Кегельбан

10

— Янко, постой! — услыхал он голос, когда в раздумье задержался перед воротами фабрики — идти в гостиницу пешком или дождаться автобуса. — Я подвезу тебя.

Михал Арендарчик подкатил на служебной «Татре» и, протянув руку, распахнул заднюю дверцу.

— Садись!

Накрапывал дождь. У Яна не было с собой ни зонта, ни плаща, и он без лишних слов подчинился.

— Давно не видел тебя, — начал Арендарчик. — Говорят, ты ездил в Братиславу.

— Ездил.

— Поговорим с глазу на глаз у меня дома, выпьем кофе, а?

— Не хочется затруднять тебя, — отнекивался Ян.

— Ерунда, жена ушла к Земанам играть в канасту, раньше девяти домой не явится. Ну как?

Ян больше не возражал.

Они вылезли из машины и вошли в просторный дом.

— У нас не переобуваются, — предупредил хозяин дома, когда Ян в нерешительности задержался в коридоре перед аккуратно составленными в ряды домашними туфлями. Все же Ян разулся и в одних носках прошел в гостиную. Тут он обнаружил у себя на пятке дырку и даже вспотел от смущения. Ладно, может, хозяин не заметит, утешил он себя.

Арендарчик усадил его в кресло-качалку.

— Это наш образец, мы еще не запустили его в серийное производство.

— Изобретение Теодора Затько?

— Ты откуда знаешь?

— Точь-в-точь такие кресла поступают к нам из-за границы, — сказал Ян. — Затько просто-напросто скопировал его.

— Сам видишь, с кем приходится работать, — развел руками Арендарчик и поставил перед Яном стеклянное блюдо с солеными палочками. — Сейчас сварю кофе.

— Не надо, — отказался Ян. — В последнее время я что-то слишком много пью кофе. Голова от него стала болеть.

— Высокое давление?

— Кто его знает, — пожал плечами Ян. — Но мы, надеюсь, не станем говорить о болезнях.

— Не станем, — кивнул Арендарчик и собрался налить в рюмки коньяк.

— И пить я не буду. Ну что мы, ей-богу, стоит встретиться, обязательно пьем?

— Как хочешь. Но на ужин не рассчитывай, — предупредил Арендарчик.

— И не надо.

— Я в жизни ничего не варил. Разве что яйца вкрутую.

— Начать, впрочем, никогда не поздно.

Михал Арендарчик сел на диван, покрытый меховым покрывалом, и вытянул ноги.

— Могу представить себе, как обстоят мои дела, — сказал он, помолчав. — Я у тебя на крючке.

— Это можно и так назвать, — согласился Ян и откусил соломку. От соли защипало губы и язык, в горле запершило. Он закашлялся и вытер губы носовым платком.

— Не думал, что наша встреча спустя столько лет кончится таким образом, — протянул Арендарчик. — Но поскольку ты задался целью спасти мир, я оказался твоей жертвой. Ты представишь в Главное управление свой улов, и тебя непременно повысят.

— Дело не в повышении, — покачал головой Ян. — Кстати, за молчание меня скорее повысили бы.

— Тогда помалкивай.

— Не могу.

Арендарчик налил себе и выпил один.

— Я потеряю все. Престиж, положение. По-твоему — уж не знаю, что ты там понаписал, — мы не вкалывали?

— Я так не считаю. Наше общество справедливое.

— Открою тебе кое-что, — вздохнул Арендарчик. — Когда стало известно, что нас будут проверять, я попросил генерального, чтоб послали именно тебя. Понял?

— И он пошел тебе навстречу.

— Господи, ты ничего не понял, — воскликнул Арендарчик. — Ну, снимут меня, ладно, но как отнесутся к этому остальные?

— Во всяком случае, заставят тебя придерживаться правил дорожного движения, — не сразу ответил Ян.

— Пошел ты со своими нотациями! — Арендарчик в сердцах хлопнул рюмкой об пол. Пушистый ковер смягчил удар, и рюмка не разбилась. — Все вы требовали от меня выполнения плана, достижения рекордных показателей. И мне приходилось мобилизовывать людей, которым я предлагал вознаграждение, не предусмотренное никакими инструкциями и правилами. Я делал это не ради себя. Что я получил за свое директорство? Дурацкую дачу, которую мне буквально навязали? Квартальные и прочие премии? Кто их нынче у нас не получает? Дом, за который я заплатил своими кровными, все, до последней кроны? Скажи честно: по-твоему, я в самом деле такой оглоед и заслужил, чтобы вы меня выставили на позорище?

— В любом обществе существуют определенные правила, — после паузы ответил Ян. — Ты же был капитаном или кем там еще у футболистов, сам знаешь, что и в футболе существуют правила.

— А если это бессмысленные правила?

— Это решать не нам с тобой вдвоем и не сейчас. Во всяком случае, не сейчас. Надо было прийти и заявить: «Вы требуете от меня невозможного. Помогите мне или измените, исправьте то, что я считаю бессмысленным». Это же не твоя личная фабрика!

— Приходи завтра в кегельбан, — просительным тоном проговорил Арендарчик. — Очень тебя прошу, приди.

— Я не играю в кегли, — в раздумье проговорил Ян. — Мне там нечего делать.

— Там будут разные люди. Они тебе все объяснят.

— Что же они мне объяснят?

— Это влиятельные люди.

— На меня они не повлияют.

— Ты надеешься пробить башкой стену?

— Я верю в здравый смысл. В справедливость. Мы на каждом шагу кричим, что строим новое общество, а тут, понимаешь, ради каких-то твоих приятелей взять и отступить от правды. Да? Я против такого устройства мира.

— Значит, ты против всех.

Зазвонил телефон. Арендарчик протянул руку за трубкой.

— Да. Это ты, Альберт? Что ты городишь?! У меня нет настроения на такие шуточки. В самом деле? Почему ты разрешил там курить? Обалдеть можно! Погасите немедленно! Я тебя умоляю, пусть погасят. Скажи пожарным… Ладно, ничего им не говори! Завтра увидимся. Черт знает что!

В ярости швырнув трубку на рычаг, он снова налил себе коньяку.

— Кегельбан горит, — сказал он, вставая. — Вчера был открыт для всех, и какой-то кретин бросил непогашенную сигарету.

— Подумаешь, трагедия, — протянул Ян. — Построите новый.

— Но уже не я! — Арендарчик снова рухнул на диван. — Знаешь, ступай! Я тебя не прогоняю, но ты ступай себе. Мы с тобой никогда не договоримся.

— Спасибо за соленые палочки. — Ян поднялся. — Если выдержу ночь без сна, утром представлю тебе полный отчет.

— Лучше выспись, — сказал Арендарчик. — Выспись лучше.

Михал Арендарчик мог кого угодно растрогать своим покорным видом. Он снова налил себе и, не говоря ни слова, опрокинул рюмку.

Ян обулся и вышел на улицу. Все еще шел дождь. Перед домом стояла «Татра-613».

— Отвезти вас в гостиницу? — спросил водитель в кожаной куртке.

— Нет, я хочу пройтись.

Машина резко взяла с места, Ян едва отскочил в сторону от взметнувшейся фонтаном грязи.

«Дождь, — сказал он про себя. — Все идет и идет. Может, смоет с меня всю эту грязь, в которой я копаюсь».

Ян подставил лицо летнему дождю, словно под душ, и, как и утром в гостинице, неприятный озноб заставил его вздрогнуть. Он направился к своему временному пристанищу. Вестибюль гостиницы был ярко освещен, на тротуаре перед входом стояла «Татра-613». Машина Арендарчика? Нет, за рулем сидел водитель без кожаной куртки, лицо его затеняла фуражка с козырьком.

Ян вошел.

— Вас дожидается товарищ Гараба, — сообщила дежурная.

— Не знаю такого.

— Целый час дожидается. В кафе.

Дежурная проводила его в зал. За столом с табличкой «Занято» сидел добродушного вида мужчина в очках с золотой оправой.

— Вот он, — указала дежурная.

— Моя фамилия Гараба, — улыбнулся мужчина, показав золотые зубы. — А вы Ян Морьяк?

— Да, — кивнул Ян.

— Здорово вымокли.

— Не страшно. Хотя дождь льет как из ведра.

— И завтра не перестанет, — заверил Гараба. — Всю неделю будет лить.

— Вы метеоролог?

— Нет, — засмеялся Гараба. — Я директор здешнего сельскохозяйственного техникума.

— У входа стоит ваша машина?

— Нет. Береца. Мы ночью вместе поедем на рыбалку.

— Берец ваш друг?

— Берец — председатель национального комитета, ведает делами образования. У него брат в Братиславе замминистра. Случайно не знакомы?

— Нет. — Ян снял промокший пиджак. — Вы пришли, чтоб поговорить насчет Арендарчика? Правильно?

— Нет, — покачал головой Гараба. — Насчет Земана.

К ним подошел кельнер.

— Что вам подать?

— Чай.

— С ромом?

— Без.

— Вы пьете чай без рома? — сладко улыбнулся Гараба. — Вот уж не ожидал, при вашем-то боевом характере!

— Какие виды на урожай? — не дослушал его Ян.

— Какой уродится, такой и будет. — Гараба снова попытался перейти на шутливый тон. — Я не агроном. Преподаю историю, но кое-что могу вам преподать из жизни.

— Что же?

— Не слушайте Земана.

— Вас направил ко мне Лемеш?

— Я сам пришел. Вам известно, что в области освободилось место секретаря?

— Нет, неизвестно.

— Земан метит на него. Но если вы будете упорствовать, он выпадет из игры.

— Из какой игры?

— Он все время держал заодно с Арендарчиком.

— Вас тоже волнует место в области?

— Да кто ж не мечтает вырваться отсюда! До самой смерти, что ли, торчать в этой дыре? Сколько можно рассказывать о Тридцатилетней войне? Для этого я старался, писал дипломную работу, получил доктора?

— И это все, что вы собирались мне рассказать?

— Я хочу вам помочь. Мы вместе размотаем этот клубок. Я постараюсь, чтоб это попало в газеты. Устрою вам повышение.

Ян больше не мог сдерживать себя.

— Хватит! Слушать вас больше не желаю! И вообще о вашем районе не желаю слушать! Ну и типы тут собрались! Я сделаю все, чтобы за вас никто не поднял руки! Ни за вас, ни за Земана, уважаемый товарищ.

— Больно вы горячий. Владейте собой.

— Вы случайно не работали вместе с женой Арендарчика?

— Не я ее выгнал, сама ушла. Она по образованию преподаватель младших классов, но из-за такой ерунды Берец не стал бы конфликтовать с Земаном.

— Земан давил на него?

— Нет. Но Берец и без того все рассчитал. Он всегда заглядывает немного вперед. Я не ставлю ему это в упрек. Мы вместе ездим на рыбалку и молчим. Я ценю, очень ценю, что могу себе позволить молчать в обществе Береца.

— Я сегодня здорово вымотался, — хмуро буркнул Ян. — И вам, пожалуй, пора уже ехать на ваше ночное молчание.

— Он знает, где я и с кем, — раздельно проговорил Гараба. — А рыбы подождут.

Ян встал.

— Ваш чай, — сказал кельнер. — Без рома.

— Дайте его вот этому господину.

— Товарищ Гараба пьет только кофе, — возразил кельнер.

— Тогда пусть вымоет руки в этом чае!

И Ян, не оглядываясь, пошел к выходу.

— Молодой человек, ваш ключ! — услышал он за спиной, уже поднимаясь по лестнице.

Ян вернулся и молча взял ключ с огромной бляхой. Войдя в номер, закрыл дверь. «Господи, закрыться бы от всех на свете, прежде всего от Арендарчика, от Лемеша, Затько, Земана и от Гарабы. С какой радостью я б это сделал! До чего я докатился! Неужто весь мир настолько плох? И все мы только и ждем, что рядом кто-то споткнется? Почему мы обожаем взлеты и падения? Почему нельзя просто ходить по земле? Нет! Я все же верю в этот мир и в людей. В их доброжелательность. Они ненавидят зло и уничтожают его, и я из числа тех, кому прежде всего дорого благо других. Взять хотя бы работающих на фабрике у Арендарчика. Неплохой народ, трудяги, знают толк в работе, любят ее, утверждают себя в ней. Я встречал немало прекрасных людей среди руководителей, не зная ни дня, ни ночи, несли они на своих плечах бремя ответственности». Ян не терпел, когда на их счет проезжались, позволяли себе дурацкие шутки. Он верил им, так как мог положиться на них. «Наверное, я тоже чувствую свою ответственность. За Арендарчика, Земана, Гарабу, за Береца, за всех, кому мы позволяем ломать комедию, хотя чаще всего актеришки они довольно-таки бездарные. Ну а что я сделал до сих пор, чтобы люди не подсиживали друг друга, не ликовали, что рядом кто-то сковырнулся, чтобы не шагали по спинам других и не были поглощены заботами исключительно о своем собственном благе? По большей части я молчал. Молчал на собраниях, молчал, непосредственно сталкиваясь с людьми, молчал, усвоив банальный принцип, что молчание золото. Я виноват, потому что нет вины страшней той, чем молча потворствовать злу, помалкивать в ответ на громкие слова, которыми кое-кто тешит свое тщеславие».

Он лег в душной комнате на постель, и ему показалось, что сквозь пелену дождя видит вдали зарево пожара — пляшущие языки пламени облизывают стены кегельбана, а возле лотка, по которому катают шары, сидят на лавочке с пивными кружками в руках все они, целые и невредимые, неопалимые, полные сил и радости от сознания, что урвали от жизни.

«Вот и ты пришел к нам, — говорит Земан. — Твое место здесь, на́ шар, бросай, сшиби эти фигурки, ты же нормальный человек, давай выпьем, повеселимся». Что же дальше? Он поднимает шар, разбегается и бежит, но куда-то в противоположную сторону. «Нет, не надо! — слышит он крик, свой собственный голос. — Нет!» Он хватается за сердце, чувствуя пронизывающую, неведомую прежде боль. «Нет!» Дверь открылась. «Господи, что такое? — узнает он голос дежурной. — Я вызову врача!»

Шар катится прямо на него, давит на грудь; женщина успокаивающе гладит его по вспотевшему лицу. «Потерпите, сейчас приедет доктор Змок, это очень хороший врач, потерпите». В дверях появляется немолодой уже, приземистый мужчина в белом халате. «Надо немедленно госпитализировать», — говорит он. А потом были темнота, и дождь, и утро, пахнущее пожарищем кегельбана, и улыбка доктора Змока.

— Вы молодчина, выдержали, хотя вчера дела ваши были дрянь.

— Мне можно отправляться домой?

— Нет, — решительно отрезал доктор. — Придется немного полежать здесь. Вообще-то ничего особенного. Я думал было, что инфаркт, слава богу, пронесло, просто сильная слабость. Вы умудрились подхватить воспаление легких.

— Вы и правда не хотите меня отпустить?

— Не могу. Я отвечаю за вас и в таком состоянии не имею права даже разрешить вам вставать, поймите меня! Был у нас как-то пациент, являюсь утром с обходом, а его и слыхом не слыхать! Хватил я с ним лиха! Пришлось впустить в больницу полицейских с ищейкой. Собака обнюхала постель, а дальше — ни тпру ни ну.

— Понимаете, у меня не закончены очень важные дела.

— И представляете, что устроила эта овчарка? Забежала в операционную и напустила там лужу.

— Доктор, вы тут с ним развлекаетесь, — заглянула в палату строгая женщина в белом чепце, видимо, старшая сестра, — а там «скорая» привезла с травмой.

— Простите, — извинился доктор Змок. — Я сегодня дежурю. Потом расскажу.

— Вы новенький? — спросила старшая медсестра, когда Змок вышел.

— Меня привезли ночью, но мне надо домой.

— Я должна заполнить карту. Паспорт у вас с собой?

— Не знаю. — Он представил себе номер гостиницы. Все материалы остались там, разбросанные как попало. Страница с заключением вложена в машинку. Отчеты. Все, что он так тщательно оберегал.

— Ваши личные вещи прислали из гостиницы, — сообщила сестра. — Вы писатель?

— Нет, — удивился Ян. — С чего вы взяли?

— Говорят, всю ночь писали. Это писатели взяли моду писать по ночам.

— Ерунда какая.

— А я уж обрадовалась, что вы сочините про меня стихотворение.

— Стихотворение?

— Про меня многие писали стихи, — доверительно похвастала сестра. — Я нарочно поместила вас в палату одного, хотя, как видите, тут еще три кровати. Никто не помешает вам храпом, никто рядом не отдаст богу душу. Замечательно, не правда ли?

— Нет, — буркнул Ян.

— Я люблю декламировать, — продолжала сестра, не слушая его. — Доктор Змок играет на пианино, а я декламирую. Сейчас сделаю вам укол.

— Это еще зачем?

— Доктор прописал.

Ян судорожно закутался в одеяло.

— Не прикасайтесь ко мне! Я не переношу уколов!

— Мужчины известные трусы, — спокойно констатировала сестра.

Она вынула из металлической коробочки шприц, набрала в него жидкости из ампулы и прижала Яну коленом бок. Только сейчас почувствовал он, насколько обессилел. «Не могу даже оттолкнуть ее, — уныло подумал он, — и отдан на милость этой кровожадной бабе, которая изображает тут любительницу муз, чтобы замаскировать свой садизм».

— Так, — удовлетворенно сказала она. — А теперь вы заснете. И все позабудете во сне.

— Отпустите меня!

Она укрыла его, и вскоре он уснул.