Кегельбан

9

Здание районного национального комитета[12] находилось на площади. Это был старый четырехэтажный особняк с широкими зелеными воротами, украшенными сверху полукругом желто-голубой мозаики. Ян поднимался по лестнице с узорными перилами, и лестница эта, казалось, никогда не кончится. Ступеньки были широкие и крутые, середину их закрывала темно-синяя ковровая дорожка. Он остановился перевести дух, успокоить колотящееся сердце. «Это две бессонные ночи сказываются, — подумал. — И вообще я веду нездоровый образ жизни, питаюсь беспорядочно, не придерживаюсь рекомендаций наших медиков. Впрочем, так оно лучше. Разве не противны мне люди, которые берегут себя, поглощенные исключительно собой? Настороженно наблюдают за происходящим вокруг, а воспринимают все равнодушно, будто лично их ничего не касается, будто это вовсе и не их мир, а какая-то чужая планета, на которую они забрели по чистой случайности, зато тотчас смекнули, что тут можно поживиться, и больше их уже ничего не занимает. Все остальное потеряло для них всякий смысл. А для меня? Что для меня имеет смысл? Где-то обнаруживаются приписки, подтасовки, кто-то за чужой счет ведет жизнь на широкую ногу — я вижу только это, и все другое теряет значение для меня. Я ничего не хочу понимать, хотя доброжелатели протягивают мне руку, предлагают поддержку. Сказал бы генеральному, что согласен на должность завотделом экономической информации, и приехал бы сюда исключительно по личным делам: собрать чемодан, осмотреть в номере все ящики и полки, чтобы не оставлять после себя никаких следов, заплатить по счету. И не поднимался бы по этим нескончаемым ступенькам, довольно было сказать: «Я с вашим Арендарчиком никаких дел иметь не желаю, никогда меня тут не было, я ничего не видел и знать ничего не знаю».

Утром дежурная вместе с ключом от комнаты протянула ему и конверт.

— Вам письмо.

— Письмо?

— Скорее просто записка.

— Кто передал?

— Не знаю, я заступила только утром. Вы ездили в Братиславу?

— Да.

— Там идет дождь?

— Нет. С чего вы взяли?

— Так мне показалось.

— Ресторан уже открыт?

— Откроется через час. Но если хотите, я приготовлю кофе.

— Буду вам очень благодарен.

— Я принесу его наверх.

— Спасибо.

Он вошел в номер, открыл окно. Глотнул прохладного воздуха, затем заглянул в полученный конверт. Он не был запечатан. На листке со штампом гостиницы крупными неровными буквами было написано: «Звонили из районного комитета. В десять вас ждет Земан». Ян разделся, стал под душ и пустил ледяную воду. Раздался стук в дверь. Он завернул кран и закутался в мохнатую простыню. Стук повторился.

— Молодой человек, я несу вам кофе, — донесся из коридора голос дежурной.

— Одну минутку.

Приоткрыв дверь, он просунул в щель мокрую руку.

— Аккуратней, не разлейте, — предупредила женщина.

— Разрешите, я расплачусь с вами потом, а то как раз принимаю душ.

— Господи Иисусе, чего вы там прячетесь, я таких, как вы, видела-перевидела.

— Хотелось ополоснуться после дороги.

Заперев дверь, Ян сел в кресло, его немного пробирал озноб. Отхлебнув кофе, принялся растираться простыней. Но озноб не проходил. Тогда он лег в постель и накрылся одеялом.

Проснулся Ян в половине десятого. Торопливо побрившись, оделся и отправился к Земану. Земана он представлял себе веселым чудаком, который с радушием Арендарчика усадит его в кресло, предложит кофе, а то, глядишь, и коньяку и будет ходить вокруг да около, закидывать удочки. «Постараюсь помочь ему, — подумал Ян, переводя дух на лестничной площадке. — Начнет обхаживать — перебью, остановлю поток его слов. Сразу выложу — дескать, все понял, вы меня вызвали в связи с Арендарчиком».

Наконец он добрался до четвертого этажа.

— Ищете кого-нибудь? — обратилась к нему девушка с регистрационной книгой под мышкой.

— Простите, совсем запыхался, — с трудом выговорил Ян.

— Вот достроят новое здание, там сделают лифт.

— Это будет замечательно. Я иду к товарищу Земану.

— Последняя комната направо. — И девушка исчезла за дверью с надписью: «Общий отдел». Он дошел до конца коридора и постучал. Никто не отозвался; он вошел. Стул секретарши пустовал. Обитые двери в следующую комнату были приоткрыты, и он увидел невысокого щуплого мужчину аскетической внешности.

— Простите, — извинился Ян. — Я ищу товарища Земана.

— Ну? — поинтересовался щуплый мужчина. — В чем дело?

— Мне передали, что он просит меня зайти к нему.

— Я Земан, — сказал щуплый. — А вы тот самый ревизор?

— Да.

Земан не подал ему руки и только махнул на один из стульев за длинным столом, предлагая сесть.

— Знаете, почему я вас вызвал?

— Могу предположить.

— У Арендарчика и вправду дела плохи?

— Вправду.

Земан провел рукой по лицу и пристально посмотрел на Яна.

— Придется его снимать?

— Судя по всему, этот случай может представлять интерес для прокурора.

— Не преувеличиваете?

— Могу привести факты.

— Достаточно, — остановил его Земан, едва Ян произнес несколько фраз. — Не нужно подробностей. Меня интересует внешняя сторона вопроса. Вы представляете, что сделано Арендарчиком для нашего города? Благодаря исключительно его заслугам фабрика превратилась в передовое предприятие, о работе которого делает репортажи телевидение. Арендарчик пользуется всеобщим уважением, его ценят. Он представитель наших выборных органов. Народ любит его. Можем ли мы взять и объявить его мошенником? А если вы ошиблись?

— Цифры говорят сами за себя, — заметил Ян, и снова его начал бить озноб, как утром, когда он вышел из-под душа.

— Я подхожу к вопросу об Арендарчике с практической стороны, — сказал Земан. — Если вы будете настаивать на своем, нам придется, в назидание другим, применить соответствующие санкции. Не скрою, мне бы очень не хотелось, чтобы наш район стал предметом досужих пересудов.

— Что же, по-вашему, мне скрыть свои выводы?

— Этого я не говорил. — Земан нервно поднялся. — Я хочу, чтобы вы все как следует взвесили, не поступали опрометчиво. Очернить человека проще простого.

— Это мне известно, — протянул Ян.

— Почти двадцать лет я работаю в этом районе, — продолжал Земан. — Приехал, когда тут, можно сказать, не было ничего. И этой фабрики кухонной мебели. А потом появился Арендарчик с огромным желанием работать, создавать. Если б не его энергия, наш район так и остался бы на последнем месте в республике. Кто вам давал моральное право судить Арендарчика? Что в своей жизни сделали вы сами?

— Наверное, вы правы, я сделал не очень много, — признался Ян.

— Поймите меня верно, — произнес Земан, и его жесткое, с резкими чертами лицо потеряло суровость, как-то обмякло. — Несколько лет назад я собирался уйти со своего поста. Не справлялся. Невыносимо было выслушивать постоянную критику в свой адрес. Заработал на этом язву желудка. И Арендарчик сказал тогда: «Возьми себя в руки, я достану тебе лекарства, ты выздоровеешь, и мы с тобой развернемся в полную силу». Он возвратил мне уверенность, влил в меня бодрость, я целиком положился на него и остался. Его успехи были и моими успехами. Я беспредельно доверял ему.

— Понимаю. — Ян окинул взглядом книжные полки позади рабочего стола Земана. Книги были расставлены по сериям, прямо-таки в геометрическом порядке.

— Рад, что вы меня поняли. Хотя, — Земан махнул рукой, — я не разбираюсь в деталях. На это есть специалисты. Верно ведь? Почему вы там, в Главном управлении, до сих пор молчали? Почему не обратили наше внимание, не предупредили?

— Считали, что у Арендарчика все в порядке.

— Вот видите. — Земан помолчал, и лицо его снова обрело жесткое выражение. — То же самое в свою защиту могу сказать и я. Но скажу об этом иначе: насыпать песку в механизм, работающий на полные обороты, просто, но этот механизм больше уже никогда и никому не удастся починить.

— Ну и все-таки, что, по-вашему, должен сделать я? Бросить свои выводы в мусорную корзину?

— Это ваше дело. У меня сейчас будет совещание, мне надо еще познакомиться с материалами.

— До свидания.

— Честь труду![13]

Вниз по ступенькам Ян сбежал легко, словно избавившись от тяжкого бремени. Но легкость была кажущаяся, он внушил ее себе. Палка, которую он сунул в муравейник, погружалась все глубже, назад ее уже не вытащить. На что он будет опираться, так легкомысленно лишившись ее? Боже мой, что за чушь лезет ему в голову! Сроду он не ходил с палкой, всегда полагался на собственные ноги.

Ян вошел в свой временный кабинет в красном уголке фабрики. У стенной газеты сидел на корточках Теодор Затько и разглядывал разложенные на полу фотографии.

— Вернулись? — оглянулся он на Яна, поднялся и оправил брюки.

— Мне не следовало возвращаться?

— Я слыхал, что вы больше не приедете.

— Кто это сказал?

— Мне поручили сделать стенную газету. Знаете, какой заголовок я придумал? «Если работа облагораживает человека, давайте отдыхать как благородные». Остроумно, а?

— Ничуть.

Затько озадаченно уставился на Яна, затем смял вырезанные из бумаги буквы.

— Ладно, — сказал он. — Я не обижаюсь. И без такого заголовка стенгазета будет очень выразительная.

— Разрешите, я вам помогу. — Ян склонился к фотографиям, сделанным на фабричной базе отдыха.

— Нет, нет, — запротестовал Затько. — Это наша фабрика. Мы здесь хорошо зарабатываем и довольны своей жизнью. А вы чужак. Поняли?

— Я ведь хотел помочь.

Затько сгреб фотографии в кучу и поднялся с полу.

— Раз вы вернулись, газеты не будет, — провозгласил он. — Какая может быть газета, если из-за вас сюда никому нельзя входить?

— Скоро я закончу и освобожу помещение, — сказал Ян, усаживаясь за небольшой стол с портативной пишущей машинкой. — Не помешаю, если буду печатать?

— Мне вообще ничего не помешает, — сказал Затько. — Вот соберу кнопки и уйду, а то, не дай бог, воткнется какая вам в подошву, а вы напишете в заключении, что я разбазариваю общественное имущество.

Ян сосредоточенно рассматривал клавиатуру машинки. «Так, здесь нет надстрочного знака над «о», и нет мягкого «л». Но дольше ждать некогда. Начну сразу писать на чистовик и постараюсь избегать слов с недостающими знаками или заменять их запятой над буквой». Он вложил листок в машинку. Повернул жалобно взвизгнувший валик. «После изучения заключительных отчетов могу заключить…» «Заключить после заключительных отчетов… заключить…» Получается прямо-таки игра слов. Нечего играть словами.

Он вынул листок, смял, вставил новый, и валик опять пронзительно заскрежетал. «После тщательного изучения материалов…» Да, сам же придумал себе хлопоты. Достаточно было признаться, что ему трудно добраться до сути в этой истории, и остался бы себе в Братиславе. Вместо него приехал бы другой и написал заключительный акт по ревизии. Начинался бы он, видимо, так: «После тщательного изучения материалов нами не было обнаружено никаких серьезных упущений». А стал бы этот другой тщательно изучать все эти материалы и «после тщательного изучения заключительных отчетов… заключить»?.. Чтобы достичь совершенства, человеку надо совсем немного — не прислониться ненароком к свежевыкрашенной ограде. Не сесть на окрашенную скамейку. Не вдыхать воздух, пропитанный вредными испарениями. Вообще не дышать. Вот чушь-то!

— Прощайте с богом! — сказал Теодор Затько.

«С богом и прощайте, мама дорогая…» — вспомнились ему слова песенки, и следующую фразу он отстучал на машинке в ритме этой мелодии, назойливо звучавшей в ушах. Как в песне дальше-то? «…дверь твоя закрыта на крючок…» Да, я не собираюсь делать крюк, петлять, обходя сложности, хотя жизнь нам готовит немало заковырок и извивается она, будто змея. Жить надо, не боясь смотреть людям в глаза, и завершить ее, ничем себя не запятнав. И сейчас я не собираюсь крючкотворствовать, хотя и подцепил кое-кого на крючок.

Ян взглянул на часы: полдень. Допечатав вложенную в машинку страницу, отправился в буфет. Встал в очередь у витрины, где были выложены колбасы, копченая рыба, сыр и конфеты в пакетиках.

— Что берете? — спросила буфетчица.

— Сто граммов копченой колбасы и рогалик, — сказал Ян.

Наверное, это та самая Манцика, что ездила на «Татре» Арендарчика к зубному врачу, который рвал ей зуб со шведской анестезией.

— Вам какой колбасы?

— Что-нибудь помягче. Неохота зубы ломать.

— У вас тоже зубы болят?

— Дайте самой мягкой. Диетической.

— Я знаю хорошего зубного врача.

— Слыхал. Он применяет шведское обезболивающее.

— Вы тоже у него были?

— Пожалуйста, сто граммов диетической и рогалик.

— Не надо, — услыхал он за спиной резкий голос. Это был Матуш Лемеш в светлом летнем костюме и с бело-голубым галстуком. — Я приглашаю вас на обед.

— Меня? — Ян подозрительно оглянулся. — С чего бы это?

— Вы есть хотите?

— Мне хватит колбасы.

— В сухомятку вредно, как вы понимаете. При таком образе жизни недолго и язву заиметь.

Буфетчица раздраженно перебила его:

— Ну так что — резать вам колбасу или как?

— Обязательно.

— Не сочтите меня навязчивым, — не отступился Лемеш, подсев к нему за небольшой круглый столик с мокрыми следами от бутылок. — Мне хотелось кое о чем сказать вам.

— Говорите.

— Я никогда не принадлежал к сторонникам Арендарчика, если вы меня верно понимаете.

— Не понимаю.

— Я симпатизирую вам, — пояснил Лемеш. — Все сторонятся вас, а я нет. Вот даже сижу с вами на виду у всех, пускай думают что угодно, мне наплевать.

— Вы хотите, чтобы я в своем отчете опустил ваше имя? — Ян перешел в наступление, и собеседник побледнел. — Хотите сказать, что не причастны к упущениям, выяснившимся при проверке?

— Нет, я готов понести наказание. Но вам следует помнить о справедливости и разграничить, за что отвечает директор, а за что заместитель. Мы почти одного возраста. У меня семья. Здесь я родился, построил дом. Не хотелось бы уходить с фабрики.

— Пока еще никого не выгоняют, — сказал Ян. — Но я не вправе избавить вас от ответственности.

— Да вправе, чего там. — Лемеш снял темные солнечные очки, которые неведомо зачем были нужны ему в полумраке буфета, и теперь протирал их носовым платком. — Во всяком случае, смягчить мою вину можете. Арендарчика, по всей вероятности, снимут. После того, что выяснилось при ревизии, снимут наверняка. Будут искать нового директора. А я как раз тот человек, который мог бы все привести в порядок.

— Колбаса слишком жирная, в глотку не лезет, — сказал в ответ Ян.

— Я принесу вам виноградной воды, винеи.

— Благодарю вас, — отказался Ян. — Предпочитаю обыкновенную.

Он встал и отнес тарелку и прибор к окошечку.

— Хотелось бы поделиться с вами своими планами, — не сдавался Лемеш. — Фабрика нуждается в реорганизации, в создании таких машин, которые на будущее сделают невозможным злоупотребления со стороны любого директора.

— До свидания, — попрощался Ян. — У меня много работы.

— Вы знакомы с Ондреем Гарабой? — отважился на последний шаг Лемеш.

— Нет, — сказал он. — Я не могу знать всякого.

— Он не бывает в кегельбане и терпеть не может Земана. Но Гараба — дельный человек и со временем наверняка перейдет на работу в область. Если б вы пожили здесь подольше, то узнали бы, что он только и ждал этой минуты.

— Почему же?

— Потому что Арендарчик ставил на Земана, вытащил его из каши, которая заварилась здесь, причем все уже считали, что Земана спасет только чудо. Арендарчик создал ему положение. И Земан за это расплачивался с ним, многое спускал.

— Не понимаю.

— Математика простая. Директор распоряжается фондами, машинами, дачами. Понадобится — луну с неба достанет. Я давно раскусил Арендарчика.

— И никого не предупредили об этом.

— Не предупредил, — кивнул Лемеш. — Кому я мог сказать об этом? Земану? Нашему парткомитету? Кстати, вам известно что председатель комитета — двоюродный брат Арендарчика?

— Вы же сами его выбирали.

— Я пошлю к вам Гарабу, — продолжал Лемеш. — Вечером он зайдет в гостиницу.

— Говорю вам, что у меня много работы.

— И все же я пошлю его.

За Яном с жалобным стоном закрылись, покачавшись, двустворчатые двери, показав еще раз на мгновенье фигуру в светлом костюме и темных очках; она мелькнула, как в испортившемся телевизоре, и вскоре Ян снова сидел в своем красном уголке и сражался с клавиатурой пишущей машинки, на которой не хватало знаков.