Капитан Мак. Игрок

Глава 5
Отпевание

Мистер Лоу получил карты для своей игры только через несколько месяцев. Озлобление господина де Ноая и его сторонников достигло к тому времени пика.

Со времен Ришелье и Кольбера[27] монополию на морскую торговлю и использование колоний держали такие компании как Китайская, Сенегальская и Канадская.

Осенью 1717 года Кроза, владевший компанией по использованию богатств Луизианы и долины реки Миссисипи, решил продать свою концессию, сочтя ее неприбыльной.

Мистер Лоу сразу увидел в этом шанс для начала осуществления своей мечты. Она заключалась в объединении банков, сбора налогов с населения и управления монополиями таким образом, чтобы государство стало как бы одним большим предприятием во главе с ним. Это все было заложено им уже в ту самую идею, которую отверг Совет.

Прослыв, благодаря успеху своего Банка, фантастически богатым человеком с феноменальным финансовым чутьем, он мог теперь без околичностей заговорить о передаче ему концессии Кроза.

Поначалу регент возражал:

— Вы не представляете себе, что это такое. Кроза сообщает, что он оставляет колонию в полной разрухе, колонисты — опустившиеся личности, их отряды напоминают банды, дисциплина отсутствует и к тому же там тропическая лихорадка и настоящий голод.

Но мистер Лоу знал об этом и это его не пугало.

— Я и не ждал, чтобы господин Кроза покинул процветающую колонию. Но во всем этом виноваты только методы, какими он управлял. Он взялся за то, что было выше его возможностей. Я выяснил, что земли Луизианы исключительно плодородны, ее богатства неизвестны Старому Свету, я запасы минералов, включая золото и серебро, превосходят даже богатства Мексики или Перу. Передайте мне управление этой колонией, и я в короткое время сделаю Францию богатой и свободной от долгов. Я обещаю, а Ваше Высочество знает, что я слов на ветер не бросаю.

Он объяснил свой план. Приманкой, которой он снова пытался соблазнить регента, как и в случае с созданием Банка, была перспектива дальнейшего изымания государственных обязательств у населения. Но масштаб деятельности теперь был совсем иной. Для финансирования всего проекта в Америке потребовалось бы, по мысли мистера Лоу, сто миллионов ливров.

— Боже милостивый! — воскликнул регент.

Мистер Лоу невозмутимо продолжал. Надо будет основать компанию, которая выпустит двести тысяч облигаций стоимостью пятьсот ливров каждая, что сделает их доступными всем. Но под них потребуется обеспечение в размере двадцати пяти миллионов ливров золотом. Мистер Лоу берется принимать у населения государственные обязательства и обменивать их по номинальной стоимости, а не по курсовой, которая в два раза ниже.

Стремление превратить обесценивающиеся бумажки в золото само по себе гарантирует покупку облигаций. Все остальное будет уже делом компании, которая при умелом руководстве должна будет окупить вложенные в нее средства и увеличить свою стоимость до суммарной стоимости выпущенных облигаций, т. е. до ста миллионов ливров.

В результате долг государства снизится на сто двадцать пять миллионов ливров. За это, однако, казна должна будет платить компании ежегодные отчисления в размере трех миллионов ливров, которые будут распределяться среди держателей облигаций.

— Суть такова, — подвел итог мистер Лоу, — государство отдает своим кредиторам владение собственностью в Луизиане в обмен на двадцать пять миллионов ливров, которые вкладываются в развитие этой колонии.

Его Высочество признал, что ему трудно сразу охватить столь огромный и смелый проект. Через некоторое время, однако, он привел свои чувства в порядок и смог оценить изобретательность мистера Лоу и выгоду этой идеи для государства.

Устоять было невозможно. Желая поскорее увидеть этот план воплощенным и пожать его богатые плоды, нисколько не сомневаясь более в финансовом гении мистера Лоу, регент, даже не потрудившись обсудить данный вопрос в Совете, выпустил указ об основании компании, которую назвали «Compagnie des Indes Occidentales»[28].

Жизненность этого начинания тут же проявилась в том, что владельцы долговых обязательств начали вкладывать свои средства в облигации этой компании. Как мистер Лоу и предполагал, они не хотели упускать посланный небом шанс избавиться от обесценивающихся бумаг, и помогали обеспечить начальный капитал.

У остального населения, правда, рассказы о золотых и серебряных копях, о драгоценных камнях огромной величины, даже об алмазных скалах, не вызвали большого энтузиазма.

Выпущенные облигации при перепродаже с рук на руки шли меньше чем за половину своей номинальной цены, что было естественно, если учесть условия, на которых они приобретались.

Мистер Лоу, однако, не намеревался терпеть такое положение дел. Хорошо владея тонким искусством манипуляции рынком, он через своих представителей создал перепады в цене на эти облигации, что показалось соблазнительным для многих спекулянтов. Постепенно подогревая интерес к облигациям, он медленно, но верно улучшил их котировку.

Одновременно он активно действовал и в других направлениях. Он принял у Кроза корабли, курсирующие между Францией и Луизианой, купил еще ряд кораблей и стал владельцем флотилии, достаточной для обеспечения ожидаемых перевозок.

Кроме того, в конце 1717 года ему пришлось заниматься еще одним делом.

Усиление его финансового могущества, процветание его Банка, а также популярность компании, которую все называли Миссисипской, повлекло, как он и ожидал, усиление завистливой враждебности со стороны Ноая и его союзников.

Они составляли большинство в Совете финансов и чувствовали, что рост влияния мистера Лоу означает падение их собственного.

Кроме того, былая уступчивость регента уменьшилась в результате его возросшего доверия к мистеру Лоу, который избавил регента от многих забот и всегда был готов потакать его экстравагантным прихотям.

Господин де Ноай считал, что к этому зарвавшемуся иностранцу должны быть приняты радикальные меры, пока он не уничтожил их влияние совершенно.

Враждебность достигла точки кипения, когда мистер Лоу, доказывая несправедливость и бесполезность налога на соль, именуемого gabelle, убедил регента вынести этот вопрос на Совет.

Только уважение перед королевской кровью регента удержало эту враждебность от открытой вспышки, но даже и в такой, плохо скрытой форме, она расстроила Его Высочество, не терпевшего скандалов, и он не стал настаивать на отмене налога. После Совета он задержал герцога Ноая.

— Дорогой герцог, мне трудно было обсуждать этот вопрос, — сказал он, — потому что, буду откровенен, аргументы для отмены налога являются довольно сложными.

— Это аргументы господина Ла, так кажется?

Его Высочество сделал вид, что не заметил иронии.

— Да, и я хотел сказать об этом. Я думаю, что было бы лучше, если бы с ними выступил в Совете сам господин Ла.

Ноай с достоинством выпрямился.

— У вас есть опытный защитник отмены налога, но позвольте и мне воспользоваться услугами человека, который сможет парировать аргументы господина Ла.

Его Высочество был благосклонен более обычного. Если господин де Ноай предложит ему отужинать в Ла Рокет, он пригласит с собой господина Ла, и за столом они смогут дружески обсудить эту проблему.

На ужин в доме герцога де Ноая в Ла Рокет его светлость пригласил не только канцлера, как ожидал регент, но и Руйе дю Кудре.

После ужина, удовлетворившего даже утонченный вкус регента, в конце которого подали мягкое кипрское вино, Его Высочество попросил собравшихся выслушать аргументы господина Ла в пользу отмены gabelle.

Под высокомерным взглядом Ноая шотландец начал собираться с мыслями. Неожиданно канцлер д'Агессо сказал:

— Это, наверное, весьма весомые аргументы, раз они должны заставить короля отказаться от такого выгодного источника дохода.

Мистер Лоу быстро ответил:

— Если бы этот налог приносил доход, я бы не рекомендовал его отмену.

Он повернулся к герцогу:

— Ваша светлость, в качестве главы Совета финансов вы должны знать, сколько денег в казну принес этот налог в прошлом году.

— Mon Dieu[29], господин Ла, вы думаете, что я держу такие цифры в памяти?

Мистер Лоу вежливо улыбнулся.

— В таком случае, господин герцог, у меня есть перед вами преимущество. Возможно, это нечестное преимущество, — но я такие цифры в своей памяти держу. За прошлый год gabelle дал казне доход всего-навсего в двадцать тысяч ливров.

— Это абсурдно, — зашумел дю Кудре.

— Хуже, — сказал Мистер Лоу, — это смешно. Даже тысячи луидоров не набралось.

— Вы нарочно вводите нас в заблуждение, — вскипел дю Кудре.

— Конечно, — согласился Ноай. Его красивое смуглое лицо вспыхнуло. — Вы думаете, господин Ла, мы поверим этим цифрам?

Регент сделал попытку вмешаться. Он отодвинул свой стул назад и оперся о стол локтем, прикрыв ладонью глаза, которые слепили свечи, отражавшиеся от полированной поверхности стола.

Один глаз у него заплыл от удара. Одни говорили, что это от теннисной ракетки, другие, что от веера мадам де Ларошфуко, с которой он повел себя несколько вольно. Несмотря на старания его доктора — или, может быть, благодаря им — глаз был воспален, и его зрение ухудшилось.

— Если, мой дорогой Ноай, вы говорите, что не помните цифр, то мне не кажется, что вы должны отвергать те, что названы господином Ла. Кстати, я сам проверял их и могу сказать вам, что они полностью верны.

Сбитый с толку Ноай откинулся, кусая губы. Ему на помощь пришел д'Агессо:

— Господин Ла правильно отметил, что это сумма смехотворно мала. Но это только значит, что надо строже собирать налог, чтобы он приносил больше дохода.

— Разумеется, — тут же поддержал его Ноай.

— Это единственный путь, — сказал Кудре.

Мистер Лоу обвел глазами присутствовавших.

— Сизифов труд, господа. Это невыполнимо. Д'Агессо и Ноай одновременно воскликнули с негодованием:

— Невыполнимо!

Дю Кудре засмеялся дребезжащим смехом.

— Позвольте, господа, — сказал мистер Лоу, — я объясню вам, почему. В государстве есть огромная, невероятно большая армия сборщиков этого налога, не менее восьмидесяти тысяч человек.

Он остановился, дождался, когда они с любопытством посмотрят на него, и продолжал:

— Сборщики gabelle проявляют бесчеловечную жестокость, отнимая у бедняков последнее, и большая часть отнятого оседает затем у них в карманах.

— Господин Ла, — воскликнул Ноай, — вы позволяете себе оскорблять служащих французского правительства.

Регент усмехнулся и, чтобы рассеять бурю, вмешался:

— Позвольте защитить господина Ла. Честная критика всегда полезна.

— Снисходительность Вашего Высочества общеизвестна, — сарказм Ноая был так силен, что регент вздрогнул.

— Вы должны этому быть рады, господин герцог, — сказал он, и твердость его тона показала Ноаю, что он забывается.

Мистер Лоу попробовал всех успокоить.

— Может быть, я сказал больше, чем собирался. Это тем более непростительно, что не являлось необходимым. Напомню, что gabelle существует во многих, но не во всех французских провинциях. Одно это является огорчительным для тех, кто его платит.

Ноай нетерпеливо вмешался:

— Ну, это всегда так. Огорчение — обычное состояние, когда платишь налоги.

— Но, — спокойно продолжал мистер Лоу, — это заставляет людей уклоняться от уплаты несправедливого и никчемного налога. У вас, как я сказал, есть восемьдесят тысяч сборщиков налога. Эта армия живет вымогательством денег у своих соотечественников. Восемьдесят тысяч человек занимаются этим непродуктивным занятием, вместо того, чтобы сеять, жать, строить или торговать, то есть создавать ценности и тем самым обогащать государство.

Наступила долгая пауза. Трое оппонентов мистера Лоу задумались над такой неожиданной точкой зрения.

Наконец д'Агессо обратился к регенту:

— Допустим, Ваше Высочество, в словах мистера Лоу есть некоторая логика, но ведь отсюда опять-таки следует, что лучший выход — это усиление контроля за сборщиками и эффективностью их работы.

Регент перевел взгляд на мистера Лоу, приглашая его ответить.

— Мой выход проще и эффективнее. Всем известно, что без соли человеку не обойтись. Так вот, производство соли можно легко превратить в источник дохода. Для этого король должен скупить все соляные копи и продавать соль, как простой товар, без всяких пошлин и ограничений, всякому, кто пожелает. Полученные средства быстро окупят затраты на приобретение копей, а потом начнут приносить значительный доход. Вот и все.

Раскрасневшийся и повеселевший, регент с интересом оглядывал сидевших.

Канцлер медленно покачал головой и произнес спокойным и вежливым голосом:

— Такое предложение мог сделать только иностранец. Во Франции нет закона, позволяющего отнимать частную собственность.

— Можно, кстати, и принять, — рискнул вставить Его Высочество.

— Теоретически можно, — согласился д'Агессо, — но очень сложно. Ведь тогда придется видоизменять многие основные принципы, а парламент будет сопротивляться.

— Даже если это выгодно государству?

— Парламент может посчитать, что выгода не стоит создающегося прецедента.

Ноай, не скрывая свою досаду, быстро заговорил:

— Это, так сказать, юридический аспект проблемы. Но есть еще один, более серьезный. Как мы поняли, предложение требует, чтобы соль продавал король Франции. То есть он становится торговцем. Видимо, в этом барон видит королевское величие.

Дю Кудре был не менее строг.

— Из сказанного также следует, что господин Ла не понимает простой вещи. Я не знаю уж, как там в Англии или Шотландии, но во Франции дворянин не может указывать королю, как тому лучше поступать.

Ноай подхватил, глубже загоняя нож:

— Вы сказали, Кудре, что он не понимает. Значит, мы можем, по крайне мере, не вменять ему в вину намерения оскорбить Его Высочество.

— Господа, господа! — регент отнял руку от лица и протестующе замахал ею. — Много слов. Слишком много. Ноай, вы забываете, что господин Ла ваш гость.

— Каюсь, — сказал герцог с видом искреннего раскаяния, — мое почтение к короне было слишком глубоким.

Мистер Лоу позволил себе рассмеяться.

— Если вы приносите мне извинения, господин герцог, то я их охотно принимаю.

Ноая передернуло от такой издевки. А мистер Лоу продолжал:

— Вы, господин герцог, и вы, господин дю Кудре, горячились совершенно напрасно. Выгода от отмены gabelle была очевидна для Его Высочества, и он просто попросил меня помочь объяснить ее вам.

— Именно так, — сказал регент, — именно так. Ваша критика относится в первую очередь ко мне. В вашей мысли, что король будет торговцем, есть некоторая натяжка. Не очень красивая натяжка. Пожалуй даже, очень некрасивая натяжка.

Его смех чуть сгладил смысл его слов. Но, тем не менее, господин де Ноай счел необходимым защититься:

— Все равно, монсеньер, это остается фактом, и факт этот меня возмутил.

— Оставим это. Я не собираюсь перевоспитывать вас. Моя кровь королевская и она нелегко вскипает. Меня беспокоит мнение канцлера по поводу юридического аспекта этого дела. Мне кажется, господин д'Агессо, что ваша задача — постараться убедить парламент.

— Да, монсеньер.

— Фактически вы должны постараться заставить парламент принять это решение.

— Это будет непросто. Не скрою, что для меня это очень болезненное задание.

Регент вздохнул, вставая из-за стола:

Eh bien![30] Мы должны стараться не ставить вас перед необходимостью выполнения болезненных заданий.

Канцлер, чувствуя двусмысленность, быстро взглянул на регента, но увидел только ироничную улыбку.

— Я думаю, мы прекрасно поняли друг друга.

В карете Его Высочество ехал вместе с мистером Лоу. Регент тихо засмеялся:

— А ведь я и в самом деле думаю, что мы с господином д'Агессо прекрасно поняли друг друга. Я окончательно решил для себя и думаю, они все почувствовали, что сегодня произошло их отпевание.