Иван Змеевич и Краса Ненаглядная

Глава 5

Царский кафтан, расшитый золотой канителью и крупным речным жемчугом, перекочевал на плечи грузного косоглазого прохиндея. Ваня дёрнулся было отобрать своё, но получил внушительный тычок под дых, от чего его согнуло пополам.

— Отпустите его, — пищала Крася, — он царский сын. Знаете, что вам будет? Голов вам не сносить.

— Брешешь, дура, — ощерился косоглазый, — царские сыновья с дружиной ездят, на их конях сбруя золотая, на сапогах шпоры серебряные. А это кто? Самозванец. Коня, небось, из чужой конюшни увёл, а кафтан у лавочника украл.

Крася глотала слёзы и размазывала их кулаком по лицу.

Второй прохиндей, старичок, оглаживал коня.

— Где твоя дружинушка хоробрая? — издевательским тоном спросил он.

Царевич угрюмо молчал.

— Если к дружинникам посадским рыпнешься, пожалеешь, — пригрозил длинный и взял коня под уздцы.

Крася ревела, дергала тетку за рукав, но та явно поддерживала своих скоморохов и от девчонки отмахивалась.

— Да ладно тебе, — досадливо огрызнулся Ваня, — неча сопли на кулак наматывать. Иван-дурак, слыхала про такое? Сам впутался, сам и выпутаюсь. Не стоило в азарку играть.

— К посадским тебе надо, они вмиг татей отыщут, коня и кафтан вернут. В палатах ночевать будешь, сытно есть да пьяно пить.

Посмотрел Ваня на Красю, а глаза ясные, точно только что слёзы и не лила. И какое тебе дело, коробейница до Ивановой беды?

— До посада ещё дойти надо…

Вздохнул царевич и пошёл в одной рубашке, сопровождаемый коробейницей. А прохиндеи быстро покидали пожитки в фургон да и обогнали их со смехом и прибаутками.

Пеший ход был не так вёсел, но Крася перестала плакать. Только шла, закусив губу, а как поравнялась с ними телега, гружёная мешками с мукой, попросилась подвезти. Сжалился мужик, что стегал лошадёнку, за копеечку разрешил пристроиться. Так до посада и доехали.

А уж на ярмарке — шум и гам. Всюду шатры, повозки. Купцы товары раскинули. Громкие разговоры, смех и толчея. Никогда стольких людей в одном месте Ваня не видал. А Крася хоть и сказывала, что коробейница, тоже растерялась, за рукав его рубахи уцепилась и глазами круглыми хлопала.

Вот на одном углу чудо-печь. Громадина на колёсах. И пекли на ней такие караваи, что всей дружине не съесть за один присест. А на маленькой печурке стряпуха, ладная да румяная, блины жарила и клала внутрь разную начинку — сытную, пряженую в масле требуху. Ваня отвернулся и тут же наткнулся на высоченного детину, сплошь увешанного барабанами, дудками, рожками, и пляшущую чумазую девчонку, стучавшую в круглый бубен, украшенный тремя крупными бубенчиками. «Нету денег ни шиша, только дудка хороша!» Неподалёку уже знакомые Ване и Красе прохиндеи воткнули в землю колья и натянули занавес для своей скоморошьей глумы.

— Давай подкрадёмся и твоего коня уведём, — шепнула Крася, — у вора своровать не грешно.

— Срам, — буркнул Ваня и пошёл мимо игрища. Идёт, а сам думает: «На что мне попутчица?» и подтолкнул Красю к шесту, где кренделями торговали.

— Спасибо тебе, девица. Ты уж иди. Наш уговор кончился. Я тебя до ярмарки довёл, дальше сама.

Не хотелось Ване больше Красю видеть, о позоре его она напоминала, да и от пути-дороги отвлекала. Если бы ей не надо было на ярмарку, завернул бы он налево или прямую дорогу выбрал? Крася только рот раскрыла, да от обиды у неё на глаза слёзы навернулись. Шли-шли вместе, а теперь от ворот и поворот? Не стала она царевича останавливать, только губки скривила. Вот уже и разделила Красю с Ваней толпа. Царевич побрёл, куда глаза глядят, а у самого на душе волки воют, а в брюхе кошки мяукают. Воротник рубахи расстегнул — полегче стало.

Слонялся-шатался между шатров, аж устал. Самовары гудят, сбитень да иван-чай рекой льются. От калачей и пышек живым духом веет. Вон кошка стянула кусок кровяной колбасы. Кинулся за ней лавочник, да куда там! А вон и коробейники стоят целым хороводом. Наперебой кричат:

— У купца Якова товару всякого. Иголки не ломки, прочны нитки да тесёмки, румяна и помада — для поцелуев надо! Бусы и мониста раскупайте быстро. Эй, ротозей, рублика не жалей!

Ваня подумал, что обращаются к нему, и густо покраснел, попятился, да упёрся в пузо какого-то купчишки.

— До чего же ты робкий, купи платок молодке! А, может, полушалку, коль денежек не жалко?

Ваня окончательно смутился, но сунул руку в голенище, вытащил тощий кошелёк и купил совершенно ненужный ему зелёный платок, расшитый золотистым, ярким солнечным узором. Развернул и ахнул: да это же перья жар-птицы. Может, хороший знак? Иван только и знал одну сказку про дурачка, который за волшебной птицей гонялся, всё для старика-царя невесту добывал, а как добыл, так и сам на ней женился.

Оглянулся Ваня и подумал: «Краське-коробейнице подошла бы эта обновка». Не прошло и полдня, как прогнал, а уже тоскует, глазами по толпе рыщет, не мелькнёт ли где золотистая чёлка из-под льняного платочка. Свернул царевич покупку аккуратно, сунул под рубаху за пазуху и поплёлся от коробейников прочь.

Побродив по ярмарке, Ваня вовсе растерялся. Что делать дальше он не знал, и совета спросить было не у кого. Идти в посад не позволяла совесть. И хоть отец говорил, что может он у всякого помощи просить, ни разу царевич в пояс никому не кланялся. И почему ему не встретилась Баба Яга Костяная Нога! Дала бы она волшебный клубочек, тот дорогу до Змеева царства и показал бы. А может, он проехал мимо избушки, заговорила его девчонка-коробейница? И надо же было ей подвернуться по дороге! И тут почувствовал он, как тянет его кто-то за рукав, и оглянулся. Хмурый стрелец с бердышем-полумесяцем сердито махал головой в сторону, мол, выйди вон. Ваня вытянул шею и увидел, как мелькает в толпе неугомонная Краська-коробейница. И хотя он хотел её увидеть, а взяла досада: ведь она служивого привела. Позор продолжается.

— Пойдём, мил человек, разберёмся с тобой, кто ты таков, да зачем в Старую Дубраву пожаловал, — сказал стрелец.

Ваня подчинился, и толпа его выпустила, тут же сомкнувшись за ним. Ваня зашагал за стрельцом, чувствуя смутную тревогу и даже досаду. Краська выглянула из толпы и побежала побоку, боясь приблизиться. «И этой дурынде я платок разукрашенный покупал?», — мелькнуло у Вани в голове, и такая злость взяла, что изорвал бы подарок в клочья.

Перед стрельцом все расступались и с удивлением вслед смотрели. Виданое ли дело — среди ярмарки арестованного ведут, да не верёвкой связанного, а самовольно шагающего. Когда Ваня и стрелец вышли за изгородь, пришло время уже царевичу удивляться. Ждал его конь, пусть не из царской конюшни, а поплоше, но под седлом и взнузданный. Стрелец, не желая никак обращаться то ли к пленнику, то ли к гостю, молча подвёл коня, и юноша поехал верхом, следом за ним. А Краська, что бежала следом, осталась у изгороди ярмарки и помахала ладошкой. Взглянул Ваня и улыбнулся ей. Зря он на девчонку обижался: сердце у неё доброе. Вот был же случай платок ей подарить! Ведь явно она посадским про иванову беду рассказала. Но не посмел царевич вернуться, только прижался к холке коня и поскакал быстрее.

— Вот ты каков стал, братец мой меньшой… Ну, здравствуй.

Высокий, весёлый бородач с синими глазами, как у матушки-царицы, раскинул Ване руки для объятий. Смущённый царевич, не понимая, что происходит, от объятий уклоняться не стал.

— Дмитрий-царевич я, — засмеялся мужчина, назвавший себя братом, — княжу в Старой Дубраве до поры.

— Иван.

— Не ждал тебя в гости, не думал, что свидимся. Богатыри нынче направо не ездят. Но раз уж приехал, будь добрым гостем, и без ласки братской и пира дружеского не отпущу.

Князь Дмитрий погрозил пальцем младшему брату, но тут же похлопал по спине и заулыбался. Распорядился баньку истопить и к обеду стол накрыть. Комнату определил брату самую светлую, на третьем ярусе.

— Что же ты не конен и не оружен? — спросил он, а Ваня замялся.

— Меч мне без надобности, клинок поясной имею. А коня я в кости проиграл.

Рассмеялся князь Дмитрий, приговаривая, что если голова на месте, то и конь найдётся, а сам всё искоса поглядывал на братца, да бороду поглаживал.

В баню пошли париться вместе.

— Во, братец, родинка на плече у тебя, прямо как у меня, — восхитился князь Дмитрий, — родовая отметина. Я-то сразу сродство с тобой почуял, хоть и впервые увидел.

— Чудно это всё, братец, — согласился Ваня, осторожно беря берёзовый веник в руки и с озорным видом подходя к старшему, — но, видно, времена нынче такие, что сказка с былью мешается. Вон и дядька Ерошка не верил своим глазам. Вчера я на деревянной лошадке скакал, а сегодня утром в седло сажусь.

— Я тоже быстро рос, — успокоил его Дмитрий, — отец всё дивился, как мне науки легко даются. А мне плотничать хотелось, а не за книгами учёными сидеть. Но вот мечта моя сбылась: княжий двор по моему рисунку построен, и многие посадские дома.

— Женат ли, детушки есть?

— Рано мне жениться, только тридцать годков стукнуло, не родилась, видно, моя лягушка-царевна на болоте.

Оба брата рассмеялись, и уж так начали зверски париться, что едва друг друга вениками не ухайдакали. А вечером, сидя за широким столом по правую руку от князя Дмитрия, ловил Ваня на себе любопытные взгляды дружинников. Но князь часто клал свою руку на плечо брата, подчёркивая высокий статус гостя, да и кафтан с княжьего плеча был новейший, богато расшитый, ничем не уступавший украденному. Вопросов лишних никто не задавал, и потому Ване вскоре надоело присматриваться да прислушиваться, после чарки зелена вина, первой в его жизни, захмелел он и стал на девиц посматривать, что приносили и уносили братины, плошки и миски. Князь заметил, усмехнулся в усы и шепнул брату на ухо: «Ежели понравилась какая ягодка, только скажи», но Ваня лишь улыбался и головой мотал, а когда пришло время в опочивальню идти, встрепенулся и сказал:

— Девчонка со мной была, Крася-коробейница. Это она тебе рассказала о моей оплошности?

— Она, — усмехнулся брат и ласково потрепал ванин чуб, — что, запала тебе бродяжка в душу?

— Запала. Вели её разыскать, отблагодарить хочу.

Стоит в чаще лесной под ракитовым кустом колыбелька деревянная. Приходит к ней каждую ночь Серый Волк, качает лапой. Только никто не гукает, ни агукает в ней. Хоть колоду бессловесную клади. Но разве можно колоду любить и служить ей? Ведь никто родного сыночка или доченьку в лес отпустит, зверям на съедение, разбойникам на поругание. Видно стоять колыбельке пустой, а ему, Серому Волку, снова к Волчьему Пастырю возвращаться, с повинной идти.