Картины эксгибициониста

9. Парни ведут себя плохо

В сентябре 1968 г. «Америка», сингл The Nice, просочился и на Континент. В Швейцарии местный чарт выглядел так: 1. “Hey Jude”, Beatles; 2. “Heavenly Club”, Les Sauterelles; 3. “Hello, I Love You”, The Doors; 4. “I've Got a Message”, Bee Gees; 5. “Fire”, Arthur Brown; 6. “America”, The Nice. И вновь мы отправились осваивать новые территории.

Верный фургон «Transit» вывез нас из Лондона. Оборудование сложено в задней части машины– и вот мы загрузились на паром в Харидже, чтобы пересечь суровое Северное море и оказаться в Ютландии. Брайан с Дэйви прихватили пару таблеток кислоты, чтобы скрасить путешествие. Но как только мы отчалили, стало очевидно, что поездочка будет сущим адом. Никаких искусственных стимуляторов не нужно. Корабль мотало, как пробку в джакузи. Условия в каютах под палубой иначе, как преисподней, назвать нельзя. Поэтому я пробрался в бар, где встретил База и Ли, пристегнутых с выпуклым самолётным креслам и посасывавших двойной виски. Вскоре обнаружилось, что сидеть в баре тоже небезопасно. Бутылки летали при каждом ударе волны, при каждом ощутимом толчке какой–нибудь неприкреплённый предмет мебели мог взмыть по непредсказуемой траектории и просвистеть рядом с вами. Так что, я оставил мужественных Ли с Базом дальше выяснять, что цвет адреналина — коричневый, а сам нетвёрдой походкой спустился вниз, лёг на койку и пристегнулся. По дороге я натолкнулся на очень зелёного барабанщика.

— Чёрт побери, эта поездка стоила мне двадцать фунтов, большую часть которых я только что выблевал, — заявил Блинки.

Дания всё ещё привыкала к The Beatles, не говоря уже о длинных волосах. Где бы мы ни появлялись, создавался переполох. Ресторан найти было почти невозможно. «Прекрасный, прекрасный Копенгаген», — пели мы с долей иронии, въезжая в город. Несмотря на все опасения, мы выступили очень хорошо в заведении «Rock House», который местные с любовью называли Shit House.

Я всегда поражался: в какой стране мы ни были, на каком бы языке там ни говорили, Ли всегда умудрялся устанавливать взаимоотношения с противоположным полом. «Устанавливать взаимоотношения» — ключевые слова. Поселиться в соседнем номере, означало жить на разломе Сан–Андреас[32]. Всё, что висело у вас на стене, гарантированно утром окажется на полу. В этот раз землетрясением оказалась леди по имени Элин, полненькая тёмноволосая комета, которая могла выпить не меньше, чем Ли.

Чтобы не слышать очередные порции «рампи–пампи» силой в 6,5 баллов по шкале Рихтера, тихой и одинокой ночью я направился в бар под названием «Революция». В помещении было полно народу, люди толкались у бара, чтобы занять лучшую позицию и смотреть на девушек, танцующих в клетках, свешивающихся с потолка. Я не смог подойти к бару и вынужден был смотреть на действо поверх голов.

Я уставился на одну из клеток. Стройная блондинка, едва прикрытая чем–то на подобии мини гавайской травяной юбки, привлекала наибольшее внимание. У неё была очень гибкая фигурка, с небольшими формами. Клетка спустилась на пол — вид стал намного лучше, и центр мироздания сместился от бара туда, а мне наконец удалось взять пиво. К сожалению, девушку мгновенно окружила орда мужиков, с одной единственной мыслью, впрочем, такой же, как и у меня. Только у них луче получалось предложить ей выпивку. Я глотнул Карлсберг, и на меня нахлынули мысли о Клео. Где она сейчас? Что она делает? Какая новая рок–звезда вытворяет с ней «рампи–пампи»?

На меня навалилась депрессия. Но пока депрессия пускала корни, во мне прошелся вихрь, когда я издали посмотрел на девушку из клетки. Предметом беспокойства были пухлые губки, как и Брижит Бардо и тело Твигги. Что за причёска у нее? Не важно, мне стоит убраться оттуда как можно скорей!

Следующие дни были просто кошмаром. Мы мотались на десятиградусном морозе по Швеции и Норвегии. Последний концерт проходил на причале. Я помню, как молодая девушка взобралась на сцену во время исполнения “Rondo” и начала снимать с себя одежду. Ли немедленно подошёл к ней после шоу. Я и сам вёл себя нехорошо: не помню её совершенно, кроме того, что некоторое время спустя почувствовал шевеление у себя в общественном месте, и это был не член. Я помню истории, как Small Faces гоняли «крабиков» по стеклянному кофейному столу ПиПи Арнолд, а затем раздавливали их между монетками. Если бы я находился в англоязычной стране, то без проблем бы обратился к фармацевту за нужной эмульсией и оросил всё пространство. Но это была Скандинавия, и я не хотел идти в аптеку и жестами и мимикой рассказывать о своём затруднительном положении.

Роуди предложил лосьон после бритья. Я купил флакон Old Spice и обильно оросил свои яйца. Проснувшись на следующее утро, я увидел, что мои орешки приняли форму двух каштанов — каштаны, которым нужно дать высохнуть на солнце, чтобы я мог снять с них кожуру, как с яблок. Что ж, по крайней мере, «крабики» исчезли.

По пути из Орхуса в Ютландию мы остановились в придорожном мотеле, чтобы пополнить запасы. В прокуренной таверне было тихо, пока мы не вошли.

— У вас есть smorgasbord? — спросил я фермера за барной стойкой.

— Nye!

— Логично. Светлого пива, пожалуйста.

Пиво подали грубо, бармен бросил на меня острый проницательный взгляд. Наше появление заставило завсегдатаев покинуть свои места и подойти к нам, чтобы убедиться, действительно ли эти хиппи помылись. Ли успел осушить половину бокала, а я вдруг заметил, что волосы Дэйви внимательно рассматривает неряшливый фермер. Дэйви был так обдолбан, что не замечал, как его рассматривают в паре сантиметров от себя. Честно говоря, он вряд ли понимал, в какой стране и на какой планете находится.

— Я думаю, что нам надо быстро отсюда сваливать, пока не начались проблемы, — произнёс Баз, оценив уровень безопасности небольшой частички планеты, в которой находился. Но, пока мы собрались с мыслями, проблема появилась быстрее, чем соло Блинки, подняла нас за ворот и вышвырнула на улицу. Что это было, мы поняли только по дороге на порт Ютландии.

— О нет! — завопил Дэйви. — Я кажется оставил там свой паспорт.

— Хрен с ним, чувак! Я не собираюсь возвращаться туда за ним, — ответил Баз.

Eщё один удар, на этот раз от двигателя фургона. И мы разом проснулись. «Господи, не дай нам застрять в этой сраной дыре», — такова была общая мысль. В конце концов мы затолкали фургон на паром, где встретили Fleetwood Mac с легендарным гитаристом Питером Грином! Они только что закончили вояж по Европе примерно в том же неприятном стиле, что и мы. Баз с Ли задружились с ними в баре, а я согнал пианиста с инструмента и наигрывал рег–таймы с буги–вуги со скоростью тысяча миль в час. В Харидже мы стали всеобщим посмешищем, и только благодаря щедрости и доброте Fleetwood Mac, которые помогли вытолкать фургон и бесцеремонно взяли нас на прицеп, смогли доехать до Лондона. Мы перед ними в большом долгу!

По возвращении в Соединённое Королевство оказалось, что тираж «Америки» превысил пятьдесят тысяч копий. По этому поводу Disc написал: «Странно для такой старой широко известной песни, но версия, представленная The Nice с необычайной драмой и возбуждением, олицетворяет дух чикагских беспорядков, страха и насилия, которые по всей вероятности витают в Америке 1968–го.».

Несмотря на явную причину праздновать успех, поведение Дэйви выходило за рамки предсказуемости, что вызывало у группы беспокойство. Нам приходилось мириться с его опозданиями, но постоянная настройка гитары на сцене, даже посреди номера, — это было что–то. Иногда Ли обзывал его Дэйви О'Лост (Потерянный). Eщё хуже проходили поездки в машине, на обычную беседу он реагировал бормотанием. Он не разговаривал, но когда это происходило, обычно он обращался к самому себе, зачастую с тихим смехом.

— Круто.

Остальные лишь озадаченно переглянулись: беспокойство нарастало.

— Что круто, Дэйви? — спрашивал Ли, не совсем понимая что к чему. Мы с Брайаном делали вид, что увлечены мелькающим мимо пейзажем.

— Круто, — отвечал самому себе Дэйви снова.

«Восход Эпохи Водолея» не затрагивал нашего Стрельца–гитариста. Вода лишь портила стрелы, а из–за опозданий их и пускать некуда. Для передачи Colour Me Pop нас сняли на плёнку во время выступления в Фэйрфилд Холле, Южный Лондон, а позже в «Марки», где мы впервые вышли на сцену втроём из–за отсутствия Дэйви. Он забыл о концерте и Баз позвонил ему домой в Дрэйтон Гарденс.

— В «Марки» сегодня будет представление, Дэйви?

— Почему? А кто там будет?

— ТЫ, ДОЛБАНЫЙ ИДИОТ!

Ли очень постарался спеть высокие партии Дэйви, и к моему облегчению мы всё равно отыграли здорово. Но у меня не было смелости, ни у кого из не было, чтобы расставить точки над «i». Мы любили его, но он должен был бросить свою пагубную привычку, хотя бы ради себя. Я струсил и поручил выполнить грязную работу нашему менеджеру, Тони Стрэттон–Смиту.

Это мне до сих пор доставляет боль. Дэйви, по словам его сестры, был в слезах ещё очень долго. Утешит это его или нет, но гитариста мы так и не взяли.

Я прослушал яркого молодого гитариста, Стива Хау, которого Ли, Брайан и я считали единственным, кто заполнит образовавшуюся пустоту. И хотя «вибрации» были отличные, два дня спустя Стив позвонил мне и сообщил, что собирает собственный коллектив.

Группа станет известной под названием Yes[33].

Теперь нас осталось трое. Ответственность за вокал полностью легла на Ли. По крайней мере, мы могли слышать друг друга. В результате группа превратилась в очень плотный и цельный бэнд. Мы перебрасывались идеями с Ли, иногда подключался Блинки, выкрики которого доставляли истинную радость, когда он ритмически реагировал на мои гармонические отклонения, заставляя Ли пускаться в новый танец дервиша.

“Ars Longa Vita Brevis” была готова к записи, но без гитариста звучала плоско даже после двух сессий звукозаписи, с расчётом на ещё одну. Поняв, что захожу в тупик, я сконцентрировался на оркестровке с помощью аранжировщика, который скрывал свою гомосексуальность. Его нашел Тони Стрэттон–Смит.

«Вчера у меня был самый лучший секс, хотя он был намного старше меня, а на утро попросил оплату. Ты можешь в это поверить?» — говорил он, обильно потея. Мы работали за фортепиано в тот момент. Такое смелое заявление очевидно рассматривалось как тест. Не найдя интереса с моей стороны, он быстро переключился на работу и больше не ставил нас обоих в неловкое положение. Его «Ars Longa» однозначно растрачена напрасно.

Джон Пил, в будущем диск–жокей, напишет в журнале Disc:

Основательное обозрение, невинное в контексте, но всем известно, что автор ревновал к успеху других, кроме своего, конечно. Музыка и музыканты должны знать своё место. По мнению Джона Пила. Неудивительно, что пару лет спустя тот же Джон пил напишет об ELP как об «пустой трате таланта и электричества». Вознесясь в заоблачные высоты в рядах божественной иерархии британского радиовещательного сообщества, он продолжал предостерегать группы о вреде успеха.

ELP были не одни, кто подвергся «Пилингу». Следующий анекдот стал подлинным шедевром индустрии популярной музыки. Хотя, возможно, он напрямую не относится к Джону Пилу, но имеет все шансы таковым быть.

Обычно в те деньки, если ты хотел получить хорошую рецензию, то должен отдать на растерзание некоторым музыкальным критикам гибкую пластинку. Сегодня для этого есть кассеты, компакт–диски и, если вам повезёт, DAT–кассеты.

Одна такая гибкая пластинка, к счастью или несчастью, попала в руки обозревателя, который отреагировал на разреженность звука, что было типично для того артиста, переживавшего минималистский период. Слышимые щелчки усилились в частоте и темпе к концу записи, что привело обозревателя к оригинальному изобретению под названием «ритмичное акселерандо». Выяснилось, что по ошибке прослушана бракованная вторая сторона, которая была перечеркнута двумя полосами — вертикальной и горизонтальной.

Запись «Ars Longa Vita Brevis» шла полным ходом, и я впервые столкнулся с бюрократией под знамёнами Британского камерного оркестра. Мы включили фрагмент Третьего Брандербургского концерта Баха, что среди музыкантов оркестра стало яблоком раздора. Во время перерыва, предписываемого профсоюзом, я случайно услышал разговор в туалете двух оркестрантов.

— Ты можешь поверить, сколько шума производят эти длинноволосые рок–н–ролльные поганцы? Хорошо, что я захватил вату для ушей.

— Не верю, что они взяли такой темп для «Брандербурга», слишком быстро, — ответил другой.

Перерыв закончился, я врубил громкость органа ещё больше. Мы получили то, что хотели в третьем дубле, вероятно потому, что оркестру не терпелось быстрее свалить из студии.

В сентябре шестьдесят девятого к нам пришло официальное письмо с печатью Букингемского дворца: «Принцесса Анна просит The Nice выступить на выпускном балу школы Бененден в ресторане Quaglino's в районе Сент–Джеймс». Это такая честь — получить приглашение от королевской семьи сыграть на гулянке бывших одноклассниц, что мы незамедлительно приняли его из страха быть заточенными в Тауэр мамой Её Высочества. Эдмундо Росс со своим оркестром (что–то типа псевдо–латиноамериканского коллектива) играл во время ужина. Мы же предполагались как наиболее рискованный акт, который, полагаю, был необходим в таких мероприятиях высшего общества. Daily Sketch отрапортовала перед концертом: «Говорит миссис Элизабет Далримпл: “Я не знаю, кто такие эти ребята и что они играют. Надеюсь, они не сделают ничего сомнительного”».

К моменту нашего выход на сцену было уже очень поздно. Принцессы Анны и след простыл, а дебютантки высшего света со своим сопровождением уже хорошо накачались «горючим». К несчастью, у нашего техника База возникли проблемы с Хаммондом, вероятно из–за плохо прикреплённой лампы. Баз знал устройство Хаммонда очень хорошо — каждый вечер ему приходилось настраивать инструмент перед концертом. Публике нужно как–то объяснить задержку, пока пьяные совсем не отрубились.

— СБАЦАЙТЕ РОК–Н–РОЛЛ, ЧУВАКИ! — орали и топали ногами они в пьяном угаре. Необходимо что–то сказать народу.

— Мы приносим извинения за задержку, — произнёс, выйдя на сцену, Ли. Ему удалось спрятать свой северный акцент и выдать спич на чистом окфордском. — Как только орган починят, мы выйдем на сцену.

— О! У него проблемы с органом, — выкрикнуло какое–то чудо со срезанным подбородком.

Ли, не думая о последствиях, выпустил джордийскую пулю прямо от бедра, попавшую точно в цель и срикошетившую на остальных.

— ДА, ПРИЯТЕЛЬ. СУДЯ ПО ТВОЕМУ ПТИЧЬЕМУ ЛИЦУ, У ТЕБЯ ТОЖЕ ПРОБЛЕМЫ С ОРГАНОМ!

Мы привыкли к неприятию, но такая прекрасная прямая ремарка могла испортить выступление, что собственно и произошло. Когда, наконец, Nice вышли на сцены, зрелище вокруг было жалким. Группа терзала инструменты, а новая аранжировка «Карелии» Сибелиуса не очень подходила для танцев, что честно говоря, ожидали от рок–н–ролльной группы. Мучения прекратились только когда администрация попросила прекратить играть. Они ненавидели нас, мы обиделись. Мы играли слишком громко. Пилюля стала горше от того, что принцесса Анна так и не приехала на балл. Группе ничего не заплатили.

Никакого объяснения об отсутствии принцессы не было, извинений из Букингемского дворца тоже. Позже, при разговоре с Джо Кокером он поведал мне такую историю.

— И вот он я, сижу в баре клуба «Revolution». Moby Grape зажигают на сцене. Знакомлюсь с цыпочкой, которую, кажется, где–то видел. Я решаю, что она дает мне полный вперёд. Я заигрываю с ней, пока она не отлучилась в дамскую комнату. Вдруг откуда ни возьмись появляются два типа в костюмах и кепках, типа должностных лиц, и просят, чтобы я переключил своё внимание с принцессы Анны на кого–то другого!

— Ты клеил принцессу Анну!, — только и вымолвил я.

— Ну, — ответил Джо, слегка смутившись. — я был в жопу пьян.

Как я выработал свой звук?

Несмотря на то, что мне отказали в сервисном обслуживании в главной компании по ремонту органов в Лондоне, по их словам, из–за того, что «я не относился к инструменту с уважением», Майкл Гомез из музыкального салона St Giles сообразил, что в моём лице приобретёт постоянного клиента и решил эту проблему.

«Чтобы получить настоящий звук, я подключил к Хаммонду усилитель Leslie 122R. Для всяческих безумных эффектов я подсоединил аттенюатор к 100–ваттному усилителю Marshall Super, работавшему в связке с усилителем Impact с четырьмя двенадцатидюймовыми динамиками, а также с датчиком давления с 18–дюймовыми динамиками Goodmans и 8–дюймовыми рупорами Vitavox».

В рецензии на «Ars Longa Vita Brevis» Record Mirror написала в выпуске от 16 ноября 1968 г.:

Мы наняли фотографа Джереда Манковитца для фотографии на обложку, полностью доверившись его идеям. Поход в медицинский центр на Слоун стрит, где нас должны напичкать веществами, подсвечивающими внутренние органы при рентгене, рассматривался как прикольная затея. Я же не особо был в восторге. В последний раз мне доводилось иметь дело с иглами, когда я получал уколы в задницу, область, ошибиться в которой не приведет к фатальным последствиям. Но попасть иглой в мою вену равнозначно выбить 180 очков по двигающемуся дартсу. Стоп! Мы делаем это ради рок–н–ролла.

С облегчением я воспринял новость от встретившего нас у входа в клинику Джереда, что доктора отказались так неосмотрительно рисковать во имя «того самого». Нас всего лишь просветят рентгеновскими лучами. Я вошел первым, следом за мной Брайан с Ли. Мы уселись вокруг стола в приемной, а в это время фотограф делал снимки.

— Можно вас на пару секунд, — попросил доктор, кивнув в моём направлении.

— Чёрт… что там могло стрястись?

— Отлично, — ответил Брайан, хихикая. — Тони понравится управлять делами мёртвого артиста.

— Да ладно вам, ребята.

— Присаживайтесь, — сказал врач, прикладывая снимки к освещенному экрану.

— Вы в курсе о своей проблеме? — спросил он, указывая на область груди.

— А что за проблема? — в свою очередь спросил я, уставившись в расплывчатую картинку, а сердце учащенно забилось.

— Эта! Сломано два ребра… вы что, не знали?

— Ну, теперь вы довели до моего сведения. А то я не понимал, почему когда чихаю, меня перекашивает всего.

— И как это вы умудрились?

— Должно быть на концерте в Scene Club, в Нью–Йорке… производственная травма, полагаю.

— Вы сломали рёбра, играя на клавишах? Не думал, что это такая опасная профессия.

— Смотря как играть на них.

Доктор почесал затылок. «Ладно. Кажется они сами по себе неплохо заживают». Получившаяся фотография выиграла награду журнала New Musical Express за лучшую поп–обложку 1968 года. Record Mirror присвоила нам второе место как инструментальной группе (Первое заняли The Shadows, на третьем оказались Booker T and the MG's). «Америка» попала на пятое место синглов. Тони Стрэттон–Смит был воодушевлен; если производственные травмы не представляли большой угрозы, то послать нас в район военных действий вообще проблема.

Ежегодный марш оранджистов (членов Ирландской ультрапротестантской партии) в Белфасте прошел с большими сложностями. «Подмастерья» (ремесленники–протестанты, принимавшие участие в защите ирландского города Дерри от католиков) не могли отказать себе лишний раз пройтись перед католиками. Для большинства ирландцев — это ещё один повод напиться. Недавние студенческие демонстрации в Королевском университете Белфаста привели к образованию движения People's Democracy 9 октября 1968 года, возглавляемой Бернадетт Девлин, кандидата от радикальных социалистических республиканских юнионистов. Она была в числе организаторов фестиваля в Белфасте, куда пригласили The Nice. Мы оказались среди сонма различных революционных партий и огромного количества флагов, которые студенты требовали сжечь. Страна великих смятений, и я не мог этого понять.

Когда мне было десять лет, я не раз проводил каникулы с родителями у двоюродного брата Алана. Там я учился плавать в большой заводи, оставшейся от прилива в песках Бангора. Дорога Гигантов (местность, где находятся около 40 000 соединенных между собой базальтовых (реже андезитовых) колонн, образовавшихся в результате древнего извержения вулкана) растянулась аж до пещеры Фингала в Шотландии. Построенное человеческими руками скоростное шоссе М1 распространялось повсюду ещё быстрее. Мы невинно топали ногами под звуки больших волынок оранджистов, когда они гордо маршировали с веселыми размалёванными флагами. На меня это произвело такое же глубокое впечатление, что и Телониус Монк, когда я услышал его впервые. И вот я снова оказался здесь, годы спустя. В воздухе витала неопределенность: если бы кто–то из нас топал ногами слишком истово, то вполне вероятно дотопался бы до небес господних.