История Израиля. Том 2 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1952-1978

Политика самоуспокоенности

“Линия Бар-Лева. Мир установлен на берегах Суэцкого канала, в Синайской пустыне, в секторе Газа, на Западном берегу, в Иудее, Самарии и на Голанских высотах. Границы безопасны. Мосты открыты. Иерусалим объединен. Строятся новые поселения, и наша политическая ситуация стабильна. Все это — результат сбалансированной, смелой и дальновидной политики… Всем известно, что добиться этого смог только блок Партии труда”.

Перед выборами в кнесет восьмого созыва, назначенными на 31 октября 1973 г., эти кричащие и самодовольные плакаты бросались в глаза израильтянам со стен и афишных тумб во всех больших и малых городах страны. Все эти внушительные заявления представляли собой отнюдь не обычное предвыборное бахвальство — они скорее отражали реально царившее в обществе ощущение безопасности. И ведь в самом деле все так и было. На границах действительно царило спокойствие. Террор арабских боевиков, правда, продолжался и даже усиливался — но ведь не на территории Израиля, а за рубежом. Расходы на оборону, правда, были значительными — однако государство могло себе это позволить. Да и вряд ли кто мог превзойти Блок в его непреклонности, когда речь шла о расходах на оборону. Вопреки возражениям Эвена и Сапира, центральный комитет Партии труда в августе 1973 г. одобрил “компромиссную” программу, представленную Исраэлем Галили, которая, по сути дела, символизировала решительный сдвиг в сторону “ястребов”. В рамках плана Галили миллиард с четвертью израильских лир выделялся на развитие Западного берега и Газы и на интеграцию арабского сельского хозяйства и промышленности в израильскую экономическую инфраструктуру. Налоговые льготы и правительственные займы, предоставлявшиеся иностранным инвесторам, вкладывавшим средства в израильскую экономику, теперь распространялись и на израильских бизнесменов, открывающих промышленные предприятия на контролируемых территориях.

Что касается деталей, то план предусматривал, помимо новых еврейских поселений на оккупированных территориях, строительство промышленного центра на Голанских высотах, регионального торгово-промышленного центра в Иорданской долине, еще одного промышленного комплекса на северо-востоке Синая, рядом с Рафиахом, а также новых промышленных зон рядом с Восточным Иерусалимом, Неби-Самвил, Калькилией и Туль-Карем. Впервые евреи получали возможность покупать арабские земельные участки и недвижимость на Восточном берегу и в Газе, “при условии, что такие сделки совершаются в интересах развития деловых проектов, а не в спекулятивных целях”. Принимая во внимание все сказанное, можно утверждать, что программа Партии труда по вопросам территорий мало чем отличалась от программ религиозных партий или правого блока Гахаль, Правда, разница состояла в том, что Гахаль выступал с требованиями прямой аннексии Западного берега и Голан, а также, по меньшей мере, части Синая, тогда как религиозные партии основывали свое аналогичное требование на том соображении, что необходимо сохранить “историческую территорию Эрец-Исраэль”. Не будь этих различий, в чисто практическом смысле план Галили можно было бы назвать аннексионистским. Согласившись на программу Галили, руководство Блока давало понять, что не намерено медлить с решением вопроса о границах. Левые потеряли некоторое количество голосов на выборах в кнесет 1965 и 1969 гг. и решили, что неудача была в известной степени связана с неоднозначностью их позиции по вопросам внешней политики. Следовало всеми силами избежать повторения этой ошибки.

Теперь Гахаль оказался перед серьезной дилеммой: план Галили буквально выбил у него почву из-под ног. Хотя этот союз правых и центра добился определенных успехов на выборах 1969 г., получив 26 мест в кнесете, этого все-таки было недостаточно для победы над Партией труда. Теперь оптимальным выходом для Гахаля был бы политический “брак по расчету”. Разумеется, религиозные партии для такой цели не годились — этот лагерь всегда был верным партнером Партии труда. С другой стороны, Независимые либералы, Свободный центр и Государственный список получили 7,5 % голосов на выборах 1969 г. и, соответственно, десять мест в кне-сете, Хотя сам по себе союз Гахаля с этими партиями все равно не мог бы превзойти 56 мест, имевшихся у Блока, это хотя бы стало шагом в верном направлении.

Проблема заключалась в том, чтобы убедить эти небольшие партии войти в союз, где главную роль будет играть такой сторонник жесткой политики, как Менахем Бегин. К тому же Шмуэль Тамир, лидер Свободного центра, был личным врагом Бегина. Государственный список, состоявший из бывших членов Рафи, был ориентирован на Партию труда. Независимые либералы скорее относились к числу “голубей”. Но, вместе с тем, в прежних коалициях сходились и более странные партнеры — здесь необходим был подходящий катализатор. И вот в конце лета 1973 г. на политическом горизонте появилась фигура генерала “Арика” Шарона, решительного и харизматического командира десантников, чья дивизия во время Шестидневной войны овладела на Синае мощной оборонительной системой Абу-Агейла, сооруженной под руководством советских военных специалистов. Склонный к крайнему индивидуализму, не принадлежащий ни к какому лагерю, резкий в общении с сослуживцами и начальством, Шарон недавно узнал, что у него нет шансов быть назначенным начальником Генштаба Армии обороны Израиля. В гневе оставив пост командующего Южным фронтом, Шарон созвал пресс-конференцию и объявил о своем намерении активно заняться политической деятельностью. Он сказал, что готов присоединиться к правоцентристам — при условии, что они откажутся от фракционных разногласий и объединят свои усилия. Хотя такое условие и было трудновыполнимым, возможность заполучить в свои ряды героя войны, пользующегося широкой известностью, стала серьезным стимулом для противников Блока. Лидеры правоцентристов приступили к совещаниям. Поначалу переговоры проходили без особых успехов, но все же к началу сентября новый объединенный правоцентристский блок был сформирован, и в него отказались войти только Независимые либералы. Новое политическое образование получило название Ликуд (“Единство”). Гахаль и другие члены этого объединения сохраняли свои партийные структуры, но на выборы все шли единым списком. Строго говоря, и в Ликуде, и в Блоке было почти одинаковое соотношение “ястребов” и “голубей”, либералов и технократов. И все-таки, по мере того как Израиль накапливал опыт политической деятельности и терпимого отношения к различным точкам зрения, становилось ясно, что обе ведущие коалиции приближаются к американской модели достижения компромисса.

Во всяком случае, было похоже на то, что правый лагерь вряд ли сумеет за недолгий предвыборный период подорвать авторитет правительства и умалить его достижения в области обороны и международных дел. Слабая надежда оставалась в сфере внутренней политики, где действия Партии труда представлялись несколько более уязвимыми. Так, в последние годы группы молодых людей — выходцев из стран Востока, живших в иерусалимском квартале бедноты Мусрара, — время от времени устраивали беспорядки, именуя их “выступлениями против системы”. Сознательно подражая аналогичным выступлениям американской молодежи, они взяли себе их название — “Черные пантеры”. Дети разведенных родителей, с низким образовательным уровнем, зачастую хорошо известные полиции, эти молодые люди были нетипичны даже для неблагополучной части выходцев из стран Востока (тем более, что, как уже отмечалось, уровень жизни израильтян этой категории в целом значительно повысился за последнее время). Тем не менее выступления “Черных пантер” против неравенства и несправедливости заслуживали того, чтобы к ним отнеслись с достаточной серьезностью. Протестующие были возмущены тем, что правительство, озабоченное привлечением новых репатриантов, предоставляло вновь прибывшим — в основном выходцам из Советского Союза и стран Запада — более качественное жилье и лучшие рабочие места. Подчеркивалось также, что репатрианты при покупке автомобилей и бытовых электроприборов освобождаются от разорительного налога на продажу, который вынуждены платить все остальные граждане страны. И наконец, новые репатрианты получают ипотечный кредит на большую сумму и на более выгодных условиях — а это обстоятельство является особенно важным для восточных евреев с их большими семьями. Надо подчеркнуть, что от такого двойного подхода страдали все старожилы Израиля — но именно “Черные пантеры” привлекли внимание общественности к этим вопросам, сделав это в свойственной им жесткой и бесцеремонной манере.

Их протесты действительно напомнили народу, что на протяжении последних семи лет правительство уделяло значительно больше внимания развитию поселенческой деятельности на оккупированных территориях, чем повышению качества жизни тех десятков тысяч евреев, которые уже жили в Израиле. Тем временем, при поддержке министра финансов Пинхаса Сапира, стала открываться подоплека того стремительного подъема деловой активности, который наблюдался в стране после 1967 г. Немало широко разрекламированных достижений израильской социал-демократии в области социальной справедливости в действительности оказывались не столь уж впечатляющими и часто раздутыми, в то время как масса нуворишей, многие из которых разбогатели на государственных субсидиях, привнесла в жизнь страны идеологию безграничного потребительства. Разумеется, экономический подъем положительно сказался на всех слоях общества, в том числе и на выходцах из стран Востока. Однако пропасть между богатыми и бедными продолжала углубляться, и уже порядка 70 тыс. семейств оказались за чертой бедности. И, что печальнее всего, именно социалистическое правительство занималось изъятием общественных фондов для обогащения небольшой категории населения. Ицхак Бен-Агарон[234], генеральный секретарь Гистадрута, заметил, что, хотя 95 % земель страны и находится в общественной собственности, но остающиеся 5 % — главным образом, земельные участки в больших городах — стали предметом безумной спекуляции, из-за чего наблюдается ничем иначе не объяснимый рост цен на жилье. Обвинив правительство в молчаливом соучастии в этом неблаговидном деле, Бен-Агарон подверг сокрушительной критике бесстыдный протекционизм, процветавший в аппарате Партии труда, благодаря чему аппаратчики приобретали самые роскошные виллы и самые дорогие автомобили, путешествовали первым классом и останавливались в лучших гостиницах. За исключением Голды Меир и еще нескольких, причем очень немногих, высокопоставленных чиновников, мало кто смог не поддаться искушению и не тратить на личные нужды партийные или государственные фонды. И Бен-Агарон задался тогда риторическим вопросом: где же возвышенный идеализм Агарона-Давида Гордона и Берла Кацнельсона, Давида Бен-Гуриона и Ицхака Бен-Цви? Все эти рассуждения стоили генсеку Гистадрута его поста, потерянного на выборах и сентября 1973 года.

Однако налицо было очевидное нарушение социальных норм, и его нельзя было игнорировать. Слишком явными были и рост коррупции, и присущая израильтянам любого происхождения и положения тенденция обходить систему обременительного налогообложения — и это не говоря уж о взяточничестве и растратах на самых высших уровнях: на таких государственных предприятиях, как нефтепромыслы в Абу-Рудейсе или национальная компания по эксплуатации водных ресурсов Мекорот. Один из самых громких скандалов — растрата десятков миллионов израильских лир — был связан с созданной в апреле 1968 г. правительством Эшколя корпорацией под названием “Израиль”, которая занималась мобилизацией денег еврейских вкладчиков со всего мира. К 1974 г. проект рассыпался как карточный домик, а капитал был растрачен на неудачные вложения в европейских странах. Газеты с гневом освещали этот скандал и вернулись к нему во время избирательной кампании. Таким образом, основное противоречие между двумя блоками переместилось от внешней политики к внутренней. И тем не менее у Ликуда было мало шансов преуспеть, даже при наличии таких, столь дискредитирующих соперника, материалов. Допустим даже, что Партия труда и в самом деле стала бессильной и коррумпированной — но какое решение проблемы могла предложить оппозиция? В конце концов, вряд ли в задачи Бегина или Шарона входило возрождение утопии рабочего сионизма. Обещания правого лагеря качественно улучшить управленческую деятельность и повысить ее эффективность выглядели бы не очень тактично на фоне баснословных прибылей, загребаемых строительными подрядчиками, а также бесчисленных дел о налоговых мошенничествах бизнесменов, юристов и врачей, которые буквально затопили израильские суды.

К тому же опросы общественного мнения показывали, что Голде Меир доверяют 76 % респондентов, а Моше Даян по-прежнему пользуется безусловным уважением и любовью всей страны. Столь значительная популярность этих политических деятелей вряд ли могла объясняться одной только непреклонной позицией Партии труда по вопросам внешней политики. Сказать по правде, среднего избирателя вполне устраивала ситуация внутри страны. Осенью 1973 г. продолжился экономический рост Израиля, ВНП по-прежнему увеличивался на 10 % ежегодно, число рабочих мест было столь велико, что даже 130 тыс. арабских рабочих, приезжавших с оккупированных территорий, не могли оказать негативного воздействия на уровень занятости в стране. Свидетельства экономического бума и процветания были налицо: многоэтажные жилые дома, роскошные новые виллы, лес телевизионных антенн, толпы покупателей в магазинах, забитые автомашинами шоссе (число машин, находившихся в частной собственности, в 1973 г. составило 370 тыс., притом что население страны составляло менее 3 млн человек). И ко всему прочему — неизвестное доселе ощущение полной безопасности. Неудивительно, что избирательная кампания проходила в обстановке полной уверенности в собственном благополучии, граничившей с самодовольством.

Переоценка военной стратегии

Аналогичным образом, царящая в стране атмосфера самоуверенности находила отражение в военной стратегии Израиля и оказывала на нее соответствующее воздействие. Страна жила спокойно, имея надежные оборонительные рубежи благодаря захваченным территориям, и в особенности благодаря Синаю. Даже если бы противник нанес удар первым, военные действия все равно не угрожали бы крупным населенным пунктам Израиля. Со своей стороны, противник, в случае начала им военных действий, рисковал получить массированный ответный удар по городам в зоне Суэцкого канала, по Дамаску и Амману. Впрочем, такая оборонительная стратегия имела и оборотную сторону, поскольку на юге египетские и израильские войска находились лицом к лицу, по обе стороны Суэцкого канала, и потому для Израиля критически сокращалось время заблаговременного предупреждения. В такого рода ситуации Генеральный штаб после 1967 г. стоял перед выбором: либо отвести войска к востоку, в район пустыни, либо укрепить синайские оборонительные сооружения. Вопрос был решен в рамках как политического, так и военного консенсуса: страна не была настроена на тактическое отступление. Таким образом, Министерство обороны приступило к сооружению детально проработанной линии укрепленных оборонительных позиций, с включением танков и артиллерии, со своей дорожной сетью, ремонтными мастерскими, авиационными базами и тыловыми пунктами управления.

Как уже говорилось, во время Войны на истощение по указанию генерала Хаима Бар-Лева, начальника Генштаба Армии обороны Израиля, был сооружен рубеж обороны непосредственно вдоль синайского берега Суэцкого канала. Ни при каких обстоятельствах не предполагалось, что эта “линия Бар-Лева” может стать препятствием в случае полномасштабного вторжения противника. Она должна была выполнить функцию заграждения, стать своего рода средством оповещения и привести в действие части, расположенные в глубине Синая. Однако в ходе Войны на истощение, в период 1968–1970 гг., командование приняло решение укрепить этот рубеж, чтобы он обеспечивал защиту от обстрелов египетской артиллерии. С этой целью на Синай было доставлено более сотни тракторов, и силами нескольких тысяч саперов крыши оборонительных сооружений “линии Бар-Лева” были укреплены с использованием кусков рельсов, взятых с египетской железной дороги, проходившей по Синаю, после чего был положен дополнительный слой бетона. В бункерах были оборудованы центры связи, командные пункты и даже госпитали. Около тридцати опорных пунктов были в конечном итоге оборудованы вдоль Суэцкого канала, на неодинаковом расстоянии один от другого, и общая стоимость проекта составила 2 млрд израильских лир.

Однако решение об усилении “линии Бар-Лева” подверглось резкой критике со стороны ряда авторитетных военачальников. В их числе были генералы Исраэль Таль и “Арик” Шарон, которые, признавая эффективность бункеров во время Войны на истощение, отмечали, что теперь самим фактом своего существования они сделались желанной мишенью для египетской артиллерии. Но, что еще более неприятно, их наличие порождало и в армии, и в стране комплекс “линии Мажино”, психологию позиционной обороны, чуждую израильским традициям наступательного боя и ответных ударов. Никогда прежде не сооружались такие мощные фортификации, даже для защиты основной территории Израиля. Командующий ВВС генерал Биньямин Пелед указал, что на эти деньги можно было бы приобрести полторы тысячи танков или сто самолетов. Отвечая на эту критику, Бар-Лев и его сторонники подчеркивали, что израильское присутствие вдоль побережья Суэцкого канала является в высшей степени важным — для того в первую очередь, чтобы предотвратить проникновение египтян через канал. Ведь в случае их успешного проникновения на территорию Синайского полуострова у советского командования может возникнуть искушение последовать за ними, что способно привести к прямому столкновению СССР и Израиля. Споры сторонников и противников “линии Бар-Лева” не прекращались, и потому, когда генерал Давид Элазар был назначен на пост начальника Генерального штаба в январе 1973 г., одним из первых его действий стал поиск компромиссного решения этого спора. В конечном итоге он распорядился просто уменьшить число функционирующих укреплений и дислоцированных вдоль канала войск. В ряде случаев число военнослужащих в бункере было сокращено до двадцати, а то и менее того. Благодаря такому “компромиссу” линия раздела между противостоящими сторонами перестала выполнять свою функцию по раннему обнаружению противника. Неясно было, чем теперь стала “линия Бар-Лева” — стационарным оборонительным сооружением или “натяжной проволокой” раннего оповещения; и именно за это отсутствие функциональной ясности Израиль заплатил столь высокую цену ранним утром 6 октября 1973 г.

Неопределенность военной стратегии усугублялась неопределенностью структуры вооруженных сил. После Шестидневной войны израильский Генштаб пребывал в уверенности, что и последующие победы могут быть одержаны благодаря аналогичной концепции использования авиации и танковых войск, с прекрасно обученными экипажами и высоким уровнем технического оснащения. И в последующие годы военное командование уделяло основное внимание танкам и самолетам, в ущерб пехоте. В Генштабе считали невероятным — и это несмотря на события последнего этапа Войны на истощение — что египтянам удастся нейтрализовать израильскую авиацию с помощью зенитных управляемых ракет. Недостаточное внимание уделялось артиллерии. Недооценивалась эффективность тепловизионных прицелов, что снижало действенность традиционных для израильской пехоты ночных атак и внезапного нападения. Даже методика мобилизации утратила былую гибкость.

Смешение целей напрямую сказывалось на участии штатских лиц в руководстве вооруженными силами. Когда Даян был назначен на пост министра обороны в июне 1967 г., остальные члены правительства были довольно скоро отстранены от непосредственной вовлеченности в вопросы национальной безопасности — чего не бывало при Эшколе. Прославленный командир взял все вопросы исключительно в свои руки, и его престиж был столь велик, что ни правительство, ни кнесет даже не пытались не то чтобы контролировать, а хотя бы осмыслить военную политику страны. Но в последующие годы Даян посвящал основную часть своего времени решению административных вопросов на оккупированных территориях и уделял недостаточно внимания реальному положению дел в армии. Административно-хозяйственные вопросы были ему неинтересны, и он передоверял их подчиненным.

Более того, вследствие попустительства Даяна в офицерский корпус проник вирус политизации. После победы 1967 г. генералы стали новыми героями Израиля и в известном смысле объектами поклонения. Они оказались в самом центре ничем не сдерживаемого водоворота лести, и политические партии стали широко использовать их в качестве приманки для электората. Уходя в отставку, они сразу же оказывались в самой гуще политической жизни, не пройдя даже элементарного курса обучения этому новому ремеслу. Например, Бар-Лев, едва успев снять мундир, незамедлительно стал членом кабинета министров. Точно так же, впрочем, как и Агарон Ярив[235], и затем Ицхак Рабин. Эзер Вейцман[236], бывший командующий ВВС, стал министром от Гахаля в правительстве национального единства, и вот теперь Шарон собирался играть аналогичную роль, представляя вновь сформированный Ликуд, Число старших офицеров, присоединявшихся к различным партиям, все увеличивалось. Таким образом, барьеры, препятствовавшие влиянию военных на политику, которые с таким тщанием возводил Бен-Гурион в свою бытность министром обороны, стали рушиться. То же можно сказать и о строжайших этических принципах, традиционно характерных для израильского офицерства. Моральный склероз, поразивший жизнь в стране после войны 1967 года, не обошел и армию. Поддаваясь на лесть, принимая приглашения на банкеты, генералы стали позволять себе прежде неслыханные вещи — обедать в самых шикарных ресторанах, относя расходы на счет Министерства обороны, покупать дорогие автомобили, использовать своих персональных водителей в качестве домашней прислуги. Бен-Гурион пресек бы все это в зародыше — но Даян ничего такого не сделал; более того, он и сам во многом подавал пример.

Прошло не так уж много времени, и атмосфера вседозволенности воцарилась во всей системе обороны страны. Нередки были случаи сговора офицеров с фирмами-подрядчиками с целью получения личной выгоды. Участились кражи военного имущества. Когда разразилась война в октябре 1973 г., выяснилось, например, что у целого танкового батальона похищены бинокли — не говоря уж о таком имуществе, как армейские одеяла.

Впрочем, подобного рода прямые злоупотребления были не столь частыми. Значительно более губительным стал начавшийся после 1967 г. развал дисциплины. Так, несколько вопиющих случаев имели место буквально за несколько часов до начала Войны Судного дня. Прибыв в свои части, резервисты обнаруживали, что невозможно запустить двигатели боевых машин, и причиной тому было их неудовлетворительное техническое обслуживание. Приказы о пополнении частей на позициях не выполнялись. Солдаты покидали пункты сбора, не получив полного обмундирования. Сам Даян обычно не занимался делами, не связанными непосредственно с военными действиями. Считалось, что вопросы дисциплины не могут стать причиной непоправимого ущерба: ведь в любом случае арабы вряд ли рискнут развязать новую полномасштабную войну. А если что и произойдет, так с ними легко будет справиться — ведь Шестидневная война послужила для них хорошим уроком.

Садат принимает решение

Уверенность Израиля в своих силах только укрепилась после смерти Насера в сентябре 1970 г., и уж никак ее не мог поколебать выбор вице-президента Египта Анвара Садата в качестве его преемника. Садат был сослуживцем Насера, во время Второй мировой войны они вместе сотрудничали с Германией, в 1952 г. были активными участниками Революции полковников. Затем, в качестве судьи революционного трибунала, он продемонстрировал безусловную готовность к осуждению “предателей”, с легкостью посылая их в тюрьму и на виселицу. Но впоследствии Садат был известен в основном как преданный соратник Насера, занимавший ряд номинальных, хотя и внешне почетных постов, не требовавших никаких убеждений и не имевших никакого веса или значения. Собственно говоря, он и избран был преемником Насера в первую очередь как человек, не имевший настоящих врагов и обладавший общепризнанным талантом к компромиссам и умением находить со всеми общий язык. Темнокожий, наполовину суданец, пятидесяти одного года от роду (во время принятия на себя президентских обязанностей), Садат с виду был истинным воплощением добродушия и традиционализма. Его часто фотографировали таким образом, чтобы явно была видна шишка на лбу от многочисленных земных поклонов во время молитвы; он любил также сниматься в простой крестьянской галабие[237]. Благодаря своим спокойным манерам он обрел репутацию милосердного лидера, действующего в интересах всей страны, чему способствовала также его политическая уступчивость. В частности, он пошел навстречу египетским горожанам, принадлежавшим к среднему классу, отменив целый ряд введенных Насером бюрократических положений, сняв определенные ограничения на импорт и значительно расширив номенклатуру разрешенных к ввозу потребительских товаров. Об отходе от так называемого насеровского “социализма” свидетельствовал также объявленный новым президентом десятилетний план экономического развития, в рамках которого были сняты экономические ограничения и поощрялось участие европейских и американских инвесторов.

Более мягкая и гибкая политика Садата, явное отсутствие у него стремления к поощрению панарабского авантюризма, склонность заниматься преимущественно внутренними делами — все это могло служить добрым предзнаменованием мира на Ближнем Востоке. Однако при всей его доброжелательности и отсутствии агрессивности, новый президент с самого начала своего пребывания в должности уже закладывал основы своей конфронтации с Израилем. Во-первых, экономическая ситуация и демографический взрыв в Египте настоятельно требовали возобновления судоходства по Суэцкому каналу и реконструкции городов в зоне канала. Кроме того, существование в стране военной экономики при отсутствии военного положения и пребывание на воинской службе тысяч выпускников военных учебных заведений, которые не участвовали в военных действиях и в то же время не демобилизовывались, — все это подталкивало к освобождению оккупированного Синайского полуострова. Садат, еще не обретя устойчивого политического фундамента в стране, сознавал, что надежной основой его власти может быть только армия и что ему нельзя не уступить давлению военных кругов. Таким образом, уже в октябре 1971 г. он дал указание египетскому военному командованию готовиться к форсированию Суэцкого канала еще до конца текущего года. Вышло так, что ему пришлось “отложить” этот план на пару месяцев, из-за участия Советского Союза в индо-пакистанской войне[238]. Ничуть не обескураженный, президент объявил своим соотечественникам, выступая с речью в день празднования Первого мая 1972 г., что столкновение с Израилем неизбежно и что он готов “принести в жертву миллион человек” в грядущей войне.

Мало кто в Израиле придал значение угрозам Садата, тем более после того, как в июле 1972 г. он распорядился выслать из Египта советский военный персонал. Почему-то ни израильские, ни западные эксперты не придали значения тому обстоятельству, что египетские вооруженные силы при этом никуда не делись — точно так же, как и огромные запасы советского оружия. Более того, отстранив советских военных, Садат тем самым освободился от их сдерживающего влияния. Всячески подстрекаемый главой Ливии, полковником Муамаром Каддафи[239], Садат предпринял широко распропагандированное “последнее дипломатическое усилие”, чтобы обеспечить отвод израильских войск от Суэцкого канала. В феврале 1973 г. он направил своего советника по вопросам национальной безопасности генерала Хафеза Исмаила в Вашингтон. Никсон принял Исмаила 23 февраля. Встреча была сердечной, но не привела к конкретным результатам. Американский президент не дал никаких обещаний оказать давление на Израиль. Разгневанный полученным отказом, Садат заявил в интервью журналу “Ньюсвик” (март 1973 г.), что разговоры о мире закончились и что неизбежно возобновление военных действий. “Все на Ближнем Востоке впали в спячку, — заметил он с горечью. — Но скоро они проснутся”.

К этому времени Садат уже преуспел в формировании общей стратегии с остальным арабским миром. С президентом Сирии Хафезом Асадом у него не возникало никаких проблем. Баасистская хунта никак не могла смириться с утратой Голанских высот, и к тому же ее лидеры неустанно повторяли, что их задачей является не просто “ликвидация всех последствий сионистской агрессии”, а “полное и окончательное решение палестинского вопроса”. Эта максималистская политика была типичной для сирийских ультранационалистических настроений еще до прихода к власти партии Баас. Разумеется, в первые годы после Шестидневной войны правительство Дамаска вряд ли могло всерьез помышлять о возобновлении военных действий против Израиля. Любопытно, что позиции Асада укрепились именно благодаря высылке советских военных специалистов из Египта. В укор Садату, а также намереваясь укрепить свои позиции в другом секторе Ближнего Востока, СССР принял решение поставить Сирии вооружения в беспрецедентных масштабах, включая около 300 новых танков, 300 истребителей “Миг-21” и несколько сот ЗУР-6, зенитных комплексов новейшей модификации. В результате Сирия стала самой вооруженной (в расчете на душу населения) страной арабского мира. Поэтому, когда Садат направил в марте 1973 г. своих эмиссаров в Сирию с целью обсуждения совместных военных действий против Израиля, те встретили в Дамаске самый восторженный прием. Асад заявил им напрямую, что теперь он готов к войне. За этим последовал ряд консультативных встреч между начальниками генеральных штабов Египта и Сирии. Была достигнута договоренность о нанесении удара на двух направлениях под стратегическим командованием Египта. В мае и июне Садат лично посетил Дамаск и подтвердил достигнутые соглашения.

Наряду с этим египетский президент добивался расположения и других союзников, в первую очередь короля Саудовской Аравии Фейсала, который никогда не скрывал своего враждебного отношения к “социалистическому” империализму покойного Насера. Чтобы развеять опасения Фейсала, Садат прибыл с визитом в Эр-Рияд в августе 1973 г. и с максимальной почтительностью заверил короля, что панарабский авантюризм Насера давно уже исключен из политического арсенала Египта. В результате Садату удалось добиться обещания саудовского короля, что он введет эмбарго на поставки нефти странам Запада, если военные действия против Израиля не будут успешными. Затем Садат отправился налаживать отношения с королем Иордании Хусейном. Это была значительно более трудная задача, поскольку враждебное отношение хашимитского монарха к его арабским соседям усугубилось после вторжения Сирии три года тому назад и недавней гибели премьер-министра Иордании в Каире от рук арабских террористов. Тем не менее на протяжении июня и июля Садат проводил секретные политические переговоры с представителями иорданского правительства, и в конечном итоге ему удалось развеять опасения Хусейна. Таким образом, 10 сентября Хусейн и Асад прибыли в Каир, и была достигнута тактическая договоренность о намечающихся военных действиях. Хусейн, со своей стороны, сказал, что его страна не в состоянии вести полномасштабные военные действия, но согласился хотя бы имитировать наступление через реку Иордан, связав тем самым некоторую часть израильских сил на Западном берегу. После этого решения договор был подписан.

Теперь оставалось только заручиться советской военной поддержкой. Оказание такой поддержки, впрочем, вовсе не было само собой разумеющимся делом. После высылки военных советников за год до того СССР относился с настороженностью к новым шагам в пользу режима Садата, но главное — у него не было уверенности, что в данное время египетская армия изменилась в лучшую сторону по сравнению с 1967 г. С другой стороны, советское руководство посчитало, что, при наличии соответствующей технической и военной помощи, у египтян имеется хотя бы какой-то шанс закрепиться на другой стороне Суэцкого канала, притом что сирийцы смогут отвоевать у Израиля пусть даже небольшой участок на Голанских высотах. Если таким образом будет найден выход из военного тупика, это может повести к политическому решению. Еще один довод в пользу этой операции — возможность причинить военный и экономический ущерб Израилю, поскольку эта страна, несмотря на свои малые размеры, стала серьезной помехой для беспрепятственного осуществления советской внешней политики. Кремлевское руководство было возмущено тем, с каким размахом проводились еврейские демонстрации в поддержку репатриации в Израиль. Опасность заключалась не только в том, что действия еврейских активистов могли послужить примером для других внутренних противников советского режима, но и в том, что это угрожало ожидаемой с таким нетерпением возможности получить от США статус страны наибольшего экономического благоприятствования. По инициативе сенатора Генри Джексона[240] уже была предложена поправка к Закону о торговой реформе (1973 г.), которая увязывала предоставление такого статуса с ослаблением запрета Советского Союза на репатриацию. И уж во всяком случае, возобновление военных действий между Израилем и арабскими странами могло экономически ослабить еврейское государство, что, в свою очередь, затруднило бы прием большого числа советских евреев.

Таким образом, на протяжении всего лета Советский Союз поставлял оружие в Сирию, а в начале осени начал масштабную программу поставок вооружений в Египет. В числе поставленных вооружений были новейшие зенитные ракеты, от мобильных комплексов ЗУР-6 до запускаемых с плеча ЗУР-7 (“Стрела”), а также некоторое количество ракет класса “земля-земля” для обстрела израильских населенных пунктов. Были также разработаны планы воздушных мостов для пополнения запасов во время военных действий. За неделю до 6 октября СССР запустил пять новых спутников серии “Космос” для получения снимков израильских оборонительных сооружений на севере и на юге страны. В это время к берегам Египта подошел советский корабль электронной разведки, а из Египта и Сирии были оперативно эвакуированы семьи советских военных специалистов.

Садат завершил свою подготовку

Хотя Садат и Асад достигли принципиального согласия о совместных военных действиях еще в марте 1973 г., они пока не приняли решения относительно точной даты. Сначала египетский президент собирался назначить операцию на май, но изменил дату, узнав, что в этом месяце намечена встреча Никсона с Брежневым, — Садат не хотел ставить в неловкое положение своих советских патронов. Наконец, было решено остановиться на 6 октября. Уровень воды в Суэцком канале в это время низок, луна стояла высоко в небе, что было удобно для ночного форсирования канала. Это время также являлось благоприятным с точки зрения политической и дипломатической. Позиции Израиля в Африке оказались подорванными (Гл. XXV. Израиль снова в изоляции), Европа была занята своими делами, администрация Никсона находилась в эпицентре Уотергейтского скандала[241]. Израильтянам предстояло заниматься своей предвыборной кампанией, а в этот день — Йом Кипур — они к тому же должны были молиться и поститься; помимо всего прочего, они не могли ожидать, что правоверные мусульмане начнут военные действия в месяц рамадан[242].

С приближением назначенной даты высшее командование Египта, компетентный и пользующийся большим уважением военный министр генерал Ахмед Исмаил Али и очень популярный начальник Генштаба генерал Саад Шазли, высказывали осторожный оптимизм по поводу того, что на этот раз им удастся успешно начать операцию, несмотря на имеющиеся трудности. Они тщательно изучили все ошибки Шестидневной войны (основываясь на составленных израильскими экспертами детальных отчетах о военных действиях) и постарались принять все возможные превентивные меры. Исмаил и Шазли понимали, что им следует сконцентрироваться на достижении какой-либо одной цели. Речь шла о форсировании Суэцкого канала силами бронетанковых войск и пехоты, после чего следовало занять позиции на восточном берегу канала. Они не намеревались начинать немедленного и быстрого продвижения в глубь Синайского полуострова, за пределы зоны, которая могла быть защищена египетскими ракетами. Такой оперативный план был разработан с учетом лучших качеств египетских солдат — их умеренной храбрости при выполнении ограниченных по масштабам и тщательно отработанных задач — и последующего ведения боевых действий на оборудованных позициях. Именно в этом плане и осуществлялась подготовка личного состава, простая по сути, однако напряженная и изнурительная, под наблюдением советских офицеров. Были сооружены детальные модели израильских укреплений, и проводились бесконечные учения, имитирующие их штурм. Одно подразделение, например, начиная с 1971 г. все время занималось отработкой одной-единственной задачи: переправка шланга для подачи горючего через водную преграду. Пехотные подразделения, отобранные для стрельбы по танкам с использованием противотанковых управляемых ракет советского производства “Малютка”, изо дня в день выполняли только эту задачу, пока их действия не были доведены до автоматизма.

Общая численность египетских и сирийских вооруженных сил под ружьем составляла приблизительно 750 тыс. человек (то есть втрое больше, чем численность израильских вооруженных сил после полной мобилизации), но арабскому командованию было хорошо известно, что израильтяне рассчитывают на авиацию для нейтрализации численного преимущества противника. ВВС Египта были довольно значительными в количественном отношении — 550 самолетов для нанесения ударов по переднему краю противника, и плюс к ним еще 310 сирийских самолетов — против 480 израильских самолетов, причем можно было предположить, что в боевых действиях будут также участвовать иорданская, ливийская и иракская авиация. Но даже такое численное превосходство в технике не могло компенсировать арабским ВВС качественного превосходства израильских пилотов. Таким образом, следуя советской военной доктрине, египтяне рассчитывали не столько на самолеты, сколько на зенитные ракеты, чтобы ослабить израильское превосходство в воздухе. Комплексы зенитных управляемых ракет уже продемонстрировали свои возможности на исходе Войны на истощение. Их роль должна была стать еще более значительной в предстоящей войне. А затем настанет время боевых действий на суше. И тут, помимо превосходства в живой силе, у египтян имелось 2 тыс. советских танков новейшей модели, плюс 1200 сирийских. В танковых войсках Израиля имелось 1700 машин, многие из которых были устаревшими моделями “Супершерман”[243]. Далее, египетская и сирийская армии имели 3300 орудий всех видов, что в четыре раза превышало численность израильской артиллерии. Имея в своем распоряжении всю эту живую силу и технику и действуя в пределах незначительных по протяженности внутренних коммуникаций, арабские военачальники имели основания рассматривать прогноз военных действий как вполне для них благоприятный.

Все, однако, зависело от таких факторов, как инициатива и внезапность. В 1967 г. преимущество было на стороне израильтян. Садат и Асад были убеждены, что на этот раз ситуация переменится. В конце весны 1973 г. только Садат и генерал Исмаил знали точную дату, на которую назначено наступление, — 6 октября. Затем дату сообщили Асаду и начальникам египетского и сирийского генштабов. Но лишь 2 октября Исмаил прилетел в Дамаск и сказал Асаду, что час “Ч” определен как четырнадцать часов 6 октября. Всем же остальным, как солдатам, так и офицерам, говорилось, что вся их подготовка — не более чем учебные мероприятия. Эти “учения” продолжались вплоть до 6 октября, причем египтяне каждый день на глазах у израильтян бригадами подходили к береговой линии Суэцкого канала, а к вечеру, по всей видимости, возвращались в казармы. В действительности же некоторые подразделения оставались на берегу и после наступления темноты, укрываясь за береговым валом канала. Израильтяне не могли не обратить внимания на масштабы этих маневров, а также на значительное количество живой силы и техники, накапливавшееся вдоль берега. Точно так же не могли они не заметить того, что происходило на севере страны, где сирийцы методично наращивали численность танков и артиллерии вдоль трех оборонительных линий, сооруженных ими в Голанской долине, вплоть до окрестностей Дамаска. Однако израильский Генштаб до поры до времени убеждал себя, что все эти маневры и прочие действия являются оборонительными по своей сути (Гл. XXIV. Провал израильской разведки). На юге это расценивалось как начало очередной войны нервов, из числа ежегодно проводимых Садатом. На севере эта демонстрация силы могла быть ответом Асада на воздушный бой 13 сентября в районе порта Латакия, когда израильские самолеты сбили 13 сирийских “Мигов”, причем израильские потери составили всего один самолет.

Садат и его советники делали все возможное для того, чтобы поддержать иллюзии израильтян. Ведь египетский президент столь часто объявлял о наступлении “решающего момента” на протяжении последних двух лет, что и его последние предупреждения трудно было воспринимать всерьез. Теперь же, с приближением октября, Садат придал новый импульс своей дезинформационной кампании. Происходила якобы утечка информации о растущей “напряженности отношений” между Египтом и Советским Союзом, о нежелании Москвы предоставлять Египту новейшие виды вооружений в отместку за высылку в июле 1972 г. советских военных специалистов из страны. В Израиле все это принималось всерьез. Абдель аль-Сатар аль-Тавила, военный корреспондент “Рус аль-Юсуф”, впоследствии так описывал стратегию президента:

В рамках этой дезинформационной кампании, например, министры иностранных дел арабских стран, прибывшие в Нью-Йорк, на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, встретились 25 сентября с Государственным секретарем США Генри Киссинджером[244] для проведения “свободной и откровенной” беседы. Министры, не имея представления о планируемом начале военных действий, по поручению глав своих государств договорились о следующей встрече с Киссинджером — точная дата должна была быть определена после проведения выборов в Израиле — для того, чтобы “проработать правила процедуры”, на основе которых можно будет приступить к рассмотрению существенных вопросов, связанных с ближневосточными переговорами. Принципы дипломатического подхода были подтверждены 5 октября в ходе беседы с глазу на глаз между Киссинджером и тогдашним министром иностранных дел Египта Мухаммедом аль-Заятом. За несколько дней до этого Египет подписал договор с американской компанией о сооружении нефтепровода вдоль Суэцкого канала — от Красного моря до Средиземного.

В те же предвоенные дни в газету “Аль-Ахрам” была передана информация о том, что группа египетских офицеров отправляется в дни рамадана в Мекку; было сообщено также, что на 8 октября запланирован визит в Каир министра обороны Румынии. На своем еженедельном заседании 3 октября египетский кабинет министров большую часть времени обсуждал давно уже ставший неактуальным вопрос о союзе между Египтом и Ливией. Ни в Каире, ни в Дамаске атмосфера ничем не напоминала военную; горели уличные фонари, и на улицах было много народу. Буквально за полчаса до запланированного начала военных действий египетские солдаты расхаживали по берегу Суэцкого канала без оружия и без касок.

Провал израильской разведки

В свое время израильский Генштаб решительно отреагировал на кризисы в сентябре 1970 г., декабре 1972 г. и мае 1973 г.; в последнем случае это была гражданская война в Ливане, которая могла спровоцировать вторжение Сирии на ливанскую территорию. Тогда Израиль объявил масштабную мобилизацию, и израильские войска были дислоцированы на Голанах. Тревога оказалась ложной, и она стоила государственной казне 11 млн израильских лир. Надо сказать, что финансовые соображения были не последними в числе тех, что объясняли нежелание Израиля провести мобилизацию осенью 1973 г. Более того, хотя египетская и сирийская армии в сентябре и начале октября планомерно укрепляли свою линию фронта, проводили крупномасштабные учения и подтягивали тяжелое вооружение, израильский Генштаб сознательно воздерживался от публичных высказываний по этому поводу. Газетные материалы, посвященные арабским военным приготовлениям, подвергались цензуре. Голаны были открыты для туристов. Короче говоря, делалось все для того, чтобы не упоминать о видимых признаках кризиса и не провоцировать арабских соседей на ответные действия. Возможно, для сдержанного поведения правительства имелось еще одно объяснение. В стране был самый разгар предвыборной кампании — а, как было уже сказано, Партия труда более всего гордилась тем, что благодаря ее усилиям на границах страны царят спокойствие и безопасность.

Помимо всего прочего, правительство было озабочено другими проблемами безопасности, главным образом действиями арабских террористов против израильтян и евреев за рубежом. Совсем недавно, в ходе борьбы с террористами, Израилю был нанесен очень чувствительный удар. Трое вооруженных арабов проникли 28 сентября в советский поезд, следовавший в Вену, пока он еще находился на территории Чехословакии. В одном из вагонов ехала группа еврейских репатриантов из СССР, направлявшихся в транзитный центр в замке Шёнау под Веной. Когда поезд пересек австрийскую границу, террористы захватили пятерых евреев и таможенника в качестве заложников, потребовав обеспечить им вылет в одну из арабских стран. К их сильному удивлению, они получили больше, чем запрашивали. Бруно Крайский[245], федеральный канцлер Австрии (первый еврей, занявший этот пост), опасаясь, что его страна может стать ареной арабо-израильских столкновений, объявил, что в дальнейшем запрещает использование замка Шёнау Еврейским агентством в качестве транзитного центра, в котором собирались репатрианты из Советского Союза перед отправкой в Израиль. Голда Меир спешно вылетела в Вену для встречи с Крайским, но ей так и не удалось его переубедить. Вернувшись в Израиль, она собрала 3 октября заседание кабинета министров — но для того, чтобы обсудить итоги своей встречи с Крайским, а не сосредоточение арабских вооруженных сил у границ страны. Правда, за несколько часов до заседания правительства в полном составе она провела встречу с членами “кухонного кабинета” — Моше Даяном, Игалем Алоном, Исраэлем Галили, на которую было приглашено высшее военное командование страны. Участники встречи пришли к единодушному мнению, что непосредственной угрозы войны с арабами не существует.

В сущности, израильская разведка располагала всей необходимой информацией о перебросках и дислокации арабских сил. Ее провал объяснялся неверной интерпретацией происходящего. Трудности были отчасти связаны с оргструктурой разведывательной службы. Основную деятельность в этой сфере осуществлял Мосад (“Ведомство разведки и особых заданий”), чей директор напрямую подчинялся премьер-министру. Репутация Мосада как одной из лучших спецслужб мира сложилась благодаря успешному осуществлению целого ряда операций, включая похищение Адольфа Эйхмана и акций, направленных против немецких ученых, работавших на Египет; однако на счету Мосада были и серьезные неудачи. Бойня в аэропорту Лода (май 1972 г.) стала свидетельством ужасающего провала системы израильской безопасности. То же самое можно сказать и про трагедию на Мюнхенской олимпиаде. О возмутительном пренебрежении мерами предосторожности свидетельствовал инцидент в Таиланде (декабрь 1972 г.), когда боевики “Черного сентября” взяли в заложники сотрудников израильского посольства в Бангкоке. В июле 1973 г. в Лиллехаммере (Норвегия) израильские агенты, преследуя арабского террориста, по ошибке убили непричастного к делу человека. В Мадриде и Брюсселе террористам удалось заманить в ловушку и убить израильтян, находившихся там с официальной миссией. Еще один пример провала израильских спецслужб — проникновение арабских террористов в поезд, следовавший в Вену, когда в заложники были взяты советские евреи-репатрианты.

Однако все эти неудачи с лихвой перекрывались поразительными успехами военной разведки Генштаба, связанными с событиями Шестидневной войны. После 1967 г., таким образом, военные постепенно заняли высшие посты в Мосаде и с тех пор не обращали особого внимания на информацию, исходящую из других разведывательных источников. Осенью 1972 г. военную разведку Генштаба возглавил генерал-майор Элиягу Зейра. Зейра был способным и даже блестящим офицером, но новичком в разведке, и к октябрю 1973 г. он пробыл на этом посту всего лишь год. Его заместитель, бригадный генерал Арье Шалев, отвечавший за разведку на египетском фронте, также был новым человеком в этой должности. Они оба полагались в основном на информацию, поступающую по каналам радиоэлектронной разведки. Разумеется, объем этой информации был достаточно большим. Так, в частности, для слежения за подготовкой египетской армии использовались новейшие системы радиоперехвата, причем их эксплуатацией занимались не только израильские специалисты, но и отставные сотрудники Службы безопасности армии США, работавшие в Израиле по контракту. Кроме того, США предоставляли Израилю данные своей радиоэлектронной разведки, получаемой с использованием спутников-шпионов серии SAMOS и высотных разведывательных самолетов. Однако даже самое современное электронное оборудование было не в состоянии полностью заменить аналитические оценки, основанные на понимании арабской ментальности, тогда как Зейра и Шалев уделяли явно недостаточное внимание материалам, предоставлявшимся исследовательскими центрами, работавшими под эгидой Мосада. Шефы разведки для себя уже решили, что Садату и Асаду, разумеется, ясно — как ясно и израильтянам: крупномасштабная наступательная операция немыслима при отсутствии господства в воздухе, но арабы вряд ли будут располагать эффективно действующей бомбардировочной авиацией на протяжении еще нескольких лет. Такова была “концепция” разведки, и она воспрепятствовала проведению трезвой и всесторонней оценки ситуации, с учетом таких факторов, как мстительность и злопамятство арабов.

Таким образом, реакция на концентрацию арабских войск оказалась сильно запоздалой — фактически, она последовала только в канун Йом Ки-пура 5 октября. Только тогда Генштаб, ввиду наличия неоспоримых доказательств крупномасштабных приготовлений противника, согласился объявить боевую готовность категории “С”. Этот уровень боевой готовности, однако, не предусматривал проведения мобилизации резервистов, а только оповещал командование регулярной армии. В дальнейшем старшие офицеры должны были действовать по обстановке, и некоторые из них отреагировали весьма решительно. Генерал Пелед[246], командующий ВВС, отдал приказ всем пилотам оставаться на авиабазах. Генерал Аврагам Мендлер, командующий танковыми войсками на Синайском полуострове, распорядился отменить все увольнения на Йом Кипур. Однако в целом Генштаб по-прежнему действовал, исходя из концепции, что противник не решится атаковать, не имея убедительного превосходства в воздухе. Но вот в четыре утра 6 октября Зейра был разбужен телефонным звонком одного из своих заместителей. Израильские и американские службы радиоперехвата зафиксировали переговоры, свидетельствовавшие о том, что арабские армии находятся на последней стадии подготовки к началу военных действий. Даян и генерал Элазар, начальник Генштаба, были незамедлительно проинформированы о ситуации и извещены, что час “Ч”, по всей видимости, определен как восемнадцать часов. Разбудили Голду Меир, и она назначила на восемь утра экстренное заседание своего “кухонного кабинета”. В пять утра все старшие офицеры Генштаба собрались на совещание в Министерстве обороны в Тель-Авиве. Элазар потребовал начать всеобщую мобилизацию и нанести упреждающий авиационный удар. Даян выступил против этого предложения и в конечном итоге дал согласие на то, чтобы рекомендовать премьер-министру объявить мобилизацию резервистов танковых войск. Даже для таких действий требовалось получить согласие премьер-министра.

В восемь утра Даян и Элазар прибыли в тель-авивскую канцелярию Голды Меир. Снова Элазар выступил с требованием упреждающего удара, и снова это предложение было решительным образом отвергнуто — на этот раз премьер-министром, Алоном и Галили. Израиль не может позволить себе пойти на риск и подвергнуться дипломатическому карантину, предостерегли они; нам следует выдержать первый удар и полагаться на глубокую оборону. Спор относительно мобилизации был более продолжительным и резким. Даян утверждал, что даже мобилизация в ограниченных масштабах сопряжена с неоправданными затратами. Наконец по настоянию премьер-министра было принято “компромиссное” решение: резервисты танковых войск должны немедленно прибыть в свои части. По ходу заседания Голда Меир связалась с послом США Кеннетом Китингом, поставила его в известность относительно происходящего и попросила, чтобы Вашингтон удержал арабов от столь катастрофического ложного шага. Китинг незамедлительно известил Киссинджера, которые направил срочные послания Садату и Асаду. Что касается Израиля, то послание Киссинджера Голде Меир было твердым и недвусмысленным: “Не наносите упреждающего удара!” Впрочем, Голда Меир сама уже приняла решение на этот счет.

В Израиле началась мобилизация 100 тыс. танкистов. К счастью, в Йом Кипур основную часть резервистов удалось разыскать либо дома, либо в синагоге. Кроме того, в такой день на дорогах не было движения. Однако все равно более суток должно было пройти, прежде чем все призванные танкисты доберутся до своих частей. Тем временем генерал Шмуэль Гонен, командующий Южным фронтом, связался с Аврагамом Мендлером, командующим танковыми войсками на Синайском полуострове, и сообщил ему, что атака противника назначена на шесть вечера. Мендлеру было приказано, чтобы его части находились в состоянии боевой готовности в районе укреплений в зоне Суэцкого канала, но не начинали развертывания до четырех дня. “Я не хочу, чтобы египтяне обнаружили какое-то движение до этого времени, — пояснил Гонен, — а иначе они могут начать свои действия раньше намеченного срока”. Это была ошибка, имевшая катастрофические последствия. Вопреки всем своим предчувствиям, Мендлер вынужден был приказать танкистам на “линии Бар-Лева” укрыться в бункерах и находиться в состоянии готовности. Они выполнили приказ, не будучи уверенными в том, что действительно идет речь о серьезной атаке противника. Многие из них были необстрелянными молодыми резервистами. Генерал Ицхак Хофи[247], командующий Северным фронтом, также отдал приказ о приведении своих частей в состояние боевой готовности. Но и ему было запрещено выдвинуть на позиции свою танковую бригаду, укомплектованную бойцами регулярной службы, чтобы сирийцы не расценили это как провокацию. На севере приказ о боевой готовности также не соблюдался должным образом — что свидетельствовало об общем упадке воинской дисциплины после 1967 г. Даже важнейший наблюдательный пункт на горе Хермон не был укомплектован опытными бойцами из боевой части. Должно быть, даже старшие офицеры не осознавали, что предстоящие военные действия — это полномасштабная война на два фронта. Максимум, чего ожидали на Голанах, — это боевых действий на протяжении одного дня. В районе Суэцкого канала думали о столкновениях с немногочисленными египетскими коммандос, которым удастся перебраться через канал. И на севере, и на юге ожидали начала военных действий ближе к вечеру. И вот, когда в два часа дня израильский кабинет министров собрался на свое экстренное заседание, в комнату неожиданно вошел военный адъютант премьер-министра и что-то поспешно прошептал ей на ухо. Неприятельское наступление началось.

Лавина с севера

Неприятельское наступление обрушилось как лавина — разрывами тысяч снарядов и бомб на восточном берегу Суэцкого канала и вдоль всей линии прекращения огня на Голанских высотах. Самолеты противника с ревом проносились на бреющем полете далеко за израильскими передовыми позициями — и в глубине Синая, и в районе Шарм-аш-Шейха.

На севере страны сирийские коммандос, высаженные с десантных вертолетов, под прикрытием дымовых завес и тумана приблизились к израильскому укреплению, расположенному на вершине горы Хермон, на высоте шести тысяч футов, откуда осуществлялось радиолокационное наблюдение. Израильские солдаты, спасшиеся после серии бомбовых ударов по вершине, укрылись в сталебетонном бункере, считая себя в безопасности. Но разведка противника знала местонахождение запасного выхода, и сирийские коммандос, взорвав люк, проникли в бункер и взяли в плен тех, кто не погиб при взрыве. Теперь сирийцы могли вести наблюдение из бункера за Голанскими высотами. Перед ними открылась передовая линия израильской обороны, состоящая из 17 сооружений, по 15–20 солдат в каждом, а также один-единственный танковый взвод, два батальона пехоты и четыре артиллерийские батареи в качестве поддержки. Далее, в тылу, располагалась танковая бригада, в составе которой было около 150 машин. В случае заблаговременного предупреждения она была бы выдвинута на передовые позиции, и ей было бы придано несколько тысяч пехотинцев-резервистов. Но из-за ошибок разведки танки и пехота оставались далеко от передовых позиций; более того, на момент сирийской атаки значительная часть личного состава еще не была мобилизована.

Атака сирийцев напоминала стихийное бедствие. После артиллерийской подготовки продолжительностью пятьдесят пять минут две сирийские танковые дивизии (800 танков) и три пехотные дивизии в бронетранспортерах с лязгом и грохотом пересекли линию прекращения огня. Танки обходили передовые израильские бункеры и, просачиваясь сквозь бреши в обороне, неумолимо двигались на израильские поселения (гражданское население удалось спешно эвакуировать). Израильский фронт был прорван на двух участках. На северном фланге, на подходах к Кунейтре, наступала первая волна, 200 танков. В центре и на южном фланге, у Рафида, танки, войдя в прорыв, двигались в двух направлениях. Одна сирийская дивизия захватила перекресток Рафид, после чего направилась к базовому лагерю Нафах, где располагался штаб командующего израильскими силами на Голанах генерала Рафаэля “Рафуля” Эйтана[248]. Сирийские танки держали направление на мост Бнот-Яаков через реку Иордан, намереваясь вступить на территорию Израиля. Вторая танковая дивизия повернула к югу, в направлении Рамат-Магшимим и Эл-Ала, а оттуда — к устью реки Иордан и мосту Арик. На этом направлении действовало 600 танков. Сирийцы продолжали свое движение до конца светового дня.

Впрочем, наступление не прекратилось с темнотой, поскольку сирийские танки были оборудованы системами тепловидения. К рассвету танки обрушились на последний израильский оборонительный рубеж в юго-восточном районе Голан. Безнадежно уступая противнику в численном отношении, бойцы последней остающейся танковой роты сражались, как древние герои, нанося сирийцам значительный урон. Из своего бункера в Нафахе генерал Эйтан, не колеблясь, распределял свои скудные ресурсы, направляя группы танков в решающие места боя, со всей решимостью и умением стараясь приостановить вал арабской атаки до прибытия израильских резервов. Но сирийцы уже приблизились на расстояние выстрела башенного орудия к мосту Бнот-Яаков и главной насосной станции Все-израильского водовода к северу от кибуца Гиносар. Сирийские снаряды и “скады” рвались уже на западном берегу озера Кинерет. У подножия Голан, в долине Хула и Иорданской долине, кибуцники спешно эвакуировали своих жен и детей, готовясь противостоять противнику с легким стрелковым оружием в руках — как они это делали в 1948 году.

В первой половине дня 7 октября Даян на вертолете прибыл на командный пункт Эйтана, где его проинформировали о положении дел. Даян уже знал, что израильские ВВС, на всем протяжении от Голан до Суэца, несут потери, как от зенитных управляемых ракет, так и от зенитной артиллерии. По возвращении в Генеральный штаб Даян согласился с Элазаром, что в сложившейся ситуации вся авиация, несмотря ни на что, должна использоваться на Северном фронте. “Под угрозой сейчас судьба Третьего храма [то есть возрожденного народа Израиля]”, — сказал он командующему ВВС генералу Биньямину Пеледу. Затем Даян позвонил Голде Меир и упавшим голосом завел речь о том, чтобы, с целью сокращения военных потерь, вывести войска из центрального района Голан и занять новую линию обороны на откосе Иорданской долины. Потрясенная тем, что у Даяна сдали нервы, Голда Меир никак не отреагировала на это предложение — не приняв его и не отвергнув.

В северном секторе Голан, в районе Кунейтры, исход боев буквально висел на волоске. Здесь Седьмая танковая бригада под командованием полковника Авигдора Бен-Галя[249], неся значительные потери, тем не менее смогла нанести серьезный урон противнику в долине между горой Хермонит и Масадой. К рассвету 8 октября израильские танкисты подбили 130 сирийских танков и значительное количество бронетранспортеров. Сирийцы тем не менее продолжали вводить в бой свежие силы и новые танки, в том числе и самые современные, советские “Т-62”. Танкисты Бен-Галя к этому времени вели бой на протяжении двух дней и двух ночей без перерыва. От всей бригады оставалось не более 40 танков, и не было экипажа, который не потерял бы командира — убитым или раненым. Каждая следующая атака противника, казалось, была ожесточеннее предыдущей.

К вечеру 8 октября, после очередного сокрушительного артобстрела, сирийцы бросили в бой еще 600 тяжелых танков, за которыми шла новая волна бронетранспортеров. Израильтяне приняли бой, но вскоре, при попытке перегруппироваться, Бен-Галь с ужасом осознал, что у него осталось шесть боеспособных танков — всего лишь шесть танков теперь сдерживали продвижение противника в глубь территории Израиля. И тут Эйтан, человек со стальными нервами, который находился с командиром бригады на постоянной радиосвязи, принял решение пойти на отчаянный риск. Он отдал приказ контратаковать и взять высоту. Бен-Галь подчинился приказу, и его последние танки оказались на гребне этой высоты. Там к ним присоединилось еще несколько танков, отставших в ходе боя от своих разбитых частей, и в общей сложности их теперь стало пятнадцать. Эту маленькую группу буквально захлестнул огонь сирийских танков, когда противник пошел на решающий прорыв. Бен-Галь сообщил Эйтану, что у него нет возможности продолжать бой, и тогда командующий попросил продержаться еще хотя бы полчаса. Это было делом не военной тактики, а человеческой психологии. У Эйтана не было никакой уверенности в том, что подкрепление придет через полчаса. Или через три часа. Тень новой Катастрофы нависла над Израилем.

Приливная волна захлестнула берег Суэцкого канала

Примерно в 230 милях к юго-западу, в те же мрачные часы 6–7 октября, израильтяне вступили в столкновение с одной из самых многочисленных регулярных армий мира. Вдоль Суэцкого канала были размещены пять египетских пехотных дивизий, три мотопехотные дивизии и двадцать две отдельные пехотные, десантно-диверсионные и воздушно-десантные бригады. Общая численность сил противника составляла, включая летный состав, не менее 600 тыс. человек, 2 тыс. танков, 2300 артиллерийских орудий, 160 батарей ЗУР и 550 боевых самолетов. Всей этой военной силе противостояли, на протяжении по миль вдоль побережья Суэцкого канала, ровным счетом 436 израильских солдат, находившихся в укреплениях, расположенных на расстоянии от семи до десяти миль одно от другого, а также три танка и семь артиллерийских батарей. Генерал Мендлер[250], командующий танковыми войсками Южного фронта, имел в своем распоряжении 177 танков, в основном находившихся в пяти милях за линией обороны, на рокадной дороге. Еще на 20 миль глубже в тыл находилась израильская танковая дивизия, охранявшая перевалы Митла и Гиди. Генерал Гонен намеревался начать движение резервных танков, как только силы противника приступят к форсированию канала, приближаясь к “линии Бар-Лева”, этой “натяжной проволоке минного взрывателя”, срабатывание которой должно было привести в действие части, расположенные в глубине Синая. Такой план вроде бы отвечал своему назначению, однако египтяне, благодаря масштабности и эффективности своего наступления, сорвали его реализацию.

6 октября, в два часа дня, египетские самолеты атаковали авиабазы и радиолокационные станции, распложенные далеко за израильскими позициями, а египетская артиллерия обрушила на эти позиции по всему фронту всю свою мощь, включая залповый огонь оперативно-тактических ракетных комплексов “Луна”. На протяжении пятидесяти трех минут немногочисленный личный состав израильских оборонительных сооружений подвергался смертоносному обстрелу противника. Когда огонь достиг своего пика, первая волна египетских пехотинцев (из общего числа 8 тыс.) начала форсировать Суэцкий канал на фибергласовых (стекловолоконных) лодках. Взамен упреждающего бомбового удара, который не мог быть осуществлен в сложившихся обстоятельствах, генерал Пелед отдал приказ о бомбардировке амфибийных сил вторжения[251]. Однако египтяне начали форсирование Суэцкого канала одновременно по всей его длине, и потому летчики Пеледа вынуждены были рассредоточиться по всему фронту; кроме того, десятки израильских самолетов были сбиты ракетными залпами.

Немногочисленные резервисты, к тому же пострадавшие после часового артобстрела “линии Бар-Лева”, вряд ли могли остановить египетский удар. Достигнув восточного берега Суэцкого канала, египетские солдаты начали закладывать подрывные заряды под израильские укрепления и поливать их защитников сквозь амбразуры из огнеметов. Однако основная часть наступающих египтян просто обошла укрепления. К наступлению темноты не менее 30 тыс. египетских пехотинцев закрепилось на восточном берегу Суэцкого канала, причем некоторые части продвинулись на глубину до трех миль. Тем временем египетские инженерные части, используя мощные водяные насосы советского производства, промыли проходы в песчаных насыпях, расчистив путь для танков. Этой же ночью было сооружено одиннадцать понтонных мостов, и на восточный берег пошли танки. Израильские самолеты, несмотря на огонь зенитных реактивных установок и дымовые завесы, наносили понтонным мостам повреждения — которые, впрочем, с легкостью устранялись. На протяжении первых двадцати четырех часов наступательных действий пять египетских пехотных и танковых дивизий закрепились на восточном берегу, на расстоянии трех миль от Суэцкого канала, с легкостью обойдя “линию Бар-Лева”. Это был поразительный успех. По расчетам генерала Шазли[252], планировавшего операцию, потери его армии могли составить не менее 10 тыс. человек. Фактически египтяне потеряли на первом этапе операции всего 180 человек убитыми.

Когда по прошествии полутора часов боевых действий стало ясно, что противник наступает большими силами, генерал Мендлер отдал приказ танкам двигаться в направлении Суэцкого канала для защиты береговых укреплений. Однако на подходах к передовым позициям танки израильтян были атакованы — и не египетскими танками, которые еще находились на западном берегу Суэцкого канала, а египетскими пехотными частями, в чьем распоряжении имелось смертоносное оружие — противотанковые управляемые ракеты советского производства “Малютка”. Пехотинцы сотнями запускали эти ракеты из засады, и каждое попадание стоило жизни всему экипажу танка. Израильское танковое подкрепление понесло тяжелейшие потери, и к утру 7 октября в распоряжении генерала Мендлера оставалось не более 30 боеспособных танков. К этому времени стало ясно, что основной египетский удар направлен к югу от Большого Горького озера, и туда продвигалась Третья армия, которой командовал генерал Абдель Монейм аль-Бассел. Действуя согласно советской военной доктрине, египтяне намеревались в течение нескольких дней закрепиться на местности, переправить на восточный берег и дислоцировать тяжелые танки; затем их целью становились израильские дороги, ведущие к основным магистралям через перевалы Митла и Гиди. Тем временем Вторая египетская армия под командованием генерала Сада Мамуна закреплялась в центральном секторе, в районе Исмаилии, тогда как части меньшей численности проникали в северном направлении, в район Кантары.

На протяжении первых 36 часов боевых действий генерал Гонен, командующий Южным фронтом, прилагал все усилия к тому, чтобы укрепить оборону перевалов Митла и Гиди. Однако если с мобилизацией запоздали даже на сравнительно близко расположенных к центру страны Голанах, то что уж говорить о тех значительных трудностях, которые возникли на отдаленном Синае. Прошел не один день, пока резервные танковые части были доставлены на этот южный полуостров. Ввиду отсутствия достаточного количества транспортных средств для перевозки боевых машин, многие танки вынуждены были покрыть расстояние в 150 миль по пустыне своим ходом, что стало немалой нагрузкой на моторы и гусеницы. Артиллерия прибыла на Синай через три дня после начала войны, поскольку дороги были забиты колоннами, двигавшимися в южном направлении. Согласно классическому оперативному плану израильских вооруженных сил, регулярная армия должна сдерживать противника до тех пор, пока к месту действий не прибудут резервы. И только потом уже, после разворачивания в боевой порядок, армия переходит в контрнаступление. На первом этапе Войны Судного дня командование Южного фронта, будучи захваченным врасплох, вынуждено было осуществлять сдерживающие действия с участием прибывающих резервистов, вводя их в бой мелкими подразделениями и зачастую не обеспечивая в полной мере необходимым снаряжением. Это были не стратегические военные действия, а скорее чрезвычайные меры, напоминавшие тушение пожара, в ходе которых недоукомплектованные израильские части участвовали в плохо координируемых действиях, при этом нередко попадая под огонь “Малюток”.

Ожидая подхода резервистов, чтобы затем распределить свои силы и средства для организации боевых действий, Гонен тем временем попытался выиграть время и при этом не допустить отхода войск. С этой целью 7 октября он приказал единственной бывшей в его распоряжении бронетанковой дивизии, находившейся к западу от перевалов, вести оборонительные действия. Однако, по мере того как обстановка стала резко ухудшаться и положение защитников “линии Бар-Лева” выглядело безнадежным, Гонен вынужден был отказаться от своего плана. Вместо этого он направил 250 танков дивизии генерала Аврагама Адана[253] на центральный участок действий с приказом освободить осажденных защитников укреплений.

После выполнения этого задания танковая дивизия генерала Адана, несмотря на свою недоукомплектованность, должна была попытаться пересечь Суэцкий канал по одному из египетских понтонных мостов и проникнуть на западный берег. Существовала надежда, что такие тактические наступательные действия, при всей ограниченности их масштаба, внесут замешательство в действия египтян и смогут оттянуть на себя какую-то часть их сил. Это была опрометчивая, плохо продуманная и рискованная операция, в основе которой лежали противоречившие одна другой цели: спасение осажденных и наступление. Как бы то ни было, утром 8 октября Адан приступил к выполнению задания — и немедленно ощутил всю мощь египетского ракетно-артиллерийского огня. На протяжении боевого дня египтяне выводили из строя один танк за другим. К наступлению темноты ни одно из укреплений не было освобождено, не удалось даже приблизиться ни к одному из понтонных мостов, а танкисты несли огромные потери. Командиры большинства экипажей были убиты, погибли и принявшие командование их заместители. Один экипаж, потеряв подряд трех офицеров, отказался продолжать бой (Война Судного дня стала первой израильской войной с большим числом пострадавших от нервного шока). Вся операция на глазах разваливалась на куски. К середине дня 9 октября Гонен приказал всем остававшимся танкам отступить.

После отхода израильтян египтяне наконец занялись вплотную тем, что оставалось от “линии Бар-Лева”. Пять укреплений были захвачены во время первой атаки, шесть были оставлены, и их гарнизон с неимоверным трудом смог пробраться к своим. Девять укреплений еще держались. Их защитники сообщали по радио о непрекращающихся обстрелах и о том, что раненые истекают кровью. Штабные офицеры Гонена едва сдерживали слезы, осознавая, что все попытки организовать спасение оказывались тщетными. Защитники получили разрешение сдаться в плен, что они и сделали — все, кроме гарнизона одного укрепления возле Порт-Фуада, который продержался до конца войны. Египетские и европейские журналисты наперебой фотографировали израильских солдат, входивших в тюремные ворота, — изможденных, в окровавленной одежде; одни несли в руках свитки Торы, другие помогали идти своим раненым товарищам.

У Гонена не оставалось выбора, кроме как перегруппировать свои силы и отойти на расстояние порядка девяти миль от Суэцкого канала. Тем временем Даян сообщил на пресс-конференции вечером 9 октября, не вдаваясь в детали, что Синайской армии, возможно, придется отступить еще дальше, ко второй линии обороны, на 20–25 миль. Хотя Элазар, в свою очередь, категорически отверг такую возможность, израильтяне были потрясены до глубины души.

Переоценка приоритетов

С самого начала войны важнее всего для египтян было то, что они смогли преодолеть не столько “линию Бар-Лева”, сколько свой собственный страх, свое чувство беспомощности, которое из года в год укреплялось в их сознании действиями израильтян под началом Бен-Гуриона и Даяна, израильскими беспощадными ответными ударами и крупномасштабными наступательными операциями. Мало кто в Израиле мог бы предположить, что арабы вновь обретут мужество и присутствие духа. После молниеносной войны 1967 г. руководство страны отвергало малейшую возможность того, что чувство гордости арабов способно оказаться сильнее их страха, вызываемого самой мыслью о возобновлении военных действий против евреев. А между тем египтяне прямо заявляли, что месть врагу стала самой главной мотивацией, побудившей их начать эту войну. Таким образом, 8 октября, на пике египетского успешного наступления, начальник Генштаба Шазли в приказе по войскам имел все основания заявить: “Эта война восстановила арабскую честь. Даже если мы потом и потерпим неудачу, никто не сможет отрицать, что египетский солдат — это превосходный боец”. В отличие от ситуации в 1967 г., в октябре 1973 г. не было слышно пустой похвальбы и обещаний одержать великую победу. После завершения блестящей операции по форсированию Суэцкого канала египтянам было сказано, что страну ожидает трудная и долгая война (собственно говоря, длительные военные действия на истощение представляли собой основу египетской стратегии). Общее настроение как в Египте, так и в Сирии было довольно сдержанным. Лишь только потом, после первой недели военных действий, когда Израилю уже удалось переломить ход войны, из Каира и Дамаска стали доноситься громогласные заявления о скорой победе, столь типичные для этой стадии их предыдущих войн с сионистским врагом.

Для Израиля же, напротив, эта война началась в ядовитой атмосфере смятения и неправды. Первая реакция правительства Меир — а именно сокрытие фактов — была ориентирована на достижение сразу нескольких целей: замаскировать свои собственные промахи, поддержать моральный дух народа и по возможности подорвать боевой дух противника. Во второй половине дня 6 октября правительство опубликовало лишь краткое и довольно расплывчатое сообщение о начале военных действий. К вечеру Голда Меир обратилась к народу по радио и телевидению:

После премьер-министра с краткой речью выступил исполненный уверенности Моше Даян: “Мы разобьем врага наголову… Наши войска понесли потери, но эти потери были ожидаемы в первый день сражения — которое через несколько дней завершится нашей победой. Благодарю вас”. На следующее утро Даян снова заявил, что Израиль нанесет скорое поражение противнику. Гонен, выступая 7 октября, также сказал, что египтянам не удалось добиться успеха по всему фронту. Мендлер в своем приказе по танковым частям Южного фронта также пообещал, что в течение нескольких часов неприятель будет “полностью разгромлен”. На следующий день, 8 октября, начальник Генштаба Элазар сказал на пресс-конференции, что решающий час близок. “Наша задача — дать арабам хороший урок, одержав решительную и весомую победу, — короче говоря, переломать им все кости”.

Это цветистое и совершенно нетипичное для израильских военачальников бахвальство не особо впечатлило израильтян; и еще меньшее впечатление оно произвело на мировое общественное мнение. Если же при этом ставилась также цель оказать воздействие на противника, то она тем более не была достигнута. У арабов имелись свои источники информации, и на данном этапе военных действий они были более правдивыми, чем израильские. В самом деле, благодаря прямым репортажам иорданского телевидения израильтяне узнали о прорыве египетскими войсками “линии Бар-Лева” и увидели египетские флаги на израильских укреплениях. Благодаря сирийским фотографам, чьи снимки были опубликованы в западной прессе, израильтяне узнали, что позиции на горе Хермон были захвачены противником в первый же день войны. Лишь после 9 октября израильское правительство, пусть и с запозданием, приняло более откровенную информационную политику. Вечером 9 октября генерал Ярив, бывший начальник разведывательной службы Израиля, сменил министра обороны перед телевизионными камерами и сказал со всей откровенностью, что в зоне Суэцкого канала Израиль оставил основную часть укреплений, что армии еще предстоят тяжелые бои и что “не следует тешить себя мечтаниями о быстрой и легкой победе”.

Опыт, накопленный в ходе предыдущих конфликтов, позволил израильтянам незамедлительно и без особого труда втянуться в военные будни. Был введен режим светомаскировки. Автобусы ходили только до шести вечера. На донорских пунктах выстраивались очереди желающих сдать кровь. Были отменены все забастовки и принято решение отложить всеобщие выборы. Занятия в школах были прекращены 7 октября, хотя и возобновлены на следующий день. Для работ в городском хозяйстве вызвалось множество добровольцев — в частности, два отставных генерала сели за руль тель-авивских мусоровозов, а видные ученые сортировали почту на иерусалимском главпочтамте. Большинство авиакомпаний отменили свои рейсы, но самолеты Эль-Аль летали строго по расписанию. Из-за рубежа стали прибывать добровольцы. Среди израильских арабов не наблюдалось никаких беспорядков или волнений. После недели первоначального замешательства жизнь гражданского населения страны вернулась в относительно нормальное русло.

К полудню 9 октября, после трехдневных боев, Генеральный штаб принял принципиально важное решение: направить значительную часть резервов, первоначально предназначенных для действий на Синае, на Голанский фронт. Это означало полный пересмотр стратегии, принятой во всех предыдущих войнах (кроме Войны за независимость 1948 г.). В качестве определяющих факторов здесь следовало рассматривать не только угрожающую опасность прорыва сирийских танков на территорию Израиля, но и неудачу израильского контрнаступления на египетском фронте. Во всяком случае, победа на юге должна была потребовать значительно больше времени — не начав нести тяжелые потери, арабы вряд ли согласились бы пойти на прекращение огня, а скорейшее достижение такой ситуации представлялось значительно менее вероятным на Синае, чем на Голанах. Известно было также, что союзники оказывали на короля Иордании Хусейна постоянный нажим, принуждая его вступить в войну, и единственное, что могло бы удержать его от открытия третьего фронта, — это пошатнувшееся положение арабов на первых двух фронтах. И ко всему прочему, были получены сведения, что иракские силы —16 тыс. человек и 200 танков — двинулись в сторону Сирии. Таким образом, Израиль был просто вынужден одержать быструю и убедительную победу на Голанах. Такое решение принял генерал Элазар, и это было правильное решение.

Давид Элазар (Гл. XXI), первый в истории государства сефард, ставший начальником Генштаба Армии обороны Израиля, приехал в Палестину в 1940 г. из Югославии. Он воспитывался в кибуце, служил в Палмахе и завоевал репутацию отважного бойца, принимая участие во всех войнах Израиля. Под командованием Элазара части Армии обороны Израиля в 1967 г. разгромили иорданские и сирийские войска и завоевали Голаны. Не будучи блестящим тактиком типа Шарона, Элазар пользовался всеобщим уважением за свою рассудительность и бесстрашие. Его ошибочные действия в период, предшествовавший Войне Судного дня, дорого обошлись ему после войны (Гл. XXV. Политическая жизнь: смена караула), но сейчас, в самый разгар военных действий, Элазар, с его целеустремленностью и умением мгновенно оценить стратегические приоритеты, был идеальным начальником Генштаба.

Уже на второй день военных действий, когда сирийцы начали обстреливать израильские населенные пункты ракетами “Скад”, Элазар добился согласия кабинета министров нанести бомбовые удары по сирийским невоенным целям. Сразу же после того, как было дано это разрешение, израильские летчики получили соответствующие боевые задачи и выполнили их с неумолимой точностью. Были разрушены или серьезно повреждены такие объекты, как здание Министерства обороны Сирии, радиостанция Дамаска, теплоэлектростанция Хомс вместе с хранилищем горючего, главный нефтяной терминал в Баниасе, основные подстанции сирийской энергосистемы. В ходе этой операции израильские ВВС потеряли немало пилотов и самолетов. Однако операция, помимо всего прочего, способствовала тому, что сирийцы вынуждены были оттянуть зенитные комплексы из фронтовой полосы, а это, в свою очередь, открыло оперативный простор для действий израильской авиации над Голанами.

Как уже говорилось, Седьмая танковая бригада вела на центральном участке Голанского фронта яростные бои с сирийскими танками, которые грозили прорвать фронт и войти в долину Хулы и Иорданскую долину. Несмотря на все усилия и приказы генерала Эйтана, танкисты Бен-Галя были уже явно не в состоянии сдерживать противника. После последней сирийской атаки в бригаде оставалось всего шесть боеспособных машин, и казалось, что конец сражения близок. Однако к рассвету 9 октября на поле боя стали появляться отдельные израильские танки, отставшие от своих частей (главным образом, из числа входивших в состав бригады Барака), и они пополнили остатки бригады Бен-Галя. Вскоре начали подтягиваться и новые пополнения резервистов. И тут стало ясно, что последняя атака сирийцев и в самом деле оказалась последней. После того как машины сирийского резерва были, одна за другой, подбиты точными выстрелами израильских танкистов, противник неожиданно обратился в бегство. Изумленный этим чудесным исходом, Бен-Галь стряхнул усталость, собрал воедино около двадцати танков и организовал преследование отступающих сирийцев, нанося урон и танкам, и бронетранспортерам противника. Через несколько часов дорога Кунейтра—Манара, последняя израильская магистраль центрального района Голан, была освобождена от сирийских войск. Эйтан послал Бен-Галю короткую и выразительную радиограмму: “Твои ребята спасли народ Израиля!” И сказанное отнюдь не было преувеличением. Своим бесстрашием эта горстка юношей, едва державшихся на ногах от усталости, отвела нависшую над страной тень новой Катастрофы.

Накануне, когда ситуация на южном участке Голанского фронта, казалось, висела на волоске, Голда Меир велела Хаиму Бар-Леву, бывшему начальнику Генштаба и нынешнему члену кабинета министров, побывать на Голанах и оценить обстановку — с точки зрения высказанного Даяном предложения об отходе на новые позиции. Бар-Лев проинспектировал все зоны боевых действий, передавая окружающим присущую ему невозмутимость и чувство уверенности в себе. Этой ночью, по возвращении, он высказал свою точку зрения, получившую полную поддержку Элазара и Хофи, командующего Северным фронтом: об отступлении не может быть и речи. Напротив, израильские войска завтра утром начнут наступление в районе Рафида. Ожидается, что к этому времени резервная танковая бригада генерала “Мусы” Пеледа[254] будет развернута в боевой порядок и готова к атаке. Дальнейшие события развивались согласно этому плану. Хотя часть танков доставлялась к месту назначения с задержками, а некоторые и вовсе прибывали своим ходом, бригада Пеледа, едва только ее численность достигла полного боевого состава, немедленно двинулась в направлении Рафида.

Вот так, ранним утром 9 октября, началась контратака на южном участке Голанского фронта. Танки Пеледа пошли в направлении Эл-Ал—Рафид. Это было тяжелое продвижение с боем, под огнем сирийских танков и артиллерии. Старые израильские “Супершерманы” — против новейших советских “Т-62”. И в который раз решающим фактором стали боевой дух израильских солдат и их искусство боевой стрельбы. Несмотря на тяжелые потери, Пелед неуклонно продвигался в северном направлении, а его силы пополнялись по мере подхода новых резервов — и живой силы, и техники. Вскоре на Голаны прибыла израильская танковая дивизия под командованием генерала Дана Ланера[255] и двинулась рядом с бригадой Пеледа. К вечеру 9 октября танкисты и мотопехота Ланера разрезали пути снабжения крупнейшей сирийской группировки в районе Хушнии, а танки Пеледа завершили окружение противника. Поначалу ведя боевые действия едва ли не вслепую, израильтяне постепенно восстановили свойственные им согласованность действий и нетривиальность тактических решений. Солдаты ощущали естественную усталость, но они начинали осознавать происходящие перемены.

На рассвете 10 октября Пелед усилил натиск и, несмотря на отчаянное сопротивление все еще сильных и дисциплинированных сирийцев, взял под контроль дорогу Хушния—Рафид. Израильские войска снова вошли в Ку-нейтру, столицу Голан, которую сирийцам удалось отвоевать в первые сутки военных действий — о чем мало кто знал в Израиле. Дивизия Пеледа остановилась для отдыха и переформирования, а дивизия Ланера продолжила наступление. Примерно к двум часам дня, через четверо суток после начала сирийского вторжения, в пределах Пурпурной линии, обозначающей границу прекращения огня 1967 г., вряд ли можно было найти хотя бы один сирийский танк в боеспособном состоянии. На обочинах дорог, по которым наступали израильтяне, оставалось 867 подбитых танков противника, более 3 тыс. бронетранспортеров, сотни противотанковых пушек, горы прочей боевой техники. Сирийское командование бросило в наступление против Израиля все свои ресурсы, имея несомненное преимущество в живой силе и технике — не говоря уже о факторе внезапности; и вот теперь цвет их вооруженных сил был разбит, искорежен и разбросан по всей территории Голанских высот.

Схватка покровителей

Египетская военная кампания вышла далеко за пределы района боев в зоне Суэцкого канала. Боевые действия распространились более чем на тысячу миль к югу от Суэца, до Баб-эль-Мандебского пролива, находящегося между восточным выступом Африканского континента и юго-западной оконечностью Аравийского полуострова и соединяющего Красное море и Индийский океан. Там египтяне арендовали у Народной Демократической Республики Йемен остров Перим, используя его с той же целью, с какой Насер использовал Шарм-аш-Шейх в 1967 г. — то есть расположив там гарнизон, блокировавший движение судов, направлявшихся в израильский порт Эйлат. Тем самым Израиль оказался отрезанным от поставок иранской нефти, а транспортировка нефти, добываемой на промыслах Абу-Рудейса, стала слишком опасным делом; таким образом, израильтянам пришлось использовать стратегические нефтяные запасы и направлять танкеры в средиземноморские порты вокруг мыса Доброй Надежды. Все это представляло серьезную угрозу для экономики страны.

К этому времени военные действия на Суэцком полуострове и Голанских высотах стали приобретать международный резонанс и потребовали реакции Великих держав. США были готовы вмешаться в конфликт, и уже через два часа после начала арабских наступательных действий Вашингтон призвал к прекращению огня и возвращению сторон к положению до 6 октября. Правда, Государственный секретарь США Генри Киссинджер не особо надеялся, что египтяне или сирийцы, добившись успехов на первом этапе, согласятся на прекращение огня и возврат на предыдущие позиции. Не оставил никаких сомнений по этому поводу и сам Садат, встретившийся вечером 6 октября с послом Великобритании в Каире. Египетский президент подчеркнул, что единственный приемлемый вариант прекращения огня мог быть основан на претворении в жизнь Резолюции ООН № 242 (в той интерпретации, которую давали этому документу арабские страны). Если арабы и были заинтересованы во вмешательстве ООН, то разве что на уровне Генеральной Ассамблеи, созвать которую в кратчайшие сроки не представлялось возможным — не говоря уже о том, что в рамках этого международного форума страны афро-азиатского блока имели значительное численное превосходство.

Впрочем, у Египта и Сирии не было никаких оснований опасаться решения Совета Безопасности. По просьбе США Совет собрался 8 октября на заседание, длившееся менее часа, и не принял никакого решения; затем заседание было возобновлено на следующий день, прошло в бесполезных дебатах и также не дало никаких результатов. Представитель США Джон Скали потребовал прекращения огня и безотлагательного возвращения войск на позиции 6 октября. Усилия эти, впрочем, как и предполагал Киссинджер, оказались тщетными. Франция и Великобритания, открыто потворствуя арабам (Гл. XXV. Израиль снова в изоляции), выступили с требованиями, согласно которым стороны конфликта должны были оставаться на местах, занимаемых ими на момент прекращения огня. Представитель СССР Я. А. Малик пошел еще дальше, решительно поддержав условия прекращения огня, выдвинутые арабскими странами, — речь шла о полном отходе Израиля к границам до 1967 г. Он обрушился с критикой на “грязную политику и варварство” израильских лидеров, охарактеризовав правительство Израиля как гнездо “кровожадных гангстеров”. На этом Совет, чьи действия были парализованы вследствие тупиковых позиций, занятых СССР и США, прекратил свои заседания, которые возобновились уже в период между 12 октября и 21 октября. Пока что и Москва, и арабы были вполне удовлетворены отсутствием прогресса в сфере дипломатии. Они полагали, что время работает против Израиля.

Между тем, поскольку военная ситуация отчасти стабилизировалась к 10 октября — на Голанах Израиль вернулся на свои довоенные позиции, а египетские войска понемногу продвигались на восток от Суэцкого канала, — Киссинджер переменил свою политическую линию и предпринял попытку убедить израильтян, чтобы те согласились на прекращение огня при условии, что стороны конфликта должны будут оставаться на местах, занимаемых ими по состоянию на момент прекращения военных действий. Сначала Израиль с возмущением отверг такое предложение. Но через два дня израильтяне обратились с просьбой о безотлагательной военной помощи (Гл. XXIV. Схватка покровителей), и Киссинджер решил, что ему удастся настоять на своем. На следующий день Голда Меир, выступая по телевидению, дала понять, что израильтяне готовы приступить к переговорам, если арабские страны согласятся на прекращение огня. И тут сомнения возникли у советской стороны: смогут ли сирийцы удержаться на занимаемых ими позициях и сумеют ли египтяне продвинуться еще дальше в глубь Синая? Киссинджер надеялся, как ему дал понять А. Ф. Добрынин[256], посол СССР в США, что Садат (с одобрения Москвы) может в конце концов согласиться на предложение о прекращении огня, при том условии, что стороны останутся на местах по состоянию на момент прекращения военных действий. Но Садат на это не согласился. После первых дней войны он ощущал себя на вершине успеха. И вышло так, что, сам того не подозревая, он этим отказом лишил себя плодов своей победы.

Тем временем Советский Союз всячески демонстрировал, что решительно настроен на то, чтобы обеспечить арабам сохранение уже завоеванного к тому времени на полях сражений. Когда председатель Революционного совета Алжира Хуари Бумедьен[257] прибыл 9 октября с визитом в Москву, министр обороны СССР маршал А. А. Гречко публично призвал все арабские страны оказать помощь Египту и Сирии живой силой и транспортными средствами. Гречко вообще зашел очень далеко, заявив, что арабские армии не должны останавливаться, даже когда они пересекут границы с Израилем 1967 г. В то же время газета “Правда” выступила с призывом к арабским странам в самой полной мере использовать нефтяную блокаду и даже изъять свои многомиллиардные вклады из западных банков. Впрочем, военная помощь, оказываемая Советским Союзом, значительно превосходила всю его дипломатическую и моральную поддержку. У восточных берегов Средиземного моря находилось впечатляющее число кораблей ВМС СССР, и под их защитой одно за другим входили в порты Александрии и Латакии и вставали под разгрузку советские суда, оправившиеся в путь еще задолго до начала египетско-сирийского наступления и доставившие тысячи тонн оружия и боеприпасов. Кроме того, 9 октября началась переброска вооружений по воздуху. С авиабаз, расположенных в Венгрии, гигантские транспортные самолеты Ан-12 доставляли на военный аэродром около Пальмиры, к северо-западу от Дамаска, танки, артиллерийские орудия и истребители в частично демонтированном виде. Транспортные самолеты дальнего действия Ан-22 “Антей” совершали рейсы из СССР в Каир. К 12 октября перевозки достигли своего пика, и каждый час садилось 18 самолетов. В период 9-22 октября в среднем прилетало 30 самолетов в день.

Как беззастенчивость, так и масштабы советского вмешательства стали буквально потрясением для Госсекретаря США Генри Киссинджера. Бывший профессор Гарварда пользовался репутацией архитектора разрядки; это был человек, который обеспечил участие СССР в прекращении Вьетнамской войны, организовал переговоры об ограничении стратегических вооружений (ОСВ)[258], заложил основы “новых и конструктивных отношений” с Москвой и Пекином. Переоцененные в свое время, эти достижения предстали в истинном свете именно тогда, когда Советский Союз принялся активно раздувать пламя ближневосточной войны. В Кремле были твердо уверены, что если Садат и Асад продолжат военные действия после 12 октября, им больше не придется сталкиваться с Израилем на поле боя. Москва поставила на карту свой престиж и доверие к себе.

Однако то же самое можно было сказать и про Вашингтон. Теперь, когда президент США увяз в Уотергейтском скандале, многое зависело от действий Киссинджера. Ранее, будучи советником президента по вопросам национальной безопасности, Киссинджер старался по возможности занимать сдержанную позицию в ближневосточных делах. Отдавая себе отчет в том, что его личная точка зрения, как еврея, достаточно уязвима, он предпочитал передоверять вопросы арабо-израильских отношений Госдепартаменту. Впрочем, он никогда не скрывал своего мнения относительно того, что у США имеются “исторические обязательства” перед Израилем и что обеспечение безопасности Израиля — в интересах США. В конечном итоге ведь именно он, а не Госсекретарь США Роджерс в 1970 г. убедил Никсона продать “Фантомы” Израилю. И в сентябре того же года, во время сирийского вторжения в Иорданию, Киссинджер оказался более действенным политиком, чем Роджерс. Он спросил генерала Ицхака Рабина, бывшего тогда послом Израиля в Вашингтоне, обеспечит ли правительство Голды Меир поддержку иорданцам. Рабин ответил утвердительно. И вот в рамках этой негласной договоренности были организованы крупномасштабные маневры израильских танковых частей вблизи иорданской границы, а корабли Шестого флота США вполне недвусмысленно подошли к восточному берегу Средиземного моря. Ободренный этой демонстрацией американо-израильской мощи, король Хусейн начал решительную контратаку против сирийских частей. Танковые войска и ВВС Иордании нанесли значительный урон сирийским танкам и вытеснили захватчика за пределы страны (Гл. XXII. Усиление арабского сопротивления). Кризис закончился. Киссинджер и Рабин обменялись рукопожатиями. С тех пор израильтяне прониклись доверием к Киссинджеру.

Это доверие подверглось серьезному испытанию в дни Войны Судного дня. Получив информацию о крайне неблагоприятном развитии событий, посол Израиля в США Симха Диниц[259] обратился 8 октября к Киссинджеру с просьбой о военной помощи. Он напомнил Госсекретарю о том, что Голда Меир согласилась не наносить упреждающего удара по противнику, и эта сдержанность стоила Израилю больших потерь в живой силе и технике; теперь Израилю жизненно необходимы поставки вооружений, в первую очередь истребителей, танков и артиллерийских боеприпасов. Киссинджер положительно отнесся к сказанному, но его реакция была очень осторожной. Ему вовсе не хотелось вызывать ответную реакцию Советского Союза или арабских нефтедобывающих стран. Он знал также, что общественное мнение в стране противится новой вовлеченности США в зарубежные дела. Более того, Джозеф Сиско и другие эксперты ближневосточного отдела Госдепартамента высказывались в пользу невмешательства в ситуацию на Синайском полуострове: Египет был основной страной региона, от которой зависело, быть ли миру на Ближнем Востоке, и, после того как он восстановил свою воинскую честь, не следовало способствовать его новому унижению. Киссинджер с пониманием отнесся к этим рассуждениям и аргументам.

Но наряду с этим Госсекретарь располагал достоверной информацией о проблемах Израиля, в частности о значительных потерях авиации, вызванных огнем советских ракетных установок ЗУР-6. Еще 8 октября Киссинджер дал разрешение на отправку (самолетами компании Эль-Аль) боеприпасов и запчастей с авиабаз США. На следующий день они вместе с президентом приняли решение о пополнении боевых сил авиации Израиля. А вскоре стала поступать информация о поставках советского оружия — и не только морским путем. Американская станция радиотехнической разведки на Кипре сообщила о регулярных перебросках советских вооружений по воздушному мосту в Сирию. Появились донесения о том, что СССР подстрекает другие арабские страны, призывая их приять участие в военных действиях. В свете всех этих новостей Киссинджер принял 11 октября принципиальное решение: необходимо воспрепятствовать действиям Советского Союза на Ближнем Востоке, и не только ради безопасности Израиля, но и для того, чтобы продемонстрировать силу США в этом регионе. Значительные поставки американского оружия помогут Израилю повернуть ход войны, восстановят баланс вооружений и тем самым обеспечат Вашингтону возможность оказывать дипломатическое влияние в ходе послевоенных переговоров. Необходимо было продемонстрировать всем арабским странам, что никто не в состоянии одержать победу в регионе, пользуясь исключительно советской поддержкой.

И вот к ночи 12 октября Никсон лично дал распоряжение Пентагону начать переброску американских вооружений в Израиль воздушным путем. Какова бы ни была позиция Министерства обороны США по этому вопросу, выполнение президентского приказа началось незамедлительно. На следующее утро первые “Фантомы” вылетели в Израиль, с дозаправкой на Азорских островах. С военных аэродромов в Нью-Джерси и Делавере стартовали военно-транспортные самолеты большой дальности С-130 “Геркулес” и С-5 “Гэлэкси” с грузом боевой техники, включая танки, запасные танковые трансмиссии, бомбы, снаряды, вертолеты, системы радиоэлектронного подавления средств ПВО; воздушный мост работал в круглосуточном режиме. Когда первые американские самолеты 14 октября заруливали на стоянку в аэропорту Лод, их пилотов приветствовали девушки — военнослужащие Армии обороны Израиля с букетами цветов. Доставленные грузы немедленно переправлялись к местам боев. В таком режиме, за период с 14 октября по 14 ноября, Соединенные Штаты организовали 566 рейсов и перевезли 22 тыс. тонн различных видов вооружений. Кроме того, были осуществлены и поставки морским транспортом. В общей сложности США поставили Израилю вооружений на сумму 825 млн долларов, не считая затрат на транспортировку. Никсон 19 октября запросил у конгресса ассигновать 2,2 млрд долларов для покрытия этих расходов, а также в счет последующей военной помощи Израилю — “с тем, чтобы сохранить баланс сил и тем самым обеспечить стабильность положения на Ближнем Востоке”. Упоминание относительно “баланса сил” было более чем уместным. Военная помощь США способствовала перелому хода военных действий.

Стабилизация ситуации и контрнаступление

Результаты проведенной наконец-то, хотя и с запозданием, полной мобилизации стали очевидными прежде всего на Северном фронте. К 9-10 октября израильские войска уже оттеснили сирийцев за старую линию прекращения огня. Тем не менее Элазар подчеркнул, что нельзя дать Сирии возможность прийти в себя и воспользоваться новым оружием, продолжавшим поступать из СССР, и уж тем более не следует упускать шанс нанести своему северному врагу решающий удар. Таким образом, вечером 10 октября в Генштабе было принято решение проникнуть не меньше чем на 12 миль за Пурпурную линию (линию прекращения огня 1967 г.) и тем самым полностью исключить сирийскую опасность. Кабинет министров одобрил это решение. Генерал Хофи, не теряя времени, отдал приказ о начале наступления от границы северного сектора Голан, откуда расстояние до Дамаска по прямой являлось кратчайшим. Дивизия Ланера должна была двигаться по шоссе Кунейтра—Дамаск, причем танкисты Бен-Галя — на острие клина. Час “Ч” был назначен на на следующий день, на одиннадцать утра.

Тем временем израильские технические подразделения спешно ремонтировали вышедшие из строя танки. Был восстановлен боевой потенциал нескольких бригад, в том числе и бригады Барака, потерявшей значительную часть техники, не говоря о потерях 90 % взводных командиров. Теперь заметно возросли и боевая мощь, и моральный дух израильских частей.

Главной оперативной задачей стал безопасный проход по холмистой и поросшей лесом местности, через минные поля. Седьмая танковая двигалась точно по графику. Первое сопротивление оказала марокканская танковая бригада, но ее удалось с легкостью рассеять. Столкновение с сирийскими частями потребовало более значительных усилий, но танки и пехота Лане-ра, вбив клин в оборону противника, продолжили движение по шоссе в направлении Дамаска. Меньше чем через сутки сирийское командование стало проявлять признаки паники, а руководство страны обратилось с отчаянными призывами о помощи ко всем странам арабского мира.

Угрозы, которые прозвучали из Москвы, отразили степень паники, царившей также и в советском руководстве: “Советский Союз не может оставаться безразличным к преступным действиям израильской армии”. Посол Добрынин в Вашингтоне 12 октября проинформировал Киссинджера о том, что две советские воздушно-десантные дивизии находятся в состоянии боевой готовности для переброски в Дамаск с целью защиты города. (Собственно говоря, израильская разведка уже доложила, что штабным офицерам этих дивизий предоставлены рабочие помещения в здании сирийского Генштаба.) Американский ответ был твердым и решительным. С одной стороны, в поддержку Шестому флоту были направлены дополнительные соединения ВМС США. С другой же стороны, Киссинджер в категорической форме заявил израильскому послу Диницу, что израильские войска должны остановить свое продвижение. Впрочем, этот запрет был излишним — правительство Меир и без того уже приняло решение не идти на риск штурма сирийской столицы, тем более что Дамаск сам по себе не имел никакой военной значимости. Вместо этого Ланер, преодолевая сопротивление противника, овладел дорогами, ведущими к Дамаску; в ходе боев были уничтожены две иракские танковые бригады. Тем временем баасистский режим, не зная о планах Израиля, продолжал свои отчаянные призывы о помощи. И такую помощь они в известном смысле получили — от Иордании.

Король Хусейн не ожидал подобного развития событий. Хашимитский правитель не рисковал ввязываться в полномасштабные военные действия — разве что израильтяне форсируют Иордан или подвергнут бомбардировкам иорданские города. Кстати, Израиль, в отличие от ситуации в 1967 г., практически не имел никаких войск на своей восточной границе. Не располагая этой информацией, Хусейн решил 13 октября начать военные действия — хотя и не напрямую и в ограниченных масштабах. Он отдал приказ Четвертой танковой бригаде не атаковать израильские позиции, а двигаться в северном направлении с целью усиления арабских частей на сирийском фронте. Через три дня иорданские танки вступили в боевое соприкосновение с израильтянами и понесли серьезный урон от превосходящих их в тактическом отношении израильских танкистов. На следующий день иорданцы еще раз вступили в бой, поддерживая с фланга атаку иракских танков — в результате и те и другие понесли значительные потери. Израильское командование решило не делать иорданские неудачи достоянием гласности — было известно, что Хусейн, в целом приверженец умеренной политики, был втянут в войну против своей воли. Разумнее было не подрывать его авторитет — тем более что на Восточном и Западном берегах Иордана по-прежнему царили мир и спокойствие и мосты через реку были открыты в обоих направлениях.

К 18 октября бригада Пеледа контролировала равнинную местность, простиравшуюся вплоть до окраин Дамаска, и израильские танки отделяло от города расстояние всего в 22 мили. Пригороды Дамаска находились в пределах досягаемости огня израильской артиллерии. На этой удобной позиции можно было закрепиться и перегруппироваться. Несмотря на то что сирийцы ежедневно пытались контратаковать израильтян, те не предпринимали никаких действий по захвату Дамаска. А ночью 20 октября Хофи отдал приказ о взятии вершин Хермона. Парашютисты-десантники были переброшены вертолетами для организации атаки на сирийские позиции, в то время как бойцы бригады Голаны должны были отвоевать станцию радиолокационного наблюдения, оставленную израильтянами в первые часы войны. Вертолеты с десантниками взлетели в два часа ночи 21 октября. Им предстояло продвинуться на расстояние в пять миль под огнем сирийской артиллерии. Сирийцы прекратили сопротивление к ночи, и на рассвете 22 октября гребень горы был захвачен израильтянами. Тем временем бойцы бригады Голаны с большим трудом продолжали свое движение по трем направлениям при поддержке пяти танков. Им противостояли сирийские коммандос, укрывшиеся в хорошо оборудованных окопах и имевшие стрелковое оружие с прицелами ночного видения. Израильтяне несли тяжелые потери, но неуклонно шли вперед. К десяти утра они захватили высоту, на которой была расположена станция радиолокационного наблюдения; победа далась дорогой ценой: 41 человек был убит и 100 ранено. Эта операция вернула Израилю его “зрение”.

Успешные боевые действия вели и другие рода войск Израиля. Как только началась война, был полностью мобилизован личный состав ВВС. Нельзя не признать, что план боевых действий авиации не предусматривал мер тактическо-оборонительного характера на тот случай, если противник будет форсировать Суэцкий канал по всему фронту. Кроме того, пилоты не имели достаточных сведений относительно плотности огня и дальнобойности советских установок ЗУР, бывших на вооружении египетских сил ПВО. Вследствие этого суммарные потери Израиля составили 114 самолетов, то есть порядка 20 % всех истребителей-бомбардировщиков Израильских ВВС, что более чем вдвое превышало число сбитых израильских самолетов в Шестидневную войну. Однако боевые потери были, в относительном выражении, меньше, чем в 1967 г., поскольку общее число боевых вылетов в 1973 г. было значительно больше. Несмотря на потери, ВВС обеспечили Израилю — включая значительную часть Синайского полуострова и Голанских высот — надежную защиту от воздушных налетов противника. Не менее 450 арабских самолетов было сбито в воздушных боях, и еще 48 самолетов уничтожили средства противовоздушной обороны. Израильтяне потеряли в воздушных боях 20 самолетов. Ближе к концу войны случалось, что сирийцы и египтяне бросали в бой практически все имевшиеся у них самолеты, и в такие дни их суммарные потери достигали численности целой эскадрильи. Сбитый арабский самолет обычно означал гибель летчика и штурмана (в отличие от 1967 г., когда большинство арабских самолетов было уничтожено прямо на аэродромах), и нехватка обученного летного персонала ощущалась арабами на протяжении еще многих лет.

Израильские ВМС особенно хорошо проявили себя во время октябрьских боев. В 1967 г. вооружение израильских судов было несовершенным, а их участие в боевых действиях минимальным. Но, возможно, именно вследствие столь незначительных успехов военный флот стал единственным родом войск Израиля, который готовился к следующей войне без оглядки на прошлое. Уделив ключевое внимание электронным системам вооружений и тактической маневренности, ВМС после 1967 г. приступили к созданию принципиально нового флота, основой которого стали быстроходные ракетные катера. Большинство этих судов было построено во Франции (и тайно уведено оттуда, несмотря на французское эмбарго, наложенное по следам Шестидневной войны), но впоследствии катера стали строиться на израильской верфи; все корабли имели на вооружении израильские противокорабельные ракеты “Габриэль”. Как и ВВС, ВМС были полностью мобилизованы в октябре 1973 г., и утром 6 октября контр-адмирал Биньямин Телем вывел весь флот в море. Сразу же после начала военных действий оперативное соединение в составе пяти ракетных катеров было направлено к берегам Сирии. Там, на выходе из порта Латакия, в ночь с 6 на 7 октября, они вступили в бой с тремя сирийскими ракетоносцами. Обе стороны открыли беглый огонь, и после получасового боя все три сирийских корабля были потоплены. Стало ясно, что после 1967 г. израильские специалисты сумели разработать средства радиоэлектронного подавления систем управления противокорабельными ракетами советского производства “Термит”. В то же время израильские противокорабельные ракеты “Габриэль”, имевшие меньшую дальность, создавались как ракеты с предельно малой высотой полета над водной поверхностью, и помехи, создаваемые морскими волнами, дезорганизовывали работу советских средств радиоэлектронного подавления.

Той же ночью другое соединение ракетных катеров подошло к Порт-Саиду, и израильские моряки, потопив один египетский ракетоносец, обратили в бегство два других корабля. В ночь с 8 на 9 октября шесть израильских ракетных катеров обстреляли египетские береговые сооружения. Затем, вступив в бой с четырьмя египетскими ракетными катерами, они в течение получаса потопили три корабля противника. И в дальнейшем, на протяжении всего периода военных действий, израильские моряки непрерывно атаковали береговые сооружения Египта и Сирии — все более дерзко и практически безнаказанно.

Израильские сторожевые и ракетные катера обстреливали сирийские пристани и нефтехранилища, разрушали сирийские и египетские береговые батареи и даже взлетно-посадочные полосы сирийских аэродромов, атаковали и топили корабли противника. А 21 октября три израильских ракетных катера серии “Решеф” бесстрашно вошли в дельту Нила и неподалеку от Александрии уничтожили два египетских радиолокационных дозора. Военноморские силы Египта и Сирии были полностью деморализованы, и корабли противника опасались выходить за пределы акватории своих портов. Более того, когда египтяне блокировали Баб-эль-Мандебский пролив, израильтяне оперативно предприняли аналогичные меры в Суэцком заливе, препятствуя движению танкеров, направлявшихся в Египет. За время войны немногочисленный и быстроходный израильский военно-морской флот не только обеспечил надежную охрану торговых судов, следовавших в средиземноморские порты Израиля, но и нанес серьезный урон инфраструктуре сирийского и египетского побережья, а также потопил 19 арабских судов, в том числе и 10 ракетоносцев, не потеряв при этом ни единого своего корабля.

Перемена ситуации на Южном фронте

В тот самый день, и октября, когда израильские танковые части взломали линию сирийской обороны, Генштаб по инициативе Элазара принял решение сосредоточить теперь основные силы на Южном фронте. К этому времени на восточном берегу Суэцкого канала находилось уже 70 тыс. египетских солдат, и противник создал сильную линию обороны глубиной до шести миль. Все попытки атаковать египетский плацдарм 8 и 9 октября окончились для израильтян неудачно и привели к тяжелым потерям. Действуя согласно советской военной доктрине, египтяне готовились ко второй стадии операции, оперативно-тактическому прорыву. Вопрос был только в выборе времени. Начальник Генштаба Египта Шазли предлагал немедленно перевести все танковые войска с западного берега Суэцкого канала и начать движение двумя колоннами в глубь Синайского полуострова, в сторону Суэцкого залива. Военный министр Исмаил, однако, склонялся к более осторожному развитию событий. Он хотел расширить фронт и с этой целью отдал Шазли приказ усилить танковые и артиллерийские части; вопрос о новом наступлении министр предложил рассмотреть позже.

Тем временем генерал Гонен, командующий израильским Южным фронтом, избрал стратегию, зеркально отображающую египетский план, и с 9 октября решил вести войну на сдерживание противника, чтобы блокировать его попытки выйти к ключевым перевалам полуострова. Следующие несколько дней израильтяне использовали в своих интересах. По мере проведения мобилизации части пополнялись за счет призванных резервистов и одновременно проводился ремонт техники, поврежденной в ходе боевых действий. В период 9-13 октября дивизия Адана, которая вынесла основную тяжесть злополучной контратаки 8–9 октября, полностью восстановила свой численный состав. Колонны танков и бронетранспортеров начали прибывать не только из центра страны, но и с Голанских высот. Перед перевалами Митла и Гиди стала выстраиваться стена бронетехники.

Вместе с тем в намерения израильского Генштаба не входило завязнуть в трясине еще одной войны на истощение. Все планы военных операций, начиная еще с 1968 г., предусматривали быструю контратаку с форсированием Суэцкого канала и перенесение боевых действий на территорию Египта. На протяжении нескольких предыдущих лет Южным округом командовал Шарон, и он планировал именно такой порядок действий. Под его руководством создавалось оборудование для переправы и выбирались подходящие места на берегу. Одно из таких оптимальных мест было определено на стыке канала и Большого Горького озера. Озеро обеспечивало естественную защиту южного фланга амфибийных десантных сил, и здесь Шарон распорядился расчистить бульдозерами две дороги вдоль восточного берега Суэцкого канала. Тут же была сооружена площадка для стоянки техники, 150 на 400 ярдов, защищенная высоким земляным валом. Вся эта зона, предназначенная для накопления техники перед началом форсирования канала, получила название “Лагерь”. Насыпь вдоль берега канала в одном месте была более узкой, и Шарон собственноручно обозначил это место красными кирпичами — здесь должно было начаться форсирование канала.

В первые, тяжелые дни войны мало что могло быть сделано для претворения этого плана в жизнь. Но утром 6 октября Шарон был отозван из резерва и получил предложение возглавить поспешно сформированную дивизию из числа мобилизованных резервистов. После начала военных действий он возглавил участок фронта в районе Исмаилии, и 8–9 октября совместно с Аданом проводил неудачную контратаку на египетский плацдарм. Именно в ходе этой безуспешной операции один из батальонов дивизии Шарона оказался на перекрестке поблизости от стыка Суэцкого канала и Большого Горького озера. Хотя израильтяне и не вышли к берегу канала, разведка обнаружила нечто очень важное. По чистой случайности выяснилось, что между северным флангом египетской Второй армии и южным флангом Третьей армии генерала Бассела имелась брешь — прямо у “Лагеря”, сооруженного Шароном несколько лет тому назад.

Той же ночью 9 октября Шарон доложил об этом в Генштаб и попросил разрешения приступить к подготовке своей дивизии для незамедлительного форсирования Суэцкого канала. Гонен не дал на это согласия. Если, в дополнение к разгрому дивизии Адана, та же участь постигла бы части Шарона, ничто уже не смогло бы воспрепятствовать египетскому наступлению на Синае. Было также известно, что у египтян имеются в резерве на западном берегу Суэцкого канала две танковые дивизии и что в высшей степени желательно уничтожить их до переправы на восточный берег. Гонен, однако, настаивал на том, что эти резервные дивизии не следует атаковать на западном берегу, но следует позволить им переправиться через канал, где они окажутся без артиллерийской и ракетной поддержки, и тогда можно будет нанести по ним фронтальный удар. Шарон решительно возражал против такого плана. Помимо всего прочего, он не намерен был выслушивать возражения от Гонена, который еще каких-то три месяца тому назад был его подчиненным. Этот конфликт, принявший к тому же личный характер, не был решен до вечера 10 октября, когда на Южный фронт прибыл Бар-Лев в качестве специального “представителя” Элазара с особыми полномочиями. Бар-Лев, действуя от имени Элазара, также не поддержал идею форсировать Суэцкий канал. Продолжая спор и находясь уже на грани неподчинения приказу, Шарон собрался было обратиться прямо к Даяну, но на следующий день ситуация была разрешена благодаря действиям египтян.

Отвечая на отчаянные призывы Асада о помощи и с целью уменьшения израильского давления на разваливающийся Голанский фронт, военный министр Египта утром 11 октября отдал приказ о переправке остававшихся на западном берегу Суэцкого канала 500 танков на Синайский полуостров. Израильские военачальники сразу же согласились, что готовящееся наступление следует встретить фронтальным ударом и что египетские танки надо выманить за пределы зоны их ракетного прикрытия. Точно в соответствии с предположениями Элазара, Бар-Лева и Гонена, египтяне в течение следующих двух дней переправляли войска, включая танки, по понтонным мостам, начав тем самым подготовку ко второй стадии своего прорыва к перевалам Синайского полуострова. Израильтяне в это время активнейшим образом укрепляли свои позиции, передислоцировав 430 танков к западу от перевалов Гиди и Митла. Спустя недолгое время почти тысяча танков была сосредоточена в западной части Синая — больше, чем участвовало в битве при Эль-Аламейне 31 год тому назад. Наконец, на рассвете 14 октября, после девяностоминутной артиллерийской подготовки, египтяне начали движение на восток; острие атаки было направлено на перевал Гиди. Тяжелый бой продолжался полдня; за первые два часа действий было выведено из строя более 250 египетских танков. Когда египтяне попытались подключить к атаке пехоту, израильтяне уничтожили несколько сот бронетранспортеров. Более опытные израильские танкисты затем отрезали пути отступления одиночным египетским танкам, оторвавшимся от своих частей и пытавшимся выйти из зоны боя, и уничтожили еще 55 машин противника, потеряв при этом всего лишь несколько танков. Бой постепенно прекратился к трем часам дня. Израильтяне выиграли это танковое сражение, итог которого по значимости превзошел победу Монтгомери над Роммелем в 1942 г.

После этого Бар-Лев в полной мере занялся рассмотрением плана, предложенного Шароном. Вечером 14 октября вопрос был обсужден на заседании кабинета министров. Этой же ночью в Израиль прибыл первый американский военно-транспортный самолет “С-5”, и начал работать воздушный мост по переброске вооружений. Киссинджер тем временем вел переговоры о прекращении огня, пытаясь оказать нажим на СССР — а там, в свою очередь, ожидали сведений из Каира относительно исхода танкового сражения. Учитывая развитие событий, израильтяне приняли решение не терять времени и немедленно переходить в наступление. В десять вечера Эла-зар и Бар-Лев одобрили план форсирования Суэцкого канала, назначив операцию на следующий вечер и поручив Шарону представить детальный оперативный план. Согласно этому плану, дивизия Адана должна была с боем пробиваться к району переправы, выходя на “Лагерь” с севера и одновременно осуществляя отвлекающий маневр. Батальоны Шарона начинали переправу первыми, а за ними следовала основная часть дивизии Адана. Предложенный план получил одобрение, и 15 октября, в семнадцать часов, пехота и саперы начали движение от Тасы в направлении Суэцкого канала. В это же время одна из танковых колонн Адана начала отвлекающую атаку в северном направлении, в сторону Исмаилии. Благодаря этому бою удалось отвлечь египетскую Двадцать первую танковую дивизию в направлении дороги Таса—Исмаилия.

Тем временем, в сгущающихся сумерках, солдаты Шарона двинулись в юго-западном направлении, потом в западном, пробираясь по песчаным дюнам к Большому Горькому озеру. Они прошли сквозь брешь между Второй и Третьей египетскими армиями. И тут, когда основная часть оперативной группы Шарона находилась уже на расстоянии нескольких сот метров от Большого Горького озера, она была неожиданно встречена сильным огнем египтян. Начался ожесточенный танковый бой, которому суждено было продолжаться в течение следующих двух дней. Хотя одной из колонн Шарона удалось выйти во фланг египтянам на дороге Таса, прорвавшись к “Лагерю” по самому берегу Суэцкого канала, основные подразделения Шарона не смогли переправиться через канал и присоединиться к передовым частям, тем более что в наступившей темноте первоначальная схема движения оказалась безнадежно нарушенной. Тогда Шарон решил не ждать установки понтонного моста, а переправляться, как он и планировал на самой ранней стадии разработки операции, с помощью надувных резиновых плотов и малых понтонов. К девяти вечера 200 десантников поплыли через канал и, не замеченные противником, благополучно добрались до западного берега.

Главные трудности ждали израильтян не на западном, а на восточном берегу. Здесь следовало расширять зону переправы, то есть место, где должны были монтироваться понтонные мосты. К несчастью, египтяне устроили в этой зоне несколько засад и одну, наиболее значительную, — в двух милях от намеченного места переправы, на территории бывшего японского сельскохозяйственного центра, известного в Израиле как Китайская ферма. Укрепившись на Китайской ферме и имея в своем распоряжении танки и артиллерийские орудия, египтяне вели непрерывный огонь и не давали возможности частям Шарона продвигаться к назначенному месту. С восходом солнца 16 октября египетская артиллерия повела прицельный огонь по грузовым платформам, на которых доставлялись части мостов. Лишившись возможности использовать понтоны, израильские саперы принайтовили танки к баржам и принялись медленно перевозить их через канал. К девяти утра западного берега достигли всего 30 танков и 2 тыс. человек. В это время, с самого рассвета, две израильские танковые бригады, которые также должны были принять участие в форсировании канала, вели яростный бой на подходе к зоне переправы — танки обеих противоборствующих сторон находились буквально на расстоянии десятков метров один от другого. Ракеты, запускаемые с территории Китайской фермы, препятствовали подходу израильских подкреплений. Как ни невероятно это звучит, но египтяне не осознали смысла израильской десантной операции в районе “Лагеря”— они полагали, что это всего лишь попытка выбить их с захваченного плацдарма. Тем не менее, по всем общепринятым военным нормам, попытка Шарона закрепиться на западном берегу окончилась неудачей. Операцию начинала бригада, а через 14 часов через канал переправился всего лишь неполный батальон и незначительное число танков. Не удалось навести ни единого моста. Если бы египтяне атаковали “Лагерь” достаточными силами, да еще и с использованием танков, ситуация была бы еще хуже.

Сам же Шарон, однако, излучал оптимизм. Будучи в числе тех, кто перебрался на западный берег, он обнаружил, что египетские части в районе переправы находятся в состоянии полного замешательства — никто не ожидал от израильтян действий подобного рода. Высшее военное руководство Египта, получив информацию о том, что некоторое количество танков и ракетных установок было уничтожено на западном берегу, предположило, что речь идет о рейде небольшого по численности израильского подразделения. Генералы Генштаба заверили Садата, что для тревоги нет особых причин. Тем более что Садату в тот момент было не до того — он принимал высокого, хотя и нежданного гостя. В Египет прилетел председатель Совета министров СССР А. Н. Косыгин. В Советском Союзе возникли опасения, что война достигла критической точки — после разгрома сирийцев на Голанах и израильской победы в танковом сражении 14 октября, и потому Косыгин 15 октября отправился в Каир, чтобы самому на месте разобраться в ситуации. Однако, несмотря на свою многочисленную команду ближневосточных военных советников и наблюдателей, московские гости ничего не знали о том, что израильские войска форсируют Суэцкий канал.

В сложившейся ситуации Шарон рассудил, что необходимо воспользоваться отсутствием реакции Каира на происходящее. Он решил, что переправит солдат и боеприпасы на плотах, лодках и вообще на всем, что может плавать, не задерживаясь ни для расширения зоны переправы на восточном берегу, ни для наведения мостов. К счастью, на следующий день, 17 октября, израильтяне стали одерживать верх в тяжелом бою за подходы к зоне переправы на восточном берегу. Дорогой ценой, ведя бои буквально за каждый метр, танкисты Адана постепенно стали оттеснять египтян от дороги к северному окончанию Большого Горького озера. С трудом удалось одержать верх над египтянами, засевшими на территории Китайской фермы. К восьми утра израильские танки пробились к берегу Суэцкого канала, буксируя первые понтоны моста. Через несколько часов удалось подвезти еще понтоны. Мост сооружался под сильным огнем, и израильские саперы несли большие потери. Несмотря ни на что, им удалось завершить свою работу. В полдень к зоне переправы совершила попытку прорыва еще одна египетская танковая бригада, но ее атака была отбита. На протяжении дня было отбито еще несколько танковых атак. Наконец танки Адана начали переправляться на западный берег.

К этому времени в Каире осознали, что переправа израильских войск на западный берег — это не просто краткосрочный рейд и что речь идет о реальной опасности. У египтян на западном берегу оставалась одна-единственная мотопехотная дивизия и еще бригада десантников, охранявшая Каир. Генерал Шазли обратился с просьбой к Садату относительно отвода 200 танков из Синая. Президент колебался в течение 36 часов, прежде чем согласился пойти на такое унижение. Пока что Шазли приказал Второй и Третьей армиям совместно атаковать зону переправы на восточном берегу канала. Ситуация, однако, уже стала необратимой — как на восточном, так и на западном берегу. На восточном берегу израильские подкрепления расширили проход к зоне переправы. На западном берегу 150 танков Адана, переправившиеся туда к наступлению темноты 18 октября, приступили к систематическому уничтожению египетских ракетных батарей, благодаря чему в сети ПВО образовались прорехи. Этим немедленно воспользовались израильские ВВС, обеспечивая тактическую поддержку наземных войск на обоих берегах канала и нанося значительный ущерб противнику. К двадцати трем часам 18 октября был готов второй понтонный мост через канал и сразу было налажено снабжение войск. Две танковые бригады дивизии Шарона, переправившись на западный берег, двинулись в южном направлении, уничтожая на своем пути ракетные батареи ПВО и отдельные встречающиеся танки, а также временные оборонительные сооружения.

В СССР проявляют беспокойство

На протяжении более чем недели военных действий в Советском Союзе наблюдали за развитием событий на Ближнем Востоке со все большим и большим беспокойством. Наконец, 12 октября, Москва выступила с первым демаршем, что вызвало немедленную реакцию США, и корабли Шестого флота получили приказ подойти ближе к берегам Сирии (Гл. XXIV. Стабилизация ситуации и контрнаступление). Затем, 15 октября, как уже было сказано, в Каир вылетел Косыгин для срочных переговоров с Садатом; советский руководитель пробыл в Египте до вечера 18 октября, проведя с Садатом пять продолжительных бесед. Согласно информации югославского телеграфного агентства ТАНЮГ, Косыгин представил египетскому президенту план окончания военных действий из четырех пунктов. Его условия предусматривали прекращение огня при условии, что стороны конфликта остаются на местах, занимаемых ими по состоянию на момент прекращения огня; отход Израиля к границам 1967 г., при незначительных изменениях; созыв международной мирной конференции для проведения переговоров об окончательном урегулировании ближневосточного конфликта; и — самое важное — предоставление “гарантий” по всем пунктам соглашения, включая прекращение огня, со стороны СССР и США.

Однако если Москва, с таким запозданием, предлагала прекращение огня, то Израиль, перехватив инициативу, вряд ли стремился закончить военные действия. Надо подчеркнуть, что и Садат упорствовал во время первых бесед с Косыгиным, все еще не осознавая серьезности своего положения. Тем временем израильское наступление набирало темпы. Уже Третья танковая дивизия, под командованием генерала Кальмана Магена, углубилась на 16 миль на территорию Египта. И лишь к 18 октября Садат понял, что означает для Египта развитие израильского контрнаступления. Тогда он задал Косыгину весьма существенный вопрос: а что будет, если Египет согласится на прекращение огня, а Израиль — нет? Косыгин заверил египетского президента, что Москва готова самостоятельно обеспечить прекращение огня. После этого Садат парафировал советское предложение. Через два часа Косыгин вылетел в Москву. Теперь ему предстояло получить согласие США.

Той же ночью 18 октября Добрынин представил Киссинджеру советское предложение о прекращении огня, предусматривающее отход Израиля со всех контролируемых территорий, включая Иерусалим. Такая инициатива, безусловно, была обречена на провал, и Киссинджер отверг ее. На следующее утро, однако, Добрынин передал Киссинджеру приглашение Брежнева немедленно прилететь в Москву “для неотложных консультаций”. Ясно было, что невозможно игнорировать едва завуалированную советскую угрозу решить ближневосточный вопрос в одностороннем порядке. Как сказал Киссинджер Никсону, ситуация представляется “смертельно опасной”. Президент США согласился с ним, и Госсекретарь сообщил советской стороне, что вылетает на следующее утро. Отправляясь в Москву на рассвете 10 октября, Киссинджер вез с собой “доверенность” Никсона на подписание любого соглашения от имени президента США. Следует также подчеркнуть, что Киссинджер согласился сам лететь в Москву, вместо того, чтобы Громыко прилетел в Вашингтон, — тем самым он давал Израилю лишние 72 часа для расширения своего плацдарма в Египте.

Самолет Государственного секретаря приземлился в советской столице в девятнадцать тридцать по московскому времени, а через полтора часа Киссинджера уже вводили в кабинет Брежнева. В ходе первой продолжительной беседы Госсекретарь ознакомил советскую сторону с условиями прекращения огня (Гл. XXIV. В СССР проявляют беспокойство). Похоже, что у Брежнева не возникло возражений, и на следующее утро, 21 октября, была назначена вторая встреча, с участием советников и экспертов. Тем временем израильтяне не теряли времени даром. Они осознавали, что до принятия Советом Безопасности ООН резолюции о прекращении огня остается не более двух дней. Поэтому дивизии Магена и Адана полным ходом двинулись по тылам Третьей армии на западном берегу, уничтожая все запасы материальных средств. К этому времени был уже готов третий мост, что еще больше облегчило и ускорило доступ на западный берег, и израильтяне успели переправить туда более половины своих танков. Элазар и Бар-Лев рассчитывали ко времени прекращения огня взять под израильский контроль весь западный берег Суэцкого канала и тем самым полностью вытеснить египтян из Синая.

Тем временем Киссинджер, находясь в Москве и осознавая, что советская сторона не хуже его представляет себе обстановку в районе боев, занимался выработкой деталей соглашения о прекращении огня, которое должно было основываться, в качестве обязательного условия, на прямых переговорах между арабскими государствами и Израилем. СССР согласился на эти условия. В Израиле о результатах советско-американских переговоров узнали из послания, направленного Никсоном Голде Меир. Послание было получено в полночь 21 октября, когда кабинет министров Израиля проводил чрезвычайное заседание, и в нем Никсон со всей искренностью, но вместе с тем и с несомненной твердостью убеждал израильское правительство принять условия меморандума Киссинджера—Брежнева о взаимопонимании, в котором отражена позиция США по всем ключевым вопросам. Он подчеркивал, что в соглашении предусматривается формулировка требования Совета Безопасности ООН прекратить огонь при том условии, что стороны конфликта остаются на местах, занимаемых ими по состоянию на момент прекращения военных действий, и потому оно может быть принято Израилем с позиции силы — ведь ситуация на поле боя в конечном итоге изменилась в пользу Израиля. Тем временем американские поставки вооружений Израилю будут продолжены и после того, как Израиль согласится на прекращение огня. В заключение Никсон особо подчеркнул, что впервые и СССР, и Садат согласились с идеей прямых переговоров между сторонами конфликта, так что это соглашение является выгодным для Израиля, и упускать такой случай было бы неразумно. Всесторонне обсудив послание Никсона с членами своего кабинета, Голда Меир известила Вашингтон о согласии Израиля. Не теряя времени, Киссинджер дал указание сотрудникам Госдепартамента организовать созыв чрезвычайной сессии Совета Безопасности, и СССР присоединился к просьбе США.

Заседание Совета Безопасности состоялось утром 22 октября, и на нем единогласно (при одном воздержавшемся — КНР) была одобрена советско-американская резолюция о прекращении огня, при том условии, что стороны конфликта остаются на местах, занимаемых ими по состоянию на момент прекращения огня; резолюция должна вступить в действие не позднее двенадцати часов с момента ее принятия Советом. Эта Резолюция Совета Безопасности ООН № 338 призывала стороны конфликта “начать, немедленно после прекращения огня, выполнение Резолюции Совета Безопасности ООН № 242 (от 1967 г.) во всех ее частях”. Далее Резолюция № 338 требовала, чтобы “немедленно и одновременно” с прекращением огня начались переговоры между Египтом и Израилем “под соответствующей эгидой”, целью которых должно было стать установление “справедливого и прочного мира” на Ближнем Востоке. Строго говоря, израильская сторона с неодобрением восприняла ссылку на неоднозначную Резолюцию № 242, но одобрила следующий параграф, где нашли отражение основные достижения Киссинджера, благоприятные для Израиля. Помимо этого, в неофициальном порядке как США, так и СССР дали понять, что они приветствовали бы решение сторон относительно обмена военнопленными (этот вопрос имел особое значение для Израиля).

Таким образом, хотя резолюция Совета и помешала израильским военным довершить разгром египетской армии, в ее тексте было отражено военное превосходство Израиля. Что же касается прекращения огня, то Израиль согласился на это в тот же день. Такой же была реакция Египта и Иордании. Отвергли резолюцию самые воинственно настроенные страны, расположенные при этом вдалеке от района реальных боевых действий, — Ирак и Ливия. Сирия не реагировала на решение Совета Безопасности в течение двух дней; когда же, наконец, баасистское правительство в своем послании от 24 октября согласилось на прекращение огня, оно обусловило свое согласие требованием к Израилю “уйти со всех территорий, оккупированных в июне 1967 г. и ранее этого времени”. Израиль, в свою очередь, никак не отозвался на это заявление.

Кто с нескрываемым недовольством отреагировал на решение о прекращении огня, так это израильский Генеральный штаб. Армия была предельно близка к тому, чтобы нанести египтянам окончательное поражение — возможно, самое сокрушительное за всю историю четырех войн между этими странами. Оставалось крайне мало времени для того, чтобы предпринять неотложные действия на западном берегу Суэцкого канала, прежде чем соглашение о прекращении огня войдет в силу — 22 октября в восемнадцать пятьдесят по израильскому времени. На северном участке дивизия Шарона, продвигаясь по имеющей ключевое значение дороге Исмаилия—Суэц, столкнулась с сильным сопротивлением противника. Более удачливыми оказались Адан и Маген, чьи дивизии на южном участке, захватывая противника в клещи, двигались к месту слияния Суэцкого канала с Малым Горьким озером, чтобы затем нанести удар в направлении города Суэц. Хотя израильские танки и не дошли до Суэцкого залива, но в Третьей египетской армии ситуация к окончательному сроку прекращения огня выглядела следующим образом: боевые части отрезаны от основных источников снабжения, солдаты в беспорядке спасаются бегством, и 8 тыс. уже сдалось в плен, на западном берегу блокированы целые подразделения, а основная группировка на восточном берегу, 20 тыс. человек, находится в безнадежном положении.

В такой ситуации египетские коммандос и пехотные подразделения на южном участке восточного берега, игнорируя прекращение огня, совершили в ночь с 22 на 23 октября несколько нападений на бивачные расположения израильских танкистов в отчаянных попытках пробиться в расположение Третьей армии. После этого Гонен отдал приказ Адану и Магену продолжить движение на юг и еще плотнее сжать кольцо окружения. Танкисты с явным удовлетворением приступили к выполнению приказа. Начав последнее наступление в полдень 23 октября, бригада Адана прорвалась сквозь очаги сопротивления египетских танковых частей на юго-западе, намереваясь овладеть подъездными путями к городу Суэц. Аналогичным образом, атакуя, двинулись и резервисты Магена; они, прорываясь сквозь одиночные оборонительные сооружения египтян и преодолевая сопротивление вновь прибывшей марокканской части, вышли к порту Адабия, самой южной точке западного берега канала. Вскоре после полудня гарнизон Адабия сдался. Таким образом, Третья армия оказалась в кольце блокады, а израильские войска закрепились на берегу Суэцкого залива.

В то же время, на протяжении всего утра 23 октября, Садат выступал с отчаянными призывами к своим соотечественникам встать на защиту Каира, с оружием в руках и “не щадя своих жизней”. Впрочем, основные надежды он все-таки возлагал на советских руководителей, к чьей помощи он взывал с еще большим отчаянием, и те ответили на его призывы. Тем же утром 23 октября, после всего нескольких часов сна, Киссинджер (только что вернувшийся из Москвы и Тель-Авива, где он остановился на обратном пути для трехчасового совещания с израильским руководством) был разбужен в своей вашингтонской квартире звонком Добрынина. Советский посол пожаловался на многочисленные израильские нарушения соглашения о прекращении огня. Если израильтяне не отступят немедленно к линии прекращения огня по состоянию на 22 октября, предостерег Добрынин, то последствия могут быть “самыми серьезными”. Строго говоря, никто не мог с уверенностью сказать, где именно проходила эта линия 22 октября в восемнадцать пятьдесят и кто именно первым нарушил резолюцию Совета Безопасности. Тем не менее Государственный секретарь немедленно связался с послом Израиля Диницем и заявил, что Соединенные Штаты ожидают от Израиля “строгого и неукоснительного” соблюдения условий прекращения огня. Киссинджер осознавал, что в данном случае речь идет о значительно большем, чем просто нарушение перемирия. Если окруженная египетская армия будет отрезана от источников снабжения, это приведет к срыву договоренности о прекращении военных действий, за которым должны были последовать конструктивные переговоры. Это, в свою очередь, негативно скажется на репутации Киссинджера как посредника между сторонами ближневосточного конфликта.

К вечеру 23 октября Киссинджер с Добрыниным подготовили текст нового предложения о прекращении огня. Эта Резолюция, получившая номер 339, была принята Советом Безопасности вечером того же дня; в ней содержалось требование к Египту и Израилю прекратить военные действия с момента принятия документа и вернуться на позиции, которые стороны занимали по состоянию на 22 октября, в восемнадцать пятьдесят. Кроме того, Совет Безопасности санкционировал немедленное направление в район конфликта наблюдателей ООН, которые должны были следить за тем, как соблюдается прекращение огня. Тем не менее резолюция не решала проблему, связанную с определением точных позиций на момент прекращения огня. Боевые действия в южном секторе Суэцкого канала также не прекратились. Утром 24 октября автоколонна Красного Креста, направлявшаяся в расположение Третьей армии, была остановлена израильскими войсками у города Суэц. Полностью утратив присутствие духа, Садат обратился в Москву и Вашингтон с просьбой создать совместные советско-американские силы для наблюдения за претворением в жизнь резолюции о прекращении огня. Таким образом, уже в третий раз на протяжении менее чем двух десятилетий арабо-израильский кризис привел США и СССР на грань открытой конфронтации.

Последовательно проводя политику недопущения советских войск в ближневосточный регион, Киссинджер решительно отверг просьбу Садата. Однако в семь часов вечера 24 октября Добрынин позвонил Госсекретарю и проинформировал его, что Москва поддерживает идею создания группы наблюдателей из числа представителей Великих держав. Киссинджер снова ответил, что считает саму идею неприемлемой. Но в двадцать один двадцать пять последовал еще один звонок Добрынина, и на этот раз он произвел эффект разорвавшейся бомбы. Посол сообщил о полученном только что послании Брежнева Никсону. Это было короткое, в четыре параграфа, заявление, выдержанное в жестких тонах и обвинявшее Израиль в том, что он “бесстыдно бросает вызов Советскому Союзу и Соединенным Штатам”, нарушая положения резолюции ООН “целиком и полностью”. Далее Брежнев предлагал немедленно направить в Египет советский и американский контингенты, после чего заявлял: “Скажу откровенно: если в такой ситуации Соединенные Штаты не сочтут возможным действовать совместно с нами, мы будем вынуждены безотлагательно рассмотреть вопрос о принятии соответствующих мер в одностороннем порядке”. Речь, таким образом, шла о весьма вероятной угрозе полномасштабных военных действий Советского Союза по спасению Третьей армии. Если 20-тысячная армия будет разбита, это приведет к падению режима Садата и, по всей вероятности, к утрате советского престижа и авторитета в этой самой большой арабской стране.

Реакция Киссинджера была решительной и твердой. Он позвонил Никсону и порекомендовал немедленно объявить состояние военной готовности. Президент согласился. Согласился и Совет национальной безопасности США (СНБ); группа экспертов СНБ пришла к выводу о существовании “высокой степени вероятности” односторонних советских шагов того или иного рода. Таким образом, 24 октября в двадцать три тридцать во всех воинских частях США по всему миру была объявлена полная готовность вооруженных сил. В Средиземное море был направлен еще один авианосец. Шестьдесят тяжелых бомбардировщиков с авиабазы на острове Гуам были передислоцированы на аэродромы США, и личному составу Восемьдесят второй воздушно-десантной дивизии, базирующейся в Форт-Брэгге (Северная Каролина), была объявлена готовность к вылету. Киссинджер ничего не сказал Добрынину о принимаемых мерах, поскольку знал, что советские станции прослушивания перехватят этот радиообмен. Так оно и случилось, после чего кризис разрешился мгновенно и сам собой. В час дня 25 октября Брежнев дал указание Я. А. Малику, постоянному представителю СССР при ООН и в Совете Безопасности, больше не поднимать вопрос о создании советско-американских миротворческих сил. Затем Советский Союз согласился с американским предложением относительно того, что не следует включать представителей “большой пятерки” в состав миротворческих сил ООН. Эта формула была принята Советом Безопасности во второй половине дня 25 октября, и в Вашингтоне вздохнули с облегчением.

На следующий день Генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм[260] выступил с предложением об использовании 7 тыс. военнослужащих Чрезвычайных вооруженных сил ООН на протяжении шестимесячного срока, а также сообщил, что первый контингент, в состав которого вошли представители Австрии, Финляндии и Швеции из состава миротворческих сил ООН на Кипре, уже прибыл в Египет. Миротворцы были направлены на патрулирование зоны военных действий на всем протяжении Суэцкого фронта. Израильтяне тем временем продолжали бои до последнего момента, до самого начала второго прекращения огня 24 октября, предпринимая попытки захватить город Суэц (тщетные попытки, сопряженные с большими потерями). Когда же бои прекратились, дивизии Адана, Магена и Шарона прошли на 25 миль от Суэцкого канала в глубь египетской территории, заняв господствующее положение на западном берегу канала от Исмаилии до Суэцкого залива. На восточном берегу канала египетские силы были размещены вдоль “линии Бар-Лева” на глубину от трех до пяти миль, за исключением широкого коридора к северо-востоку от Большого Горького озера, находившегося в руках израильтян.

Израиль склоняется к уступкам

Хотя Никсон запросил у конгресса 19 октября ассигнования на сумму 2,2 млрд долларов для военной помощи Израилю, его аргументация сводилась к тому, что необходимо “сохранить баланс сил и тем самым обеспечить стабильность положения на Ближнем Востоке” — и эта аргументация прозвучала для Израиля как предупреждение: президент США ставит своей целью достижение оперативной паузы в военных действиях, за которой должен последовать ближневосточный дипломатический компромисс. К концу октября Никсон и Киссинджер недвусмысленно дали понять Израилю, что ожидают от него обеспечения доступа к частям Третьей египетской армии, которая после 21 октября оказалась отрезанной от поставок продовольствия и медикаментов. Садату было ясно, что судьба его солдат находится, главным образом, в руках американцев, тем более что Киссинджер дал понять, что не допустит их гибели. И в самом деле, Госсекретарь настойчиво требовал от израильской стороны разрешить подвозку продовольствия и медикаментов окруженным египтянам.

У израильтян же имелась своя система приоритетов. Разумеется, следовало сделать так, чтобы Садат, как это было сформулировано Голдой Меир, “в полной мере ощутил горький привкус своего поражения”. Но первоочередным для Израиля являлся вопрос возвращения на родину военнопленных. Киссинджер, во время своего краткого пребывания в Тель-Авиве по пути из Москвы домой, заверил израильских руководителей, что обмен военнопленными планируется произвести в течение 72 часов после прекращения огня. Но, зная о том, что после первого прекращения огня 22 октября израильские силы взяли египтян в более тесное кольцо окружения, Госсекретарь США поддержал требование Египта относительно необходимости пополнения запасов Третьей армии. Собственно говоря, особого выбора тут и не было: Каир отказывался даже обсуждать вопрос о военнопленных до тех пор, пока в расположение Третьей армии не будет допущен транспорт с предметами первой необходимости. Что касается военнопленных, то Израиль с самого начала военных действий ставил представителей Красного Креста в известность об арабских пленных; египтяне сообщали лишь о некоторой части пленных, сирийцы — вообще ни о ком. Арабы, значительно превосходящие по численности израильтян и менее чувствительные к вопросам жизни и смерти, давно поняли, что могут эксплуатировать уязвимость евреев в тех случаях, когда речь идет о взятых в плен военнослужащих. Согласно данным израильских правительственных структур, общее число военнопленных израильтян составляло не менее 400 человек, причем половина попали в плен в ходе действий на сирийском фронте. Было также известно о тех зверствах, которые творили сирийцы на Голанах. Там были найдены тела израильских солдат, застреленных в упор, с завязанными глазами и связанными руками. В Иерусалиме не решались даже предположить, что могло случиться с попавшими в плен на египетском фронте, — оставалось только надеяться, что их жизни не угрожает опасность.

Тем временем, 26 октября Третья египетская армия предприняла последнюю отчаянную попытку прорвать окружение. Под прикрытием артиллерийского огня ее танки атаковали израильские понтонные мосты к югу от Малого Горького озера. После трехчасового боя танки были отброшены от канала. Полностью деморализованные, египтяне начали в массовом порядке сдаваться в плен — и тут многие были убиты своими же товарищами, которые с западного берега канала открыли огонь по изменникам. Киссинджер связался напрямую с израильскими и египетскими представителями, и после четырехчасовых трехсторонних переговоров было достигнуто согласие, что колонна грузовиков Красного Креста с продовольствием и медикаментами будет пропущена в расположение Третьей армии. Для выработки детального плана офицеры обеих армий, при участии представителей ООН, собрались рано утром 27 октября у дорожного указателя “101 километр” на шоссе Суэц—Каир, в 63 километрах от Каира, на территории, занимаемой израильскими войсками на западном берегу Суэцкого канала. Египет представлял Абдаль Гани аль-Гамази, командующий Суэцким фронтом, Израиль — генерал Агарон Ярив, бывший начальник военной разведки. Переговоры были быстрыми и эффективными. Утром 28 октября первые грузовики колонны из ста машин, с сотрудниками ООН за рулем, были досмотрены израильскими военными и допущены на египетскую сторону. Отныне можно было не сомневаться, что солдатам Третьей армии не грозит гибель. Можно было не беспокоиться и за судьбу израильских военнопленных в Египте. И можно было надеяться, что военные действия между Египтом и Израилем не возобновятся.

Теперь стало возможным подвести предварительные итоги Войны Судного дня, рассмотреть ее военные уроки и последствия. Значительные потери Израиля в живой силе и технике были следствием ряда грубых ошибок.

Наиболее серьезной из них являлась концепция, согласно которой увеличение расстояния от границы до центральных районов само по себе могло заменить раннее предупреждение о нападении противника. Она привела к опасным просчетам в ходе оценки разведывательной информации. И когда, буквально в последнюю минуту, командование получило предупреждение о намерениях противника, малочисленные гарнизоны на линии прекращения огня 1967 г. не были усилены за счет проведения всеобщей мобилизации. Во всяком случае, вся израильская военная доктрина была ориентирована на нанесение быстрого контрудара. Командование не рассчитывало на ведение продолжительных боев. Не существовало планов экстренной переброски танков к местам боевых действий, а также не имелось достаточного количества транспортных средств для этой цели.

Война преподала израильским военным еще один урок: сухопутные войска не в состоянии действовать с достаточной эффективностью без полного превосходства в воздухе израильской авиации и без необходимой поддержки танковых частей. Противник научился нейтрализовать — во всяком случае, частично — силу этих родов войск благодаря применению зенитных и противотанковых управляемых ракет. Не будучи ориентированными на одновременное выполнение нескольких видов боевых задач, израильские танкисты атаковали позиции противника без поддержки минометным огнем и без подключения пехоты, что не позволяло им добиваться необходимых результатов. К тому же стрелковое оружие израильской пехоты не шло ни в какое сравнение с оружием советского производства, которое было на вооружении у арабских армий. Так, не имея приборов ночного видения, израильские десантники и коммандос были не в состоянии должным образом использовать преимущества своей профессиональной подготовки. Только один раз, отвоевывая станцию радиолокационного наблюдения, расположенную на горе Хермон, израильские десантники смогли в полной мере проявить свои возможности. Многие из названных недостатков объяснялись не только и не столько ослаблением дисциплины в Армии обороны Израиля, сколько отсутствием достаточного количества офицеров с большим опытом в составе высшего армейского командования. После 1967 г. ротация комсостава стала едва ли не самоцелью, и немало старших офицеров, прекрасно знающих свое дело, на пике их возможностей было отправлено в отставку.

Но имелась и другая сторона медали: сразу же после начала военных действий и офицеры, и рядовые на всех уровнях продемонстрировали высочайшие моральные качества, профессиональные навыки и личную храбрость. В конечном итоге именно эти свойства в самой полной мере компенсировали и грубые ошибки разведки, и недостатки общей подготовки вооруженных сил — в результате Армия обороны Израиля одержала в этой войне самую выдающуюся победу в своей истории. Следует особо подчеркнуть, что арабские армии, напавшие на Израиль, по численности живой силы и техники в общей сложности превосходили войска европейских стран НАТО, тогда как население Израиля, маленькой страны, не было готово к войне, не была проведена мобилизация. По советскому воздушному мосту арабским странам было доставлено в течение десяти дней 8 тыс. тонн вооружений — сверх того, что у них уже имелось; это были самые большие воздушные перевозки вооружений за всю историю — до тех пор, пока их не превзошли, пусть и начатые с опозданием, американские перевозки. Масштабы сражений в этой войне также были весьма значительны. В частности, танковое сражение в Синае 12–14 октября по числу участвовавших в нем танков уступало только битве на Курской дуге (сражению под Прохоровкой[261]) между советскими и немецкими войсками во Второй мировой войне. Израиль в Войне Судного дня — несмотря на внезапное нападение противника, ведение боевых действий на два фронта, безусловное преимущество противника в живой силе и в технике — выстоял; в конечном итоге его войска в Сирии прошли далеко за Пурпурную линию, а в Египте заняли плацдармы на западном берегу Суэцкого канала, более чем компенсировав захват египтянами “линии Бар-Лева”. Египтяне потеряли в этой войне 7700 человек убитыми в ходе боевых действий, сирийцы — 3500 человек. Израильтяне взяли в плен 9 тыс. человек, в том числе 8 тыс. египтян. Суммарные потери арабских войск составили порядка 2 тыс. танков и более 500 самолетов, а израильские — 804 танка и 114 самолетов.

Однако победа далась Израилю дорогой ценой. За 18 дней боев страна потеряла 2552 человека убитыми и более 3 тыс. человек ранеными, причем наибольшие потери пришлись на долю офицерского состава. Это были очень тяжелые потери для маленькой страны. На вершине горы Хермон полковник Аврагам Аялон, воевавший в бригаде Гивати с 1948 г., нашел после боя тело своего старшего сына. Генерал-майор Амос Хорев ночью, в окопе, на линии боев с Третьей египетской армией, разыскал своего погибшего зятя. Генерал Хаим Бар-Лев проводил инструктаж в штабе, когда ему сообщили о гибели его племянника. Немало семей потеряли несколько сыновей, потери были более тяжелыми, чем в 1967 г. А если говорить о потерях материальных, то к концу войны их еще не смогли в полной мере осознать. Четыре миллиарда долларов составили только потери оборудования и ущерб, нанесенный имуществу. Если к этому добавить потери, связанные со спадом производства и уменьшением экспорта вследствие мобилизации работников, то общая цифра достигала 7 млрд долларов — сумма, эквивалентная годовому ВВП Израиля.

Можно сказать, что достигнутая победа не вызвала особого энтузиазма у народа, привыкшего побеждать одним ударом, без промедления. Народ стал задавать вопросы — впрочем, не всегда в полный голос. Четыре жестокие и кровавые войны — и это на протяжении столь краткой истории государства, фактически на памяти одного поколения. Существует ли мирная жизнь и на что она похожа? Сколько же можно терпеть эти бесконечные мучения, уносящие и человеческие жизни, и ресурсы страны? Можно ли добиться хотя бы временной победы над противником, особенно после того, как Советский Союз дал явственно понять, что больше не допустит, чтобы арабам было нанесено решающее поражение на поле боя? Перспективы на будущее выглядели самым безрадостным образом. И вот теперь, в последнюю неделю октября, когда стихла стрельба и начинались переговоры относительно обеспечения поставок в расположение Третьей египетской армии, израильтяне со всей определенностью осознали: страна вступила в другую эпоху. В известном смысле этот переход обозначился в начале ноября, когда у восьмидесятисемилетнего Давида Бен-Гуриона, жившего в кибуце Сде-Бокер, произошел инсульт. Бывшего премьер-министра спешно доставили в иерусалимскую больницу Гадаса, где он, после двух с половиной мучительных недель, скончался 1 декабря. Всеобщие и самые искренние изъявления горя на его похоронах, равных которым не знала страна, несомненно означали, что народ оплакивал не одну только смерть старого льва.