— Пора расширяться, Дин.
Отрываюсь от компа и внимательно смотрю на мужа. Угу, вчера снова поженились. Тихо, спокойно, без суеты. В загс забежали по пути на работу и расписались, а дальше по офисам разошлись. Некогда. Надо трудиться. Таков закон жизни, если хочешь оставаться на плаву. Если Давид может себе позволить послабление, я пока нет.
— Подумаю.
— Что думать? Тебе тесно уже в былых рамках. Издательство трещит от нагрузки. Нет, — разводит руки, — дело твое. Кто я такой, чтобы лезть в чужой бизнес.
— Ты мой муж, Давид. Самый лучший. Помнишь?
— А ты моя самая лучшая. Знаешь?
— Слушай, хочешь бокал вина? Сделаем паузу?
— Я принесу.
Болезненная тема временно откладывается. Не говорить же ему, что я боюсь. На старом месте привычно и что места мало? Размещаемся же. Хотя Лида уже косится, да и новенькие приходят в недоумении. Размах неплохой, а все на головах видят. А когда открывалась, казалось площадь огромна.
Наблюдаю за Барским. Голенький почти. Плечи широченные, шея как у быка. Ух, какой.
И все же он очень красивый. Давид моя слабость. Я не только в его тело влюблена, теперь и в душу тоже. Он настолько изменился, что иногда не верю. Как такое возможно? Ну как из самовлюбленного черствого хладнокровного мудака выродился замечательный парень. Хотя знаете… и понимать не хочу.
Назад Барский возвращается уже без футболки. Обожаю, когда он домашний. Без привычного костюма и галстука. Давид несет два бокала охлажденного вина. Сверкает подкачанным голым торсом и так соблазнительно висят штаны на крепких бедрах. М-м-м…
Замечает мой взгляд, улыбается так довольно, что коренные зубы вижу.
Чокаемся и делаем по глотку.
— Дина, как хорошо, что ты со мной. Повторять не устану, — отставляет бокал и лезет обниматься. Уютно устраиваюсь на груди мужа. Вдыхаю его запах. — Не знал, что так любить сумею. Даже не предполагал. Слышишь сердце? Слышишь? Знай, только для тебя бьется.
— Люблю тебя, Барский.
Обхватываю двумя руками за шею и прижимаюсь. Счастье захлестывает. Разве я думала, что когда-нибудь так будет? Мечтала если только. Но как известно мечты сбываются. Только мне никто не сказал, что настолько сбываются. От избытка иной раз задыхаюсь.
— Дин, я хочу с тобой на океан. Едем?
Вот это новость. Удивляюсь не то слово, каким могу выразить состояние.
— А работа?
— В кого ты превратилась? — недовольно прищуривается. — Ты моя жена или трудоголичка? Можно для меня хотя бы неделю выкроить?
— Ну если только неделю.
— Издеваешься, — рычит, заваливая на пол.
— Нет. Ты сам приучил работать.
— Знал бы…
— Угу. Ай, щекотно.
— Даже я могу урвать неделю. При моем размахе. Ты что выделываешься? Все равно с собой компы будут. Удаленка тоже вещь. Давай, соглашайся.
— Признавайся, купил уже?
— Ага. Только когда не скажу.
— Вот как с тобой договариваться? Нарушитель.
— Еще какой. Бирюзовая водичка, Дин, песочек… Горячая моя… Пляж… Ночь … Я тебя на этом песке… Под звездами… Так буду жарить! Не представляешь как. Показать?
— Давид!
— Так сильно, что он мокрым под тобой будет, — не слушает и продолжает покусывать кожу, а я плавлюсь под напором. — Каждый день, каждую ночь… Сними это. Давай помогу. Динка, мне кажется или у тебя грудь выросла?
— Нет. Тебе кажется.
— Едем. Скажи, что едем. Хочу тебя на песке.
— Ты не только на песке хочешь, а всегда.
— Как и ты.
— Как и я. Всегда. Давид… Ох, еще… Да. Да вот так…
Разомлевшие лежим прямо на полу. Я на груди у Давида. Дышу им, как всегда. Он нежно перебирает мои волосы на макушке. Слушаю мерный стук сердца. Так стучит только счастливое, никак неменьше.
— Не звонил тебе больше найденыш? — тихо спрашивает Барский. — Прости, что сейчас спрашиваю. Не довелось как-то до этого, Динуль.
— Да-а-а, — неопределенно машу, вставая. — Вчера.
— И?
— Он мне чужой. Нет никакого дела до него. Ты знаешь, мне кажется, что он маму никогда не любил. Часто думаю, что она в нем нашла?
Барский умолкает. Смотрит в сторону, вижу, как скулы напрягаются. Каждый раз переживает, как только речь заходит о каком-либо не очень хорошем человеке.
— А ты во мне?
Давид поднимается и придвигает к себе ближе.
С готовностью обхватываю за плечи и нежно целую в губы. У Барского грудь взволнованно вздымается. Так всегда происходит, когда он прошлое вспоминает. Скребет оно, не отпускает.
— Успокойся, пожалуйста, — глажу по небритым щекам. — Я … Правда прекрати. Ты по крайней мере был честен. И я с тобой счастлива. Понимаешь? Я счастлива.
— Я тебя люблю.
— Знаю.
— Навсегда. Верь мне.
— Я верю.
Дышать уже нечем, но муж не отпускает. Он будто с ума сходит в минуты откровений. Гладит, трогает, сжимает. Держится крепко и цепко.
Так и сидим, обнявшись и покачиваясь. На часах уже ночь. У нас нет ни сил, ни желания дойти до спальни. Да и нужно ли?
— Признаться хочу.
В груди начинает колотиться. Невольно приходят в голову дурные мысли. Ненавижу себя за них. Причин больше нет, но этот триггер тоже мое уязвимое состояние. По большому счету волнения быть не должно, но оно предательски вылазит. Гоню от себя, уничтожаю. Бесполезно. Мой страх, что признается в том, что слышать не хочу.
Неужели Завадская или что-то в этом роде… Нет. Бред. Откуда такие мысли? С чего? Мы же счастливы теперь, разве может на горизонте появиться черная туча.
Пересекаюсь взглядом с мужем. Он удивленно смотрит и даже немного растерян от гаммы, что проецирую в минуту несдержанности.
— Дин, ты что? — хрипло шепчет. — Посмотри на меня. Ты что надумала себе, а?
— Ничего, — шепотом говорю и отвожу глаза.
— Так, кажется, понимаю куда развернуло. Ну-ка успокоилась. А то занесет на поворотах, — не выдерживает и начинает смеяться. Чем сильнее он хохочет, тем ярче злюсь. Не на него. На себя, что полная ерунда в голову пришла. — Все придумала уже? Расскажешь?
— Такая предсказуемая? — обиженно бурчу.
— Да. Не обижайся. Эх, ты, фантазерка. Нам точно на отдых пора.
Как минимум мы оба странные сейчас. Очень жду, когда навсегда избавимся от компклексов. Он от вины, а я от страха. Но на все нужно время, а у нас его в избытке. Переживем.
— Не переводи тему. Слушаю твое признание.
— Точнее не признание. Желание, что ли. Так правильнее. Скажи, как ты смотришь на то, чтобы когда-нибудь у нас были дети?
Ого, а вот это уже тема интересная.
— Никогда не думала, что ты станешь инициатором разговора. Нет, я не имею в виду того, что мы будем плохими родителями, которые всегда на работе. Про другое совсем. Ты и ребенок. Боже мой!
— Смешно тебе? — теперь его очередь обижаться.
— Прости. Я плохо выражаюсь. Давид, конечно, у нас будут дети. Я счастлива родить их тебе. Кто бы мне сказал, что прошлый ты спросишь у меня такое. Подумала бы, что человек сбрендил. Вот и весь подтекст.
— С тобой, как на вулкане, родная.
— Представляешь, как мне с тобой, — шутливо тычу пальцем в бок. — Как вспомню наше начало, так б-р-р-р.
— Молчи! — закрывает горячей ладонью рот. Приникает лицом к моему. — Не хочу думать. Меня взрывает, веришь? Никогда таким мудаком не был. Как бесы под локоть толкали. Разгоняй. Разгоняй… А в итоге потом пришел к выводу и охренел.
— Какому?
— Дин, я не знал, что такое любить, понимаешь? — мучительно краснеет. Давид краснеет, боже мой. — В итоге, когда к Ворону привел, тот понял еще больше. Короче, Дина, я больной урод может, в душе не еб… Прости. Но тогда понял, что западаю на собственную жену. А ты уже взбрыкнула тогда и меня понесло еще больше. Не хватило ресурса повернуть назад и тормознуться. Летел, сшибая все на пути, а навредил выходит еще сильнее.
— Все позади.
— Угу, — мрачно кивает. — Только боюсь, что оборачиваться теперь оставшееся время буду.
— Может не поверишь, но я тебя понимаю. Боль ушла, слышишь? Без следа.
— Правда?
— Да. Я твоя, Давид. Навсегда.
Ночь проходит быстро. Захватываем сна всего лишь пару часов. Сонные бродим по кухне, наводим друг другу кофе. Молчим. За ночь много сказали. Как же хорошо, что молчание не выбивает из колеи ни меня, ни Давида. Нам комфортно в любом состоянии. Полное единение и гармония, несмотря коматозное состояние.
Вызываем водителя, что развозит нас по офисам. За руль садиться не рискуем. Давид целует на прощание, хлопает ниже спины и шепчет черти-что на ухо. Говорю же, бес! Искушает как надо. Профессионал. Мгновенно просыпаюсь, будто на его прикосновения рефлекс записан. Шутливо щелкаю по руке и убираюсь восвояси.
День проходит незаметно. За суетой не замечаю, как стрелки откручивают время. В обед только успеваем с мужем пожелать друг другу приятного аппетита. И еще меня отвлекает звонок от Доронина. Кстати, по-прежнему называю его отцом. Отношения мы смогли сохранить пусть не такие теплые, но нейтралитет держим. К прошлому стараемся не возвращаться. А про маму он мне рассказал. Ну что ж, все мы совершаем ошибки.
Аделина исчезла из его жизни. Увести деньги со счетов ей не удалось. И даже тот самый супер-партнер не помог. Я видела их совместное фото на просторах интернета. Отцу говорить не стала. Ни к чему. Слабое сердце не должно перегружаться плохими новостями.
Давид, кстати, с тем самым заграничным спасителем работать отказался. Тем более, что он оказался не самым классным партнером. Барский самостоятельно нашел иной способ выхода на сладкий кусок европейского рынка, но это уже совсем другая история.
— Лида, нам придется переехать, — застреваю с собранной сумкой в дверях. — Барский прав. Расширяемся.
— Хвала Давиду, — бормочет Лида.
— Предательница, чем тебе здесь плохо? — смеюсь в открытую.
— Мне хорошо, — парирует она, — а вот вам, Дина, не пристало с такими объемами жаться в малюсеньком издательстве.
— Ищи помещение, расточительница. Мне пора.
— Угу, — потирает ладони, — как раз в четыре дня уложусь.
— В смысле?
— Идите, пожалуйста, увидимся через четыре денечка. Вас ждут.
В душу закрадываются подозрения. Киваю Лиде и высовываю нос на улицу. И вот около машины стоит мой муж. С чемоданами!
— Барская, мы улетаем, — налетает сразу. — Держи бутерброд и кофе. Сумку давай и бегом в машину.
— Ты с ума сошел? — но бутер откусываю. — Куда мы? — подпихиваю пальцем булку, — Я только помещение собралась искать и вообще у меня писатели в очередь стоят.
— Да-да-да, конечно. Бегом в машину, Барская, — заталкивает на пассажирское и сам задерживается, чтобы крикнуть Лиде. — Мы договорились? Спасибо вам, Лида!
Ах, Мазепа, а не Лидочка. Моя железная неприступная помощница улыбается во весть рот. Сговорились. По крайней мере мне и правда можно обо всем забыть на эти дни. Лида справится. Уверена.
— Красиво, — восхищенно смотрю в окно иллюминатора, пока летим над бирюзовой водой манящего океана.
Людей мало, рейс малолюдный и как я понимаю безумно дорогой. Но это же Барский, что с него взять. Ни в чем нам не отказывает.
— Бунгало еще лучше. На километр никого. Как дикари будем, Дин. Ты, я и океан. Нырять можно прямо с порога. Пол частично прозрачный. Будешь с рыбами медитировать.
— Интернет есть там? — осторожно спрашиваю, потому что мне должен кое-кто позвонить на счет публикации.
— Нет! — рявкает Давид. Вижу, резко передумал брать с собой буки, да и черт с ними. Успокаивающе глажу по коленке. Усмиряется, как по команде. Знаю-знаю, как его продавить. — Никакой работы. Никакой связи. Ничего. Ясно? Целыми днями будешь голая ходить. Из одежды только ветер. Ты в заложницах. У своего собственного мужа. Поняла?
Фиг там. Не продавишь, как ни старайся. Властная зараза, а не муж. Поняла, конечно. Подождет долбаная публикация, когда у нас тут такое.
Едва бросив сумки, стаскиваем надоевшую одежду. Давид договаривается насчет времени обеда и ужина и швыряет телефон. Зараз, оказывается ему можно трубку, тогда мой почему конфисковал? Ой, ладно, неважно. Плевать я хотела на гаджеты. Показывает, чтобы я все сняла. Глядя ему в глаза, медленно снимаю оставшееся. Он проделывает тоже самое.
Шаг навстречу. Другой. Руки смыкаются. Губы сливаются.
Неземное единение. Мы в водном космосе. Бризом опутаны. Пеной овеяны. Тишиной почти испуганы. И бесконечно счастливы.
— Никогда, — горячо шепчет Давид, — никогда тебя не обижу. Родная моя, любимая. Самая лучшая.
— Всегда с тобой. Все время с тобой. Давид. Мой. Мой! Люблю тебя.
— Люблю тебя.
Еле-еле добредаем до края. Расцепиться не в силах. Уходим под воду с головой и умудряемся еще и там целоваться. Плаваем долго, с удовольствием. Смываем усталость, накапливаем силы для ночи. А пока нам достаточно касаться друг друга. Смотреть в глаза и шептать нежности.
Когда нас накроет темнота, приложим все силы, чтобы сотворить новую жизнь. Взрастить и продолжить тех, кто …
Когда меня не станет
Я буду петь голосами
Моих детей…
И пока я мечтаю, любимый Давид подплывает и так смотрит, пылая от неприкрытой страсти, что плавлюсь. Он вновь обнимает, а я понимаю. Не дождемся мы ночи. Вот точно не дождемся.
— Давид?
— Не могу ждать, Дин. Не могу. Я, наконец-то, тебя у всего мира украл. Понимаешь?
Конец