К. Н. Батюшков под гнетом душевной болезни

ПЕРВОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ О БАТЮШКОВЕ

Представленный вниманию читателя «историко-литературный психологический очерк» — это, в сущности, уникальное исследование. При том, что написан он в 1884 году, что автор его — несомненный дилетант и что предмет исследования, заявленный в заглавии — исследование «душевной болезни» великого русского поэта — более чем спорен, — при всем том вопрос о необходимости его издания был поставлен в специальной литературе уже давно[1]. Эта книга, без сомнения, оказывается полезна даже и сейчас.

Весьма интересна история создания этого сочинения — и история его «неопубликования». Автор — Николай Николаевич Новиков (1819-1890-е) — в 1880-х гг. был крупным чиновником в Министерстве народного просвещения. Еще в 1860-х гг., когда он работал педагогом в Вильне, Новиков сблизился с попечителем Виленского учебного округа Помпеем Николаевичем Батюшковым (1810–1892), младшим единокровным братом поэта, ставшим крупным чиновником и известным издателем. К приближающемуся 100-летнему юбилею знаменитого старшего брата П.Н. Батюшков задумал издать полное собрание его сочинений, для чего занялся поиском необходимых материалов.

В 1883 г. в его распоряжение попали бумаги немецкого врача-психиатра Антона Дитриха (Anton Dietrich, 1897–1868), который был лечащим врачом душевнобольного поэта сначала в Зонненштейне (близ г. Пирны в Саксонии), в клинике доктора Эрнста Пиница (Ernst Pienitz, 1777–1853), затем доставил его в Россию и с марта 1828 до лета 1830 г. (около двух с половиной лет) прожил с ним в Москве[2]. В Москве он познакомился и сблизился с бывшими приятелями больного поэта: П.А. Вяземским, С.П.Жихаревым, Муравьевыми, В.А. Жуковским, А.С. Пушкиным[3]. Человек не чуждый литературе, Дитрих писал стихи, а, будучи в Москве, занимался переводами на немецкий язык произведений русских поэтов (Батюшкова, Гнедича, Жуковского, Пушкина), собиранием русских лубочных книг и народных сказок. Последние вышли отдельным изданием в Лейпциге в 1831 г. с предисловием Якоба Гримма[4]. Позднее, по возвращении в Саксонию, Дитрих активно переписывался с Жуковским, сообщал Я. Гримму собранные им материалы по русскому народному творчеству[5].

Из четырех рукописей доктора Дитриха, бывших в распоряжении младшего брата поэта, до настоящего времени сохранились только две: его записка «О душевной болезни надворного советника и кавалера русского императорского двора К.Н. Батюшкова» (приложенная на немецком языке, без перевода, в известному исследованию Л.Н. Майкова)[6] и «Дневник болезни надворного советника и кавалера русского императорского двора К.Н. Батюшкова» (оставшийся неопубликованным)[7]. Составленное Дитрихом «Собрание сведений о русских писателях» (краткий историко-литературный конспект, который, как указал Новиков, «может быть только предметом специально-ученой историко-литературной любознательности») и его собственные мемуары о пребывании в Москве, в значительной части посвященные Батюшкову, — не сохранились. Эти рукописи, вероятно, были отправлены П.Н. Батюшковым обратно к приславшей их вдове доктора и, к настоящему времени, вероятно, должны быть признаны утраченными. Во всяком случае, в Германии следов их отыскать пока что не удалось. Между тем, Новиков в настоящем «очерке» активно использовал личные «Записки» доктора Дитриха, и включенные в него (в переводе на русский язык) фрагменты этих записок, по существу являются на сегодняшний день единственным источником текста.

Поскольку бумаги, оставшиеся от Дитриха, представляли собой очень трудный для прочтения и перевода текст (были написаны немецкой готической скорописью), П.Н. Батюшков попросил Новикова, блестящего знатока немецкого языка, сделать их литературный перевод, а заодно и составить для издания соответствующие справки о характере, причинах и обстоятельствах душевной болезни поэта. Вместо этого Новиков в сентябре 1884 г. представил издателю настоящий «историко-литературный психологический очерк» на 339 листах.

Дальнейшая история раскрыта самим Новиковым в позднейшем «обиженном» примечании к обширному предисловию своего труда. Получив «очерк», П.Н. Батюшков, в нарушение собственного «обязательства», отказался его публиковать в собрании сочинений старшего брата. Но рукопись труда Новикова долго держал у себя и даже «вступил в письменные пререкания с составителем очерка». Возвратил же издатель его лишь в марте следующего, 1885 года.

Сохранился черновик «собственноручного письма» Помпея Николаевича к Новикову.[8] Из него явствует, что непосредственным поводом для отказа в публикации «очерка» явилось то, что по фактам биографии поэта он дублировал исследование редактора всего издания академика Л.Н. Майкова «О жизни и сочинениях Батюшкова» (приложенное к первому тому издания). Однако тон этого письма, очень натянутый и холодный, язвительность отдельных замечаний и т. п. свидетельствовали, что причина отказа П.Н. Батюшкова «от своего обязательства» заключалась не только в стремлении избежать дублирования.

Не менее значимо еще одно обстоятельство. Помпей Николаевич предложил составителю «очерка» довольно значительную сумму (500 рублей) — «с тем, чтобы сочинение оставалось в моем распоряжении». Новиков отверг это предложение, оставив за собою право опубликовать написанный им «очерк». Это весьма «щекотливое» обстоятельство привело к тому, что ни в исследовании Майкова, ни в обширных приложениях к нему не появилось тех документальных материалов о последних годах жизни сошедшего с ума поэта, которые издатель в свое время передавал Новикову: ни переписки Н.И. Перовского с А.Н. Олениным, ни воспоминаний вологжан-старожилов, ни большинства бумаг А. Дитриха. Одним из «заданий» заказчика Новикову было поручение о «литературной отделке» записки доктора «О душевной болезни…» Как видно из содержания очерка, Новиков блестяще справился с этим заданием, выполнив при этом весьма трудоемкую работу по переводу немецкого текста. Однако и в первом издании книги Л.Н. Майкова, и при всех ее переизданиях эта записка печаталась только по-немецки, без перевода и каких-либо комментариев, оставаясь тем самым доступной только узкому кругу специалистов. О существовании же составленного тем же Дитрихом «Дневника болезни…» Батюшкова, в котором его душевное состояние в 1828–1830 гг. расписано по дням, — Майков в своем капитальном исследовании даже не упомянул. При этом содержание последней главы исследования Майкова показывает, что он был явно знаком с очерком Новикова (написанным двумя годами раньше). Но, тем не менее, — нигде не сослался ни на наблюдения своего предшественника, ни на приведенные им документы.

Столь настороженное отношение к публикуемому «очерку» объяснялось, без сомнения, самой общей его направленностью, той концепцией, с помощью которой автор пытался реконструировать судьбу знаменитого поэта, 34 последних года которого прошли «под гнетом душевной болезни».

Л.Н. Майков в своем исследовании решительно отверг такие причины психического заболевания Батюшкова, как «неудовлетворенное честолюбие», «эпикурейство», «рассеянный образ жизни», «муки совести» и т. п., выделив фактически одну, основную, причину: «…Константин Николаевич унаследовал от своих родителей и предков некоторые болезни, предрасполагающие к умопомешательству…» Об остальном сказано очень туманно: «Страстность натуры Батюшкова была хорошим материалом для развития в нем психической болезни, а обстоятельства и случайности жизни, отчасти в самом деле бедственные, отчасти представлявшиеся ему таковыми, содействовали развитию недуга».[9]

Рассуждения Новикова носили принципиально иной характер. Уже в предисловии он заявил, что нельзя считать «неоспоримым основанием» то, что поэт «наследовал свою болезнь с кровью душевнобольной матери» и предлагал взглянуть на заболевание Батюшкова не столько как на заболевание «телесное», а как на недуг «душевный», то есть в определенном смысле «духовный». В этом случае его сочинение действительно превращалось в «попытку, рассчитанную на условную возможность, не удастся ли при помощи всего, написанного Батюшковым и о Батюшкове, сколько-нибудь уяснить, каких приблизительно свойств семена душевного и духовного строя могли быть засеяны и насажены в человеческой его сущности». Из этой поставленной в начале задачи и исходил автор «очерка».

Не являясь профессиональным психологом, Новиков использует для решения этой задачи откровенно дилетантскую установку: рассмотреть все деяния и поступки Батюшкова с точки зрения принятой евангельской морали, резко выделив в них «белое» и «чёрное» начала. Здесь он использует терминологию самого поэта, представленную в известных автобиографических заметках о «белом» и «чёрном» человеке, живущих «в одном теле» (II, 49–51). При этом Новиков сводит противоборствующие начала поэтической души Батюшкова к внутреннему психологическому размежеванию «духовного Христа и Антихриста». Но подобный дилетантизм открывал исследователю неожиданно широкие возможности для нетрадиционных сопоставлений и весьма любопытных наблюдений.

Сочинение его, как отметил Н.Н. Зубков, «выдает в авторе педагога-чиновника, который не приемлет никаких нарушений раз и навсегда заведенного порядка. Он чуть ли не ставит своему герою отметки за поведение, и отметки низкие: Батюшков обвиняется в „лукавом эклектизме“, в неспособности „подчиниться вековечным законам свободы духа“. Даже тот факт, что „28-летний известный писатель жил духом в поисках за самоопределением“, автор сочинений считает беззаконием»[10]. Но подобная резкость моральных оценок имела и другую сторону.

Подробно разбирая личность Батюшкова, анализируя его биографию (в ряде конкретных фактов которой автор допускает неточности), Новиков весьма ярко и нетрадиционно сумел представить, что же происходило с поэтом накануне душевного заболевания. Корень батюшковской трагедии — столкновение «идеального» и «реального» в человеке — выявляется в процессе тщательного анализа основных произведений писателя в сопоставлении с его бытовым поведением. В основе исследования оказывается трагедия несоответствия благих устремлений «идеального» Батюшкова (каким рисуется, например, лирический герой его поэзии) — и его реальной фигуры страстного, мечущегося, скитающегося дворянского «полигистера» (противопоставленного современным «интеллигентам»), все лучшие порывы которого обречены остаться «в идеале» и превратиться в «бесплодное самозаговаривание».

«Очерк» Новикова писался в то время, когда усиливался интерес к скрытым глубинам духовной жизни, когда заново открывались и переоценивались такие поэты, как Баратынский, Тютчев, Фет, когда начинали свое творчество Д. Мережковский и И. Анненский… Поэтому окажись этот труд в свое время напечатанным, он, несомненно, мог бы способствовать переосмыслению батюшковского творчества как раз в русле зарождающихся модернистских представлений и мифологии «серебряного века».

Но предложенная автором концепция оказалась совершенно неприемлемой для П.Н. Батюшкова, который должен был усмотреть во всей серии моралистических инвектив и психологических антиномий, прежде всего, дискредитацию памяти старшего брата. Кроме того, в «очерке» Новикова объективно содержалось много нелестных оценок «близких родственников» поэта и, косвенно, самого Помпея Николаевича. Так, в последних главах весьма убедительно и на большом количестве фактических материалов доказывалось, что та «система лечения», которая была установлена немецкими психиатрами и к которой имели отношение родственники поэта, оказалась губительна для его психологического склада и объективно способствовала только углублению болезни. Автор приходил к недвусмысленному выводу, что если бы заболевший Батюшков с самого начала оказался не в психиатрической лечебнице, а на руках «родственного семейства», то вполне мог бы излечиться от болезни или, во всяком случае, избавиться от тех тяжелых нравственных и физических страданий, которые ему пришлось испытать «в заточении». Подобного обвинения Помпеи Николаевич не мог ни принять, ни публично опровергнуть — поэтому приложил все усилия к тому, чтобы рукопись Новикова так и не увидела света.

Исследование Новикова, разделенное на 15 глав (дополненных предисловием и заключением) внутренне членится на две части. Главы I–VIII заключают в себе подробный и пристрастный анализ первых 34 лет жизни и творчества Батюшкова — периода, предшествовавшего его заболеванию. Главы IX–XV посвящены описанию последних 34 лет, во время которых поэт находился «под гнетом душевной болезни». В первой части автор использует, в основном, известные источники: опубликованные к тому времени произведения и письма Батюшкова. При этом широко используется второй (прозаический) том «майковского» издания, вышедший в свет в 1885 г. (вероятно, Новиков цитировал его по корректурному экземпляру). Материал же двух остальных томов (вышедших позднее) не введен в круг исследования. Во второй части работы представлены, в основном, неопубликованные источники, что определило и характер подачи материала: обильное цитирование при минимуме авторского текст (авторские рассуждения и замечания в этом случае чаще всего выносятся в примечания).

Из личных записок доктора А. Дитриха Новиков аккуратно перевел и включил в свое исследование большое количество известий, касающееся Батюшкова и его окружения. Многие из них весьма любопытны. Так, на основании плана московского дома в Грузинах, где жил Батюшков в 1829–1833 гг. (план этот был в составе утраченных записок), Новиков составил подробное описание всей обстановки, окружавшей больного поэта. Приведенные фрагменты записок представляют яркие картинки московского быта этого времени, рисуют портреты служителей, ухаживавших за больным, дают многочисленные примеры того участия, которое приняли в облегчении участи Батюшкова его родственники, друзья и знакомые (П.А. Вяземский или С.П. Жихарев, в доме которого, в конце концов, поселился доктор).

Обработка Новиковым собственно «психиатрических» документов, при всей ее тщательности, отличается еще и бережным отношением к памяти Батюшкова, которого составитель глубоко чтит как «истинно классического поэта». Он тщательно избегает приводить чересчур натуралистические, неприятные или чисто «медицинские» подробности, зафиксированные в дневнике доктора Дитриха, — но дает полный и последовательный свод всех «духовных» проявлений заболевания. Трогательно проведено сопоставление «московского» и «вологодского» периода болезни Батюшкова: именно при этом сопоставлении Новиков пришел к столь возмутившему младшего брата поэта выводу о «неправильном» лечении больного.

Исследование Новикова было завершено более 120 лет назад. Сейчас оно представляет исключительно исторический интерес.

Во-первых, оно содержит целый ряд неопубликованных, утраченных и не введенных в научный обиход источников, позволяющих пролить свет на «вторую половину» жизни великого русского поэта К.Н. Батюшкова. При том, что оно является хронологически первым из крупных исследований о жизни и творчестве русского поэта (ибо создано на несколько лет раньше, чем классический труд академика Л.H. Майкова), оно не утратило своего значения. При всей наивности и «назидательности» подхода к личности Батюшкова, оно может похвастаться рядом нетрадиционных анализов (например, очерка «Нечто о морали, основанной на философии и религии») — подобные анализы могут быть использованы в литературоведческом изучении до сих пор.

Во-вторых, оно замечательно особым исследовательским углом зрения. Ко времени создания «очерка» основной корпус писем Батюшкова был уже опубликован. В 1887 г. он был дополнен и по-своему обработан Майковым — и подавляющее большинство последующих исследований жизни и творчества поэта создавались уже, что называется, «в ауре» ставшего классическим исследования. Между тем, Новиков, будучи предшественником Майкова, предложил весьма оригинальный подход к тем же документам: поиски «скрытого смысла» непроизвольных высказываний. «Чем непроизвольнее вырывались они из души, тем больше значения могут и должны иметь теперь как явления, выясняющие сущность и свойства первичных заложений и задатков в душе Батюшкова». Конечно, лишенный соответствующего инструментария, такой подход приводил к неизбежным издержкам — но на этом пути возможны были и глубокие прозрения.

Наконец, публикуемый «очерк» интересен и как факт своего времени — восьмидесятых годов XIX столетия. Он блестяще демонстрирует тот уровень осознания «пушкинской эпохи», который сложился ко времени ее своеобразной канонизации (начавшейся со знаменитых речей Тургенева и Достоевского при открытии памятника Пушкину в Москве в июне 1880 г.). Выделяя эпоху «полигисторов» как ключевую в истории культурного развития России, автор в лучших консервативных традициях противопоставляет ей эпоху ему современную, расценивая современность как несомненное «падение нравов» в сравнении с временем, в которое довелось жить Батюшкову и его друзьям. Последовательное противопоставление «чистого художника» Батюшкова современной «идеологизированной» и «интеллигентской» литературе позволяет очень ярко понять те процессы, которые происходили с осмыслением «пушкинской эпохи» в конце позапрошлого века.

Печатается по авторизованной копии: ОР РНБ, ф.523. Ед. хр.527.

Рукопись представляет собою писарскую копию (написанную разными почерками) на 339 лл., со значительной правкой автора. В публикации воспроизводится лишь «верхний слой» рукописи, без отвергнутых автором вариантов. Текст печатается в современной орфографии и пунктуации с сохранением индивидуальных особенностей стиля автора. Все цитаты из произведений и писем Батюшкова сверены по последнему научному изданию: Батюшков К.Н. Соч. в 2-х тт. / подг. текста В.А. Кошелева и А.Л. Зорина. М.: Худож. лит., 1989. Том и страница этого издания указываются в тексте. Подстрочные примечания (за исключением переводов иноязычных текстов) принадлежат Новикову; примечания составителя даны в конце каждой из главок работы.

В Приложениях приведены «Хронология жизни и творчества К.Н. Батюшкова» и не публиковавшиеся ранее заметки о жизни душевнобольного поэта в Вологде, составленные сразу после его смерти директором Вологодской гимназии А.С. Власовым.