Капитан Трафальгар

ГЛАВА VIII. Мысль Розетты

Все мы, подняв головы, приготовились слушать ее с вниманием. Но это внимание сильно смутило девушку, и она слегка покраснела.

— Моя мысль, быть может, просто совершенно детская, — робко начала она, — но тем не менее, мне кажется, она может оказаться подходящей. Я часто применяла ее в монастыре, играя в прятки с подругами, — и всякий раз это мне удавалось… Почему же не попытаться применить ее и теперь, если только она окажется полезной для нас?

— Но в чем же, собственно, дело? — спросил довольно резко мой отец.

— Вот в чем… Главное дело — спасти отца, не правда ли? Ведь ему одному грозит опасность попасть в плен к этим негодяям, не так ли? Так вот, пусть господин Жордас наденет его платье и шляпу и займет его кресло, делая вид, что пытается бежать вместе с Клерсиной, со мной, Флоримоном и господином Нарциссом в том самом направлении, где находятся эти люди… Видя, что мы намереваемся прорвать их цепь и уйти от них, они, конечно, пустятся за нами в погоню, в конце концов нагонят нас и остановят… А тем временем господин Белюш, посадив отца перед собою в седло, будет уходить от них в противоположном направлении, пока не встретит надежного убежища. А мы в то время постараемся как можно дольше подурачить этих господ. Когда же наш обман обнаружится, мой отец будет уже далеко… А мы, если и попадемся, чем, собственно говоря, рискуем? Ведь нас-то им не надо!…

— Приди, дитя мое, дай я от души поцелую тебя! Это гениальная мысль! — воскликнул мой отец в полном восторге.

— Да, а что, если они станут стрелять в вас? — с озабоченным видом заметил комендант.

— Об этом, папочка, не беспокойтесь: они стрелять не будут, не будут уже потому, что хотят захватить вас живым! — с торжествующим видом возразила Розетта.

Белюш улыбался с довольным видом.

— Это очень разумно, очень умно придумано, — одобрил он по обыкновению протяжным тоном. — Стоит только добраться до Черной речки, а это дело какого-нибудь получаса, а там всего одна барка. Если мы переправимся на ней, то до свидания, господин Вик-Любен! Мы долго не увидимся с вами!

— Ну, живо, господа! Нам нельзя терять ни минуты… все за дело! — воскликнул мой отец, чтобы прекратить всякие возражения. — Белюш, давай сюда мулов!… Живо!… Корбиак, снимай скорее свой халат и шляпу; мы завернем тебя в эти пледы и привяжем к Белюшу! Нарцисс, скорее веди моего коня, он лучше остальных! Эх, черт возьми, я не совсем ловкая камеристка! Клерсина, помоги укутать коменданта! Вот так, так… теперь отлично! Главное — успеть, так или иначе! Эх, бедный мой Корбиак, не совсем-то удобно тебе будет! Ну, да уж делать нечего, придется потерпеть!

Разговаривая таким образом, мой отец стащил с коменданта Корбиака широкое белое одеяние и шляпу и укутал его с помощью Клерсины в теплые одеяла, а сам вырядился в полный костюм Корбиака. Тем временем подоспел и Белюш с парой серых мулов и носилками для кресел коменданта. В одну минуту последние были укреплены на жердинах, и мой отец поместился на них, низко надвинув на глаза шляпу. Я подвел лошадь, на нее подняли коменданта и крепко привязали его к верному слуге Белюшу.

Покончив со всеми этим, мы вскочили на коней, причем Розетта все-таки успела крепко обнять и поцеловать отца; Флоримон, с помощью Клерсины, сделал то же, и затем мы образовали два отдельных отряда.

Наш отряд, гораздо более многочисленный, состоял из десяти человек, считая в том числе слуг коменданта, Розетту, Клерсину, Флоримона, моего отца и меня. Другой отряд состоял только из Жана Корбиака и Белюша на одном коне. Наш отряд должен был выступить из леса с юго-западной стороны в том самом направлении, какое недавно избрали обезумевшие стада животных, спасавшихся от пожара, а отряд Жана Корбиака двинулся прямо к северу, оставаясь все время под прикрытием леса.

— Прощай, папа, или вернее, до завтра, мой дорогой! — прошептала вполголоса Розетта, когда Белюш сворачивал в сторону от нас. — Что бы ни случилось, не останавливайтесь нигде, пока не доедете до Сан-Марко! — добавила она многозначительным тоном, обращаясь к Белюшу.

— Будьте спокойны, барышня! — отвечал преданный слуга.

Затем мы разделились, и в тот момент, когда уже двинулись в путь, Розетта подъехала ко мне и, склонившись, проговорила:

— Дайте мне ваш пистолет, Нарцисс!

— Охотно, но что вы думаете с ним делать? — спросил я.

— Я хочу также быть вооружена, как все вы, вот и все!… Ведь вам вполне достаточно вашего ружья!… Заряжен этот пистолет? Прекрасно, теперь покажите мне, как стреляют из него!

— Надо нажать вот таким образом собачку! — сказал я, наглядно показывая ей, как это делать.

— Благодарю, я понимаю! — промолвила девушка и, взяв оружие из моих рук, спокойно опустила его в карман платья.

— Вперед! По одному направо, марш! — скомандовал отец.

Выехав из леса, мы пустили своих лошадей крупной рысью, направляясь прямо к юго-западу. Мы представляли из себя на громадном открытом пространстве, где только что промчались бесчисленные стада животных, довольно заметную группу, среди которой резко выделялся белый полотняный паланкин с моим отцом в наряде Жана Корбиака.

Таким образом, наша военная хитрость должна была вполне удастся нам. Мы уже более десяти минут скакали крупной рысью по открытой равнине, оставив за собой тот лесок, за которым так недавно приютились у ручья, когда на опушке соседнего леса стало заметно какое-то движение, послышались крики, голоса, призывы, звуки оружия, и затем из леса выскочили один, два, пять, десять, двадцать вооруженных всадников, а за ними еще и еще. Все они пустились за нами в погоню, одни нагоняли нас сзади, другие, описывая полукруг старались перерезать нам путь к западу. Заметив это, отец приказал нам немедленно свернуть немного к югу, и при этом пустить лошадей галопом.

Тогда началась у нас бешеная скачка. Мулы, которых что есть мочи погонял Купидон, до того обозлились, что скакали наравне с лошадьми вместе со своим паланкином. Мы подгоняли их все время, не давая ни минуты отдыха, и бедные животные, прижав свои длинные уши, неслись что есть духу с быстротой оленей.

— Вот было бы забавно, если бы нам удалось уйти от этих мерзавцев! — сказал я, несясь рядом с Розеттой и держа маленького Флоримона перед собою на седле.

— Нет, — возразила она самым спокойным тоном, — этого не должно быть. Самое лучшее, чтобы они наконец нагнали нас, когда их лошади будут уже совершенно замучены, и чтобы затем они как можно дольше провозились с нами, прежде чем успеют убедиться в своей ошибке.

Действительно, мчавшиеся за нами всадники быстро нагоняли нас. Во главе этой банды я признал Вик-Любена по его громадному росту и большому сомбреро. Я указал на него Розетте. Он ехал на маленькой, но горячей и сильной лошади, и его громадные длинные ноги в полосатых нанковых штанах почти волочились по земле.

— Придержим немного наших лошадей, чтобы нам первыми попасть им в руки! — проговорила моя отважная молодая спутница, — все же это задержит их на несколько минут… А вы, господа, продолжайте уходить как можно быстрее и не останавливайтесь до самого последнего момента! — крикнула она слугам, с Купидоном во главе окружавшим паланкин моего отца.

Я исполнил это желание, и мы незаметно стали отставать от остальных. Клерсина при виде этого тотчас же последовала нашему примеру и присоединилась к нам, между тем как паланкин с моим отцом и его телохранителями продолжал свою бешеную скачку.

Минуты две спустя Вик-Любен, опередивший своих товарищей, поравнялся с нами. Его темное лицо ясно выражало злобную радость и казалось оттого еще отвратительнее, чем обыкновенно.

— Ага! — прошипел он, — на этот раз он не уйдет от нас!… Наконец-то он попадется в наши лапы! — крикнул он, не останавливаясь даже, чтобы задержать нас.

В тот же момент Розетта быстрым движением протянула вперед руку с пистолетом и спустила курок прежде, чем я успел очнуться от неожиданности.

Раздался выстрел, и лошадь под Вик-Любеном, в которую Розетта выстрелила почти в упор, в самое ухо, разом грохнулась на землю, убитая наповал, увлекая за собою своего всадника.

По счастью, ружье его болталось у него за спиной, к тому же он при падении запутался в стременах, так что ему не так-то легко было высвободиться, а то я сильно опасался, что в припадке безумного бешенства он успел бы ответить Розетте выстрелом из своей винтовки. Но пока он барахтался на земле, я успел вскинуть свое ружье и, целясь в него, пока он поднимался с проклятиями на ноги, заявил:

— Посмейте только дотронуться до вашего ружья, и я уложу вас на месте!

— Ба-а! Да ведь мы не трогаем вас! — отвечал разбойник, стараясь скрыть свое бессильное бешенство под видом бравады. — Смело, ребятушки! Еще немного, пришпорь коней, и он в наших руках! — крикнул он, обращаясь к нагнавшим нас в этот момент всадникам.

Я никогда еще не видел таких разбойничьих рож, какие были у спутников Вик-Любена. По-моему, чтобы набрать эту банду, он должен был собрать всех подонков Нового Орлеана. Действительно, тут были и мулаты, и негры, и белые, природный цвет кожи которых теперь пожелтел, и даже несколько человек индейцев, резко выделявшихся среди этой пестрой, разношерстной толпы. Все они были одеты в жалкое, оборванное и поношенное платье, все грязные и рваные, но на прекрасных лошадях, и притом вооружены с головы до ног. Шайка пронеслась мимо нас, точно стая волков, не обратив на нас ни малейшего внимания. Вик-Любен поспешил пешком присоединиться к ним, а мы пустили своих лошадей шагом, чтобы видеть, что произойдет при встрече этой дикой орды с паланкином.

Ожидать пришлось недолго. Один из мулов, впряженных в носилки паланкина, вдруг упал от изнеможения, споткнувшись о какой-то торчавший из земли старый корень. От этого и всей маленькой группе пришлось волей-неволей остановиться, а в это время гнавшиеся за ней всадники успели окружить паланкин со всех сторон.

На расстоянии полутора тысяч шагов, отделявших нас от места происшествия, нам хорошо было видно, как несколько десятков этих негодяев спешились и отобрали у охранной стражи отца все оружие, которое, как было решено заранее, было отдано им без сопротивления. Затем эти господа поспешили выпрячь мулов из паланкина и, подняв его на плечи, гурьбой понесли мнимого больного навстречу Вик-Любену. Но уже по пути среди них начались раздоры и распри.

— Я первый задержал его! — кричал один, — мне приходится получить премию, обещанную за поимку!

— Нет, лжешь!… Это — я… я задержал его: это видели все! — перебивал другой.

— Мы после разберем это! — с важностью заметил Вик-Любен, принимая тон беспристрастного судьи и говоря все с тем же сильным акцентом креола, который так поразил меня при первой встрече с ним.

Затем он поспешил к паланкину. Мой отец, с низко опущенной на глаза шляпой, превосходно исполнял свою роль и за все время не проронил ни единого слова. Мулат подошел ближе и со злобной радостью сорвал с него шляпу.

— Проклятые! — вскричал он в тот же момент. — Дурачье! Идиоты!… Ведь вас провели, обманули!… Это не Капитан Трафальгар!…

Наступила минута всеобщего молчаливого недоумения. Лицо мулата исказилось от злобы и бессильной ярости. Он скрежетал зубами, рвал на себе волосы и сыпал руганью и проклятиями с пеной у рта.

Вид этого бессильного бешенства, этой дикой ярости был до того смешон в наших глазах, что мы не могли удержаться. Одолеваемый неудержимым порывом смеха, я невольно переглянулся с Розеттой, которая теперь даже и не старалась сдерживаться и, дав волю своему веселью, хохотала как маленький ребенок.

Флоримон тоже рассмеялся, Клерсина не замедлила вторить нам. Затем и старый Купидон, и слуги также стали смеяться и в порыве внезапного веселья, овладевшего ими, стали кататься по траве, держась за бока. Даже отец мой не в силах был сдержаться от улыбки. К довершению бешенства Вик-Любена, многие из его товарищей, взглянув с философским равнодушием на свою неудачу и найдя свое заблуждение весьма забавным, присоединились к нам и стали вместе хохотать.

Вне себя от гнева, Вик-Любен обратился к Розетте.

— Дочь пирата! — заревел он, — недолго ты будешь смеяться, скоро увидишь, как вздернут на виселицу твоего отца! Помни, тебе недолго придется ждать этого!

Я вскочил при этом оскорблении, брошенном в лицо беззащитной девушке, и, вскинув ружье к плечу, прицелился в негодяя, которого, без сомнения, и застрелил бы как собаку, если бы легкий удар по стволу моего ружья не заставил меня почти выронить его из рук, а мгновение спустя десятки черных рук обезоружили меня и лишили возможности шевельнуться.

Но одновременно с этим Розетта сильным взмахом своего хлыста нанесла своему оскорбителю страшный удар по лицу. Длинный красный, затем синий и наконец кровавый рубец исполосовал его отвратительную физиономию от виска до подбородка. Он взвыл, как дикий зверь, под ударом хлыста и, откинувшись далеко назад, прошипел какие-то неясные угрозы.

— Все это зачтется! Все зачтется! — бормотал он, не помня себя от ярости и боли.

Потом, немного придя в себя, он сел на лошадь и приказал своим людям, образовав вокруг нас каре, тронуться в путь по направлению к Сабине.

— Позвольте, сударь, узнать, — обратился к нему мой отец, — по какому праву вы удерживаете нас?

— По праву сильного! — нахально ответил негодяй. — Там, в Новом Орлеане, все объяснится!

Мы одним взглядом сумели дать понять друг другу, что это решение было нам отчасти на руку, так как обеспечивало безопасность и спасение Корбиака. И потому не стали особенно протестовать, а сделали вид, что покоряемся своей участи. Вик-Любен, вероятно, чтобы избежать наших насмешливых взглядов, отъехал в сторону от нас и держался теперь позади, в арьергарде своего отряда, вместе с одним из своих приближенных. Мы представляли собой совершенно изолированную группу среди этих диких, разноплеменных всадников, часть которых ехала впереди нас, часть позади, а остальные — по обоим флангам нашей группы. В силу этого мы могли беспрепятственно беседовать между собой и обмениваться вполголоса замечаниями.

— Я думаю, этот мерзавец неспроста задумал везти нас обратно к Сабине; он, очевидно, просто хочет заставить Жана Корбиака сделать какую-нибудь неосторожность, в надежде, что тот, узнав о нашем пленении, поспешит к нам на выручку и таким образом сам отдастся им в руки! — заметил мне отец после довольно продолжительного раздумья. — Иначе какая же может быть у него цель увозить нас обратно в Луизиану?… Ведь ему же отлично известно, что едва мы прибудем в Новый Орлеан, как нам возвратят свободу, так как наш арест решительно ничем не мотивируется… Кроме того, всякий судья, если мы обратимся к нему, отнесся бы крайне неодобрительно к такому самовольному образу действий.

— По-моему есть основание опасаться, что командир отправится разыскивать нас, если мы не прибудем завтра, как обещали, в Сан-Марко! — заметил я также вполголоса.

— Вот этого-то и следует избежать во что бы то ни стало! — сказал отец. — Но не будем более разговаривать, чтобы не возбудить подозрений этих негодяев, а станем каждый сам про себя обдумывать, что можно и должно сделать!

Между тем маленькие наблюдения, какие я мог делать во время нашего путешествия, вполне подтверждали предположение моего отца. Во-первых, Вик-Любен ни с того ни с сего заставил нас изменить направление и описать поворот к югу. Конечно, это могло отчасти объясниться необходимостью избежать подожженной саванны, которая все еще продолжала гореть на востоке. Но, наряду с этим, я замечал, как тот или другой из всадников этой пестрой орды отставал, как бы для того, чтобы наблюдать за прерией. Кроме того, мне удалось приметить, как разбойники постоянно роняли по пути, то какую-нибудь тряпицу, то мешок, то попону, как бы нарочно для того, чтобы оставить след на пройденном нами пути среди этой необозримой прерии. Конечно, эти указатели пути могли быть предназначены для разведчиков, оставшихся позади, но что-то говорило мне, что это делается главным образом для командира Корбиака, на случай, если он вздумает отправиться разыскивать нас. Наконец, Вик-Любен, столь грубый и нахальный вначале, теперь, по-видимому, не желал причинять нам никаких неприятностей, как будто он уже добился своего. И я видел своими глазами, как он написал карандашом на листке грязной бумаги, вырванной из его засаленной записной книжки, какую-то записку, которую тотчас же увез один из его людей.

Все это видел и заметил также и мой отец, дав мне понять одним взглядом при первом слове, которое я попытался шепнуть ему по этому поводу. Но для того, чтобы поговорить, надо было выждать более благоприятного момента, который, однако, не представился нам вплоть до того момента, когда с наступлением ночи Вик-Любен заявил, что пора расположиться на ночлег. При этом сохранен был тот же порядок, как и во время похода, то есть мы и теперь были окружены со всех сторон кольцом представителей всякого сброда, составлявших отряд Вик-Любена. Лошадей наших у нас отняли и поставили к коновязи, вместе с другими. Четверо часовых, расставленных по всем четырем углам, должны были сменяться каждый час. Наш лагерь находился среди прерии, на совершенно открытом месте без всякого прикрытия. О побеге нечего было и думать. Но, по крайней мере, завернувшись в свое одеяло и растянувшись подле отца, я имел возможность, приблизив свое ухо к самым его губам, узнать все его планы и выслушать его наставления. Здесь я должен заметить, что эта орда отняла у нас все наши съестные припасы и дала нам на ужин только одни сухари. Такого рода меню показалось, конечно, совершенно неудовлетворительным маленькому Флоримону, и он протестовал против такого ограбления, какому мы подверглись, самым наивным и негодующим тоном. Но Клерсине удалось как-то успокоить его, и утомленный всеми необычайными событиями этого дня, мальчуган вскоре заснул, прижавшись к своей доброй няне, рядом с Розеттой. Тогда только, когда все успокоилось, отец согласился наконец сообщить мне о своем решении.

— Я должен охранять этих детей и потому не могу их покинуть! — едва слышно прошептал он. — Но ты постарайся воспользоваться первым удобным случаем, чтобы бежать, и, не теряя ни минуты, спеши в Сан-Марко. Главное, конечно, это чтобы ты успел помешать Корбиаку отправиться разыскивать нас. Тебе нетрудно будет доказать ему, что это было бы чистым безумием, что таким образом он сыграет прямо на руку этим мерзавцам. Что же касается нас, то я решил, во всяком случае, вернуться в Новый Орлеан даже в том случае, если бы Вик-Любен и согласился по доброй воле возвратить нам свободу, видя, что план его не может удастся. Мы вернемся обратно в Новый Орлеан и там будем ожидать дальнейших распоряжений Жана Корбиака. Скажи ему, что самое разумное и самое простое, по моему мнению, было бы, если бы он назначил нам свидание в Каракасе или где-нибудь в другом месте, где бы мы могли сесть на судно и вернуться в Европу. Впрочем, вы там оба подумаете об этом и увидите, что вам следует делать… пока не думай ни о чем другом, как только о том, чтобы хорошо отдохнуть и собраться с силами к завтрашнему дню.

Заснуть я, конечно, сначала совсем не мог. Я положительно не мог думать о таком ужасном положении, в каком мне придется оставить Розетту, Флоримона, отца, Клерсину и старого Купидона, и, признаюсь, весьма неохотно встречал необходимость расстаться с ними. Однако необходимость эта была слишком очевидна, чтобы мне можно было хоть минуту колебаться, и потому я решился выполнить как можно лучше все предписанное мне моим отцом. А раз приняв это решение, я охотно поддался заявлявшей о своих правах физической усталости и вскоре заснул крепким сном. Между тем там, вдали, на севере, все еще горела саванна, озаряя все небо розоватым отблеском, подобным солнечному закату.

На следующий день, незадолго до полудня, мы достигли Сабины. Вик-Любен тотчас же распорядился посадить всех нас на паром, посредством которого переправлялись через реку, и сам с двумя десятками своих людей поместился вместе с нами, чтобы можно было наблюдать за нашей переправой.

Остальные его товарищи должны были переправиться уже со вторым рейсом парома.

Во время переправы я заметил, что река, довольно узкая в этом месте, образовала в каких-нибудь тридцати или сорока шагах ниже места переправы крутой поворот. Там шли илистые или, вернее, болотистые берега реки, поросшие густыми тростниками, где можно было прекрасно спрятаться. Это обстоятельство показалось мне чрезвычайно благоприятным, и я не преминул немедленно воспользоваться им. Недолго думая, вскочил на ноги, затем бросился в воду вниз головой и поплыл под водою на глубине каких-нибудь двух-трех метров к тому месту, которое заранее высмотрел.

Несколько секунд спустя я услышал залпы. Очевидно, негодяи стреляли по мне, но так как выстрелы были направлены наугад, то ни одна пуля не задела меня.

Еще минута и я уже вышел на другой берег реки, за ее поворотом, где тростники были вдвое выше моего роста. Тут я пополз в высокой прибрежной траве, вполне уверенный, что теперь мне уже не грозит ни малейшая опасность.