Измена. Ушла красиво

Глава 21

Машка влетает в комнату вместе с чемоданом. Шаги лёгкие, почти танцующие. Не тяжёлая поступь человека, вернувшегося с неприятной встречи. Нет, это шаги того, кто несёт в себе что-то новое, неожиданное. Я сжимаю подлокотники кресла, велюровая обивка шуршит под пальцами.

Она появляется растрёпанная, с горящими глазами. Щёки раскраснелись то ли от быстрой ходьбы, то ли от волнения. На плече сумка съехала, шарф размотался, выбившаяся из хвоста прядь волос прилипла к губе. Моя девочка. Моя уже взрослая девочка.

Маша плюхается на диван напротив. Наотрез отказалась, чтобы я встречала ее в аэропорту.

— Ну как? — спрашиваю, хотя язык словно присох к нёбу.

Она молчит секунду, кусает нижнюю губу. Потом выдыхает, и слова льются потоком:

— Мам, они... они совсем не такие, как я думала. То есть, я вообще не знала, что думать, понимаешь? Но они классные. Правда классные.

Классные. Это слово царапает что-то внутри. Я тянусь за чашкой, чтобы занять руки, но чай холодный, с противной плёнкой на поверхности. Ставлю обратно.

— Расскажи подробнее, — прошу, удивляясь, насколько спокойно это звучит.

Маша стягивает шарф, бросает его на спинку дивана. Расстёгивает куртку. Все эти обычные движения кажутся замедленными, словно время растягивается, откладывая момент, когда мне придётся услышать то, что она скажет.

— Лена уже сама мама двух пацанов, она архитектор. Представляешь? Показывала мне свои проекты на телефоне. У неё такой взгляд на пространство... А Катя кондитер. У неё своя маленькая пекарня.

В горле встаёт ком. Архитектор и кондитер. Состоявшиеся женщины. Взрослые дочери Ивана, о которых я не знала столько лет. Которые жили параллельной жизнью, пока мы с Машей...

— Они нормально тебя приняли? — перебиваю, не в силах слушать восторженные интонации.

Маша кивает, глаза блестят:

— Сначала было неловко. Мы встретились в кафе. Нейтральная территория, как сказала Лена. Сидели, молчали минут пять, наверное. А потом Катя вдруг говорит: "Слушай, а у тебя тоже есть эта ямочка на подбородке, когда улыбаешься". И показывает на свою. И правда — у всех троих одинаковая.

Ямочка Ивана. Та самая, в которую я любила целовать его по утрам. Кожу обдаёт холодом, хотя в комнате тепло. Натягиваю рукава кардигана на ладони.

— И что дальше? — голос звучит сдавленно.

— Потом стало проще. Они рассказывали про себя, я про себя. Оказалось, у нас много общего. Лена тоже обожает Тарковского — представляешь? А Катя в детстве тоже коллекционировала камни. У неё до сих пор дома целая полка.

Камни. Маша собирала их везде — на море, в парке, во дворе. Стирала карманы, набитые галькой. А я ругалась. Теперь, оказывается, это семейное.

Встаю резко, и иду к окну. Прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Конденсат от дыхания расплывается на поверхности. На улице мелькают зонты прохожих, спешащих по своим делам.

— Знаешь, что сказала Лена? — Голос Маши звучит ближе. — Что отец никогда не пытался заменить им их покойного папу. Просто был рядом, когда они были готовы его принять. Ждал. Годами ждал.

Закрываю глаза. В висках начинает пульсировать боль. Годами ждал. Пока мы с Машей строили жизнь без него.

— Они хотят встречаться со мной чаще. — Маша касается моего плеча. Её ладонь тёплая через тонкую ткань блузки.

Разворачиваюсь резко. В груди всё горит огнём ревности, страха, злости. Смотрю на дочь — мою дочь, моё сокровище — и вижу, как она меняется. Уже не ребёнок, который безоговорочно принимает мою версию событий.

— Маша... — начинаю, но голос предаёт, срывается.

— Я не тороплюсь с решениями, мам. — Она обнимает меня, и я чувствую, как дрожат её руки. — Но я больше не могу просто отвергать его. Не после того, что узнала. Может, у тебя были причины не доверять ему, но... Я скучаю.

Обнимаю её в ответ, крепко, отчаянно. Понимаю — не могу запретить ей общаться с этими девушками, которые волею судьбы оказались её сводными сёстрами. Не имею права строить новые стены, когда старые уже дали трещину. Но как же больно. Как страшно делиться ею с призраками прошлого.

— Общайтесь, конечно. Но будь осторожна, ладно?

Маша отстраняется, всматривается в моё лицо. Кивает медленно, понимающе.

— Спасибо, мам.

Она уходит в свою комнату, а я остаюсь у окна. Дождь усиливается, потоки воды размывают огни города в абстрактную картину. В отражении вижу себя — бледную, с тенями под глазами. Когда я стала такой уставшей?

Телефон вибрирует на столике. СМС от Андрея: "Завтра благотворительный аукцион в галерее. Ты идешь! Отказы не принимаются!"

Морщусь. Последнее, чего хочется, — это светское мероприятие. Но может, это то, что нужно? Отвлечься, выйти из замкнутого круга мыслей.

Отвечаю коротко: "Буду."

Галерея встречает приглушённым светом и негромким гулом голосов. Пахнет дорогими духами, вином и свежими цветами — белые орхидеи в высоких вазах расставлены вдоль стен. Картины в золочёных рамах смотрят на гостей загадочными абстракциями.

Чёрное платье сидит чуть свободнее, чем помню. Похудела за последние недели. Поправляю браслет на запястье. Холодный металл успокаивает.

— Ты прекрасно выглядишь, — Андрей материализуется рядом, протягивает бокал шампанского.

Холодное стекло обжигает пальцы. Пузырьки щекочут нос, когда делаю первый глоток. Кислое, сухое, дорогое.

— Спасибо, — улыбаюсь, и улыбка почти не кажется натянутой.

Он выглядит безупречно. Тёмно-синий костюм сидит идеально, белоснежная рубашка оттеняет загар. Пахнет от него свежестью и морем. Новый парфюм, который я ещё не запомнила. Не то что...

Стоп. Никаких сравнений.

Картины в золочёных рамах смотрят со стен загадочными абстракциями. Мазки красного, синего, жёлтого сливаются в непонятные формы. Я никогда не понимала современное искусство, но киваю, когда Андрей что-то рассказывает о технике художника.

Его рука ложится на мою талию, направляя через толпу. Прикосновение лёгкое, почти невесомое, но я чувствую тепло его ладони через тонкую ткань платья. Мурашки бегут по коже. Не электрические разряды, а просто... приятно.

Может, этого достаточно? Может, не нужны фейерверки и землетрясения? Может, тихая гавань после шторма — это именно то, что мне сейчас нужно?

—...и тогда я сказал Михайлову, что его предложение просто смешно, — Андрей смеётся, и я смеюсь вместе с ним, хотя пропустила половину истории.

Кто-то задевает меня локтем, извиняется. Духи незнакомки — что-то приторное, ванильное — вызывают лёгкую тошноту. Делаю ещё глоток шампанского, пытаясь смыть вкус.

Аукционист на небольшой сцене уже начал свою речь. Голос его гулко разносится по залу, отражаясь от высоких потолков. Что-то о благотворительности, помощи детям, важности искусства. Слова сливаются в монотонный поток.

Андрей наклоняется ко мне, его дыхание щекочет ухо:

— Хочешь, поучаствуем? — убирает мою прядь волос за ухо. — Там есть неплохой пейзаж.

— Давай, — соглашаюсь, хотя пейзажи мне никогда особенно не нравились.

Торги начинаются. Цифры растут, люди поднимают таблички. Андрей включается в игру с азартом — он любит побеждать. Я наблюдаю за его профилем. Чёткая линия челюсти, прямой нос. Красивый мужчина. Внимательный.

Так почему же внутри такая пустота?

Отгоняю мысль, сосредотачиваюсь на происходящем. Пейзаж достаётся кому-то другому, но Андрей не расстроен. Он уже высматривает следующий лот.

И вдруг что-то меняется. Андрей смотрит на меня по-другому. В его взгляде появляется что-то новое. Решимость? Нежность?

Он улыбается, и в его глазах столько тепла, что становится стыдно. Наклоняется ближе, и я понимаю, что сейчас он меня поцелует. Прямо здесь, при всех.

Закрываю глаза. Его губы касаются моего виска. Нежно, почти невесомо. Обнимает меня, прижимает к себе, и я позволяю себе расслабиться в его объятиях. Может, это и есть моё будущее. Спокойное, размеренное, без потрясений. Сама тянусь за поцелуем. Контраст колкой щетины и нежных губ сбивает с толку и заставляет забыться обо всем. Но совсем не на долго.

Открываю глаза и замираю.

Иван.

Он стоит у противоположной стены, бокал виски в руке. Смотрит прямо на нас. На меня.

Мир вокруг расплывается, остаётся только его взгляд. Тёмный, непроницаемый, полный чего-то, что я боюсь расшифровать.