Кегельбан

7

В квартире пахло затхлостью. Ян открыл окно и бросился на диван-кровать. Сказывались усталость и бессонная ночь в общем вагоне. Лишь сию минуту он сообразил, что толком не ел, потому, возможно, шумит в ушах и гулким стуком отдается в висках. «Я выдохся, как тот бегун, — подумал он. — Выспаться бы как следует, забыть обо всем, отвлечься. Хочу чуточку отдохнуть». Но сон не приходил. Ян встал, принялся распечатывать вынутые из переполненного почтового ящика конверты. Это были счета, квитанции, рекламные листовки. Неведомо почему книжный магазин, что напротив его дома, послал ему списки книг с призывом принять участие в лотерее. «Купив на пятьдесят крон книг, можете выиграть „шкоду“». Ему машина ни к чему, он о ней и думать не думает. Равно как и о мебельном гарнитуре, который значился вторым выигрышем, да и о телевизоре тоже. Квартира у него обставлена, телевизор, правда, не самой последней модели, но еще нормально работает, с какой же стати просто так тратить пятьдесят крон? Интересные книги он покупал без всякой лотереи. Не иначе на него обратила внимание та блондинка, продавщица; видела, как он входил в подъезд своего дома, взяла на заметку, и он оказался в списке, кому были разосланы рекламные призывы. Что же, она обратила на него внимание исключительно как на покупателя? Может, зайти в магазин и купить что подвернется? Любую книжку, проверив заодно, как реагирует на него блондинка. «Чем могу быть полезна?» — услышит он вкрадчивый голос. «Мне бы расписание поездов». — «Расписание?» — «Да, сегодня вечером я уезжаю, хотелось бы уточнить время отправления поезда». — «Но мы не торгуем расписаниями, — изумится блондинка. — Спросите в газетном киоске». — «Что же тогда купить у вас?» — «Смотрите, пожалуйста, выбирайте», — и подаст ему те самые рекламные листочки, какие он уже получил по почте. «Извините, это вы мне уже присылали». — «Я?» — «А кто же?» — «Может быть, просто наш магазин?» — «Хорошо, пусть будет магазин». — «С помощью проспектов вам легче будет выбрать себе книгу». — «А почему вы послали их именно мне?» — «Мы разослали всем, кто живет в нашем квартале». — «Всем?» — «У нас проходила практику одна студентка, она переписала адреса всех жителей квартала». — «Значит, это были не вы?» — «Нам тоже надо как-то выполнять план… Что же предложить вам почитать?» — «Сегодня я ничего не присмотрел, вы уж не сердитесь, я уезжаю вечерним поездом, неохота портить себе глаза. В вагонах ужасное освещение». — «Что ж, заходите в другой раз».

Нет, нечего ходить в магазин. Потому что визит так вот и кончится, зачем же строить иллюзии насчет того, что блондинка положила на него глаз? Уж лучше тешить себя втихомолку выдумками, воображать невесть что, никто не осмеёт твои бредни, никто про них не узнает, им не суждено соприкоснуться с действительностью.

Среди конвертов мелькнула яркая блестящая открытка. Залитый солнцем пляж, пестрые зонтики, взволнованное лазурно-голубое море, а над ним еще лазурнее — небо. «Привет с Черноморского побережья посылает Душан с семьей». И постскриптум: «Мы живем как в раю». Что еще за Душан? Дурак, не мог подписаться фамилией. Он перебрал в уме всех Душанов, кого знал, но так и не догадался, который из них, да еще с семьей, очутился в раю.

Швырнув всю кипу конвертов на стоявшее под рукой кресло, Ян поднял взгляд к потолку. На следующий год придется делать ремонт. А вот в правом углу паутина. Говорят, пауки приносят счастье. Ну что, не трогать его? Все равно ведь завтра утром буду уже в гостиничном номере. А пока вернусь, его сети порвутся и он исчезнет сам по себе. Наловит мух, вдоволь полакомится.

Так, с чего же начать? В самом деле, не мешало бы приобрести расписание и не ломать себе голову — отправляется поезд в полдесятого или в пол-одиннадцатого? Но не выходить же из дома ради расписания, ждать ненадежный лифт, в котором он дважды уже застревал; потом его оттуда вызволяли, будто кенара из клетки, которому великодушно открывают дверцу, чтоб он не разучился летать. «Поеду на вокзал к половине десятого, и все. Лучше прийти на час раньше, чем опоздать». Он сядет в поезд, и тот повезет его назад, к оставленным на время проблемам, в мир, который сейчас, с этого дивана, представляется бесконечно далеким и нереальным. А взял бы место завотделом экономической информации, и кочевая жизнь кончилась бы. И снова женись. Пожалуйста. На ком же? Хоть бы и на блондинке из книжного магазина. Работает с книгами, стихи небось читает, воспринимает жизнь романтически. Как пишут в брачных объявлениях: «Ищу партнершу с романтическим складом характера». Сам он, правда, не романтик, но мог бы завести семью и жить, как большинство его ровесников: купить машину — ну, это в случае, если не выиграет ее в книжной лотерее, — потом дачу или деревенскую избу, накапливать жирок и считать дни до пенсии. «Вот уйду на пенсию, — говорил отец, — буду выращивать помидоры». Он не дождался ни пенсии, ни помидоров, этих, как их еще у нас называют, «райских яблок», которые летом хороши к любому блюду. «Живем как в раю». Неведомый Душан с неведомой семьей. На пляж накатывают яростные волны, ветер взвихривает песок, свинцовое небо, холодное, будто лед, море. И за это платить столько денег! Дурак, не сообщивший свою фамилию, хвалится райской жизнью, а на деле, поди, клянет все и вся, потому что, по метеосводкам, на Черном море вот уже несколько дней хлещет холодный дождь. Уехал за тридевять земель и воображаешь, что оттуда легче соврать! Увы, у лжи короткие ноги.

Нет! Его даже передернуло. Бездеятельность невыносима, чего я лежу? Действовать, и только действовать! Человек живет только в действии, когда совершает красивые поступки, даже если просто обметет паутину, вытрет пыль, польет засыхающий кактус, полученный в дар от сослуживцев на сорокалетие. Это было давно, господи, как же давно, полтора года назад. Когда Штефан Каган вручил ему вазон, завернутый в шелковистую бумагу, все злорадно ухмылялись. У Яна тогда все закачалось, поплыло перед глазами, замелькали все прожитые годы, по которым он шагал, как по ступенькам бесконечной лестницы. Он достиг важной вехи, теперь он уже не зеленый юнец, его перестанут называть «парнем» и будут относиться с достаточной серьезностью. Новый период жизни ознаменован кактусом, сказал он тогда себе. То ли еще будет впереди!

При приеме в партию — это было незадолго до его тридцатилетия — ему задали обычный вопрос: почему он вступает в партию? Готовый к нему, Ян знал, что ответить, продумал заранее, но тогда, на собрании, перед ним рухнуло все так тщательно приготовленное сооружение, на котором он возводил свой ответ, и Ян, покраснев ушами, сказал: «Хотя бы потому, что хочу походить на вас». — «Нет, — возразил Штефан Каган, давший ему рекомендацию. — Этого мало. Ты должен быть лучше нас». Смысл этой фразы Ян понял до конца много позже, когда после какого-то производственного совещания Каган со вздохом сказал: «К черту, сил больше нет смотреть на все это». У Яна тогда чуть не сорвалось: «Почему?» Но он промолчал и, вглядываясь в изборожденное морщинами лицо шефа, попробовал понять сам — почему же? Нет, не поддаваться усталости, решил он про себя. Интересно, сколько же капканов и ловушек было на пути Кагана? Я тоже не позволю себе закрывать на все глаза или, опустив их, смотреть под ноги. Как и шеф, буду идти только прямо и не уступать, моя убежденность должна быть такой же, как и наша вера в новый мир, который мы строим.

Он убрался в квартире и спустился в закусочную на углу. Сел за мраморный столик, заказал сосиски и кофе.

— Давно мы вас не видели, — сказал кельнер с аккуратно расчесанными гладкими усами.

— Уезжал.

— В отпуск?

— Нет, в командировку.

— Я тоже мечтал поездить, — сказал кельнер и высыпал окурки из пепельницы в свернутую фунтиком салфетку.

— За чем же дело стало?

— Как вы себе это представляете — возить пиво на другой конец республики?

— Есть же вагон-ресторан, туда можно пойти работать.

— Староват я для такого, у меня жена и двое ребят. А вот брат мой попробовал и по сей день все не очухается. Невмоготу уже было видеть вечно пьяные рожи. Люди безобразили, словно с цепи сорвались, считали, что они — пуп земли.

— Ваш брат тоже кельнер?

— Нет, повар.

В углу раздался грохот. Ян оглянулся. Молодой парень изо всех сил бухал кулаком по игральному автомату.

Кельнер поставил пепельницу на стол и подошел к парню.

— Перестань колотить.

— Ворьё, — выходил из себя парень. — Опустишь крону, а тебе фиг, хоть бы пикнуло.

— Спокойно, — сказал кельнер. — Не видишь, что не включено в сеть?

— Все вы тут воры!

Кельнер поднял белый шнур и включил штепсель в розетку. На автомате загорелись цветные лампочки, что-то щелкнуло, и раздался энергичный звон электрогитары.

— Все равно все вы тут воры, — упрямо повторил парень.

— Что вы с ним цацкаетесь, — вмешался седой мужчина, сидевший ближе всех к игральному автомату и с умилением на лице державший за руку женщину в пронзительно зеленой кофточке с глубоким декольте. — Выкиньте его!

— Помогите мне, — попросил кельнер.

— Помоги же, — поддержала его женщина. Она была значительно моложе своего спутника, который сошел бы за ее отца. В голосе женщины послышались насмешка и злорадство. — Покажи, что ты мужчина.

— Ну уж нет, — возмутился седовласый посетитель. — Это не для меня. Мне нельзя волноваться. — Он посмотрел на кельнера. — У меня давление и вообще…

— Ну подойди, подойди, старый хрен. — Парень угрожающе вскинул сжатые кулаки и расставил ноги.

— И ты спустишь ему? — негодуя воскликнула женщина. — Позволишь оскорблять себя?

— Расплачусь и уйду, — заявил седой. — Я полагал, что пришел в приличное заведение.

— Слабак! — бросила женщина своему кавалеру и двинулась к выходу.

Мужчина выхватил из кармана бумажник и швырнул на стол пятьдесят крон.

— Сдачи не надо, — пробормотал он, выбегая следом за своей дамой.

«В самый раз вмешаться, — подумал Ян. — Я ведь жаждал действий, сейчас у меня для этого исключительная возможность. Подойди к малому и дай ему по физиономии. Смехота — я, Морьяк, раздаю оплеухи! Парня я не знаю, возмущение его справедливо: автомат проглотил последнюю крону из карманных денег, выданных родителями, и ни гугу».

— Одну кока-колу, — сказал парень.

— Сию минутку, — ответил кельнер.

— Охлажденную.

— Холодную как лед, — заверил кельнер и исчез за стойкой бара.

— Приятель, который час? — крикнул парень. — Ты что, глухой? Который час?

Ян не сразу сообразил, что обращаются к нему. Он был без часов, тем не менее сказал:

— Скоро четыре.

— Мерси, приятель!

«Я самый натуральный трус, — угрызался Ян. — Приспосабливаюсь, как могу, к любой ситуации и ищу оправдания своему слюнтяйству. Изображаю бесконечную снисходительность, терпимость, а это первый шаг к капитуляции. Какая разница между мной и тем седым донжуаном, который позволил себя оскорблять и бровью не повел? Но затрещина все равно не действие, скорее жест. Красивых жестов терпеть не могу, жест тоже ведь не действие».