Измена. Месть подают холодной (СИ)

Глава 16. Знай врага своего

Взглядом изучаю самодовольную ухмылку Эйвана. Я-то удивлялась, почему муж не стал настаивать на том, чтобы я оставалась дома, а он решил проследить, куда я направилась. Не зря мне так не понравился взгляд кучера…

— Ты оставил Лисанну? — искренне удивляюсь я. — Вот это сила воли.

Лицо мужа перекашивает от гнева с добавлением ещё какой-то ранее невиданной мною эмоции. Всё чаще отмечаю, что не только Эйван ничего не знает обо мне, но и я за годы нашего брака не сильно заботилась тем, чтобы узнать мужа. Но у меня есть оправдание: я жила в тумане из грёз и апатии. А у него какое?

— Ты ещё смеешь что-то говорить мне? — низко рычит он. — Саму на молоденьких потянуло?

Я выразительно смотрю на Сэма, он отвечает мне круглыми глазами. Мы оба понимаем, что не можем раскрыть Эйвану правду, но что ещё можно придумать, чтобы это звучало правдоподобно?

— Аллор, простите, но я… — начинает Сэм, и Эйван тут же переключает внимание на него.

— А, хочешь поговорить со мной первым? Ну давай, щенок, иди сюда!

Муж хватает юриста за ворот рубашки, приподнимая над стулом. Я подскакиваю.

— Эйван, отпусти его немедленно, — чеканю я, сдерживая рычание.

— Почему вдруг? Мальчишка возомнил себя мужчиной, способным сделать из меня рогоносца, так пусть отвечает по-мужски!

Для суда моя репутация должна быть безупречна, а мужа нельзя предупреждать о грядущем разводе и давать ему тем самым время на тщательную подготовку. Но я не умею искусно придумывать ложь — придётся сказать правду. Не могу же я позволить Эйвану ударить Сэма!

Вдыхаю, чтобы сказать сакральное: «Я с тобой развожусь, не трогай моего юриста», как вдруг слышу со стороны негодующий голос:

— Братец, что тебе надо от моего Сэми?

Все замирают. Эйван от неожиданности отпускает рубашку Сэма, и грифон мешком падает на стул. Мы все смотрим на Руби, которая, подбоченясь, грозно напирает на брата.

— Стоило мне отойти попудрить носик, как ты уже напал на него! — рычит она. — Есть у тебя совесть?!

— Это? — тупо переспрашивает муж, указывая на Сэма пальцем, как на мерзкое насекомое. — Твой парень?

Руби хлопает ресницами, а затем смотрит на Сэма самыми влюблёнными глазами на свете. Они так и подсвечиваются изнутри. Никогда не замечала за ней таланта к лицедейству, но не зря говорят, что все огненные драконы изменчивы, словно пляшущее пламя.

— Сэми, солнышко, он тебе не навредил? — воркует Руби слащавым голосом, явно подслушанным у Лисанны пару часов назад.

— Н-нет, — чуть заикнувшись, выдавливает юрист.

— Какого пламени? — восклицает Эйван. — Почему он тут с моей женой?

— Я хотела показать Вилле своё сокровище, — бойко отвечает Руби, плюхаясь на стул рядом с грифоном. — Ну знаешь, нет ничего важнее благословения лучшей подруги!

— И почему я о нём не в курсе? — напирает муж.

— Потому что ты сразу всё донесёшь маме, — закатывает глаза Руби. — А она начнёт свою любимую песню: «Лучше бы ты искала влиятельного мужа, а из какой он семьи, а что люди скажут…»

— Ты с ума сошла? — спрашивает Эйван, заметно успокоившись. — Ему же лет двадцать. У тебя материнский инстинкт проснулся?

— Я просто выгляжу молодо, — бурчит Сэм обиженно. — И вообще, я требую извинений, аллор дель Монрок! Вы унизили меня на глазах у моей женщины!

А вокруг одни актёры, вот и Сэм как быстро сориентировался, ну чисто оскорблённая невинность! С моих губ срывается смешок, который я маскирую кашлем. Но едва ли кому-то сейчас есть до меня дело.

— Я не стану извиняться перед низкородным грифоном, — раздражённо дёргает уголком рта Эйван. — Вилле, ты посмотрела на новое увлечение своей подружки? Ну и нечего тут сидеть, поехали домой.

И всё же настроение у него пугающе раздражённое. Что уже случилось? Мне даже не хочется с ним спорить — если ощущение, что очередная ссора может помешать воплощению нашего плана. Лучше усыпить его бдительность.

— Езжайте, — покровительственно машет рукой Руби. — А мы с птенчиком ещё поворкуем.

Она дарит Сэму многообещающую улыбку, от чего тот нервно сглатывает. Я киваю и встаю со стула, бросив напоследок:

— Смотрите, не сидите долго, а то тут полумрак, потом будут глаза гореть.

Надеюсь, они поймут мой посыл. Руби знает про символ отступников и сможет рассказать Сэму всё из первых рук. Вероятно, вместе они смогут обдумать всё и пролить свет на новые детали.

Выхожу из ресторана следом за Эйваном, он даже придерживает мне дверь. Вечерний мороз ласкающе касается кожи. Я полной грудью вдыхаю холодный воздух, чувствуя, как на душе становится легко и приятно от свежести и хрустящего под ногами снега. Его совсем тонкий слой, да и завтра он, скорее всего, уже растает, но для меня он кажется символом чего-то светлого и радостного. К карете мы идём неожиданно неторопливо, как будто наслаждаемся прогулкой и компанией друг друга.

— Вы держите меня за идиота, — ворчит муж. — Не знаю, что вы задумали, но что-то тут нечисто.

— Я устала спорить с тобой, — пожимаю плечами я. — Что бы я ни делала — ты видишь в этом злое намерение. Эти сцены ревности, обвинения пропитаны злостью и фальшью. Ты не ревнуешь, ты просто пытаешься оправдать свою неприязнь ко мне. Скажи, Эйван, ты хоть когда-нибудь, хоть на минуту любил меня по-настоящему?

— А ты меня?

Мы замираем в нескольких метрах от кареты и поворачиваемся друг к другу. Наши взгляды полны боли, обиды и разочарования. Впервые я вижу их в Эйване столь же отчётливо, сколь и в себе.

— Зачем же мы продолжаем этот фарс, что называем браком? — выдыхаю я, поражённая осознанием.

Эйван морщится и качает головой.

— Мы не можем просто всё бросить, — говорит он понуро. — Это не нам решать, Вилле.

— Кому, если не нам?

Он поднимает глаза к небу, но один взгляд на звёзды заставляет его поморщиться. О чём они напоминают ему, что так неприятно? Хочу спросить, хочу протянуть руку и утешить его. Не потому, что вдруг прониклась чувствами, а потому что вдруг ощущаю, что мы два потерянных дракона, две пешки в чьей-то игре. И каждый пытается вырваться из неё по-своему. Эйван ищет любовь в каждой встречной девушке, а я ищу свободы.

Вздохнув, я меняю направление в сторону лавочки. Стряхнув снег, сажусь и хлопаю по месту рядом, приглашая Эйвана. Он удивлённо приподнимает бровь, но садится рядом.

— Ты любишь мою сестру? — спрашиваю я мирно.

— Не знаю, — отвечает он глухим голосом. — Я не уверен, что умею любить. Меня научили только одной форме любви: окружить, задавить другого собой, чтобы в его мире не было места для других. Но это обладание, не любовь.

— Что ж, ты понимаешь это, уже похвально.

Он усмехается, качает головой.

— Лисанне такое не подходит. Она слишком свободолюбива, ей необходимо менять места и людей. Мы оба с ней понимаем, что наши отношения случайны и долго не продлятся. Я бы сказал, что не хотел сделать тебе больно, Вилле. Но я хотел.

Пусть он находит силы признаться, но не может посмотреть на меня. На его губах грустная улыбка. Я впервые вижу его таким уязвимым и открытым.

— Я надеялся на твою ревность, ярость, гнев, хотел на минуту увидеть ту девушку, что поразила меня ещё в Академии, с глазами, словно сверкающие льдинки, и характером снежной вьюги. И она правда проснулась. Только такая девушка со мной не останется.

— Эйван…

— О, не стоит меня утешать. Разве я этого заслуживаю? Я видел, что творится с тобой, но не хотел признавать. Мне было удобно, чтобы ты оставалась тенью. Мне было всё равно, каким образом это достигается: мне привели ту, на которую я указал пальцем, а дальше меня ничего не интересовало.

— Но кто привёл? Кому это было нужно? — спрашиваю я, пытаясь заглянуть в его глаза.

Эйван прикрывает веки, тяжело вздыхает, и по его напряжённым плечам я понимаю — разговор окончен. Он уже жалеет о своей откровенности.

— Поехали домой, — говорит он глухо, поднимаясь и направляясь к карете. Я провожаю его печальным взглядом.

— Всё могло бы быть настолько легче, если бы мы поговорили! — бросаю я ему в спину.

На миг он замирает, а затем качает головой.

— Тебе было бы легче. А мне — вряд ли, — отвечает он меланхолично и скрывается в темноте кареты.

За все годы нашей совместной жизни это был самый откровенный и душевный разговор. И пусть мы едем в поместье в абсолютной тишине, я смотрю на мужа другими глазами. Не он злодей в моей жизни.

Но… кто злодей? Почему Эйван просто не скажет! Неужели он… боится?

Задумчиво теребя кулон, я поднимаюсь в спальню. Войдя внутрь и заперев дверь, я ощущаю странную тревогу. Драконица внутри меня напряжена.

В моё отсутствие в комнате кто-то был.

Меня охватывает паника. Я не могу доверять ни мужу, ни свекрови, ни слугам, ни даже собственной сестре. Меня могут отравить, подбросить какой-нибудь амулет с проклятием — не знаю уже, чего ждать от этих людей. В таком контексте от одной мысли, что кто-то ходил по моей комнате, подташнивает. Я запирала её перед уходом, точно помню, так что это не случайный гость и не прислуга.

На первый взгляд в комнате всё без изменений, но от этого не легче. Даже если этот некто просто что-то искал, я уже не смогу спокойно заснуть здесь.

Выхожу так же стремительно, как и вошла. Смысла запирать комнату теперь уже не вижу. Сама направляюсь прямиком в спальню Ингвара.

Внутри горит ночник. Сын не спит, а лежит на кровати на животе, болтая ногами, зачарованно слушая свою «гувернантку». Я, незамеченная, замираю, прижавшись к двери спиной, и украдкой слушаю.

— Если она босиком пройдёт по мёртвой земле, там, где ступала её нога, пробьётся молодая трава и расцветут цветы, — певучим голосом баюкает Веспула, хоть у слушателя сна ни в одном глазу: слишком боится он пропустить хоть слово. — Если коснётся смертельной раны, та перестанет кровоточить, а слёзы её могут спасти даже от самого страшного яда. Сама же она бессмертна и вечно юна — в том дар её и проклятье.

— Проклятье? — переспрашивает Ингвар. — Разве плохо вечно жить?

— Быть может, и неплохо, но махарани пережила девятерых мужей, а те были не какими-нибудь людьми, обречёнными прожить едва ли век — все были драконами. К тому же в обмен на вечную жизнь судьба лишила её шанса завести своих детей. Махарани одинока, потому любовь свою дарит каждому жителю Вайшны. Мы все её дети.

— Алли Весс, а я смогу когда-нибудь взглянуть на махарани хоть одним глазочком?

Веспула хитро щурится.

— Знаешь, махарани, думаю, была бы очень рада с тобой познакомиться.

— Со мной? Правда? — подскакивает сын. Веспула величественно кивает.

— Ну разумеется. Вы с ней очень похожи. Так что если ты хорошенько попросишь свою маму…

— Уже заманиваешь ребёнка в Вайшну, Весс? — хмыкаю я, проходя к кровати. Веспула смущённо закусывает губу, а Ингвар тянет ко мне руки.

— Мама, а мы съездим туда однажды? Алли Весс мне столько рассказала! Про парящие скалы, водопады, которые превращаются в туман, озёра с водой, как слёзы! И она говорит, водные драконы вовсе не гадкие и подлые!

Присаживаюсь на край кровати и задумчиво кошусь на Веспулу. Своими рассказами про самую могущественную химеру она явно хочет подготовить Ингвара к мысли, что он такой же и в этом нет ничего плохого. Но вот рассказы про Вайшну… у них явно другой посыл.

Я совсем закрыла глаза на один важный момент: Веспула может быть моей старинной приятельницей и даже подругой, но она до мозга костей предана семье Нейви и всегда будет человеком Райдена. Чует моё сердце, и Вайшной очаровать Ингвара она тоже хочет, представляя интересы господина ректора.

И я, конечно, не то чтобы против. Но как же они надоели решать за меня не спрашивая!

— Обсудим это, — говорю я, наклоняясь и целуя его в лоб. — А теперь спи.

Мы выходим из комнаты, я закрываю дверь и тогда только строго смотрю на Веспулу. Она отвечает мне невозмутимым взглядом.

— Что? Я рассказала ребёнку про свою родину, это преступно?

— Просто так взяла и рассказала? — переспрашиваю я иронично. — Ты же у нас любишь всё делать просто так.

— Я просто не могу допустить, чтобы твой сын считал Вайшну вражеской страной, а водных драконов — какой-то змееподобной пакостью! — морщится Веспула. Я вздыхаю.

— Он подслушал это от отца и бабушки.

— Скорее бы увезти его подальше от этой своры, — поджимает губы Веспула. — Это прелестный, светлый ребёнок, ему не к лицу гнилое ристайленское воспитание.

Тут я полностью согласна. А чтобы воплотить эту затею, мы дожидаемся Руби и прячемся от мира в дальней гостиной. Здесь пусто и тихо, свет мы решаем не зажигать. Веспула старательно вешает полог тишины на дверь и окна, а затем, прищурив один глаз, ещё и на камин.

Руби опускается в кресло и поднимает на нас задумчивый взгляд, а затем ободряюще улыбается, увидев, что мы напряглись.

— Хочу заметить, твой юрист — просто душечка, голова у него светлая. Жаль, что он совсем юный, — томно вздыхает она.

— Вы к чему-то пришли?

— Так, по мелочи, — неопределённо взмахивает рукой Руби, но мне кажется, что за этими словами что-то скрывается.

Если это зелье перцепции не прекратит действовать, я к утру с ума сойду от случайных догадок и приступов паранойи. Успокаиваю себя усилием воли.

— Гораздо важнее нам то, что сказал Райден, — говорит подруга. — Услышав вести, он предложил действовать без промедления. Завтрашний приём у Салини станет отличным прикрытием. Эйван и Аделаида останутся развлекаться, а мы улизнём, вернёмся домой и заберём Ингвара. Наша задача — добраться до портала.

— А как же слежка за Ингваром? — спрашиваю я встревоженно. Глаза Руби ярко вспыхивают.

— Разберёмся с ними. Нам помогут.

— Назад дороги не будет, — шепчу я. — Мы нарушим законы Ристайла и дипломатический пакт.

— Ты нарушила бы его, если бы сбежала с ребёнком, — равнодушно ведёт плечом Руби. — Но если тебя похитят, что ты тут сможешь сделать? Все знают, что твой дракон спит много лет. Муж и свекровь гуляли на приёме дальнего родственника, ты, обиженная и расстроенная, вернулась домой, а там тебя поджидали коварные злодеи. И некому было прийти на помощь.

Задумчиво касаюсь подбородка.

— И что же меня так расстроило?

— Это уже нам предстоит придумать, — разводит руками Руби. — Хотя так уж сложно найти причины для скандала с Эйваном?

Я скрещиваю руки на груди.

— В глазах общества Эйван — идеальный муж. Даже если бы я начала кричать о том, как он ко мне относится, меня сочли бы сумасшедшей. Он щедр, учтив и ласков на всех светских приёмах, следы своих измен старательно заметает, а остальное и вовсе не выносилось за порог дома. Если я разыграю скандал с ним на ровном месте, это будет подозрительно.

— Лисанна, — вдруг говорит Веспула, округлив глаза.

— Думаешь, он посмеет оказывать ей знаки внимания на глазах у всех? — приподнимает брови Руби. — Он не настолько законченный идиот.

— Да нет, — отмахивается Веспула и указывает пальцем в темноту. — Здесь грёбанная Лисанна!

Мы подскакиваем, заслышав серебристый смех. У камина в простом чёрном платье невозмутимо стоит моя сестра с непривычно убранными наверх волосами. Она словно появилась из ниоткуда! Её не смогли уловить ни интуиция Веспулы, ни чуткий слух Руби, закалённой воительницы, ни даже мои обострённые зельем чувства.

— Как ты сюда проникла? — восклицает Руби. — Тут же защитные чары на всех входах!

— О, мне незачем было сюда проникать, — невинно улыбается сестрица. Она задумчиво проводит пальцем по лепнине на камине. — Вы совершенно игнорируете мой талант оказываться там, где мне нужно. А я-то была внутри с самого начала и слышала каждое слово вашего прекрасного плана.

Во время драконьих войн мы с Винсентом получили немало громких титулов, а наша младшая сестра была слишком юна, чтобы участвовать в боях. Да и после не показывала себя мощным воином или искусным магом. Тем не менее, прозвище у неё было: Лисанну скромно величали «снежной змейкой» за хитрость, юркость и ловкость.

Но вот таланта проникать в комнаты и затаиваться, словно она соткана из тумана, я никогда в ней не замечала. Когда моя милая сестра с лёгкой хитринкой в глазах превратилась в настоящую подлую змею с умениями профессионального соглядатая? Она кажется скользкой, подлой, самодовольной — эпитеты, что никогда никто бы не произнёс в адрес Лисанны.

Вспоминаю её гибкое тело на Эйване, её ухмылку и слова: «Вилле больше не ледяной дракон». А затем в голове возникает другое воспоминание: две платинового оттенка тонкие косички, которыми мы обменялись в день её двадцатилетия. Клятва ротхен-даар, знак высшего доверия среди валькирий. Я обменялась клятвой с хитрой лисичкой, которая всегда помогала нам с братом найти дипломатические пути решения конфликтов и взмахом ресниц могла заставить любого принять её сторону. А сейчас передо мной стояла коварная волчица. Как ни крути, совершенно разные животные.

Хотя Веспула бы сказала, что перед нами сейчас рыба, как там её?

Простипома.

Я ли упустила что-то, позволяя ей гостить в Ристайле и не приглядывая за своей, как мне казалось, уже взрослой сестрой? Выходит, и решать это мне.

— Достала она меня! — рычит Руби, решительно шагая к Лисанне.

Останавливаю подругу лёгким взмахом руки.

— Нет, Руби. Это наш с Лиссой разговор. Оставьте нас, пожалуйста.

Подруги неуверенно переглядываются, но шага к двери не делают. Лисанна удивлённо вскидывает брови, но затем это выражение быстро сменяется ухмылкой.

— О, ты надеешься уговорить меня забыть услышанное? — спрашивает она с умилением. — Будешь напирать на сестринские чувства?

Она наблюдает за нами, вальяжно облокотившись о кладку камина. Несмотря на численный перевес в нашу пользу, она явно ощущает себя уверенной.

— Ах ты дрянь! — шипит Руби, и от её кожи в воздух взлетают мелкие искры.

Я разворачиваюсь к подругам и заглядываю в глаза сначала Руби, потом Веспуле.

— Нам с сестрой надо поговорить по душам. Наедине. Выяснить всё без утайки, — говорю я вкрадчиво.

Веспула округляет глаза, а я мысленно восторгаюсь ею. Она, безусловно, всё поняла.

— Дайте хоть конфет пару стащу, — говорит она, закатив глаза, и подходит к столу, снимая крышки с оставленных тут с прошлого чаепития сладостей.

Пока Веспула грохочет посудой, Руби тяжёлым взглядом изучает Лисанну, а та отвечает игривой улыбкой.

— Ладно, Вилле, — Руби скрещивает руки на груди. — Надеешься решить проблемы в виде этой выдры разговором — попытайся. Но я буду недалеко.

Веспула нагрузила сладостями аж три тарелочки, и за нехваткой конечностей третью ей пришлось взять в зубы. Она кивает Руби на дверь, и они оставляют меня с сестрой. Я подхожу к камину и активирую магию, чтобы согреть чайник.

— Не составишь мне компанию за чашечкой чая? — спрашиваю через плечо.

Лисанна чуть отходит от камина, её самодовольное выражение лица сменяется на непонимающее, но она всё ещё старается казаться победительницей. Она презрительно хмыкает.

— Ты тянешь время или пытаешься меня задобрить? — спрашивает она.

— Просто хочу, чтобы наш разговор проходил в более приятной атмосфере, — невозмутимо отвечаю я. — Ты же говорила, что ты мне не враг. Так к чему враждебность?

Она с прищуром наблюдает за мной, я же заливаю кипяток в заварочный чайник и приподнимаю уголки губ в подобии вежливой улыбки.

— Садись же. Нам многое нужно обсудить.

Она опускается в кресло, закидывает ногу на ногу и иронично приподнимает брови. Несколько минут мы молчим, изучая друг друга, каждая в своём настроении. Наконец, я разливаю чай по чашкам.

— Ничего, что я выбрала простой чёрный? — спрашиваю я. — В него трудно что-то подмешать, а чаи с добавками вызывают у меня подозрения, что Аделаида что-то туда подмешала.

— Если ты надеешься уболтать меня, чтобы я ничего не говорила Эйвану, то не переживай: я не собиралась ничего ему рассказывать, — отвечает она.

— Вот и замечательно, — киваю я. — Повара наготовили столько сладостей, целую гору. И всё в честь твоего визита?

— Люблю сладенькое, — пожимает она плечами, — вот Эйван и расстарался.

Чем больше продолжается этот разговор, тем более потерянной она выглядит, явно не понимая, какую игру я веду и чего пытаюсь от неё добиться.

— Он невероятно внимателен к тебе, — замечаю я. Она каверзно ухмыляется.

— Да, пытается угодить, как пылкий влюблённый юнец. Твоим мужем легко управлять. Стоило один раз заказать десерты в ресторане, как он уже запомнил всё, что мне нравится. Забавно, что он не проявлял такой заботы с тобой.

— Надо налегать на это, чтобы не испортилось, — вздыхаю я, примеряясь к пирожным. — Ты пробовала, какие вкуснее?

Лисанна закатывает глаза.

— Я не понимаю, к чему всё это, Вилле.

— Вот эти, ореховые, ничего?

Она поджимает губы, затем сдаётся и указывает пальцем на пирожные по очереди.

— Ореховые со странным привкусом и мёда слишком много, а вот эти, клубничные, весьма. Я утром съела штук пять.

— Спасибо, — киваю я и кладу себе на тарелку пирожные, навевающие воспоминания о том несчастном дне, когда я застала мужа с сестрой.

Лисанна всё ждёт чего-то, но, наконец, не выдерживает и тоже тянется за сладостью. Она съедает пирожное и отпивает чай, совершенно не замечая в полумраке, что все сладости приобрели симпатичную шоколадную посыпку с лёгким оттенком зелени. Веспула, чтобы не гадать, куда подкинуть конфеты, попросту раскрошила их и набросала сверху на каждое пирожное. Доза маленькая, но для небольшого разговора её вполне хватит.

— Так чего ты хочешь? — спрашивает Лисанна, отставляя чашку. — Думаешь, я покаюсь и в ноги тебе упаду, умоляя о прощении? Брось, Вилле, я не испытываю мук совести. Единственное, что я испытываю к тебе — это жалость.

— А к Эйвану? — спрашиваю я, устремив задумчивый взгляд в пустоту, куда-то далеко. Она фыркает.

— А к нему и жалости не испытываю. Ещё вопросы?

Перевожу взгляд на неё. Она морщится, явно чувствуя дискомфорт, но не понимает его причин. Её щёки чуть покраснели, чего с ледяными драконами не случается ни при каких условиях. Похоже, зелье правды действует.

— У меня есть вопрос, — говорю я, тоже бесшумно опуская чашку на блюдце, так и не пригубив напиток. Не могу найти в себе силы попробовать что-то в этом доме. — Тебе правда нравятся эти пирожные?

— Что? — она хлопает глазами. — Да, правда, но при чём тут…

— Сладкие такие? Вот эти? Нравятся?

— Да, во имя вечного пламени, мне они нравятся! — чуть ли не кричит она, подскакивая. — Чего ты к ним прицепилась?!

— Забавно, — тяну я, склоняя голову набок. Моя собеседница готова лопнуть от раздражения. — Знаешь, у нас в семье отродясь не было сладкоежек. В честь чего я хочу задать тебе основной вопрос, раз уж зелье правды подействовало. На кого ты работаешь и где моя сестра?