Капкан для шоколадного зайца

Глава 7

Несколько часов сна пролетели, как один миг. Ангелине показалось, что она едва успела сомкнуть глаза, а из кухни уже призывно свистел чайник, пахло кофе, сваренным по уникальному Катиному рецепту, на сковородке шкворчали фирменные гренки с сыром, а стол ломился от недоеденных на ужин блинчиков с икрой, заливной осетрины, разогретых бифштексов и салатов. Мужчины в помятой одежде с закрытыми глазами прибрели в кухню на запах Катиной стряпни, будто зачарованные волшебными ароматами.

Розово-пушистая Ангелина умылась, быстренько подкрасила перед зеркалом в ванной комнате ресницы, обрызнулась французскими духами, выбрав из кучи флаконов знакомые ей «Босс Интенс», и только после этого явилась на кухню. Анатолий и Илья уже с утра плотно заправлялись мясом, поливая бифштексы кетчупом и лимонным соком. Ангелина положила на тарелку немного салата и не смогла удержаться от Катиных гренок.

Казалось бы, что тут особенного — жареная булка с сыром. Однако у Кати гренки были золотистые, в меру пропитанные маслом, сыр плавился равномерно и растекался по булке тонким слоем с запеченной корочкой. Это блюдо привлекало Ангелину скоростью приготовления и простотой исполнения, но в ее интерпретации всегда случались изъяны: либо булка подгорала, либо сыр на сковороду стекал.

Да, Голубеву с женой повезло! Катя была отменной хозяйкой, но главным ее достоинством было то, что ей до безумия нравилось заниматься домашними делами: драить квартиру до блеска, стирать и гладить, раскладывать на полках в шкафу носочек к носочку и корпеть по несколько часов над сложными салатами или многоярусными кремовыми тортами.

За недолгое проживание в квартире Ильи Катя умудрилась вычистить холостяцкие авгиевы конюшни, в трех комнатах отциклевать и отполировать полы, в двух — собственноручно переклеить обои и побелить потолки. Краны в ванной и на кухне перестали дергаться и рычать, как голодные тигры, а струящаяся в унитазе вода иссякла, словно пущенная в Каракумы речка, и все благодаря тесному Катиному контакту с сантехниками и водопроводчиками из ЖЭКа. В молодую хозяйку повлюблялись не только сантехники и водопроводчики, но даже строгая дворничиха тетя Оля и бдительная соседка Елена Сергеевна. Все перечисленные господа и дамы отныне при встрече с Голубевым вежливо раскланивались и передавали Катеньке поклоны и приветы.

Да, плюсы семейной жизни были налицо, и на примере Ильи Голубева можно было демонстрировать бесспорные преимущества окольцованного мужчины перед свободным. Гнездышко обихожено, перышки вычищены, мир, покой и благодать — рай земной, да и только. Душа в квартире Голубевых радовалась, тело отдыхало. Двери хлебосольного дома были распахнуты перед друзьями, а сердца гостеприимных супругов переполнялись гордостью за созданное образцово-показательное хозяйство.

Катя планировала поменять занавески, убрать чрезмерно вычурную лепнину на потолке в гостиной, отремонтировать камин, чтобы в скучные зимние вечера можно было разжигать настоящий огонь и наблюдать, как выстреливают искорками смолистые дрова, как язычки золотистого пламени облизывают вновь подброшенные поленья, и те вздыхают в их жарких объятиях и вспыхивают ответной страстью. Катя никогда не сидела у настоящего камина, а видела такую роскошь лишь в кинофильмах, но ей почему-то казалось, что без подобного очага не может быть семейного уюта. Она грезила об этом в старом домике тети Лизы, грезила об этом на службе у Стеллы Боровиковской, но как только ее мечты начали воплощаться в реальность, коварный враг возник на пороге ее выстраданного воздушного замка, грозя разрушить и отнять взлелеянное счастье.

Катя заботливо положила на тарелку Ильи еще один бифштекс, сняла со сковородки гренки, разлила по чашкам дымящийся кофе и села рядом с супругом — его правая рука, бессменный часовой, хранительница очага. Ангелина заметила, как изменилось выражение Катиного лица: оно стало серьезным и одухотворенным, словно озаренным изнутри божественным светом. Ангелина никогда не видела изображение богини Весты, но если бы ей потребовалось воссоздать этот образ, лучшую натурщицу, чем Катя, вряд ли бы можно было сыскать.

— Ты уже рассказала Илье про звонок Татьяны? — поинтересовалась Ангелина, присаживаясь к столу.

— Ага, — кивнула Катя, еще теснее прижимаясь к мужу.

— Ну и… — Ангелина ждала ответа Голубева.

— А? Кхе-кхе, — закашлялся Голубев, поперхнувшись куском мяса.

— Ну, Илья! — восхитилась его самообладанием Ангелина. — У тебя не сегодня-завтра всю собственность отнимут, а ты как удав утробу набиваешь.

— Умные люди говорят, что нельзя откладывать на завтра то, что можно съесть сегодня, — парировал прокашлявшийся Голубев.

— Илюха, осторожнее, — предупредил друга Анатолий. — Неровен час заворот кишок случится, или пупок от обжорства развяжется.

— Как развяжется, так и завяжется, — отшутился Илья. — Я, когда был маленький, очень плохо ел, и моя мама постоянно переживала по этому поводу. Тогда мой хитрый папа придумал, чем меня напугать, чтобы я стал кушать, как все нормальные дети. А то меня уже во дворе скелетом задразнили, а родителей соседи затерроризировали за то, что они ребенка голодом морят. Папа тогда сказал, что мой пупок — это дырочка, которая образовалась, оттого что я плохо кушаю. Я же не знал об анатомическом строении человека и о том, что пупки есть у всех людей. Перепугался я до жути, приналег на еду и вот до сих пор лопаю, чтобы пупок не развязался.

— Помню, помню, — отозвался Анатолий. — Бегал этакий здоровяк по двору, а мы его подначивали: «Илюша, а почему это у тебя на животе дырочка?» А этот балбес двенадцатилетний на полном серьезе отвечал: «Потому что плохо кушаю». Вот что значит сила родительского авторитета…

— Я с ними по-товарищески делился самым сокровенным, а они, шельмецы, надо мной изгалялись! — запыхтел обиженный Голубев.

— Да ладно тебе сиротой казанской прикидываться! — улыбнулся Анатолий, вспомнив детство. — Все мальчишки нашего двора по Таньке сохли, а охмурил ее наш бедный недокормыш Голубев.

— Ты сам от Таньки отказался, — запротестовал Илья, восстанавливая справедливость. — После того, как она тебя в кино помадой обмусолила.

— Тебе и это известно, — засмеялся Анатолий. — Ну, девчонки, ну, трепушки! Нет! Нельзя женщинам доверять военные тайны.

— Попрошу не обобщать, — Ангелина подняла вверх вилку с наколотым на нее куском осетрины. — Илья, расскажи, пожалуйста, поподробнее об этом, неизвестном для меня, эпизоде жизни будущего супруга.

— Нет, нет. Я сам все тебе расскажу. Я не доверяю этому шутнику. А в Танькином пересказе эта история и вовсе могла превратиться черт знает во что. А дело было так. Я первым из нас двоих удостоился милости красавицы Таньки и свидания. В кино она потребовала мороженое, шоколадку и сок, на которые едва хватило моих карманных денег. Весь фильм эту шоколадку жевала и нашептывала мне на ухо сюжет. Оказывается, на фильм ее уже пять раз приглашали, но в нем такие красивые ковбои, что она никак не могла на них налюбоваться. А со мной пошла потому, что я, по мнению Таньки, больше других мальчишек походил на главного героя. Растолковав по-своему ее признание, я стал целовать Таньку и так и не узнал, чем кончился тот фильм. Когда в зале зажгли свет, люди стали хихикать и показывать на нас пальцем. Танька тоже рассмеялась, глядя на меня. Она достала из сумки носовой платок и вытерла с подбородка размазанную помаду и шоколадные полосы. А потом послюнила платок и старательно оттерла мою физиономию. Я покраснел, как отварная свекла, а хохотушка Танька смеялась надо мной вместе со всеми. Наверное, я сумел бы забыть пережитый в кинотеатре позор, но Танька растрепала об этом по всему двору, и слухи дошли до сохнущего по ней Илюхи. Вот тогда между нами впервые пробежала черная кошка. Илья даже в Крым со мной не поехал. Он воспользовался отсутствием соперника, а когда через месяц я вернулся, Танька уже вовсю гуляла с Голубевым. Вскоре мы с семьей переехали в другой район. Иногда созванивались, но потом наступили выпускные экзамены, и общение почти прекратилось. Через год после окончания школы я получил от Голубева приглашение на их с Танькой свадьбу, но жертвовать ради старых друзей очередным походом в Крымские горы не стал. Я поздравил Илью по телефону, и мне показалось, что бывший друг даже обрадовался, что меня на свадьбе не будет. Наверное, до сих пор ревновал ко мне Таньку и боялся, что я могу ее отбить.

— Ничего я не боялся, — признался Голубев. — Я думал, что ты меня, как всегда, разыгрывал. И про Крымские горы отмазку придумал специально — ради красного словца. Мы с Танькой ждали тебя до последней минуты, чуть в ЗАГС не опоздали, машину за тобой посылали. А ты все же нас бросил и умотал с рюкзаком, набитым консервами, к водопаду Джур-Джур.

— А еще говорят, что женщины дружить не умеют! Оказывается, и мужчинам ничто человеческое не чуждо, — Ангелина с наслаждением отпила горячего кофе. — Однако сегодня к ночи ваша прекрасная Елена прибудет в Питер. Постарайтесь, чтобы между вами снова не вспыхнула Троянская война. Вы уже большие мальчики и научились контролировать свои эмоции.

— Интересно, как сейчас выглядит Танька? — Анатолий мечтательно закатил глаза.

— Как всегда лучше всех! — с гордостью заявил Голубев, словно Танька все еще была ему небезразлична. — Могу показать фотографию.

— Откуда у тебя ее фотография?! — от ревности у Кати задрожали руки, и вторую турку с кофе она расплескала, не донеся до стола.

— У Таньки всегда была склонность к позерству, она всю нашу десятиметровую комнатушку своими фотографиями обклеила. А сейчас она мне все время шлет свои снимки на интернетовский адрес по старой памяти. У меня в ноутбуке целая папка ее фотографий накопилась: то на фоне дома, то в тренажерном зале, то в собственной конюшне, то в бассейне.

— О-о-о! — потер ладони Анатолий. — Я бы посмотрел на Таньку в бассейне… или в тренажерном зале.

— Пошли в мой кабинет. Я тебе покажу, — Голубев хотел увести друга подальше от ревнивого ока молодой супруги.

— Ну, уж нет! — Катя дула на ошпаренные пальцы. — Тащи сюда свою коллекцию порносайтов. Мы с Ангелиной тоже хотим полюбоваться на эту секс-бомбу.

— Да, не мешало бы знать, с кем нам придется иметь дело, из-за кого вы с ума сходили, — поддержала Катю Ангелина.

Голубев хмыкнул, но ноутбук принес. Четыре головы склонились над мерцающим экраном, разглядывая прелестницу Таньку. А посмотреть и вправду было на что! Недаром красота русских женщин признавалась во всем мире, и по заграничным подиумам бегают не чьи-нибудь, а наши манекенщицы.

У Таньки были длинные, до пояса, льняные волосы, и она одинаково хорошо смотрелась и с распущенной гривой и с собранным на затылке пучком. Ее округлое нежное лицо с идеальными, крупными, но не грубыми, четко выписанными чертами притягивало взгляд. Голубые глаза сияли строгим бриллиантовым блеском, пухлые губы манили, как созревшая малина, твердый маленький подбородок придавал облику царственность и величие. В бывшей голубевской жене сочеталось несочетаемое: пламя и лед, высокомерие и притягательность, энергичность и ленивая истома. Дворовая кошечка выросла и превратилась в холеную львицу, которая могла ласкать детенышей и безжалостно разить врагов одной и той же могучей и мягкой лапой.

Танина безукоризненная фигура, словно скопированная с обложки кассеты по аэробике, вызвала у теперешней голубевской жены тайную зависть. Катя налегла на гренки с сыром и блинчики с икрой, решив, во что бы то ни стало достигнуть таких же результатов. Но если кому-то для этого требовалось потеть в спортзале и до самозабвения мучиться на тренажерах, то Кате всего-навсего необходимо было прекратить истязать себя никчемными голодовками и кушать, кушать, кушать, как завещал великий обжора Гаргантюа.

— А Танька-то, того, — восторженно присвистнул Анатолий и тут же получил от Ангелины увесистый подзатыльник. — Я хотел сказать — ничего особенного.

— Не лукавь, дорогой, — Ангелина допила свой кофе и попросила у Кати добавки. — Татьяна — шикарная женщина. Мимо такой ни один мужик не пройдет. Но это как раз те качества, которые требуются для нашего общего дела.

— А вы уверены? — подала голос Катя, наконец-то справившись с волнением.

— В чем? — переспросил Илья.

— Просто я подумала, что если бы я была на месте твоей бывшей жены, я бы ни за какие коврижки не стала бы помогать человеку, который когда-то меня, то есть ее… — запуталась Катя, — шантажировал. И если бы мне, то есть ей, представилась возможность свести счеты, я бы, наверное, не устояла. Мне ее ночной звонок показался странным, будто она торопится и играет на опережение. Уж слишком она переживала за нас и наше имущество. А это крайне подозрительно! И откуда, кстати, она узнала номер моего мобильника?

— Ничего странного и подозрительного, — отмахнулся Голубев. — Я подарил тебе свою трубку… — он помолчал, решаясь на признание. — А номер Татьяне был известен. Только… Только она мне так ни разу и не позвонила.

— Ну да, — подхватила Ангелина, сглаживая возникшую неловкость. — Так все и было. Татьяна сразу же сказала, что звонит потому, что узнала от каких-то ваших общих знакомых о неприятностях. А еще она сказала, что хотела бы помочь новой семье Ильи выкарабкаться из проблем.

— Вот я и говорю, подозрительно все это, — талдычила о своем ревнивица Катя. — Не верю я ей! Хоть на куски меня режьте, не верю!

— Поживем — увидим, — резюмировал Анатолий. — Но, если честно, мне Танькин звонок тоже показался подозрительным. А с некоторых пор я не верю в счастливые совпадения.

— Нет! — не соглашался оскорбленный неверием в лучшие чувства бывшей жены Голубев. — Танька не способна на подлость! Это я по молодости и по глупости согрешил против совести, но она… Она простила меня и, не помня зла, ринулась ко мне на помощь. Она… Она… Она святая женщина…

— Что-то я не заметил нимба, когда рассматривал на фотографиях выдающиеся прелести нашей подруги детства, — осадил экзальтированного друга Анатолий.

— Как ты можешь бросаться такими словами?! — распалился Илья. — Я готов поставить на кон свою жизнь!

— А где ты намерен поселить эту мать Терезу? — вкрадчиво осведомилась Катя. — Уж не в нашей ли квартире?

— Я как бывший муж и джентльмен… — завел свою любимую пластинку Голубев.

— Даже не думай об этом! — перебила его Катя. — Только через мой труп!

— Ты ставишь меня в неловкое положение. Мы просим Татьяну о помощи, а сами отказываем ей в крове. Где у тебя совесть?! — увещевал насупившуюся жену Голубев. — И под каким предлогом я должен выставить Татьяну за дверь…

Неизвестно, чем бы закончилась начавшаяся перепалка, но из кармана Ангелининого халата донеслась мелодия полонеза Огинского.

— Кто бы это мог быть? — удивилась Ангелина, вытаскивая трубку. — Виолетта Павловна! Мы же обещали навестить в больнице Платона Платоновича. Надеюсь, что с ним ничего не стряслось.

— Дай я поговорю с ней, а то ты волнуешься, — Анатолий забрал у Ангелины трубку и ответил на звонок Виолетты Павловны: — Да? Да… Очень хорошо. Нет. Я запомню: пятая палата, второе отделение. А вы нас встретите в вестибюле через часик?

— Ну как там Платон Платонович? — переживала Ангелина. — Ему лучше? Да?

— Да, — успокоил ее Анатолий. — Его состояние стабильное, через недельку выпишут. Но…

— Что — но?! — всполошилась Ангелина, полагая, что Анатолий не договаривает самого страшного, и у человека, к которому она прониклась искренней симпатией, серьезное неизлечимое заболевание.

— Какие-то странные у него симптомы, — засомневался Анатолий. — Не похоже на гипертонический криз. Нужно обсудить диагноз с лечащим врачом и сделать повторные анализы, может, клиническая картина прояснится.

— Это вы — врачи — странные, — обрадовалась за сладкую парочку Ангелина. — Болеет пациент — плохо, выздоравливает — тоже плохо. Сколько было случаев, когда ставились ошибочные диагнозы и вместо аппендикса вырезали гланды.

— А вместо обрезания делали кастрацию, — хохотнул Анатолий. — Давай-ка лучше одевайся побыстрее, а то мы и через час в больницу не успеем.

— Бегу, бегу, — Ангелина проглотила остатки кофе и выпорхнула из-за стола, как юркая розовая птичка.

— Спасибо за завтрак, — Анатолий поблагодарил хозяйку. — Век бы столовался в этом доме.

— Катя, — переодевшаяся Ангелина вернулась на кухню с чужим мобильником. — Твоя трубка звонит. Ответь сама.

— Кто там? — Катя взглянула на дисплей; номер не определился. — Наверное, Танька.

Но это оказалась не Танька. Звонил адвокат Виктора Каррераса, которому Илья дал вчера свою визитку со старым номером мобильного телефона, и сообщил сногсшибательное известие: Виктор Каррерас исчез из апартаментов, в которые его вселили!

— Как? — кричал в трубку Илья. — Куда он мог пропасть? Мы же с тобой договорились, что ты с него глаз не спустишь!

— Прос-с-стите-с-с, — присвистывал адвокат. — Я так вс-с-се и делал-с-с. Привез его, спать уложил, сам в коридоре на топчанчике притулился. А наутро баба Зина пришла завтрак готовить. Она меня разбудила, и выяснилось, что в туалете кончилась туалетная бумага. Господин Каррерас еще спал, и я решил добежать до ближайшего универсама, заодно и пивка для поправки здоровья купить. Я всего-то на полчасика отлучился. Вернулся, пошел Виктора будить, а кровать пустая и вещей нет.

— Болван! — ругался Голубев. — Ты его проспал! Он мимо тебя прошмыгнул, а ты спьяну и не заметил.

— Нет! — обиженный адвокат тоже повысил голос. — Он дрых без задних ног, от его храпа хрусталь на люстре дребезжал. Баба Зина — свидетель, когда я в магазин уходил, господин Каррерас продолжал носом рулады выдувать!

— Это он прикидывался спящим, — Катя стойко уверовала в злой гений шоколадного зайца. — А сам ловил момент, чтобы обтяпать свое черное дело!

— Зачем Виктору скрываться от адвоката, — недоумевала Ангелина. — Он его нанял, он заинтересован в быстрейшем разрешении дела. Это мы тянули волынку, разрабатывая хитроумные стратегические планы совместного наступления по всем фронтам.

— Виктор раскусил, что я перекупил адвоката, — догадался Голубев.

— Интересно, когда, во сне что ли? — усомнился Анатолий. — Ему его Вуду-шмуду явился и предупредил, что бежать нужно подальше, а то баба Зина обдерет с зайчика шкуру и жаркое приготовит.

— У тебя есть другие версии? Тогда поделись с нами, неразумными, будь другом, — съязвил Голубев.

— Илюха, не злись, — Анатолий похлопал Илью по плечу. — Просто мне показалось поведение Виктора нелогичным. Давай так сделаем: сперва мы с Ангелиной проведаем Платона Платоновича и Виолетту Павловну, а на обратном пути заскочим к бабе Зине, осмотрим апартаменты. Обычно люди бесследно не исчезают. Всегда остаются какие-нибудь улики. А они, быть может, выведут нас на след Каррераса.

— Прости, Толян, — извинился Голубев. — Нервы совсем сдают, будто и не отдыхал две недели в райских тропиках. Ты прав. Но мне-то чем заняться? Давай уж, возглавляй, раз взялся.

— У тебя, Илюха, будет самая главная должность. Ну, разумеется, после меня. Ты у нас будешь главным связным. Раз ты всех дезориентировал с номерами своего мобильника, сиди на связи. Может, Танька позвонит, может, Каррерас объявится, а может, еще какие новости на твою счастливую голову свалятся, — руководил Анатолий.

— А мне что делать? — обиженно пискнула забытая и разжалованная разведчица Катя.

— А ты, Катюша, будешь самой главной, разумеется, после меня, — передразнила Анатолия Ангелина. — Следи за Голубевым и, если он надумает еще чего отчебучить, звони мне, звони Анатолию, мы сразу же прилетим и стреножим нашего попрыгунчика.

— Пока, ребята, — засмеялся Анатолий, выпроваживая Ангелину в прихожую. — Надеюсь, что вы с пользой для себя употребите свободное время.

— Хоть посплю по-человечески, а то после дивана позвоночник занемел, и шея со скрипом гнется, — пожаловался Илья.

— А я пирожков с капустой напеку, — улыбнулась Катя. — Все-таки гостей ждем… У меня нервы успокаиваются, когда я стряпней занимаюсь.

— Ну-ну, — констатировал Анатолий. — Я рад, что мы с полуслова понимаем друг друга.

— Как ты думаешь, дорогой, — уже в машине задала вопрос Ангелина, — зачем Каррерасу ресторан Голубева? Он же не нищий, у его семьи и так несколько ресторанов на Бали… К чему вся эта свистопляска? Неужели он такой алчный?

— Когда-то, — Анатолий сам сел за руль и завел машину, — мой профессор рассказал, что самая большая скряга Генриетта Хоуленд Грин хранила на своем банковском счету 31,4 миллиона долларов, но сама всю жизнь питалась холодной овсянкой, экономя на разогреве пищи. В 1996 году ее имущество оценивалось в 816 миллионов долларов, а ее сыну вынуждены были ампутировать ногу, из-за того, что его мать слишком поздно поместила его в бесплатную больницу.

— К чему ты это мне говоришь? — Ангелина пыталась проникнуть в глубину его мысли. — Ты считаешь, что Виктор Каррерас тоже скряга, и им движет безудержная алчность?

— Вовсе не обязательно, — философствовал Анатолий. — В этой, казалось бы, примитивной истории каждый волен выискивать свою мораль. Ты посчитала, что это был рассказ о человеческой алчности. Я посчитал, что это демонстрация человеческой глупости. А наш гастроэнтеролог доказывал, что старушка вела правильный образ жизни, питаясь замоченной в холодной воде овсянкой. Теперь даже есть такие модные диеты, основанные на сыроедении.

— Но ее сын потерял ногу, — напомнила Ангелина роковые последствия алчности, глупости и модной диетологии.

— Минус тебе, как бывшему психологу, — указал ей Анатолий, отъезжая от дома Голубева. — Ты поддалась, охватившему тебя праведному гневу и забыла, что жертвами становятся те, кто позволяют собой манипулировать.

— Теоретически ты прав, — неожиданно легко согласилась с ним Ангелина, лукаво прищурив глаза. — Но практически ты — сам жертва манипуляций своего друга-экстремала.

— Ловкий ход, — похвалил ее Анатолий. — Счет сравнялся: один — один. Но Илюхе я помогаю не из-за того, что поддался на его манипуляции или пожалел бывшего друга детства. Мне самому крайне интересно, чем же закончится его борьба с претендентом на чужое добро. Понимаешь ли, я — человек иного склада. Хирургу дозволяется идти на риск только в самом крайнем случае. Вот я и выделяю адреналин за счет Илюхиных приключений. Так что неизвестно, кто кем манипулирует.

— Да, дорогой, — у Ангелины округлились глаза, — что ни час, то новое открытие. Оказывается, ты не столько маньяк, сколько извращенец!

— Ух ты! — подпрыгнул за рулем Анатолий. — Какой изысканный комплимент. Вот кто бы другой на тебя обиделся, а я — нет, я в восторге!

— С кем я связалась, — вслух сама себя корила Ангелина. — Мой жених тащится оттого, что распутывает чужие проблемы, которых сам стремится избегать.

— А тебя бы больше устроило, чтобы меня вместо Голубева похищали накануне свадьбы, или чтобы я, как Илюха, проиграл все свое не слишком дорогостоящее имущество?! — Анатолий пытался осознать, по какому поводу убивается его невеста.

— Вовсе нет! С Голубевым я бы и дня рядом не прожила. Я сама — взрывоопасная штучка, а с Илюхой мы составили бы отличный набор юного террориста — динамит с детонатором, — Ангелина передернула плечами, воочию представив красочную картинку.

— А со мной? — вкрадчиво, но с подвохом спросил Анатолий, приревновав, что лавры зажигательного партнера достались другу детства.

— А с тобой, — Ангелина многозначительно погладила его колено, и машина тут же отреагировала, вильнув к обочине. — А с тобо-о-ой, — снова протянула она, — мы как неразлучные герои — Шерлок Холмс и доктор Ватсон.

— Меня терзают смутные сомнения, — заерзал на сидении Анатолий. — Шерлок Холмс и доктор Ватсон — оба были мужчинами…

— Ах ты, чудовище! — набросилась на него Ангелина, раскусив, к чему он клонит.

— А ты — мой сверкающий ангел, — с хрипотцой в голосе ответил жених.

Анатолий припарковал «ауди» к тротуару, обнял свою невесту и приник к ее губам долгим волнующим поцелуем, от которого Ангелина таяла и становилась шелковой и безропотной. По части поцелуев Анатолию не было равных, он покорил ее в первый же вечер их бурного знакомства. Ангелина просто не смогла отпустить от себя мужчину, называвшего ее сверкающим ангелом и целующимся так божественно и неповторимо. Вот и теперь он прикоснулся к ее губам, она трепетала и ждала, не закрывая глаз. Словно бабочка задела ее невесомыми крылышками, но тлеющий в сердце огонек тут же вспыхнул, обжигая душу пожаром страсти.

— Хочу домой, — захныкала Ангелина.

— Жаль, что твои принципы не позволяют тебе заниматься любовью в машине, — на свой лад переиначил ее высказывание Анатолий.

— Если бы на улице было тепло и темно, если бы мы были где-нибудь на природе, если бы я была сопливой девчонкой… — взялась перечислять все «если» принципиальная женщина.

— Ладно, поехали, — Анатолий снова завел машину. — Скорее рак на горе свистнет, чем ты пойдешь на поводу естественных человеческих желаний.

— Ты думаешь, к чему ты призываешь человечество? — улыбнулась ему упрямая пуританка. — Тебя послушать, так всем нужно разрешить совокупляться где угодно и с кем угодно.

— Не-е-ет, не передергивай. Я ни к чему не призываю человечество, — покачал головой Анатолий. — Я призываю только одну тебя…

Сердце Ангелины бешено заколотилось, гортань стиснуло огненным обручем. Она сглотнула слюну, чтобы унять волнение и не повернуть машину, вопреки всем дурацким правилам и принципам, в ближайшую глухую подворотню. Но совесть и долг в который раз взяли верх над плотью, правда, она поклялась себе, что вечером сполна наверстает упущенное. Такими мужчинами, как ее Анатолий, нельзя пренебрегать!

Они быстро добрались до районной больницы и еще издалека увидели броский малиновый «гольф» Виолетты Павловны, чрезвычайно падкой до всех оттенков красного цвета. Ангелина вспомнила, какое впечатление произвела на нее сиятельная дама при первой встрече, когда они условились показать Виолетте Павловне квартиру Платона Платоновича. На встречу с агентом недвижимости клиентка явилась с тщательно уложенными кудрями, выкрашенными в красный цвет, подведенными глазами, бровями, нарумяненными щеками, алыми губами, лаком на ногтях в тон помады, в красном берете, красном шарфике, красных перчатках и красных лакированных сапожках. Но активность и оптимизм, исходящие от энергичной пенсионерки, так органично сочетались с ее экстравагантной внешностью, что эффект красного дня календаря очень быстро исчез, сменившись ощущением праздничного фейерверка. Недаром Платон Платонович, влюбившись в Виолетту Павловну с первого взгляда, окрестил даму сердца «клубникой со сливками». Крутобедрая, большегрудая Виолетта Павловна, словно пава, выступала рядом с Платоном Платоновичем, а он, худощавый и спортивный, млел и наслаждался обретенным фигуристым счастьем. В отличие от Кати и Ильи скоропалительная свадьба пенсионеров была оправдана долгими годами одиночества и траура по умершим супругам. И теперь, когда «сладкая парочка» нуждалась в помощи, Ангелина готова была прилететь с другого конца света и горы для них свернуть. Не потому, что они по-прежнему оставались ее клиентами, нет, Ангелина чувствовала редкую искренность этих немолодых людей. Они оба были исключительно порядочными, и только рядом с ними Ангелина сбрасывала маску деловой женщины и чувствовала, как очищается ее душа.

Выскочившая навстречу Виолетта Павловна всплакнула на груди у Ангелины. Величественная матрона чуть подрастеряла лоск и уверенность — внезапная болезнь мужа несколько выбила ее из колеи — но старалась держать марку, чтобы Платоша в ней не разочаровался.

— Как мальчишка, как мальчишка! — эмоционально твердила она, рассказывая про его поездку в Елкино. — Зачем, скажите на милость, такие подвиги?! Это в его-то возрасте…

— Любви все возрасты покорны, — отозвался Анатолий строчкой из классики.

— Да, да, конечно, — согласилась с ним зардевшаяся от удовольствия Виолетта Павловна, кокетливо поправляя огненные букольки.

— Из-за чего же он так перенервничал? — пожимала плечами Ангелина. — Документы на дом были в идеальном порядке. Я перед отъездом сама все проверяла. Нужно было лишь еще раз все осмотреть, дать принципиальный ответ и подписать предварительный договор.

— А может, он от радости перевозбудился и не справился с эмоциональным всплеском? — по многолетнему врачебному опыту Анатолий знал, что люди попадают в больницу не только вследствие горя или стрессов. — Сам-то Платон Платонович вам что-нибудь рассказал?

— Как же?! Дождешься от него! — ворчала Виолетта Павловна. — Он ведь у меня, как мальчишка, как мальчишка, — повторяла она с мокрыми от сантиментов глазами.

Седовласый мальчишка лежал на больничной койке с виноватой улыбкой на бледных губах. Самостоятельный мужчина не привык, чтобы вокруг него бегали и суетились, собирали консилиумы и возводили в ранг «пупа земли». Платон Платонович мял уголок пододеяльника с черным казенным штампом на застиранной ткани и смущенно отводил глаза.

— Анатолий, Ангелина! Ну зачем же вы беспокоились… Неловко даже. Это моя королева ради меня переполошила всех родственников и друзей. — Их визиту Платон Платонович искренне обрадовался, Анатолию пожал руку, галантно приник губами к Ангелининой ручке.

— Я вижу, вы молодцом держитесь, — похвалил старика Анатолий. — Жалуетесь на что-нибудь? Может, беспокоит что? — профессионально расспрашивал он, прощупывая пульс больного.

— Жалуюсь! — сознался Платон Платонович. — На жену свою жалуюсь! Ну, прихворнул чуток, с кем не бывает, а она уже вся извелась, с лица спала, с тела исхудала. Вы поругайте ее, доктор, а лучше успокоительное ей пропишите.

— Обязательно, — пообещал ему Анатолий. — Ее поругаем, вас полечим! Мы еще с Ангелиной на вашем новоселье не гуляли, так что поправляйтесь быстрее. Нужно все болезни оставить в старом году и к празднику быть как огурчик.

— Да я же здоров! — хорохорился Платон Платонович. — И выписаться готов хоть сейчас. Не знаю, чего ради меня здесь держат!

— А это я сейчас выясню у вашего лечащего врача. И если он проявил халатность, напомню ему о клятве Гиппократа, — отшучивался Анатолий, поддерживая оптимистичный настрой Платона Платоновича. — Я ненадолго вас покину, а вы пообещайте, что не будете обольщать мою невесту. Виолетта Павловна, глаз с них не спускайте.

— Иди уже, балагур, — Ангелина подтолкнула Анатолия в спину. — От твоих шуточек у здорового через пять минут голова кругом идет, а тут больница…

— Когда генерал веселый, солдату помирать легче, — посмеивался вместе с Анатолием Платон Платонович.

— Я тебе дам, помирать! — пригрозила ему пальцем, словно маленькому ребенку, Виолетта Павловна. — Для чего же я тогда замуж выходила?!

— Не переживай, моя клубника со сливками. Такие красавицы долго в девках не засиживаются! — успокоил жену Платон Платонович. — Я тут по телевизору передачу про негров смотрел. Так у этих басурман женщины руководят племенем и раз в год продают, покупают или обменивают мужчин, будто товар.

— А у этих паразитов все не как у людей, — отозвалась грузная уборщица, размазывая по полу грязь дырявой тряпкой, намотанной на облезлую швабру. — У меня сосед по лестничной площадке — адвокат. Сам у жены живет, а свою квартиру отремонтировал и сдает заезжим клиентам. Я за квартирой присматриваю, убираюсь, продукты запасаю, когда попросят — готовлю. Так вчера мой шустрик негра двухметрового приволок. А я этих брюнетов шоколадных боюсь, как черт ладана. Они, говорят, у себя на родине людей лопают, — уборщица даже перекрестилась от страха. — Утром я, точно мышка, прошмыгнула на кухню, шуршу себе тихонечко, завтрак негру делаю, а сама едва дышу. Вдруг он войдет, что делать?! Я так разволновалась, даже запела, чтобы успокоиться. Завтрак на поднос поставила, постучала в дверь спальни, а негр сбежал и денег за ночлег не оставил. Вот какие негры непорядочные, недаром я их терпеть не могу! — уборщица добросовестно размыла старую грязь, загнав потоки воды под панцирные кровати больных, и ушла в палату напротив.

— Что-то Анатолий запропастился… Пойду его поищу, а то мне еще на работу нужно успеть. — Ангелина выскочила за уборщицей и плотно прикрыла дверь.

— Баба Зина, — позвала она женщину.

— Ну-у-у, — ответила та, — для кого баба Зина, а для тебя, молодка, Зинаида Порфирьевна.

Пришлось Ангелине посвятить Зинаиду Порфирьевну во все тонкости дела Голубева. Смилостивившаяся баба Зина качала головой, жалея несчастного Илью, и по чем свет кляла коварного негра.

— А когда вы в квартиру утром пришли, постоялец ведь еще спал? — уточняла Ангелина.

— Ну-у-у, — соглашалась баба Зина.

— Может, вы его чем-нибудь напугали? Отчего он так поспешно скрылся? — допытывалась она у раскрасневшейся уборщицы.

— Чем я могла его напугать?! — баба Зина одернула передник. — Я сама его боялась. Но у нас в станице, где я выросла, казачки, когда им было страшно, всегда напевали что-нибудь веселое. Это наш старинный рецепт…

— И что же вы пели, баба Зина? — с дрожью в голосе спросила Ангелина.

— Мою любимую песню, — польщенная вниманием баба Зина загорланила на всю больницу: — Черноглазая казачка подковала мне коня. Серебро с меня спросила, труд не дорого ценя. «Как зовут тебя, молодка?» — а молодка говорит: «Имя ты мое услышишь из-под топота копыт». С той поры хоть шагом еду, хоть галопом поскачу: «Катя, Катя, Катерина…» — неотвязное шепчу. Что за бестолочь такая, у меня ж подруга есть. Только Катю, словно песню, из груди, брат, не известь.