Из поэзии 20-х годов

Лабиринтами комнат глухих

Провести себя за день успей.

Многотомным собранием их

Открывается агромузей.

Мы идем, сном ковров шелестя,

И, последовательность отметя,

Приглушенней шагнув, человек

Вводит прямо нас в бронзовый век.

Эта бронза тонка и хрупка —

По курганам ее не храня,

Не кипели над нею века,

И языческим гневом огня,

Познавая впервые литье,

Не жгли ассирийцы ее.

Но сейчас бы завидовать им,

Как палит перед взором моим

Оглушительным блеском стеблей

Плодородная бронза полей.

Для нее не жалели свой сок

Чернозем, солончак, супесок.

Плавил зной и, слегка остудив,

Ее закаляли дожди.

Силой лучшею заряжено,

Как сосок, тяжелело зерно.

Был бесхитростен стебля закал.

Колос цвел и дождями дышал,

Чтоб, подобием бронзы горя,

Совершенства достигнув вполне,

Как литое копье дикаря,

Экспонатом торчать на стене.

По столам —

без крылатой ботвы —

Черепа корнеплодов мертвы.

И пьянят ароматом вина

Муравьиные горы зерна.

Еще дышит теплынью стеблей

Тракторами раскопанный клад.

Над трофеями наших полей

Современник заносит свой взгляд.

Он работу свою узнает,

Он свои изучает года.

И почетна, как быль, восстает

Этих дней, этих лет полнота.

И в его распаленных глазах,

Плавниками ресниц шевеля,

Отстоявшись в музейных стенах,

Захмелевшая бродит земля.

Пустотелые стебли висят,

Словно копья литые на вид.

И языческой бронзой слепит

Нарастающих лет экспонат.

И, как черный намек о былом,

Приглушенно ползут над столом

Почерневшие до сухоты

Параличные руки мотыг.

И пещерою кажется зал,

Если видишь —

теряясь в века,

Допотопная, как бронтозавр,

Свой скелет подымает соха.