Метод Тьюринга-Уинтерблоссома (3)

В ресторан Герти спустился заблаговременно, к семи часам вечера. Как обычно в такое время, ресторан негромко гудел — немногие постояльцы «Полевого клевера» торопились закончить свой ужин. Здесь оказалось не более дюжины джентльменов, чьи лица были почти не знакомы Герти, слишком уж часто они менялись. Не глядя вокруг, джентльмены монотонно ели свой холодный ростбиф, гуляш, омлет или пирог с почками, вызывая в желудке Герти волны голодной рези. Сам он спросил у официанта лишь чай. Судя по мимолетней гримасе официанта, эта невинная хитрость была давно разгадана.

Чай показался ему водянистым и почти безвкусным. Делая частые нервные глотки, Герти старался успокоиться и настроиться на лёгкий, независимый лад. Он не преступник, важно помнить об этом. Он всего лишь жертва обстоятельств. Важно с самого начала показать «мистеру Иггису» свои намерения, держаться с ним уверенно, но не перегибать палку.

Мысленно оттачивая отдельные обороты своей речи, Герти разглядывал ресторанную люстру. Она и раньше привлекала его внимание, прежде всего своей безвкусной громоздкостью. Огромное количество узорчатых стеклянных пластин покачивалось на нитях, образуя нечто вроде огромного полупрозрачного рыбьего косяка, парящего под потолком. Совершенно нелепое зрелище, но, надо думать, стоит кучу денег. Мысль Герти, вильнув возле этого факта, устремилась по приятному и тёплому течению, увлекаемая фантазией. Возможно, «мистер Иггис» будет столь добр, что оплатит ему билет первого класса. В сущности, это не играет роли, он согласен убраться с острова даже если придётся работать мальчишкой при судовом кочегаре, но…

— Что вы хотели?

Герти вскинул голову. Нижняя челюсть его отказывалась войти в соприкосновение с верхней и даже как будто стала мелко подрагивать. Над ним, затмив даже безвкусную люстру, нависало высокое дерево. Разве что кора у него была нехарактерного цвета, в мелкую серую полоску. Вместо кроны у дерева имелось лицо, неподвижное, как восковая маска, гладкое и тщательнейшим образом выбритое. На этом лице не имелось ни единой морщины и казалось даже невозможным, что на нём может шевельнуться хоть какая-то складка.

Глаза «мистера Иггиса» разглядывали Герти через толстые линзы очков, но в этот раз отчего-то не казались рыбами за аквариумным стеклом. Скорее, парой равнодушных дверных глазков.

Герти едва было не вскочил, но сильнейшим напряжением воли заставил тело оставаться в прежней позе.

«Будь уверенным, — шепнул он себе, отставляя чашку с недопитым чаем, — Ты в выигрышном положении. Этот автоматон тебе ничем не угрожает».

В последнем он пытался уверить себя в течение нескольких томительных часов. Автоматон не может причинить вреда человеку. Ведь он обладает разумом, а разум, не испорченный человеческой природой, без сомнения, должен быть рассудителен и гуманен. Разум не может пойти на насилие. Но Герти не чувствовал себя достаточно опытным в вопросе машинного разума, оттого принял защитные меры. Например, нарочно назначил встречу в людном ресторане. Как знать, что на уме у сбежавшего автоматона? Сочтя Герти опасностью своей свободе, он может приступить к решительным действиям, при мысли о которых у Герти между лопатками выступал пот. Он хорошо помнил стальную хватку «мистера Иггиса» и не желал испытать её вновь.

— Мистер Иггис? Садитесь, пожалуйста.

«Мистер Иггис» сел. Медленно, подернув рукава сюртука и расправив скатерть. Герти показалось, что он слышит негромкий металлический скрип сочленений. Может быть, «мистер Иггис» в последнее время нечасто смазывал себя маслом?..

— Что это значит? — спросил он, помедлив несколько секунд. Голос у него был холодный, безэмоциональный, как и прежде. Наверно, со временем это пройдёт. Наблюдая за людьми, автоматон освоит их интонации и разнообразит свою речь. А может, самостоятельно внесёт усовершенствование в устройство своего речевого аппарата. У него для этого будет и время и возможности.

«Мистер Иггис» положил на стол вырванный из блокнота лист. И хоть сделал он это предусмотрительно положив его надписью вниз, Герти и так дословно знал, что там написано.

— Это приглашение, — сказал он, надеясь, что голос его звучит дружелюбно, а лицо выражает открытость. По крайней мере, так значилось в его плане, — Приглашение к беседе. Мы ведь с вами так ни разу, по сути, и не беседовали, хотя живём соседями уже две недели…

— О чём вы хотите беседовать? — спросил «мистер Иггис». Взгляд его был устремлён на Герти и только на него. Взгляд этот не выглядел грозным, но Герти почувствовал себя так, словно у него на груди уже несколько минут лежит увесистый и холодный серебряный слиток. От этого взгляда, равнодушного и медленного, делалось неуютно. Вероятно, всё дело было в том, что Герти знал, кто управляет этими невыразительными глазами. И от этого знания порой перехватывало дыхание. Это было как… смотреть в вечность. Или в колодец мудрости, таящий в себе нечто столь же непостижимое, сколь и волшебное.

Сейчас за ресторанным столом происходило, быть может, первое в человеческой истории явление. Беседа человека и машины. Беседа не хозяина и слуги, но равных индивидов. Не просто ключевая, но, быть может, эпохальная сцена во всей человеческой истории. Все газеты мира наблюдали бы за ней через своих репортёров, протоколирующих каждый произнесённый звук, если бы предполагали, что именно сейчас происходит в полупустом ресторане одной захолустной гостиницы на далёком острове в уголке Тихого океана.

Это было чрезвычайно волнующе, и Герти чувствовал, как сухо делается в горле. Пришлось отпить немного осточертевшего чая, чтоб смочить его.

— Возможно, нам стоит побеседовать о некоторых вещах, мистер Иггис, — сказал он, когда почувствовал, что голос в полной мере ему повинуется, — Мне кажется, у нас накопились темы для разговоров.

«Мистер Иггис» реагировал медленно. После каждой фразы Герти он на миг замирал. Вероятно, в этот момент внутри его черепа крутился валик, отсчитывая тысячи и тысячи отверстий, а звон маленьких молоточков напоминал оглушительное и беспорядочное птичье пение.

— Здесь написано «Я знаю, кто вы», — медленно сказал он, разглаживая бумажный лист пальцами. Пальцы, как только сейчас заметил Герти, выглядели куда правдоподобнее лица. Кожа казалась более естественной, живой. Мастера, делавшие каучуковые формы для ладоней автоматона, видимо, оказались старательнее своих коллег, занимавшихся прочими частями тела.

— Это так. Я знаю, кто вы.

Показалось ему или нет, но в мёртвых равнодушных глазах автоматона мелькнул огонёк. Не горячий, как огонёк свечи, скорее, что-то вроде семафорного огня. Холодный рассеянный свет, несущийся навстречу в ночи. Герти не к месту вспомнил безумный поезд из метрополитена и закусил губу.

— Вы знаете, кто я… — медленно повторил за Герти «мистер Иггис», — Потрудитесь сказать, что это значит?

— Я знаю вашу тайну. Знаю, кто вы такой на самом деле, мистер Иггис. Или вас лучше называть другим именем?

«Мистер Иггис» дёрнулся на своём стуле, что не укрылось от внимания Герти. Оказывается, и автоматоны умеют нервничать. Должно быть, дрогнул какой-то молоточек или шатун допустил промедление. В конце концов, кто сказал, что стальные нервы не знают колебаний?..

— Как вы узнали?

Герти мысленно улыбнулся, услышав этот вопрос. Судя по всему, механический разум сейчас тщетно обрабатывал множество данных, пытаясь понять, где был допущен просчёт. Это был краткий миг торжества человеческого разума, который согрел Герти изнутри. Доказательство того, что человеческий разум ничуть не уступает искусственному, по крайней мере, на сегодняшний день. Герти испытал гордость за весь человеческий род.

— Всего лишь наблюдение и анализ, — делано-небрежным тоном обронил он, — Моя работа требует внимательности, даже, если хотите, въедливости. О да, вы даже не представляете, сколько вещей приходится одновременно держать в голове. Требуется известная выдержка и умение сопоставлять множество фактов. Это моя работа.

— Вы наблюдали за мной?

— Да. Извините, это вышло не специально. Честно говоря, вы с первого дня затронули моё любопытство.

— Чем же? — спросил автоматон, равнодушно разглядывая Герти.

— М-ммм… Своей неброскостью, пожалуй. Вы переусердствовали с маскировкой. Перегнули палку. Вам надо было оставаться незаметным, вы же стали попросту бесцветным. Но работа очень хороша, признаю. Не будь у меня столько времени…

Герти отхлебнул чай и, забывшись, обжёг язык. Сейчас, когда самое сложное уже было позади, он чувствовал себя увереннее с каждой секундой. Очевидно, что автоматон не готовится к решительным действиям или бегству. Он заинтригован. Он удивлён тем, как ловко простой человек проник сквозь его маскировочные слои. Не профессиональный сыщик, не какой-нибудь промышленный шпион или ищейка «Братьев Бауэр», а обыкновенный деловод Гилберт Уинтерблоссом.

— Ошибка маскировки, — «мистер Иггис» медленно кивнул, — Я понял. Что ж, возможно вы и правы, я переусердствовал. Всякое внимание казалось мне чрезвычайно опасным. Я хотел исключить даже мельчайшую вероятность того, что кто-то меня опознает. Это было недопустимо.

Огонёк в его глазах разгорался и уже не казался Герти столь холодным. Что-то почти человеческое промелькнуло во взгляде «мистера Иггиса». Что-то, что можно было принять за отголосок человеческого чувства.

«Он учится, — восхищённо подумал Герти, забыв про обожжённый язык, — Чарующее зрелище. Машина учится у человека…»

— Что вы от меня хотите?

— Извините, не уверен, что допустимо ставить вопрос именно таким образом…

— Что вы от меня хотите? — повторил автоматон, неотрывно глядя прямо в глаза Герти.

Обретённая было уверенность вдруг стала рассыпаться подобно карточному домику, тронутому слабым сквозняком. Вопрос был задан таким тоном, что уклониться от него не представлялось возможным. Это нарушало планы Герти, который собирался подводить автоматона к своему предложению медленно и постепенно. Но, кажется, тот сам желал форсировать события, ломая выстроенную человеком тактику.

— Если честно, есть одна вещь, в которой вы можете мне немного помочь… — сказал Герти, немного теряясь от подобного напора.

— Сколько вы хотите?

Подобная прямота оскорбила Герти. Автоматон с самого начала знал, что человек попросит у него денег. Обычный шантаж. Как это характерно для людей с их низменными и алчными инстинктами. Конечно же. Чего ещё мог хотеть человек, случайно ставший свидетелем величайшей тайны?..

— Простите! — воспротивился Герти, возмущённый в лучших чувствах, — Вопрос стоит не так. Вы несколько смещаете…

— Сколько. Вы. Хотите.

Автоматон выжидающе смотрел ему в глаза. Взгляд его уже не казался Герти механическим. Безэмоциональным — возможно. Но вполне человеческим, пусть даже и сокрытым мутным стеклом очков. Этот автоматон, хоть и был создан недавно, судя по всему, уже прошёл школу жизни. Он знает, что такое человек. Потому и бежит с острова. Слишком хорошо знает…

Герти понял, что говорить что-то бессмысленно. Бессмысленно заверять автоматона в своей преданности или восхищении, бессмысленно нести благостную чушь о равенстве разумных индвивидов. Бессмысленно сопереживать. Это механическое существо успело заглянуть в человеческую душу. И увидело там достаточно. Разговора не будет.

— Десять фунтов, — пробормотал Герти, безотчётно комкая салфетку, — Десять фунтов будет достаточно.

— Совсем немного, — заметил «мистер Иггис», — Я удивлён. Дело ваше. Я дам вам деньги прямо сейчас. Вы ведь не захотите подняться в мой номер?

— Кхм…

— Я так и думал. Ждите меня здесь. Я спущусь с деньгами. Передам их вам. И немедленно покину гостиницу. Больше вы меня не увидите.

«Мистер Иггис» шевельнулся, словно собирался вставать. Герти понял, что сейчас всё и закончится. Эпохальное событие завершится и, слава Богу, за ним не будут наблюдать тысячи журналистов. Иначе на следующий день на передовицах всех газет появилось бы лицо Гилберта Уинтерблоссома, обескураженное и смущённое подобным финалом.

Диалога машины и человека не получилось, вернее, получился, но в таком ключе, что хуже и не придумаешь. Машина попросту спроецировала на человека всё то, что было ей известно о человеческой природе. Алчность и жадность. Машина не хотела вести беседу. Она хотела откупиться от докучливого человека и продолжить своё бесконечное путешествие в одиночестве.

«Мистер Иггис» принесёт ему деньги и, не прощаясь, покинет гостиницу. Больше его Герти никогда не увидит. А через несколько дней «мистер Иггис» навсегда покинет остров. Это значит, что Герти больше никогда не представится шанса поговорить с искусственным человеком. Единения разумов, природного и искусственного, не произойдёт. Слишком разные, хоть и сосуществующие в едином мире, они никогда более не соприкоснутся.

Но у него остались вопросы. Множество, огромное множество вопросов. Существо, которое сидело напротив Герти, было уникальным, невероятным, не имеющим аналогов. Возможно, это единственный экземпляр во всём мире, и больше подобных ему не будет. Кому нужны механические слуги, слишком умные и самостоятельные, чтоб прислуживать человеку?

— Стойте! — не выдержал Герти.

«Мистер Иггис» замер, не успев подняться.

— Что вам угодно? — холодно спросил он.

— У меня вопрос. Один вопрос. Просто… Вы же сейчас уйдёте, верно? И я больше никогда вас не увижу?

Машина в человеческом обличье медленно кивнула.

— Именно так всё и произойдёт.

— Я хочу знать. Хотел бы…

— Что вы хотите знать?

В зал ресторана вошёл коридорный, тот самый парень, что посвятил Герти в искусство понимать тайную клинопись на багаже. Он обвёл зал взглядом и, заметив Герти, поспешно двинулся к их с «мистером Иггисом» столику. Но Герти решительным жестом заставил его замереть. Не до того сейчас. У него есть право на вопрос. Единственный вопрос, который человек может задать не человеку. Своему творению. Это должен быть какой-нибудь очень важный вопрос. Очень серьёзный. Такой, чтоб проникнуть в самую суть, в сердцевину замкнутой раковины…

— Скажите, мистер Иггис… Что есть человеческая жизнь?

«Мистер Иггис» вдруг усмехнулся. Губы его, обычно неестественные, явственно шевельнулись. Усталая сардоническая усмешка существа, которое никогда не было человеком, и не знало, что это такое — быть человеком.

— Человеческая жизнь — это ёлочная игрушка.

— Что?

— Стеклянный шар, который болтается на ёлочной ветке. Снаружи он украшен позолотой, а внутри его находится пустота.

— Это какая-то метафора? Простите, не совсем понял…

— Дети возятся с ёлочными игрушками, очарованные их мнимой красотой. Они не знают или не хотят думать о том, что за позолотой скрывается пустота. В какой-то момент, рано или поздно, игрушка разбивается. Так всегда бывает. И тогда позолота теряет всякую значимость, потому что уже не может сдержать прущую изнутри пустоту. А перед пустотой бессильны все. И ещё… Ёлочную игрушку трудно разбить только в первый раз. Потом это может стать привычкой.

«Мистер Иггис» коротко кивнул Герти и встал из-за стола. Костюм в тонкую серую клетку висел на его сухой фигуре, как на вешалке. Мёртвая, невыразительная ткань. Но глаза «мистера Иггиса» в это мгновенье показались Герти не просто осмысленными, но и скрывающими какое-то новое, непонятное ему, чувство. Пренебрежение? Усталость? Сочувствие? Герти замер за столом, глядя в спину удаляющегося автоматона, пытаясь понять, что именно ему удалось разглядеть в последний момент во взгляде высшего существа. Существа, которому он, Гилберт Уинтерблоссом, никогда не станет равным.

— Эй, мистер! Мистер из шестнадцатого!

К его столику уже пробирался коридорный. Обнаружив, что Герти сидит один, он, верно, рассудил, что теперь можно привлечь его внимание.

— В чём дело? — рассеянно спросил Герти. Он всё ещё глядел на узкую спину в мелкую серую полоску.

— Один человек принёс пакет, — затараторил мальчишка, поправляя форменную кепку, — Имени не назвал, но сказал, чтоб передали его джентльмену из Канцелярии. Видимо, вас имел в виду. Я оставил его у консьержа, но если желаете…

Герти ещё ничего толком не понял, но «мистер Иггис» вдруг замер посреди зала. Словно споткнулся. Может, дефект заржавевшего шарнира?

Когда «мистер Иггис» повернулся, Герти едва не вскочил от удивления сам. В невыразительном лице автоматона произошла перемена. Впервые за всё время, что Герти знал постояльца семнадцатого номера, оно скривилось от ярости. В этом не было никакого сомнения. На мёртвой имитации плоти было самое настоящее выражение ярости. И вполне человеческой. Сухие бледные губы разомкнулись.

— Канцелярия?.. — прошипел «мистер Иггис», рука которого одним коротким и невероятно мягким движением опустилась в пиджачный карман, — Так вот, к чему это? Ловушка?

— Вы не так меня поняли! — в отчаяньи воскликнул Герти, не обращая внимания на рокот чужих голосов: прочие джентльмены стали поворачиваться в их сторону, забыв про свой ростбиф и пирог с почками, — Дело не в этом!..

— Пару… — процедил «мистер Иггис» по-поллинезийски, потом поправился, — Дрянь.

Когда рука его вынырнула обратно, Герти показалось, что в пальцы автоматона впилось небольшое, но яростное, отливающее металлом, чудовище.

В котором мгновением спустя он опознал воронёный, тяжёлой стали, револьвер.

Всё это происходило как-то неестественно просто и тихо, как не должно происходить в жизни. Это было сновидение, захватившее в свою власть разум, и вдруг обернувшееся ночным кошмаром. Язык Герти бессильно задёргался, как погремушка в детской руке, изо рта сыпались вместо слов отрывочные и беспомощные звуки.

— А… Я… О…

Револьвер в руке автоматона рявкнул грязным пламенем, от которого душа Герти скомкалась тлеющей тряпкой и обмерла. Пуля ударила в угол стола в нескольких дюймах от Герти, вздымая опалённую скатерть и бесшумно расшвыривая в стороны осколки чашки. По белой ткани разлетелись мокрые чаинки и деревянная щепа.

«Надо испугаться, — подумал кто-то в голове Герти, — Вот сейчас. Пугайся».

Но он не мог даже этого. Все эмоции вдруг пропали, оставив только сосущую бессмысленную пустоту. Вроде пустоты, что бывает в ёлочной игрушке. Герти и ощущал себя игрушкой в этот короткий миг, который вдруг растёкся на несколько минут. Очень хрупкой игрушкой, чья оболочка вот-вот разлетится с жалобным звоном. Дымящийся ствол в руке автоматона медленно плыл в сторону Герти, заглядывая ему в душу бездонным чёрным глазом.

Коридорный очнулся прежде всех прочих. Что-то неразборчиво закричав, он устремился к двери. Револьвер мгновенно рявкнул ему в спину. Между острых лопаток образовалась рваная дыра, и коридорный полетел на пол, сшибая стулья. Форменная фуражка скатилась с головы и покатилась по спирали, но поднимать её коридорный не стал. Он уже лежал, прижавшись щекой к ковру, и взгляд его медленно тёк вверх, точно силясь в последний раз увидеть хрустальное великолепие венчавшей всё мироздание люстры, прежде чем опустится тьма и подведёт окончательный итог.

Кто-то закричал, пронзительно и громко. Но крик получился какой-то ненастоящий, переигранный. Герти даже подумал, а не сам ли он это закричал?.. Он попытался сдвинуть своё тело от стола и обнаружил, что оно подчиняется, пусть и необычайно медленно. В потёртой и немного пожелтевшей скатерти всё ещё курилась дыра, похожая на распахнувшееся в снежной равнине жерло вулкана.

Герти бросился прочь от стола. Нервы во всём теле вдруг обернулись обледеневшими проводами, отказывались передавать сигналы мозга, тянули вниз… Всё это выглядело нелепой постановкой, донельзя фальшивой, пошедшей в раздрай, с бестолковыми актёрами и беспомощным режиссёром.

Герти услышал ещё один выстрел, и увидел, как стул, мимо которого он пробегал, пошатнулся и отпрыгнул в сторону, лишившись половины вычурной спинки. Четвёртый выстрел грянул почти сразу же вслед, и расколол дешёвую деревянную панель на стене.

Джентльмен, сидевший за соседним столом, приподнялся, машинально оправляя полы пиджака. Он выглядел растерянным, сбитым с толку и почему-то смущённым. Даже рот открыл, собираясь, по всей видимости, что-то сказать. Герти только заметил, что губы у джентльмена перепачканы яичным желтком. А может, это был соус.

Револьвер изрыгнул облако чёрной копоти ему в грудь. Джентльмен вдруг выпучил глаза, будто только сейчас обнаружил что-то невероятное, шлёпнулся спиной на стол, и остался так лежать. Вниз по скатерти потекли жирные потёки супа с аккуратными луковыми колечками.

Только тут разразилась наконец настоящая паника. Точно кто-то вдруг рванул шнур в кабине паровоза, выпуская наружу всё, что прежде было сжато, стиснуто в пылающем и стонущем от напряжения котле.

Вокруг закричали, зазвенело стекло. Зал ресторана мгновенно превратился в подобие вьюжного зимнего леса. Затрепетали взметнувшиеся скатерти, ледяной россыпью застучали водопады стеклянных осколков.

«Мистер Иггис» шёл по залу с револьвером в руке, спокойно и индифферентно, как если бы прогуливался по открытой палубе теплохода. Лицо его было сосредоточено и равнодушно, но это никак не сказывалось на его действиях. Револьвер в его руке мгновенно и точно находил цели, его хозяин указывал на них чёрным дымящимся пальцем. И то, на что он указывал, мгновенно делалось неподвижным.

Некоторые из ужинавших даже не успели покинуть своих мест. Свинцовый кнут хлестнул по залу, высекая из сидящих то, что сперва казалось россыпями тёмно-алых искр. Искры эти мгновенно тухли, опустившись на скатерти и ковры, делаясь крохотными карминовыми кляксами. Человеческие головы лопались вперемешку с фужерами и бутылками, со столов прыскало водопадами, вперемешку со стеклянным крошевом, золотистое шампанское. Салфетки взметнулись в воздух тлеющими птицами, беспорядочно разлетелись в стороны. Жалобно звякнув, рассыпалась черепками фарфоровая ваза.

Автоматон стрелял, перезаряжал револьвер, и стрелял вновь. Получалось у него это ловко до автоматизма. Он даже не смотрел на оружие, будто оно было обособленной частью его тела, не нуждающейся в особом контроле. Семь выстрелов, потом наполненная короткими быстрыми щелчками пауза — и револьвер снова грохотал, терзая и без того изуродованный интерьер ресторана, вырывая из него клочья и заполняя пол бесформенными обломками.

Официант попытался выскочить через кухню, но реакция автоматона не оставила ему шансов. Первым выстрелом официанту раздробило бедро, он замер, привалившись к столу, вторым швырнуло на пол. Ещё один джентльмен из ужинавших бросился к выходу, но, прежде чем он успел сделать два шага, пуля ударила его в затылок. Голова джентльмена беспомощно дёрнулась, из лопнувшей скулы в потолок хлестнуло тягучей винной струёй, словно из горлышка слишком поспешно откупоренной бутылки.

Автоматон убивал так же равнодушно, как делал всё прочее. Он даже не морщился. Он шествовал по залу, раз за разом разряжая пистолет и, верно, чувствовал себя не более чем активно работающей деталью сложного механизма. Вертящейся фрезой в станке.

Герти упал на четвереньки и покатился под стол, не обращая внимания на ушибленное колено. Над его головой пули с методичным хрустом рвали столешницу, вниз, застревая в волосах, сыпалась белёсая деревянная труха. Зал ресторана затянуло едким пороховым дымом, который плыл теперь клочьями, окутывая изуродованную мебель и облизывая выщербленные пулями стены. Беззвучно разлетались по воздуху клочья обоев, стонали раненные, жалобно хрустело под ногами автоматона стекло разбитых фужеров.

— А ведь это вы во всём виноваты, мистер Уизерс, — произнёс автоматон своим скрипучим голосом, исполненным явственного и вполне человеческого презрения, — Я ведь на самом деле хотел дать вам денег и исчезнуть. Но вы сделали это невозможным.

Герти хотел возразить, но горло сжало спазмом, да и челюсти сомкнулись намертво, как зубья капкана, наверняка и не разжать без ножа… Он торопливо полз под столами, отодвигая головой свисающие саваны скатертей, местами заляпанные свежей кровью. Иногда это было вино.

Очередная пуля хлопнула в ярде от его руки, выбив в паркете неровное отверстие. Герти инстинктивно откатился в сторону. И едва успел отдёрнуть ногу — ещё одна пуля разочарованно взвизгнула, едва не размозжив его колено. Герти задыхался, переползая с места на место, лёгкие мучительно клокотали в груди, втягивая в себя воздух вперемешку с пороховыми газами. Сердце тарахтело, словно его набили мелкими камешками и теперь трясли изо всех сил.

Автоматон не оставит его. Он сошёл с ума. Вероятно, какой-то сбой в программе. Фатальная ошибка. Механический гений, первый и единственный в своём роду, стал убийцей.

«Этого и стоило ожидать, идиот! — дребезжала в голове мысль, сама похожая на осколок стекла, — Диалог машины и человека!.. Автоматоны никогда не славились надёжностью!»

Критическая нагрузка оказалась смертельной для тончайшего механизма, пусть даже столь сложного. А смерть человека для механического разума, незнакомого с моральными ограничениями, не представляла собой трагедии. Всего лишь прекращение запутанного и никчёмного биологического процесса.

Как и его, Герти, смерть.

На веранде, за стеклянной стеной ресторана, мелькнул ярко-красный мундир швейцара. Судя по всему, он, испуганный стрельбой, пытался сообразить, что происходит внутри. Автоматон, мгновенно повернувшись, выпустил в него две пули. Как ни странно, промахнулся. Швейцар, проявив удивительное для его грузного тела проворство, рухнул ничком на землю и откатился в сторону, невидимый среди кустов. Автоматон выпустил ему вслед ещё две или три пули, непоправимо испортив ещё несколько стеклянных панелей, и вернулся к Герти.

Тот, обмерев от ужаса, продолжал неуклюже ползти, прикрываясь столами. Сколько раз выстрелил автоматон? Пять? Может, шесть? Если у него разряжен барабан, возможно, есть шанс вскочить и в несколько прыжков оказаться снаружи…

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Герти едва не рассмеялся злым и едким, как кислота, нервным смехом. Он бы не успел сделать и шага. Автоматон знал свою работу. Его движения были по-механически отточены. То же самое, что соревноваться в скорости с автоматическим станком.

Какой-то бедолага в клетчатом сюртуке попытался подняться с пола. Он квакал с полным ртом крови и пучил глаза. Автоматон хладнокровно застрелил его в висок. Комья серой мякоти прилипли к обивке стула, а клетчатый человек опрокинулся навзничь, суча ногами.

Герти продолжал ползти, не замечая, что осколки столовой посуды режут его ладони и предплечья. Он подтягивал тело, которое стало весить не меньше трёхсот фунтов, и толкал его вперёд. Разум его понимал, что это не может длиться вечно. Автоматон медленно и неспешно загонял его в тупик, туда, где маячила глухая стена. Но тело отказывалось это понимать. Пока в нём циркулировала кровь, оно отчаянно сопротивлялось. Животная неконтролируемая реакция. То, что невозможно превратить в рисунок на перфокарте.

Автоматон равнодушно перевернул стол, под которым прятался Герти. По полу вразнобой, вперемешку с револьверными гильзами, зазвенели серебряные вилки с эмблемой «Полевого клевера». Герти скрючился, обхватив себя за плечи и поджав ноги. Тело сделало это само, неосознанно, силясь хоть на дюйм отодвинуть медленно приближающуюся смерть с равнодушными глазами. У тела не было свитка с записанным на такой случай алгоритмом, оно подчинялось программе, куда более древней, чем всё известное человеку.

Автоматон прицелился. Герти буквально ощутил, как из тёмного дула тянется, нащупывая его бьющееся сердце, подрагивающая ледяная струна. Что такое для автоматона убийство человека? Всего лишь прекращение утратившей полезность функции.

Грянул выстрел. Сердце Герти обожгло изнутри, оно едва не разорвалось пополам.

Но выстрел был направлен не в него. В последнюю секунду автоматон направил ствол револьвера вверх. Ему на плечи посыпались хлопья штукатурки и мелкие осколки люстры, похожие на фальшивые драгоценности. «Мистер Иггис» улыбался, наблюдая замешательство Герти.

— Просто подарил вам ещё несколько секунд жизни, — пояснил он, опуская курящийся серым дымом револьверный ствол, — Пусть это будет моей компенсацией за причинённые неудобства. Вы ведь даже не представляете, сколько хлопот принесли мне своим поведением. Я думал, вы обычный шантажист. А вы оказались канцелярской крысой. После этого, сами понимаете, у меня уже не было выбора. Канцелярия решила наложить на меня лапу? Поспешное, очень поспешное решение. Я всё равно покину остров. Живой, и с деньгами. А вы…

Герти услышал резкий щелчок, а вслед за ним дребезжащий гул. И скрежет. Тяжёлый, точно со стапелей спускается многотонный океанский корабль. Он успел поднять глаза вверх.

Чтоб увидеть, как на автоматона сходит огромная, сверкающая и грохочущая, ледяная лавина.

Осветив на мгновение разгромленный зал тысячами солнечных отблесков, лавина ударила автоматона множеством рассыпающихся хрустальных когтей. И погребла его, смяв, скомкав и раздавив.

Ничего не понимая, Герти смотрел на то место, где прежде стоял «мистер Иггис». «Мистера Иггиса» более не было. Вместо него на полу возвышались груды искорёженного металла и россыпи стеклянных осколков.

Люстра.

Проклятая люстра рухнула с потолка. Вероятно, выстрел из револьвера повредил её крепление. Несколько сот фунтов стекла и стали погребли автоматона, сработав подобно множеству гильотинных ножей. Не чувствуя своего тела, шатаясь, Герти поднялся на ноги.

Какая нелепая гибель для столь развитого и совершенного существа. То, что осталось от «мистера Иггиса», лежало на полу, размётанное во все стороны среди клочьев серого костюма, похожее на набор неровных выкроек. Герти шагнул к нему, пытаясь понять, почему все эти выкройки оторочены алым.

Стекла было так много, что ему пришлось смести часть, чтобы стал виден остов головы. Повинуясь непонятному желанию, Герти расчистил его. Тело трясло от липкой адреналиновой слизи, заполнившей жилы и только сейчас ощущаемой, но он знал, что может не обращать на это внимания. Он хотел увидеть содержимое головы автоматона. Последнее, решающее доказательство. Свидетельство того, что в мире может существовать разум, пусть даже и безумный, но созданный человеком.

Ему почему-то не попадалось ни перфоленты, ни валика, ни прочих механических деталей. Вместо этого он обнаружил пересыпанные слоями битого стекла клочья человеческой кожи, покрытые волосами. Отсечённое и разрубленное пополам ухо, всё в красной кашице. Часть нижней челюсти с зубами, похожая на разломанную пополам подкову. Но где машинное масло? Где крохотные латунные тяги и никелированные пружины?

За пробитой пулями стеной ресторана, надсадно завывая паровой сиреной, остановился громоздкий полицейский локомобиль. На улице кричала женщина. Торопливо объяснял что-то невидимому собеседнику швейцар, мешая английские слова с маорийскими ругательствами.

Ничего этого не замечая, Герти уставился на свою руку. Она была перепачкана красным. Чем-то совсем не похожим на машинное масло. Пошатываясь на ватных ногах, Герти рухнул в уцелевшее кресло и, уже не в силах сдерживаться, хрипло и жутко захохотал…

* * *

Для мистера Шарпера мгновенно принесли кофе. Молча и столь быстро, что Герти даже не заметил, кто это сделал. Уж наверное не официант, чьё безвольное тело в брезентовых носилках волокли к медицинскому фургону молчаливые люди в чёрных похоронных костюмах.

Непринуждённо устроившись среди руин разгромленного ресторана, канцелярский секретарь с нескрываемым интересом разглядывал следы разрушений. Его не смущали ни мёртвые тела, усеявшие зал, ни бродящие среди них констебли. Были ещё и клерки Канцелярии. Эти, подобно стервятникам, держались наособицу, небольшими группами и негромко переговаривались между собой, на всех прочих не обращая внимания. В их обществе даже возящиеся с мертвецами фельдшеры ощущали себя неуютно.

Крысы, подумалось Герти. Вот почему их называют крысами. Явились на запах крови и теперь деловито шевелят носами.

— А знаете, вы нашли способ восхитить меня, полковник, — сказал мистер Шарпер, отхлёбывая кофе из чашки, — Очень недурно сработано.

Герти уставился на него непонимающим взглядом. Его всё ещё трясло и мутило. Он ощущал себя так, как если бы удар неизвестной силы на долю дюйма вытолкнул его душу из занимаемой телесной оболочки, и теперь она топорщилась, как криво приклеенная аппликация, вроде бы находясь в привычном мире, но в то же время наблюдая за ним со стороны.

Кто-то из клерков мимоходом дал ему отхлебнуть коньяка из фляжки, но от этого сделалось ещё хуже. Тело расклеивалось на глазах, изнутри накатывали волны мути.

— Что? — только и спросил он, — Что сработано?

Мистер Шарпер ободряюще сжал его предплечье. Хватка у него была как у автоматона, стальная.

— Честно говоря, я не был уверен, что вы готовы приступить к службе в Канцелярии. Вы человек огромного мужества и невероятных сил, полковник, и вся ваша биография говорит об этом. Но для того, чтоб служить в моём ведомстве, требуется кое-что ещё. Мы ведь в Канцелярии не на диких кошек охотимся, как вы понимаете. Иногда приходится встречаться с таким, по сравнению с чем даже лев-людоед покажется невинным котёнком!.. Для того, чтобы работать в Канцелярии, нужна дьявольская прозорливость. И вы доказали, что вполне ею обладаете. Да что там вполне!.. Не успев вступить в должность, вы вышли на след одного из самых опасных головорезов в Новом Бангоре. В одиночку, самолично. Не буду скрывать, это впечатляет. И я рад, что в моей Канцелярии будет работать специалист подобный вам.

Не выпуская кофейной чашки, мистер Шарпер извлёк металлический портсигар и сунул в рот бумажную гильзу. Кто-то из его подручных крыс в чёрных костюмах почтительно щёлкнул зажигалкой.

— Ужасный беспорядок, — заметил мистер Шарпер, с удовольствием затягиваясь. Но даже сквозь густую завесу табачного дыма Герти отчётливо видел его глаза. Жуткие луны с зеленоватым свечением, — Впрочем, ничего не поделать. Подобных людей по-тихому не взять, так уж они устроены. Расскажете, как вам удалось выйти на след, полковник?

То, что осталось от мистера Иггиса, констебли складывали в специальный каучуковый мешок. В их сторону Герти старался не смотреть. Слишком хорошо знал, что там увидит. Но время от времени до него доносился скрежет костей и влажное хлюпанье. Кто-то, глухо ругаясь под нос, бросал в ведро хрустящие стеклянные осколки.

— Это было… несложно, — выдавил Герти. После всего произошедшего он ощущал себя крайне скверно. Тело словно пропиталось изнутри липким ядовитым туманом. Зубы приходилось стискивать, иначе они звенели бы друг о друга, как куски стекла.

Мистер Шарпер покачал головой.

— Ваша скромность делает вам честь, полковник. Но вынужден возразить. Вам есть, чем гордиться. Вы самолично вышли на след Жэймса Тумма, известного под кличкой Жэймс-Семь-Пуль, быть может, самого опасного грабителя в городе, психопата и мерзавца. Полиция сбилась с ног, но не смогла найти и волоска с его подошвы. Моё ведомство полгода искало его, и без малейшего результата.

— Я… был рад оказать вам эту… услугу, господин секретарь.

— У Жэймса-Семь-Пуль не было сообщников, он всегда грабил в одиночку, не оставляя после себя ни следов, ни свидетелей. Мы перевернули город вверх ногами, чтобы схватить его за горло, устраивали облавы в Скрэпси, но совершенно без толку. Представляете, пытались даже трясти угольщиков и рыбаков, да толку… Единственное, чего мы добились, это его словесный потрёт. Но он и тут оказался на шаг впереди нас. Это ведь и в самом деле Тумм, верно?

Над каучуковым мешком склонился мистер Беллигейл, второй заместитель. Одетый, как и прочие клерки, в глухой чёрный костюм, он возникал из ниоткуда и совершенно бесшумно. Встретив его взгляд, блуждающий среди мертвецов и обломков подобно кладбищенской крысе, констебли отводили глаза, и сами спешили посторониться. Мистеру Беллигейлу не понадобилось много времени.

— Это Жэймс-Семь-Пуль, — сказал он негромко, — Без сомнения. Я узнаю его старые каторжные татуировки на груди. Ошибки быть не может.

Мистер Шарпер удовлетворённо выпустил дым из лёгких. Он курил какой-то необычайно душистый сорт папирос, но сейчас от этого запаха Герти мутило.

— Он здорово изменился, не так ли?

— Серьёзно перекроил лицо, — подтвердил мистер Беллигейл, — Судя по всему, работа подпольного хирурга. Изменена линия скул, форма носа, даже губы… Результат вполне качественный, хоть и не безукоризненный. Операция проведена недавно. Судя по всему, после последнего ограбления, три недели назад. Подкожные рубцы не успели зажить. Оттого местами кожа выглядит ещё неестественно.

Мистер Шарпер невозмутимо кивнул, точно этого и ждал. Крошечная кофейная чашка беззвучно порхала в его пальцах. Безмятежно сидя между мертвецов и обломков, он выглядел столь же дружелюбно и расслабленно, как и в своём кабинете. Но Герти отчего-то понял, что именно этот человек, а не мёртвый, рассечённый на тысячу частей Тумм — самый опасный человек на этом острове.

— Неудивительно, что он не любил улыбаться, — произнёс он, — Скальпель хирурга после подобной операции должен был оставить огромное множество подкожных рубцов. Уже не говоря про хитроумные швы, необходимые для изменения внешности. Теперь понятно, почему обслуга отзывалась о нём, как о человеке, не проявляющем никаких чувств. Попробуй не быть сухарём, если лицо превратилось в маску… Ну ничего, хирурга мы тоже найдём… Со временем.

Мистер Шарпер отставил чашку с кофе, так осторожно, что она не звякнула. Рукой, затянутой в чёрную кожаную перчатку, он смахнул с её ободка случайную каплю. Потом выровнял чашку так, чтоб она стояла точно по центру. Он не обращал внимания на то, что угол стола был перепачкан чёрно-красной густой массой, похожей на застывшее черничное варенье, к которой прилипли клочья светлых человеческих волос.

— Что ж, истинная история мистера Тумма обретает очертания. Последние дни ещё немного смазаны, но и они стали проясняться. Верно я говорю, мистер Беллигейл?

— Совершенно верно, сэр, — бесстрастно отозвался его второй заместитель, холодно глядя на Герти сквозь пенсне, — Теперь мы знаем, чем он занимался после того, как совершил последнее в своей жизни ограбление.

— А ведь Жэймс-Семь-Пуль оказался хитрее, чем мы считали. Оказывается, умел работать не только револьвером. Выходит, мы его недооценили, мистер Беллигейл.

— Именно так сэр, — почтительно заметил второй заместитель.

— Он сумел вовремя сообразить, что дни его на острове сочтены. Нельзя же укрываться от Канцелярии вечно! Но мы полагали, что он предпримет что-то дерзкое и безоглядное, в своей излюбленной манере. Учинит перестрелку, попытается угнать катер… Что-нибудь в этом роде. Но он почти провёл нас, подумать только. Решил сменить внешность укрыться в захолустной гостинице, чтобы потом бежать на континент. Ему требовалось лишь время, чтоб затянулись послеоперационные шрамы…

— И восстановился голос, — сказал мистер Беллигейл. Герти не хотел знать, что за алые лохмотья он держит в руке, изучая их через пенсне, — Судя по всему, ему сделали операцию и на голосовых связках, сэр, имеются следы недавнего хирургического вмешательства. Думаю, он не вполне владел своим голосом. Требовалось восстановление.

— Ну разумеется, — мистер Шарпер усмехнулся, — То-то консьерж говорил, что постоялец из семнадцатого хрипел так, словно был сильно простужен. Но всё-таки, какой хитрый лис!.. Кто бы заподозрил безжалостного убийцу в тихом нелюдимом чудаке? Вы бы никогда его не заподозрили, мистер Беллигейл. И я тоже. А вот полковнику Уизерсу хватило прозорливости. Положительно, у вас чутьё охотника, полковник, особое чутьё! Рассказы не врут.

— Его оказалось недостаточно, — глухо сказал Герти, — Погибли люди.

Мистер Шарпер выпустил табачный дым через ноздри.

— Ничего не поделаешь, полковник. Жэймс был не из тех людей, что поднимают руки, едва лишь услышат полицейский свисток. Отчаянный человек. Не только думал, что сможет одурачить Канцелярию, но и вознамерился вступить с ней в схватку. Очень жаль, что ваш план раскрылся до того момента, как у вас появилась возможность его скрутить. Если бы этот мальчишка не крикнул… Досадная случайность, верно, мистер Беллигейл?

— Случайностей не бывает, сэр, — с достоинством ответил мистер Беллигейл, возвышаясь над мёртвым телом.

— Может и так… Последняя ошибка Жэймса стоила жизни нескольким достойным джентльменам. Их он, по всей видимости, принял за агентов Канцелярии в штатском.

Вашей вины здесь нет, полковник.

Мистер Шарпер, мягко улыбаясь, смотрел на Герти. Глаза его, минуту назад яростно сверкавшие и сыпавшие искрами, теперь светились приглушённо, рассеянным зелёным светом, как болотные гнилушки. От этого света хотелось держаться подальше.

Герти пробормотал что-то неразборчивое. Он почти не слышал, о чём говорят секретарь Канцелярии и его заместитель. Он хотел только того, чтоб исчезли все окружающие его чёрные похоронные костюмы. Словно уловив его настроение, мистер Шарпер легко и бесшумно поднялся на ноги. Молчаливый негнущийся мистер Беллигейл тут же оказался за его плечом. Уловив негласный сигнал, клерки Канцелярии, к немалому облегчению фельдшеров и констеблей, собрались к выходу.

— Ну, будем считать, что с этой историей покончено, полковник. Ещё раз от всей души благодарю вас за службу. Это было превосходное расследование. Кстати, рад сообщить, что все бумаги о вашем назначении уже оформлены. Вы можете выходить на службу хоть завтра. Я прикажу, чтоб вам приготовили персональный кабинет.

— Спасибо, — пробормотал Герти омертвевшими губами.

Мистер Шарпер сделал несколько шагов к выходу, свободно перемещаясь между раскинувшими руки мертвецами и обломками мебели. Превосходно начищенные туфли мягко скользили по грудам мусора. Не дойдя до двери, он вдруг внезапно остановился, точно что-то вспомнив.

— Скажите, полковник… — мистер Шарпер прищурился, — У меня вопрос, если вы не возражаете. В какой момент вы окончательно убедились в том, что добрый и тихий чудак мистер Иггис — совсем не тот человек, за которого себя выдаёт?

— Маслёнка, — произнёс Герти, — Маслёнка и тряпка в его саквояже.

— Маслёнка? О. Понимаю, маслёнка, — на лице мистера Шарпера появилась тонкая улыбка, похожая на операционный разрез, оставленный росчерком ланцета, — Ну конечно. Ещё один образец дедуктивной работы мысли, полковник, мне следовало бы догадаться и самому. Разумеется, человек, подобный Жэймсу-Семь-Пуль, даже обрядившись в скромную серую шкуру, никогда бы не расстался со своим любимым револьвером. А раз так, должен же он был его чистить и смазывать… Всё верно. Доброй вам ночи, полковник. И добро пожаловать в Канцелярию.

Когда мистер Шарпер и мистер Беллигейл вышли, дурнота сразу схлынула. Герти машинально сделал глоток кофе, который оказался невыносимо сладким, и лишь потом вспомнил, что из этой же чашки пил Шарпер. Едва поборов дурноту, он каким-то образом нашёл в себе силы подняться на ноги. И хоть он едва удерживал своё сознание над поверхностью непроглядного чёрного океана, обещающего провал и забытьё, от него не укрылось то, с какой поспешностью констебли освобождают ему дорогу даже тогда, когда в этом не было необходимости.

— Ну и тип этот полковник, — сказал вполголоса кто-то за его спиной, он даже не знал, кто, — Полдюжины человек тут положили, а он и ухом не повёл.

— Говорят, людей насквозь визит. Рентген.

— Все они там в Канцелярии такие.

— Крысиное логово, одно слово.

Герти бы засмеялся, если бы не опасался того, что смех истратит последние крохи сил и лишит его сознания.

Консьерж за стойкой остался прежний, хорошо ему знакомый. На Герти он взглянул с профессионально-вежливой гримасой, однако Герти успел заметить истинное выражение, мелькнувшее в его взгляде первым. Выражение явственного ужаса.

— Я хочу освободить номер, — сказал ему Герти, едва шевеля языком, — Благодарю за гостеприимство.

— Конечно, сэр. Я отмечу в журнале.

— Сколько я остался должен за номер?

— Ровным счётом ничего, сэр.

Может, мистер Шарпер или мистер Беллигейл, выходя, выписали консьержу чек? Нет. Он хорошо помнил, как удалялись их узкие чёрные спины. Они даже не останавливались у стойки.

— Здесь, наверно, какая-то ошибка, — пробормотал Герти, — Я уверен, что оставался должен за номер не меньше соверена…

— Никакой ошибки, сэр. Совершенно никакой. Благодарим вас за то, что остановились в «Полевом клевере».

Герти пожал плечами и повернулся к выходу. Под ногами тихо скрипели стеклянные осколки.

— Одну минутку, сэр!

— Да?

— Часом ранее для вас оставили пакет. Как раз до того, как началась… началось…

Герти вспомнил мальчишку-коридорного, и его едва не выкрутило наизнанку.

— Пакет? — спросил он слабым голосом, — Ах да, пакет. Дайте его мне.

— Вот он, сэр.

Пакет оказался небольшим свёртком в простой вощёной бумаге и весьма лёгким.

— Оставлено, судя по всему, для вас. Но джентльмен не назвался.

— Ничего, неважно.

Бумага затрещала под пальцами. Сорвав обёртку, Герти уставился на содержимое свёртка. Оно состояло из достаточно внушительной пачки банкнот и простой почтовой карточки, посреди которой короткой угольной строкой чернела строка букв. От карточки исходил сильнейший запах ванили. Взяв в руки бумажный прямоугольник, Герти приблизил его к глазам и прочитал: «Бегите с острова немедленно. Пока ещё живы. И никогда не возвращайтесь».

Подписи не имелось.

— Что-нибудь ещё, сэр? — почтительно спросил консьерж.

Герти опустил деньги и карточку в карман.

— Нет, — сказал он, — Благодарю. Впрочем, если не трудно, вызовите мне кэб…

Загрузка...