Катенька

Жена и дочь

После реанимации меня перевели в кардиологический санаторий там же, в Прибалтике. Мы поселились с Катенькой, а Никуся приезжала нас навещать.

В том же санатории случилась «последняя любовь» моей Катеньки. Речь идёт о Марине и Николае Сванидзе. Мы с ними были шапочно знакомы и раньше, встречались на каких-то презентациях, но никогда близко не общались. Это общение началось именно во время моей болезни. Ребята отдыхали неподалёку. Мы быстро сблизились, проводили вместе много времени, что скрашивало нам с Катенькой полубольничное существование и отвлекало от постоянных воспоминаний о своих болячках. Марина и Коля, видя наше состояние, проявили максимум внимания и сострадания, за что я им очень благодарен. Наше общение продолжилось и потом, до самой Катенькиной кончины. Встречаемся и сегодня регулярно, но всё-таки реже, чем хотелось бы. Что поделаешь, мы, к счастью, по-прежнему сильно занятые люди.

Надо сказать, что Катенька вообще умела влюбляться и увлекаться людьми. Собственно говоря, эта черта не является какой-то эксклюзивной, она есть у многих. Разница в том, что Катенька влюблялась навсегда. Пожалуй, умение дружить, любить людей было основным, определяющим её качеством. Я не встречал человека более дружелюбного, но одновременно жёсткого в системе межличностных отношений. Она умела дружить с людьми, которые крайне сложны в общении и от которых иные стараются держаться подальше. А Катенька не только возилась с ними, отдавая им всю себя, но и защищала их в любых неприятных ситуациях, в которые они попадали достаточно регулярно. При этом, если Катенька говорила: «Мы его не любим, он плохой человек», — можно было не сомневаться в её ощущениях. Уже сейчас, когда её нет, я продолжаю поражаться её интуиции. Те самые, отнесённые к плохим людям, но никак не проявившиеся в таком качестве при её жизни, нынче разными способами доказали её правоту.

Я и сегодня нахожу дома поражающие меня вещички, очень точно характеризующие Катеньку. Какие-то коробочки, наполненные маленькими подарочками, купленными ею для кого-то, в преддверии чьих-то праздников. Мне не дано узнать, для кого именно они предназначались. Иначе я с радостью передал бы их тем, кому Катенька хотела подарить все эти «богатства». И тут можно сделать два вывода. Первый — она собиралась жить и продолжать радовать людей своим постоянным вниманием. Второй вывод я сделал, исходя из мест и времени приобретения подарков, и он особенно меня поразил: будучи уже смертельно больной и скорее всего понимая это, она продолжала помнить обо всех, заботится, хотела радовать людей. В этом была вся моя Катенька.

В июле мы вернулись в Москву и по совету спасших меня медиков отправились уже в подмосковный санаторий, который находился по Новорижскому шоссе, в Нахабино. В обычной жизни он служил домом отдыха сотрудников Генпрокуратуры Российской Федерации. Но, учитывая нынешние времена и необходимую коммерческую составляющую, сдавался и нам, людям, далёким от прокурорских забот, для излечения от сердечных и прочих недугов. Я оказался под ежедневным пристальным наблюдением врачей, периодически посещая и кардиологических светил в столице. Выходить на сцену мне запретили на полгода, так что у меня образовалось много времени, чтобы заняться своим здоровьем.

Жизнь под Москвой пошла повеселее, чем в Паланге. Нас многие навещали, мы ездили в близлежащие ресторанчики, что скрашивало наш быт и делало более разнообразной быстро надоевшую санаторную кухню. Я честно выполнял все предписания врачей. Много гулял, правильно питался, не курил. Обидно сознавать, что такими правильными, почти идеальными мы становимся только тогда, когда все свои болячки ценой собственных усилий мы уже приобрели и какая-то крупная неприятность с нами уже случилась. Правда, не могу утверждать, что, знай я наперёд всё, что со мной произойдёт, то смолоду вёл бы здоровый образ жизни. Скорее, всё бы шло точно также, а я бы себя уговаривал, что время ещё есть, что я успею всё бросить и сохранить здоровье. Можно только позавидовать американцам и европейцам, которые реально ценят своё здоровье и с детства им занимаются. И не потому, что они так себя любят, а потому что знают, как бывает, когда человек становится немощным, теряет работу и всё идёт под откос. Это тоже является частью культуры, которой мы пока не владеем. Особенно это важно в моей профессии, что я понял, только ощутив на себе, как много значит обычное физическое состояние при выходе на сцену.

Тем временем в санатории Катенька всё чаще отказывалась гулять со мной, что было нехарактерно для неё. Я сердился, считал, что она ленится, и никак не предполагал, что это было ей уже в тягость.

В период моего восстановления меня пригласили на съёмки фильма «Не отрекаются любя» по сценарию Ганны Слуцки. Режиссёром была Лена Николаева, у которой я уже снимался в картине «Попса». На сей раз мне нужно было сыграть маленький эпизод. Казалось, всё пойдёт хорошо, ведь за моими плечами десятки фильмов, главные роли в кино. Однако на съёмочной площадке я чувствовал себя так, будто оказался здесь впервые. Казалось, что всё мне внове, словно моя профессиональная жизнь действительно началась заново. Нет, у меня не пропала техника, я прекрасно понимал, что от меня хочет режиссёр. Да и времени после предыдущих съёмок прошло не так много, в моих взаимоотношениях с кинематографом бывали перерывы куда больше. Но что-то изменилось во мне самом, какое-то новое понимание конечности всего, включая и саму жизнь. Правда, авторы картины, по их словам, остались вполне удовлетворены моей работой, что обнадёживало.