Из воспоминаний

Патриарх Тихон

Что заставило Комитет обратиться к церкви и, прежде всего, к главе ее, Патриарху Тихону? Два до чрезвычайности важных мотива.

Первый мотив. Даже при страшной угнетенности духа русской интеллигенции в 1921 г.,-- после всех пережитых страданий,-- ее все же не трудно было сорганизовать в центрах, -- Москве и Петрограде. Но ведь это была лишь малая часть задачи. Оставалось самое главное: места катастрофы, -- голодные районы и районы благополучные, но оторванные от центров, глухие к призывам и полные шепотами самого невероятного и мистического типа. Надо было, -- совершенно необходимо было, -- чтобы кто-то на местах, в глуши, в особенности в местах паники, стоял на посту и был бы в то же время связан с центром. Сами московские власти тогда откровенно признавались, что местами они "еще не овладели". Там еще продолжали тогда творить суд и расправу ревкомы, -- остатки революционных комитетов времен Октября. Школы -- почти не действовали; врачи и учителя боялись пошевелиться. Крепче всего связаны были с крестьянами священники, церковный причт. Но ведь и он мог поддерживать нелепые слухи о посланцах из центра, -- работниках Комитета. Ведь именно из глухих мест пришли вредные для дела Комитета слухи, что "в Москве села новая власть". Надо было, следовательно, осведомить церковную интеллигенцию о начатом деле и обязательно подчинить ее общей воле. Конечно, эту задачу мог выполнить не сам Комитет, а лишь высшая церковная власть.

Второй мотив -- обращение к загранице. Огромное влияние церкви за границей для дел благотворительности -- известно. Но побудить ее к этой благотворительности могла лишь русская церковь и, прежде всего, ее глава, -- Патриарх Тихон. Исходя из всех этих соображений, президиум Комитета направил к Патриарху Тихону двух своих членов: Н. М. Кишкина и С. Н. Прокоповича. Патриарх Тихон проживал тогда в кельях Троицкого монастыря под строжайшим чекистским надзором. Человек с велосипедом безотлучно дежурил у ворот монастыря, а служка просил расписываться в книге каждого входящего.

Патриарх Тихон тотчас же принял членов Комитета, внимательно выслушал их, подробно осведомился о всех деталях, о взаимоотношениях с властью и глубоко задумался. Думал долго, затем произнес:

-- Это дело нужно делать; я вас благословляю на него и сам буду содействовать ему. О дальнейших моих шагах в этом направлении Комитет будет извещен.

Патриарх долго беседовал затем с посланцами, угощая их чаем с липовым медом.

Через день комитет уже имел ответ Патриарха. Он прислал Комитету свое воззвание, с просьбой отпечатать его в 100 000 экз. Затем сообщил, что им организован Церковный комитет, в основу которого положены параграфы декрета об Общественном комитете и который будет работать в контакте с этим последним, и, наконец, что действия Церкви должны открыться "Всенародным молением" в Храме Христа Спасителя. Он просил Комитет взять на себя все хлопоты по отпечатанию воззвания и по испрошению у власти разрешения на Патриаршее служение в означенный день. Воззвание должно было раздаваться молящимся около храма. Президиум ответил, что он в точности выполнит все эти поручения Патриарха.

На вечернем заседании Президиум доложил о своих сношениях с Патриархом. Каменев выразил свое крайнее неудовольствие словами:

-- Для чего Комитет берет на себя эту организацию сил контрреволюции?...

В твердых выражениях Президиум объяснил -- для чего. После некоторых трений, Каменев, однако, обещал все требования Патриарха выполнить, в том числе и отпечатать воззвание, -- ибо не было тогда в Москве возможности что-либо напечатать без особого разрешения, без отпуска бумаги, без назначения наряда типографии, -- и, наконец, не препятствовать всенародному молению. Тут же ему вручили воззвание Патриарха.

"Воззвание Патриарха Московского и всея России Тихона о помощи голодающим".

Величайшее бедствие поразило Россию. Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и уделявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели и селения обратились в кладбища не погребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки повсюду, покидая родные очаги и землю. Ужасы неисчислимы. Уже и сейчас страдания голодающих и больных не поддаются описанию, и многие миллионы людей обречены на смерть от голода и мора. Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны еще более тяжким: оставленная без помощи, недавно еще цветущая и хлебородная земля превратится в бесплодную и безлюдную пустыню, ибо не родит земля не посеянная, и без хлеба не живет человек.

К тебе, Православная Русь, первое слово мое!

Во имя и ради Христа зовет тебя устами моими Святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, наполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата. Пастыри стада Христова! Молитвою у престола Божия, у родных Святынь, исторгайте прощение Неба согрешившей земле. Зовите народ к покаянию: да омоется покаянными обетами и Святыми Тайнами, да обновится верующая Русь, исходя на Святой подвиг и его совершая, -- да возвысится он в подвиг молитвенный, жертвенный подвиг. Да звучат вдохновенно и неумолчно окрыленные верой в благодатную помощь свыше призывы ваши к Святому делу Спасения погибающих. Паства родная моя! В годину великого посещения Божия, благословляю тебя: воплоти и воскреси в нынешнем подвиге твоем светлые, незабвенные деяния благочестивых предков, в годины тягчайших бед собиравших своею беззаветною верой и самоотверженной любовью во имя Христово духовную русскую мощь и ею оживотворявших умиравшую русскую землю и жизнь. Неси и ныне спасение ей -- и отойдет смерть от жертвы своей.

К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой:

Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода! Не до слуха только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь не медля! На щедрую, широкую, нераздельную помощь!

К Тебе, Господи, воссылает истерзанная земля наша вопль свой: "пощади и прости". К Тебе, Всеблагий, простирает согрешивший народ Твой руки свои и мольбу: "Прости и помилуй".

Во имя Христово исходим на делание свое: "Господи, благослови".

ТИХОН -- Патриарх Московский и всея России

После обсуждения в Совнаркоме текста этого воззвания, Каменев позвонил в Комитет и заявил:

-- В таком виде это воззвание напечатано быть не может. Попросите Патриарха выкинуть слова: "Молитвою у престола Божия, у родных Святынь, исторгайте прощение Неба согрешившей земле". Что это такое? Какой согрешившей земле? Мы не можем печатать весь этот мистический бред!

-- А мы, -- ответил говоривший с Каменевым член Комитета, -- не можем цензуровать Патриарха... И вам, Лев Борисович, не советуем... У каждого -- свой язык. Комитет очень убедительно просит вас не касаться воззвания... Просим вас оставить его в том виде, в каком оно написано рукою Патриарха...

-- Дам ответ, -- еще более сердито сказал Каменев.

-- Ответ был благоприятный. В день всенародного моления воззвание, прекрасно отпечатанное, было получено Комитетом в 100 000 экземплярах.

А в это время Патриарх продолжал с неутомимой энергией свою работу. По радио им было послано обращение к Архиепископу Кентерберийскому с горячей мольбой о помощи русскому народу6. Об этом, и вообще о своих начинаниях, Патриарх известил Комитет особым письмом (от 5-го августа 1921 г.), в котором, между прочим, писал: "Православная Церковь никогда и ни при каких обстоятельствах не проходила безучастно мимо постигавших русский народ бедствий. Так и ныне. Я уже обратился через представителей церковной власти к народам тех стран, которые Господь благословил обилием хлебного урожая с призывом прийти на помощь населению России. Теперь же считаю своим долгом обратиться ко всем верующим чадам Церкви Российской -- духовенству и мирянам -- с воззванием по чувству христианского милосердия принять самое широкое и деятельное участие в оказании помощи всем пострадавшим и страдающим от голода. Я уверен, что каждая епархия, каждая приходская община, каждый отдельный член Церкви почтут своим христианским долгом внести посильную лепту на это великое дело и примут возможное участие в работе Церкви по оказанию помощи голодающим. Вся работа Церкви в этой области будет происходить под моим общим руководством и наблюдением. Для этой цели организуется Церковный комитет. Для установления живой связи с Всероссийским комитетом помощи голодающим и его местными органами Церковный комитет назначает особых уполномоченных".

Не знаю, подозревал ли покойный Патриарх, что развивая столь могучую энергию и поднимая на дело спасения всю верующую Россию и заграницу, он наносит смертельный удар самому делу вмешательства общественных сил? Ведь, в глазах большевиков проявление его и нашей энергии было лишь организацией контрреволюции...

Всенародное моление

Во исполнение своих постановлений, Патриарх назначил на 5-е августа "Всенародное моление" в Храме Христа Спасителя. При господстве классовой терминологии самое название "всенародное" зазвучало мотивами прошлого... Такого недавнего и в то же время далекого, не забытого, но придавленного необычайными и страшными событиями...

На это моление пришли и верующие, и неверующие. Когда я подходила к 5 часам дня к Храму, -- вся площадь вокруг него была залита народом. Стояли плотно, молчаливо, -- тихая, безмолвная, сосредоточенная в себе, толпа. С громадным трудом продвинулась к храму. На паперти стояли люди с тарелками. Они раздавали воззвание Патриарха и собирали пожертвования "жертвам голода". В этот день около Храма было собрано 10 000 000 рублей. В самый Храм почти невозможно было войти: стояли плечо к плечу. Патриарх -- страшно бледный, в светло-голубом патриаршем одеянии.

Я не знаю правил патриаршего служения. Но на этот раз оно часто прерывалось абсолютным молчанием священнослужителей, притча, хора. Эти паузы производили прямо потрясающее впечатление. До сих пор не могу объяснить себе -- почему? Почти неизменно во время этих пауз слышалось рыдание. То тут, то там... Патриарх стоял неподвижно, точно застывшее бледное изваяние... Затем снова продолжалась служба.

Вот придвинулся ко мне мой знакомый, человек верующий. Глаза вспухли от слез; сам -- в необычайном волнении.

-- Здесь много коммунистов, -- каким-то зловещим шепотом сказал он мне. Зачем они здесь?..

-- За тем же, за чем и мы с вами... Как можете вы так говорить? Патриарх назначил всенародное моление... Зачем вы так говорите?

-- Я не могу их видеть здесь, в храме...

-- Вам нужно отсюда уйти... Вы не готовы к тому делу, ради которого все здесь. По-моему, с чувством вражды здесь нельзя стоять... Ее достаточно и без того. Разве не нужно что-то перевернуть в душе, чтобы это дело двигалось?

-- Нет, этого дела мы не сделаем... Религиозный пафос верующих так же насыщен враждой и ненавистью, как и пафос марксистский... Нет, мы этого дела не сделаем... Война еще в душах... Все ею отравлено...

А тихий, слабый голос Патриарха призывает к подвигу, к милосердию во всеобщем единении. Кончилась служба, и Патриарх говорит речь -- о голоде, о нашем служении -- страждущим. Опять рыдания...

Вот кончил и речь. И снова стоят неподвижно Патриарх и толпа. Сделал знак. Вереницей стали подходить к нему под благословение. И так стоял, благословляя, несколько часов, -- до полного изнеможения. А народ все шел, шел. Подходили все новые вереницы с площади. К концу 1921 г., -- четыре года спустя, после Октябрьской революции, -- мистика православия была еще в полной, не угасшей силе...