2

А утром все было разыграно, словно по сценарию, давно разработанному и обкатанному. Ян почти ежемесячно кого-нибудь проверял, и начало сегодняшней ревизии мало чем отличалось от прочих. Разве только тем, что его появление не вызвало страха, не испугало последствиями. Он оглядывал собравшихся в кабинете директора, посмотрел прямо в глаза сначала Михалу Арендарчику, который сегодня был в светлом, почти что белом костюме, с ярко-желтым, будто неоновым, галстуком, затем посмотрел в глаза двум его заместителям; первый из них, Беньямин Ма́хал, достоинством и уверенностью в себе производил впечатление человека, которому немного осталось до пенсии, но при этом он убежден в собственной незаменимости, отчего в улыбке его отражена еще и надбавка к пенсии за дополнительно проработанные годы; другой, Матуш Лемеш, был значительно моложе и нахальнее на вид, он поигрывал газовой зажигалкой и глядел не то куда-то в пустоту, не то на легкую паутину, свисавшую с лампы дневного света. Все собравшиеся выглядели беззаботно и держались подчеркнуто безучастно.

Кабинет Арендарчика был обставлен с основательностью, какую может позволить себе разве что директор мебельного предприятия, а застекленная витрина с выставленными в ней почетными дипломами свидетельствовала о том, что делают они не только лакированную кухонную мебель.

— Прошу любить и жаловать: мой друг и однокашник Ян Морьяк, — произнес Арендарчик и наставил на него костяной нож для бумаги. — Приехал нас ревизовать.

— Господа, у меня новость, — театральным голосом воскликнул Матуш Лемеш, воздев руки над головой. — В наш городок приехал ревизор.

— Вам приходилось играть комедию? — в тон ему спросил Беньямин Махал.

— Случалось, — согласно кивнул Матуш Лемеш, и все засмеялись.

— Но для роли городничего вы слишком молоды.

— Больше всего я люблю играть Ромео, — сказал Лемеш. — Увы, всякая любовь кончается вот так, — и он задул пламя зажигалки.

— У нас нечего ревизовать, — подал голос высохший мужчина в очках. — Я здесь представляю профсоюз. И могу вам с ответственностью заявить, что нас проверять нечего.

— Это почему же? — смог наконец вставить слово и Ян.

— Профсоюзы — орудие трудящихся, — заметил Лемеш. — Или я неточно цитирую? Прошлый год меня посылали на семинар, но всего в памяти не удержишь.

— Потому что мы образцовое предприятие, — продолжал, обращаясь к Яну, профсоюзный деятель. — Видите эти дипломы?

Все благоговейно уставились на витрину с трофеями.

— Бруно, — раздался голос Арендарчика. — Не препятствуй товарищу исполнять его служебные обязанности.

— Я просто говорю, что мы образцовое предприятие. Вы, разумеется, видели переходящее знамя у проходной? У нас все хорошо зарабатывают. План выполняем. Чего же еще?

— Все эти факты мой друг безусловно примет во внимание, — провозгласил Арендарчик и угрожающе-решительным жестом лишил народного трибуна слова. — Он выполняет, что ему положено, и обязан видеть нас насквозь. Так в чем же дело? Или мы боимся, что этот симпатичный товарищ вдруг увидит в нас что-нибудь предосудительное?

— Я вчера съел слишком жирную колбасу, и она до сих пор камнем лежит у меня в желудке, — признался Лемеш.

— Лучшее лекарство от этого — можжевеловка, — воспрянул Арендарчик и нажал кнопку на столе. — Беата, можете нам налить.

Все было уже приготовлено. На подносе стояли полные рюмки и наполовину пустая бутылка, точно такая, как и вчерашняя, в номере гостиницы. У Яна сжался желудок.

— Когда и где вы так загорели, Беатка? — поинтересовался Махал и плотоядно оглядел ее крепкие ноги, едва прикрытые короткой, не достающей до колен, желтой юбкой.

— За субботу, товарищ заместитель, — ответила Беата и метнула взгляд на Яна.

— Мне самую маленькую, — проговорил он, чувствуя, что краснеет.

— А мне самую полную, — заявил Лемеш.

— Да, да, ему самую полную, — поддержал его Махал. — Он испортил себе желудок колбасой из нашего фабричного буфета.

Все снова засмеялись.

— Наша комиссия регулярно проверяет работу столовой, — оправдываясь, заговорил представитель профсоюза Бруно. — Это и в протоколах отражено.

— Вот видите, — воскликнул Арендарчик. — У представителя трудящихся чистая совесть, товарищ ревизор. Ваше здоровье!

Когда пустые рюмки снова вернулись на жестяной поднос, Арендарчик предложил Яну сказать несколько доброжелательных слов как залог гарантии, что и к ним, и к коллективу фабрики в целом он настроен достаточно доброжелательно.

— Мы приветствуем тебя как брата, — торжественно произнес Арендарчик. — Как старшего брата, который приехал в семью к своим родным и близким, чтобы сказать: «Дорогие мои, вы совсем забыли, как надо жить. Поглядите: светит солнышко, а вы этому не радуетесь. Солнце светит, а вы его не замечаете, воспринимая это как естественное следствие круговращения земли. Нет, братцы, вы заблуждаетесь. Земля, конечно, вращается, но, не будь нас, ось ее наверняка искривилась бы. Потому что каждый человек является тем самым противовесом, который удерживает стабильное положение земли и земной оси».

— Мы это уже слыхали, — недовольно протянул сразу заскучавший Лемеш. — Любой человек свое весит.

— Дорогой Матуш, — раздельно проговорил Арендарчик, — если тебе хочется кого-то перебивать, научись хотя бы выражаться культурно. Ты не на рынке.

— Я давеча был на рынке, — вмешался Махал, — видел капустную головку поболе свиной башки. Не удержался и погладил ее. И она мне вроде бы подмигнула по-дружески. Вот выйду на пенсию, буду выращивать капусту. Куплю себе в Загорье участок с домом и займусь разведением капусты.

— Зачем так далеко и почему именно в Загорье? — поинтересовался Арендарчик, тыча костяным ножом в карту, висевшую против окон, на которой булавками с крупными шариками обозначались поставщики и потребители.

— Потому что милая Беата из Загорья, — пояснил Махал.

— Но я же здешняя, черт побери!

— Дети от смешанных браков самые красивые, — вмешался Лемеш, подмигивая Беате.

Беата покраснела до корней волос и, надувшись, вышла.

Наступила тишина, которую снова нарушил Арендарчик:

— Взять хотя бы наш сервант или, как выразился бы мой младший коллега, буфет. Это ли не произведение рук мастера? Кто делает серванты лучше наших?

— Итак, — взял слово Махал. — Мы выпускаем их в двух вариантах. С перечницами и без оных. Но не это важно. Важно, что́ покупатель сам поставит в свой сервант.

— Что касается меня, я вложил бы в него свое сердце. Но оно такое большое, что, пожалуй, не поместится.

— В том-то и дело, — опять заговорил Арендарчик. — Люди до того обарахлились, что не знают, куда распихать вещи. И, главное, жалуются, что некуда ставить кухонные комбайны. А кто им велел их покупать? Скажите, надо или не надо экономить электроэнергию?! Мясо можно смолоть и вручную. Согласны?

— Если мясо не жилистое, — глубокомысленно уточнил Лемеш. — Не то камнем ляжет в желудке, как вчерашняя колбаса.

— Про мои стулья никто худого слова не скажет, — продолжал Арендарчик. — Наши задницы не настолько различаются, чтоб нельзя было на них угодить. Стулья мы делаем крепкие, прочные. В случае чего таким стулом можно и супружницу огреть. Ты согласен, Бруно?

— Я ничего не говорил. — Представитель профсоюза втянул голову в худые плечи. — Но дома у меня такие же стулья, товарищ ревизор. Мне на них сидеть удобнее, чем в финских креслах.

— Финские кресла — яркое свидетельство мещанской культуры, — разглагольствовал Арендарчик. — Нормальный человек прежде, чем сесть, сперва крепко задумается, куда садиться.

— Совершенно верно, — поддержал его Махал. — Однажды я сел, не глядя, и — прямо в суп.

— Он говорит это только для того, чтобы подчеркнуть, что стулья нашей фабрики выдерживают и высокие температуры.

— Я не ошпарился, — гнул свое Махал. — Штаны, конечно, пришлось отдавать в химчистку, а жена со мной два дня не разговаривала.

— Вы там у себя в Главном управлении считаете, что мы скучно живем, — распинался Арендарчик. — А мы живем ужасно весело. Мы постоянно смеемся. Потому что смех — это эликсир жизни. Ты согласен, Бруно?

— На средства фабкома мы выписываем «Рогач»[2], — сказал представитель профсоюза. — И артисты к нам приезжают. Хохмачи всякие.

— Ах, Бруно, что подумает о нас товарищ Морьяк? Разумеется, эстрада приезжает к нам. Но однажды побывал и квартет из филармонии.

— А Беньямин Махал на том концерте заснул, — не удержался Лемеш.

— Не путай, — возмутился Махал. — Они приезжали к нам подобрать себе стулья, а вовсе не с концертом.

— Разумеется, деятелям искусства тоже надо на чем-то сидеть, — умиротворяюще сказал Арендарчик. — А нам не к лицу мелочиться, мы служим интересам широких масс. Согласны, друзья?

Ян понял, что торжественная встреча с руководством фабрики, собственно, кончилась и, кроме добродушных «семейных» подковырок, он ничего больше не услышит, а они его ничуть не интересовали.

— Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы мне выделили помещение для работы, где я смог бы ознакомиться с документацией, — сказал он, и голос его прозвучал словно из другого мира. — А материалы подготовьте мне, пожалуйста, согласно вот этому перечню, — и он протянул Арендарчику захватанную бумажку. — Если мне понадобятся пояснения, я попрошу дать их в письменном виде. Спасибо.

И встал.

— Ты уже уходишь? — первым спохватился Арендарчик.

— С какой стати я буду вас задерживать, отрывать от работы?

Представитель профсоюза захлопал.

— Это прекрасно, товарищ. Ты уж не задерживай нас, пожалуйста, не надо. Мы порядочные люди. Ей-богу, порядочные.

Загрузка...