Канцелярская крыса

Машины и демоны (1)

— Значит, ничего нельзя сделать? — уточнил Герти упавшим голосом. Тон этого голоса ему самому не понравился. Именно таким тоном мальчишки обычно спрашивают у строгой матери, нельзя ли не есть спаржу на обед.

— Насколько я могу судить, терминал совершенно исправен, сэр, — сухо заметил техник.

Таким тоном строгие матери обычно говорят: «Спаржа необычайно полезна, и в твоём возрасте есть её совершенно необходимо».

Машина тихонько посвистывала, остывая после напряжённой работы, из её недр ещё тянулись струйки дыма, отчего казалось, будто внутри притаилось не меньше полудюжины карликов, курящих свои крошечные трубки.

Карликов там, конечно, не было, и не могло быть. Герти убедился в этом лично, когда техник, недовольно ворча, вскрыл терминал, разложив на полу его потроха, великое множество деталей, похожих на запчасти часового механизма. Крошечные муфты, шатуны, двойные шестерни, балансиры, протяжные валы, зажимы, штыри, подшипники, рычаги, болты… Свободного места не хватило бы даже для мыши, не говоря уже о семействе работящих гномов. Дым, поднимавшийся над поверхностью гудящего терминала, был лишь рассеивающимся паром, на энергии которого и работал аппарат.

Но даже зная всё это, Герти никак не мог проникнуться к терминалу уважением. Его медная тумба, водружённая неподалёку от письменного стола, отчего-то ассоциировалась у него с вещами неприятными и тревожными. То с древним алтарём, терпеливо ждущим жертвоприношения, то с урной для человеческого пепла. За всё время у Герти так и не получилось научиться считать терминал естественным элементом обстановки. Он неизменно выбивался из неё, мозолил глаза и обращал на себя внимание.

Следовало ожидать, что проклятая машина подбросит подлость в тот единственный раз, когда по-настоящему окажется нужна.

— Эта штука не работает, — сказал Герти в который раз, наблюдая за тем, как техник, пыхтя, собирает медные и никелированные потроха в единую конструкцию, — Вы слышите? Не работает.

— А я нахожу, что терминал в полной исправности, — отвечал ему техник откуда-то из самых недр машины, — Вплоть до последнего болта.

— От башенных часов моей прабабки и то было больше пользы, чем от этого аппарата, — с раздражением заметил Герти, — Я же говорю вам, он не работает!

— Не вижу никаких повреждений, мистер Уизерс.

— Он поломан!

Техник устало вздохнул, на секунду перестав протирать ветошью какой-то хитрый узловатый вал.

— Вы не могли бы сказать, что именно не работает, мистер Уизерс?

— Всё не работает! — в сердцах бросил Герти, — Согласитесь, если бы он работал, мне не пришлось бы посылать за вами! Но мне пришлось это сделать.

— Уточните, что именно не функционирует, — терпеливо попросил техник.

Он был похож на всех служащих Канцелярии, как одна человеческая тень похожа на все прочие. Тот же глухой старомодный костюм со строгим галстуком, более уместный на похоронах, чем в государственном учреждении, то же невыразительное, нездоровой бледности, лицо, тот же голос, глухой и совершенно бесстрастный. Герти даже не был уверен в том, что узнает этого техника, если встретит где-нибудь в коридоре Канцелярии получасом позже. В этом мире полумрака и болотной сырости все обитатели были пугающе похожи друг на друга.

«Может, и мне со временем уготована такая метаморфоза? — уныло подумал Герти, наблюдая за тем, как россыпь деталей постепенно превращается в ненавистный ему корпус терминала, — Может, это будет происходить со мной постепенно, исподволь, как течение хронической болезни?.. Сперва я потеряю интерес и аппетит, потом сделаюсь равнодушен и хладнокровен, как рыба. Ну а костюм, должно быть, станет последним штрихом в деле превращения Гилберта Уинтерблоссома в полковника Уизерса, плоть от плоти Канцелярии…»

Именно поэтому ему нужно покинуть Новый Бангор с максимальной поспешностью.

Именно поэтому ему нужна эта проклятая счислительная машина.

— Что-то, должно быть, разладилось в её внутренностях, — сказал он технику, — Вы уверены, что их не надо почистить от ржавчины или, например, смазать?..

— Совершенно уверен, мистер Уизерс. Что именно неправильно делает терминал?

— Он не может выдать дело, на которое я направил запрос!

— Вы уверены, что верно составили запрос, сэр? Счислительная машина обрабатывает лишь те запросы, которые составлены на её математическом языке.

— О да, вполне уверен! — язвительно заметил Герти, демонстрируя целую россыпь усеянных крохотными отверстиями мемокарт на своём столе, — Я компостирую эти картонки уже третий день и у меня свело руку от компостера настолько, что временами я ощущаю себя кондуктором на королевской железной дороге!

Язвительность не могла в должной мере пронять техника Канцелярии. Возможно, его могла пронять лишь выпущенная с близкого расстояния пуля. Герти почувствовал, что в скором времени будет готов и к подобному испытанию.

— Составление запросов непростая процедура, мистер Уизерс. Существуют определённые правила и формы. У вас в кабинете должна быть инструкция…

— Талмуд толщиной в тысячу страниц, — вставил Герти, — А уж содержание! По сравнению с ним даже учебник латинского языка кажется лёгкой современной пьесой!

— …при составлении запроса советую особенное внимание уделить разделу третьему, «Первичный синтаксис линейных команд ввода», а также на разделу пятому «Семантика поисковых запросов» и семнадцатому, добавочный пять, «Макрокоманды и их обособленные переменные».

Герти подавил желание схватить пухлый том инструкции, покоившийся на полке, и вышвырнуть его из окна кабинета прямиком на мостовую. Но ему самому пришлось признать, что хоть это и вызвало бы на какое-то время душевное облегчение, едва ли приблизило его к цели. Поэтому он несколько раз медленно вздохнул, успокаивая нервы, и вновь обратился к технику.

— Будьте уверены, я штудировал все эти разделы три дня и перевёл уйму картона! Я уверен, что в итоге запрос составлен мной по всей установленной форме, на языке вашей разлюбезной машины. Видите? — он помахал перед лицом техника мемокартой, — Вот мой запрос. Но вместо того, чтоб передать из архива запрошенное дело, машина несёт какую-то чушь! Взгляните, что она выдала мне вместо дела, которое я запрашивал! Полюбуйтесь!

Но техник не горел желанием вникать в содержание протянутой ему папки. Он спешил вернуть разобранный терминал в прежнее состояние и, кажется, весьма спешил. А может, работа сама спорилась в его умелых руках.

— Возможно, проблема не в терминале, — предположил он, проворно завинчивая крошечные болты, — Он всего лишь устройство ввода, своего рода пишущая машинка, один из множества элементов «Лихтбрингта».

— Ах да, мистер «Лихтбрингт»!.. Снова этот механический гений! — Герти вновь не удержался от язвительности, — Великий и могущественный! Превращающий безмозглые пугала в мыслителей, а трусов в храбрецов!

«А ещё, нив чем не повинных людей в служащих Канцелярии! — мысленно добавил он, вспоминая своё мгновенное преображение из клерка Уинтерблоссома в зловещего полковника Уизерса, тень которого то и дело преследовала его, даже за стенами Канцелярии, — Впрочем, не могу отрицать, что волшебные башмачки пришлись бы сейчас как нельзя кстати…»

— Я не могу судить о том, верно ли составлен запрос, — сообщил техник, деловито вставляя во внутренности терминала какую-то сложную пружину, — Я обычный инженер, а не системный аналитик. Моё дело проверить, работает ли терминал. Ваш полностью исправен.

— Мне кажется, для обслуживания этого Гаргантюа хватило бы взвода трубочистов! — раздражённо бросил Герти, откладывая бесполезную мемокарту.

— «Лихтбрингт» очень умная машина, сэр, — заметил техник, впервые выказывая что-то, похожее на эмоцию, а именно уязвлённую гордость, — Это самая совершенная счислительная машина на острове, а может, и на всём свете. Уверен, вы даже не представляете её истинной мощи и размеров.

— Она настолько велика?

— Размером с город, — просто ответил техник, — «Лихтбрингт» это не какой-нибудь счётный аппарат. Это тысячи и тысячи самых сложнейших приборов и узлов, увязанных в одну систему. Шестерни, цилиндры, передаточные ленты, поршни, валы… Всё это пронизано гальваническими кабелями и паровыми трубопроводами. Только чтобы смонтировать основные его контуры в своё время потребовался не один год. Одни банки его логической памяти занимают шестнадцать акров!

У Герти вытянулось лицо. Даже сведя краткое знакомство с «Лихтбрингтом», он полагал, что имеет дело с чем-то вроде огромного арифмометра, запертого в подвале Канцелярии.

— Где же хранится всё это?

— По большей части под землёй, сэр. Требование безопасности. Все механические части «Лихтбрингта» должны быть надёжно защищены от постороннего влияния. От влажности, насекомых, механических повреждений и всего прочего, что может нарушить их работу.

— Сложная, должно быть, штука.

— Необычайно сложная, — подтвердил техник самым серьёзным тоном, — Насколько я знаю, нигде в мире не существует машин, подобных «Лихтбрингту». Уникальное устройство, детище профессора Неймана.

— Не знаю, чьё он детище, но глубоко убеждён, что союз, в котором он родился, был определённо порочен, — не слишком вежливо заметил Герти, — Сейчас меня интересует лишь то, почему я не могу получить дело, которое у него запрашиваю. Как видите, я составил запрос по всем правилам, но в ответ получил какую-то белиберду!

Техник равнодушно стёр со щеки потёк густого, как патока, масла.

— Я не уполномочен решать подобные вопросы. Могу лишь засвидетельствовать, что ваш терминал в полном порядке и функционирует исправно. В полном соответствии с заложенными в него алгоритмами он отправил ваш запрос дальше, к тому, кому полагалось его обработать.

— И кто же это?

— В зависимости от того, что вы запрашивали.

— Я запрашивал дело Уинтерблоссома, — Герти побарабанил пальцами по столу, демонстрируя полную безмятежность духа, — Может, слышали о таком? Бангорская Гиена.

Техник мотнул головой.

— Не припомню. Но если это текущее расследование Канцелярии, вероятно, ваш запрос отправился в оперативный архив. Там собираются все незаконченные дела. Видимо, по какой-то причине в архиве не смогли правильно обработать ваш запрос.

— Просто замечательно! Не смогли обработать, значит! То есть, если полковнику Уизерсу немедленно нужны материалы дела Уинтерблоссома, он не может даже получить дело без того, чтоб не потерять драгоценное для расследования время? Нет, в самом деле, замечательно. Как зовут того, кто занимается архивом? Я немедленно напишу на него жалобу самому мистеру Шарперу!

Техник улыбнулся тонкими и бескровными, как у рептилии, губами.

— Едва ли это возымеет действие, сэр.

Герти выпятил подбородок, чувствуя нарастающее в груди праведное возмущение. Может, на фоне канцелярских крыс он иной раз и выглядел неуклюжей белой мышью, но это не значило, что он позволит обращаться с собой подобным образом!

— Имя! — потребовал он решительно, шаря рукой в столе в поисках чистого листа, — Кто руководит архивом?

— Малфас, сэр.

— Превосходно. Немедленно ему напишу! Ему придётся держать ответ за манкирование собственными обязанностями, раз уж возглавляемый им отдел некомпетентен! Сегодня же и напишу!

— Хорошо, сэр, — равнодушно отозвался техник, — Тогда вам понадобится вот это.

Техник протянул ему чистую мемокарту, которую Герти в замешательстве принял. Обычный лист картона, ничем не отличающихся от тех, что он во множестве извёл за последние три дня. Простой прямоугольник, лишённый каких бы то ни было обозначений или надписей. «Что-то вроде билета, — отстранённо подумал Герти, — Только без места назначения, даты и пассажира…»

— Это что же, какая-то шутка? — осведомился он, добавив в голос толику строгости, холодной, как стетоскоп, который врач прикладывает к груди больного.

Конечно же, это была шутка. Одна из тех шуток, которые персонал любой канцелярии при случае угощает друг друга. Вроде ваксы в чернильнице или приклеенной к столу печати. Только вот техник сохранял на лице абсолютную серьёзность. Едва ли он шутил хотя бы раз в жизни. Среди служащих Канцелярии шутки не были распространены.

— Это не шутка, сэр, — спокойно ответил техник, возвращаясь к прерванной работе, — Дело в том, что архивом Канцелярии заведует логический блок «Малфас». Английского языка он не понимает в силу своего устройства.

Покрутив в руках чистую мемокарту, Герти бросил её к прочим, столь густо испещрённым неумелым прикосновением компостера, что походили на борта кораблей, побывавших в эпицентре Трафальгарской битвы.

— «Малфас»? Так у вас тут две счислительные машины?

— Не совсем. Машина лишь одна, сам «Лихтбрингт». Но для распределения задач и лучшей производительности некоторые её задачи выполняются четырьмя отдельными логическими блоками. «Малфас» лишь один из них.

— Значит, пять коней в одной упряжке?

— «Лихтбрингт» заключает в себе основные вычислительные мощности и банки памяти. Он центральный компонент системы, если так можно выразиться, её ядро и мозг. Все остальные блоки выполняют роль его рук, причём каждая из них занята своим делом, для которого проектировалась.

— Ещё лучше, тело с четырьмя руками, — не без сарказма заметил Герти, — Могу себе представить, к какой путанице это приводит, особенно когда хочется поковыряться в носу…

— Никакой путаницы нет, сэр. Машина не совершает ошибок. Вся информация, которая в неё попадает, подвергается детальному анализу и коррекции. Ошибки полностью исключены тремя раздельными проверочными контурами. Машина попросту не умеет ошибаться.

Герти почувствовал себя уязвлено. Быть может, оттого, что сам был живым доказательством того, что ошибаться проклятая машина умеет самым наилучшим образом. Если бы не её ошибка, сейчас он носил бы данное ему судьбой и родителями имя.

«И слушал бы, как его выкрикивают надзиратели в местной тюрьме, — оборвал он сам себя, — Эта ошибка, если разобраться, спасла мою шею. Мне стоило бы быть благодарным этому механическому истукану и до конца дней потчевать его лучшим машинным маслом!»

— Так значит, «Малфас» ведает здесь архивами? — спросил он, уже не так едко.

Впрочем, технику его отношение было решительно безразлично. Он торопился закончить свою работу и отвечал без излишней охоты.

— Именно так, сэр. «Малфас» распоряжается огромными банками памяти, хранящим тысяч тонн мемокарт и сотни тысяч миль намагниченной проволоки. Это долгосрочная память «Лихтбрингта», его библиотека и архив в одном лице. Там содержится всё, что можно выразить в единицах информации, от огромной библиотеки классической литературы до материалов всех текущих дел и расследований.

— Полагаю, информация обо всех гражданах Нового Бангора хранится там же?

— Совершенно верно, сэр.

— Ну хорошо, а чем же заняты другие блоки? Ты сказал, их всего четыре. Значит, «Лихтбрингту» помогает ещё кто-то?

— Ещё имеются «Асмодей», «Фокалор» и «Набериус».

— Несуразные имена, — фыркнул Герти, — Стоило бы назвать их пристойней, раз уж речь идёт о самой умной машине в мире. К примеру, по именам величайших монархов прошлого, или мыслителей или…

— Так уж повелось.

— И чем занимается эта троица?

— У каждого из блоков свой круг задач. «Асмодей» курирует все процессы Коппертауна, все его заводы, цеха, фабрики и производственные процессы.

— То есть, следит за ними?

— Управляет, — лаконично ответил техник, проверяя, надёжно ли закрутил последний болт в терминале.

Герти уставился на техника с самым неподдельным изумлением.

— Позвольте! Управляет?

— Именно так, сэр. Фабричные процессы полностью автоматизированы. «Асмодей» контролирует всю технологическую линию, от температуры домны до скорости штамповки. Рабочие выполняют лишь вспомогательную работу. Переносят заготовки, убирают мусор, смазывают подшипники…

— Подумать только, машина помыкает людьми!

— В отличие от людей, эта машина не способна ошибаться, — с холодным достоинством заметил техник, которого беседа явно стала утомлять и который не собирался этого скрывать, — А кроме того, она не способна обманывать, воровать сырьё, завышать сметы, производить брак, фальсифицировать отчёты и жаловаться на непомерные нагрузки. В конечном итоге работа «Асмодея» оборачивается городу выгоднее.

— Но как же аварии? — не сдавался Герти, — Насколько я знаю, за последние два месяца там было около шести аварий! Это ли не свидетельство того, что ваша машина не справляется со своими обязанностями?

— Аварии были незначительны. И, кроме того, вызваны исключительно человеческим фактором. После каждой аварии мы досконально осматривали все контуры «Асмодея», он ни на шаг не отступал от производственного плана. Ошибаются люди, мистер Уизерс, машины вроде «Лихтбрингта» не ошибаются.

У Герти было на этот счёт своё мнение.

— А этот, как его, Фокамбор?

— «Фокалор». В его ведении порт Нового Бангора.

— Ага, — прикинул Герти, — Ведёт учёт складских товаров, руководит погрузкой и выгрузкой, составляет расписание и всё прочее в этом духе? Тоннаж, объём, понимаю…

— Не только. Ещё он занимается лоцией.

— В каком это смысле?

— В самом что ни на есть прямом, сэр. Досконально зная акваторию, все её течения, банки и отмели, «Фокалор» занимается помимо прочего тем, что прокладывает курс для кораблей, что заходят в порт. Он определяет безопасный маршрут для корабля данной осадки и тоннажа, после чего преобразует его в короткую цифровую команду. С помощью аппарата Попова он передаёт её на борт корабля координаты для курса, где её дешифруют и используют по назначению.

— Значит, вы дали отставку и лоцманам?

— «Фокалор» несоизмеримо надёжнее. По статистике, около сорока процентов катастроф и аварий в акватории порта происходят из-за небрежности или невнимательности лоцманской службы. Машина же избавлена от недостатков. Она не спит, не путает координат, не спорит с начальством и не обладает ложной самоуверенностью.

Герти отчего-то вдруг захотелось разорвать проклятую картонку с запросом пополам и швырнуть в корзину. Невольно вспомнился тот момент, когда он разглядывал Новый Бангор со спины неуклюжей качающейся «Мемфиды». Знай он, что курсом корабля руководит не обычный лоцман, какой-нибудь пьяный и хамовитый уроженец Уэльса, а неведомая механическая сущность, в чьих металлических венах вместо крови находится сжатый под давлением пар…

Герти невесело вздохнул, бросив взгляд в окно. Чего уж теперь рассуждать… Знай он, чем вообще обернётся его назначение на остров, бросился бы за борт ещё посреди Индийского океана и отправился бы вплавь до самых британских островов наперегонки с акулами, на зависть настоящему полковнику Уизерсу.

— Ну а чем занят ваш четвёртый цербер? Издаёт законы? Пишет эссе?

Техник, обтиравший руки ветошью, взглянул на Герти с откровенным презрением. С тем особым презрением, с которым инженеру железной дороги позволительно глядеть на дикаря в набедренной повязке, насмехающегося над неуклюжей металлической лошадью.

— «Набериус», сэр. Он занимается анализом долгосрочных перспектив. Опираясь на цифры, предсказывает всё, от биржевых котировок до погоды и урожая. И довольно успешен в этом.

— Личный Нострадамус Канцелярии?

— Можно выразиться и так, сэр.

Техник с удовлетворением посмотрел на плоды своего труда. Терминал был собран и выглядел безукоризненно. В отличие от техника, Герти вид этого металлического алтаря ничуть не порадовал. К «Лихтбрингту» он при первой их встрече проникся искренней антипатией. И даже теперь, после всего того, что узнал о возможностях машины, ощущение это не прошло, лишь окрепло.

Сложная, хитрая и самоуверенная машина, держащая весь город в стальной хватке своих механических пальцев. Быть может, ей удалось задурить голову служащим Канцелярии и даже Шарперу. Быть может, все настолько поверили в мощь логического титана, что доверили ему едва ли не весь город. Возможно, Герти был единственным человеком на всём острове, который доподлинно знал: машины тоже ошибаются. Даже такие грандиозные, как «Лихтбрингт».

Страстно захотелось приложиться к рифлёному медному боку ботинком, заставив самодовольный сверкающий от смазки аппарат издать жалобный стон вроде того, что издаёт потревоженная урна. Герти заставил себя сдержать этот неуместный порыв. Во-первых, невидимый паровой демон «Лихтбрингта», совершающий сорок математических операций в секунду, едва ли будет посрамлён подобным ударом, которого, вероятнее всего, попросту не заметит. Во-вторых, Герти подозревал, что металл окажется прочнее бренной человеческой плоти и из схватки, чего доброго, может выйти победителем.

Герти смёл со стола груду испорченных мемокарт и швырнул их в корзину для бумаг. На душе сразу сделалось легче.

— Бог из машины, — проворчал он, разглядывая испещрённые, будто источенные термитами, листы картона, — Подумать только! Я, конечно, всецело за торжество технического прогресса и всегда был уверен, что Британия находится в его авангарде, но это… Это уже чересчур, как мне кажется. Отдавать целый город во власть машины!.. А что, если в один прекрасный день у вашего «Лихтбрингта» в голове заржавеют шестерёнки? Или он перепутает цифры? Последствия могут быть катастрофические!

Его тирада ничуть не впечатлила техника, собиравшего в саквояж свои инструменты, маленькие и блестящие, как у часовых дел мастера.

— В том-то и дело, мистер Уизерс. «Лихтбрингт» не ошибается. Не ошибся ни разу за все восемь лет, что работает.

Герти разозлился. Вера канцелярских клерков во всемогущество их механического владыки отдавала фанатизмом. Удивительно, как легко слепой фанатизм сплетается с тем самим техническим прогрессом…

— Все на свете ошибаются! Даже императоры и судьи! Даже божества!

— «Лихтрбрингт» не ошибается, сэр, — сухо сказал техник, отряхивая брюки, — У него есть три специальных логических контура, которые постоянно проверяют правильность обрабатываемой информации. Всякая неточность или несоответствие мгновенно устраняются. Это машинная логика. Она не позволит существовать в системе неверным значениям. Это гораздо более сложное, рациональное и надёжное устройство, чем наш с вами мозг.

— А я вам говорю, что он может ошибаться! Что он уже ошибся!

— Доброго вам дня, сэр.

Техник, подхватив свой саквояж с инструментами, развернулся к двери.

— Стойте!

— Да? — техник замер у выхода. Бесстрастный, спокойный, с холодным, как у всех здешних клерков, взглядом, он выглядел так, словно натянул человеческую кожу заодно со строгим чёрным костюмом, и ещё не полностью в ней обвыкся. Не человек. Просто ещё одна крыса из канцелярской стаи. Его, полковника Уизерса, коллега. А скоро, быть может, и близкий родственник. Член его стаи.

— Если… кхм… Если у меня есть жалоба на работу «Лихтбрингта», к кому я могу обратиться?

Техник помедлил с ответом лишь самую малость.

— На вашем месте, я бы обратился ко второму заместителю мистеру Беллигейлу. Он большой специалист по «Лихтбрингту». Когда-то он помогал профессору Нейману его монтировать и настраивать.

Ничего более не говоря, техник исчез за дверью, оставив Герти наедине со своими мыслями. Мысли его сейчас были подобны забракованным мемокартам, над которыми на славу потрудился компостер. Множество отверстий, и все бесполезны.

Терминал насмешливо блестел медью на своём обычном месте. Сейчас он казался Герти уродливым, как старая гаргулья на парапете.

Без сомнения, «Лихтбрингт» издевается над ним. Сперва насильно напялил на него чужую личину, теперь откровенно насмехается, подсовывая какую-то ерунду вместо нужного ему дела.

— Шкаф с болтами! — Герти в приступе злости схватил с полки том с инструкциями по составлению машинных команд и занёс его над ни в чём не повинным терминалом, намереваясь обрушить на рифлёный корпус, — Проклятая жестянка! Смеёшься ты надо мной, что ли?

Терминал вдруг выпустил две шипящие струи пара, вынудив Герти отскочить в сторону. Шипение было насмешливым и откровенно презрительным. «Слабак ты, Уинтерблоссом, — слышалось в нём, — Не твоему умишке состязаться с самой сложной машиной на свете!».

Герти швырнул книгу следом за мемокартами в корзину для бумаг и заходил по кабинету взад-вперёд.

Ему кровь из носу надо было раздобыть дело Бангорской Гиены. И незамедлительно, пока крысы Шарпера, преследующие его, не впились своими крохотными острыми зубами ему в пятки. На миг Герти даже показалось, что он слышит за спиной шуршание множества мягких лапок. Игра воображения, конечно, кабинет полковника Уизерса, как и прежде, был пуст. Кроме самого Герти в нём находился лишь машинный терминал, но уж он, конечно, подобных звуков производить не мог. Герти вздохнул, вертя в руках бесполезную мемокарту с запросом.

Ему надо обратиться к мистеру Беллигейлу. При одной лишь мысли об этом по спине прошёл неприятный, как от сквозняка, холодок. Герти совершенно не выносил общества второго заместителя, взгляда его бесцветных равнодушных и в то же время пронизывающих глаз. Его глухого, как у всех служащих Канцелярии, похоронного костюма. И всего прочего, что относилось к мистеру Беллигейлу. Из всех крыс Канцелярии мистер Беллигейл, пожалуй, был наиболее пугающей и зловещей. Хладнокровный мертвец в неизменном чёрном костюме, обладающий способностью особенным образом улыбаться. Как улыбается задумчиво гробовщик, вперившись взглядом в фигуру, уже готовую примерить его товар.

Только не мистер Беллигейл!

Герти стиснул зубы. А что ещё остаётся, позвольте спросить? Ему нужны материалы дела Уинтреблоссома. Его собственного дела. Все оригиналы хранятся в архиве могущественного и упрямого «Лихтбрингта». Если он хочет уничтожить или подменить часть из них, остаётся лишь заставить проклятую машину выполнить его волю. А значит, ему нужен мистер Беллигейл.

Не в силах принять решение, Герти положил руку на телефонный аппарат. Быть может, есть и другой путь, которого он пока не видит… Надо всё хорошенько обдумать. Наверняка есть способ всё провернуть, не общаясь с мистером Беллигейлом. Должен быть. Думай, Уинтреблоссом, думай, старое ты пугало, безмозглая жестянка…

Звонок телефона раздался столь внезапно, что Герти от неожиданности едва не сорвал аппарат со стены. Вот до чего нервозность доводит, мистер Уинтерблоссом… Потребовалось несколько секунд, чтоб перевести дыхание, улыбнуться самому себе и снять эбонитовый наушник немного подрагивающей рукой.

— Полковник Уизерс, — произнёс он в микрофон твёрдым, хорошо поставленным голосом, — Слушаю.

Некоторое время трубка молчала, потрескивая. А потом чей-то голос, глухой и равнодушный, произнёс:

— Господин полковник, вас немедленно просит зайти к нему второй заместитель секретаря Канцелярии, мистер Беллигейл.

Не слушая ответа, голос пропал, как обрубленный. В трубке осталась лишь шуршащая колючая тишина, которая внезапно показалась Герти самым противным звуком на свете.

Осторожно повесив её на прежнее место, Герти попытался улыбнуться вновь. Но другой Гилберт Уинтерблоссом, отражавшийся в полированном чёрном эбоните, лишь беспомощно дёрнул губами, как подсечённая рыба.

Мистер Беллигейл, второй заместитель секретаря Канцелярии, писал.

Как у всех пишущих, особенно по роду службы, лицо у него было строгим и сосредоточенным. Но Герти знал, что даже в тот миг, когда господин второй заместитель оторвётся от своей работы, лицо его ничуть не переменится. У господина второго заместителя имелось лишь одно выражение лица на все случаи жизни, как и костюм, столь строгий и чёрный, что выглядел неуместным в любом окружении, кроме кладбищенского. Стальное перо в руке господина второго заместителя скрипело тревожно и громко, напоминая царапанье насекомого, запертого в спичечном коробке.

— Обождите, — сказал господин второй заместитель, не поднимая головы.

Герти принялся ждать.

Ожидание в этом кабинете само по себе могло сойти за пытку. Возможно, из-за того, что сам кабинет чрезвычайно мало походил на помещение, предназначенное для человеческого существа, скорее, на футляр для сложного механизма. Тесное пространство и голые стены скверно действовали на нервы, а обстановка казалась столь пустой и выхолощенной, будто её создавал не человек, а существо иного биологического вида, попытавшееся смоделировать обычное человеческое убранство, но не обладающее ни знанием предмета, ни фантазией.

Всё здесь было безлико, строго и аккуратно, как никогда не бывает в обычном кабинете. Ни клочка бумаги на столе, ни единой лежащей отдельно скрепки. Здесь не было даже пыли. Герти готов был поклясться, что всякая пылинка, зародившаяся здесь или занесённая извне случайным посетителем, разлагалась на атомы ещё прежде, чем достигала пола. Атмосфера стерильной сухости была такова, что даже вода в тяжёлом графине не воспринималась как жидкость, годящаяся для утоления жажды, скорее, как прозрачный стерильный раствор неизвестного вещества.

Кабинет не знал снисхождения к посетителям и их представлению о комфорте. Здесь не имелось картин или панно или статуэток или ещё чего бы то ни было из числа тех нехитрых предметов, которыми скучающие клерки имеют обыкновение скрашивать свои казённые кельи. Собственно говоря, здесь не было даже окон. Лишь безликие шкафы, полнящиеся одинаковыми кожаными переплётами, письменный стол с набором принадлежностей да терминал «Лихтбрингта», кажется, чуть более современный и сложный, чем у самого Герти.

Мистер Беллигейл поставил точку. Он сделал это так резко и энергично, будто в руке у него было не перо, а рапира, остриё которой он вонзил в живот зазевавшегося противника.

— Полковник?

Второй заместитель поднял глаза на посетителя. Герти выдавил приветственную улыбку. Взгляд мистера Беллигейла отчего-то напомнил ему нечто давно забытое, из другой жизни. Спустя несколько секунд Герти уже вспомнил, что. Стальные щипцы XVII-го века для извлечения пуль, виденные им когда-то в лондонском музее. Взгляд мистер Беллигейла не выражал ни гнева, ни раздражения. Собственно говоря, он ничего не выражал. Но Герти вдруг ощутил прикосновение потёртого холодного железа к собственной груди.

Герти постарался издать смешок. Добродушный смешок уверенного в себе человека, чья совесть кристально чиста.

— Прибыл по вашему вызову, — под взглядом Беллигейла Герти ощутил, как сами собой слабеют мимические мышцы лица, растянувшие было заранее приготовленную улыбку, — Что-то произошло?

— Произошло, — на лице Беллигейла серебрился отсвет от пенсне, но даже он не мог заставить его мертвенную кожу выглядеть более живой, — Два часа назад. В Коппертауне.

— Авария? — мгновенно насторожился Герти.

— Седьмая за этот месяц. И, похоже, самая крупная из всех. Взрыв в гальванизирующем цеху. Корпус фабрики наполовину разворотило. Четырнадцать погибших. И Бог знает, сколько ещё под завалом.

— Ужасно, — с чувством сказал Герти.

— Ужасно неприятно, — от того, как произнёс это мистер Беллигейл, у Герти заныли корни зубов, как от глотка ледяной воды, — Одни только прямые убытки встанут городу по меньшей мере в сто двадцать тысяч фунтов. Не считая того, какой это удар по индустриальным показателям. Я отрядил в Коппертаун трёх своих лучших клерков, но считаю, что подобный случай заслуживает самого пристального внимания. Мистер Шарпер считает, что у вас прирождённый нюх, полковник. Если так, настало время проверить его. Вы будете руководить расследованием аварии от лица Канцелярии.

Герти живо вообразил себя, ползающего по руинам среди чада, дыма и облаков пыли, в обществе молчаливых канцелярских крыс и размозжённых, изломанных тел. Перспектива представилась ему столь неприятной, что даже кабинет мистера Беллигейла на миг представился почти уютным.

— Кхм. Дело в том, что промышленные происшествия не вполне моя ниша работы. Все эти заводы, станки, цеха… Признаться, я мало что смыслю в заводской работе. Едва ли имеет смысл…

— Вам и не понадобится разбираться в технических нюансах, полковник. Вы будете расследовать не промышленное происшествие.

— Что же тогда?

— Вы будете расследовать диверсию.

Последнее слово мистер Беллигейл произнёс не громче прочих, но от него отчего-то пошла рябью вода в графине. Подобная же рябь прошла по всему телу Герти, от враз онемевших коленок до затылка.

— П-простите?

— Диверсию, — повторил мистер Беллигейл с жутковатым спокойствием, — Потому что мы имеем дело не с аварией. Кто-то осмелел настолько, что решил подорвать промышленные мощности Коппертауна. Кто-то потратил много сил, чтобы нанести нам удар. И Канцелярия не станет закрывать на него глаза. Нет, полковник, не станет.

— Но кому?..

— Могу лишь догадываться. Работал, судя по всему, профессионал. Или, что вероятнее, группа профессионалов. Вы удивитесь, но остров в последнее время часто становился объектом самого пристального наблюдения со стороны самых разных лиц. Мы с вами, может, и находимся на краю мира, да только не за углом. Когда в Европе делят пирог, не забывают и про крошки. А Новый Бангор это очень жирная и лакомая крошка для многих наших… европейских партнёров. И не только.

— Германцы? — отчего-то шёпотом предположил Герти.

Мистер Беллигейл неохотно кивнул.

— Возможно. Их резидентура в Полинезии всегда была весьма активна. Чёрт возьми, город давно уже наводнён их наблюдателями и промышленными шпионами. Видимо, они созрели для большего. Впрочем, это могут быть и французские агенты. После семьдесят первого года[112] лягушатники не раз пытались запустить руки в Полинезию и обосноваться на островах. Не удивлюсь, если они решили подорвать промышленную мощь Нового Бангора. В любом случае, вы выявите виновных и доставите их в Канцелярию.

— Но, быть может, это всё-таки обычная авария? — вяло запротестовал Герти, — На заводах подобное иногда случается. Даже на столь современных, как заводы Коппертауна. Знаете, какое-нибудь нелепое и трагическое стечение обстоятельств…

При одной мысли о том, что ему придётся выслеживать германских шпионов, желудок Герти наполнился мелкой ледяной крошкой вроде той, в которой мясники держат свой товар. Герти никогда не доводилось встречаться с настоящими шпионами, но, благодаря лондонским периодическим изданиям вроде «Панча»[113], он успел составить о них некоторое представление.

Это были хмурые и неулыбчивые джентльмены с усами в виде аккуратной щёточки и колючим немецким акцентом. В любую погоду они были облачены в глухие бесцветные плащи, а лицо прикрывали полями стетсоновской шляпы. У всякого уважающего себя шпиона в потайных карманах обязательно имелся стилет крупповской стали, револьвер и ампулы со смертоносным ядом. И, насколько помнил Герти, весь этот арсенал они применяли не задумываясь и не терзая себя излишними рассуждениями. Если где-то в Новом Бангоре затаилась целая германская шпионская сеть, причём столь могущественная и решительная, что способна бросить вызов самой Канцелярии, остров делается ещё более неуютным местом, чем ему думалось изначально.

— Это не авария, здесь нет никакого стечения обстоятельств, — мистер Беллигейл был непреклонен, — Немедленно после аварии я запросил у «Асмодея» детальный отчёт по всем операциям за последние сутки. Никаких отклонений от производственного плана. Все цеха и конвейеры работали строго по заданному графику. Ошибка со стороны управления полностью исключена. А значит…

Герти ощутил глухое отчаянье от этого весомого канцелярского «значит», безошибочно уловив его смысл. Браться за подобное дело было сущим безумием. Особенно сейчас, когда он почти вплотную подобрался к «делу Уинтерблоссома», то и дело ускользавшему от него подобно призраку. Охота за шпионами в планы Герти на ближайшее будущее не входила.

— А может, это и не германцы, — заметил мистер Беллигейл задумчиво, разглядывая через пенсне свои идеально подстриженные ногти, — Может, это полли. Местные борцы против британского протектората. Они необразованны, но среди них встречаются радикалы, готовые бросить вызов британской короне и открыть войну за независимость Полинезии. Мне приходилось сталкиваться с такими. Между прочим, интересные люди. Нехватку теории они восполняют энтузиазмом и хорошим знанием человеческой природы. Как-то раз они похитили заместителя британского консула. Разрезали его на части какими-то специальными бамбуковыми ножами, да так, что бедняга ещё двое суток трепыхался, как выпотрошенный карась. Возможно, они решили перейти к более прогрессивным средствам борьбы. Да, пожалуй не стоит сбрасывать их со счетов.

— Минутку, господин заместитель… — Герти облизнул пересохшие губы, — Я хотел уточнить. Вы всё-таки уверены, что речь идёт о диверсии?

Мистер Беллигейл взглянул на него с удивлением.

— Хотел бы ошибаться, но не могу себе этого позволить. Мы имеем дело с диверсантами и саботажниками, полковник. Но я уверен, что вы справитесь. Вам ведь не впервой сталкиваться с подобным.

— Я хотел сказать, можем ли мы с полной уверенностью полагать, что в Коппертауне произошла диверсия? Взрыв на заводе вполне мог быть роковым стечением обстоятельств. Такое часто случается на заводах, по-моему.

— Исключено, — твёрдо ответил мистер Беллигейл, — Я уже сказал вам, что «Асмодей» отправил мне подробный отчёт. Он действовал строго по своему плану, не отклоняясь ни на дюйм.

— Значит, все наши выводы опираются на свидетельские показатели «Асмодея»?

— Которым я склонен абсолютно доверять.

— Но разве не опрометчиво строить политику Канцелярии, исходя из показаний какой-то машины? — Герти ощутил себя так, словно забрасывает удочку в пруд, кишащий аллигаторами.

Мистер Беллигейл взглянул на Герти своим равнодушным акульим взглядом, который не делался мягче даже проходя через линзы пенсне. Обладать подобным взглядом может только человек, лишённый души, по собственной воле превративший себя в оружие, в бездушную вещь, в канцелярский инструмент.

— «Лихтбрингт» не просто машина, полковник. Это самая совершенная и надёжная счислительная машина в мире. И она не ошибается.

«Они все здесь рехнулись, — тоскливо подумал Герти, ёрзая на стуле для посетителей, — От Шарпера до последнего клерка. Верят своей проклятой механической игрушке как оракулу. Какое-то неистовое поклонение, ей-богу… Не удивлюсь, если через пару лет им придёт в голову возлагать счётной машине жертвы. А что, очень миленькая будет картина. Быть может, я когда-нибудь прочитаю об этом в „Таймс“…»

— Все ошибаются, — заметил он вслух, стараясь держаться доброжелательно и открыто под вдавливающим в кресло серым взглядом второго заместителя, — Говорят, даже Моцарт, исполняя свои симфонии на рояле, бывало, ошибался. Попросту случайно нажимал одну клавишу вместо другой. Что уж говорить о таком сложном аппарате, как ваш «Лихтбрингт»? Предположим, отошёл у него где-то провод или, скажем, заело шарнир…

Мистер Беллигейл поднял руку, вынуждая Герти замолчать.

— Полковник, восемь лет назад я лично участвовал в монтаже «Лихтбрингта» и относительно знаком с его архитектурой. Уверяю вас, более надёжной и защищённой машины не существует. Даже если на землю хлынет огненный град, который размолотит Новый Бангор в крошку, «Лихтбрингт» продолжит функционировать и при этом не допустит ни единой ошибки. Он создавался как инструмент высочайшей надёжности. В его структуре есть три…

— …логических контура, которые уничтожают даже мельчайшую вероятность ошибки. Спасибо, мистер Беллигейл, я знаю. И искренне уважаю создателя этой машины, кем бы он ни был. Но всё же задумайтесь. По иронии судьбы, чаще всего тонут те корабли, которые ещё на стапелях торжественно именуют непотопляемыми. И больше всего галстуков сожжено именно патентованными утюгами, которые совершенно безопасны в использовании.

Мистер Беллигейл рефлекторно коснулся своего галстука, остро очерченного и похожий на свисающий с его шеи меч палача. В отвороте его безукоризненно выглаженной рубашки на миг мелькнул его кадык, бледный и острый.

— Я понимаю, к чему вы апеллируете, полковник. Но вынужден отвергнуть ваше предположение немедля. «Лихтбрингт» не ошибается. Или вам придётся предоставить существенные доказательства в пользу этой теории.

Герти ощутил подавленность. Перспектива борьбы с невидимым механическим чудовищем, надёжно укрытым в толще земли и представляющим собой пышущие паром мили трубопроводов и колючих шестернёй, представилась ему не более заманчивой, чем преследование германских шпионов. С другой стороны, она была куда безопасней. В отличие от шпионов, счислительные машины не оборудованы оружием и не способны причинять вред человеку, в чём уже заключено немалое их достоинство.

Мгновением спустя на воображаемом горизонте Герти, уже затянутом свинцовыми предгрозовыми тучами, зажглась крохотная звезда.

— У меня есть доказательства! — выпалил он решительно.

Мистер Беллигейл приподнял бровь. На любом другом лице подобное мимическое движение выглядело бы выражением лёгкого удивления. На лице второго заместителя оно выглядело зловеще.

— Слушаю вас, полковник.

Герти небрежно положил на стол мистера Беллигейла увесистую папку, которую на протяжении всего разговора держал в руках.

— Вот.

Мистер Беллигейл даже не сделал попытки её открыть.

— Что это?

— Это материалы по делу Бангорской Гиены.

— Помню. Уинтерблоссом, так?

— Он самый, — Герти кисло улыбнулся, — С разрешения мистера Шарпера я приступил к собственному расследованию. И вот что я получил, когда запросил у вашего «Малфаса» всю соответствующую документацию.

— Спасибо, мне знакомы эти материалы.

— И всё же взгляните. Пожалуйста.

Мистер Беллигейл беззвучно открыл папку и принялся читать. Его бесцветные глаза быстро бегали по строкам. И чем ниже они опускались, тем больше в их углах собиралось крохотных морщинок.

— Что за ерунда? — наконец спросил он, отрываясь от чтения, — Это не дело Уинтерблоссома. Это сборник рецептов пирога с ревенем.

— Сто сорок четыре рецепта, — подтвердил Герти с некоторым злорадством, — Встречаются весьма интересные. Но есть один недостаток. К делу Уинтерблоссома они не имеют никакого отношения.

Мистер Беллигейл с некоторой брезгливостью отодвинул папку от себя.

— Всё элементарно, полковник. Вы попросту неверно составили запрос. Это бывает с теми, кто слабо знаком с машинной логикой.

Поверх папки Герти шлёпнул усеянную дырками мемокарту, ту самую, на создание которой потратил столько времени. Жест получился красивый, точно это был козырный туз, элегантно брошенный на стол в разгар партии.

— Мой запрос в полном порядке. Можете проверить.

Мистер Беллигейл нахмурился. Герти подумалось, что сейчас он попросту велит самонадеянному клерку убираться из его кабинета. И впрямь, мелькнуло в глазах второго заместителя нечто подобное, сродни колючему гальваническому разряду.

Однако мистер Беллигейл не случайно считался одной из опытнейших канцелярских крыс. Крысам свойственны многие чувства, не понаслышке известные человеку, в том числе хитрость, подозрительность, ярость и даже дерзость. Но также им свойственно и любопытство. Именно поэтому мистер Беллигейл молча взял мемокарту. Его ловкие тонкие пальцы, которые, в то же время, выглядели достаточно сильными, чтоб согнуть дюймовую свинцовую трубу, быстро прыгали по отверстиям в картоне, ощупывая их, как пальцы слепого ощупывают набранную текстом Бройля книгу. В этот миг он сам походил на считывающий контур «Лихтбрингта».

На проверку у него ушло не более десяти секунд.

— Есть ошибки в синтаксисе, — заметил мистер Беллигейл, всё ещё держа карту в руках, — Но, справедливости ради, не очень существенные. Насколько я понимаю логику «Лихтбрингта», подобный запрос он должен был обработать верно.

— Возможно, он умнее, чем нам кажется, — язвительно предположил Герти, — И рассудил, что преследование Уинтерблоссома стоит отложить и сделать перерыв на пирог с ревенем?

Ему мгновенно перехотелось острить после того, как мистер Беллигейл поднял на него взгляд. От этого взгляда, должно быть, молоко мгновенно скисало, а горящее в камине пламя тухло.

— «Лихтбрингт» не умеет рассуждать. Он всего лишь машина. Современная, сложная, логичная, но всё же. Он должен был выполнить подобный запрос без ошибок.

— Быть может, вы попробуете, мистер Беллигейл? Как вы правильно заметили, у меня нет большого опыта в общении с вашим… вашей… машиной.

— Так и поступим. Но если окажется, что с «Малфасом» всё в порядке и адекватность «Лихтбрингта» не может быть подвергнута сомнению, вы немедленно отправляетесь в Коппертаун выполнять свою работу.

— Да будет так, — торжественно кивнул Герти.

Он ожидал, что мистер Беллигейл достанет чистую мемокарту и, вооружась никелированным компостером, примется выбивать на ней отверстия, но второй заместитель ничего подобного делать не стал. Он протянул руку к собственному терминалу и достал из него что-то вроде телефонной трубки на гибком металлическом шнуре.

— Наш новый метод связи с машинными контурами, — пояснил мистер Беллигейл, уловив недоумевающий взгляд Герти, — В своё время мы намеревались обучить машину человеческой речи. Отчасти удачно. «Лихтбрингт» способен воспринимать команды, отданные голосом. Сеанс один. Мистер Беллигейл. «Малфас». Запрос. Приоритет один. Вывод третьим каскадом. Протокол «Эф». Дело Уинтерблоссома.

Помимо телефонной трубки у терминала имелся и наушник, на который Герти машинально уставился.

— Оно и ответит вам человеческим голосом?

— Что?.. Нет. Пока ещё «Лихтбрингт» не способен к полноценному двустороннему общению. Может, лет через пять или шесть нам удастся научить его изъясняться подобно человеку, но пока ещё нет… Идёт обработка запроса. Вот видите, полковник, вы зря подняли панику!

Терминал едва заметно дрожал и вибрировал, из его щелей пробивались, мгновенно тая, язычки белёсого пара. Герти, как обычно, ощутил себя неуютно, представив, как в недрах здания Канцелярии сейчас вертятся шестерни и стучат поршни механического титана.

Наконец терминал изрыгнул из себя стопку ещё горячих листов. Мистер Беллигейл взял их в руки, многозначительно взглянув на Герти. Тому оставалось лишь изобразить на лице вежливое любопытство. Что ж, стоило хотя бы попытаться. Быть может, это было глупо, но, в конце концов, он выиграл для себя немного времени. Интересно, стоит ли ему захватить респиратор в Коппертаун? Говорят, там отчаянно едкие испарения, а уж после аварии…

— Ничего не могу понять, — раздражённо произнёс мистер Беллигейл, рассматривая листы, — Какая-то шутка?

— Что такое?

— Послушайте…

Мистер Беллигейл прочёл, без всякого выражения, но с явственным отвращением на лице:

Из Франции вы прибыли? К Лондону спускаетесь? Видали Джорди Щенка и его красавицу? Бывали вы в заведении, именуемом Борделем? А видели вы Светлость Джорди, скачущего на гусыньке?[114]

— Очень мило, — заметил Герти нарочито ровным голосом, — Кажется, что-то подобное я читал у Хогга.

— Это не дело Уинтерблоссома!

— Да, полагаю, не оно.

Мистер Беллигейл взглянул на Герти так, точно перед ним сидел германский шпион во плоти. В какой-то краткий миг Герти даже показалось, что проще всего будет мгновенно принять вину на себя, включая взрыв в Коппертауне. Впрочем, справедливости ради, мистер Беллигейл не посчитал необходимым излишне задерживать на нём своё внимание.

— Возможно, какая-то мелкая техническая оплошность, но не серьёзная ошибка, — заметил он, — Скорее, старик Бэнсон явится на поклон к Папе Римскому[115], чем машина ошибётся.

Герти постарался изобразить что-то вроде вежливого сочувствия. Как и полагается джентльмену, наблюдающему за тем, как другой джентльмен находится в весьма затруднительном положении, но не желающему разрушать эту картину.

— Быть может, стоит попробовать ещё раз?

— Вы правы, полковник. Попробуем.

Мистер Беллигейл повторил в микрофон свой запрос. В этой раз каждое слово он произносил предельно чётко, через равный интервал. Ждать пришлось даже меньше, чем в прошлый раз. По терминалу прошла короткая дрожь и на его поверхность выбросило одну-единственную карточку вроде почтовой открытки. Это не могло быть делом Уинтерблоссома, но Герти всё равно терпеливо ждал, пока второй заместитель пробежит её глазами.

— Что за дьявол?

— Опять ошибка?

— Вероятно.

Мистер Беллигейл швырнул карточку на стол. И, хоть она была перевёрнута, Герти в несколько секунд успел прочитать её содержимое, состоящее всего из двух строк:

«Считаю необходимым довести до сведения всех лиц, которые в силу обстоятельств имеют касательство, что миссис Бьюконен в среду после обеда выпила два стакана сельтерской с сиропом».

Более ничего на карточке не значилось.

— Кто такая миссис Бьюконен? — ошарашено спросил Герти.

— Не имею ни малейшего представления, — раздражённо произнёс мистер Беллигейл, разглядывая злополучную карточку, — Какой-то сбой, по всей видимости. Что-то вроде короткого замыкания.

— Но «Лихтбрингт» не совершает ошибок.

— Как будто бы я не знаю!

— Может, попробовать ещё раз? — осторожно предположил Герти.

Мистер Беллигейл уже не был так уверен, как несколькими минутами ранее. Впервые в его образе, прежде казавшемся Герти безмерно зловещим, проступило что-то новое. Прежде никем не виденное и оттого непонятное.

— Вы считаете?

— Конечно. Попробуем ещё раз.

Они попробовали ещё раз. В этот раз мистер Беллигейл читал команду так, словно разговаривал с умственно-отсталым глухонемым. Её понял бы любой, владеющий английским языком, будь он даже из индийских колоний или дебрей Северной Америки. «Лихтбрингт» недолго размышлял над ответом. Вынырнувшая из терминала карточка оказалась не менее лаконичной, чем предыдущая.

Не сговариваясь, Герти и мистер Беллигейл молча её прочли.

«Для приготовления превосходного средства от сорняков нам понадобятся две унции китового жира, килдеркин[116] лучших красных чернил, ручка от вешалки и рецензия на роман „Тётя Энн“[117] трёхгодичной давности».

— Нелепица, — кратко сказал мистер Беллигейл, раз за разом перечитывая глубокомысленный ответ «Лихтбрингта».

— Может, какой-то шифр?..

— Это не шифр, это белиберда. Возможно, всё дело в этом новом устройстве речевого ввода? Пожалуй, стоит попробовать обычный способ на мемокарте.

— Верно, — поддержал Герти, стараясь держаться как можно более индифферентно, — Я всегда за старые добрые методы. Новые веяния зачастую приносят больше путаницы, чем пользы.

Мистер Беллигейл достал из письменного стола пустую мемокарту и, задумавшись на непродолжительное время, принялся её компостировать. Несомненно, у него был огромный опыт в этом деле. Круглые кусочки подобно конфетти летели на пол, а поверхность карточки на глазах покрывалась причудливым перфорированным узором. Запрос, на оформление которого Герти потратил несколько мучительных часов, мистер Беллигейл закончил менее чем за минуту.

— Готово, — сказал он, вкладывая мемокарту в терминал, — Теперь никакой накладки быть не может. С помощью отдельных синтаксических суффиксов я продублировал команду. «Лихтбрингт» распознает её в любом случае.

— Будем надеяться, — лицемерно согласился Герти.

Им не пришлось долго ждать. Разогревшись, «Лихтбрингт» работал со скоростью хорошо отлаженного станка.

«Лечебный сателлит скучающе прерывавшегосязафрахтовавшее и нелюбезно оживившее убиение, хотя юдофильски всосавший приступал приподнимать закрыто сотрудничающий разъёмными и афиширующими фиксаторами. С первыми петухами укороченные деноминаторы могут приравнивать раздражённую зыбь однова улучшавшими канделябрами. Возможно, что вымороченный соглядатай является. Монофизитский самоцвет давненько не старается на основании хука».

— Неплохо, — сдержанно одобрил Герти, — В этом есть определённый настрой. Мне даже кажется, если бы это опубликовали в одной из лондонских газет, уже на другой день появились бы похвальные отзывы новому гению пера, отважно бросившему вызов устаревшей и сонной британской словесности.

Этот комментарий ничуть не обрадовал мистера Беллигейла. Напротив, на Герти он бросил такой взгляд, что зубы сами собой щёлкнули, едва не прикусив язык, точно были не его собственными, а «зубами Ватерлоо[118]», вздумавшими действовать по своему усмотрению.

— Это недопустимо, — произнёс он, разрывая карточку пополам, — Но приходится признать очевидное, машина работает со сбоями. Никогда бы не подумал, что «Лихтбрингт» может ошибаться… Остаётся надеяться, что поломка незначительна и локализована в одном месте. В таком случае ремонт не должен занять много времени.

— Извините, мистер Беллигейл, но я вынужден вас огорчить, — заметил Герти, — Насколько я понимаю, все блоки «Лихтбрингта» обособлены друг от друга?

— Так и есть. «Лихтбрингт» является их логическим центром, но действуют они сами по себе. Так надёжнее.

— В таком случае речь уже идёт не о локальной ошибке. Судите сами. «Малфас», который служит при Канцелярии архивариусом, в нерабочем состоянии, как мы только что убедились. «Асмодей», заведующий Коппертауном, допустил ошибку. Судя по количеству аварий, не одну…

— У нас нет доказательств, позволяющих предположить некорректную работу «Асмодея»!

— Будут, — мрачно пообещал Герти, продолжая загибать пальцы, — Кто у нас третий? «Фокалор», смотритель моря?..

— Он самый, — подтвердил мистер Беллигейл.

— Боюсь, болезнь коснулась и его. Причём не сегодня.

— Что вы имеете в виду, полковник?

Герти принялся загибать пальцы.

— В прошлом месяце «Герцогиня Альба» не зашла в Новый Бангор из-за какой-то путаницы в командах. «Фокалор» увёл её в Веллингтон. «Дымный» сел на рифы, повинуясь, опять же, наводке вашей машины. Тогда я посчитал, что это досадные совпадения, что время от времени случаются… Теперь же мне видится в этой череде случайностей определённая закономерность.

— А вы внимательно следите за всеми кораблями, заходящими в порт, полковник, — негромко сказал мистер Беллигейл, внимательно разглядывая собеседника, — Даже не подозревал, что вы интересуетесь транспортными сообщениями острова.

Герти в этот момент захотелось иметь при себе что-то вроде зеркального щита Персея.

— Я стараюсь интересоваться всеми событиями города, — с достоинством сказал он, — Вы сами знаете, что служба в Канцелярии сопряжена со всеми сферами здешней жизнедеятельности… Какой из блоков у нас остался? «Набериус»? Ваш придворный предсказатель?

Мистер Беллигейл был слишком озабочен, чтоб обратить внимание на эту колкость.

— Понимаю, к чему вы ведёте. Стоит проверить и этот блок.

В самое короткое время второй заместитель набросал ещё одно послание на мемокарте, на этот раз к «Набериусу», содержащее в себе запрос о том, сколько будет стоить каменный уголь в Новой Зеландии к следующему кварталу при текущих биржевых котировках.

«Набериус» не затруднился с ответом. По его мнению, тонна каменного угля должна быть равноценна бушелю морковной ботвы при сохранении текущего атмосферного давления. Но в случае, если четверг будет ясным, не исключена тенденция к изменению цены, которая в самом негативном варианте может достичь сорока галлонов мартовской росы.

— Он пьян, — пробормотал мистер Беллигейл, с удивлением и отвращением одновременно.

— Счислительные машины едва ли потребляют горячительные напитки, — резонно заметил Герти. Но заслужил лишь очередной испепеляющий взгляд.

— Но тогда получается, что… Что машина неисправна?

Мистер Беллигейл произнёс это с недоумением и даже какой-то искренней обидой. Как джентльмен, расстроенный в лучших чувствах, узнавший о чём-то, что решительно невозможно и никак не может случиться, но, в то же время, случилось. О том, что Её Величество королева Виктория приняла мусульманство или вода в русле Темзы обратилась бобовой похлёбкой. Герти даже стало его жаль. Мистер Беллигейл, всегда невозмутимый, строгий, уравновешенный, выглядящий так, будто является единственным стабильным и незыблемым элементом в окружающем мире, в какой-то миг потерял всю свою власть, и даже немного сгорбился. Точно чья-то могущественная и злая воля выбила из-под его ног в чёрных безукоризненно начищенных ботинках, земную твердь.

— Вероятно, речь идёт о незначительном сбое, — поспешил сказать Герти, — Уверен, что обойдётся без серьёзных последствий, если вовремя принять меры и приступить к ремонту…

Его прервала внезапная и тревожная трель. На этот раз звонил обычный телефонный аппарат. Мистер Беллигейл так резко взял наушник, что едва не порвал провод. Герти не слышал, что ему говорили, но явственно видел, как в лице второго заместителя с каждой секундой делается всё больше острых черт. Это было неприятное зрелище, и Герти в который раз пожалел, что в кабинете второго заместителя не имеется окон, которые можно было бы разглядывать в подобные моменты.

— Вы уверены?..

— …

— Когда это стало известно?

— …

— Что это значит? Дьявол. Попробуйте ещё раз! И свяжитесь с прочими!

— …

— И я тоже надеюсь. Не предпринимать никаких действий. Я со всем разберусь.

Когда мистер Беллигейл повесил наушник, он выглядел ещё более бледным, чем обычно, хоть Герти и не предполагал, что это возможно.

— Что-то случилось? — спросил он, ощущая во рту необыкновенную сухость.

— Случилось, — подтвердил мистер Беллигейл, — В порт прибыла «Заря Норфолка».

Он замолчал, сосредоточенно разглядывая чистый бумажный лист и, кажется, совершенно забыв про посетителя.

— И что с того? — негромко спросил Герти, терпеливо прождав полминуты.

— Кажется, в вашу копилку о неисправности «Лихтбрингта» только что поступил дополнительный довод, — второй заместитель кисло усмехнулся, — «Фокалор», судя по всему, сошёл с ума.

— В каком смысле?

— Не знаю. Но он ведёт себя так, будто окончательно свихнулся. Вместо того, чтоб провести «Зарю Норфолка» на место стоянки подальше от берега, он отправил ей команду зайти в гавань и встать на рейде. Это не было предусмотрено утверждённым графиком движения.

— Ещё один сбой?

— Возможно, кое-что похуже, чем просто единичный сбой, полковник. Передав кораблю координаты, «Фокалор» умолк и больше не выходил с ним на связь. Словно принял обет молчания. Портовая служба не может заставить его связаться с бортом и изменить место стоянки.

— Машина решила немного пошалить, а?

Оставшись без ответа, улыбка Герти быстро растаяла.

— То же самое происходит и с прочими кораблями. «Фокалор» связывается с ними и заставляет передвигаться самым непредсказуемым образом. Как будто играет в крикет, используя для этого корабли возле острова.

Герти перехотелось улыбаться.

— Нда… — протянул он, не зная, что сказать.

— Благодарение Богу, сейчас светло, кораблям удаётся держаться подальше друг от друга и избегать аварийных ситуаций, но что станет через два-три часа, если не удастся образумить машину?.. В кромешной темноте, лишившись управления, мы рискуем пустить ко дну больше кораблей, чем в битве при Абукире[119]!

— Ужасно, — совершенно искренне согласился Герти, — Уже не говоря о том, что подобное происшествие нарушит портовый график…

— Сейчас нас должен заботить не график, — произнёс мистер Беллигейл неприятным тоном, вновь делаясь прежним, решительным и собранным, — Полагаю, есть проблемы и посерьёзней. Я уже сказал вам, что «Заря Норфолка», нарушив все планы, вошла в гавань и расположилась на стоянку. Она стоит в нескольких милях от берега.

— Счёт за простой будет просто огромный. Но если дело в её грузе…

— Да, полковник, дело именно в её грузе. Дело в том, что «ЗаряНорфолвка» перевозит восемь тысяч галлонов жидкого аммиака.

— О Господи! — вырвалось у Герти.

— Да, — согласился мистер Беллигейл, — Весьма неприятный груз, и в опасной близости от города. «Фокалор» выбрал весьма неудачный момент, чтоб подтвердить вашу точку зрения.

— Значит, вы признаёте, что машина сбоит? — Герти едва сдержал торжествующую улыбку.

— Ничего другого мне не остаётся. Ваша интуиция ещё раз проявила себя должным образом, полковник. Судя по всему, в машине и в самом деле возникли какие-то неполадки. Но, если не возражаете, поздравления отложим до лучшего времени. Сейчас меня заботит только то, как восстановить контроль над акваторией острова, раз уж «Фокалор» объявил забастовку.

— Используйте обычные средства, — пожал плечами Герти, — Ведь есть маяки, аппараты Попова… Свяжитесь с судном и прикажите держаться на рейде, пока контроль не будет восстановлен.

Глаза мистера Беллигейла неприятно потемнели.

— Я бы так и сделал в обычной ситуации. Однако не могу. Всё портовое оборудование порта, включая маяки, сигнальные огни и аппараты Попова, тоже подключено к общей машинной сети. Это целостная система управления, которая подчинена «Лихтбрингту». И сейчас вся она оказалась намертво заблокирована.

У Герти отчего-то пропало желание улыбаться. Интересно, как пахнет аммиак?.. Этого он не знал, но поймал себя на том, что стал делать куда более короткие и осторожные вдохи. И что впервые испытывает облегчение от того, что в кабинете второго заместителя нет окон.

— Что за ерунда! Пусть ваши люди попросту отключат всё оборудование от машинного управления!

— Уже пытались, — отрывисто сказал мистер Беллигейл, — Кажется, это системный сбой. Переключатели, переводящие аппаратуру в обычный режим, вышли из строя. Автоматические двери обесточены. У технического персонала даже нет доступа к оборудованию.

— То есть, «Фокалор» взбунтовался?

— Инструменты не бунтуют, полковник. Речь идёт о кратковременном техническом сбое. Техники Канцелярии уже ищут способ перевести аппаратуру в ручной режим.

— А что если попросту перерезать кабель, который питает «Фокалора»?

— Невозможно. У каждого блока множество резервных линий питания. На случай серьёзных повреждений всей сети. «Лихтбрингт» строился со значительным запасом прочности, он способен выдержать выход из строя большей части своих узлов, но при этом продолжить работу.

— Но ведь в его конструкции есть выключатель? — на всякий случай уточнил Герти.

И испытал безмерное облегчение, отразившееся румянцем на щеках, когда мистер Беллигейл кивнул:

— Есть. У любого прибора есть выключатель.

— Тогда, быть может, пришло время его повернуть?

Герти машинально оглянулся, окидывая взглядом кабинет мистера Беллигейла. Где бы ни был расположен этот выключатель, подумалось ему, кому-то пришлось немало постараться, чтобы замаскировать его в спартански обставленном кабинете второго заместителя. Может, скрытая панель в стене?..

Ему не понравилось то молчание, с которым мистер Беллигейл рассматривал свои ухоженные ногти. Мистер Беллигейл ему тоже не нравился, но его молчание почему-то не нравилось ещё больше. А если начистоту, то попросту пугало.

— Здесь мы столкнёмся с небольшой проблемой, полковник.

— В чём дело?

— То, что вы называете выключателем, находится в центре управления «Лихтбрингта». Он расположен на большой глубине в тоннелях под Канцелярией. Кроме того, он надёжно защищён и экранирован от любого постороннего вмешательства.

— О Господи! Только не говорите, что у вас нет туда доступа!

— Есть, — спокойно сказал мистер Беллигейл, — По счастью, я являюсь одним из трёх человек в Канцелярии, у которых есть личный код доступа, позволяющий туда попасть.

— Не пора ли, в таком случае, им воспользоваться?

— Иного выхода у нас не остаётся. Я немедленно созову аварийную команду и отправлюсь туда в сопровождении техников. Необходимо остановить машину прежде, чем она сможет всерьёз навредить городу.

— Кажется, вы не испытываете удовольствия от этой мысли?

— Совершенно не испытываю, полковник. Дело в том, что отключить машину подобную «Лихтбрингту», не то же самое, что отключить газовый фонарь. Это сложнейший аппарат, который всё ещё продолжает функционировать, хоть и со сбоями. Никто точно не может предугадать, какие повреждения он получит, если мы повернём, как вы выразились, выключатель.

— За всё время вы ни разу не останавливали машину? — недоверчиво спросил Герти.

Мистер Беллигейл развёл руками.

— Ни разу. Не было нужды. Поэтому моя обязанность, как временно исполняющего главы Канцелярии, предусмотреть все возможные риски и осложнения.

— Исполняющий обязанности? А разве мистер Шарпер…

— Мистер Шарпер в данный момент отсутствует на острове.

Герти уставился на второго заместителя в немом удивлении.

— Но разве… Я думал…

— Что такое, полковник?

— Я полагал, что за последние два месяца в порт не заходило ни одно пассажирское судно. А дирижабль стоит на ремонте. Как мистеру Шарперу удалось покинуть остров?..

Он немедленно пожалел об этом вопросе. Несмотря на то, что пламя в глазах мистера Беллигейла было бесцветным и невыразительным, обжигало оно не хуже настоящего.

— Это не самый насущный вопрос на данный момент, полковник. Предлагаю вернуться к нему после того, как мы найдём способ обуздать капризничающую машину.

— Да, конечно, — пробормотал Герти, — Вы правы, нельзя терять времени. Так значит, никто точно не знает, как отключить машину?

— Этого я не говорил. Я лишь сказал, что машину никогда прежде не отключали. И едва ли на острове найдётся человек, который сможет утверждать, с чем мы столкнёмся, усыпив «Лихтбрингт».

— Но ведь есть чертежи, схемы… — растерянно произнёс Герти.

— Этого мало, как мало медицинского атласа для того, чтоб провести сложную хирургическую операцию, полковник. Это всего лишь схемы. Нам нужен человек, который доподлинно разбирается в механической и логической начинке.

— А техники? У Канцелярии же есть собственный технический штат!

— Боюсь, в данном случае от них будет мало толку.

— Разве разбираться в устройстве машины не их обязанность?

— Они всего лишь инженеры и обслуживающий персонал. Превосходно разбираются в магистралях высокого давления, тяговых передачах, практической механике, протоколах связи, гальванике… Но никто из них даже близко не представляет, как устроен «Лихтбрингт». Я имею в виду, его истинное устройство.

— А… а вы? Я слышал, вы принимали участие в постройке машины.

Мистер Беллигейл вздохнул.

— Рабочий, который всю жизнь подаёт камни, не становится от этого архитектором. Я и в самом деле принимал участие в разработке и монтаже отдельных узлов «Лихтбрингта» и даже могу похвастаться тем, что знаком со многими его принципами и алгоритмами. Но не более того. Боюсь, в мире есть лишь один человек, который в полной мере понимает, что такое «Лихтбрингт».

— Кто это?

— Профессор Карл Готфрид Нейман.

— Кажется, я уже слышал это имя…

— Вероятно. Его математический гений и создал эту машину.

— Тогда вызовите его немедля! — воскликнул Герти, нервно комкая пальцы, — Этого вашего профессора Неймана! Отправьте за ним клерков на автомобиле, пусть вытащат его из кровати и притащат сюда! Чёрт возьми, эта свихнувшаяся машина может причинить городу множество бед, если не приструнить её!

Мистер Беллигейл поднял на Герти свои бесцветные и невыразительные глаза. От взгляда которых ему впервые не захотелось чем-нибудь прикрыться. Возможно, оттого, что в этот раз в них не было ничего зловещего. Одна лишь опустошённость.

— Вы не понимаете, полковник. Профессор Нейман никак не может быть доставлен в Канцелярию, даже если я подниму на ноги всех своих крыс.

— Но отчего, чёрт подери?

— Оттого, что никто не знает, где его искать. Профессор Карл Готфрид Нейман пропал без вести полгода назад.

Подземелья Канцелярии мгновенно оправдали все худшие предположения Герти.

Как ему и представлялось, в них оказалось темно, сыро и в высшей степени неуютно. Настолько, что временами он не без ностальгии вспоминал свой собственный кабинет, теперь уже кажущийся проникнутым комфортом и даже приятным.

Это было даже не подземелье, а целая разветвлённая сеть тоннелей, тянущихся, судя по всему, на много миль под городом.

«Крысиные норы, — подумал Герти с отвращением, вжимая голову в плечи, — Тесные, вонючие и тёмные норы. Теперь ясно, отчего Новый Бангор порой выглядит столь зловеще. Все его недра изгрызены, как кусок забытого в кладовке сыра…»

Справедливости ради стоило отметить, что тоннели не были столь узки, как представлялось Герти поначалу. Их диаметр был достаточно широк для того, чтоб Герти и мистер Беллигейл могли свободно идти плечом к плечу, а сопровождающие их техники, двигающиеся впереди, нести многочисленные баулы и саквояжи с оборудованием. Лампы здесь были редки, да и те, что горели, имели привычку часто мигать или даже тухнуть, погружая тоннели в непроглядный мрак, от которого у Герти стыли пятки. По счастью, у всех имелись с собой гальванические фонарики, помогавшие разгонять темноту.

Кроме того, тут царил отвратительный запах, характерный для всех помещений, волей рока или чьей-то злой воли закопанных ниже уровня земли. Пахло затхлым, кислым и гнилым, как обычно пахнет в погребе, давно заброшенном хозяевами, где всё содержимое успело прогнить и прорасти.

И насекомые. Герти отчего-то полагал, что в безлюдных тоннелях под Канцелярией должно быть безжизненно, но ошибся и тут. Подземные тоннели кишели насекомыми, причём временами попадались столь жуткие, что, сам Александр Халидей[120], пожалуй, счёл бы разумным пуститься от них наутёк. Некоторые из них ползали по бетонным стенам, извиваясь самым отвратительным образом, некоторые копошились под ногами, впервые за свою недолгую жизнь, должно быть, оказавшись на свету. Герти то и дело переходилось переступать наибольшие их скопления и надеяться, что какой-нибудь представитель фауны Нового Бангора не шлёпнется ему на голову.

А ещё здесь можно было разглядеть истинные корни «Лихтбрингта». Из бетонных сводов выглядывало бесчисленное множество маслянисто блестящих труб и гофрированных кабелей. Все они тянулись хаотично, переплетаясь временами друг с другом так плотно, что можно было представить их сетью хищного подземного паука.

Герти уже трижды пожалел о том, что сунулся сюда, а не остался ждать техническую команду наверху. Здраво рассуждая, какой в нём здесь толк? Он ничего не смыслит в механике, не говоря уже о потрохах сложнейшей счислительной машины. Он не любит темноты и сырости. А ещё его охватывает дрожь при виде мистера Беллигейла или кого-то из его крысиной своры. Но нет, вызвался идти по доброй воле. И зачем? Рисовался? Хотел произвести впечатление?.. Ну не дурак ли?

— Не самое удачное место для размещения важного оборудования, — пробормотал Герти, чтобы хоть на миг нарушить тягостную и липкую подземную тишину.

— Наилучшее место, — возразил мистер Беллигейл. Он тоже был вооружён гальваническим фонариком, но даже не подумал сменить свой чёрный костюм на что-то более подходящее для прогулок. Оттого время от времени сливался со здешней темнотой, будто растворяясь в ней, — Все каналы связи «Лихтбрингта» многократно дублированы и защищены. Они разрабатывались для самых неблагополучных вариантов, включая извержение вулкана или бомбардировку острова вражеским флотом. Но центральный пульт управления машины требовалось расположить как можно дальше от всего, что представляет для него потенциальную опасность. По сути, он заперт в бронированном подземном саркофаге и защищён многотонными дверями, по надёжности превосходящие даже банковские.

Герти с отвращением оторвал от пиджака клок липкой паутины.

— Местечко выглядит не очень ухоженным. Судя по всему, не часто вашего «Лихтбрингта» здесь навещают, а?

— Он не требует постоянной заботы, — невозмутимо отозвался мистер Беллигейл, в очередной раз сливаясь с темнотой, — Мы проводим ежегодную инспекцию центра управления, но ни разу нам не приходилось вмешиваться в его работу. Разве что подновить краску.

— То есть, этого железного болванчика не требуется даже смазывать и чистить от ржавчины?

— Совершенно верно. Его срок автономности составляет около восьмидесяти лет. «Лихтбрингт» необычайно надёжен. Раз в год я спускаюсь сюда, убеждаюсь, что всё работает, как часы, и ухожу. Дверь в центр управления после этого блокируется и опечатывается. И ещё год эти тоннели не знают человеческого присутствия. Ещё одно подтверждение математического гения профессора Неймана.

Мистер Беллигейл неразборчиво выругался, поскользнувшись на куске слизкого мха.

— Прекрасная задумка, — согласился Герти, стараясь ступать след в след за ним, — И очень досадно, что ваш математический гений в данный момент не может разделить с нами общество.

— Я тоже предпочёл бы, чтоб профессор присутствовал здесь. Но, как видите, есть вещи, неподвластные даже Канцелярии.

— Вы знали его? — помолчав, спросил Герти. Тишина делала подземное царство ещё более зловещим и давящим.

— Разумеется. Впрочем, не могу сказать, что хорошо. Профессор был не из тех людей, с которыми все стремятся водить дружбу. Приятелями мы не были.

«Ещё бы, — подумал Герти с неприязненным мысленным смешком, — Человек, способный назвать мистера Беллигейла приятелем, должен быть смертельно пьян или же безумен от рождения!»

— Расскажите про него, — попросил Герти.

Мистер Беллигейл отозвался не сразу. В свете фонаря стёкла его пенсне горели завораживающим лунным блеском.

— Профессор Карл Готфрид Нейман, родился в тридцать втором году. Германец. Кажется, из Кёнигсберга. Одно время был профессором в Базеле, потом некоторое время преподавал в Тюбингене и Лейпциге. Специализировался на дифференциальных уравнениях и алгебраических функциях. Уже в Лейпциге увлёкся новым для себя направлением, стал изучать формальные системы, математическую логику и булевую алгебру.

— Едва ли это что-то мне говорит, — признался Герти, — Математические изыскания никогда не были моей сильной стороной.

— Возможно, это к лучшему. Некоторые люди, имевшие удовольствие быть хорошо знакомыми с профессором Нейманом, утверждали, что он был немного… оторван от жизненных реалий. Честно говоря, у меня тоже сложилось подобное впечатление.

— Он был сумасшедшим? — уточнил Герти.

— Едва ли. Но, как и все математики, был чудаковат.

— Если учесть, как далеко его занесло от Лейпцига, обычным чудачеством это уже не объяснить. Почему он покинул Европу? С каких пор среди математиков возникла мода покорять джунгли Полинезии? Или он полагал, что с удалением от центра цивилизации значение числа пи будет меняться?

Кажется, мистер Беллигейл усмехнулся. Но, вероятнее всего, это был лишь оптический обман, вызванный преломлением света.

— В семидесятых годах он разрабатывал свою концепцию счислительной машины. Прообраз «Лихтбрингта». Тогда это было на уровне недоказуемых концепций и смелых предположений. Даже, пожалуй, дерзких. Говорят, профессор Нейман в своих изысканиях забрался глубже, чем полинезийские джунгли…

— Не смог найти финансистов для своего детища? — понимающе кивнул Герти.

— Не смог найти ни единого человека, полагающего это возможным. Джордж Буль[121], британское светило математики, называл эксперименты Неймана в логике бессмысленными забавами, а Феликс Клейн[122] разгромил все его изыскания в области автоморфных функций. Некоторое время Нейман пытался найти единомышленников в Италии и России, но в восемьдесят пятом году был вынужден оставить Европу.

— Только лишь из-за того, что не смог найти единомышленников? — недоверчиво уточнил Герти. Ему сложно было представить, что профессор европейского университета мог решиться на подобную авантюру. И что не сбежал из Нового Бангора без оглядки, обнаружив, что происходящие на острове события зачастую имеют мало общего с какой бы то ни было логикой.

— Были и другие причины, — неохотно сказал мистер Беллигейл, — Профессор отличался весьма специфическими взглядами и в некоторых прочих предметах.

— О боги.

— Это зачастую бывает с выдающимися людьми. Как, например, с Джордано Бруно.

— Профессор взялся за философию?

— Именно. Он полагал философию математической дисциплиной, неразрывно связанной с логикой. И даже успел разработать несколько интересных философских концепций.

— Вероятно, они тоже опередили своё время? — предположил Герти.

— Быть может. Я не вдавался в подробности. Знаю лишь то, что эти концепции окончательно испортили его реноме[123], как выражаются французы. Кроме того, его чуть не отлучили от церкви.

Герти присвистнул.

— Воистину, талантливый человек.

— Некоторые клерикалы посчитали, что теории Неймана далеко выходят за рамки математики и философии, вторгаясь в области морали и религии. Впрочем, ничего конкретного я вам сообщить не могу, полковник. Дело быстро замяли, а я слабо интересуюсь европейской теологией.

— Понятно, отчего он перестал быть желанным гостем в европейских университетах, — заметил Герти, — Но Полинезия?.. Не слишком ли он переусердствовал в попытке убраться подальше от церкви и коллег-недоброжелателей?

Мистер Беллигейл щелчком длинных пальцев сбил с лацкана какое-то извивающееся насекомое.

— Про него в своё время рассказывали много слухов не самого лестного содержания. Обвиняли, к примеру, в любви к спиритизму и оккультизму.

— Спиритизм научно обоснован! — поспешил сказал Герти, — Мне приходилось читать весьма убедительные статьи на этот счёт. Даже сэр Конан Дойль считает его научно доказанным. Но оккультизм…

— Полагаю, всего лишь нелепые домыслы. Профессор Нейман, без всякого сомнения, был чудаковат, но не безумен. Я знаю это наверняка, поскольку в течении нескольких лет постоянно с ним общался.

— Он сам вызвался построить на острове счислительную машину?

— Да, это был его прожект. Крайне дорогой, крайне странный, но мы с мистером Шарпером сочли возможным пойти на некоторый риск. И не имели повода пожалеть об этом. До сегодняшнего дня.

— Профессор Нейман был главным проектировщиком?

— Я бы сказал, единственным. На острове не нашлось ни единого человека, который смог бы в полной мере усвоить его математические выкладки. Мне даже кажется, что не нашлось бы таких и в Европе. Слишком смело, слишком парадоксально… Разумеется, вся система монтировалась силами техников Канцелярии. У нас есть самые подробные и детальные схемы всех паропроводов и узлов, но не более того. Профессор Нейман был единственным человеком, который был способен понять, как работает его машина.

— Вы строили то, чего сами не понимали? — недоверчиво спросил Герти.

Его слова вызвали на лице мистера Беллигейла странное выражение, которое сложно было трактовать из-за неверного освещения.

— Любой деревенский мясник знает, как устроена корова, но попросите его объяснить принципы работы её органов, и он неизбежно сядет в лужу. Все узлы «Лихтбрингта» были понятны сами по себе, но в совокупности, будучи соединены воедино, они представляли собой нечто… крайне сложное.

— А теперь профессор пропал.

— Полгода назад.

— Бесследно пропадают лишь носки и запонки, — пробормотал Герти, — Но не люди. Не мог же он покинуть остров?

— Он не покидал острова, — твёрдо сказал мистер Беллигейл, — Это точно установлено. Ни морем, ни воздухом, ни каким бы то ни было способом. Но и на острове его нет. Мои крысы перекопали каждый дюйм, но без малейшего успеха. Ни единого следа.

— Похищение?

— Маловероятно. В его опустевшей квартире не было следов борьбы. В один прекрасный день он попросту вышел и не вернулся. При нём не было ни денег, ни вещей. Он не захватил даже чековой книжки или очков. И больше его никто не видел.

— Должно быть, чрезвычайный случай.

— Разумеется. Мистер Шарпер был в ярости. Мы перевернули город вверх дном, но не смогли найти даже отпечатка профессорского ботинка. Проверяли последние притоны в Скрэпси и самые захудалые гостиницы, допрашивали даже угольщиков, но тщетно. Совершенно необычный случай. Профессор умудрился обвести вокруг пальца наших опытнейших агентов, сделать то, чего до сих пор не удавалось даже профессионалам. А ведь он всю жизнь провёл в кабинете и, вдобавок, страдал астмой.

— Поиски продолжаются до сих пор. Негласные, разумеется, нам ни к чему лишний шум. Но они по прежнему безрезультатны.

— Разве не стоило остановить машину, раз уж волей случая пропал единственный человек, знакомый с её устройством?

— Машина работала. Мы проверили все её блоки и остались удовлетворены. С создателем или без него, «Лихтбрингт» неуклонно выполнял все свои функции. Этого было достаточно. Кроме того, его монтаж обошёлся совсем не дёшево. Не в обычаях Канцелярии бросать деньги на воздух.

— Значит, у вас нет никаких предположений о его судьбе?

Мистер Беллигейл пожал плечами.

— Предположений множество, но подтвердить их не в наших силах. Наиболее вероятная версия гласит, что профессор Нейман отправился гулять по скалам вдоль моря. Как и полагается учёным, он был рассеян, да и немолод… Ну а тело унесло далеко в открытое море.

Герти мысленно усмехнулся. Профессор Нейман, кажется, всё-таки нашёл способ покинуть проклятый остров. Возможно, это был единственный способ, оказавшийся в его распоряжении… И, как знать, существуют ли иные?

Задумавшись, Герти весь остаток пути хранил молчание.

Против его ожиданий, сердце «Лихтбрингта» оказалось не в столь плачевном состоянии, как технические тоннели под Канцелярией. Ещё на подходе к нему Герти ощутил, как меняется обстановка. На смену ледяной подземной сырости пришла неожиданная сухость, бетон свода оказался заключён в надёжные стальные конструкции, а неверный свет редких ламп сменился превосходным освещением, которое изливалось из больших стеклянных плафонов. Пожалуй, это можно было даже принять за тоннель лондонского метро, если бы не отсутствие рельс.

— Почти пришли, мистер Беллигейл, — сообщил один из техников, оборачиваясь.

Может быть, даже тот самый, что парой часов ранее ремонтировал терминал Герти. А может, и совершенно другой. Все служащие Канцелярии выглядели на одно лицо и Герти давно бросил попытки распознать их. Это было не проще, чем распознать отдельных крыс в тесной крысиной стае.

Мистер Беллигейл кивнул, показывая, что услышал. Двигался он резко, порывисто, отчего казалось, будто под плотной чёрной тканью укрыты не мышцы, а стальные тяги и шарниры. Даже голову он поворачивал неестественно резко, всякий раз застигая Герти врасплох.

— На всю работу не должно потребоваться более двух минут, — ледяным голосом произнёс второй заместитель, обращаясь к подопечным, — Я срываю пломбу, потом ввожу код, потом открываю дверь. И вы немедленно приступаете к работе. Отключаете от «Лихтбрингта» все четыре блока. Перекрываете трубопроводы, обесточиваете проводку, блокируете все контуры.

— Хватит и полутора, — ухмыльнулся один из техников, поигрывая разводным ключом, — Четвертуем мистера «Лихтбрингта» быстрее, чем он успеет моргнуть лампочкой.

Остальные глухо засмеялись. Их было около полудюжины, все похожи друг на друга, как родные братья. И все застывали под взглядом мистера Беллигейла, безотчётно стискивая зубы.

— Меньше самоуверенности, Ильям, — отрывисто сказал второй заместитель, разглядывая свой ожидающий команды крысиный выводок, — Он рассчитан на перебои с питанием и разрушение снабжающей инфраструктуры на пятьдесят процентов. Поэтому необходимо сделать всё слаженно и быстро.

— Будет выполнено, мистер Беллигейл. В две минуты.

— Отлично. Проверьте свои инструменты, мы уже пришли.

Герти и сам это заметил.

Тоннель закончился внезапно, превратившись в настоящую подземную площадь, достаточно просторную, чтоб там уместился локомотив. Даже потолки здесь были высоки, отчего терзавшая Герти последние полчаса клаустрофобия ослабила свою хватку. Впрочем, более уютно он себя ощущать не стал. Свет гальванических ламп казался неживым, слишком едким, а высокие потолки не отвлекали от мысли о том, что над головой у него покоятся тысячи тонн земли и камня, пронизанные обжигающими трубопроводами и скрипящими валами.

Дверь во внутренние чертоги «Лихтбрингта» представляла собой огромный хромированный круг сродни увеличенной в десятки раз монете, поставленной на ребро. Чтобы сдвинуть такую с места надо потратить уйму сил, подумалось Герти. Впрочем, наверняка и здесь всё механизировано.

— Вы находитесь в охраняемой зоне со специальным режимом доступа. Введите код или немедленно покиньте её!

Герти вздрогнул, когда от стены отделились две фигуры. Секундой позже он понял, отчего не замечал их раньше. Они, как и стена, были металлическими. И, как сделалось ясно спустя ещё половину секунды, не имели ни толики общего с существом человеческой природы.

Это были два громоздких автоматона, похожие на закованных в потускневшую от времени броню рыцарей. Разве что фигуры их были непропорциональны, руки излишне коротки и массивны, а ноги изгибались в обратную сторону подобно птичьим. В глухих шлемах не было забрал, лишь небольшие прорези, прикрытые стальной решёткой. Автоматоны сделали по шагу вперёд и, хоть глаз у них не было, Герти вдруг ощутил себя в перекрестье чужого интереса, жгущего, как тавро, оставленное раскалённым металлом.

Герти рефлекторно стал пятиться обратно, в спасительный полумрак технического тоннеля. Техники замерли на своих местах. Один лишь мистер Беллигейл сохранил присутствие духа.

— Всё в порядке, — бросил он, двигаясь своим обычным резким шагом навстречу механическим стражам подземной гробницы, — Это всего лишь элемент активной защиты машины. Они запрограммированы вести себя подобным образом.

— Вы говорили, у вас есть код? — поинтересовался Герти. Безотчётно укрывшись за спиной одного из техников, он ощутил себя немного спокойнее.

— Разумеется, есть, — несколько раздражённо ответил второй заместитель, — Я один из трёх человек, у которых он есть. Сейчас, сейчас…

Автоматоны сделали ещё по шагу навстречу незваным гостям. Их суставы, незначительно тронутые ржавчиной, при каждой движении издавали негромкий скрежет. Руки, пощёлкивая, дёргались из стороны в сторону, точно пытались указать пальцами на всех присутствующих. Только пальцев у них обнаружилось неожиданно много, причём пальцы эти росли из самых плеч. Лишённые суставов, эти пальцы походили, скорее, на длинные отрезки водопроводных труб, и каждый из них оканчивался отверстием.

Герти ощутил неприятную и всё растущую тяжесть в желудке. Как если бы проглотил что-то большое и с острыми выпирающими формами. Никаких рук в конструкции автоматонов не было, а то, что он принял за пальцы, оказалось стволами устремлённых на вошедших митральез[124].

— М-мистер Беллигейл?

— Будьте терпеливы, полковник. Ввожу код. Эти стальные болваны не представляют для нас опасности.

Мистер Беллигейл остановился перед самой дверью. Окружённый с двух сторон автоматонами, он не проявлял никакого беспокойства, напротив, вёл себя в обычной манере, сохраняя ледяное спокойствие. Впрочем, ему было легче, подумалось Герти. Автоматические митральезы смотрели не ему в лицо…

Раздалась серия быстрых щелчков, мистер Беллигейл набирал код. При мысли о том, что он может забыть какую-то цифру, Герти ощутил мучительную изжогу, которая в сочетании с колючей тяжестью в желудке едва не заставила его попятиться к выходу. Чёрт возьми, когда он решил принять участие в этом подземном моционе, он предполагал, что «Лихтбрингт» представляет собой всего лишь безобидную совокупность шестерёнок!

— Готово, — возвестил мистер Беллигейл, смахивая с ладоней невидимую пыль, — Добро пожаловать в тронный зал «Лихтбрингта», господа!

Автоматоны издали отрывистый щелчок. Должно быть, это было что-то сродни выражению машинного разочарования. Но отчего-то они не спешили занять своё прежнее место по сторонам от двери. Вместо этого их механические тела вздрогнули, а руки-митральезы издали немелодичный лязг, который быстро сменился усиливающимся металлическим дребезжанием. Как если бы внутри что-то пришло в движение и быстро раскручивалось. Что-то вроде игорной рулетки или какого-нибудь подшипника. Или…

Герти сам не понял, как очутился на полу. Возможно, в последнее мгновенье что-то обожгло его напряжённые нервы, вынудив тело рухнуть ничком вниз, на железные плиты пола. А может, его толкнула вниз какая-то неизъяснимая сила. Или же один из техников, резко попятившись, сбил его с ног. Как бы то ни было, в тот момент, когда окружающий мир превратился в грохочущий ад, Герти уже лежал на полу, ощущая ноющую боль в ушибленных рёбрах.

Митральезы заработали одновременно, как по невидимому сигналу, и от их свирепого лязга Герти мгновенно оглох, в уши словно натолкали по фунту ваты. Комнату мгновенно заволокло грязным пороховым дымом, сквозь который, подобно кометам, пробирающимся через густую атмосферу чужих планет, оранжевыми сполохами понеслись пули. Герти не слышал рикошетов, лишь видел злые серебряные и медные искры, которые пули вышибали из стен. Не слышал криков людей. Не слышал даже себя, хотя наверняка в этот миг орал во всё горло. Словом, не слышал ничего. Удивительно, но глаза не закрылись сами собой, напротив, остекленели, заставляя Герти видеть всё происходящее, не в силах даже моргнуть.

Это была стрельба в упор. У людей, стоящих плотной группой перед запертыми дверьми, не было ни единого шанса. И автоматоны не собирались им его предоставлять.

Стоящих впереди попросту выпотрошило. Обмерший от ужаса Герти, распростёртый на полу, видел, как дёргаются в дымных разрывах их тела, так, точно к несчастным подключили гальваническую цепь. Но это была не гальваника. Они корчились, выгибаясь в немыслимых позах, пока пули вырывали из них клочья ткани вперемешку с плотью, превращая человеческие тела в вороха мятой изорванной ткани, каким-то образом удерживающиеся в воздухе.

Один из техников осел, безумным взглядом глядя в потолок. Его голова была запрокинута под немыслимым, невозможным для человеческого тела, углом. Должно быть, ударом пули её попросту сорвало с шейных позвонков. Другой задыхался, широко открывая рот и клонясь к полу как подрубленное дерево. В спине его пиджака было столько дыр, что ткань казалась рваниной. Впрочем, мелькнула в голове у Герти безумная трепыхающаяся мысль, едва ли его хозяину суждено огорчиться, увидев счёт от портного…

Загнанные в угол крысы бьются до последнего. Один из техников успел запустить руку под полу пиджака и извлечь пистолет с длинным чёрным стволом. Но воспользоваться им уже не смог. Потому что противником крыс было не живое существо, а механическая мышеловка, с равным аппетитом перемалывающая всё, что окажется у неё в пасти, сопротивляется оно или нет… Рука техника повисла, переломленная пулями сразу в нескольких местах, а секундой позже он сам шлёпнулся на землю грудой дымящейся ткани.

Те, что попытались бежать, успели сделать лишь несколько шагов. Одного свинцовым шквалом из митральезы прижало к стене, возле которой он некоторое время дёргался. Когда его тело сползло, на металле осталась размытая алая тень, состоящая из мелкой капели. Ещё кто-то рухнул у самого выхода со вскрытой наподобие консервной банки головой, высыпав на пол её содержимое.

Автоматоны двигались в пороховом тумане неспешно, но с какой-то неизъяснимой грациозностью, подобно линкорам, идущим сквозь рассветную океанскую дымку. Стволы их митральез поворачивались в своих спонсонах размеренно и слаженно, то и дело расцветая оранжево-алыми вспышками.

Герти скорчился на полу, поджав ноги к животу. Инстинкты самосохранения вопили, требуя вскочить и нестись сломя голову сквозь пороховой дым в направлении выхода. Но что-то спасительное парализовало их, заставив умолкнуть и обесточив ставшее нечувствительным тело. Вероятно, именно это и спасло его.

Он не сразу заметил, что в какой-то момент фигур в пороховой завесе стало три. Причём третья вынырнула непонятно откуда, словно соткавшись из искр и пламени. Она двигалась порывистыми резкими движениями, кажущимися то рваными и неупорядоченными, то невероятно пластичными. Ни один автоматон не смог бы двигаться подобным образом. Но это был не автоматон.

Это был мистер Беллигейл, второй заместитель секретаря Канцелярии.

Удивительно было видеть, как его долговязая острая фигура перемещается в клубах порохового дыма, исполняя невиданный и жуткий танец. Она скользила из стороны в сторону, прямо сквозь грохочущие веера пуль, то пропадая совершенно из виду, то появляясь вновь, совсем в ином месте. Так водомерка скользит по гладкой поверхности озера, мгновенно меняя направление движения, то замирая, то пускаясь ещё быстрее. Герти даже померещилось, что мистер Беллигейл то и дело вовсе исчезает, ныряя в складки пространства, чтобы соткаться мгновением позже из ничего.

Вероятно, это смутило и бесстрастных автоматонов. Будучи не в силах вести цель, они сбились с единого ритма, митральзы вместо сплошного свинцового шквала стали изрыгать из себя короткие злые очереди, направленные, казалось, во все стороны сразу. Вероятно, сейчас молоточки в их стальных головах беспорядочно звенели, а свитки с записанной программой вертелись так, что едва не тлели. При всей своей сложности они были лишь механизмами, привыкшими работать в простой и предсказуемой среде физических объектов. Но мистер Беллигейл, кажется, к ней не относился.

Последний его прыжок был длиной не менее четырёх метров. Проскочив под гудящим оранжевым сполохом, второй заместитель вдруг оказался между автоматонами, тощая угольная тень меж двух громоздких линкоров. Эта тень вдруг выпростала из себя длинный отросток, упёршийся в голову одного из автоматонов. Потом в другую сторону. Дважды в пороховом дыму набухло и лопнуло что-то чёрно-сизое, и даже сквозь набившуюся в уши вату Герти расслышал низкий металлический гул.

А потом всё закончилось. Внезапно и без всякой причины, как дивертисмент перед основной театральной программой. Огромные тела автоматонов сделались совершенно неподвижны, и Герти вдруг понял, что неподвижность эта особенного рода. Механические палачи больше не шевелились, стволы митральез, всё ещё курящиеся серыми дымом, слепо уставились в пол. Они были мертвы.

Герти, пошатываясь, поднялся с пола. Все его члены казались тонкими сухими спичками, наспех прилаженными к телу, а челюсти сомкнулись друг с другом настолько плотно, что зубы явственно поскрипывали сами собой. Шатаясь и бессмысленно оглядываясь, Герти сделал несколько шагов вперёд.

Мистер Беллигейл держал себя так же спокойно, так, как если бы сортировал утреннюю корреспонденцию у себя в кабинете. Автоматоны слепо смотрели на него, сгорбившись и уронив головы. В их глухих стальных шлемах, там, где прежде располагалась вентиляционная решётка, виднелись развороченные отверстия, похожие на распустившиеся стальные розы.

Одним коротким ударом мистер Беллигейл вогнал пальцы в череп одного из автоматонов и принялся ковыряться там, время от времени морщась. В другой руке у него был зажат удивительно массивный пистолет, больше похожий на старомодное ружьё, лившееся и приклада и доброй половины ствола. Мистер Беллигейл держал его непринуждённо, как прогулочную трость, и Герти оставалось только удивиться тому, где второй заместитель прятал оружие всё это время. Ведь не под форменным же пиджаком, облегавшим его сухопарую фигуру подобно плотно прилегающей обёртке?..

— О, полковник, — мистер Беллигейл улыбнулся одними губами, — Вы целы?

— Кажется, — пробормотал Герти, с трудом слыша собственный голос за звоном в ушах.

— А вы хладнокровны. Честно говоря, я сперва решил, что вам не миновать пули!

Герти попытался сделать вид, будто непринуждённо отряхивает пиджак. Это оказалось не так и сложно, его пальцы до сих пор судорожно дрожали, облегчая работу.

— Я… Д-да… Как видите.

— Мне следовало догадаться, что полковник Уизерс — не самая лёгкая мишень! И извините, если опередил вас. Наверняка вы собирались сами разобраться с этими истуканами.

— Честно говоря, я не в претензии, мистер Беллигейл, — выдавил Герти, — К тому же, судя по всему, вам это отлично удалось и без моей помощи.

— Сущие пустяки. Случайность. По счастью, я захватил с собой свой старый охотничий хаудах[125]. Всё остальное сущая импровизация.

— И часто ещё придётся импровизировать подобным образом? — невольно спросил Герти.

Мистер Беллигейл со скрежетом вытащил из развороченной головы автоматона обгоревший свёрнутый свиток с программой. По краям он покрылся копотью, но тонкие пальцы второго заместителя, развернув бумажный лист, легко считывали узор отверстий.

— М-м-мммм… Что? Нет, не беспокойтесь, их было всего двое.

Герти издал вздох облегчения. По счастью, увлечённый чтением мистер Беллигейл его не заметил. Герти, всё ещё пошатываясь, огляделся. Поле боя выглядело не так возвышенно, как изображают обычно на батальных полотнах. Мёртвые лежали в самых нелепых позах и даже казались не людьми, а набитыми соломой чучелами, разбросанными неведомой волей. Россыпи медных гильз мягко светились сквозь слои испаряющегося серого дыма.

— Мертвы, — пробормотал Герти, переводя взгляд от одного тела к другому, — Все шестеро.

Это не произвело на мистера Беллигейла никакого впечатления.

— Они были крысами Канцелярии, — безразлично обронил он, разглядывая свиток, — Как и мы с вами, полковник. Крысы не претендуют на благостную смерть на тёплом одре в окружении челяди и скорбных родственников. Крысы умирают, как и живут, никем не видимые, в вечной ночи, раздавленные, выпотрошенные или отравленные. Такая уж у них особенность.

— Но их близкие, семьи…

— Мы с вами были их единственной семьёй. Любопытная деталь, полковник…

— Что?

— Сперва я решил, что неверно набрал код, отпирающий дверь. Автоматоны были запрограммированы открывать огонь по нарушителю. На какое-то время я даже начал сомневаться в собственной памяти. Неприятное ощущение, признаться. За столько лет я привык ей полностью доверять.

— Но код?..

Мистер Беллигейл бросил обугленный свиток на пол и наступил на него ногой. Точно давил подошвой мёртвое насекомое.

— Никакой ошибки не было. Мой код верен. Кто-то заменил программу автоматонов. Одно небольшое, но весьма интересное изменение. Буквально несколько отверстий не на своих местах.

— Кто-то… изменил программу?

— Да. Приказал сторожевым автоматонам атаковать всякого, кто вводит верный код. Элегантное решение.

— Ужасно, — прошептал Герти, потрясённый этой новостью, — Но кто? Как?

— На эти вопросы я пока ответить не в силах, — отозвался мистер Беллигейл, вынимая из кармана пиджака патроны и перезаряжая своё чудовищное двуствольное орудие, — Единственное, что я могу сказать, это где он.

— Где?!

— Советую вам вооружиться, полковник. Потому что этот человек в данный момент находится внутри, как раз за этой дверью. Впрочем, их может быть и несколько.

Герти вздрогнул.

— Отчего вы так решили?

Мистер Беллигейл многозначительно указал на болтающуюся сургучную печать, которую Герти прежде не замечал.

— Пломба. Она сорвана. Центр управления был опечатан лично мной сразу после очередной инспекции восемь месяцев назад. С тех пор ни один служащий Канцелярии не бывал внутри.

Герти непослушными пальцами поднял с пола пистолет одного из техников. Это был удивительно тяжёлый никелированный образец с длиннейшим стволом, кажется, американского производства. От одного прикосновения к нему в груди рождался беспокойный холодок. Герти терпеть не мог оружия и сжал пистолет так сильно, будто он был опасным хищником, способным извернуться и цапнуть хозяина. Рукоять больно врезалась в ладонь.

— Вы сказали, — пробормотал он, привыкая к весу оружия, — что код был лишь у трёх человек.

— Верно. Перед вами один из них. Другой, мистер Шарпер, как вы знаете, находится за пределами острова. И я гарантирую, что он никогда не отпирал «Лихтбрингт». Значит…

— Профессор Нейман! — воскликнул Герти.

Мистер Беллигейл кивнул.

— Иных вариантов попросту нет. Увы, наша исходная версия оказалась неверной. Он не утонул. Или… утонул не сразу.

— Что вы имеете в виду?

— Полагаю, его пытали. И он выдал код.

— Пытал? Кто пытал? — Герти показалось, что cкальп под волосами покрывается гусиной кожей.

— Не знаю, — мистер Беллигейл безразлично пожал плечами, — Могу лишь предположить, что это серьёзные люди и настроены они крайне решительно. Раз уж они решили действовать, причём так самоуверенно, то, без сомнения, пойдут до конца. Это уже не просто диверсия. Это нечто большее. Это попытка уничтожить остров. Не в буквальном смысле, конечно, но всё же. Полностью дестабилизировать все сферы его жизни, включая промышленность и транспорт. Это работа не обычного хулигана. Возможно, это бомбисты-полли, борющиеся против короны. Или германские агенты. Не время гадать.

— Но почему вы думаете, они до сих пор в центре управления? Они уже нарушили работу «Лихтбрингта», к чему им запирать себя в мышеловке?

— Они там, — веско произнёс мистер Беллигейл, вскидывая свой хаудах точно игрушечный деревянный пистолет, — Без сомнения, ждут за дверью. Они не могут позволить себе уйти, опасаясь, что мы восстановим работу машины. Значит, будут баррикадироваться и держаться до последнего. Биться насмерть. Что ж, посмотрим, чего они стоят против двух решительно настроенных джентльменов вроде нас с вами!

— Но, может, стоит кликнуть подмогу?

— Слишком долго. Не собираюсь давать им шанс улизнуть. Идём немедля. Признайтесь, у вас же тоже играет сердце в предчувствии славной драки!

Герти попытался изобразить на лице соответствующую моменту гримасу. Смесь ярости, нетерпения и возбуждения перед битвой.

Пистолет пришлось стиснуть двумя руками, чтоб заставить хотя бы смотреть в одном направлении. Должно быть, это получилось у него наилучшим образом, потому что мистер Беллигейл удовлетворённо кивнул и положил ладонь на отпирающий рычаг. От улыбки, пробежавшей по его бледному лицу, температура в помещении разом упала на несколько градусов.

— Добро пожаловать в «Лихтбрингт», полковник!