Казнь за разглашение

8

На следующий день, придя на работу пораньше, Берестов позвонил в «Коммерсант» своему другу Анатолию Калмыкову. Толик работал в отделе происшествий и на криминале «съел собаку».

— Привет, старик! Буду краток: скажи, как человек опытный: в каких случаях прокуратура не возбуждает уголовного дела по убийству?

— Вопрос сформулирован глупо, но я понял, о чем речь! — ухмыльнулся Калмыков. — Случаев таких нет, но причин не возбуждать уголовного дела до черта. Самая главная: плохая раскрываемость убийств. Чем больше у прокуратуры нераскрытых дел, тем больше они получают втык от вышестоящих инстанций, ну и, естественно, как везде, работников лишают премии, должностей, званий и прочего в том же духе. Поэтому, если у прокуроров появляется возможность не возбуждать уголовного дела, они его не возбуждают. И при этом не испытывают никаких угрызений совести. Так что не переживай.

— За прокуратуру я не переживаю. Я переживаю за милицию. Какой ей резон скрывать факт убийства?

— Совместно с прокуратурой бьются за самый низкий показатель преступности в их районе. Но это маловероятно. Кто сейчас борется за показатель? Сейчас борются только за собственный карман. Вот так. А ты никак занялся криминалом?

— В свободное от инопланетян время.

— В таком случае, желаю удачи. До связи!

Не кладя трубку, Берестов следом позвонил Климентьевой.

— Добрый день, Зинаида Петровна! Извините, если разбудил. Я к вам с единственным вопросом. Почему милиция не захотела зафиксировать факт убийства вашего сына?

— Возиться не захотела, — вздохнула Зинаида Петровна. — Тем более видят: женщина одинокая, беспомощная, вдобавок убитая горем. Такая ничего не добьется. Вот и решили все списать на сердечный приступ. Но прежде чем делать такие заключения, поинтересовались хотя бы здоровьем моего сына. Сердечники с детства стоят на учете в поликлинике. Мой же никогда не стоял. В его амбулаторной карте нет ни одной жалобы на сердце. Разве это не странно?

На этих словах Берестов увидел входящую в комнату Лилечку, и трубка как-то сама собой начала клониться к аппарату.

— Спасибо. Я вам позвоню, — скороговоркой пролепетал журналист и потерял дар речи.

Лилечка была в воздушном шелковом платье с царским декольте и маленьким золотым крестиком на тонкой цепочке, который уютно располагался между двумя пышными персями нездешней белизны. Ее кудри красиво лежали на белых плечах, глаза сияли, щеки рдели.

— Ты сегодня как фрейлина Екатерины, — шепнул ей на ухо Леонид.

Она улыбнулась. И, вероятно, хотела спросить: «А почему не как сама Екатерина?» — но тут позвали на летучку. Берестов последовал за Лилечкой и сел рядом с ней, локоток к локотку. Журналюги с утра были веселы и разговорчивы, поскольку Авекяна не было.

— Что будем ставить на первую полосу? — подал голос ответственный секретарь. — Насколько я понял, собак?

— Их, козлов!

Топоров покосился на Лилечкино декольте и сделался чрезвычайно серьезным.

— Что у нас с бультерьером, Иванова?

— Все отлично! — улыбнулась Лилечка. — Вчера вечером сдох.

— Что с ним?

— Перекушен позвоночник и разорвано горло.

— Сфотографировать удалось?

— Бультерьера не удалось! Хозяин не позволил. А дворнягу сфотографировали.

Топоров нервно завозился на стуле.

— Медали тоже не сфотографировали?

— Сказала же: хозяин отказался общаться с журналистами. И понятно почему, — сверкнула глазками Лилечка.

Глаза Топорова сделались стеклянными. Ему это было не понятно. Помолчав и кинув быстрый взгляд на Лилечкин крестик, он повернул голову к ответственному секретарю:

— Фотографию бультерьера найдешь?

— О чем речь! Они все на одну морду.

— А медали?

— И медали найдем! «За отвагу…»

Топоров снова взглянул на Лилечку, стараясь принципиально смотреть в глаза, а не на декольте.

— Рассказывай, чего ты раскопала.

— Я поговорила с хозяйкой дворняги и ещё с несколькими собачниками во дворе, — начала Лилечка. — Пес у неё — редчайшей доброты. А этого типа с его бультерьером во дворе не любят. Он как выводит свою собаку обязательно драка. Он сам науськивал бультерьера на собак.

— Зачем? — удивился Топоров.

— А он поддерживал её бойцовский дух.

— Ну ты выяснила, из-за чего началась драка? Он действительно напал на женщину?

— Хозяин спустил его с поводка, и пес кинулся на хозяйку дворняги. Та, естественно, в крик. Дворняга услышала и кинулась на бультерьера.

— Дворняга пострадала?

— Почти нет: пара клочков шерсти и пе рекушенная лапа.

— Это бомба! — воскликнул Топоров. — На первую!

На этом летучка закончилась, и журналисты потянулись за Лилечкой на лестницу. По всей видимости, декольте произвело впечатление не только на Берестова. «Такой оравой ещё никогда не курили», — отметил про себя Леонид и включил компьютер. Но к черту декольте! Сегодня нужно составить стратегический план расследования.

«Итак, какие мы имеем факты по разоблачению ментов поганых? — почесал затылок Берестов. — Да практически никаких, кроме рассказа Климентьевой. Но она — лицо заинтересованное. Она могла их умышленно исказить, что, вероятно, и сделала. Милиция тоже не заинтересована выносить сор из избы. Единственные, кто может хоть что-то прояснить по этому делу, — понятые. Да ещё соседи. Точно! С соседями нужно обязательно поговорить. Каждый из них наверняка имеет собственное мнение по этому делу».

Перекур закончился. Народ повалил с лестницы обратно в редакцию и стал рассаживаться по местам. Через пару минут в отдел вплыла Лилечка. Покрутившись у стола ответственного секретаря, она прямиком направилась к Берестову. «Работать не сядет, пока не продемонстрирует свои прелести всей редакции», — усмехнулся Берестов и догадался, что сейчас черед некурящих.

Лилечка грациозно опустилась на стул, блеснув всем, чем можно и чем не можно, выставив на первый план то, что затуманит любую здравую голову, и невинно уставилась коллеге в глаза. Леонид скользнул взглядом по её бюсту и потупился. Сквозь нежную кожу проступали синие прожилки вен.

— Вы вчера читали в «Коммерсанте» про ТВЦ?

— Читал! — вздохнул Берестов, переводя взгляд с её губ на тоненький крестик и снова на ослепительные прелести в шелковом декольте.

— Ну как? — улыбнулась она, перехватывая его взгляд.

Берестов, снизив голос до полушепота, наклонился к её уху и с жаром произнес:

— Могу сказать только одно: у тебя не бюст, а чистое произведение искусства.

— Я спрашиваю про заметку! — ужаснулась она, сделав круглые глазки и прикрыв ладонью декольте.

— Всякие заметки меркнут перед истинным искусством. А тем более «коммерсантовские».