Катенька

Похороны

Прощание и гражданская панихида по Катеньке проходили в Театре Образцова. Гроб был установлен на сцене. На всю процедуру было отведено несколько часов, дабы успеть коротким зимним днём провести и обряд похорон. Я был уверен, что соберутся несколько десятков человек — наших друзей и сотрудников театра, тем более что с утра опять была метель, холод и общая февральская метеорологическая гадость. Мы, Катенькины родные, сидели там же, на сцене, чуть сбоку от гроба. Мне потом говорили, что болезнь очень изменила Катенькино лицо, на котором проявились признаки страдания. Я всего этого не видел, для меня она оставалась такой же прекрасной, как и всегда.

С самого начала меня поразило количество народа, пришедшего попрощаться с Катенькой. Очередь выстроилась от самого гардероба на первом этаже до зала, находящегося на втором. Люди медленно проходили по сцене, а до меня столь же медленно стало доходить, личностью какого масштаба была Катенька. Ведь она не была актрисой, общественным деятелем, человеком публичным, чьи похороны порой собирают множество людей, никогда в жизни не встречавшихся с покойным, да и просто зевак. На этом прощании не было телекамер и начальников, перед которыми кому-то надо вовремя показаться. Сотни, может быть, тысячи человек, пришедших проститься с моей женой, сделали это по велению сердца. У них, как и у меня, случилось большое горе, которое они пришли разделить с людьми близкой группы крови, поддержать нас.

Люди всё шли, а уже надо было переходить к гражданской панихиде, потому что на кладбище не могли ждать — московский зимний день короток. Панихиду я помню смутно. Всё, что там говорилось, произносилось вполне искренне, но почему это относилось к моей Катеньке? Мой мозг отказывался это понимать. Только врезались в память слова Михаила Ефимовича Швыдкого, открывавшего панихиду: «Прости, Катенька, не уберегли…».

А потом произошло маленькое чудо. Иного слова я не могу подобрать. Я человек, не склонный к мистическому миропониманию, но некоторые события иначе, чем чудом, объяснить не способен. Когда люди вышли из театра, чтобы направиться на кладбище, светило яркое солнце. Было морозно, но абсолютно ясно. Прозрачный зимний воздух как будто звенел, снега не было. Повторяю, это было впервые за несколько недель. Казалось, что небеса сжалились над людьми, которые собирались ближайшие часы провести на улице. А возможно, они, небеса, таким образом принимали к себе Катеньку. Радовались, что идёт хороший человек, и устроили ей приятную встречу.

На кладбище народу тоже было очень много, хотя и меньше, чем в театре. Старое Миусское кладбище, притулившееся на Третьем транспортном кольце среди домов, с Храмом Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи посередине, даже летом больше напоминает сельское кладбище, чем нынешние комбинаты смерти. Зимой же узкие дорожки вовсе походили на лесные тропинки. Поэтому прощание, когда люди шли мимо гроба у могилы, длилось долго. Всё это время солнце продолжало ярко светить, а над могилой, что первой заметила Вера Глаголева и показала другим, летала кристально белая голубка, даже скорей горлица. Откуда среди московской зимы возникло это небесное создание? Почему я никогда не видел её после похорон? Как вообще голубь может столько времени находиться в морозном воздухе, почти не двигаясь и не садясь, чтобы отдохнуть? У меня нет ответов на такие вопросы. Но, ведь это — не плод моего больного воображения, не галлюцинация. Это видели десятки людей.

И если это не чудо, не некий знак, который лично я не способен разгадать, то что же это?