Иван Змеевич и Краса Ненаглядная

Глава 14

Царевич скакал, вцепившись в холку серого волка. В лицо ему бил ветер, растрепавший кудри, высушивший слёзы, охладивший стыд. «Лучше бы я умер!»— думал юноша, вспоминая, что было написано на камне. Ему казалось, что никогда ему не отмыться от липкого холодного позора. Он, надежда государства, государев сын, вступив в схватку с Огненным Змеем, лишился оружия со второго же замаха, упал ниц перед врагом, позволил себя оскорбить насмешкой. И в довершение всего Крася попала в плен к чудищу. Разве смеет теперь Ваня называться богатырем или витязем? «Я с детьми не сражаюсь!» — эти слова будут вечно звучать в ушах. Хуже всего то, что все в деревне от мала до велика, слышали издевательский хохот Огненного Змея, видели, как шлепнулся Ваня на мокрую от росы траву, как растаял льдинкой его меч. Про него сложат глуму: «Как Змей Огненный Ивана-царевича пощадил». Не былину для слепого гусляра, а затейку для балаганного Петрушки.

Волк бежал быстрее ветра, шапка слетела с головы царевича, и он едва поймал её и сунул за пазуху. Они обогнали зенит солнца, и когда за спинами остался лес, волк остановился, вывалив язык. Он лег на траву под стогом сена, и Ваня кубарем свалился с лохматой спины.

— Пи-и-и-ить! — прохрипел волк.

Ваня огляделся и увидал невдалеке колодезный журавель. Побрел, набрал в деревянную кадку воды, отцепил от журавля, отпил сам и принес волку.

— А вдруг напьюсь да человеком обращусь? — с сомнением в голосе спросил волк, — не хотелось бы.

— Лишь бы не в козленочка. Это стало бы последней каплей моего горюшка.

Волк лакал воду по-собачьи, опуская язык в кадку, с чудесной скоростью выгибая и распрямляя его. Ваня посмотрел и умилился: «Спас меня, дурака, когда под ноги мне бросился, а я-то чуть было не обиделся на него. Не сидел бы теперь под стожком, а на лужку лежал убитый».

Остаток воды Ваня вылил на себя, фыркая и тряся мокрыми волосами.

— Отдохнём и вернёмся к камню на развилке, — доложил он свой план волку.

— Да что ж с тобой делать? — изумился серый скакун, — одна сторона осталась — левая. Та самая, где женату тебе быть. Для чего тебе камень? Дело ясное. Или влево, или назад, в столицу, к батюшке и матушке.

— Нельзя мне возвращаться в столицу, позор это, — вздохнул Ваня, — мне только сгинуть теперь осталось. В битве со Змеем. Чтобы кровью искупить стыд великий.

— У-у-у-у, — разочарованно провыл волк, — не ожидал от тебя уныния. Грех это. А кто же Красю-коробейницу вызволять из плена будет? Не боишься, что она в Змея Огненного она влюбится, пока ты тут сопли на кулак наматываешь?

— Не такая она…

— А какая? — ухмыльнулся волк, растянулся под стогом и захрапел.

Царевич не дал волку выспаться вдоволь, а заставил ехать к камню. Ворча и возмущаясь, Серый Волк порысил к развилке, но уже на подъезде к знакомому месту замедлил шаг. Опираясь на мощный посох, возле камня стояла фигура в длинной светлой рубахе. Мужчина был немолод и не стар. Его нестриженая борода выросла до пояса, а в глазах плескались льдинки. Ване показалось, что он когда-то уже встречал его. Мужчина поклонился и показал посохом на тропинку, откуда, видимо, пришел сам, и двинулся в сторону леса.

— Что думаешь? — спросил Ваня на ухо волку.

— Сдается, нас в гости зовут.

— Ты знаешь, кто это может быть?

— Живёт в лесу, бороды не стрижёт, одежду не украшает, лишних слов не говорит. Волхв, — рыкнул волк.

С сомнением в душе Ваня приказал серому скакуну следовать за незнакомцем, и тот нехотя подчинился, но держался на некотором расстоянии от волхва. Вскоре они добрались до холма, в котором явно было жилище колдуна.

Пещера, в которой жил волхв, была глубока, а вход в неё зарос колючей ежевикой так густо, что ни конный, ни пеший, ни домовой, ни леший не увидели бы. Волхв, размеренно и четко шагавший впереди остановился у непроходимой стены и прикоснулся посохом к иглистым веткам, и те расплелись. Ваня с изумлением увидал постепенно раскрывающийся черный зев. Волхв шагнул в свой дом, а Ваня оглянулся на волка. Если бы тот научился пожимать плечами, то наверняка бы красноречиво показал, что в пещере царевичу делать нечего, а уж сам серый скакун точно будет ждать снаружи.

— Время обеда, мне не до беседы, — буркнул волк и сверкнул жёлтыми глазами.

Ваня вздохнул и вошел в провал, с шелестом и неясным шёпотом ветки потянулись друг к другу и плотно заплелись, оставив юношу в полном мраке. Когда глаза немного привыкли к непроглядной тьме, Ваня различил тонкий отблеск и медленно пошёл на свет, отблеск приближался вместе с топотом ног. И через десяток шагов Ваня увидел волхва, нёсшего высоко над головой факел.

— Идем за мной, брат, — звонко скомандовал он.

Пламя факела выхватило неровную поверхность мшистого камня на входе и часть довольно широкого туннеля, по которому и двинулся юноша. Они шли медленно, и под подошвами сафьяновых сапог чувствовались мелкие камешки и сухие веточки.

— О праворуч, — произнес волхв и свернул, хотя туннель шел вперед, — там обрыв, для непрошенных гостей.

Юноша не стал проверять, а двинулся по узкому проходу и вскоре оказался в довольно просторной пещере, которая освещалась провалом сверху. На удивление, она была сухая, горел открытый очаг, над которым вился дымок. Несколько ровно отпиленных старых пней заменяли кресла. Ваня сел на один лицом ко входу, прислонив к ноге меч. На замысловатой вязи клинка играли блики вечереющего солнца, Ваня залюбовался ими и не заметил, что в пещере он теперь не один.

— Здравствуй, брат, — обратился к нему с ласковой улыбкой высокий молодой мужчина, — я Зотей.

— Но мой брат Василий. А ты… Волхв? — удивленно спросил Ваня, поднимаясь с пня ему на встречу.

— Я — колдун, не имеющий права вернуться в дом своих предков. Да, это я. Я отрекся от своего имени, когда родители изгнали меня.

Зотей сел на валун у огня, не выпуская из руки посох, Ваня сел рядом, не смея приблизиться и обнять человека, который назвался его братом.

— Ты знал, что я приду сюда? — спросил Ваня.

— Знал. Я видел твоё лицо в пламени костра.

Голос Зотея звучал мелодично и тихо, светлые волосы были заплетены в косицу и свисали до самого пояса. Светлый балахон с непонятной вышивкой у ворота и длинными рукавами скрывал фигуру, но можно было понять по узким запястьям и тонкой шее, что Зотей худ от частых постов и колдовских бдений. Ваня помнил, что рассказывал о волхвах дядька Ерошка. Они служили злым силам и кривде, держаться от них и поганого колдовства надо было подальше. Чистые голубые глаза Зотея говорили об обратном. Они искренне и спокойно смотрели на Ваню.

— А почему в пламени костра? — спросил царевич невпопад.

— Странно слышать этот вопрос от тебя. Ведь ты рожден от огня, путь твой лежит в царство Огненного Змея. Спутница твоя — Жар-птица. Как еще проследить твой путь?

Волхв усмехнулся, а Ваня потупился. Он ничего не понял из того, что сказал ему Зотей. Рожден Ваня был от отца и матушки в хоромах белокаменных, спутником ему был Серый Волк, а путь его лежал на остров Буян. В этом, пожалуй, волхв не ошибался.

— Зачем ты пригласил меня в свою обитель? — спросил Ваня, не ожидая прямого ответа на вопрос, он уже убедился, что волхв имеет обыкновение говорить туманно и иносказательно.

— Я хочу уберечь тебя от верной смерти, Ваня.

Царевич порывисто встал и вскрикнул:

— Если бы ты знал, Зотей, сколько я позора натерпелся в бесславном бою с Огненным Змеем! Тогда бы понял, что смерть в битве принять для богатыря является наивысшей доблестью.

Зотей тоже поднялся и ласково взглянул на Ваню.

— Погости у меня, Ванюша. Многому могу тебя научить. Огненного Змея без колдовства не одолеть. Я тут живу давно, от людей удалился, чтобы мудрость леса и вод, неба и земли постичь. Многие тайны мне открылись. С тобой, как братом поделюсь.

— Спасибо, Зотей, да только тороплюсь я. Матушка с батюшкой ждут от меня подвига. Счет на дни идёт, я и так у Дмитрия засиделся.

Зотей поднялся с колоды и ответил:

— Дни, что ты пробудешь в моих гостях, снаружи пещеры окажутся минутами. Никто и не заметит, что время течёт.

Страшно стало Ване, но виду он не подал. Улыбнулся через силу и спросил:

— А твоя волшба она добрая? Или к худому ведёт?

Зотей молча вышел из пещеры и вскоре вернулся, держа мешочек в руках.

— Нет на свете ни добра, ни зла. Все, что худо одному — хорошо другому. Понимаешь ли ты сказку: «У царя было три сына. Старший — умный был детина, средний был ни так ни сяк, младший — вовсе был дурак?»

Ваня пожал плечами.

— Я растолкую тебе. Старший делает всё, чего от него ожидают. Княжит, правит, престол намеревается занять. Средний себе на уме. Не понять его поступков ни семье, ни дружине княжьей, ни боярам царским. Но есть у среднего своя цель. Он этот мир в равновесии держит. Служит и добру и худу. Младший же тычется, как слепой кутенок. А пути своего не знает.

— Знаю, — упрямо сказал Ваня, — мой путь — богатырский.

— Покажу я тебе твой путь!

Зотей вытащил из складок просторного балахона мешочек и, прикоснулся к нему посохом, веревочка развязалась сама собой. Потряхивая над низкими языками пламени мешочком, Зотей высыпал немного сушеных трав. Огонь с благодарностью принял подношение и весело заплясал. Зотей поманил брата ладонью. Ваня наклонился над очагом и всмотрелся в угли костра, вдохнул приятный, слегка горьковатый аромат сожженных трав. Сначала он не видел ничего, кроме игры света и теней, а потом в огне явственно проступило лицо прекрасной девушки. Её солнечные пряди волос, янтарные глаза, золотистая кожа с россыпью темных веснушек на миг показались знакомыми. Девушка нахмурилась и отвернулась, косы взметнулись со спины, открывая длинную шею и два огненных крыла, которые затрепетали и захлопали, унося красавицу прочь.

— Если убить Змея Огненного, остров Буян канет в небытие. Жар-птиц не будет, молодильная яблоня засохнет, сказка кончится. Ты этого хочешь? — спросил Зотей участливо.

— Но там, в пламени я видел девушку, которую люблю. Её заколдовал Огненный Змей, я должен её спасти, и мне не важно, что сдохнет какое-то поганое чудище! — взволнованно произнес Ваня.

Зотей вздохнул, положил руку на плечо брату и ответил:

— Я помогу тебе, покажу короткую дорогу к острову Буяну, не зря же я все колдовские тайны постиг. А пока отведаем хлеб-соль.

Ваня улыбнулся, глядя, как Зотей вытаскивает из своего балахона тонкий сверток, как расстилает его на валуне, и как появляются на скатерти плошки, миски и блюда со свежим хлебом, мочеными яблоками, дымящимся мясом, посыпанным мелко порубленным луком, квашеной капустой и пирогами с вишней. Слюнки потекли у царевича и принялся он угощаться яствами, пить невесть откуда взявшийся клюквенный морс.

Зотей зашел за спину юноши и незаметно воткнул в ворот его кафтана длинную иголку.

— Приляг, отдохни с дороги, — предложил Зотей, сам не взявший ни кусочка со скатерти-самобранки, и показал на удобную лежанку, крытую бархатным ковром.

Удивился Ваня, что раньше не заметил её, и почувствовал, как слипаются его глаза. Он потёр их рукой, Зотей ласково приобнял брата и отвел к лежанке, подложил под спину подушку. Ваня провалился в глубокий сон.

На широкой кровати с точеной резной спинкой, в плену влажных подушек и перин, лежала женщина. Лицо ее было мокрым от пота и слёз, седеющие волосы разметались, губы кривила мука стыда. Молодая девка с тугими грудями, торчавшими под сарафаном, прижимала к себе пищащий сверток, удивленно посматривая на лицо младенца. Две шустрые повитухи суетились в комнате, когда раздался громкий и требовательный стук в дверь.

— Матушка-царица, матушка-царица, — зашептала одна из повитух, — повели не входить никому.

Женщина хотела было крикнуть, но голос её не слушался, и дверь шумно растворилась. На пороге стоял царь Выслав. Лицо его было бледно, а руки тряслись. Не глядя на жену, он подошел к узорчатому окну, к створке которого прижималась девка с младенцем. Девка только бросила взгляд на царя, как от страха зажмурилась. Его густые брови были сведены к переносице, борода торчала острым клином, плечи воинственно поднялись, точно рука хотела нанести удар. Младенчик зашевелился в пеленках, выпростав ручонки.

— Тятя, — пролепетал он, хватая царя за бороду.

Повитуха завизжала и бросилась вон из опочивальни царицы, только зацепилась за порог да упала и распласталась, но тут же вскочила и побежала на четвереньках, срамно виляя задом в цветистой юбке.

Царь смотрел в смятении на младенца, который гулил и пускал пузыри. Он был такой же красавец, как и его старшенький Дмитрий и как средненький Василий. Такой же, как если бы ему было месяцев девять. Кормилица держала его, сильно откинувшись назад, ноша руки оттягивала.

— Отродье колдовское, семя змеево! — взревел царь и замахнулся, но ударил не жену, еще не отошедшую от скорых родов, и не сына, убить которого он намеревался одним взмахом руки, а ни в чем неповинную молодайку, предназначенную в кормилицы.

Она охнула и медленно сползла по стене, закутанный в пеленки малыш упал на пол и захныкал. Мать не смогла встать, задушенная глухими рыданиями, но малыш не растерялся, выпутавшись из полотняного плена, он встал на четвереньки и пополз. Уткнувшись в отцовский сапог, он схватил его упругими пальчиками.

Серый Волк бегал вокруг пещеры волхва три дня и две ночи, выл и скрёб когтями серый камень. Пытался продраться через колючие плети ежевики, но ободрал бока. Обежал пещеру со всех сторон и другого хода не нашел. Волк задумчиво лег возле пещеры. «Может, Иван-царевич выйдет сам?» — подумал волк в первый день. «Когда у них закончатся съестные припасы? — подумал он во второй день, — захотят жрать — выйдут». «Не уморили ли они там моего царевича, колдуны проклятые?» — подумал волк на третий день и встал на лапы с неукротимой решимостью. Снова поскреб серый камень, обнюхал плотно сплетенную стену. Тихий писк заставил волка вздрогнуть. Прямо перед его носом появилась полевая мышка.

— Оба-на, — удивился волк, понимая, что мышка появилась неспроста, — мышка-норушка, по полям скакушка?

— Нет, — самодовольно ответила гостья, — я — мышка-погрызушка, в кармане живушка.

— Есть от тебя польза али вред один?

— Как посмотреть и чем отдаривать будешь.

Вздохнул волк, деваться-то ему было некуда. Рассказал он о царевиче, которого заманил волхв в свою пещеру, и не отпускает.

— Знаю-знаю беду твою. Это беда-не беда, а только половина. А беда будет, когда проспит твой царевич три дня и три ночи. Весь ум проспит, а как проснётся, так будет колодой дубовой, бестолковой.

Посмотрел волк на мышку так жалобнёхонько, что и её сердце смирилось.

— Можешь ли царевича разбудить? Нос ему хвостом пощекотать, али за ухо тяпнуть зубами.

Мышь головой покачала и лапками всплеснула.

— То было верное средство, кабы он только один день проспал и одну ночь. Теперь же не поможет.

— Не томи, мышенька, проси чего хочешь.

— Хочу цену великую, — сказала мышь и посмотрела победоносно, точно понимая, что волк на всё согласен, — пусть царевич отдаст мне вещь волшебную, что при себе имеет, а о том не знает.

— Да пусть, — согласился волк, — коли не знает он о ней, стало быть, не нужна она ему.

— Через ту вещь любой сном богатырским заснет и уже не подымется. Чтобы побороть Змея Огненного, ох как бы эта чудесная вещица пригодилась, — пискнула мышь, — но раз обещал, значит попусту не пищал. А ежели обманешь, я Зотею донесу.

— Ох, и недоверчивая, — ухмыльнулся волк.

— На верхушке сей горы есть подобие норы. Иди и бди.

Сказала так мышь и пропала из глаз, как умеют это делать только серые воровки. Хвостом вильнула, и нет её. Волк стал карабкаться по склону горы, норовя скатиться кубарем вниз и сломать себе шею. В который раз он пожалел, что не оставил привычку грызть когти. Наконец, ему удалось добраться до вершины и найти провал. С такой высоты было неплохо видно и очаг, и валун со скатертью-самобранкой с остатками пиршества и лежанку с пухлыми подушками, на которых спал богатырским сном Ваня.

Чуть не завыл от тоски волк, но вовремя спохватился и закусил зубами лапу. Что если мышь опоздала, и царевич уже не проснется? Но серая тень скользнула по животу и груди Вани, юркнула за спину. Раздался едва различимый писк торжества. Хитрая мышка спрыгнула на пол и убежала прочь от лежанки, держа в зубах что-то длинное, острое и блестящее. «Иголка заговорённая! — догадался волк, — ох, и полезное оружие мы потратили, упустили!» Тем временем Ваня проснулся, повернулся на бок, сел и свесил ноги с лежанки. С удивлением он смотрел вокруг, точно не узнавая место, в котором оказался. Медленно встал, поднял с пола посох брата, повертел в руках.

Мышка пискнула, призывая царевича взять со скатерти-самобранки еды. Ваня сунул краюху хлеба за пазуху. — Беги, беги прочь, дурашка, до обеда ли теперь? — прошептал волк, боясь поднять шум и призвать волхва.

Мышка побежала по узкому проходу, призывая царевича идти за ней, и он побрёл сонный, точно ушибленный, и вскоре скрылся из виду. Волк съехал на хвосте вниз и ринулся к тому месту, где вход в пещеру заплели волшебные заросли. «Неужели волхв отпустит царевича, неужели не спохватится».

Царевич уже рассек посохом плети ежевики. Два удара крест-накрест, и он оказался на дневном свету, отбросив чужую постылую вещь. Радостный волк кинулся ему на грудь, чуть не свалил Ваню, не твердо стоявшего на ногах.

— Вздремнул я часок, теперь торопиться надо, — виновато сказал царевич и потрепал волка по холке.

— Часок? — прорычал непомнящий себя от счастья волк, — да ты три дня и две ночи спал непробудным сном.