Капитан Мак. Игрок

Глава 25
Колесование

Графа Орна не объявили спасителем нации. Суд рассмотрел его и полковника де Миля преступление и признал обоих обычными ворами и убийцами и в качестве воров и убийц приговорил их к колесованию.

Орн рассчитывал, что за него заступятся герцоги и пэры, и в этом он не ошибся. Не только герцоги и пэры, но и принцы, начиная с его брата принца Орна, пришли к регенту просить замены приговора. Собственно, выбор был невелик. Принимая во внимание характер преступления, колесование могли заменить только на повешение или обезглавливание. Но это была бы менее бесславная смерть. Уготованная ему казнь покрывала позором членов всей его семьи. В Германии, где у него было много влиятельных родственников, этот позор был столь значителен, что им и трем поколениям их потомков запрещалось бы присутствовать на дворянских собраниях или занимать какие-либо государственные посты.

Но разъяренный совершенным преступлением регент проявил необычную строгость и твердость, сказав просителям, что его долг стоять на страже закона и следить за его неукоснительным исполнением.

Он процитировал им Корнеля[70]: «Это преступление, влекущее бесчестье, а не эшафот.»

Он напомнил им, что когда-то Орн был в кругу его близких друзей и что он даже его дальний родственник.

— И я тоже, — ответил он просителям, — буду вынужден нести свою долю этого позора.

Удалось уговорить аббата Дюбуа и герцога Сен-Симона использовать свое большое влияние на регента, чтобы он изменил свое решение и пересмотрел приговор. Дюбуа, однако, не вмешался, поскольку был очень занят приготовлениями к вступлению в должность архиепископа Камбрейского, что было ступенью на пути к вожделенной красной шляпе.

Сен-Симон собирался уехать в деревню, чтобы провести там пасху. Он писал в своих воспоминаниях, что ему удалось получить от регента обещание заменить для Орна колесование обезглавливанием.

Но, когда герцог уехал, никакого указа об изменении приговора не последовало. Был сделан логичный вывод, что другие влияния на регента носят противоположный характер.

Стало известно, что Ангус Макуэртер был одним из главных помощников Лоу, а между Лоу и Орном существовала смертельная вражда. Если принять в расчет, что влияние Лоу на регента было решающим, то отсюда вытекало, что генеральный контролер и являлся причиной твердости обычно отходчивого регента.

Призывы к Лоу вмешаться поступали к нему отовсюду. К нему приходили: принц де Конти, который в последний раз покинул его в ярости из-за того, что не была удовлетворена его непомерная жадность, старый герцог де Вильруа, который всегда был его врагом, даже д'Аржансон, которому он стал ненавистен после разрушения его Антисистемы и потери должности генерального контролера.

Не вдаваясь в детали, мистер Лоу всем отвечал одинаково: его дело — финансы, а не правосудие, и с его стороны было бы непростительной самонадеянностью передавать их просьбы Его Высочеству.

Вильруа, побледнев от ярости под своими румянами, сказал господину барону, что раз уж он не хочет просить регента спасти графа от колесования, то тогда пусть и не вмешивается с просьбой не заменять эту казнь другой. Вместо ответа мистер Лоу дернул шнурок и попросил вошедшего лакея проводить господина маршала-герцога до его кареты.

Привыкший угрожать д'Аржансон сказал, что господин барон вступает на опасный путь.

— Хочу пояснить, — очень вежливо ответил мистер Лоу, — что в этом вопросе я не вступаю вообще ни на какой путь.

— Вот это-то и опасно, — вскричал маркиз и вышел.

Сходным образом и господин де Конти пророчил, что господин барон погубит себя, если не примет участие в изменение судьбы графа Орна.

— Тогда пострадаете и вы, mon prince[71], — сказал мистер Лоу, намекая злому горбуну на причину его обогащения.

— Как вам будет угодно.

Все трое и раньше ненавидели его, но теперь они возненавидели его еще сильнее, потому что вынуждены были обращаться к нему. Они уходили от него в состоянии глубокого озлобления, считая, что причина отказа лежит в желании унизить их.

Последними по этому делу к нему пришли лорд и леди Стэр. Орн был их близким другом. Ведь это они когда-то ввели его в дом мистера Лоу. Они заручились также поддержкой Катрин. Она вспомнила нежные слова, которые граф говорил ей, и была склонна простить ему посягательства на ее честь, приписывая их своей женственности и его страстности, которую она даже нарочно возбуждала в нем, пока та не вышла из берегов.

Втроем они вошли в кабинет мистера Лоу. Увидев, что он остается холоден к их мольбам, лорд Стэр привел свой главный аргумент:

— Сделан логичный вывод, дорогой Лоу, что вы вмешались, но с противоположной стороны. Господин де Сен-Симон уже ведь получил обещание, что Орну заменят колесование, но вы переубедили Его Высочество, и он взял обратно свое решение. Не тяжко ли вам сносить такое обвинение?

— Нет.

— Нет! Значит, вы признаете его правдивым?

— Тоже нет. Но даже если бы было и так, в чем я виноват? Убитый был моим лучшим другом и верным слугой. И я оказал бы плохую услугу его памяти, если бы хоть пальцем шевельнул в защиту его убийцы.

— Я понимаю вас. Но вам не сослужит хорошей службы такое мнение, если оно будет подтверждено исполнением приговора.

— Мне безразлично, что будут говорить об этом.

В этот момент ее сиятельство сделала неудачную попытку принять участие в разговоре: — А вы никогда не убивали человека, мистер Лоу?

Серые глаза мистера Лоу посуровели. Его обычно бледное лицо стало совсем белым от скрываемого негодования.

— Неужели ваше сиятельство желает нанести мне оскорбление, сравнив то, что я сделал для защиты чести, с грубым убийством с целью грабежа?

Стэр поспешил на помощь своей жене.

— Нет, нет, — воскликнул он. — Но, когда вы обвиняете Орна в том, что он вор, вы забываете, что он-то считал — разумеется, он был неправ, — что возвращает свои деньги, которые вы у него отняли обманным путем.

— И это тоже ставят мне в вину?

— Нельзя это игнорировать. Орн был разговорчив и повсеместно жаловался на вас.

— Значит, поскольку он не только вор и убийца, но еще и лжец и клеветник, я должен пойти просить за него? Позвольте рассказать вам одну не очень известную вещь, узнав которую, вы получите еще одну причину для моего вмешательства. Орн считал, что убил там меня. Он хотел заманить меня в тот дом, прислав мне письмо, подписанное вымышленным именем. Он вошел в комнату, где на полу дрались Макуэртер и де Миль. Лицо Макуэртера было скрыто под съехавшим набок париком. Вот Орн и проткнул его шпагой, полагая, что это был я.

— Ох! — Катрин издала крик ужаса, вскочив на ноги. Лицо ее побледнело.

Мистер Лоу повернулся к ней.

— Что случилось?

— О, Джон! — она была в яростном исступлении. — Да если б ты сказал мне это раньше, я никогда бы не стала за него заступаться. Почему ты не говорил мне об этом?

Мистер Лоу удивился ее горячности. Потом пожал плечами.

— Я считал это неважным. Я и сейчас бы не рассказал об этом, если бы не его сиятельство.

Катрин опустилась на свой стул. Лорд Стэр печально наклонил голову.

— Да, здесь говорить не о чем.

Леди Стэр, однако, поражения не признала. Она презрительно взглянула на Катрин своими светлыми глазами. Когда ее сиятельство начинала сердиться, то ее сходство с курицей еще больше усилилось.

— Вам нужно, мистер Лоу, принять во внимание один факт. Говорят, что граф Орн был болтлив. Это так. И он рассказал всему свету, что вы не только ограбили его, но и соблазнили его жену.

Катрин тихо застонала. Его сиятельство в отчаянии вытянул руки. Но леди Стэр бесстрашно продолжала:

— То, что он убил вашего агента, приняв его за вас, уменьшает степень его вины. Это означает, что он убил не из-за денег, в чем его обвиняют, а совершая акт мести за свою, как он думал, поруганную честь, — и она победно спросила его: — Не стоит ли вам употребить все свое влияние на Его Высочество, раз дело повернулось таким образом?

Вдоль края парика мистера Лоу выступили капли пота. Он вынул платок из кармана и провел им по лбу. И все же голос его продолжал оставаться спокойным.

— Я надеюсь, ваше сиятельство понимает, что рассказанное мною не известно никому. Я говорю об ошибке Орна. Надеюсь, ваше сиятельство не станет предавать это огласке?

— Ну разумеется, нет! — зашумел Стэр. — Моей жене такое не могло бы даже прийти в голову! Вы оскорбляете ее этим вопросом. Она только показала нам, какие выводы могут быть сделаны, если это станет известно.

— Это может стать известным только от одного из вас. И если это случится, — добавил он, обращаясь к лорду Стэру, — я потребую строгого ответа.

Лицо посланника побагровело. Он натянуто поклонился и ответил:

— Всегда к вашим услугам, мистер Лоу.

Потом повернулся к жене, замершей в ужасе от той ошибки, которую она допустила.

— Пойдем, нам пора.

Он еще раз сухо поклонился Лоу. Потом поклонился Катрин со словами:

— Ваш покорный слуга, мадам.

С ледяным достоинством чета Стэров покинула кабинет. Катрин смотрела на своего мужа полными слез глазами. Глубоко задумавшись, он стоял у письменного стола. Его лоб прорезала складка.

— Джон, эта женщина сказала правду?

— А что она, собственно, сказала? Просто повторила сплетню, пущенную этим бесстыжим Орном.

— Сплетню?

Из-за того, что ему было ненавистно лгать ей, он ответил:

— На самом деле это могло бы быть правдой, и было бы правдой, но Маргарет этого не захотела.

— О Джон! — вскрикнула она.

Он посмотрел на нее с грустной улыбкой.

— Тебя это удивляет? Ты же поверила в эту сплетню сама. Ты преследовала меня своими подозрениями, основанными только на твоих фантазиях. И зачем этот вид оскорбленной невинности? Тебе не в чем упрекнуть себя со своей стороны? Или ты не понимаешь, что ты делала? Припомни с самого начала, что происходило. Хочешь, я помогу тебе? Даже зная ужасную репутацию графа Орна, ты ободряла его ухаживания за тобой. Против моей воли ты поехала с ним в Со, чтобы иметь там возможность быть с ним сколько душе угодно. Графиня помешала вам, и ты отступилась.

Она перебила его в ярости:

— Это тебе Маргарет Огилви сказала? Она так говорит?

— Зачем? Это рассказала мне ты сама, когда вернулась из Со. Ты сказала тогда, что больше не желаешь видеть графа Орна. Видела ты его после этого или нет, тебе известно лучше, чем мне. Я за тобой не шпионил.

Она опять перебила его:

— Потому что тебе было все равно. А теперь ты этим гордишься.

Он не обратил на ее слова внимания и безжалостно продолжал:

— Объявленное тобой решение не видеть Орна запоздало. Удар уже был нанесен. Я нанес его, когда наглость его ухаживаний и твое им попустительство дали почву для отвратительных сплетен. Услышав намеки от леди Стэр, я решил принять меры для защиты своей чести. Я обратился к Орну с требованием прекратить оказывать тебе столь навязчивые знаки внимания. Вспомни, он попытался ударить меня. Я вызвал его на дуэль, как это принято среди приличных людей. Он отказал мне в этом и оскорбил меня снова. К счастью, у меня было оружие против этого canaille, которому я же и помог встать на путь богатства. И пока он развлекался с тобой в Со, я разорил его. Дальше к своему концу он шел сам, влекомый своей ненавистью. Сперва он объединился с моими врагами, потом, когда это не удалось, он подстроил для меня ловушку, в которую попал бедный Ангус. А теперь мне делают предупреждение, что, если до вторника его не избавят от колесования, то меня обвинят в самых низких мотивах, мол, я упросил регента остаться безжалостным.

Его горький смех ударил ее, как кнут.

— Видишь теперь, Катрин, какую бурю ты посеяла своими легкими улыбками?

Она раскачивалась от мук на своем стуле, сжав руки между коленями.

— Я думала, тебе все равно. — причитала она. — Это вело меня, подстрекало меня. Если бы ты тогда показал мне, что тебе не все равно, Джон, то никакому мужчине не достались бы мои улыбки, которые ты сейчас назвал легкими.

— Ты моя жена. У нас одинаковая фамилия. Ты мать моих детей.

— И ты всегда помнил об этом, Джон? — с грустью спросила она.

— Всегда, хотя никогда не говорил тебе об этом. Всегда, хотя ты постоянно упрекала меня в выдуманных тобой изменах. До самого последнего времени, когда наша обязанность хранить друг другу верность была сведена на нет твоим легкомыслием, а я подвергся сильному искушению. Однако, как я уже сказал тебе, мое искушение отказало мне.

— По крайней мере за это мне следует благодарить Бога, — сказала она, плача.

— И Маргарет Огилви, — сказал он, садясь за свой стол.

— Добродетель этой женщины, которую ты так оскорбляла, остановила меня.

Она сидела, собираясь с мыслями. Потом очень тихо заговорила.

— Ты был честен со мной, Джон, и я хочу быть столь же честной в свою очередь. Когда я стала подозревать, когда ты дал мне повод делать это, что у тебя с графиней Орн существуют близкие отношения, я снова нашла графа. Я умышленно использовала его… его интерес ко мне в надежде сделать его своим союзником, чтобы он мог удержать свою жену от встреч с тобой. Я отчаянно… отчаянно хотела спасти нас, Джон. Пойми меня! — не ожидая его слов, она с горечью поведала ему о своем неудачном союзе с Орном.

Хотя его лицо оставалось внешне бесстрастным, сердце его было тронуто этим признанием, приоткрывавшим подлинные чувства Катрин к нему, всегда скрытые под ее сварливым тоном. После ее рассказа оба молчали. Тишина прерывалась только рыданиями женщины в кресле.

Когда он, наконец, заговорил, тон его слов был мягок.

— Вытри слезы, Катрин. Что было, то было, и не будем об этом больше вспоминать. Я тоже виноват и все прекрасно понимаю. Судьба просто играла нами обоими.

Она посмотрела на него. Он сидел прямо, строго глядя перед собой. Его руки крепко сжимали подлокотники кресла. Она заговорила со смирением.

— Ты великодушен, Джон. Более великодушен, чем я, возможно, заслуживаю. Но что дальше?

— Дальше?

— Что ты будешь делать дальше?

— Делать? Да ничего.

— Нет, так нельзя. Ты же знаешь леди Стэр. Знаешь ее злобность. Думаешь, она удержится и не разболтает, что Макуэртер был убит вместо тебя? И она же сказала тебе, какой вывод отсюда сделают. Ох, зря ты им это сказал.

— Это было глупо, конечно. Я понял ошибку, как только произнес эти слова. Но я был возбужден, ты же видела.

— Если узнают, что граф Орн думал, что убивал любовника своей жены, то это послужит для него частичным оправданием, как она и говорила.

— Да какое это имеет значение? Его же все равно казнят.

— Боже мой, да неужели я не понимаю этого? Разве о нем я думаю? О тебе речь, Джон. А так это его оправдание поставят тебе в заслугу. Понимаешь?

— Понимаю, — сказал он. Потом вдруг подумал, что это оправдание будет за счет доброго имени Маргарет.

— Поедешь к регенту?

— Пожалуй. Так будет лучше, — сказал он бесцветным голосом. — Поеду.

Он встал.

— Скажу Лагийону, чтобы велел закладывать экипаж. Проходя мимо нее, он остановился и посмотрел на нее.

Он был тронут тем, как она беспокоилась за него. Он думал, что она давно уже неспособна на такое чувство. Встретив поднятый к нему навстречу взгляд, он легонько провел по ее голове пальцами.

— Бедная Катрин, — вздохнув, сказал он, — судьба славно поиграла с нами.

Она хотела ответить ему, но он вышел до того, как она нашла подходящие слова. Вернулся он поздно и нашел ее в нетерпеливом ожидании. Его взгляд сказал об его неудаче еще до того, как он заговорил.

— Напрасная попытка, — сказал он. — Я никогда не видел, чтобы Его Высочество проявлял такое упорство. Это не простое упрямство. Он едва выслушал меня. Ответ его был достойным: «В этом государстве, — сказал он, — существует один закон для дворян и другой для простолюдинов. Но в случае убийц и грабителей закон одинаков для всех». Я ему сказал тогда, что прошу снисходительности не ради Орна, а ради меня самого. Я сказал, что будут считать, что я из мести упросил Его Высочество проявить строгость. Он был крайне ироничен: «В таком случае мы будем сносить эти обвинения вместе. Вы должны быть счастливы оказаться со мной в одной компании.» И это было его последнее слово.

В следующий вторник, который пришелся на страстную неделю, на Гревской площади граф Орн и полковник де Миль были подвергнуты ужасной, грубой казни, будучи заживо колесованными.

На другой день, когда регент проезжал по улицам Парижа, он был встречен криками такого восторга, какого он еще не знал.

За его строгий, без сословных различий, суд население приветствовало его как своего защитника. Говорили, ссылаясь на мать регента, что Его Высочество мог проявить мягкость к своим собственным обидчикам, но он не прощал тем, кто нанес вред его подданным.

Мистер Лоу усмехнулся, когда узнал об этом:

— Теперь он будет оправдывать свою строгость.

Однако днем позже мистер Лоу был растерян, увидев, что такие же восторги толпы вызывает и он сам. Ему стало неловко при мысли, что строгость регента приписывают его влиянию.

Вновь усмехнувшись, он сказал брату, едущему с ним рядом:

— Он говорил, что мы разделим между собой обвинения за это решение. А вместо этого мы пока разделили только, овации. Но, поверь, и то, и другое одинаково отвратительно.