Капитан Трафальгар

ГЛАВА XI. Флоримон исчез

Клерсина стояла неподвижно, точно окаменевшая, на пороге своей широко распахнутой двери, выходившей на огород. Не останавливаясь перед ней с расспросами, так как, видимо, она была не в состоянии отвечать на них, мы один за другим вбежали в комнату: первым вбежал я, за мной Белюш, за ним отец и Розетта. Освещенная маленькой медной лампочкой пустая кровать Флоримона достаточно ясно говорила нам о причине отчаянного крика Клерсины.

Флоримон исчез!… Исчез всего каких-то несколько минут тому назад, потому что даже место его на постели еще не успело остыть.

Куда мог деваться бедный ребенок?… Мы смотрели друг на друга в полном недоумении, не находя объяснения этому странному исчезновению. Дверь на улицу или, вернее, в сад, стояла настежь. Я кинулся к ней.

Здесь сидел Купидон в той же позе и том же костюме, в каком я видел его здесь в первый раз: в большом красном байковом платке на плечах и с чулком в руках. Бедняга казался сильно сконфуженным. На мой вопрос, где ребенок, куда он мог деваться, негр тотчас же поспешил ответить, что ничего не знает, что он не сходил со своего места и не видал ни Флоримона, ни кого-нибудь другого. Может быть, ребенок проснулся, встал и пошел искать Клерсину! Конечно, это было весьма возможно, но в таком случае, куда же он девался? Куда пошел? Мы наверное встретили бы его. Но все хорошо знали, что ребенок никогда не выходил из дому один.

Быть может, Клерсина могла бы дать нам какие-нибудь полезные указания, высказать какие-нибудь предположения, но бедная женщина не в состоянии была произнести ни одного слова. Мы почти силой ввели ее в комнату и принудили сесть. Ее отчаяние было так ужасно, что всем нам было больно смотреть на нее. Она решительно ничего не понимала и не сознавала, глаза ее смотрели неподвижно в одну точку, с выражением смертельного страха и безумного ужаса, застывших в этом взгляде. Ее состояние страшно пугало нас, так оно было неестественно у женщины с таким светлым, решительным умом, такой смелой, находчивой и энергичной. Почему же сразу так ужасно отчаиваться? Ребенок, вероятно, был где-нибудь недалеко… Следовало только сейчас же начать разыскивать его…

Я высказал эту мысль вслух и был ужасно поражен, заметив, что отец мой мрачно качает головой. Даже Белюш, казалось, был чем-то поражен. Мне казалось, что все они слишком легко приходят в отчаяние. Я взглянул на Розетту; она одна не была подавлена ужасом, как все остальные, напротив, она старалась ободрить Клерсину; девушка, подобно мне, хотела себя уверить, что Флоримон не мог исчезнуть бесследно и безвозвратно и что мы вскоре непременно найдем его.

В тот момент, когда она произносила эти слова громким, убежденным голосом, я заметил, или мне только показалось, что Купидон сделал безнадежный отрицательный жест.

— Купидон! — воскликнул я, — почему вы думаете, что мы не отыщем Флоримона, что ребенок безвозвратно исчез?… Знаете вы о нем что-нибудь?…

— Нет! — ответил старый негр, но тон его ответа показался мне неискренним.

— Вы говорите «нет», а глаза ваши говорят «да»! — с досадой воскликнул я. — Нам важно не терять времени!… И если вы что-либо знаете, или хотя бы только предполагаете, скажите сейчас же!…

— Можно думать и в то же время не желать высказывать свои предположения, не имея никаких доказательств! — пробормотал старик, совершенно сбитый с толку моим гневом.

— Купидон, — сказал строго и повелительно мой отец, — вы должны сказать, что думаете или предполагаете. Никаких доказательств нам не нужно, и если только вы поможете нам отыскать ребенка, никто не станет спрашивать у вас никаких доказательств, как, почему и на каком основании вы высказали свое предположение!

— Вот видите ли, масса, — проговорил тогда Купидон, понизив голос как бы от ужаса перед тем, что он сейчас произнесет, — я ничего не знаю, но только думаю, что сегодня как раз четырнадцатое июня…

— Так что же? — с недоумением спросил я, — какое значение может иметь это число в исчезновении Флоримона?

Вдруг Клерсина вскрикнула нечеловеческим голосом, вскрикнула так, что я невольна замолчал. Она вскочила как безумная со своего места, схватила старого негра за плечо и посмотрела на него глазами, полными невыразимого ужаса. Бедная женщина старалась что-то сказать, но не могла: страх сдавил ей горло. Никогда еще во всей моей жизни я не видел человеческого лица с таким выражением безумного ужаса. Ее чрезмерно расширенные зрачки, казалось, готовы были выскочить из орбит. На нее положительно больно было смотреть.

— Что же вы хотите этим сказать, наконец, Купидон? Почему вы упомянули о четырнадцатом июня? — спросил я, в свою очередь схватив бедного негра за плечо.

— Это праздник Воду! — прошептал он едва слышно.

Отец мой страшно побледнел при этом, и даже с уст Белюша сорвалось глухое проклятие. Что же касается меня и Розетты, то мы только с недоумением взглянули на них, не зная, в чем дело. Но выражение беспредельного ужаса, ясно отразившееся на лицах этих двух мужчин, таких мужественных и отважных, положительно леденило кровь в наших жилах. Почему одно это название, праздник Воду, производило такое мрачное, ужасное впечатление?

Клерсина кинулась лицом на землю, вытянув вперед свои судорожно сжатые, точно безжизненные руки… Какой-то глухой свистящий, точно предсмертный, хрип вырывался у нее из груди… Вдруг она громко застонала и, ползком дотащившись до ног Розетты, обхватила их обеими руками и, ударяясь лбом о землю, стала глухо стонать. Мой отец стоял мертвенно-бледный, с глазами, горевшими, как раскаленные угли, каким-то сухим лихорадочным огнем, уставившись в упор на несчастного негра, точно ожидая от него дальнейших пояснений.

Вся эта сцена, которую я так долго передаю вам, на самом деле произошла всего в несколько минут. Белюш, видя наше полнейшее неведение, решился пояснить нам значение праздника Воду.

— Праздник Воду — это шабаш негров! — сказал он, — то есть то время года, когда они в глуши темных лесов справляют странные обряды своего языческого культа, когда вдруг, воспылав новым фанатизмом, они доходят до настоящего беснования, превращаясь в каких-то страшных африканских дикарей… И вот, если в такое время белый ребенок каким-нибудь образом попадает в их руки, то не следует терять ни минуты, а спешить разыскать его, если желают найти его целым и невредимым…

— Целым и невредимым! Что вы хотите этим сказать? — порывисто воскликнул я. — Что же делают эти негры во время своего шабаша?

— Право, я этого точно не знаю. Купидон, вероятно, сумеет лучше объяснить вам, я знаю только, что они поклоняются змею Воду!… Нечего сказать, славная вера!…

При слове Воду Клерсина вдруг сразу вскочила на ноги, какие-то несвязные звуки и крики стали вырываться из ее уст, и среди них поминутно повторялось имя Флоримона. Казалось, несчастная женщина лишилась рассудка. Розетта подошла к ней, целовала, обнимала ее, прижимая к своей груди.

— Клерсина! — говорила она, — дорогая моя Клерсина, что же такое случилось? Скажи нам во имя Бога!…

Что значат слова Купидона?… Ох, говори же! говори, Клерсина, умоляю тебя! Очнись, приди в себя! Помоги нам отыскать моего маленького братца! Ведь все мы знаем, что это несчастье случилось не по твоей вине!… Мы знаем, что ты любишь его не меньше нас!… Не бойся, мы не станем упрекать тебя ни в чем! Отец тоже не упрекнет тебя, — я знаю, он уверен, что ты с охотой отдала бы последнюю каплю своей крови за нашего малыша… Но только говори! Отвечай мне скорее, пока еще не поздно!

И слезы градом текли по лицу бедной девушки, старавшейся успокоить и ободрить свою кормилицу. У всех нас также навертывались слезы на глаза. Клерсина бросилась перед ней на колени. Ее дикое, злобное отчаяние как будто улеглось немного под влиянием ласковых слов ее питомицы, и, закрыв лицо руками, она расплакалась как дитя.

Отец мой, видя это, понял, что этим моментом следует воспользоваться, чтобы добиться ответа.

— Клерсина, — сказал он спокойным и серьезным тоном, — если вы знаете хотя что-нибудь, прошу вас, ради Бога, скажите нам. Быть может, еще не поздно! Быть может, можно еще что-нибудь сделать, чтобы вернуть и спасти ребенка… Скажите, имеете ли и вы основания думать, что нашего маленького Флоримона похитили эти негры?

Все тело бедной женщины содрогнулось при этом вопросе отца. Она воздела обе руки к небу с трагическим жестом, затем опустила их.

— Да… я боюсь! — прошептала она задыхающимся голосом. — Я боюсь!…

Ее запекшиеся губы с трудом выговорили эти слова.

— Бывают случаи, что они крадут детей белых для своих странных обрядов, не правда ли? Отвечайте!

Клерсина опустила голову, — и крупные слезы брызнули у нее из глаз.

— Бывает! — чуть слышно прошептала она.

— Поклонение Воду имеет здесь своих приверженцев, да? Знаете вы их? А если знаете, то не замечали ли когда-нибудь, чтобы они метили на Флоримона?

Мы с возрастающим чувством отвращения слушали допрос моего отца. И Розетта, и я положительно содрогались от ужаса. Что это был за культ Воду и почему это бедная Клерсина каждый раз, как произносилось это слово, казалась подавленной не только горем, но и стыдом?

— Скажите, знаете вы поклонников Воду, Клерсина? — еще раз повторил мой отец, дотрагиваясь до плеча несчастной женщины.

— Да!… да!… Знаю! Знаю! — воскликнула она порывисто, как будто какая-то высшая, невидимая сила вырвала у нее это признание против ее воли, — да, да, знаю нескольких!… Зеновия Пелле!… Ливар-Конго!… Монплезир-Жиро!… Аллиньи Адрюэнь и многих других… Да, Зеновия Пелле — их мамалои! Она всегда поглядывала на Флоримона… Ливар-Конго — их папалои!… Он постоянно следил за моим маленьким Флоримоном!… И я боялась, всегда боялась… Я следила за ним, охраняла его и день и ночь!… Я никогда ни на минуту не оставляла его одного!… Если я уходила, то каждый раз звала Купидона!… Купидон — славный, добрый негр!… Он питает полное отвращение к Воду!… Он верно сторожил Флоримона!…

Бедная женщина не могла продолжать далее, рыдания и слезы душили ее.

— Как объясняете вы себе его исчезновение, если Купидон сторожил здесь все время и никого не видал? — спросил мой отец, взволнованный до крайности.

— Я вышла, чтобы дойти до bayou — посмотреть, не едете ли вы… и позвала Купидона, посадив его у дверей… К несчастью, я не заперла на замок за собой дверь, ведущую в огород… Вероятно, какой-нибудь дурной негр прокрался оттуда и выкрал ребенка. Как часто мне приходило на ум бежать отсюда и укрыть моего маленького Флоримона где-нибудь в глухом лесу, — продолжала она во внезапном порыве сердечных излияний, — но лес пугал меня!… О, я знаю, что значит потерять ребенка! Ведь у меня их было пятеро!… Да, пятеро, и всех отняли у меня!… Всех продали, и я никогда более не видела их!… Быть может, все они уже умерли!… но я не знаю этого!… Вот почему сердце мое окаменело… Я возненавидела всех белых, проклинала их за их бесчеловечную жестокость и просила Небо воздать им всем вдвойне за моих детей… Но Розетта стала моей дочерью, ребенком моей души… она полюбила меня, и я стала любить ее всеми силами моей души, стала снова счастлива и спокойна, забыла про свою ненависть и злобу… Я все простила… И вот родился Флоримон… А теперь его вдруг не стало!… Не стало, как и других моих детей!… Ах, Флоримон!… Флоримон!… Флоримон!…

Несчастная снова зарыдала. Она говорила с таким жаром, с таким возрастающим горем и негодованием, с такой страстностью, прерывая свою речь слезами и рыданиями, что эта трагическая повесть ее страданий глубоко потрясала нас всех. Но чего именно опасалась Клерсина для нашего маленького Флоримона? Какое страшное предчувствие томило и терзало в данный момент моего отца?

Вдруг Розетта поспешно подошла к ней и, схватив крепко за руку, проговорила:

— Если негры похитили моего маленького братца, то что же это значит, скажите мне? — Девушка была бледна как полотно. — Скажите, чего вы боитесь для него? Чего опасаетесь?… Ведь не убьют же его!…

На это мой отец повернул к ней свое искаженное душевной мукой лицо и, крепко сжимая в своих руках обе ее маленькие ручки и глядя ей прямо в глаза, сказал:

— Розетта, дитя мое, я знаю, ты смелая и сильная духом, как твой отец, а потому я могу сказать тебе все. Мужайся! Вооружись всей своей силой и бодростью. Знай, что если эти изверги действительно похитили твоего брата, то сделали это, чтобы утащить его в глубь леса, убить и принести его в жертву своему страшному культу… и чтобы…

Мы слушали отца, пораженные ужасом от страха; даже сердце переставало временами биться.

— И чтобы в конце концов, быть может, съесть его!… — закончил мой отец.

Чувство дикого ужаса охватило всех нас при этих словах отца. В первый момент Розетта попятилась назад, закрыв лицо руками, как бы желая отогнать от себя страшное видение; у меня волосы стали дыбом на голове, Клерсина горько рыдала.

Розетта подошла к ней и, нежно обнимая и целуя ее, обхватила ее шею руками и прижала к своей груди.

— Бедная моя Клерсина! — ласково говорила она, лаская несчастную женщину, — бедная, дорогая моя, бедный друг наш!…

Во мне же подымалась непреодолимая потребность действовать, предпринять что-нибудь, лишь бы только не стоять здесь истуканом и не тратить время на бесполезные сетования.

— Ну, допустим даже, что Флоримона похитили негры для своего дикого празднества в честь Воду, ведь и тогда не все еще потеряно!… Где оно происходит? Знает кто-нибудь об этом? — говорил я.

— Почти всегда в лесу Понтшартрен, по ту сторону озера! — проговорил старый негр.

— В таком случае надо, не теряя ни минуты, спешить туда!… Быть может, мы еще успеем вовремя… Ведь Флоримон исчез не более получаса тому назад!…

— Он прав! — воскликнул мой отец, вдруг оживившись, также, видимо, обрадованный возможностью предпринять что-либо для спасения ребенка. — Да, надо ехать туда сейчас же! Нельзя терять ни минуты!

— Мы, вероятно, будем не менее двух часов в пути и, вернее всего, опоздаем! — угрюмо заметил Белюш. — Надо раздобыть лошадей, на шлюпке добираться дольше. Купидон, можете вы достать нам лошадей сейчас же, сию минуту?

— Да, можно!

— Ну, так бегите скорее за ними и приведите их прямо к Каменному мосту кратчайшим путем, а мы тем временем приедем туда на шлюпке, и если вас еще не будет, подождем вас там у моста.

Розетта будто разом ожила под влиянием этой новой надежды.

— Да, да, едем туда!… Едем сейчас же! — воскликнула она. — Вы увидите, что мы поспеем вовремя и спасем моего маленького братца, я это чувствую!… А за меня не беспокойтесь! Я повсюду последую за вами… Было бы так ужасно вернуться к отцу без него!…

— Но предстоящее зрелище не имеет решительно ничего привлекательного для молодой девушки, — заметил мой отец, — да и, во всяком случае, нет никакой надобности добровольно подвергать себя таким впечатлениям… Я такого мнения, дорогое дитя мое, что твое место теперь подле твоего отца… А потому будет лучше, если ты останешься в лодке с Белюшем, и, если мы слишком задержимся, вернешься с ним на «Эврику». Нарцисс и я отправимся одни на этот шабаш Вуду.

Шабаш Вуду теперь совершенно не существует более в пределах Луизианы, благодаря энергичным мерам, предпринимаемым американским правительством и полицией. С 1862 года о нем не слышно более, после того, как в этом самом году поднят вопрос в Новом Орлеане но и это даст нам возможность действовать свободней и смелее, чем если бы и ты была с нами.

— И я поеду с вами! — заявила Клерсина, — я могу указать вам дорогу. Кроме того, я не смею, я не должна явиться к командиру без Флоримона!

— Хорошо, пусть будет по-вашему, Клерсина! — решил отец. — Итак, Купидон, приведи скорее трех хороших коней!…

Старик бегом побежал исполнять возложенное на него поручение.

Я подошел к Розетте.

— Дорогой друг, — сказал я ей растроганным и взволнованным голосом, — положитесь на моего отца и на меня. Клянусь вам всем, что для меня свято, что я или найду вашего брата, или же не вернусь живым!…

— Я верю вам, Нарцисс, — отвечала она, доверчиво протянув мне свою маленькую ручку. — Капитан прав: я во всяком случае должна остаться при отце, чтобы утешать его…

Я почтительно поднес к своим губам в первый раз в своей жизни ручку Розетты; затем все мы двинулись по направлению к тому месту, где нас ожидала шлюпка. Не прошло и четверти часа, как мы уже были у Каменного моста, а спустя минуты три прибыл туда и Купидон с лошадьми.

— Сейчас на моих часах ровно полночь, — проговорил отец, обращаясь к Белюшу, — если мы через час не вернемся, то не дожидайтесь нас дольше, а возвращайтесь на судно, где командир, вероятно, ужасно беспокоится о нас…

Мы сели на коней и, переехав через мост, как безумные, понеслись вдоль северного берега озера Понтшартрен. Отец и я на всякий случай захватили с собой ружья, припасенные предусмотрительным Белюшем на дне шлюпки. Клерсина, черная как ночь, молча гнала свою лошадь, стараясь ни на шаг не отставать от нас. этому поводу и обнаружено, как глубоко еще существовал этот варварский африканский обычай в сердцах негров. Но в 1829 году культ Воду не только практиковался в Луизиане, но находился даже, так сказать, под покровительством, до известной степени, тогдашней местной полиции, набиравшейся из всякого рода людей, не пользовавшихся хорошей репутацией.