Казнь за разглашение

3

— Ну что, шизофреничка? — спросил Стас, когда они спускались на лифте.

— Вообще-то не похоже, — покачал головой Берестов. — Вполне умная баба, только, как мне показалось, хочет сойти за дуру. А вот зачем?

Берестов ещё не отошел от смущения и был задумчив. «Может, нужно было плюнуть на всю эту инопланетную эпопею и подробно расспросить про сына?» подумал он.

Только криминал — не его область. Хотя уфология тоже была когда-то не его областью. Но чем больше он погружался в нее, тем популярней становился среди желтых изданий. Среди читателей бульварной прессы он даже снискал некоторую славу. А вообще изначальная его журналистская специальность экономическая политика. Только об этом уже не помнит ни один редактор.

— Не фига себе, — почесал затылок Стас. — У неё сына убили, а она нам туфту про инопланетян гонит.

— Не совсем туфту, — почесал затылок Берестов. — Со светящимся коридором и гигантами с длинными руками я уже имел дело в пермском лесу. Скажу тебе по секрету: к инопланетянам это имеет весьма косвенное отношение.

— А с мальчиком-инопланетянином, у которого шкодливое лицо, имел дело? — ухмыльнулся Стас.

— А вот это полнейшая ерунда. Про мальчика она прочитала в «Мегаполисе». Я тоже про него читал. Вопрос в другом: зачем ей это надо? пожал плечами Берестов.

После того как лифт остановился, Леонид внезапно стукнул себя по лбу и воскликнул:

— Вспомнил! Подожди меня здесь. Я сейчас.

Стас пожал плечами и вышел из лифта, а Леонид снова нажал на двенадцатый. Выйдя на последнем этаже, он прошел мимо квартиры Климентьевой, скосив глаза на дверной глазок, и проследовал дальше вверх по лестнице, которая вела на техэтаж. Однако на следующем пролете путь ему преградила железная решетка с навесным замком. Сквозь пыль и ржавую решетку, которая, по всей видимости, не открывалась уже несколько лет, было видно, что ведущая на чердак дверь тоже наглухо заперта. Прилегающие к ней ступени были сплошь усыпаны жестяными банками из-под пива, разного калибра окурками и толстым слоем пыли. Черные от копоти стены разрисованы масонскими и фашистскими знаками, а также надписями не литературного содержания. На потолке висели прилипшие к штукатурке обугленные спички. Должно быть, до кодовых замков это место было излюбленным у подростков.

Но Берестова заинтересовала чердачная дверь. Во-первых, она была бронированной. Во-вторых, у неё было как минимум два внутренних замка и один висячий. В-третьих, по величине она в полтора раза превышала обычную дверь как по высоте, так и по ширине.

— Так-так, — пробормотал себе под нос Берестов, ничего не понимая, для бульдозера вход расширяли, что ли?

В чрезвычайной задумчивости спустился он на первый этаж, где его ждал фотограф, уже начинавший нервничать.

— Ты чего-то оставил у нее?

— Диктофон.

Друзья вышли из подъезда и побрели в сторону Киевского вокзала. Настроение у обоих было тягостным.

— Что-то мне не очень, — признался Стас. — Особенно фотография в черной рамке.

— Ты её сфотографировал?

— На черта она мне сдалась!

Друзья миновали перекресток, милицейскую будку, затем рыночек с азербайджанскими продавцами, образовавшийся, судя по всему, стихийно, и Берестов снова хлопнул себя по лбу.

— Вспомнил! Про эти световые коридоры и про гигантов с атлетическими фигурами я читал в египетской «Книге мертвых». Я даже, кажется, видел подобный барельеф на каком-то саркофаге, причем живьем, не с репродукции! Вот только где?

Берестов достал из сумки рисунок Зинаиды Петровны и пристально в него всмотрелся. Он так увлекся, что едва не врезался в дерево.

— Невероятно! Один к одному. Только в каком музее я видел эту гробницу? Вот черт! Разве вспомнишь? А может, я все-таки видел на репродукции? Да нет!

Берестов остановился и задумчиво уставился на фотографа.

— Слушай, а не прошвырнуться ли нам до Пушкинского музея?

— Это ещё зачем?

— Если гробница в Египетском зале, сфотографируешь! Дадим обе фотографии: египетский барельеф и рисунок московского терапевта. На полстраницы напишем заголовок: «Египетские монстры появляются в сумерках». Или: «Египетские титаны облюбовали Большую Дорогомиловскую». Это будет сенсация!

Фотограф почесал затылок.

— Честно говоря, меня это не вдохновляет. Опять гробницы, покойнички. У меня до сих пор кофе поперек горла стоит. Нет, если, конечно, родина прикажет, я сфотографирую. Но ведь ты даже не помнишь, где этот барельеф. Не хочется вхолостую гонять.

— Ты прав, не помню, — признался Берестов с потухшим взором. Кажется, это не в Пушкинском музее, а в варшавском. А может, и в Британском. Точно, в Британском!

Берестов потер лоб и медленно поплелся к метро. За ним, облегченно вздохнув, засеменил Стас.

— Куда сейчас? Надеюсь, не в Пушкинский?

— Я — в Пушкинский. А ты поезжай в редакцию. В случае чего, звякну!