— Останешься?
Давид стоит на пороге нашего дома, словно раздумывая заходить или нет. Я не жду, что он согласится, скорее по привычке спрашиваю, будто мы играем в одну лишь нам известную дурацкую игру под кретинским названием «семья». Потирая виски, устало выдыхаю. Как же устала каждый раз опускаться мордой в грязь. Я что уродка? Безвольная игрушка? Кто я их игре?!
— Впрочем, как хочешь.
Осторожно разворачиваюсь. Бережно ступаю на зашитую ногу, ковыляю в сторону лестницы. Мне срочно нужно в душ и потом сменить провонявшую парами клуба и больницы одежду. Я утомилась от сегодняшнего вечера. Еще немного и рассыплюсь темной кучкой по комнате.
Непроизвольно и неосознанно морщусь, как только ступаю на первую ступень. Обезболивающее начинает отпускать, и стянутая кожа немилосердно щиплет и дерет. Ойкаю, но упасть не успеваю. Взлетаю в воздух.
Неуклюже взмахнув руками, оказываюсь на руках у Давида. Первая реакция затрепыхаться и сползти на пол, но он не отпускает. В объятьях Давы ничего интимного, но мне хватает жесткого контакта, чтобы предательское тело заныло. Ненавижу себя за это. Сколько бы растаптывал деспот сердце, оно каждый раз бешено отстукивает.
— Я сама. Обойдусь, — шиплю сквозь сжатые до хруста зубы.
— Молчи.
— Давид!
— Рот свой закрой, Дина. Ты практически инвалид, как забираться на витой Эверест собралась?
— Без тебя справилась бы.
Он молчит. Упрямо шагает вверх по лестнице. Не понимаю, что с ним происходит. Ведь завтра и не вспомнит обо мне. Отодвигаюсь от него дальше, рискуя свалить и себя, и его. Выносить близость просто средневековая пытка.
— Не дергайся.
— Что тебе нужно, Давид?
Умудряюсь толкнуть его в грудь, но силы внезапно заканчиваются. Трагифарс моих оголенных разорванных чувств постигает вышку и разрывается ядерным взрывом. Не хочу больше быть послушной. Не хочу входить в положение. Мне плевать на их бизнес, на слияние и вывод капитала. Устала. Я устала!
— Дина.
И меня прорывает. Куда только холеная выдержка девается.
Вся наука матери летит в пропасть. То, что вдалбливали в меня с детства, лопается как мыльный пузырь.
Дина, ты должна понимать в каком обществе мы вращаемся. Личные интересы ничто, главным является исключительно благосостояние… Что бы не случилось, ты должна всегда быть на высоте. У женщин одно оружие — внешность и искусство в постели. Будь учтива, доброжелательна и послушна…. Помни, что превыше всего ставятся не твои желания, как прожить жизнь, а семейные дела. И только ты теперь сможешь спасти папу. Помоги нам. Иначе… Иначе я просто умру…
Вот мантра моей родительницы, вбитая в голову отбойным молотком.
Но знаете! Да пошли они!
Я это я теперь.
— Уйди, — задушено молочу. — Или лучше отпусти меня. Насовсем отпусти. Вы меня замучили. Все! Мать до смерти боится, что ты вышвырнешь меня и тогда их планам конец. Ты-ы-ы! Ты медленно пытаешь своим безразличием и презрением. У меня же душа есть, понимаешь? Чертов ты замороженный демон! Я вас всех ненавижу! Всех!
Сумбурная речь не впечатляет Давида. Он лишь аккуратно ставит на пол и встряхивает за плечи. Сбрасываю руки, отшагиваю назад. Огромное зеркало позади отражает мой жалкий вид. Драная привокзальная блудница с размазанной косметикой и спутанными волосами. Против меня безупречный муж королем смотрится. Он спокойно и самое убийственное, безэмоционально взирает на меня с высоты своего роста. Неопределенно дергает уголком губ, роняет слова как подарок.
— Давай ты переоденешься, помоешься и мы поговорим.
— О чем?
— О нас, Дина. О нас.
— К черту!
В сердцах рассекаю воздух рукой и направляюсь в спальню. Минут сорок моюсь и привожу себя в относительный порядок. Надев мягкий спортивный костюм, промокаю волосы сидя уже на кровати. Нужно заканчивать вынужденный брак и жить как хочется. Плевать, что могу остаться ни с чем, я готова голодать лишь бы больше не испытывать боль от беспомощности.
Отвыкну. Забуду. Переживу.
Тянусь к сумке и верчу в пальцах визитку Воронова. Сволота большеротая. Чуть слюной не залил пока рану штопал. Звони в любое время. Да пошли вы все куда подальше. Рву картон на мелкие куски, рассыпаю на прикроватном столике.
Кто угодно смотрит на меня, только не Давид. Ну почему меня угораздило влюбится в него!