Из поэзии 20-х годов

Развалин груды в дыму пожарищ

Лежат на пройденном пути…

Туда… Обратно? Назад, товарищ,

Нельзя пойти.

Налево — пропасть. Направо — волны

Водоворотом,

А впереди…

Кто скажет, — что там?

Но, веры полный, —

Иди!

Зари не видно?.. Глаза ослепли.

Но сердце видит, но сердце ждет…

Попутный ветер знамена треплет…

Вперед!

По лужам, по грязи смешная девчонка

Бежит, предлагая газеты,

По-воробьиному щелкает звонко:

«Декреты! декреты! декреты!

Вся власть Советам — декрет номер

первый,

Мир всему миру — декрет номер два…»

От крика у барынь — мигрени и нервы,

У генералов — кругом голова.

У генералов дрожат эполеты —

От страха? от смеха? — никак не понять.

Фыркают франты: «Совдепы! Комбеды!

Разнузданная солдатня!»

Девчонке нет дела, базарит газеты

Налево, направо… Смешная, постой!

Ты прочитай и пойми, что декреты,

Эти декреты — для нас с тобой.

Отец — на войне, задыхаясь от газа,

Мать — на табачной, чахоткой дыша,

Слышат твою равнодушную фразу

И за газеты приняться спешат.

Читая, подумают оба, что станет

Их дочка наркомом страны трудовой…

Пойми же, девчонка, пойми же, смешная,

Что эти декреты для нас с тобой.

Америка, Индия, Афганистан,

Лондон и Токио, Мельбурн и Рим,

через Антанты распухший стан

руки протягиваем вам,

горбом и мозолями говорим:

— Кули, жнецы, гончары, кочегары,

каменщики, углекопы, ткачи,

соединяйтесь, товарищи!

На север!

На зарево звездных пожаров

идите!

Из пламени гнева восставших масс

пылающие головни

берите.

Они,

разгораясь,

и там, и у вас

зажгут непроглядные заросли зла,

жажду наживы выжгут до тла…

В пепел —

нужды и насилия цепи!

Рынки рабов безработных —

в пепел!

Храмов и тюрем решетки —

в прах!

Крах

нефтяным королям и банкирам,

папам и пасторам — страшный суд!

Только трудящиеся живут,

только рабочий владеет миром!

Литейщик тогда для себя и для всех

выплавит легкий и звонкий смех;

с песней веселою каждый ткач

радости выткет яркий кумач;

каменщиков непрерывные смены

заложат фундамент

и стройные стены,

перекликаясь, взведут…

Товарищ! Войди в небывалый строй,

где солнцем горит над зеленой землей

свободный и радостный труд.

Глотала шахта черным ртом

И в черную влекла утробу,

Но, скорчившись внизу, никто

Не отбивал ни гнев, ни злобу

Под черным угольным пластом.

Глотала шахта черным ртом.

С ослепшей лошадью вдвоем

Мы молча подавали уголь,

И каждый думал о своем —

О травах росных, о подруге, —

Но оба мы в гробу живем

С ослепшей лошадью вдвоем.

Проглоченный, никто из нас

Ни гневен, ни озлоблен не был…

Но знал ли кто-нибудь из вас,

Как тяжело без звезд и неба

Пробыть в утробе лишний час?

Об этом знал ли кто из вас?

А в штольнях были? А в забой

На смертную ползли работу?

По черному пласту киркой

Стучать до кровяного поту

И ждать — вот-вот над головой

Качнется гибелью забой!..

Но говорят — какая боль! —

Что мы — изменники, слепая…

Шахтовладельцы и король

О лишнем часе мало знают…

Шахтовладельцы и король

На нас с тобой не заодно ль?

Им лишний час пробыть легко

Под одеялом на кровати…

А камни острые торчком

В кровати если? А сгорбатясь

Лежать под черным потолком,

Почти задавленным, легко?

И лишний час дышать углем,

Быть лишний час в золе зарытым…

А ну, ослепшая, тряхнем, —

Пусть брызнет гнев из-под копыта,

Пусть злоба каменным углем

Нависнет и над королем!

В забоях сердца рвется газ…

Слепая, слышишь рев и грохот?

Мы бросили в гробу работы,

И в шахты вновь на лишний час

Никто не спустится из нас, —

В забоях сердца рвется газ.

И черный уголь раскален…

В холодном угле — злое пламя.

Пускай забойщик окружен

Неумолимыми врагами

Со всех сторон, со всех сторон, —

Ведь черный уголь раскален?

Да! уголь в сердце раскален

До бури, до огня, до жизни.

Ударит час — и со знамен

Огонь неудержимый брызнет, —

И вспыхнет шахта красным ртом

Над черным угольным пластом.