Из воспоминаний

Пленарные заседания

Это не было "игрой в парламент", пленарные собрания, -- когда собирались все члены Комитета, наркомы и чиновники соответствующих вопросу повестки ведомств. Но и не было в этом зрелище ничего утешительного. Напротив... После каждого собрания оставался неприятный осадок: особенно резко подчеркивалось, бросалось в глаза отсутствие у г. г. Наркомов искреннего желания "отчитываться" перед этим своеобразным парламентом или отвечать на его настойчивые вопросы, например, о размерах голода, о мероприятиях власти в деле сложения налогов или приведения в порядок транспорта. Парламент при диктатуре всегда невыгоден для стороны общественной: он лишний раз подчеркивает неравенство сил... Ведь тягостно было иногда сидеть даже в залах Таврического дворца, когда надрывались в красноречии члены Государственной думы, отлично сознавая, что одним жестом царского пальца Думе будет указано ее надлежащее место... Но тогда -- как принято было говорить -- Дума использовалась "как трибуна". У членов Комитета не было ни малейшего желания таким путем отвоевывать себе трибуну. Она была им -- ни к чему. Зачем же устраивались эти собрания? Да, прежде всего, для самих членов Комитета, которые должны были ведь отвечать морально и политически за "линию" Комитета и его действия. А, кроме того, была надежда, что таким открытым путем легче сгладить -- для обеих сторон -- те психологические трудности, которые нагромоздились за четыре года господства диктаторов. Минутами казалось, что обе стороны обстоятельствами дела притягиваются к действительному сговору и взаимному пониманию. Этой иллюзии содействовала и дипломатическая ловкость Каменева, проявлявшего, по общему отзыву, большой такт, вплоть до той минуты, когда этого такта уже не понадобилось...

Бывали на этих собраниях иностранные журналисты. Об их присутствии особенно заботился Каменев. Забыл он только предупредить их об опасности посещения ими последнего пленарного заседания Комитета 28-го августа, когда прибывшие на его журналисты были схвачены чекистами вместе с членами Комитета... Никогда не забуду выражения лица американского журналиста, который тыкал в лица чекиста часы и кричал по-английски: "Если через 15 минут вы меня не освободите, Америка объявит войну России". Несмотря на трагизм момента, эта сцена доставила всем наблюдавшим ее искреннее веселье. Опасность "объявления войны Америкой" оказалась так велика, что его, действительно, сейчас же отпустили. Не знаю, описал ли он потом этот "роспуск комитетского парламента" оравой чекистов человек в сто...

В этих пленарных собраниях следует отметить еще одно наблюдение. Немудрено, что на запросы Комитета неохотно отвечали полновластные диктаторы: кто смел вмешиваться в их распоряжение Россией? Но столь же неохотно отвечали и чиновники; так, чрезвычайно остро реагировал чиновник Центр. стат. управления, г. Пашковский, когда члены Комитета, экономисты, прижали его и стали доказывать неверность и тенденциозность показываемых им цифр о размерах голода и посевной площади. Диктатура развращает людей и приучает их к келейности, к охране своего ведомства от "постороннего" глаза. Не думаю, чтобы и теперешние спецы особенно стремились к "гласности", к контролю, к чистке и проветриванию их бюрократических клоак воздухом везде сующей свой нос общественности... То ли дело, сам себе господин, особенно, при умении ловко провести другого такого же господина, повыше стоящего. И очень не скоро разделается Россия с этими нравами даже и при установлении наверху учреждений формальной демократии.

<...>

Теперь мне остается рассказать о центральном пункте жизни Комитета -- о сборах его делегации за границу, о замечательных прениях и препирательствах с наркомами, -- главным образом, с покойным Красиным, -- при выработке инструкций ей и, наконец, о смерти Комитета из-за этой самой "делегации". К этому пункту прилегает также история сугубой заботливости Каменева по части ознакомления членов Комитета с зарубежной прессой, с "позицией г. Милюкова" и т. д. Сделавшись членами Комитета, мы получили возможность читать передовые "Последних новостей" и некоторых других зарубежных газет, вырезки которых нам любезно доставлял Л. Б. Каменев... Нужно все-таки надеяться, что "тонкий дипломат" и сам не верил, что столь явной провокацией он в нужный момент "поймает сочувственников зарубежному белогвардейству", как писала потом советская пресса. Провокация была настолько груба, что даже чекисты не очень настаивали на нашей вине, найдя затем, при обыске, эти вырезки.