Измена. Ушла красиво

Глава 20

Музыка продолжает греметь, но звуки доходят до меня словно сквозь толщу воды. Приглушённые, искажённые. Только эхо реальности.

Смех гостей царапает слух, похожий на разбитое стекло. Я чувствую, как дрожат колени, как подкатывает тошнота к горлу. В груди — ледяная пустыня, которая расширяется с каждым ударом сердца.

Делаю шаг назад. Каблук цепляется за край ковровой дорожки, я едва удерживаю равновесие. Глаза жжёт, но я изо всех сил сдерживаю слёзы. Сглатываю. Горло сухое, словно наждачная бумага. Когда, наконец, нахожу голос, он звучит чужим — холодным, отстранённым:

— Спасибо за откровенность. Но ты со своей правдой опоздал на целую жизнь, Вань, — каждое слово даётся с трудом, но я заставляю себя продолжать. — Я столько лет жила в ненависти и сомнениях. Ты позволил мне самой себя разрушить. И я не смогу это забыть.

Разворачиваюсь резко, слишком резко. Подол платья обвивается вокруг ног, я чуть не спотыкаюсь. Но иду. Шаг. Другой. Третий. Спина прямая, подбородок поднят. Только бы дойти до двери. Только бы не обернуться.

Коридор встречает благословенной тишиной и полумраком. Тяжёлая дверь захлопывается за спиной, отсекая шум праздника. Я прислоняюсь к холодной стене, мрамор обжигает разгорячённую кожу сквозь тонкую ткань платья.

Ладони скользят по гладкой поверхности, ищут опору. Дыхание срывается — короткие, судорожные вдохи, которые не приносят облегчения. В груди что-то рвётся, распадается на острые осколки. Прижимаю ладонь к солнечному сплетению, пытаясь удержать себя от распада.

Слёзы, наконец, прорываются. Они текут по щекам, размазывая тушь. Всхлипываю, закусывая костяшку пальца, чтобы не закричать.

Правда. Я услышала правду. Но она не принесла облегчения — только сделала боль острее, невыносимее. Все эти годы ненависти, все ночи без сна, все слёзы — напрасно. Я сама, своими руками, разрушила то, что было самым дорогим.

Заставляю себя двигаться дальше. Мимо картин в золочёных рамах, мимо зеркал, в которых мелькает моё растерзанное отражение. Швейцар у выхода делает вид, что не замечает моего состояния, распахивает дверь с профессиональной невозмутимостью.

Ночной воздух бьёт по лицу ледяной пощёчиной. Москва встречает промозглым ветром, который пробирается под платье, заставляя кожу покрываться мурашками. Я вдыхаю полной грудью.

Машу такси почти вслепую. Жёлтый огонёк приближается, шины шуршат по мокрому асфальту. Проваливаюсь на заднее сиденье, называя адрес гостиницы механически.

Еду, прижавшись лбом к холодному стеклу. Москва проплывает за окном — размытым пятном неоновых вывесок. Глаза закрывать попросту боюсь. Остаться наедине с собой, кажется еще страшнее.

Телефон вибрирует в сумочке. Лена.

— Улечка, ты где? — голос подруги полон тревоги. — Я видела, как ты ушла.

Молчу, не зная, что сказать. Слышу музыку на заднем плане — свадьба продолжается.

— Ульян, прости меня, — Лена говорит быстро, сбивчиво. — Я предупреждала координатора несколько раз, чтобы отменила рассылку приглашений, но она продолбалась и отменила не того человека. Если бы я знала, что всё так получится...

— Ты не виновата, — выдавливаю из себя.

— Что он тебе сказал? — в голосе подруги слышится настороженность.

Закрываю глаза. Перед внутренним взором снова лицо Ивана. Измученное, полное боли.

— Прости, Лен. Пока не хочу об этом. Я тебя поздравляю, но давай завтра поговорим?

Отключаюсь, не дожидаясь ответа.

В номере сбрасываю туфли. Ноги горят огнём. Стою под горячим душем, пока кожа не начинает гореть. Вода смывает макияж, лак для волос, духи, но не может смыть воспоминания.

Заворачиваюсь в махровый халат и сажусь на кровать. Достаю телефон, заказываю билет на ближайший рейс в Краснодар. Домой. К Маше. К реальности.

Самолёт взлетает на рассвете. Под крылом остаётся город, где разбилась моя жизнь во второй раз. Стюардесса предлагает завтрак, но меня тошнит от одной мысли о еде. Пью только воду маленькими глотками.

Краснодар встречает теплом и солнцем. Здесь всегда зимует лето. Оно будто расслабилось, отпустило свою ядерную жару и, отдыхая в отпуске, дарит идеальный климат.

Дома тишина. Маша ещё в университете. Брожу по квартире как призрак. Сажусь на кухне в темноте. Не включаю свет. Сумерки крадутся через окна, превращая знакомые предметы в тени. Слушаю, как тикают настенные часы.

Ключ поворачивается в замке. Шаги Маши — лёгкие, пружинистые. Щёлкает выключатель, кухня заливается светом. Моргаю, привыкая к яркости.

— Мам? — голос дочери настороженный. — Ты чего в темноте? Плакала? Что произошло?

Она подходит ближе, и я вижу в её глазах — таких похожих на отцовские — тревогу. Мой ребёнок. Моя девочка. Которую я пыталась защитить от правды, но только сделала хуже.

— Я случайно встретила твоего отца.

Слова повисают в воздухе. Маша замирает, потом медленно садится напротив. Не говорит ничего, просто ждёт. И эта её взрослая выдержка разбивает последние преграды.

Начинаю говорить. Сначала медленно, подбирая слова. Потом всё быстрее, захлёбываясь собственными признаниями. Маша сидит неподвижно, переваривая услышанное. Стыд жжёт изнутри, разъедает как кислота.

— Две девочки. Старше тебя. Они не виноваты ни в чём. Их мать скрыла правду. А отец... он послушал её, и в итоге всё вышло так.

Маша встаёт, обходит стол, садится рядом.

— Знаешь, мам... — начинает она медленно, подбирая слова. — Мне кажется, ты всю жизнь пыталась меня защитить, даже когда делала ошибки. Но теперь я хочу сама разобраться. Я хочу познакомиться с ними. Я должна. Они моя семья тоже.

Поднимаю на неё глаза, ошеломлённая. Ждала слёз, обвинений... А вместо этого вижу решимость и любопытство.

— Ты уверена, Маш? — голос дрожит. — Это непросто...

Она сжимает мою руку крепче. В глазах — та же упрямая складка между бровей, что у её отца.

— Да. Я хочу узнать правду. И, может быть, понять его. — Пауза. Она смотрит мне прямо в глаза. — Ты ведь всё равно любишь его, мам. Я это вижу.

Слова бьют под дых. Я открываю рот, чтобы возразить, но не могу. Потому что она права. Моя девочка выросла, и теперь она видит меня насквозь.