Кровь. Очень много крови. Она расплывалась по поверхности воды и казалось, что ванна заполнена бурой жидкостью. Безвольно откинутая голова, лицо с плотно зажмуренными глазами, будто выточенное из того же белого мрамора, что и сама ванна, и ещё сильнее выделяющийся на всем этом фоне какой-то зловещий в своей черноте водопад волос, сосульками свисающих до пола.
Я вытащил из воды ставшим таким тяжёлым и неподъёмным тело, вынес в комнату и уложил на кровать. Из глубоко раскрывшихся ран кровь уже не сочилась. Хуже не бывает. Но все равно я кинулся к аптечке, вытащил пачку коллагеновых пластырей и облепил тонкие запяться, где зияли кроваво-чёрные порезы.
Мелко дрожащие пальцы никак не могли нащупать нужное место на обжигавшей смертельным холодом шее девушки. Тогда опустившись на колени, я приложил ухо к груди, с надеждой вслушиваясь в малейший звук. Ничего.
— Это и есть Эва Райкова? Круто.
Я вздрогнул, вскинул голову, обнаружив на пороге Прохора. Сальная похотливая ухмылка от уха до уха, глаза пожирали лежащее неподвижно на кровати обнажённое тело. Заметив мой взгляд, он растерялся, быстро-быстро заморгал.
— А чего это с ней? — подошёл ближе, наклонив на бок голову, вгляделся в иссиня-белое лицо.
— Сознание в ванне потеряла, — бросил я, встав на ноги. — Надо отвезти её в наш медцентр.
— Сознание? Да тут… Да, конечно. П-помогу, — пробормотал он. — Может того. Искусственное дыхание сделать? Я умею.
— Не поможешь тут с дыханием, твою мать! Надо везти к нам в медцентр!
Я завернул Эву в покрывало, бережно подхватил на руки и вынес из дома. Около крыльца, на дорожке уже поджидал присланный нашим врачом электрокар, на которых мы разъезжали по нашему лагерю. Уложив тело Эвы на платформу, я сказал Прохору посидеть рядом и вспрыгнул на переднее сидение. Отключив к чёрту робот-пилот, не позволяющий ездить на максимальной скорости, дал по газам.
Широкая, засыпанная щебёнкой аллея, с ровным строем лиственниц по краям, упиралась в уходящую почти отвесно скалу. Но стоило мне подкатить машину, как декорированные серым камнем разошлись двери, обнажив чёрный зев коридора, ведущий в наш центр.
Подняв с платформы тело Эвы, прижал к себе и пошёл по коридору, освещаемым ярко вспыхивающими на каждом шагу лампами, встроенными в стены. Прохор быстро нагнал меня и вместе мы подошли к двери лифта с квадратным зарешеченным окном.
Пока я ждал, когда платформа дьявольски медленно с гулом и скрежетом поднимется, искусал себе все губы. Время имеет странное свойство удлиняться и сжиматься. И сейчас оно растянулось до бесконечности.
В нашем медцентре, который мы оборудовали украденными медкапсулами, нас уже поджидал врач Михаил Борисович Кропоткин, и медсестра Катя.
Вместе с подскочившим ко мне Прохором, мы уложили Эву на платформу капсулы. И прозрачный колпак с тихим гудением мягко закрылся. Внутри него сверху, с боков вылезли как змеи, тонкие серебристые трубки, обвили тело девушки, проникли внутрь.
Справа от капсулы как свиток папируса раскрылся голографический экран. И голова закружилась от мельтешения столбиков и кругов диаграмм, бегущих по строчкам символов и цифр, в которых я ровным счётом ничего не понимал.
Плюхнулся на кресло рядом. Опустив руки между колен, тупо уставился в желтоватую керамическую плитку с трещинками, в которых почему-то угадывался женский профиль. Нет, совсем не то. Он скорее был похож на летящий самолёт. Я тряхнул головой. Что это со мной? Почему во рту такая горечь, а на душе так хреново, будто я виноват во всем этом? Разве мог я знать, что меня схватят, отправят в Утилизатор?
Что имеем — не храним, потерявши плачем. В голове всплывали картинки минувших дней, как Эва смеётся или грациозными движениями расставляет на столике передо мной тарелки с едой. Оборачивается, и лукавая улыбка мягко освещает её лицо изнутри, делая еще красивей. Эва отлично готовила, хотя в этом не было никакой нужды — всё могли делать роботы-кухни. Но раз, попробовав испечённые Эвой блинчики, я уже не смог есть сделанные роботом.
— Олег Николаевич…
Я вскинул голову, боль стеснила грудь, перехватило горло. На круглом добродушном лице с мягко обвисшими щеками выцветшие почти до состояния прозрачности глаза в глубоких морщинах излучали только сочувствие, заставляя ощутить себя совершенно беспомощным.
— Мне очень жаль… Она потеряла слишком много крови.
— Так перелейте мою, — Прохор с готовностью засучил рукав, обнажив крепкую и смуглую руку, всю перевитую выпирающими жилами. — Вы это, док, не стесняйтесь. Я выдюжу. Сколько надо возьмите.
— Дело не в этом, — покачал головой врач. — Ток крови прекратился. Совсем.
Я вскочил с кресла и вжался носом в холодный стеклопластик, за которым как в стеклянном гробу лежала мёртвая царевна. Не хочу тебя терять, Эва! Не хочу!
— Тогда возьмите у меня из плечевой артерии. Это будет быстро.
Я сбросил куртку, стащил рубашку, и опустился в кресло, выложив левую руку на подлокотник.
— Олег Николаевич, мы не в силах помочь. Она умерла. Слишком поздно.
«У-у-у-у-мерла», — поднялся высоко и упал вниз печальный звук, смахивающий на похоронный звон колоколов.
Пуфф. Видения распались, всё заполнила непроглядная тьма, и тяжесть сковала тело, весившее теперь тонну. Я едва смог пошевелить пальцами рук, ног. Но через мгновение дышать стало легче. Глаза привыкли, и я смог понять, что по-прежнему нахожусь в кабине космолёта. Экраны погасли, и лишь едва заметно фосфоресцировали, словно на них плясали, задорно перемигиваясь, огоньки святого Эльма.
Рядом в кресле второго пилота ворочался, что-то выкрикивая, Кузьма, его большие в чёрной поросли руки беспорядочно блуждали, словно он искал опору, и никак не мог найти.
Нечто ослепительно яркое, похожее на мощный электроразряд, по спирали обтекло со всех сторон прозрачный пластик кабины, ослепив на миг, и пронеслось мимо, вновь погрузив в глубокую чернильную бездну, где мы неподвижно висели.
— Х-х-де мы? — выдохнул Кузьма.
Он тоже пришёл в себя, сидел в кресле ровно, только чуть сгорбившись, как от сильной усталости, когда позвоночник, кажется, отказывается держать всё тело.
— В чёрной дыре, — сказал я. — Ну или, если быть точнее, в червоточине.
Кузьма тихо матюгнулся, заворочался в кресле, как проснувшийся после спячки медведь, шумно, тяжело выдохнул.
— За каким хером нас сюда занесло, Громов?
— Я использовал «ловушку для Сверхновой» Артура Никитина.
— Чего?
Во тьме, едва разгоняемой призрачным аварийным освещением, сверкнули белки его глаз.
— Надо было уйти от преследования, — просто объяснил я. — А эта шутка создаёт как бы туннель в пространстве, чтобы можно было мгновенно переместиться куда-нибудь.
— А почему ты не захотел лететь на этот, как его, корабль? Как этот ушлёпок тебе предлагал?
— Кузьма, я там был уже, — устало вздохнул я. — Этот корабль и не корабль вовсе, скорее целая планета. И там черти что творится. Куча тварей, готовых тебя убить и сожрать. Они там как тараканы, или крысы. Только раз в десять больше. Ад кромешный.
— И за каким хером тебя туда занесло? Если там такая х…ня творится?
— Эти люди меня похитили. Хотели шантажировать Никитина, чтобы он выдал свою разработку. Руку мне отрезали, отправили ему как подарочек. Я оттуда еле выбрался.
— Да? Думал, что секта тебя похитила? А тут вона как, — Кузьма громко поскрёб заросший щетиной подбородок. А они ваще кто такие?
— Люди из альтернативной Вселенной. У них было устройство перемещения, но астероид его разрушил. Они вернулись в то место и время, когда такое же устройство должно было быть создано на Земле. В альтернативной реальности. Но промахнулись. На тот момент Никитин не успел его доделать. Так что похитили они меня зря. Но руку они мне вернули, — я усмехнулся. — В модернизированном варианте.
— Вона как.
Сомневаюсь, что Кузьма понял всё, что я рассказал сейчас. Также я не стал говорить о Мизэки Сакураи, которая и сделала мне этот бионический протез, помогла сбежать. И мне казалось тогда, что делала она это, потому что любила меня, дорожила моими чувствами. Но потом, когда мы нашли Никитина и узнали, что он завершил свою работу по созданию туннелей пространства-времени, она почему-то резко переметнулась на сторону своих прежних друзей. Предала меня.
А ведь рядом со мной была женщина, красивая и умная, заботливая и нежная. Она никогда бы не предала меня, уверен в этом. И я потерял её так глупо и страшно. Как холодными металлическими обручами стянуло грудь жгучей болью и перехватило горло. Почему я не смог спасти тебя, Эва? Поделиться собственным бессмертием, ну хотя бы немного, чуть-чуть. От навернувшихся слез защипало глаза. Огоньки, плясавшие на тёмных экранах, расползлись ярко-белыми с радужными потёками, кляксами с острыми краями, напоминая увеличенные во много раз звезды.
В голове почему-то всплыли строчки старинной песни:
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, что я её любил,
А потому, что мне темно с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у неё одной ищу ответа,
Не потому, что от неё светло,
А потому, что с ней не надо света.
Невыносимое одиночество накрыло с головой, погребло под своим плотным душным пологом. Вдруг показалось, что я совершенно один во всей Вселенной. Выдумал тех, с кем нахожусь сейчас рядом. Солнце, исчерпав запасы водорода, разогрелось, расширилось и поглотило Землю, уничтожив все живое. А мой мятежный дух носится теперь неприкаянно, вспоминая тех, с кем сводила судьба. И нет мне покоя, нет возможности освободиться от этой нестерпимой боли, нет её конца и края. Мой персональный ад, в котором нет никого, кроме меня. Нет чертей и кипящих котлов со смолой, в которых жарятся души грешников, но это ужаснее во сто крат, в миллион раз. И я не могу оборвать эти мучения.
И словно в ответ на мои мысли послышалось чье-то хныканье: «Мама, не бросай меня, пожалуйста. Не бросай. Не уходи!»
Странным образом, но подействовало это отрезвляюще, и первой мыслью было, кому-то нужна помощь. Это плакала, как маленький ребенок, Микаэла.
Девушка сидела, поджав ноги, скрутившись в невообразимый комок, явно не осознавая, где находится. Я подошел к ней, присел рядом, мягко приобнял.
Вздрогнула, расслабилась и зарыдала уже во весь голос, прижавшись ко мне.
— Олег, мне так страшно. Так плохо. Одиноко. Спаси меня. Пожа-а-алуйста.
Слезы текли ручьем, девчушка пыталась стереть их, неловко развернув ладонь тыльной стороной, но лишь размазывала сопли по лицу.
— Ну-ну, чего ты так расклеилась. Всё в порядке. Всё будет хорошо.
Бездумно повторял слова, которые говорят в таких случаях. Гладил Мику по спине, на удивление мягким волосам, говорил что-то глупое и ласковое. Это чувство одиночества, которое сжирало душу девушки, вдруг воскресило меня, заставив поверить, что я не одинок, раз кому-то нужен.
Но я врал, ничего хорошего ждать мы не могли. Я обманул Кузьму, в чёрную дыру я направил космолёт совершенно случайно. «Ловушку» Никитина я развернул для того, чтобы в неё попали те два спейс файтера, что преследовали нас. Выбросил им навстречу, но неожиданно она начала расширяться в нашу сторону и поглотила нас. И теперь мы провалились в небытие, в бездонный колодец безмолвия и неподвижности.
Всё управление отрубилось. Я стал беспомощным, как калека без рук и ног. И, собственно говоря, мы должны были тут же погибнуть, попав под горизонт событий чёрной дыры. Но почему-то оставались до сих пор живы. Но как долго протянется наше существование здесь? Возможно, счёт уже шел на секунды.
Мика начала успокаиваться, хныканья стали глуше и реже, хотя её по-прежнему колбасило не по-детски, трясло, как эпилептика в припадке.
— Олег, мне было так странно одиноко, — Мика оторвалась от меня, и взгляд её заскользил сквозь меня. — Всё черным-чёрно, как ночью без луны. Меня будто в холодном душном склепе замуровали, откуда не выбраться.
Она слабо, но уже с какой-то своей хитрецой, улыбнулась и вытерла сопли рукавом, совершенно как маленькая девочка.
— Эй, Громов, — идиллию единения с Микаэлой разрушил совершенно некстати Кузьма. — Тут твоя система чего-то ввести просит.
Я высвободился из объятий девушки, которая явно не хотела меня отпускать, и вернулся в кресло капитана.
Действительно, прямо над мертвой панелью управления висели слова: «Введите дату и время перехода». Под надписью мигало предупреждение, если не ввести конкретную дату, система выбросит нас куда-то в произвольное время и место. И на свой страх и риск я мысленно указал нужные цифры.
И тут мы выскочили в бесконечный голубой простор. А под нами засыпанные белоснежными хлопьями облаков прорисовались зигзаги горных вершин, и разбежались серебристой паутиной реки.
С привычным гудением заработали экраны управления, высветили информацию о том месте, куда мы попали. Перед глазами словно натянули серую ткань, и я сосредоточился на посадке. Космолёт швыряло из стороны в сторону, что удивляло и пугало меня. Казалось, что что-то в системе нарушилось, и сейчас мы грохнемся о землю, разбившись в лепешку. И главное, что никто не мог бы помочь мне. Кузьма дрых в своем кресле. Я лишь слышал его смачный громкий храп.
От напряжения всё поплыло в глазах, вокруг задрожал нагретый воздух, окружив меня, как коконом. Руки заскользили по мягкому рифлёному пластику штурвала, из-под мышки пробежала струйка пота.
Наконец, шасси коснулись покрытия, заскрипели тормоза. Я включил реверс, и турбины изменив тональность, взревели высоко и протяжно. Вжал педали тормоза в пол так сильно, что спазмом свело пальцы ног. Скорость начала падать, цифры на мягко светившемся табло стремительно уменьшались и всем телом я ощущал, как космолет замедляется. Всё сильнее и сильнее. Мы остановились. Гибкими змеями уползли ремни безопасности, и я с облегчением откинулся на спинку кресла.
— Ну что, Кузьма, неплохо мы сели? — бросил я и с удовольствием потянулся, распрямляя затекшие руки и ноги.
Тишина в ответ. Я медленно, даже с какой-то опаской, повернул голову, и взгляд упёрся в стеклопластик кабины, за которым угадывалась серая бесформенная масса. За моей спиной не было двери в салон. Мика тоже исчезла. Я находился в прозрачной шарообразной кабине совершенно один. Только рулевая колонка с рогами штурвала и кресло. Больше ничего.
Чёрт возьми, да это же мой флагман RX-2000, который подарил мне Модест Моргунов! Ну как подарил? Просто я доказал, что мне нужен такой летательный аппарат, и Модест раскошелился. Нет, космолёт стоил не так уж дорого, но председатель Совета Десяти (самых богатых людей планеты, разумеется, хотя так их никто официально не называл) умел считать деньги и просто так на ветер не бросал.
Но ё-моё, как же я оказался здесь? Сплю я что ли? Потряс головой, ущипнул за руку. Больно. Но что это? Фантазии гаснущего сознания? Вроде бы нет. Никогда раньше я не ощущал себя таким бодрым, таким ясно мыслящим.
С мягким гулом пневматика откинула надо мной фонарь, сбоку легко звякнула лестница. И я спустился вниз, спрыгнул на серые плиты. Ветер задорно швырнул горсть пыли в лицо, разворошил мокрые волосы, запустил за воротник рубашки свою ледяную ладонь.
Рядом улыбался полноватый мужчина в синем комбинезоне техника.
— С прибытием, товарищ полковник! Как долетели? — гаркнул он, вытянулся, выставив живот.
Ба, да это мой техник, Афанасий Юрской. Ёлки зеленые, откуда он здесь?
— Спасибо. Нормально, — выдохнул я.
Он отступил в сторону и выпал из поля зрения, будто провалился сквозь землю.
Я не мог разглядеть толком, куда попал. Вокруг меня воздух дрожал, исходил рябью, будто от раскаленного песка в пустыне. Стоило сделать шаг, как он вместе со мной передвигался, и сколько я не щурился, ничего понять не мог.
Пуфф, стена вдруг опала и распахнулась во всю ширь с бело-жёлтой разметкой взлётно-посадочная площадка, ограниченная высокой белой стеной. Вжимая в бетон обтекаемые тела, раскинули стреловидные крылья космолёты. На краю поля шарообразный глаз телескопа уносила в густой белый кисель облаков диспетчерская вышка, смахивающая на башню средневекового замка.
Ё-мое, да это же моя родная авиабаза, где я обучал своих ребят пилотированию истребительными космолётами и звездолётом, что мы собирали по проекту Артура Никитина. Как же меня сюда занесло? Наверно, это сон.
Зашагал в сторону казарм, прислушиваясь к звукам. Все выглядело до жути реалистично — шум ветра, багровый отсвет на ангарах и плитах пластобетона. Запах топлива и пыли. И люди, что попадались мне, выглядели знакомо. Но что-то мешало принять это, как настоящую реальность.
В моей комнате всё было по-прежнему, спартанская обстановка, узкая кровать, стол, высокий дощатый шкаф с одеждой. И массивный сейф с моими сокровищами — наручными часами, который я собирал годами. Я вытаскивал с полок одну за другой коробочки, любовался на сапфировый отблеск циферблатов, латунных стрелок, вдыхал резкий, щекочущий ноздри пряный аромат кожаных ремешков. Вертел так и эдак, вглядывался в мелкие надписи, потертости и трещинки. Нет, это все реально.
Сбросив одежду, забрался под душ, поливая себя то ледяной водой, то обжигая кипятком. Вздрагивал каждый раз, когда струи, меняя резко температуру, впивались злыми осами в кожу. Потом растерся жестким полотенцем. И замер. Взгляд на левую руку. Мысленно представил кинжал. Но рука так и осталась прежней. Самая обычная рука, как и правая. Я лишился своего крутого бионического протеза. Перестал быть супергероем.
Ну и чёрт с ним. Обойдусь. Лишь кольнуло сожаление о потерянных возможностях, и исчезло.
Когда переступил порог офицерской столовой, сердце заныло сладкой болью, нахлынули воспоминания. Остановившись на миг, вдохнул этот запах, такой до боли знакомый. Но что в нём такого необычного? Обычный общепит, накрахмаленные до хруста белоснежные скатерти на квадратных столиках, пол из стертых сотней ног чёрно-белых плит. И стена из голубоватого стеклопластика, откуда открывался вид на аэродром.
— Что желает, господин полковник?
Ласкающий слух певучий голосок, от которого холодеет в горле, ладная фигурка, милые раскосые глаза и нежный темный пушок над верхней губой. Мизэки Сакураи в голубом платье, кружевном переднике и заколотой брошкой в виде серебристого паучка на иссиня-чёрных волосах шапочке.
— Как обычно, Мизэки.
От гула турбин задребезжали приборы с солью и перцем на столах. Космолёт в серо-голубых разводах, оставляя за собой дрожащий шлейф раскаленного воздуха, ушёл в небо.
Бушевал багровый закат, словно из разверстых ран выплеснув на белосизые лохмотья облаков кроваво-красную муть. Внезапно откуда-то из темных глубин души рванулись воспоминания. Развернули длинную цепочку событий, которые последовали за моим глупым и поспешным решением ехать на липовую встречу с Артуром, которую подстроила Мизэки. Меня похитили, привезли на корабль-сферу, где жестоко пытали, так что мой организм отключил сердце.
Ян Беккер отправился бомбить лагерь секты Макбрайда «Очистительный свет Сверхновой». Преданный мне Беккер думал, что именно они похитили и убили меня. Хотел отомстить. Благородный поступок. Но такой же глупый, как и тот, что совершил я.
Модест Моргунов, главный спонсор проекта Артура Никитина, испугавшись за ученого, перевез его в подземный научно-исследовательский центр, где Грушевский, помешанный на идее Сверхчеловека сделал свои смертельные ловушки для проверки интеллекта. И погубил всех, кто жил и работал в этом центре.
Но если бы я немного бы подумал о последствиях, все могли остаться живы. Артур и Эва. Мизэки и Ян Беккер. И не было бы Утилизаторов и безжалостных казней на гильотине. Коммун и Покровителей, не проникли бы в наш мир, посланные людьми из альтернативного мира, кровожадные твари.
Как жутко осознавать, что именно мое взбалмошное решение стало триггером, спусковым крючком, который запустил эту адскую игру на выживание. И жертвами стали те, кого я любил, кто был мне дорог.
Если бы всего этого можно было бы избежать! Я бы потерял свое бессмертие и бионический протез, но зато мы мирно и без усилий закончили бы проект Никитина, спасли Землю.
Резко не хватило воздуха, в сердце будто вонзили острую спицу, боль отдалась в левую руку. И отшвырнув стул, я выскочил из-за стола и бросился наружу, на ходу раздирая удушающий ворот рубашки. Посыпались на пол с тихим стуком сорванные пуговицы.
Солнце, скрывшись за белыми стенами базы, выплеснуло напоследок на рваную седину облаков сизо-багровые потёки. И казалось, там, за этой стеной жарко и страшно пылает Утилизатор, разнесенный ракетами на клочки.
— Господин полковник, простите… — извиняющий голос оторвал меня от мыслей.
— Что, Мизэки?
— Вы ушли, так ничего не поели. Вам не понравилось? — голос девушки едва заметно задрожал, она мяла в руках кружевной передничек и выглядела такой подавленной, растерянной.
Нет, только не поддаваться на эту фальшивую игру, спектакль, разыгранный лишь для того, чтобы заманить меня в ловушку. Затянуть петлю на шее. Вряд ли Мизэки думала об этом, когда взламывала систему нашей базы, супер сложную, суперсекретную. Ей лишь хотелось вернуться домой.
— Понравилось, Мизэки. Просто мне сейчас совсем не хочется есть.
Подошел к ней и, взяв за руку, мягко поднес к своим губам. Изумилась, будто я сделал что-то неприличное. Вспыхнули глаза как-то странно, то ли со страха, то ли со стыда.
Развернувшись, я быстро зашагал к казармам, словно пытался скрыться от преследования. Но ведь девушка и не пыталась бежать за мной.
В глазах потемнело, качнулась и ушла из-под ног земля.
«Системная ошибка», «Недопустимый диапазон значения переменной», — замелькали перед глазами надписи, значения которых я не понимал. И небо опрокинулось, будто из-под ног выдернули табурет, и я ухнул куда-то в бездонную пропасть.
И тут же руки нащупали рифленый пластик штурвала. Я сидел в кресле космолёта, мчавшегося по спиральным, ослепительно сверкающим рельсам червоточины. Запрокинув лохматую башку, рядом в кресле храпел Кузьма.
«Параметры даты введены неверно», — мигала перед глазами кроваво-красная надпись.
«Ошибка ввода даты».
И я понял, что произошло. Перепутал формат, день и месяц. Значит, я могу перемещаться по времени? Но может быть я вообще никуда не попадал физически и это лишь моё сознание металось по нейросети, пытаясь найти выход?
А что, если попробовать вот так. Может система дать мне ещё один шанс?
И вновь раскрывается голубая бездна неба. И флаер, не космолёт. А рядом блюет Прохор. Скрипят шасси о бетон. В нетерпении откидываю фонарь. И всё повторяется вновь.
Григорий с двумя парнями делает шаг ко мне. В сощуренных глазах недоверие, даже озлобление. Бах. Пистолетный выстрел прямо в лоб разносит разум на слепящие куски. Адская боль звенит в ушах.
Возвращаюсь к жизни.
— Гриня, готовь два космолёта.
Высвобождаюсь из объятий плачущего от радости парня и бегу. Мчусь со всех ног так, что подкашиваются и слабеют ноги. Несусь туда, где ртутью блестит остроконечная крыша большого деревянного дома. И взбитым белым кремом на торте цветут тюльпаны на круглой клумбе. Должен успеть.
Врываюсь и застываю на пороге. Прислонившись к косяку, смотрю и не могу насмотреться. И зрение мутнеет от навернувшихся слез. Слез счастья.
— Олег? Ты жив?
Наши глаза встречаются. Из ослабевших рук девушки выскальзывает рамочка. Глухой звон разбившегося стекла. Почему-то кружится голова. И сердце колотится где-то в горле, резкой болью разрывает виски.
Делаю пару шагов и опускаюсь рядом с кроватью. Короткие бриджи обнажают смуглую стройность ног с тонкими лодыжками и словно вырезанными в мраморе ложбинками на упругих икрах. И я обнимаю их, прижимаясь к шершавой ткани, ощущая проступающий жар тела.
И со страхом жду, что вот-вот нейросеть выбросит меня опять из этого места, заставит пройти все девять кругов ада вновь.