Катафа для полного уничтожения танкового потенциала израильтян. Одна танковая дивизия была сосредоточена к югу от Абу-Агейлы, и еще одна — в непосредственной близости от нее. Если, как предполагалось, израильские силы будут остановлены у Умм-Катафа, то эти танковые дивизии обойдут израильтян с тыла и довершат их разгром. По завершении этой операции египетские танки двинутся в северном направлении, по приморской дороге, в сторону плохо защищенного Тель-Авива. Все в целом рисовало довольно мрачную картину для израильтян.

Источники израильской военной мощи

Впрочем, такая картина была не совсем полной. Рабин, когда его назначили на пост начальника Генерального штаба в 1964 г., сказал, выступая перед комиссией кнесета по иностранным делам и обороне, что в любой будущей войне Израиль должен победить не более чем за четыре дня. Война не может длиться более названного срока по причинам экономического характера. Из сказанного следовало, что для Израиля предпочтительнее нанесение упреждающего удара. Однако, чтобы избежать негативной реакции мирового общественного мнения, стране не остается ничего иного, кроме как дать возможность противнику провести мобилизацию, подтянуть войска к границам Израиля, объявить на весь мир, что вот теперь-то евреи будут окончательно уничтожены, — и лишь после этого Израиль может нанести упреждающий контрудар, причем буквально в самый последний момент. Разработка сценария в такой сложной ситуации, несомненно, требует точного понимания планов и намерений противника. Израильские секретные службы, возглавлявшиеся на протяжении многих лет таким выдающимся специалистом, как Исер Гарэль, действовали с максимальной эффективностью и собирали уникальную разведывательную информацию.

Самым опасным элементом этой секретной деятельности был нелегальный сбор разведывательной информации в арабских странах. Часть такой информации собиралась арабскими и иностранными агентами, поставлявшими сведения о египетских военных и политических тайнах. Немало этих агентов было схвачено египетской контрразведкой, и они закончили свою жизнь на виселице. В числе тех, кто не был раскрыт египетскими властями, следует назвать молодого египтянина, офицера связи, убежденного противника политики Насера, известного под именем Сулейман. С 17 мая 1967 г., когда Каир отдал распоряжение танковым войскам занять боевые позиции на Синае, Сулейман передавал израильтянам по радио кодированную информацию о передвижениях египетских войск, планах боевых действий и даже о местах расположения зенитных управляемых ракет. После удара израильской авиации (Гл. XXI. Гром с небес, бронированный кулак) Сулейман сообщил детальную информацию о египетских потерях. В последний день войны израильские самолеты нанесли случайный бомбовый удар по радиопункту в районе перевала Митла, где находился Сулейман. Когда ночью 7 июня закончились военные действия, туда было выброшено парашютно-десантное подразделение с заданием организовать поиски Сулеймана. Десантники обнаружили тело Сулеймана; он был похоронен с воинскими почестями.

Известны случаи, когда израильтяне проникали на арабскую территорию под видом европейцев или даже арабов. Одним из наиболее известных агентов был Вольфганг Луц, сын еврея и немки. Прибыв в Египет в 1961 г. в качестве “немецкого бизнесмена”, Луц в течение трех с половиной лет собирал информацию о египетской (осуществляемой с немецкой помощью) ракетной программе и передавал ее в Израиль. В конечном итоге он был арестован и приговорен к пожизненному заключению, но после окончания войны, в 1968 г., его обменяли на девять пленных египетских генералов. Более драматична история другого израильского разведчика, Эли Когена[180], которому в 1960 г. удалось внедриться в высшие эшелоны сирийской правящей партии Баас. Коген, еврей, родившийся в Египте, выдавал себя за сына сирийских родителей, живших в Бразилии. В Дамаске Коген занимался “импортными операциями” и создал себе репутацию человека, у которого денег куры не клюют. Он был на короткой ноге с племянником сирийского главнокомандующего, что обеспечивало ему доступ к правительственным и оборонным секретам страны; он даже смог осмотреть совершенно секретные огневые позиции на Голанских высотах. На протяжении пяти лет израильская разведка благодаря Эли Когену была в курсе самых значительных военных и политических событий, происходивших в Сирии. В 1965 г. Когена арестовали, и после допросов под пытками он был повешен.

Немало израильских психологов и аналитиков занималось исследованиями арабской ментальности и характера. В частности, генерал Иегошафат Гаркави[181], возглавлявший военную разведку Генерального штаба, проанализировав богатый фактический материал, пришел к выводам, что арабы — индивидуалисты, замкнутые в себе, не склонные доверять своим собратьям, не любящие работать в коллективе, особенно когда необходимо поступаться личными благами в пользу коллективных интересов. Справедливость этих выводов была доказана в ходе Шестидневной войны, когда египетские офицеры бросали своих солдат, зачастую забирая при этом их запасы воды и продовольствия. Зная о том, что, когда дела идут плохо, арабы склонны мгновенно переходить от эйфории к отчаянию, израильское командование приняло решение наносить удары всей мощью своей военной машины, чтобы с самого начала действий определить ход войны в свою пользу. Точно так же израильтяне использовали склонность арабов скрывать неприятные факты, прибегая при этом к вымыслу и фантазиям. Так, предполагая, что противник будет выступать с заявлениями о якобы одержанной победе, Даян распорядился не публиковать сводки с театра военных действий в первый день войны. И когда египтяне объявили о полном разгроме израильской армии, СССР сорвал попытки ООН по прекращению огня. А к тому времени, когда советская сторона в полной мере осознала истинное положение дел, уже было слишком поздно спасать египтян. Слишком поздно было и Хусейну осознать, какую роковую ошибку он допустил, ввязавшись в эту войну.

Благодаря разведке израильтянам удалось получить ключ к военной стратегии египтян. После событий 1961 года израильские военные специалисты выяснили, что египетские вооруженные силы перестраиваются согласно классической советской концепции, которая предусматривала значительную концентрацию войск и возведение мощных фортификационных сооружений. Израильские ВВС осуществили детальную аэрофотосъемку оборонительных позиций на Синае. Основываясь на этих фотографиях, а также на материалах, полученных от агентов и информаторов, израильская разведка подготовила справочное издание по советской оборонной доктрине, содержащее чертежи вновь построенных египетских оборонных сооружений. Предметом гордости этого издания был, разумеется, Умм-Катаф. Рабин выделил в Негеве полигон, и военные инженеры построили там комплекс, имитирующий Умм-Катаф с точностью до малейших деталей. По завершении работ это сооружение в Негеве стало основным местом маневров израильской армии. Там проводились офицерские курсы, семинары бронетанковых и пехотных войск, войсковые учения, разрабатывались наставления и руководства. Ко времени начала Шестидневной войны израильтяне ориентировались в этом комплексе с закрытыми глазами.

В годы пребывания Рабина на посту начальника Генштаба была усилена и перестроена не только разведка, но и другие рода войск. В отличие от своего предшественника Бен-Гуриона, премьер-министр Эшколь не разбирался в военном деле. Как правило, он был готов принимать советы Рабина и поддерживать его запросы относительно приобретения новых дорогостоящих видов вооружений. Значительное количество вооружений, как уже отмечалось, было получено из Западной Германии и США. Кроме того, израильские предприятия также выпускали в немалых количествах легкое и среднее стрелковое оружие. К 1967 г. правительство, по официальным данным, тратило 11 % ВНП для обеспечения внутренней и внешней безопасности, но истинная цифра была ближе к 14 % или даже более. Списочный состав регулярных вооруженных сил составлял около 50 тыс. человек обоего пола во всех родах войск, а также более 250 тыс. резервистов. Армия была достаточно хорошо вооружена, имея порядка 900 танков американского и английского производства, около 160 французских самоходных орудий, около тысячи американских бронетранспортеров. Списочный состав военно-воздушных сил составлял 8 тыс. человек; число самолетов всех типов было более 500. Военно-морской флот был наименьшим по составу — несколько фрегатов и торпедных катеров и две подводные лодки. Определяя приоритеты вооружений, армейское командование, на основе уроков Синайской кампании, решило уделять главное внимание бронетанковым войскам. Командующий бронетанковыми силами, бригадный генерал Исраэль Таль[182], бесстрашный офицер, во многом способствовал совершенствованию искусства танковой войны. Танкисты старались использовать любой предвоенный инцидент, особенно из числа происходивших у сирийской границы, чтобы совершенствовать технику боя.

И все же основным и решающим фактором, определявшим эффективность израильских вооруженных сил, был их личный состав. Синайская кампания показала, что современная танковая война требует не только более совершенных профессиональных навыков, но также и большей личной отваги — по сравнению с предыдущими войнами “дотехнологической эры”. Командир танка в израильской армии ведет свою машину в бой, стоя в башне своего танка с открытым люком. Танкисты никогда не покидают подбитую машину, оставаясь в ней до тех пор, пока танк может вести огонь. При подготовке израильских командиров, в отличие от египетских танкистов, основное внимание уделяется таким качествам, как гибкость и инициатива, а эти свойства требуют большого запаса жизненных сил. Разумеется, способность приспосабливаться к различным обстоятельствам и жизненная активность — это свойства народа, выросшего в атмосфере динамичного социального и экономического развития, народа, который смог построить новое общество в условиях постоянной осады и международного бойкота.

В этом смысле достаточно только посмотреть на высших офицеров израильской армии. Большинство генералов — Рабин, Гавиш[183], Таль, Шарон, Иоффе, Бар-Лев — происходили из семей первопроходцев и имели многолетний опыт развития военной тактики применительно к особой израильской ситуации. Тон в этом отношении задавал сам Рабин — спокойный человек сорока с небольшим лет с тронутыми сединой волосами. Уроженец Иерусалима, командир Палмаха, кадровый офицер, он посвятил свою жизнь службе в армии. Он знал своих солдат и, принимая стратегические решения, исходил из уверенности, что в большинстве своем они согласны с его мнением: самое важное в бою — это инициатива. Сказанное было верным и применительно к молодым солдатам, выходцам из восточных семейств, которые проявляли себя на поле боя значительно лучше, чем предыдущее поколение. Все еще уступая своим ашкеназским сверстникам в овладении военной техникой, они испытывали значительно меньше мотивационных проблем, нежели их старшие братья и отцы в 1956 году. А в июне 1967 г. все израильтяне, военные и гражданские, ашкеназы и сефарды, ясно осознавали — и это понимание усиливалось с каждой пропагандистской передачей арабского радио, с каждым заявлением арабских лидеров, — что их стране грозит полное уничтожение. И они, ощущая себя в первую очередь евреями, сражались за жизни своих родных и своего народа.

Принято решение атаковать

Во время заседания правительства 1 июня Эвен информировал Эшколя и всех членов кабинета, что больше не существует надежды на то, что Вашингтон сможет разрешить кризис. Белый дом признал, что планы по созданию международных морских сил потерпели неудачу. С другой стороны, неделя терпеливого дипломатического выжидания, на чем настаивал министр иностранных дел, в любом случае обеспечивала, в случае начала Израилем военных действий, хотя бы не столь единодушный и всеобщий взрыв международного возмущения, как это было при начале Синайской кампании. Однако промедление с началом военных действий более чем на неделю уже не принесет никаких политических выгод, заключил Эвен. Премьер-министр воспринял эту оценку событий с чувством известного облегчения. На следующее утро кабинет собрался вновь, чтобы выслушать сообщения Рабина и Даяна относительно неотложной необходимости нанесения удара по противнику, и на этот раз генералы не услышали фактически никаких возражений. На следующий день, 3 июня, давая свою первую пресс-конференцию в качестве министра обороны, Моше Даян приподнял завесу над планами правительства, сделав двусмысленное заявление: “Положение, в котором мы находимся в настоящий момент, можно, в известном смысле, охарактеризовать следующим образом: с одной стороны, слишком поздно, а с другой стороны, слишком рано. Слишком поздно отвечать языком силы на блокаду Тиранского пролива, и вместе с тем слишком рано делать окончательные выводы относительно успешности или безуспешности дипломатических усилий, направленных на решение этой проблемы”. В арабских странах это заявление было расценено как признание Израилем своей неготовности к военным действиям. Советский посол Чувахин информировал свое правительство из Тель-Авива, что Израиль вряд ли предпримет какие-либо шаги в течение по меньшей мере двух недель. Прибывшие в Израиль иностранные корреспонденты начали разъезжаться по домам. На семичасовом, последнем предвоенном, заседании кабинета, продолжавшемся всю ночь с 3 на 4 июня, все министры проголосовали за начало войны, кроме двух представителей партии Мапам, но и они изменили свое мнение в течение следующего дня. Даян тайным образом известил Бен-Гуриона о предстоящей атаке. “Старик” дал ему свое благословение.

Даян в качестве министра обороны уже не был тем отчаянным и безудержным генералом, каким его знали в 1956 г., на посту начальника Генерального штаба. На этот раз он руководил военными действиями с гораздо большей оглядкой на мировое общественное мнение и принимал военные решения с поразительной осторожностью. Сдержанность его поведения была очевидной даже до начала боев, когда он дал высшему командованию целый ряд очень жестких директив и установок. Прежде всего, войска на Сирийском и Иорданском фронтах обязаны придерживаться строго оборонительной тактики, не переходя в контратаку без приказа Даяна. Что касается Синая, то Даян запретил даже думать о пересечении линии перевалов Митла и Гиди и выходе к Суэцкому каналу, назвав это политическим безумием. Блокада такого водного пути немедленно приведет к крайне нежелательным международным последствиям. Помимо всего прочего, Суэцкий канал был жизненно важен для престижа и экономического положения Насера, а также мог стать ключевой проблемой для Советского Союза. “Если мы выйдем к каналу, — предупредил Даян, — Насер никогда не согласится на прекращение огня, и война будет длиться годами”.

Оперативные планы разрабатывались Рабином и офицерами Генштаба. В пустыне Негев, напротив египетского пограничного города Аль-Кунтилла, было размещено несколько десятков ложных танков, с тем чтобы оттянуть дополнительные силы противника в южном направлении — в расчете на то, что они решат, будто израильтяне планируют рывок вдоль побережья на юг, в направлении Шарм-аш-Шейха, как это было сделано в 1956 году. Впрочем, Рабин понимал, что сейчас вряд ли удастся повторить стратегию операции Кадеш. В 1956 г. израильтяне смогли продвинуться в южном направлении лишь благодаря слабости египетской армии на севере, так как их основные силы были размещены таким образом, чтобы противостоять англо-французскому наступлению на Каир и Суэц. В 1967 г. Рабин знал — пусть этого, возможно, не знал Насер, — что ему придется прорвать египетский фронт в том месте, где египтяне особенно сильны, то есть на севере. Если это удастся сделать, то Шарм-аш-Шейх в любом случае останется непригодным для обороны, и блокада с Акабского залива будет снята сама собой. Семи египетским дивизиям на Синае противостояла армия Южного фронта под командованием генерала Иешаягу Гавиша, в составе трех дивизий под командованием бригадных генералов Таля, Иоффе и Шарона. Гавиш, сорока двух лет, уроженец Израиля, был убежден в том, что выбрал правильную стратегию для прорыва в Синай. Сначала надо было пробиться через египетские оборонительные сооружения в Рафе и Абу-Агейле, затем направить танковую армию к перевалу Митла, чтобы блокировать египтянам пути отхода, и, наконец, уничтожить попавшего в окружение противника.

Таль, получивший задание прорваться через оборону Рафы, на юге сектора Газа, имел в своем распоряжении 300 танков, элиту танковых частей страны. Его первоначальной целью было пробить коридор через Хан-Юнис, в 30 милях к западу, через мощные египетские укрепления и расположенную там пехотную дивизию, в направлении Эль-Ариша на побережье. Там находилась основная египетская база тылового обеспечения на Синае. Используя излюбленную Гавишем тактику “бронированного кулака”, Таль рассчитывал прорвать линию Эль-Ариша с максимальной быстротой, что позволило бы ему оставить на некоторое время неприкрытыми свои фланги. Но все здесь зависело от мощи удара при первом соприкосновении с противником. В свою очередь, танковая дивизия Шарона получила в высшей степени непростое задание прорваться к системе оборонительных сооружений Абу-Агейла и захватить ее. Шарон рассчитывал выполнить это задание, ударив по Абу-Агейле с фронта и с тыла. Прежде чем обе танковые группы сойдутся у Абу-Агейлы, пехотинцы его дивизии должны будут атаковать укрепления с флангов, имея целью также и Умм-Катаф. И наконец, бригадный генерал Иоффе, командовавший марш-броском во время операции Кадеш, и имевший сейчас под началом дивизию резервистов, должен был проникнуть между группировками Таля и Шарона, по практически непроходимым песчаным дюнам, выйдя наконец в глубокий тыл противника, в районе Митлы и других горных перевалов, и там блокировать последние пути отступления египтян.

Гром с небес, бронированный кулак

В семь часов десять минут утра 5 июня генерал-майор Мордехай Год[184], командующий военно-воздушными силами Израиля, находясь на командном пункте в здании Министерства обороны в Тель-Авиве, отдал приказ о начале боевых действий. В воздух поднялись самолеты, пилотируемые летчиками мирового класса — пилоты и бригады наземного обслуживания израильских ВВС недаром пользовались столь высокой репутацией. Благодаря практически идеальной работе разведки израильское командование было осведомлено о местонахождении фактически всех египетских самолетов, всех зенитных батарей и даже деревянных моделей самолетов, расположенных на аэродромах для введения противника в заблуждение. Было известно также, когда египетские пилоты вылетают на утреннее патрулирование и когда они приземляются для перерыва на кофе. Все было изучено, подготовлено и отрепетировано бесчисленное количество раз еще до дня начала военных действий. И вот первые израильские самолеты вылетели, соблюдая заранее определенные временные интервалы, в направлении ключевых египетских авиабаз на Синайском полуострове, в Суэцком прямоугольнике и долине реки Нил. Двухмоторные легкие бомбардировщики “Вотур” получили самую дальнюю цель, в районе Луксора на Ниле, и им предстояло покрыть расстояние почти вдвое большее, чем до Каира. Одномоторные “Миражи” были направлены на ближайшие аэродромы в Эль-Арише и на Синае. Предполагалось, что все самолеты выйдут на цели синхронно, в семь сорок пять утра по израильскому времени. Пилоты имели задание сначала уничтожить египетские бомбардировщики и перехватчики, а затем разрушить авиабазы.

Взлетев в сторону Средиземного моря, самолеты развернулись в направлении Египта и пошли на минимальной высоте, чтобы избежать радаров противника. Все одиннадцать назначенных целей были достигнуты в заданное время; самолеты набрали высоту и затем, спикировав до 200 футов, принялись уничтожать стоявшие на аэродромах самолеты советского производства. Египетские истребители в это время заруливали на стоянки, вернувшись после утреннего патрулирования. Расчеты противовоздушной обороны просто отсутствовали на своих позициях. Израильские самолеты сделали по четыре захода на цели, затратив, согласно расчетам, по семь минут на уничтожение летной техники, затем нанесли ракетно-бомбовые удары по взлетным полосам и аэродромным сооружениям. Вторая атакующая волна последовала через десять минут после первой, а третья — через десять минут после второй. Возвращаясь на свои базы, израильские летчики смогли уклониться от египетских ракет “земля-воздух”, поскольку запуски осуществлялись им вдогонку, а не навстречу. На протяжении 170 минут израильская авиация уничтожила прекрасно оборудованные египетские авиабазы и превратила в пылающие обломки 300 из 340 египетских боевых самолетов. Еще 20 египетских самолетов были уничтожены в ходе воздушных боев. Когда израильские пилоты вернулись на свои базы и доложили о выполнении боевых заданий, их сообщения были первоначально встречены с известным скептицизмом. Позже Год говорил, что “в самых своих безумных мечтах я не мог представить себе такого. Я думал, что выполнение заданий займет полдня, а то и весь день и еще часть следующей ночи”. Египетский военновоздушный флот, самый большой на Ближнем Востоке, полностью прекратил свое существование.

Теперь израильтяне могли сосредоточить все свое внимание на сухопутных войсках египтян. Израильская авиация приступила к полетам над Синаем, занимаясь уничтожением танковых и автомобильных колонн. Кроме того, в первые несколько дней войны, в ответ на попытки египетских союзников перейти в наступление (Гл. XXI. Арабы в замешательстве), израильские самолеты получали задания атаковать иорданские и сирийские аэропорты и даже крупную авиабазу Хаббания в Ираке. В ходе этих боевых вылетов израильские летчики уничтожили все иорданские ВВС — а именно двадцать реактивных самолетов “Хантер”, — и пятьдесят сирийских “Мигов”, что составляло две трети боевой авиации страны. Во время налета на иракскую авиабазу было уничтожено девять истребителей. Израильские ВВС сбили все арабские самолеты, вторгавшиеся в воздушное пространство страны, а также самолеты, с которыми они вступали в воздушный бой в других секторах военных действий. К окончанию светового дня 6 июня израильские ВВС уничтожили в общей сложности 416 самолетов противника, в том числе 393 на земле. Израильские потери составили 26 самолетов, которые были сбиты исключительно огнем противовоздушной обороны.

5 июня в восемь пятнадцать утра, в действие вступили израильские сухопутные войска. Преодолевая сильное сопротивление, северная танковая дивизия под командованием Таля достигла палестинских оборонительных сооружений в районе Хан-Юниса и захватила их. Ворвавшись в саму деревню, танки продолжили движение в направлении Рафаха, обходя разведанные минные поля противника. Вторая бригада дивизии Таля, обогнув египетские укрепления и минные поля, направилась в южном направлении от Рафаха. После тяжелого боя бригада обошла с фланга египетскую линию фронта и окружила город. Падение Рафаха, в свою очередь, открыло путь на Эль-Ариш, административный центр Синая и северо-западный вход во всю египетскую оборонительную сеть полуострова. Танковая дивизия Таля продвинулась за несколько часов на шесть миль в западном направлении, обстреливая и разрушая египетские укрепления. На рассвете 6 июня все дороги, ведущие в Эль-Ариш, были свободны, и по ним устремились израильские автоколонны с боеприпасами и продуктами питания. Пополнив запасы и произведя перегруппировку, передовые части Таля к полуночи подошли к Эль-Аришу, и там завязался длительный упорный бой с противостоящими египетскими танками, противотанковыми орудиями и артиллерией. Сопротивление египтян было сломлено благодаря участию израильской авиации, которая нанесла бомбовые удары и обстреляла египетские части с бреющего полета. На последней стадии операции в Эль-Арише были окончательно разгромлены остатки Седьмой египетской дивизии. В ходе своих действий дивизия Таля также осуществила зачистку южного района сектора Газа, откуда палестинская артиллерия вела обстрел израильских кибуцев. Одна из бригад дивизии Таля вышла к окраине Газы и, продвигаясь на северо-восток, разгромила позиции палестинцев. Газа пала 7 июня, в первой половине дня.

В это же время дивизия Шарона выполняла чрезвычайно трудную задачу по открытию другого прохода в Синай, через мощную оборонительную систему Абу-Агейлы, по оси Ницана—Исмаилия. На западном окончании этой оборонительной системы была расположена смертельная ловушка, Умм-Катаф. Силы, имевшиеся в распоряжении Шарона, — недоукомплектованная пехотная дивизия, состоявшая из солдат срочной службы и резервистов, танковая бригада и еще несколько приданных в усиление частей — были несопоставимы по численности с египетскими силами. К тому же атака, запланированная на ночное время, не могла получить жизненно важной авиационной поддержки. Ситуация усугублялась еще и тем обстоятельством, что операция требовала взятия всех без исключения частей комплекса Абу-Агейла: если хотя бы одно из укреплений осталось бы боеспособным, последствия для израильтян могли быть самыми губительными. Однако вероятность смертельного риска не беспокоила уверенного в своих силах Шарона. Самый молодой бригадный генерал израильской армии, один из создателей элитных воздушно-десантных войск страны, командир операции у перевала Митла в 1956 г. Ариэль (“Арик”) Шарон нимало не сомневался, что находчивость и решительность сильнее самых прочных египетских оборонительных сооружений. К тому же его план по взятию Умм-Катафа отнюдь не предусматривал нанесения фронтального удара. Действительно, замысел операции был чрезвычайно сложным: предполагалось одновременно осуществить полдесятка индивидуальных операций, в темноте, на площади в двадцать квадратных миль. Шарон не сомневался, что ему удалось предусмотреть все непредвиденные обстоятельства, и он оказался прав.

Атака началась 5 июня, в сумерках; пехотинцам предстояло обойти Умм-Катаф с тыла, по песчаным холмам, что само по себе было чрезвычайно нелегким делом. В это же время батальон десантников был переброшен вертолетами в другую точку пустыни, находившуюся в трех милях от оборонительных сооружений. Пехотинцы, в большинстве своем резервисты, преодолев нелегкий путь, зашли египтянам во фланг как раз к тому часу, когда стемнело. Приблизившись к траншеям, они открыли огонь из автоматического оружия. Доставленные вертолетами десантники атаковали артиллерийские батареи египтян с тыла. После нескольких минут ближнего боя египетские позиции были подвергнуты массивному артиллерийскому обстрелу. Были включены прожектора, что позволило израильской пехоте и танкам прицельно обстрелять египетские траншеи продольным огнем. Бой был тяжелым, однако весь план Шарона осуществился с ювелирной точностью. К трем часам утра 6 июня Умм-Катаф был в руках израильтян. Теперь оставалось только довершить уничтожение уцелевших египетских танков, и это было проделано три часа спустя, когда израильские танки подошли к Умм-Катафу с тыла, окружив остающиеся очаги сопротивления. Эта операция, признанная вершиной военного искусства, впоследствии изучалась в военных академиях всего мира.

Добившись решающих успехов на линии Рафах—Эль-Ариш и в комплексе Абу-Агейла, израильтяне открыли себе путь в Синай. Тем временем бригада Иоффе застала египтян врасплох, пройдя по “непроходимым” пескам и выйдя в назначенное место к полудню 5 июня. У перекрестка Бир-Лахфан израильские танкисты вступили в длившийся тринадцать часов бой с египетскими танковыми подкреплениями. К полудню 6 июня египтяне отступили. Танкисты Иоффе преследовали их в направлении Джабал-Либни, ключевого объекта, расположенного на центральной оси. Здесь египтяне, располагая пехотной дивизией практически полного состава, усиленной танками, тоже не смогли сдержать напор дивизии Иоффе, и Джабал-Либни после тяжелого боя был взят. Таким образом, к концу второго дня войны, после непрерывных сражений на протяжении тридцати пяти часов, удалось завершить первую и самую трудную фазу израильского оперативного плана. Египетские фортификационные сооружения были взяты, Синайский полуостров был открыт израильским танкам, пути на запад и на юг были свободны.

Арабы в замешательстве

На протяжении всего первого дня Синайского наступления израильское правительство воздерживалось от сообщений, которые могли бы свидетельствовать о масштабах их успехов. Это молчание было отражением официальной политики правительства (Гл. XXI. Источники израильской военной мощи). В эфире звучали только коммюнике “Радио Каира”, сообщавшие на протяжении первых двадцати четырех часов войны о беспрецедентных успехах египетских вооруженных сил, о полном разгроме израильской армии и ВВС, а также о египетских танковых колоннах, движущихся на Тель-Авив. Эти “новости” были с воодушевлением и без тени сомнений встречены во всем арабском мире, результатом чего стало скоропалительное решение Сирии, Иордании и Ирака вступить в войну. И снова, как и в ходе двух предыдущих войн с Израилем, сирийцы упустили имевшиеся у них прекрасные возможности для перехода в наступление. До июня сирийский Генеральный штаб разработал планы наступления с Голанских высот двумя дивизиями, захвата Восточной Галилеи и последующего продвижения к Хайфе. Однако, когда 5 июня начались военные действия, сирийцы буквально в последнюю минуту решили придерживаться выжидательной тактики и предпочли ограничиться артиллерийским обстрелом Рош-Пины и соседних поселений. Израильские кибуцники были вынуждены спуститься в убежища, причем кое-где им пришлось пробыть там не менее одиннадцати часов без перерыва.

Несмотря на невыгодность топографического положения, израильская артиллерия достойно отвечала на сирийские обстрелы. Ближе к вечеру 5 июня и в последующие дни в действие включилась также израильская авиация. К наступлению темноты 5 июня беспощадные израильские бомбардировки уничтожили значительную часть сирийских боевых самолетов, и тогда в Дамаске впервые заподозрили, что их ввели в заблуждение сообщениями о египетских “победах”. Не имея к тому времени возможности начать крупномасштабные наступательные действия, баасистский режим допустил свою вторую ошибку, продолжив ограниченные военные действия. 6 июня сирийские пехотинцы и танковая рота предприняли две атаки на Тель-Дан и одну на кибуц Шаар-Ишув; они были отбиты израильтянами с использованием танков и авиации. Точно так же была отбита атака на Аш-муру. Сирийцам пришлось дорого заплатить за свои просчеты.

Но еще более катастрофичной стала грубая ошибка Иордании. Утром 5 июня Каир информировал Амман, что им уничтожено 75 % израильских самолетов и что египетские танковые войска ведут бои в глубине израильской территории. С поразительной искренностью король Хусейн писал впоследствии (в книге “Моя война с Израилем”): “Нас ввели в заблуждение относительно того, что произошло в Египте после израильских атак на авиационные базы ОАР… Эти, мягко говоря, фантастические сообщения весьма повлияли на нашу оценку всей ситуации”. Получив это сообщение, Хусейн был склонен послушаться генерала Риада, египетского офицера, командовавшего (в рамках египетско-иорданского договора) хашимитскими вооруженными силами, и атаковать израильскую часть Иерусалима, а также подвергнуть артиллерийскому обстрелу израильские города и авиабазы. Пока король обдумывал это предложение, ему доставили срочное послание от Эшколя, переданное через посредство генерала Одда Булла, командующего ОНВУП (Органа ООН по наблюдению за выполнением условий перемирия в Палестине). Обращаясь к Хусейну с просьбой воздержаться от военных действий, израильский лидер обещал, что его правительство не начнет военных действий на Восточном фронте. Однако обращение Эшколя не было принято во внимание. “В первый же день войны, — писал Хусейн, — наши батареи дальнобойной артиллерии 155-го калибра обстреливали пригороды Тель-Авива, где были сосредоточены военные цели, а также аэропорт в Лоде”.

Но главной притягательной целью для иорданцев был Западный Иерусалим. Еврейское население города численностью 190 тыс. человек сразу же стало мишенью арабских обстрелов. Особенно уязвимым был израильский анклав на горе Скопус, в иорданской части города, где находились больница Гадаса (построенная до 1948 г.) и Еврейский университет, изолированные внутри демилитаризованной зоны, на иорданской территории, и охраняемые всего лишь 85 израильскими полицейскими. Действительно, если рассматривать Центральный фронт в целом, от Хайфы до Беэр-Шевы, то наибольшее беспокойство у израильтян вызывала как раз обстановка на горе Скопус. Командующий фронтом бригадный генерал Узи Наркис[185] не сомневался, что Иерусалимская бригада будет в состоянии отразить любые атаки на город или на коридор, связывающий город с морем. Однако он опасался, что, если арабы сумеют захватить гору Скопус, то ООН может навязать решение о прекращении огня еще до того, как израильтянам удастся ее отвоевать. По мнению Наркиса, единственным выходом может стать решительная контратака силами бригады мотопехоты “Гарэль”, дислоцированной возле Рамле. Собственно говоря, даже бойцам бригады “Гарэль” будет непросто оказывать противодействие танковой бригаде Арабского легиона, дислоцированной на равнинной местности к востоку от Иерусалима. В случае соприкосновения этих двух формирований, расположенных по обе стороны Иудейских гор, следует учитывать, что танки “Паттон”, имеющиеся у иорданцев, более быстроходны, чем танки “Супер-Шерман”, имеющиеся у “Гарэль”, да к тому же они ближе к Иерусалиму, и разница составляет четыре часа хода. На протяжении этих четырех часов израильские защитники горы Скопус должны будут продержаться, полагаясь на имеющиеся у них в небольшом количестве противотанковые пушки и на ту артиллерийскую поддержку, которую им будет в силах оказать Наркис. В целом ситуация выглядела отнюдь не благоприятной. На протяжении недели, предшествовавшей Шестидневной войне, израильтяне, находящиеся на горе Скопус, слышали, как с окрестных минаретов раздавались призывы к правоверным “идти и убивать”.

Опасения Наркиса оказались в высшей степени обоснованными, когда утром 5 июня иорданцы начали со своих позиций обстреливать южные кварталы Иерусалима. Вскоре огонь стал более плотным, и снаряды противника начали рваться в густонаселенных районах. На протяжении нескольких часов 250 жителей Иерусалима из числа гражданского населения были ранены и 20 убиты. Вопреки своему естественному порыву немедленно ответить на этот обстрел, Наркис выжидал, поскольку у него имелся приказ не открывать огня, пока иорданская сторона не начнет массированное наступление. Даже когда артиллерийский обстрел стал еще более сильным, приказ Даяна командующему Центральным фронтом звучал так: “стиснуть зубы и не просить подкреплений”. Следовало исходить из предположения, что иорданцы просто хотят продемонстрировать Насеру свою готовность к действиям. Однако для того, чтобы у иорданских военных не возникло никаких серьезных намерений ввязаться в войну, израильская авиация в двенадцать тридцать нанесла бомбовые удары по аэродромам Аммана и Мафрака, уничтожив все боевые самолеты Хашимитского Королевства. После этого в час дня — либо согласно заранее утвержденному плану, либо в ответ на израильские бомбардировки — бойцы Арабского легиона пересекли иерусалимскую линию перемирия и захватили штаб-квартиру ОНВУП. Это здание, бывший дворец губернатора, возвышалось над самыми густонаселенными кварталами еврейского Иерусалима. Захват этого объекта и находившихся там очень удобных артиллерийских позиций представлял реальную опасность для евреев. Наступление иорданских наземных частей, кроме того, значительно ухудшило положение малочисленного израильского гарнизона на горе Скопус, который оказался под артиллерийским обстрелом противника. Однако со стратегической точки зрения захват штаб-квартиры ОНВУП был самой серьезной ошибкой Хусейна, поскольку Израиль начал активные военные действия. Израильская авиация не встретила ни малейших помех в ходе своей операции в небе Аммана — притом что Каир похвалялся, что практически весь израильский военно-воздушный флот якобы уничтожен, — и король не усмотрел в этом намека ни истинное положение дел в регионе. “Захват штаб-квартиры стал для израильтян открытым приглашением к наступлению, — писал Эван Уилсон, советник-посланник США в Иерусалиме, бывший свидетелем всех этих событий, — и с этого момента началась израильская операция по взятию Старого города”.

Мир в шоке

Не только Хусейн ошибся в своих расчетах. На протяжении большей части дня 5 июня Насер изучал отчеты о египетских “военных успехах”. Никто из египетского командования не решался доложить ему об истинном положении вещей. Только в четыре часа пополудни к нему явился дежурный офицер Генштаба с сообщением: “У нас больше нет военно-воздушного флота”. Сохраняя самообладание, египетский президент вскоре выступил с оригинальным объяснением случившемуся. В четыре тридцать пополудни 6 июня специальная служба израильских войск связи перехватила следующий радиотелефонный разговор между Каиром и Амманом. Насер общался по прямому проводу с Хусейном. “Будем говорить, что на израильской стороне воюют Соединенные Штаты? — спрашивал Насер. — Что лучше: Соединенные Штаты и Англия или только Соединенные Штаты?” “Лучше Соединенные Штаты и Англия”, — был ответ Хусейна. Три часа спустя “Радио Каира”, а вслед за этим и другие арабские радиостанции принялись распространять “информацию” относительно того, что истребители-бомбардировщики палубной авиации Соединенных Штатов и Великобритании принимают участие в военных действиях на стороне Израиля и оказывают содействие его сухопутным войскам. По всему арабскому миру прокатилась волна яростных демонстраций против действий Англии и США, с нападениями на дипломатические учреждения и информационные центры. Египет и Сирия немедленно разорвали дипломатические отношения с США; их примеру последовали Судан, Алжир, Йемен и Ирак. Иордания воздержалась от такого шага, а неделю спустя Хусейн принес свои извинения за этот ложный слух.

Тем временем в Вашингтоне Линдон Джонсон был разбужен в три часа ночи 5 июня и проинформирован о начале военных действий. Он немедленно отправил телеграмму в Москву, призвав обе стороны к сдержанности. Через четыре часа ему позвонил по “горячей линии” Косыгин. Председатель Совета министров СССР явно поверил египетским победным заверениям и всячески хотел затянуть вмешательство ООН в конфликт. Он сообщил Джонсону, что получил его послание, и, возложив вину за начало военных действий на Израиль, попросил президента США использовать все свое влияние на израильское правительство, чтобы вынудить израильтян отвести свои войска. Косыгин особо подчеркнул, что обе Великие державы не должны вмешиваться в ход конфликта. Джонсон согласился и предложил, чтобы Москва и Вашингтон совместными усилиями провели через Совет Безопасности ООН резолюцию о немедленном прекращении огня. Однако вскоре в Москву начали поступать сообщения о тяжелых египетских потерях, и советское руководство решило, что целесообразнее выступить с серьезным предостережением в адрес Израиля. Около полудня по вашингтонскому времени пришло второе послание за подписью Косыгина, в котором подчеркивалось, что Советский Союз не может оставаться безразличным к совершенной Израилем “преступной агрессии” и что, если израильские войска не будут выведены, тогда советские вооруженные силы предпримут надлежащие меры, чтобы покончить с “сионистской авантюрой”.

Джонсон и его советники к тому времени уже знали о впечатляющих военных успехах Израиля. Они не без удовлетворения признали достижения Израиля, которому удалось собственными силами справиться с крайне серьезным мировым кризисом, да к тому же нанести при этом значительное дипломатическое поражение Советскому Союзу. Вместе с тем президент не намерен был оставлять без внимания угрозы, звучавшие с советской стороны, и потому он отдал приказ Шестому флоту США передислоцироваться в зону боевых действий. Буквально через несколько минут вся армада двинулась в направлении Синайского полуострова. Эта впечатляющая демонстрация американской силы была немедленно зафиксирована на радарах советских судов, находившихся в этом районе. Вслед за этим Джонсон отправил Косыгину новое послание, напомнив советскому руководителю о многочисленных американских обязательствах по защите целостности и независимости Израиля. В Советском Союзе должным образом отреагировали на это едва завуалированное предупреждение; решительная реакция президента США положила конец советским попыткам военного вмешательства в конфликт.

Советский Союз ограничился тем, что предложил проект резолюции Совета Безопасности ООН, содержащей призыв ко всем воюющим сторонам вывести свои войска с оккупированных территорий. В ответ представитель США Гольдберг предложил просто прекращение огня, без упоминания о выводе войск. В ответ на возмущенные возражения Советского Союза и арабских стран Гольдберг хладнокровно заметил, что если речь идет о status quo ante[186], то необходимо восстановить все условия, существовавшие до начала кризиса, включая свободу судоходства в Акабском заливе и возвращение Чрезвычайных сил ООН на Синай и в Шарм-аш-Шейх. Арабские страны отказались увязать резолюцию с этими предложениями. Явно смешавшись, советский представитель Н. Т. Федоренко[187] предложил, чтобы Совет Безопасности отложил дискуссию на следующий день, 6 июня. Это было очень грубой ошибкой, потому что каждый лишний час только способствовал развитию израильских военных успехов. Получив утром 6 июня ясную картину происходящего, Советский Союз был ошеломлен сокрушительным разгромом арабских войск. Стало ясно, что время работает не в пользу арабских стран. Проигнорировав высказывания Насера и Хусейна относительно вмешательства авиации западных стран в ход конфликта, Косыгин отправил очередное послание в Вашингтон, еще раз призывая Джонсона одобрить текст резолюции Совета Безопасности о прекращении огня и отводе войск. Однако президент США еще раз указал, что текст резолюции должен содержать пункты о свободе судоходства в Акабском заливе и возвращении Чрезвычайных сил ООН.

Мало-помалу другие члены Совета Безопасности также начали склоняться к поддержке американского варианта резолюции. Когда Совет Безопасности снова собрался на свое заседание в шесть тридцать вечера 6 июня, председательствующий Ханс Табор, представитель Дании, объявил, что в ходе консультаций был выработан черновой вариант резолюции, призывающий к прекращению огня “в качестве первого шага”. Эта формулировка была единогласно принята всеми членами Совета Безопасности, включая также и советского делегата. При этом, однако, большинство членов Совета Безопасности проголосовали еще и за принятие мер, направленных на “справедливое и постоянное решение ближневосточного кризиса”, — и надо подчеркнуть, что это неожиданное решение предопределило дальнейший ход ооновских переговоров по данному вопросу. В отличие от 1956 г., сложившийся дипломатический климат был благоприятным для Израиля. Этому способствовало и произведшее большое впечатление на аудиторию выступление на вечернем заседании Совета Безопасности только что прилетевшего из Израиля Абы Эвена, который рассказал о смертельной опасности, которая еще совсем недавно нависла над его страной и которую тем не менее удалось предотвратить. На следующий день даже египтяне поняли, что все, чего они могут добиться, — это прекращение огня без дополнительных условий.

Израиль завоевывает Синай

Незадолго до наступления темноты 6 июня в Джабал-Либни приземлился вертолет, и выпрыгнувший из него генерал Гавиш, командующий Южным фронтом, бросился к бригадному генералу Талю, командующему танковыми войсками. “Египетское командование только что отдало приказ об отходе всех войск ко второй линии обороны, — сказал он. — Нам следует немедленно начинать преследование”. Было принято решение, что танкисты Таля направятся к северу, через Бир-Гафгафу, чтобы блокировать дороги, ведущие к Исмаилии, а части Иоффе двинутся в южном направлении, к перевалу Митла, перекрыв последние пути отступления в Египет. Наряду с этим было решено начать на рассвете 7 июня скоординированную атаку на остававшиеся египетские оборонительные сооружения, причем Таль должен был действовать в районе Бир-Хамма, в десяти милях к западу, а Иоффе предстояло вступить в бой с египтянами в Бир-Хасне.

В ходе последовавших танковых сражений на открытой местности опытные израильские танкисты полностью разгромили противника. К наступлению темноты, в тот же день 7 июня, израильские передовые части достигли назначенных мест. На севере, на прибрежной дороге в десяти милях от Суэцкого канала, они захватили Румани. В центре израильтяне удерживали дорогу, ведущую к Суэцкому каналу от Бир-Гафгафы; на юге блокировали перевал Митла. Теперь три израильские дивизии перешли к действиям на уничтожение противника: Таль и Иоффе блокировали перевалы, а Шарон загонял отступающих египтян в окружение. После краткого отдыха дивизия Шарона на рассвете начала движение, сея панику в рядах отступающих египтян. В ходе только одного из боев были уничтожены два египетских полка, пятьдесят танков и триста боевых машин пехоты. Когда египетские механизированные войска предприняли попытку прорваться в южном направлении от Бир-Гафгафы, бригада Таля уничтожила одну из египетских дивизий. Тем временем непрекращающийся поток египетских войск и транспортных средств двигался из Восточного и Центрального Синая в направлении перевала Митла, блокированного бригадой Иоффе. По мере появления противника израильская авиация наносила беспощадные бомбовые удары и обстреливала египтян с бреющего полета. Довершила разгром бронетанковая бригада Иоффе. В конечном итоге было уничтожено или захвачено более 800 египетских танков. По масштабам этот разгром превзошел даже поражение немецких танковых войск под Эль-Аламейном за 25 лет до этих событий.

На удивление легко была проведена другая израильская операция: Шарм-аш-Шейх, египетское береговое укрепление, господствующее над Тиранским проливом, пало 7 июня без сопротивления. Египетский гарнизон бежал еще до того, как были выброшены израильские парашютисты и амфибии с десантниками приблизились к берегу. Затем часть десантников, высаженных в Шарм-аш-Шейхе, была переброшена вертолетами в Ат-Тур, откуда они продолжили движение в северном направлении, вдоль берега Суэцкого залива, а потом 8 июня соединились с израильскими подразделениями, продвигавшимися вдоль побережья Суэцкого залива от расположенного на северной его оконечности Рас-Судара. Весь Синайский полуостров был теперь окружен израильскими войсками. Оставалась лишь одна зона — сам Суэцкий канал. Разгромив основные части египетской армии, Таль и Иоффе отдали приказ начать движение к Каналу.

По иронии судьбы за день до этих событий Даян сказал на пресс-конференции в Тель-Авиве, что Израиль достиг поставленных политических и военных целей. В первую очередь это было восстановление свободы судоходства по Тиранскому проливу. “Для израильской армии не составляет труда выйти к Суэцкому каналу, — сказал Даян, — но это не входит в число наших целей. Для нас важен Шарм-аш-Шейх. Зачем же нам продвигаться к Суэцкому каналу и сталкиваться с проблемами международного характера?” Затем, утром 8 июня, Даяна информировали, что израильские войска вышли к Кантаре, разгромили остававшиеся там части египетской армии и наконец подошли к берегу Суэцкого канала. Министр обороны был крайне недоволен. Однако, узнав, что другие танковые части движутся к Суэцкому каналу от перевала Митла и от Бир-Гафгафы, он распорядился занять весь восточный берег канала. И хотя впоследствии он назовет Суэцкий канал “лучшим в мире противотанковым рвом”, его первоначальное нежелание выходить на берег Суэцкого канала подтвердится через несколько лет (Война Судного дня; Гл. XXII, XXIV). Однако, как бы там ни было, была одержана ошеломляющая победа. Семь египетских дивизий, чья общая численность составляла 100 тыс. человек, были разгромлены менее чем за четыре дня.

Для египтян война была окончена — однако оставался вопрос: готовы ли они сами, а также их советские хозяева признать этот факт? В Совете Безопасности Федоренко обрушил на Израиль целый ряд яростных обвинений, заявив, что они идут “по кровавым следам гитлеровских палачей”. Несмотря на то что Москва с горечью и гневом встретила известия о поражении Египта, равно как и о потере советских вооружений и снаряжения, стоивших, по меньшей мере, 2 млрд долларов, с самого первого дня войны было ясно, что Советский Союз не готов вмешаться в военные действия. Более того, СССР оказался даже не в состоянии обеспечить поддержку своей резолюции, требовавшей вывода израильских войск. Единственное, чего Советский Союз смог добиться, — это скорейшего прекращения огня, и в час дня 8 июня Федоренко внес соответствующий проект резолюции. Он больше уже не связывал прекращение огня с выводом войск, но просто потребовал, чтобы военные действия прекратились в восемь вечера. Резолюция была принята единогласно. Эвен заявил, что его правительство согласится выполнять требования резолюции — при условии, что арабские государства также объявят о своем согласии.

В тот же день, будучи проинформированным, что его армия фактически уничтожена и что у него не осталось сил даже для защиты Каира, Насер направил своему послу при ООН Мухаммеду аль-Куни распоряжение принять резолюцию. В Египте о прекращении огня не объявлялось до половины двенадцатого ночи, когда большинство населения уже ложится спать. В здании Генерального штаба, расположенного в Гелиополисе, маршал Абд аль-Хаким Амир попытался покончить самоубийством, но был остановлен своими коллегами.

На следующее утро Каир пребывал в угрюмом и траурном состоянии. Вооруженные солдаты были размещены по всему городу, охраняя правительственные учреждения. Офицеры Генштаба и члены правительства напрямую обвиняли Насера в том, что он привел страну к краху. Вечером президент, бледный, с ввалившимся глазами, появился на телеэкранах и объявил о своем намерении уйти в отставку. Сразу же тысячи демонстрантов собрались на центральной площади Каира с национальными флагами и плакатами, тексты которых молили Насера не оставлять страну. Через три часа, к полному изумлению израильтян, их главный враг сообщил, что, “по зрелом размышлении”, он решил остаться на своем посту.

“Золотой Иерусалим”

Согласие короля Хусейна[188] на прекращение огня было получено в штаб-квартире ООН вечером 8 июня, практически одновременно с аналогичным посланием Насера. Действия Иордании начались с захвата бывшего дворца губернатора 5 июня, после чего ее артиллерия вела огонь по небольшому израильскому гарнизону на горе Скопус. На следующий день Рабин, с разрешения Даяна, приказал генералу Наркису отвоевать дворец губернатора, соединиться с гарнизоном на горе Скопус и защищать высоты Иерусалима всеми средствами. Получив долгожданный приказ, Наркис поручил атаку на дворец иерусалимскому гарнизону; рота была направлена на штурм штаб-квартиры ОНВУП, и к середине дня операция была завершена, а потери составили восемь погибших. В это же время бригада парашютистов-десантников под командованием полковника Мордехая Гура[189] была снята с синайского направления и переброшена в Иерусалим. В ее задачи входило атаковать иорданские укрепления по периметру Арабского сектора Старого города, затем выступить против Арабского легиона на высотах рядом с горой Скопус.

Тогда же Наркис приказал командиру танковой дивизии “Гарэль” полковнику Ури Бен-Ари оставить свое место расположения в Иерусалимском коридоре и продвигаться в сторону холмов между Иерусалимом и Рамаллой. Была получена информация относительно того, что Арабский легион намеревается перебросить значительные подкрепления с Западного берега в направлении Иерусалима, и необходимо было действовать с максимальной оперативностью. Бен-Ари направил свои танки одновременно по нескольким направлениям, включая Кирьят-Анавим, Маале-га-Хамиша и Моцу. Хотя каждое направление изобиловало иорданскими бункерами, траншеями и минными полями, танки бригады “Гарэль”, при тактической авиационной поддержке, прошли повсюду. К утру 6 июня бригада контролировала все иерусалимские холмы.

Прибытие десантников Гура в Иерусалим после полудня значительно расширило возможности Наркиса. Тридцатисемилетний Гур разработал план удара в трех направлениях по иорданским силам, засевшим в Арабском квартале Старого Иерусалима. Проведя рекогносцировку за остававшиеся два часа до наступления темноты, Гур назначил атаку на вечер. И вот в семь сорок пять вечера прожектора, установленные на здании Гистадрута, скрестили свои лучи на иорданских огневых позициях. Израильская артиллерия открыла огонь по освещенным целям. Одновременно старые танки “Шерман” Иерусалимской бригады вышли из укрытия и двинулись в направлении иорданских бункеров. В их задачу входило отвлечь внимание бойцов Арабского легиона, дав возможность десантникам Гура приблизиться к траншеям противника. Основная фаза атаки началась в два двадцать ночи. После получасового обстрела иорданских позиций на Гиват га-Тахмошет и Полицейской школы из артиллерийских орудий и минометов в бой были введены два батальона парашютистов — с целью подавления и захвата пулеметных точек Арабского легиона. Легионеры, находившиеся в Полицейской школе, прекратили сопротивление довольно скоро, однако защитники Гиват га-Тахмошет сражались упорно, и пришлось с большими потерями отвоевывать у них траншею за траншеей.

Второй удар парашютистов был нанесен из иерусалимского квартала Меа Шеарим, непосредственно напротив Ворот Мандельбаума. Здесь тоже шли упорные бои — не только за каждую улицу, но и за каждый дом. При танковой поддержке парашютисты завершили операцию к рассвету, прорвавшись от Шайх-Джараха к Американской колонии, где иорданцы прекратили сопротивление. После полудня была взята последняя высота и район Абу-Тур. В руках израильтян теперь находилась вся гора Скопус с кампусом Еврейского университета и больницей Гадаса. В руках арабов к этому времени оставался только Старый город в пределах городских стен, и сюда был направлен третий удар Гура.

Осторожность Даяна нигде не проявлялась с такой очевидностью, как в боях за Иерусалим. В его первом приказе Наркису относительно Старого города было сказано: “Мы окружим его, если придется, но врываться туда мы не будем”. Впрочем, последнее слово оставалось не за Даяном. После фантастической победы на Синае другие члены кабинета министров с горячностью принялись требовать “освобождения” Старого города. В ночь на 5 июня, еще до начала военных действий израильской армии, Эшколь, закрывая заседание кабинета министров, сказал: “Старый город необходимо взять, чтобы прекратить ведущиеся оттуда непрерывные обстрелы еврейского Иерусалима”. Это прозвучало, во всяком случае, как достаточно разумное обоснование — поскольку приводить в качестве мотивировки идею о необходимости возвращения Святого города в еврейские руки представлялось еще явно преждевременным. Тем не менее Даян уклонился от прямого ответа, слишком хорошо представляя себе цену фронтальной атаки.

После полуночи Эшколь вновь вернулся к этому вопросу: “Правительство настаивает на взятии Старого города”. Министр обороны по-прежнему медлил с ответом, намереваясь сначала взять город в кольцо осады и подавить арабское противодействие.

Как Даян и ожидал, судьбу Старого города решил исход боев за иерусалимские высоты, шедший на протяжении следующего дня (6 июня). Тот, кто владел высотами Иудеи и Самарии, мог контролировать всю территорию Западного берега и основные города этого региона — Дженин, Наблус, Рамаллу, Бейт-Лехем, Хеврон, Иерихон, и Иерусалим. Проблемы, которые предстояло разрешить израильскому командованию, были скорее связаны с положением дел на слабопересеченной местности. В регионе имелось множество густонаселенных городков и деревень, где проживали сотни тысяч арабов. Кроме того, солдаты регулярной иорданской армии, дисциплинированные, хорошо обученные, по численному составу не уступающие противостоящим им израильским резервистам, закрепились на хорошо укрепленных позициях. Впрочем, все эти преимущества иорданцев сводились на нет не только благодаря тому, что израильские части заняли 6 июня доминирующие позиции на высотах, но и за счет безусловного господства израильтян в воздухе. С учетом всех этих обстоятельств Рабин приказал генералам разработать скоординированный план захвата противника в клещи. Бригадный генерал Давид Элазар, командующий Северным фронтом, должен был двигаться в южном направлении от Дженина к Наблусу (Шхем), а полковник Бен-Ари — от Иерусалима к Хеврону на юге. Вся операция была осуществлена с математической точностью. Ближе к полудню 7 июня, ослабленные бомбежками и обстрелами с бреющего полета, Двадцать пятая пехотная и Сороковая танковая бригады иорданской армии прекратили свое существование как боевые единицы. Все основные населенные пункты Западного берега были в руках израильтян. Элазар и Бен-Ари остановились, дойдя до реки Иордан.

Ночью 6 июня Даян в конце концов подчинился нажиму членов кабинета. Не оставалось сомнений, что решение ООН о прекращении огня должно быть вот-вот принято — таким образом, взять Старый город возможно было лишь до окончания военных действий. Министр обороны наложил одно жесткое ограничение: никакой артиллерийской или авиационной поддержки — чтобы не нанести ущерб святым местам. И вот 7 июня в восемь тридцать утра Гур дал команду атаковать последнюю высоту, доминирующую над Иерусалимом и все еще остававшуюся в руках иорданцев, — холм, на котором была расположена церковь Августы-Виктории. Высота была взята без особых усилий. Сразу же десантники, при участии танков, пошли во фронтальную атаку и ворвались в Львиные ворота, один из основных проходов в стенах Старого города. Продвигаясь по узкой улочке Виа Долороза, колонна вышла к древней Храмовой горе[190]. Десантники бросились к Западной стене, чтобы уничтожить засевших там снайперов. Не обошлось без потерь, но через несколько минут стрельба прекратилась. Стена Плача, мусульманские святыни “Купол над скалой” и мечеть Аль-Акса — все было в еврейских руках. Арабское вооруженное сопротивление в Иерусалиме было сломлено.

Король Хусейн дорого заплатил за свою авантюру. Он потерял 15 тыс. военнослужащих убитыми, ранеными и пропавшими без вести, а также все свои боевые самолеты и половину танков. Кроме того, он лишился половины своего Королевства, плодородных земель и доходов от туризма (суммы, получаемые от иностранных туристов, посещавших Восточный Иерусалим и Бейт-Лехем, давали почти 40 % национального дохода). Лишился он и последних прав Хашимитской династии на святые места ислама. Его прадед потерял Мекку и Медину, которые оказались принадлежащими Саудовской династии. Теперь же, с потерей мечетей Аль-Акса и “Купол над скалой”, была сведена к нулю его роль как хранителя традиций Пророка. Но он также заставил израильтян заплатить высокую цену. Во время боев с иорданскими частями погибли 160 израильских солдат и офицеров (в основном в Иерусалиме), а во время боев с египтянами — 462 израильских военнослужащих.

Но мало кто из израильтян считал, что эти потери были напрасными. Стрельба у Западной стены еще не полностью стихла, когда Шломо Горен, бывший тогда главным раввином Армии обороны Израиля, поспешил на святое место и торжествующе протрубил в шофар[191]. Вскоре туда прибыли Даян, Рабин и Эшколь, потрясенные и исполненные благоговения при виде возвращенной святыни. Прикасаясь к древним камням стены, даже закаленные бойцы не могли сдержать слез. Утром того же дня Наоми Шемер[192], выступая перед солдатами в Эль-Арише, добавила новую строфу к своей недавно написанной балладе “Золотой Иерусалим” — после того, как услышала по радио, что Старый город в руках израильтян:

Восторженно встреченная всеми израильтянами, песня “Золотой Иерусалим” стала настоящим гимном Шестидневной войны.

Возмездие на Голанских высотах

Теперь израильскому правительству оставалось принять последнее решение — относительно Сирии. Если бы возмездие не настигло самого непримиримого врага Израиля, страну, постоянно провоцировавшую пограничные конфликты, которые, по сути дела, и разожгли эту войну, если бы Сирии было позволено сохранить стратегические преимущества, которые обеспечивались Голанскими высотами, — это бы стало вызовом самой идее справедливости. Не говоря уж о непрекращающихся артиллерийских обстрелах, когда сирийские орудия обрушивали на поселения Северной Галилеи тонны снарядов. Надо заметить, что Даян, не желавший провоцировать советское руководство, и в данной ситуации выступал сторонником сдержанности и осторожности. Но, как и в ситуации со Старым городом, позиция министра обороны не была поддержана ни правительством, ни армией — не говоря уж о жителях Северной Галилеи. Именно эти люди и способствовали окончательному решению вопроса. Вечером 8 июня, когда война была окончена на всех других фронтах, председатель местного совета Верхней Галилеи и еще несколько представителей общественности приехали в Иерусалим, где делегацию принял Эшколь. Тронутый их призывами ослабить натиск противника, Эшколь решился на беспрецедентный шаг и привел делегацию на заседание кабинета министров, где они смогли высказать свою точку зрения. Реакция министров была однозначной — они высказались в пользу наступательных действий на Голанах. Помимо всего прочего, военные события продолжали развиваться по своим законам. Генерал Элазар[194], командующий Северным фронтом, имел в своем распоряжении пять бригад, и солдаты буквально рвались в бой. Желание отомстить сирийцам служило весьма действенным стимулом; в расположение Северного военного округа прибывало множество добровольцев, в том числе и тех, кто уже успел принять участие в боевых действиях на других фронтах.

В три часа утра 9 июня Даян получил информацию, что египетские и иорданские войска прекратили огонь. Тогда он, наконец, решил начать действия против северного противника. Не найдя Рабина, Даян сам позвонил Элазару в семь утра и отдал приказ атаковать. Министр обороны, не забывая об осторожности, подчеркнул, что Элазар должен действовать исключительно в северной части Голан, в районе Баниаса, и ни в коем случае не выходить за пределы демилитаризованной зоны. Собственно говоря, наступление даже в ограниченном секторе Голанских высот было в высшей степени непростым делом. Перепад высот между Голанами и израильской долиной Хула составляет в разных местах от 400 до 1700 футов. Элазар мог наступать только с запада, и именно там сирийцы соорудили самый мощный оборонительный комплекс на Ближнем Востоке. Уходя более чем на десять миль в глубь сирийской территории, сооружения представляли собой многоуровневые огневые позиции из стали и бетона, с подземными туннелями, вкопанными в землю танками, крупнокалиберными пулеметами, противотанковыми орудиями и реактивными гранатометами. Личный состав этих оборонительных сооружений включал три бригады, и в ближнем резерве имелось еще шесть бригад, причем три из них — танковые.

Элазар решил штурмовать эти чудовищные сооружения совершенно непредсказуемым образом — прорваться через самый мощный сектор обороны, представляющий особую сложность для боевых транспортных средств, однако имевший одно преимущество: дорога на Кунейтру в этом месте была продолжительностью всего в две с половиной мили от израильской границы. “Я решился на фронтальный удар в узком месте, — объяснял впоследствии Элазар. — Это было сопряжено со значительным риском… Однако преимущество этого плана состояло в том, что в случае успеха ты оказывался в тылу противника. А это очень важно, когда ты воюешь с арабами. Психологически их очень легко сломать”. Элазар выбрал направление атаки через труднодоступную горную местность с таким количеством валунов, что численность гарнизона противника в этом месте составляла всего 200 человек. Это представлялось вполне достаточным, потому что вероятность удара в данном направлении была незначительной: в дополнение к естественным преградам были возведены еще и оборонительные сооружения, включая два опорных пункта, доминировавших над выбранной Элазаром дорогой. Первый из них — укрепление на холме высотой 900 футов, Тель-Азазият, называемый израильтянами “Драконом вершин”; второй — укрепление на высоте 700 футов, Тель-Факр. Для выполнения этого задания были отобраны бойцы ударной бригады Голаны, причем в основном уроженцы Верхней Галилеи, выросшие под постоянной угрозой сирийских обстрелов. И вот днем 9 июня, под палящим солнцем, израильтяне начали подъем, бульдозеры расчищали дорогу от крупных камней, за ними следовали старые танки “Шерман”, а за танками двигались пехотинцы.

Сбитые с толку выбором маршрута, сирийцы поначалу расценили действия противника как отвлекающий маневр. К тому же в любом случае у них не было возможности вызвать подкрепление. На протяжении двух дней израильская авиация непрерывно сбрасывала на окрестные хребты груз бомб и напалма. Упрятанные под тоннами бетона, арабы удерживали позиции, но не могли выйти из укрытий. Они не имели возможности пополнить запасы ни боеприпасов, ни воды. Единственное, что они могли делать, — это отстреливаться, расходуя свои и без того уже истощенные боекомплекты. Правда, их запасы были достаточно велики, и они наносили атакующим значительный урон, выведя из строя командира группы, затем его заместителя, затем другого заместителя. Вкопанные в землю сирийские танки были, один за другим, уничтожены израильтянами, которые, поднявшись в обход, забросали их гранатами. Самое серьезное сопротивление было оказано защитниками холма Тель-Факр. Первая группа израильтян добралась до заграждений из колючей проволоки, и почти все они погибли. Несколько десятков человек из второй группы прошли проволоку и минное поле, а третья группа достигла траншей противника. После трехчасового боя — по большей части рукопашного, с помощью ножей и автоматных прикладов, — укрепление было взято. В живых не осталось почти никого из сирийцев — израильтяне не брали пленных.

Одновременно с этим яростным боем успешно развивались и две отвлекающие атаки, которые Элазар начал к югу от этого места. К наступлению темноты израильтяне захватили два плацдарма на высотах. Закрепившись на этих позициях, ночью израильские бойцы отдыхали. На следующее утро, 10 июня, началась следующая стадия атаки. При мощной авиационной поддержке они стали продвигаться к Кунейтре, городу с населением 80 тыс. человек, административно-военной столице Голан. В полдень 10 июня, когда сирийские силы на севере дрогнули под непрерывными ударами израильского наступления, дивизия бригадного генерала Э. Пеледа, состоящая из десантников и пехотинцев, атаковала сеть связи, расположенную на гребне хребта, протянувшегося от Тауфика через Кафр-Хариб к Эл-Алу. Высоты этого хребта доминировали над всей Северо-Восточной Галилеей и были абсолютно неприступны со стороны Израиля. После интенсивного артиллерийского обстрела и бомбардировки в два часа дня в бой вступили танки, приданные дивизии Пеледа. Несмотря на очень крутой подъем, танкисты смогли взять эту высоту и продолжили продвижение на Тауфик. В три тридцать дня десантники Пеледа вошли в город Тауфик, который уже был оставлен своими защитниками.

Похоже было на то, что сирийцы отступили из всего этого района. Вертолеты перебросили десантников в Кафр-Хариб, где они также не встретили сопротивления. Тогда вертолеты доставили их в следующую деревню, Эл-Ал, где сирийцы также сдались фактически без боя. Далее наступление шло скачками: вертолеты доставляли десантников к очередной изолированной группе сирийских войск и вскоре снова поднимались в воздух, перемещаясь к следующему населенному пункту. Верность стратегического плана Элазара полностью подтвердилась: прорвать укрепления противника, выйти ему в тыл, и он впадет в панику. Таким образом, вскоре после полудня 10 июня Кунейтра сдалась, также без сопротивления. Боевой дух сирийских войск был окончательно сломлен, сирийцы бежали, спасая свои жизни, выскакивая из танков и оставляя их с работающими моторами. Радио Дамаска истерически призывало армию совершить последнее решающее усилие и спасти столицу, но такие призывы способны были только усилить панику. Офицеры убегали в числе первых. Израильская служба радиоперехвата услышала, как мужской голос сказал на сирийской армейской частоте по-русски с презрением: “Обезьяны драпают…”

В пять тридцать дня 9 июня представитель Сирии в Совете Безопасности ООН заявил, что его правительство отдало приказ об окончании военных действий в соответствии с резолюцией ООН о прекращении огня. Полчаса спустя представитель Израиля Гидеон Рафаэль заверил Совет Безопасности, что аналогичный приказ дан израильским силам на Северном фронте. Однако в действительности израильские войска продолжали свои действия, имея целью захват всех Голанских высот. Москва отлично осознавала это намерение, и там были по-настоящему встревожены: а вдруг вслед за Кунейтрой падет и Дамаск? Федоренко предупредил Совет Безопасности, что если Израиль немедленно не прекратит свое наступление, то будут приняты “иные меры”. В Министерстве обороны в Тель-Авиве ситуация становилась все более напряженной по мере того, как израильские действия на Голанах продолжались, а время приближалось к предельному сроку, установленному Советом Безопасности ООН для прекращения огня. К этому моменту Рабин сам корректировал план боевых действий Элазара, а в график начальника Генштаба изменения вносил, час за часом, сам министр обороны, сообразуясь с сообщениями о ходе событий в Вашингтоне и Нью-Йорке.

В восемь утра по вашингтонскому времени 10 июня Косыгин позвонил Джонсону по “горячей линии” с требованием немедленно остановить израильтян. Джонсон успокаивающе ответил, что Израиль дал ему безусловные заверения: в его намерения не входит идти на Дамаск. До полудня Косыгин позвонил еще дважды, и его тон становился все более угрожающим. В Белом доме возникли реальные опасения, что сейчас Советский Союз действительно может вмешаться в ход военных действий. Тогда Джонсон принял критическое решение: он отдал приказ Шестому флоту, находившемуся в 400 милях от зоны военных действий на Голанах, направить к си-римскому побережью три оперативных соединения. Немедленно авианосцы “Саратога” и “Америка”, несущие 200 самолетов, в сопровождении эсминцев взяли курс на восток. Но одновременно с этим Государственный секретарь США Дин Раск “в самых решительных выражениях” потребовал от посла Израиля Аврагама Гармана[195] прекратить военные действия. Впрочем, к этому времени израильские клещи на Голанах успели сомкнуться, и Даян, через посредство генерала Одда Булла, уже занимался деталями соглашения о прекращении огня. Итак, Шестидневная война официально закончилась 10 июня 1967 г. в шесть тридцать вечера по израильскому времени.

Для сирийцев она закончилась катастрофическим поражением. За 27 часов боевых действий они потеряли 2,5 тыс. человек убитыми и 5 тыс. ранеными, треть своих танков, половину артиллерии; при этом с Голанских высот бежало 80 тыс. военных и гражданских лиц. Израильские потери составили 115 человек убитыми и 306 человек ранеными; кроме того, двое мирных жителей было убито и шестнадцать ранено в результате артиллерийского обстрела поселений Галилеи. Все Голанские высоты были теперь в руках Израиля; бесконечный кошмар сирийских обстрелов остался позади. Позади была и попытка арабского мира блокировать израильские морские пути. Примерно в это же время в Шарм-аш-Шейхе израильские солдаты приветствовали грузовое судно израильской судоходной компании Цим, направлявшееся через Тиранский пролив в Эйлат. Интересно, что в тот же день Главное почтовое управление в Каире выпустило в обращение новую почтовую марку, рисунок которой был сделан за три дня до начала войны. На марке изображен улыбающийся, уверенный в себе Насер, принимающий приветствия огромной толпы народа. В нижнем правом углу марки — Израиль, объятый пламенем.

Потери Израиля в Шестидневной войне составили 759 человек убитыми и примерно втрое больше ранеными. Потери в технике составили 40 самолетов и 80 танков. Арабские потери в живой силе составили в общей сложности порядка 30 тыс. человек; в технике — не менее 450 самолетов, и тысяча танков были подбиты или захвачены, плюс к этому было уничтожено или захвачено значительное количество другого военного снаряжения. Но самое главное — на Ближнем Востоке была создана новая военногеографическая действительность. До войны расстояние между крупным израильским населенным пунктом и ближайшей арабской авиабазой составляло четыре минуты полетного времени. Любая сухопутная атака арабских соседей на Израиль в любом месте (кроме Южного Негева) с неизбежностью затрагивала густонаселенные районы страны. Израиль практически полностью простреливался арабской артиллерией с востока на запад — совсем как еврейская часть Иерусалима или поселения в Северной Галилее. Теперь же, после войны, ситуация коренным образом изменилась. Теперь уже Амман, Дамаск, Каир оказались в пределах досягаемости для израильских самолетов и сухопутных войск. Ни еврейская часть Иерусалима, ни поселения в Северной Галилее, ни какой-либо другой населенный пункт страны уже не находились на линии огня. На юге вместо границы протяженностью в 200 миль между Синайским полуостровом и пустыней Негев, с сектором Газа, подобным занозе в теле Израиля, теперь имелся барьер Суэцкого канала протяженностью в 110 миль. На востоке — вместо длинной и запутанной границы с Хашимитским Королевством — теперь была относительно прямая линия с севера на юг, по реке Иордан и Мертвому морю.

Благодаря чему произошли столь радикальные перемены? Вряд ли возможно отнести все случившееся за счет превосходства в вооружениях — здесь как раз преимущество было на арабской стороне. По всей видимости, как и в предыдущих арабо-израильских войнах, решающую роль сыграл человеческий фактор. Одно немаловажное обстоятельство здесь — различный уровень грамотности рядовых солдат израильской и арабских армий. Другое обстоятельство — это лидерские качества офицеров. Египетские штабные офицеры отличались поразительной самоуверенностью и отсутствием организационных навыков. Они в принципе не задумывались о необходимости разработки совместных планов боевых действий со своими сирийскими и иорданскими коллегами. Именно отсутствие координации и привело к роковой ошибке арабских стран, которая позволила Израилю вести не одну войну, а три отдельные, следовавшие одна за другой: сначала против Египта, затем против Иордании и, наконец, против Сирии. Существенно важным обстоятельством была также сила личного примера. Арабские офицеры всех рангов легко впадали в панику, стоило только израильтянам добиться первых видимых успехов. Показательно, что доля египетских офицеров от общего числа убитых и раненых в египетской армии составляла менее 15 %, а в Армии обороны Израиля эта величина была вдвое больше. Но в конечном итоге чашу весов в пользу Израиля склонили не только уровень грамотности и степень преданности своему делу. Это было еще и мужество, рожденное осознанием безысходности, — характерное для всей армии. На церемонии вручения ему диплома почетного доктора философии Еврейского университета, через три недели после окончания войны, Рабин не стал приукрашать действительность, выступая перед собравшейся аудиторией — а фактически перед всей страной:

Моральная правота израильтян была широко признана в большинстве стран мира. Кровожадные угрозы арабских лидеров в адрес Израиля, раздававшиеся на протяжении многих недель перед началом войны, спокойствие и порядок, которые демонстрировали при этом израильтяне, как военные, так и гражданские лица, — все это не могло не тронуть сердца простых людей всего мира. В Западной Европе, за несколько дней до начала военных действий, проходили массовые демонстрации в поддержку Израиля, и добровольцы — как евреи, так и неевреи — выстраивались в длинных очередях перед посольствами Израиля, желая предложить свою помощь. Политические деятели, представители интеллигенции и мира искусств в числе других подписывали петиции, заявляющие о праве Израиля на существование. В Стокгольме члены парламента Швеции намеревались подать в отставку и отправиться воевать в Израиль. В церквах Нидерландов молились за безопасность Израиля. Когда начались военные действия, реакция в странах Запада на победу, одержанную Израилем над противником, превосходившим его во много раз в численном отношении, была встречена с нескрываемой радостью; впрочем, в США эта радость была, возможно, более сильной, чем в остальном мире, — там почувствовали с облегчением, что избавлены от необходимости ввязываться в еще одну войну вроде Вьетнамской.

Следует отметить, что и реакция в коммунистическом мире не была однозначно антиизраильской. Хотя большинство западных компартий официально и поддерживали арабов, их рядовые члены занимали вполне произраильские позиции. Более того, в Восточной Европе проарабская политика властей впервые столкнулась с оппозицией общественности. В Польше прошли стихийные демонстрации в поддержку Израиля, и целый ряд видных польских деятелей, включая даже нескольких министров, отказывались подписывать публичные заявления, клеймящие Израиль как агрессора. В Чехословакии редакторы газет не принимали к публикации статьи антиизраильского характера. Правительство Румынии решительно отказалось занять безусловно антиизраильскую позицию. При всем том, конечно, общественному мнению не дозволено было оказывать воздействие на официальную партийную доктрину. Главы стран коммунистического мира собрались 9 июня в Москве и подписали длинную декларацию солидарности с делом арабского народа, обещая оказать арабским странам помощь, если Израиль продолжит свою “агрессию”. Затем коммунистические страны, одна за другой, разорвали дипломатические отношения с Израилем — все, кроме Румынии.

Объединение дипломатических усилий

После того как было подтверждено прекращение огня, Федоренко выступил в Совете Безопасности 13 июня после полудня и дал ясно понять, что Советский Союз намерен дипломатическим путем добиться того, чего арабские государства не смогли получить при помощи военных действий. Советский представитель заявил, что прекращения огня недостаточно и что следует осудить Израиль и заставить его вернуться к границам перемирия 1949 года. Федоренко также пригрозил, что бездействие Совета Безопасности может “привести к необходимости поиска других путей и способов обеспечить выполнение в полной мере обязательств Организации Объединенных Наций в соответствии с ее Хартией”. Хотя это было самое резкое из всех выступлений Федоренко по этому вопросу, оно не произвело должного впечатления на представителей других Великих держав: уж если СССР не вмешался во время военных действий, то представляется сомнительной его угроза радикальных шагов в мирное время. Особенно твердую позицию относительно поддержки Израиля занимали американцы, которые испытывали известную неловкость от того, что их действия в критические предвоенные недели не были достаточно эффективными, — тем более, что Израиль самостоятельно смог разрешить этот международный кризис и обеспечить свою безопасность своими собственными усилиями и кровью своих солдат.

“Если существует способ возобновления военных действий, — заявил Гольдберг, — так это как раз предлагаемая Советским Союзом резолюция”. Американский представитель далее подчеркнул, что единственное приемлемое решение — поддержка идеи “договора между сторонами конфликта”, и потому Совет Безопасности “обязан способствовать заключению [такого договора] и созданию атмосферы, в которой возможно ведение плодотворных дискуссий”. Таким образом, позиции СССР и США были четко обозначены с самого начала.

В ходе голосования 14 июня всего четыре делегации поддержали предложение Федоренко об осуждении Израиля — остальные воздержались. Следующий пункт советской резолюции, относительно вывода израильских войск с оккупированных территорий, собрал лишь шесть голосов. В конечном итоге на заключительном заседании к вечеру 14 июня была принята довольно беззубая резолюция, призывающая все стороны к соблюдению Женевской конвенции относительно военнопленных, обмену беженцами военного времени и гуманному отношению к населению на оккупированных территориях. После этого Федоренко, разъяренный своей неудачей, выбрал другой путь действий. Он обратился к Генеральному секретарю ООН У Тану с просьбой о созыве специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Прецедент принятия решения на Генеральной Ассамблее с целью обойти решение Совета Безопасности был установлен в 1950 г. в ходе голосования относительно Корейской войны, а затем использован при обсуждении ввода советских войск в Венгрию и Суэцкого кризиса 1956 г.; следует подчеркнуть, что прецедент был установлен по инициативе США с целью обойти в 1950 г. советское вето. Теперь к этому способу, вопреки протестам США, прибегнул СССР, с явной целью мобилизовать голоса афро-азиатского блока против Израиля.

Сессия Генеральной Ассамблеи была назначена на 19 июня. Для того чтобы подчеркнуть всю степень важности, которую Москва придает этому мероприятию, в Нью-Йорк прилетел сам Косыгин, чтобы выступить с заявлением советского правительства. В известном смысле речь советского лидера была мягче, чем ожидалось. Он ни разу не сказал, даже намеком, что решение конфликта может выйти за рамки международного сообщества. Он признал право Израиля на существование и даже высказал надежду, что “Генеральная Ассамблея сможет принять эффективное решение, гарантирующее восстановление мира и безопасности на Ближнем Востоке”. Эта фраза содержала указание на то, что ООН, возможно, придется пойти на нечто большее, чем просто восстановление статус-кво по состоянию на 4 июня 1967 г. Затем, однако, перейдя в наступление, Косыгин обвинил Соединенные Штаты и Великобританию, назвав их моральными соучастниками Израиля в развязывании ближневосточной войны, и в очередной раз призвал к осуждению Израиля, потребовав полного вывода израильских войск с оккупированных арабских территорий и финансового возмещения арабским странам убытков, которые те понесли в ходе военных действий.

Разумеется, арабские делегаты единогласно поддержали советское предложение. Точно так же проголосовали коммунистический блок и большинство представителей мусульманских стран. Делегации Дании, Великобритании, Италии и Бельгии признали необходимость вывода израильских войск, увязав это, однако, с обеспечением международных гарантий безопасного существования для всех ближневосточных стран. Такое компромиссное предложение не было одобрено американцами. Гольдберг в очередной раз заявил, что надежный и продолжительный мир может быть достигнут лишь путем переговоров, причем переговоры должны вестись по таким пунктам, как признанные границы и прочие условия, “включая разъединение сторон конфликта и отвод войск, что сможет обеспечить сторонам конфликта безопасность и гарантии от террористических действий, разрушений и войн”. Как с благодарностью отметили израильтяне, в американской формулировке ничего не говорилось об окончательной линии границ и она не предусматривала отхода к линии перемирия 1949 г.

Мало кто из дипломатов считал, что советская либо американская резолюция соберет необходимое для утверждения большинство в две трети голосов этой Генеральной Ассамблеи, раздираемой противоборствующими интересами. Максимум, на что можно было надеяться, так это на некую компромиссную формулировку. Такую формулировку предложили 26 июня делегации латиноамериканского блока. Их резолюция содержала требования безусловного признания Израиля и его полного права на свободный и мирный проход через все международные водные пути. Однако там содержалось также утверждение о необходимости решения проблемы беженцев, равно как и признание недопустимости изменения границ с помощью силы. Была также выдвинута и другая резолюция, предложенная неприсо-единившимися странами, включая Югославию, Индию и целый ряд арабских и азиатских государств, которая, в сущности, поддерживала советские и арабские требования относительно отвода израильских войск и финансового возмещения убытков. Франция, которая к этому времени заняла откровенно проарабскую позицию, поддержала резолюцию неприсоединивших-ся стран. Все попытки свести воедино эти две резолюции оказались тщетными, после чего, 4 июля, сначала резолюция неприсоединившихся стран, а затем латиноамериканская резолюция были поставлены на голосование. Ни одна из них не смогла набрать необходимых двух третей голосов. Во время объявленного недельного перерыва специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН, с 5 по 12 июля, продолжались попытки выработать компромиссную формулировку, что происходило на фоне безусловного нежелания арабских стран прийти к примирению с Израилем и столь же непреклонного отказа Израиля рассмотреть возможности хотя бы частичного отвода войск (на что израильтяне соглашались лишь при условии прямых мирных переговоров). Возможности урегулирования конфликта представлялись отнюдь не обнадеживающими. По прошествии еще одной недели безрезультатных переговоров работа специальной сессии была отложена.

Ко времени начала работы очередной сессии Генеральной Ассамблеи 19 сентября Гольдберг отказался от своего настоятельного требования относительно прямых переговоров между арабскими странами и Израилем и сообщил о приемлемости идеи переговоров через посредников. Вот тогда на переговорной арене появился лорд Карадон (Хью Фут), представитель Великобритании. Бывший губернатор Кипра, имеющий значительный опыт общения с греческой и турецкой общинами острова, Карадон внес в переговорный процесс такие свои качества, как проницательность, воображение и сверхчеловеческое терпение. Он принялся сводить воедино резолюции латиноамериканских и неприсоединившихся стран. Его задача состояла в поисках консенсуса, который включал бы два основополагающих принципа: вывод израильских войск и неоспоримое право Израиля — как, впрочем, и других стран Ближнего Востока — на существование при условиях полного и равноправного суверенитета. Поначалу приверженцы двух резолюций не были склонны проявлять достаточную гибкость, но тут ситуация на Ближнем Востоке снова обострилась критическим образом. Израильский эсминец “Эйлат” был потоплен 21 октября египетской ракетой, а 24 октября израильтяне ответили артиллерийским обстрелом основных нефтяных сооружений в египетском портовом городе Суэц. Обе страны обратились с жалобами в Совет Безопасности, который решил в максимально возможной степени ускорить поиски мирного решения конфликта.

В середине ноября энергичные дипломатические усилия лорда Карадона стали приносить свои плоды. Была выработана формулировка, устраивающая большинство членов Совета Безопасности, хотя ее положения далеко не в полной мере удовлетворяли как израильтян, так и арабов. И вот 22 ноября была единогласно принята Резолюция № 242 Совета Безопасности ООН. Некоторые пункты Резолюции были сознательно сформулированы таким образом, чтобы они допускали неоднозначное толкование. Текст Резолюции, в частности, гласил:

Резолюция была по-разному воспринята сторонами конфликта. Арабские страны подчеркивали, в первую очередь, такие ее положения, как вывод войск и решение проблемы беженцев. Израильтяне, напротив, уделили особое внимание отсутствию определенного артикля перед словом “территории” (в пункте 1.1 “Вывод израильских вооруженных сил с территорий…”), что позволяло им, равно как и американцам, интерпретировать это требование как “вывод с некоторой части, но не со всех территорий”. Кроме того, Израиль подчеркивал важность таких положений, как признание суверенитета и территориальной целостности стран региона, отказ от применения силы в регионе, гарантированная свобода мореплавания через международные водные пути и, наконец, назначение Специального представителя, который должен “выработать соглашение и содействовать достижению мирного и приемлемого урегулирования” — что означало, по мнению израильской стороны, окончательное урегулирование. В конце концов резолюция стала вполне приемлемым документом, подводящим итоги того, что было — если называть вещи своими именами — наступательной военной кампанией; более того, текст этой резолюции представлял разительный контраст со всеми теми нападками, которым Израиль подвергся после Синайской кампании 1956 г. Помимо всего прочего, на этот раз поведение большинства делегаций отражало новую атмосферу умеренного, но устойчивого оптимизма. “Резолюция № 242 Совета Безопасности ООН знаменует выход на новый уровень достижений международной дипломатии по отношению к ближневосточному региону, — писал Артур Лалл, бывший представитель Индии при ООН. — Никогда еще перспективы мира на Ближнем Востоке не были более благоприятными, чем в начале 1968 г.”. Точка зрения Лалла получила достаточно широкое распространение. Она была отнюдь не самой незначительной и уж тем более не последней из числа дипломатических иллюзий, связанных с надеждой на то, что у арабо-израильского конфликта может быть рациональное решение, достижимое путем переговоров.