Иван Змеевич и Краса Ненаглядная

Глава 12

И вот Ваня снова стоял у камня, на котором было начертано: «Направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — жену найдешь, прямо поедешь — головы не сносить». Почесав в затылке, он сказал:

— Вот и опять не знаю, какую дорогу выбрать. Но в посаде меня чуть на Весняне не женили. Зачем мне налево идти? Жениться пока рано.

Волк хмыкнул и сказал:

— Ох, и доверчивый ты, царевич, ох, и наивный. Разве что полезное на камне напишут? Камень, что забор.

— Все богатыри приезжали к этому камню… Вон и старик-гусляр Афтандил про него пел.

— Ладно, — согласился волк и махнул хвостом-щеткой, — советуйся с ним побыстрее, куда свернуть. Традиции предков — дело серьезное.

Ваня приложил к камню обе ладони и почувствовал прохладу, солнце не успело нагреть его. Как бы Ване хотелось услышать матушкин или отцов голос… Ведь всё время он только и жил, что их умом. Потом пользовался советами Ерошки, потом Краси, потом брата Дмитрия.

Волк топтался на месте, позёвывая.

— И кто только налево ходит? — спросил Ваня то ли волка, то ли камень, — нужно что ли кому-то женату быть? Пойду прямо. Раз я иду против Огненного Змея воевать, то значит это, что ждет меня там опасность и битва. Прямой путь — к острову Буяну!

— Прямо пойдёшь — убитым будешь? — повторил волк то, что было написано на камне, — воодушевляет. Это только на царевичей действует, или на волка тоже? Если что — я средство передвижения. Фольклорный элемент!

Ваня строго посмотрел и сказал:

— Уж больно ты болтлив, волче. Как говорил мой дядька Ерошка, изо рта идут все грехи: домысливание, оклеветание, отчаяние, роптание, шептание, зазрение, прекословие, празднословие, гнев.

Волк кивал и соглашался, и если бы он мог, то наверняка бы расплылся в широкой улыбке. Было по всему видно, что все перечисленные грехи его любимые.

— Так ты едешь, Ваня, напрямки?

— Еду!

Сел царевич на серого скакуна, и через мгновение и следа не осталось от них. Только ковыль распрямился и снова улегся под сильным налетевшим степным ветром.

Долго ли коротко ли, а тропинка кончилась, и уперлась в частокол. Царевич спешился и подошёл к воротам. Постучал колотушкой, висевшей на ржавой цепи. Видно, заезжали сюда не часто.

— Кто такие и откуда? — послышался скрипучий голос, а небольшое оконце в воротах отворилось, — калики перехожие или скоморохи поганые?

— Нет.

— Купцы продажные или мудрецы облыжные?

— Да нет же!

— Повытчики скаредные или нищие ненаедные?

— Открывай, болтун! Царский сын прибыть изволил! — гаркнул волче, и окошко на двери захлопнулось. «Староста, староста!» — завопил недоверчивый стражник.

— Ваня, это деревня дураков, я тебе точно говорю. Живут тут пять поколений, жён и мужей со стороны не берут, от мира забором отгородились, — сказал волк, — пойдём отсюда.

Вскоре Ваня услышал топот ног, с лязгом растворили ворота, растащили их в стороны. Взору открылась деревенька, не бедная, но и не богатая, не большая, но и не маленькая.

Староста деревни, ослепший на один глаз, с бурыми клочками волос на неопрятной макушке, бухнулся Ване в ноги.

— Избавитель! Спаситель! — завопил он.

Жители деревни огляделись и последовали его примеру.

— Вы меня с кем-то путаете? — удивился Ваня, — Я — Иван-царевич, еду по своим надобностям, в лесу заблудился. Тропинка к вам вывела.

— Я тебя предупреждал, что они тут малохольные, — хмыкнул волк и стал красноречиво ковыряться в зубах.

— Не-е-е-ет, не путаем — хитро улыбнулся староста, не вставая с колен, — ибо пророчество было. Юнец вельми пригожий на сером скакуне явится на закате с юга. Принесет с собой избавление и умиротворение.

— Умер от варенья? — переспросил волк, — Ты, Ваня, тут ничего не ешь, пока я не попробую. Отравят наследничка, как пить дать, а потом скажут, что волчью сыть заваривал для обозрения прелестных картин, возникающих в уме.

— Как мы ждали избавителя, как мы ждали нового правителя! На зоре было на зореньке, подымался народ скоренько, лесу молился, дубовой корой причастился, слезами горькими умывался. Ой, приди-приди наше ясно солнышко, ой, взойди-взойди по-над реченькой, прогони тучи темныя, ночку длинную непробудную. Ой, приди-приди богатырь, государев сын, с палицей неподъемною, с мечом булатным, со стрелами калеными. Ослобони нашу сторонушку от Змея Огненного, проклятущего, благодетеля нашего ненаглядного, — запели бабы и девки.

— От благодетеля? — переспросил волк, вздыбив шерсть на холке, — мутные песни у вас, как я погляжу.

— Это на случай, если соглядатаи Змея Огненного подслушивают, — пояснил староста.

— Или Змей Огненный меж нами прячется, ведь он может кем угодно оборотиться, — поддакнула старушка.

— Или на случай, если богатырь Змея не одолеет, — высказал догадку и сам царевич.

Староста махнул рукой, и из избы выбежала шустрая девушка, неся на расшитом рушнике хлеб-соль.

— Отведай, богатырь, — пискнула она.

Ваня попытался откусить от каравая, но тот был таким черствым, что чуть коркой губы не оцарапал. Пришлось потрудиться и кусок отломить. В животе заурчало от голода.

— Извини, богатырь, — сказала девушка и поклонилась, — раз в месяц печём, больно накладно караваи-ждуны печь.

Ваня с кислым видом прожевал сухую корку и оглянулся на волка, тот переминался с лапы на лапу. Пришлось отдать остаток серому скакуну, тот проглотил каравай и сверкнул благодарными глазами. Староста пригласил царевича в избу, и, деловито потирая ладони, стал рассказывать о нелёгком житье-бытье хутора.

— Повадился к нам летать Змей Огненный. То овин спалит, то амбар. И требует платить дань, непомерную и великую.

— Какая же дань? — удивился царевич, подозревая, что речь идет о самой красивой девушке, которая предназначена для негодяя.

— Не, не то, что вы подумали… — вздохнул староста, — девку красную он и так возьмет, какую пожелает, — требует он от нас исключительно вторичного продукта. Но много, сто капей в полгода. В огроменной бочке.

— А на что ему этот… хм, — спросил царевич.

— Дык, удобрять молодильные яблони, — деловито пояснил староста, — а мы столько не производим, вот он и изгаляется над нами. Прилетает самолично, наводит страху и ужасу, что вельми способствует производству населением вторичного продукта.

Ване во временное пользование отдали избу старосты, а сам старик к зятю переселился. Чужое жилище встретило враждебной темнотой, кислым запахом гнилой капусты и крупными, как чернослив, тараканами. Царевич скривился и двумя пальцами зажал нос, что сразу заметил староста и позвал прежнюю девушку, которую покликал Властой, прибраться. Ваня вышел за порог и огляделся. С околицы к нему бежал его серый скакун, успевший околесить округу на четырех лапах.

— Ды врёт он всё, Ваня, — доверительно шепнул волк, сопровождая царевича в его прогулке по хутору, — староста этот сразу мне не понравился. Это где видно, чтобы дань говнищем брали? Хотя… Если у Змея на острове Буяне только Жар-птицы и живут, то неоткуда там ценному продукту взяться, ибо они, как известно, вообще такого не производят, а только жемчуг да алмазы. И происходит истощение почв… Кстати, на околице стоит громадная бочка, может, для дани. На ней написано: «Продукт вторичный, тара невозвратная». А сверху домик такой, не слишком удобный.

— Иногда мне кажется, что все вокруг стали полоумными, — возмутился Ваня, — вот как только я с тобой встретился, так всё пошло наперекосяк. Дурь одна лезет изо всех прорех.

— Ты мне лучше расскажи, как тебя на постой разместили, какой кошт определили?

Царевич махнул рукой.

— Одно то уже важно, Ваня, — шепнул волк, — нам за Огненным Змеем гоняться теперь не надо, этот благодетель сам сюда прилетит. Надо сесть и подождать. Силки какие устроить возле бочки. Изловить и жизни его поганой лишить. В честном бою тебе его все равно не одолеть. Тут хитрость нужна.

Ваня согласился и даже приободрился. Ведь если убить Огненного Змея тут, то половина дела будет уже сделана. И на остров Буян можно уже будет плыть безбоязненно, за покражу молодильных яблок и отчитываться будет не перед кем, и некого бояться.

— Надо обдумать, — важно ответил царевич.

Успокоенный волк сменил диковатые скачки на уверенную трусцу. Пока Ваня прогуливался по хутору, рассматривая покосившиеся избёнки да разваленные плетни, навстречу ему выбегали детишки. В отличие от девок и женщин, они без стеснения гарцевали вокруг царевича, хватали его за полы кафтана и просили грошик. Самый нахальный попытался залезть на холку волка. Пришлось серому щелкнуть зубами, чтобы хоть ненадолго отвадить мальчонку.

— Бесстрашное поколение растёт, — удрученно подытожил волк свои наблюдения, — сказки им надо чаще рассказывать. Про Бабу Ягу, про Кащея. А то никакого уважения старшим, и традиции не чтут. Зря я всех сказителей в округе съел, ох и зря. Непредусмотрительно.

Ваня шел и думал о том, что прежде у него был прекрасный план действий. Он приплывает на остров Буян, скрытно там высаживается, под камнем Алатырем находит тайное оружие, которое даётся в руки только избранному герою. Затем он быстро убивает змея. Если и не быстро, то всё равно гарантировано. Ведь нет ни одной сказки о том, как Змей царевича одолел. Если даже ворог лютый царевича подранит, то там растет яблонька, можно её плод волшебный вкусить и тут же исцелиться. О том, что такой же прием народной медицины доступен и Змею, Ване думать совершенно не хотелось. Кроме того, после встречи с Серым Волком, Ваня стал чувствовать себя куда уверенней. Волк был куда наблюдательнее и мудрее царевича, к тому же он был предусмотрен всеми сказочными и былинными сюжетами, которые так или иначе сводились к неминуемой победе добра над злом. Был тот волк зубаст, весел, лих и придурковат, что несколько оттеняло юность и благородство самого царевича. И уж конечно, волк не подвергал сомнению решения Ваня не то, что Крася. Та была своенравна и упряма.

Мысли Вани остановились на образе девушки. Где теперь она — царевич не знал, и обида, которая окрасила их расставание, все ещё была темна. Вместо милой улыбки Краси, которой она одаривала его в посаде, ему вспоминались её гневные очи, сверкавшие расплавленным янтарём, резкие и нетерпеливые движения, точно она была птицей и хотела улететь прочь. Не знал Ваня и того, как в тереме князя справились с пожаром в скотнице, и какую обиду затаил царевич Дмитрий на него, совсем не виновного в случившемся.

— Не виновен? — прошептала Крася, вытаращив из без того огромные глаза, — ты воле князя не подчинился и не виновен? Девку из-под замка украл, коня увёл, пожар учинил.

— Не виновен, — упрямился Ваня, — девка — не холопка князя, а вольная. Коня я вернул, как мне сокольник приказал, а пожар — это дело пера Жар-птицы.

— С кем ты разговариваешь, Иван-царевич? — деловито осведомился волк, и Ваня понял, что он спорит с Красей, проговаривая несуществующий диалог вслух.

— Краська тебе не пара, — неожиданно сказал волк и сел на задние лапы, — она бродяжка, простолюдинка. Слушай матушку свою, она дурного не посоветует. Мы тебе царских кровей невесту сыщем, погоди, только Змея одолеем.

— Стой, волче! — с подозрением в голосе ответил Ваня, — откуда ты знаешь, что моя матушка мне сказывала? А откуда про Красю тебе известно?

Волк так и покатился со смеху, упал на спину и лапами задрыгал. Вдоволь повизжав и погыгыкав, он встал на лапы и сказал:

— Не был я под царским окошком, да только все матушки одно говорят: «Ты мой сладкий пирожочек, все королевишны за счастье почтут с тобой браком законным сочетаться, а с простолюдинками нечего якшаться, кровь царскую в потомстве разжижать». А уж про Красю знаю потому, что имею привычку подсматривать и подслушивать.

Ваня покраснел и поковырял носком сапога землю.

— Она красивая…

— Знаешь, Ваня, — доверительно прорычал Серый Волк и заглянул в очи царевичу, — на острове Буяне наверняка много девиц-красавиц томится, все сплошь княжеские и царские дочки. Змей Огненный их туда много лет в лапах когтистых приносил. Выберешь себе ту, какая понравится. Поскольку быть тебе победителем и освободителем, и каждая тебя полюбит сразу, несмотря на оттопыренные уши.

Ваня резким движением натянул шапку на лоб и уши, и Серый Волк сразу захохотал, повизгивая.

— Ночевать будешь у крыльца, — буркнул Ваня и пошёл в избу.

Жизнь потекла размеренно, в ожидании прилёта Огненного Змея. День, другой и третий были похожи друг на друга, и Ваня стал думать, что если царевич Дмитрий хотел его уберечь от неизбежной битвы, то здесь всякий ждёт, когда придёт время эпического сражения. Начиная путь от родимого дома до острова Буяна, Ваня был конен и оружен, но теперь у него не было ни коня, ни закалённого клинка, а до прилёта Змея было рукой подать. Иногда Ване казалось, будто смотрят из чащи леса на него огромные змеевы глаза, горят неугасимым пламенем и насмехаются.

«Что делать, что делать? — шептал Ваня. — Голыми руками Змея мне не побороть? Была бы тут Крася, она бы подсказала».

Закрыв глаза, он представлял строгое лицо девушки, которая отчитывает его, выставив перед носом царевича тоненький пальчик: «Дурак ты, Иванушка, дурак. Помнишь, царский указ? Каждый помогать тебе должен в твоём ратном подвиге. Потому иди к кузнецу, он в каждой деревне есть, скуёт он тебе меч, вот и будет какое-никакое оружие против супостата».

Ваня аж подпрыгнул на месте: «Точно!» и ринулся на поиски кузни, не обращая внимания на серого скакуна. После нахальных насмешек волка царевич решил не общаться с ним, чтобы дать понять, кто тут отче, а кто волче. Волк чесал за ухом огромной лапой и недовольно смотрел вслед Ване. Потом встал и побрел следом. На хуторе его уже не боялись и взрослые, замечая сходство с собакой, и по примеру детей трепали по холке и приносили вкусненького. Особенно волку нравилась простокваша, которую готовила сестра кузнеца. Вспомнив об этом волк, не раздумывая, двинулся за Ваней. «Не за богатырем иду, а обедать», — говорил весь его независимый вид.

Когда волк дошёл до кузни, то увидел Власту с заветной широкогорлой макитрой в ладонях и подпрыгнул от радости на четырёх лапах. Но когда в глиняную плошку, которую держал Ваня, Власта плеснула простокваши, волк по-собачьи тявкнул. Девушка посмотрела в его сторону и покачала головой.

— Иди сюда, жадина, — ласково позвала она волка и поставила макитру у порога.

Внутри кузни было жарко и шумно. Широкоплечий великан в кожаном фартуке постукивал молотом, вертя в руках длинный штырь.

— Похоже на кочергу, — сказал царевич, вытирая ладонью рот.

— Она, родимая.

— А меч сковать можешь? — напрямик спросил Ваня.

Кузнец опустил кочергу в чан с водой, послышалось ожидаемое шипение, вверх поднялись туманные завитки и тут же рассеялись.

— Не ковал ни разу, — ответил кузнец, — но попробовать можно. Отчего не попробовать.

Ваня обрадовался, а Власта лукаво посмотрела на него.

— Иван-царевич, а как ты на войну поехал, если у тебя ни лука, ни копья, ни меча?

Ваня отвечать не стал, за него это сделал волк.

— Война — дело общее, — икнул он, понимая, что перебрал простокваши, — у каждого должен быть вклад в победу. Или вы хотите на чужом горбу в светлое будущее въехать? Не получится. С нас богатырь, а с вас — меч. А будете над царевичем насмехаться, он возьмёт да и уедет. На сером скакуне. Будете говнищем еще три поколения Змею дань платить.

— Прости, богатырь, — подавила усмешку Власта и поклонилась.

— Попробуй сковать, кузнец, — попросил царевич, — за службу верную тебя государь наградит щедро.

Вышел из кузни и направился в избу, а волк следом побежал. Ваня перед самым носом волка чуть дверь не захлопнул, но тот лапу просунул в щель и сказал:

— Лапы у меня не казённые, коли прищемишь — не смогу скакать быстрее ветра, выше облаков и так далее.

— Язык тебе надо прищемить, — хмуро ответил Ваня, всё еще обижаясь.

— Ты бы пропал без моего красноречия, — самодовольно ответил волк, убирая лапу, — я почти все дело за тебя сделал. Положительный образ героя создал? Раз. С мечом договорился за тебя? Два. И о простокваше тоже не забывай, я её первый дегустировал. Три.

— Спасибо, — язвительно ответил Ваня, и всё-таки дверь перед волчьим носом закрыл.

До вечера юноша лежал на лавке, беспрестанно дивясь тому, как в этой деревне не додумались кровати изготавливать. Ну, что такое лавка? Жёсткая, узкая и неудобная штуковина. Ночь поспишь — утром бока болят, точно тебя дядька Ерошка палкой отходил за покражу изюма. Вот у матушки кровать была… Столько подушек, перин и пуховок, что не счесть. И тепло, и мягко. Лежит Ваня под теплым маминым боком, гладит его по головушке нежная и добрая рука. «Ласковая моя матушка, скоро ли увижу тебя и увижу ли… — шепчет Ваня и всхлипывает. — Хорош богатырь, нюни распустил. Добро, что никто не видит».

Никто не видел, кроме серого волка, что стоял на задних лапах у окошка, а на передние положил лохматую башку. Но Серый Волк никому не скажет, что увидел и услышал.