Из поэзии 20-х годов

Зловещим скованный покоем,

Покинутый в тревожный год,

Грозя потухшею трубою,

Сталелитейный стих завод.

В тумане дней осенних брошен,

Застыл, подслушивая, как

Ноябрь, промокший и продрогший,

Бродяжничал на площадях;

Как настороженной походкой

Подкрадывался враг во мгле…

Манометр цепенел над топкой

На холодеющем нуле.

Лишь тишь машин, заводской глушью

Прохаживаясь не спеша,

Будили стуком колотушек

Полуночные сторожа.

Зимою вьюга снежным комом

В забитые ходы стуча,

Рвала приказы военкома

С морщинистого кирпича.

Стоял суровый, многодумный,

Судьбе покорный, нем и глух…

Все чаще над станком бесшумным

Стальные сети вил паук…

И вот однажды, в день весенний,

Запоры сбросила рука,

И вновь в стремительном движенье

Могучий вал маховика.

Войною, голодом и мором

Был обессилен, мертв завод, —

По всем цехам гудят моторы,

Дым из трубы под небосвод.

Завыла вьюга в пылкой пасти;

На полный ход прокатный стан,

Над ним ликует старый мастер —

Красногвардеец-партизан.

Железные дрожат стропила,

Был с каждым взмахом крепче взмах:

Неугасимой властной силы

Пылал огонь у нас в сердцах.

Смерть презирая, в стужу, в голод,

Мы отстояли край родной

В боях под знаменем, где молот

И серп — наш символ трудовой.

Раскованный рукою жаркой,

Завод, сжигая немощь лет,

Встал, торжествующий и яркий,

Весенним солнцем на земле…

О молодости мы скорбим,

О молодости уходящей,

По вечерам усталым, злым

Жизнь старой называем клячей.

Не скрыть седеющую прядь

И на лице ночные тени,

Как изморози октября,

Как первый желтый лист осенний.

И с горечью такой заметишь,

Что не к вершине перевал,

И на улыбку не ответишь

Той, что любимой называл…

А молодость — она рядком,

И не почуешь, как подхватит,

И, молодостью влеком,

Вдруг позабудешь о закате.

Узлом веселым — кутерьма,

И синь осенняя — синицей.

Не этажи, а терема,

Не вывески, а зарницы.

Старье на слом. И над плечом

Склоняется заботой бойкой,

Стеклом и жарким кирпичом

Цветущая на солнце стройка.

Старье на слом. И на порог

Шагает век таким разгулом,

Как будто б не было дорог

Томительных и плеч сутулых.

Пусть мутной старческой слезой

Лист падает на грудь земную, —

Румянцем яблок, щек и зорь

Мир полыхает и волнует!

Я ветру — нараспашку грудь.

Лаская рыжего задиру,

Легко и радостно взглянуть

В глаза прохожему и миру.

Над городом гуляка дым

Качает головой пропащей:

Он был у горна молодым…

…О молодости мы скорбим,

О молодости уходящей.

Не тлеть, а трепетать огнем,

Чтоб к солнцу — силы нашей ярость,

И молодостью назовем

Кипучую такую старость.

Пусть мутной старческой слезой

Лист падает на грудь земную, —

Румянцем яблок, щек и зорь

Мир полыхает и волнует.