Кэти Картер ищет принца

Глава 15

Я крепко сжимаю кружку и смотрю на двух смущенных мужчин.

— Кто-нибудь объяснит, что происходит?

Гэбриел и Фрэнки обмениваются взглядами.

— Вы, ребята, ведь не только что познакомились?

— Нет. Два месяца назад, на вечеринке после концерта, — признает Фрэнки. — У Гейба был пропуск в VIP-зал, а я прошел, потому что Ники, мой басист, знаком с одним из членов группы. И Гейб…

— …предложил тебе канапе, — вспоминаю я. — Ты сто раз мне рассказывал.

Гэбриел краснеет.

— Правда?

Я киваю.

— Новость изрядно устарела.

— Мы немного поболтали, а потом я оставил Гэбриелу телефон, — продолжает Фрэнки. — Сунул бумажку в карман, и он обещал позвонить.

— Как ты понял, что понравился ему? — вырывается у меня. — Ведь Гэбриел держит свою ориентацию в секрете.

Фрэнки ухмыляется:

— У меня отличная интуиция, детка.

— Я потерял его телефон, — морщится Гэбриел. — И не мог с ним связаться, даже если бы очень захотел.

— Менеджер Гэбриела не пропустил бы ни одного из моих звонков и не дал бы никаких координат, поэтому я разочаровался. Думал, ничего мне не светит. А сегодня утром открыл газету — и ура! Ты разыскала его для меня. — Фрэнки сияет. — Я понятия не имел, где ты сейчас живешь. Олли уехал, поэтому я помчался в Хемпстед и спросил у Джуэл. Она не прочь была встряхнуться, и мы рванули в Корнуолл.

— Но почему ты не сказал? — спрашиваю я. — Зачем притворяться, что это было мимолетное увлечение? Я бы никому не разболтала.

— Не мог. — Фрэнки крутит чашку в руках и грустно улыбается. — Никому не мог сказать. Ничего личного.

— Не понимаю. — Я обращаюсь к Гэбриелу: — По-моему, никого в наши дни не волнует, если мужчина — гей. Я думала, шоу-бизнес в этом смысле тем более открыт.

Гэбриел смеется:

— Ну конечно. И многих голливудских актеров ты можешь назвать, про которых точно известно, что они геи?

Я задумываюсь.

— Руперт Эверетт?

— А еще? — настаивает Гэбриел, сажая Пушка на колени и задумчиво гладя собачку. — Знаешь кого-нибудь еще?

— Странно… но я больше никого не могу вспомнить.

— Вот именно, — говорит Гэбриел. — Никого. Как думаешь, стали бы Брюс Уиллис, Арни и Брэд Питт звездами и кумирами аудитории, если бы все знали, что они геи?

У меня отвисает челюсть.

— Брэд Питт — гей?..

— Нет! И вообще речь не о нем. Думаешь, они бы сделали такую блистательную карьеру, если бы были открытыми геями? Или, скорее, их оттеснили бы на второй план и постепенно забыли? Подумай хорошенько, Кэти. Многих ли успешных геев ты видишь на экране?

Я пытаюсь вспомнить:

— Пол О'Грейди? Грэм Нортон? Тот толстяк из «Маленькой Британии»?

— А актеры? — настаивает Гэбриел, и его синие глаза ярко горят. — Кто-нибудь, равный Шону Бину и Дэвиду Теннанту?

— Никого не могу вспомнить, — признаюсь я. Если бы кто-нибудь спросил раньше, я бы поклялась, что знаю сотни популярных актеров-геев, но Гэбриел прав. Не могу назвать больше полудесятка.

— В том-то и проблема. — Он вздыхает. — Я актер, и притом успешный, и хочу иметь возможность выбирать роли. Я мечтаю играть главных героев, стрелять из пистолета и драться на мечах. Может быть, однажды мне доведется сыграть Джеймса Бонда и Гамлета!

— Удачи, — желаю я. Моя мечта — писать романтическую прозу — выглядит такой скромной. Возможно, стоит метить выше. Стать новым Шекспиром, например.

— Ничего подобного не будет, если кто-нибудь узнает, что я гей. Меня будут оттирать, давать роли стервозных геев, ну и так далее. Ни один агент не захочет со мной работать, потому что я не буду и вполовину так прибылен, как сейчас. Не успеешь досчитать до десяти, как моя карьера закончится. Я останусь на обочине. — Он поднимает умоляющий взгляд. Золотой локон шаловливо свисает на глаза, и я в который раз думаю, насколько привлекателен Гэбриел.

Однако неудивительно, что я ничего не ощущала.

— Короче, — продолжает Гэбриел, уже смелее, — я встречался с десятками красавиц, чтобы сбить прессу со следа. Не хочу, чтобы мою сексуальную жизнь подвергали разбору на каждом шагу.

— Проблема в том, — вмешивается: Фрэнки, — что девушки, с которыми встречается Гейб, ожидают большего.

— И это само по себе проблема. — Гэбриел явно встревожен. — Рано или поздно одна из них пойдет к Максу Клиффорду с интересным рассказом о том, чего у нас не было. Клиффорд не дурак, он быстро сложит два и два. А если нет—то где-то рядом шныряет Анжела Эндрюс. Она явно что-то разнюхала.

Фрэнки смотрит в стол и делает вид, что его крайне интересуют пятна кетчупа.

— Если это та женщина, о которой я думаю, то у нас, кажется, проблемы…

— Жакет от «Прада»? — намекаю я.

— Да! Потрясающая шмотка. — У Фрэнки загораются глаза. — Анжела заглянула, когда Гейб был в душе, и я открыл дверь. Такая приветливая, милая… мы отлично поболтали. Прости, — добавляет он, глядя на Гэбриела, закрывшего лицо руками. — Я думал, это твоя знакомая. Она столько о тебе знает.

— Все ясно, — говорит Гэбриел. — Она уже в курсе.

— Нет, — яростно взвизгивает Фрэнки. — Я не сказал, что я гей.

Мы с Гэбриелом одновременно смотрим на него. Фрэнки, в ярко-зеленой шелковой рубашке и своих любимых кожаных брюках, с густым слоем туши на ресницах, — воплощенный гей. С тем же успехом он мог бы расхаживать в латексных шортиках.

— Полагаю, она догадалась, — мягко говорит Гэбриел. — Она совсем не глупа.

Фрэнки прикусывает губу.

— Нужно придумать, что я здесь делаю. Может, мне снова с ней поговорить? Например, прикинуться уборщиком.

— Нет! — одновременно отвечаем мы с Гэбриелом.

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты подумала над моим предложением. — Гэбриел оборачивается ко мне. Трудно сказать, у кого взгляд трогательнее — у него или у Пушка. — По-моему, план превосходный, Кэти. Ты моя подружка, а поскольку Фрэнки твой приятель, он может бывать в доме когда вздумается. Пресса скоро соскучится и отвалит, и все будут счастливы.

— Лгать нехорошо, — протестую я.

Откуда это взялось? Я прожила в доме священника всего двадцать четыре часа, но поучения Ричарда уже укоренились в моей голове. Почему в последнее время буквально все просят меня врать?

— Ну… теоретически ты права. — Гэбриел небрежно помахивает рукой с идеальным маникюром. — Но, во-первых, ты девушка, во-вторых — моя подруга.

— Да?

— Конечно! — восклицает Фрэнки. — Он тебя обожает. Ведь так, Гейб?

Гэбриел кивает, как собака в рекламе.

— Разумеется, — подтверждает он.

Я прикусываю губу. Соблазнительное предложение. Деньги за красивые глаза. Все прелести любовной связи, без необходимости заниматься сексом. Я буду жить в роскошном доме и спокойно писать роман. Пусть окружающие думают, что красавец актер сходит по мне с ума. Мужчины, которые много лет вытирали об меня ноги, от досады полезут на стенку.

Впрочем, не то чтобы их было много.

Но хотя бы те, кто есть. Например, Джеймс. Кстати, я утешусь тем, что Корделия с ума сойдет от ярости. Может быть, Вера Вонг поймет намек и начнет шить платья двенадцатого размера.

Или даже четырнадцатого.

И объявит Корделию персоной нон грата.

— А как же Олли? — спрашиваю я у Фрэнки, который вскакивает из-за стола и достает из холодильника бутылку шампанского. — Что он подумает?

Фрэнки трясет бутылку.

— А при чем тут Олли?

Гэбриел прищуривается.

— Ты же сказала, что у тебя нет парня.

— Олли не ее парень. — Пробка выскакивает и летит через всю кухню, шампанское струится из бутылки, и кухня наполняется восхитительным ароматом. Фрэнки явно вошел во вкус. Обычно мы могли позволить себе разве что «Каву» в день зарплаты.

— Он мой кузен. Встречается с какой-то жуткой стервой, у которой чудовищная надутая грудь.

— Надутая? — переспрашиваю я. — Значит, Олли по-прежнему с Ниной?

— Насколько я знаю — да. — Фрэнки разливает шампанское по трем бокалам. — Когда я еще был в Лондоне, он то и дело куда-нибудь с ней ходил, и она постоянно ему звонила. Честно говоря, я почти не видел Ола, с тех пор как ты перебралась к Джуэл. Он стал таким несчастным… И — да, у Нины искусственная грудь. У тощих не бывает таких буферов. Даже у Виктории Бэкхем…

— Бог с ним, с Олли, — перебивает Гэбриел, глядя на меня поверх бокала. — Ты согласна на мое предложение?

— Что терять? — добавляет Фрэнки. — Ты ведь всегда хотела найти романтического героя. А теперь тебе предлагают отличную сделку.

— Назови цену, — настаивает Гэбриел.

Интуиция подсказывает, что я об этом пожалею.

— Я подумаю, ладно? Нужно привыкнуть к этой идее. И потом, я не больно-то похожа на подружку суперзвезды.

— Все поправимо, — быстро отвечает Гэбриел. — Надо сделать тебе хорошую прическу, купить новую одежду, научить общаться с прессой… Будет весело. Как в «Моей прекрасной леди».

Новый гардероб! Серьезное искушение.

— И приведем в порядок твои зубы.

— Зубы? А что с ними не так? Я ведь не Остин Пауэрс.

— Их можно отбелить или даже поставить коронки. А еще ты будешь ходить в спортзал, чтобы сбросить несколько фунтов и обрести форму. — Гэбриел задумчиво поглаживает поросший золотистой щетиной подбородок, явно наслаждаясь предстоящей ролью профессора Хиггинса. А я, значит, стану Элизой Дулитл.

— Скоро будешь выглядеть как надо.

— Что?! — оскорбленно переспрашиваю я. Все это до ужаса напоминает Корделию и ее тиранию. Я и без того несчастна; если же придется в течение неопределенного срока питаться травой и делать приседания, то лучше сразу вскрою себе вены, ей-богу.

— Нет-нет, ты и сейчас неплохо выглядишь, — поспешно поправляется Гэбриел. — Но это на тот случай, если кто-нибудь что-то заподозрит. Я ведь могу подцепить любую девушку, не забывай. Люди должны поверить, что ты действительно моя подружка.

Я удивленно смотрю на него. Потрясающе самодовольный и бестактный. Прямо-таки чемпион.

— Соглашайся, — говорит Фрэнки. — Ты ведь любишь романтику.

— Подумаю, — твердо повторяю я. — И баста. Поговорим завтра.

А тем временем я постараюсь найти другую работу — желательно ту, которая никак не связана с продажей вибраторов и кружевных лифчиков.

Однако Гэбриел и Фрэнки чокаются и улыбаются с таким видом, как будто я уже согласилась.

У меня очень скверное предчувствие.

В домик священника возвращаюсь совершенно трезвой в отличие от Фрэнки и Гэбриела, которые прикончили вторую бутылку шампанского. Вдобавок я страшно измучена. Ковыляя по темной заросшей тропе, под мелким дождем, который мочит волосы, и вдыхая запах мокрой овечьей шерсти (в Фоу Джуэл настояла на покупке нового свитера), я испытываю сильный соблазн упаковать вещи и немедленно вернуться в Лондон. Я приехала в Корнуолл в поисках мира и покоя, чтобы писать роман и оправляться от шока, — и что же? Загадок и ловушек вокруг больше, чем в шпионском фильме.

На кухне темно — не считая мягкого света настольной лампы и мерцания китайских фонариков в форме сердечек, которые Мэдс развесила над окном. Я ставлю чайник, смотрю на деревню и на море. Окно приоткрыто, и с ветром доносится музыка из «Русалки». Туман, похожий на одеяло, сгустился — он безмолвно и жутко ползет с побережья.

Я мысленно сочиняю сцену, в которой Миландра, спасаясь от злобной леди Корделии, теряется в тумане, когда вдруг слышу громкий всхлип из угла, потом еще один. Обернувшись, я вижу Мэдс — сжимая в руках мокрый платочек, она рыдает.

— Что случилось? — спрашиваю я, немедленно обнимая подругу и позволяя выплакаться у меня на плече. Наконец Мэдс шмыгает носом, поднимает голову, вытирает глаза и тяжело вздыхает. Глаза у нее распухли и превратились в щелочки. Судя по всему, она плачет не первый час.

— Прости, — говорит она, отводя с разгоряченного лица мокрые пряди.

Я присаживаюсь рядом.

— В чем дело?

Дрожащий вдох.

— С чего начать?

— С того момента, когда мы разделились. — Я вспоминаю, как Мэдс, погрозившись отрезать Ричарду яйца, скрылась в тумане. — Где остальные?

— Гай пошел в паб и забрал с собой Джуэл, а я вернулась домой, чтобы найти Ричарда. Но его не было! — Глаза Мэдди вновь увлажняются, и слезы катятся по мокрым щекам. — Он куда-то ушел, и я не знаю, где он.

— Какие-нибудь дела в церкви? — подсказываю я. — Молитвенное собрание? Э… репетиция хора?

— Сегодня у Ричарда не было никаких планов. — Мэдс вытирает глаза насквозь мокрым платочком, который буквально распадается в руках. — И в пабе его тоже нет, я проверяла.

Я озадачена.

— Может быть, он ушел в гости? Навещает прихожан? Наверняка занят чем-то в этом роде. Это же Ричард.

— Вчера я бы с тобой согласилась, но только не теперь. — Она лезет в карман и вытаскивает конверт: — Вот что я нашла, когда стирала пыль с комода.

— Ты стирала пыль с комода? — Я встревожена. Должно быть, дело и впрямь плохо.

Мэдс виновато смотрит на меня.

— На самом деле я искала деньги. Иногда Ричард тайком кладет их туда.

— А как насчет «не укради»?

— А как насчет «не прелюбодействуй»? — Она сует мне конверт. — Посмотри, а потом попробуй сказать, что все это невинно.

Я осторожно открываю конверт, как будто в руках у меня бомба. Внутри пять новеньких десятифунтовых купюр и сложенный листок бумаги. Я разворачиваю его дрожащими пальцами и читаю: «Ричард, ты просто бесподобен. Спасибо. Твоя Изабелла».

— Кто такая Изабелла?

— Откуда, блин, мне знать? — Мэдс снова заливается слезами. — Видимо, какая-то шлюха, с которой он трахается.

— Не надо спешить с выводами, — говорю я, хотя, в общем, не мне бы читать наставления. — Может, просто благодарная прихожанка.

— Зачем она дала ему денег?

— А если это его собственные деньги?

— У Ричарда не водится даже пятидесяти пенсов, не говоря уже о пятидесяти фунтах. Это любовница, я точно знаю. Вот почему его никогда нет дома, вот почему он бегает по всему городу, вот зачем поливается лосьоном всякий раз, когда выходит за дверь!

— Но мы ведь не знаем наверняка, — успокаивающе замечаю я. Опыт работы с истеричными подростками научил меня, что нужно говорить властно — и тогда в конце концов они с тобой согласятся. Главное — не бояться. Дети, как животные, способны учуять страх на расстоянии в сто шагов.

— Не говори со мной учительским тоном, — огрызается Мэдс.

А я и забыла, что ей тридцать, а не тринадцать.

— Нет, у него точно есть другая, и мы выясним, кто она. — Мэдс поднимается и достает из шкафа бутылку бренди.

Что значит «мы»?..

— Я так рада, что ты здесь, Кэти. — Наполнив две кружки, она слабо улыбается. — Не знаю, как бы справилась без тебя.

Может, намекнуть ей, что я собираюсь вернуться в Лондон?..

— Я кое-что должна тебе сказать… — начинаю я.

— О Господи. — Мэдс вновь принимается рыдать, слезы капают в бренди. — Ты уезжаешь домой? Бросаешь меня? Я не вынесу! Сначала Ричард, теперь ты… Я совсем одна. Если Ричард уйдет к другой, у меня не будет ребенка!

— Ребенка?

— Мы с Ричардом решили, что попробуем завести ребенка, когда он станет приходским священником. А теперь, когда муж дождался назначения, я ему надоела! У нас несколько месяцев не было секса! Как я заведу ребенка, если муж не хочет ко мне притронуться? Если он спит с какой-то шлюхой по имени Изабелла? Вот почему я обязана увезти его отсюда, вот почему мы должны поехать на Карибы.

Я в ужасе. Мы с Мэдс знакомы больше десяти лет, и я никогда еще не видела ее такой расстроенной. Когда подруга упоминает о ребенке, в глазах у нее появляется фанатичный блеск. Именно так смотрели мои бесчисленные приятельницы незадолго до того, как забеременеть, после чего навсегда исчезали из моей жизни, погрузившись в мир памперсов и молочницы.

— Роль детей переоценивают, — намекаю я, вспомнив Уэйна Лобба и компанию. — Поверь мне, я учитель.

— Ты не понимаешь. Когда женщина хочет ребенка, ничего здесь не поделаешь. Не могу объяснить, Кэти. Это мощный инстинкт.

— Вижу.

— И потом, — продолжает она, — если ты нашла свою вторую половинку, то весьма естественно хотеть ребенка. Ты тоже захочешь, когда найдешь своего мужчину. Единственного и неповторимого.

Полагаю, меня можно простить за недостаток энтузиазма. Я скорее стану топ-моделью, нежели найду «единственного и неповторимого».

— Ты любишь Ричарда? — спрашиваю я. Даже если думаешь, что он тебе изменяет?

— Конечно, люблю. — Мэдди смотрит на меня как на сумасшедшую. — Когда любишь человека, то стараешься его удержать. До сих пор я была далеко не идеальна…

Кажется, недавно она хотела отрезать Ричарду яйца тупыми ножницами. Чосер прав: любовь воистину слепа.

— Нужно найти Ричарда и узнать, чем он занимается, — решает Мэдс. — И ты мне поможешь.

— Конечно, помогу, — покорно отвечаю я.

Зачем я это сказала?

Мэдс обнимает меня так крепко, что ребра трещат.

— Я тебя люблю! Ты лучшая подруга на свете! Я не достойна такого счастья!

Я обнимаю ее в ответ. Лондон подождет. По крайней мере, пока я не узнаю, что затеял Ричард. И клянусь Богом, если он действительно изменяет Мэдад, то горько пожалеет.

Честное слово, он предпочтет, чтобы ему отрезали яйца.

Самое неприятное в провинции то, что все кругом одинаковое. Все проулки шириной в одну машину, живые изгороди такой высоты и густоты, будто за ними скрывается замок Спящей красавицы, а что касается указателей, то, по-моему, о них здесь и не слыхивали.

Короче говоря, я заблудилась и понятия не имею, где нахожусь.

Я смотрю на часы. Двадцать пять минут двенадцатого. Я должна встретиться с Тристаном Митчеллом через пять минут, но не могу найти дорогу. По ощущениям, я безнадежно потерялась в дебрях юго-восточного Корнуолла. Через пятьдесят лет кто-нибудь обнаружит за рулем церковного микроавтобуса мой скелет в старомодных бриджах и десятки эротических игрушек в грузовом отсеке.

— Блин, — бормочу я, переворачивая самодельную карту вверх ногами, на тот случай, если она вдруг станет понятнее. Ничего подобного. — Где я?

Сегодняшнее утро трудно назвать добрым — в частности, потому, что у меня раскалывается голова от бренди и полночных разговоров о Ричарде и его вероятной любовнице. Мы говорили и говорили, пока не убедили себя, что Изабелла скорее всего — обитательница дома престарелых, которая дала Ричарду денег просто так. Потом Мэдс решила, что это невозможно, и мы снова принялись ломать голову, изобретая столь замысловатые сценарии, что по сравнению с Ричардом Казанова мог бы показаться невинной овечкой. Я не решалась прервать разговор и уйти спать — ведь в недалеком прошлом Мэдс часами выслушивала мои жалобы на Джеймса. Обсудить с ней поведение Ричарда — самое малое, что я могла сделать.

Господи, какой перерасход чувств, думаю я, переключая скорости. Я-то уже позабыла о Джеймсе. Хотела бы я вернуться на несколько месяцев назад, в прошлое, и дать самой себе хорошего пинка под зад. Тогда многое пошло бы по-другому.

Снова смотрю на часы и понимаю, что опаздываю. Может, вернуться на развилку и двинуться в другом направлении? Проблема в том, что я не помню, по какой дороге приехала.

Я стискиваю пульсирующие виски. Скверный день.

Когда тетушка Джуэл, пошатываясь, вернулась из паба, Ричард уже был дома и яростно ругался с Мэдс в прихожей.

— Не обращайте на меня внимания, — икнув, попросила Джуэл и проковыляла мимо.

Ричард в изумлении замер на полуслове, а тетушка принялась карабкаться по лестнице, точь-в-точь как по трапу «Плясуньи».

— Кто это? — белыми от ярости губами выговорил он.

— Джуэл, тетушка Кэти! — крикнула Мэдс. — Ты лучше объясни, мать твою, кто такая Изабелла!

Ричард поморщился:

— Ты знаешь, я не терплю сквернословия.

— А я не потерплю, что ты трахаешься с другой! — заорала Мэдс, и ссора продолжалась до самого рассвета. Джуэл, слава Богу, отрубилась, едва успев коснуться подушки, но я ворочалась и крутилась до зари. Перепалка внизу и похрапывание Джуэл так и не дали мне заснуть.

Утром Джуэл снова вышла в море с Гаем — кажется, у них завязались какие-то странные отношения, — а я решила отправиться на поиски работы. Пусть Гэбриел обломится. Ричард выскочил за порог чуть свет, хлопнув дверью с такой яростью, что дом чуть не развалился, а Мэдди за завтраком налегла на виски.

Ситуация удручающая.

Я потерялась в дебрях Корнуолла, но по крайней мере вырвалась из Трегоуэна. Когда в следующий раз захочется спокойной жизни, выберу местечко потише — например, обочину скоростного шоссе.

Я выжимаю сцепление, и микроавтобус едет задним ходом. Пытаюсь нажать на тормоз, нога не достает и беспомощно болтается в воздухе, потому что подушка, которую я подсунула под спину, выпала. Несколько лет назад я потеряла управление, сидя за рулем школьного микроавтобуса, и сбила четыре мусорных контейнера. Говорят, некоторые навыки утратить невозможно.

Так или иначе, микроавтобус пятится, упирается в изгородь и застревает. Колеса продолжают крутиться, а я в отчаянии бьюсь лбом о руль. Должно быть, на мои крестины родители позабыли пригласить злую фею, потому что мне просто патологически не везет. Потом я вспоминаю, что мои родители — язычники и не удосужились меня окрестить. Так или иначе, моя аура повреждена. Микроавтобус тем более. Ричард будет в ярости.

Кто-то стучит в стекло. Я вскакиваю от испуга, когда в окно заглядывает темноволосая голова.

— С вами все в порядке?

— Кажется, да, — отвечаю я. — Но я заблудилась. Где трегоуэнские конюшни?

Молодой человек улыбается. У него кудрявые темные волосы, передний зуб сломан, на переносице веснушки, на щеках — черная щетина. Некрасивый, но улыбка славная.

— Вы не так уж сильно заблудились, — говорит он. — Позади вас — ограждение загона.

Он просовывает руку в окно:

— Я Тристан Митчелл. А вы, должно быть, Кэти Картер.

— Боюсь, что так, — мрачно отвечаю я. Вряд ли мне удалось впечатлить потенциального босса.

Тристан открывает дверцу.

— Конюшни всего в паре минут ходьбы, вон в ту сторону. А забор я починю. Бабушка терпеть не может, когда опаздывают.

— Спасибо. — Я выскакиваю из кабины. Выбравшись из автобуса, я замечаю, что Тристан одет в узкие светлые бриджи, которые обтягивают сильные стройные бедра. Мэдс права — Тристан весьма хорош. Впрочем, подруга забыла упомянуть о том, что парню не больше восемнадцати. Честное слово, он с успехом мог бы сидеть в одиннадцатом классе и зубрить ямбический пентаметр. По-моему, деревенский воздух неблагоприятно действует на Мэдс.

Чтобы избавить вас от долгого и мучительного описания, скажу коротко: через двадцать минут я снова сижу в автобусе. Если Тристан — настоящий герой приключенческого романа, то его бабушка как будто сошла со страниц книги Стивена Кинга. Она просто ужасна.

— Кэти Картер? — рявкает она, когда я вбегаю во двор. — Ты опоздала!

— Да, простите, — задыхаясь, говорю я. — Но…

— Никаких «но», девочка, время дорого. Я хозяйка конюшни, зови меня миссис Эм. Ты умеешь ездить?

— Ну… э…

— Да или нет? — кричит она. — Отвечай поживей, мне некогда.

— Да, — неуверенно подтверждаю я. Прежде чем успеваю понять, что случилось, на меня нахлобучивают шлем и что-то вроде панциря, отчего моя бедная грудь буквально вминается в позвоночник. Я кажусь себе похожей на пушечное ядро.

— Так, — говорит миссис М., выводя из стойла огромную серую лошадь, — это Тень. Ну, посмотрим, что ты умеешь.

Следовало бы сказать «нет, спасибо» и гордо уйти, но при взгляде на миссис М. я понимаю, что она не потерпит возражений. На ней старомодные, в духе пятидесятых годов, бриджи, которые пузырятся на бедрах, а больше всего эта дама смахивает на офицера СС. Недостает только свастики. И мне совсем не нравится, как она постукивает хлыстом по сапогам.

— Давай, давай! — И она подсаживает меня в седло с такой силой, что я чуть не падаю с другой стороны. — Залезай!

События развиваются с потрясающей скоростью. Не проходит и пяти секунд, как Тень становится на дыбы, я вылетаю из седла и приземляюсь на задницу. Миссис М. недовольно цокает языком и снова подсаживает меня. Повторяется то же самое.

— Сдаюсь! — кричу я, вылетев из седла в третий раз.

— Сдаешься? — с презрением переспрашивает миссис М. — Да что такое с нынешней молодежью? Меня учил ездить сержант лейб-гвардии, и в мои времена никто не помышлял о том, чтобы сдаться. Чтобы научиться, надо семь раз свалиться! А ну вставай!

Семь раз? Ну уж нет. И так весь зад отбила.

— Простите, — говорю я. — Боюсь, ничего не получится.

И я ухожу, оставив миссис М. ворчать по поводу современной молодежи. Нам, мол, недостает решительности. Миссис М. ошибается. Я настроена очень решительно — не желаю свернуть себе шею.

Вернувшись к микроавтобусу, я с облегчением вижу, что Тристан уже выкатил машину на дорогу и развернул. Но самого юноши нигде не видно.

Странно.

Открываю дверцу и сажусь. Кости ноют, все тело ломит. Даже такие места, которые до сих пор вообще не замечала. Как печально, что в тридцать лет утрачиваешь гибкость.

— Ой! — восклицаю я, взглянув в зеркальце заднего вида и заметив Тристана. — Не ожидала, что ты здесь.

Тристан в изумлении разглядывает чудовищный груз. Эротические игрушки вывалились из коробок, когда я врезалась в изгородь. Мальчик держит в одной руке огромный вибратор, а в другой — съедобные трусики.

— К какой же церкви вы принадлежите? — игриво спрашивает он. — Я не прочь к ней присоединиться…

— Положи на место. — Из моих уст вырывается какое-то шипение. — Это не мое.

— Да не пугайтесь. — Тристан запихивает все обратно в коробки. — А вы быстро управились. Получили работу?

— Нет.

— Жаль. — Тристан подмигивает. — А то бы мы повеселились.

Со мной заигрывает восемнадцатилетний парень?

Он выскакивает из автобуса и захлопывает дверцу.

— Если захотите покататься верхом — вы знаете, где меня найти. Пока.

Он неторопливо идет по дороге, слегка покручивая упругой попкой. Я краснею до ушей, но в то же время ощущаю нечто вроде гордости. У меня не идеальная грудь, не идеальные зубы, не идеальное тело — то есть я не гожусь на роль фиктивной подружки Гэбриела, — но только что со мной, почти старухой, заигрывал восемнадцатилетний мальчик. Я еще не утратила форму.

Завожу мотор. Каждая косточка болит, но я улыбаюсь, возвращаясь в деревню. Возможно, я не получила работу, зато чувствую себя на редкость хорошо. Ищу в сумке телефон Джейсона Говарда. Стоит нанести ему визит и поболтать. В конце концов, не так уж трудно присматривать за двумя маленькими детьми. В отличие от Тени вряд ли они меня убьют. В конце концов, я учительница. Твердый орешек.

Я ошиблась.

Всего четверть седьмого, но я уже валюсь с ног от усталости и мечтаю, чтобы Джейсон Говард поскорее вернулся с работы. Голова болит, горло охрипло от постоянного крика на двух дьяволят, по ошибке наделенных внешностью ангелочков. С той минуты, как я забрала их из школы, мне нет покоя.

«Никогда, никогда не заводи детей, Кэти».

Неудивительно, что Джейсон Говард готов платить такие деньги. Это чертовски опасная работа.

После неудачной поездки в конюшни я оставила микроавтобус возле дома, ловко развернув его боком в стене, чтобы Ричард не заметил свежие царапины, после чего отправилась через Трегоуэн пешком. День выдался прекрасный. В садах цвели примулы, чайки сновали над головой, деревня кишела туристами, которые толпились на узких улочках и бродили по причалу. Жуя пирожок, я бродила вместе с ними, заглядывая в сувенирные лавчонки и восхищаясь видами, пока наконец не добралась до пристани.

Миновать галерею не удалось бы при всем желании — она была выкрашена в ярчайшие цвета, а название выведено убийственно розовой краской. Воплощенная мигрень. Бросив остатки пирожка чайкам, я вошла и чуть не ослепла от обилия пестрых полотен, которые висели и стояли буквально повсюду. Лодки самых невероятных оттенков соперничали с размашисто нарисованными домиками — сплошь ослепительные пятна и мазки. Смело, броско — и до жути вульгарно. А больше всего похоже на то, как будто здесь позволили порезвиться компании первоклассников.

— Чем могу помочь? — Хозяин возник передо мной словно по волшебству. На нем были брюки, забрызганные неизбежными яркими красками, и вылинявшая рыбацкая блуза, волнистые волосы стянуты резинкой, на носу — пятно гуаши.

Я слегка разочарована, потому что ожидала чего-нибудь в героическом стиле капитана фон Траппа. Джейсон, конечно, привлекателен по-своему — стиль хиппи, длинные худые руки, яркий шарф… но точно не моего типа.

Во-первых, он оказался рыжим.

Да, да, мне это не нравится. Ничего не могу с собой поделать. Если мы начнем встречаться, представляете, как это будет выглядеть со стороны? И вообразите бедных детей, награжденных двойным комплектом соответствующих генов. Ни за что.

Придется серьезно поговорить с Мэдс. Она понятия не имеет, что такое настоящий романтический герой. Я заставлю ее прочитать все собрание романов Миллза и Буна.

— Джейсон? Я Кэти Картер. — Я протянула руку. — Пришла по объявлению.

— Слава Богу. — Джейсон крепко пожал ее. — Вы приняты.

Я удивилась:

— Вас не интересуют мои рекомендации?

— Не сомневаюсь, что они безупречны, — сказал Джейсон. — И потом, вы ведь гостите у священника. Поэтому я вам доверяю.

Я уже хотела сказать, что могу оказаться кем угодно, но решила не спорить. В конце концов, мне нужна работа. Всё лучше, чем притворяться подружкой Гэбриела. Насколько я могу судить по своему опыту, большинство родителей скорее удавятся, чем поручат своих детей постороннему человеку, но в данном случае у меня отчего-то не возникло подозрений. В конце концов, мои предки всегда были только рады спихнуть нас с Холли любому, кто мог дать нам приют. Длинноволосый Джейсон с мечтательным взглядом был чем-то похож на них.

— Я квалифицированный учитель, — сказала я. — Последние семь лет работала в лондонской школе.

— Дети сейчас трудные, а?

Люди всегда задают этот вопрос, как будто дети — плотоядные чудовища, готовые разорвать учителя на кусочки. На самом деле, чтобы их укротить, достаточно громкого окрика. Тем не менее кто я такая, чтобы разрушать иллюзии?

Я кивнула.

— Просто дикари.

— Прекрасно! — воскликнул Джейсон.

— Простите?

— Я сказал: прекрасно, что вы учитель, — быстро оговорился он. — Вы приняты.

Ну что ж, обошлось, подумала я, выходя на улицу. Джейсон пообещал позвонить в школу и предупредить, что я приду за Люком и Леей.

Люк и Лея. Я посмеивалась про себя, взбираясь на холм, на котором какой-то идиот додумался выстроить школу. Узнать их будет нетрудно. Люк — мальчик с игрушечным мечом, а Лея — девочка с косичками, свернутыми бубликами.

И вот уже почти три часа я истерически хихикаю. Люк и Лея? Лучше было бы назвать их Сатана и Люцифер.

— Кэти Картер? — Встревоженная учительница протолкалась через толпу матерей, держа за руки мальчика и девочку.

— Вот и я. — Входя в роль Мэри Поппинс, я добавила, улыбаясь рыжеволосому малышу: — А ты, наверное, Люк.

Тот посмотрел на меня.

— Нет, черт возьми, я Шерлок Холмс, — ответил он, и его сестра взвизгнула от смеха.

Может быть, я ослышалась? Я сделала глубокий вдох и улыбнулась ангелоподобной малютке, которая буквально тряслась от хохота.

— А ты Лея?

— Нет, дура, я Люк, — сообщила она, покатываясь.

Тем временем ее братец дал подножку другому мальчику и принялся ногами гонять его портфель по всей площадке с криком: «Догони меня, дебил!»

У меня сама собой отвисла челюсть. Никогда за семь лет, проведенных в школе имени сэра Боба, дети так не разговаривали со мной. Я взглянула на учительницу, но та с обреченным видом пожала плечами.

Исполненная мрачных предчувствий, я наблюдала, как Люк и Лея терроризируют одноклассников. Когда наконец стащила их с холма и погнала в деревню, уже была на грани нервного срыва. На полпути к дому я потеряла Люка, после чего обнаружила негодника в кондитерской, где тот набивал рюкзак конфетами. Я вытащила его за воротник на улицу, причем поганец орал: «Я на тебя в суд подам, сука!» — и увидела, что Лея деловито отвязывает стоящие у причала лодки и хихикает, глядя, как они уплывают в открытое море.

И вот я загоняю обоих в дом и надеюсь наконец передохнуть.

Зря. Едва я открываю дверь, Люк с Леей, едва не сбив меня с ног, несутся к холодильнику.

— Твою мать! — орет братец, распахнув дверцу и обнаружив лишь бутылку молока и кусок заплесневелого сыра. — Опять этот придурок забыл в магазин сходить.

— Придурок, придурок, придурок! — визжит его сестра и принимается скакать на кушетке. — Придурок!

Я смотрю на часы. Без четверти четыре. Понятия не имею, как протянуть до половины седьмого.

Люк захлопывает холодильник и роется в корзинке с овощами. На злобном маленьком личике отражается глубокая сосредоточенность. Расшвыряв морковь, он вытаскивает бутылку виски.

— Да-а! — вопит он. — Нашел!

— Круто! — Лея вбегает на кухню. — Наливай!

Люк начинает рыться в шкафу в поисках стаканов.

До сих пор я стояла как громом пораженная, но теперь явно требовалось взяться за дело. Я никоим образом не позволю шестилетней девочке и восьмилетнему мальчику пить виски, пока они на моем попечении. Несусь через кухню и выхватываю бутылку.

Люк яростно смотрит на меня.

— Отдай.

Я медленно делаю вдох, потом выдох. Я смотрела «Суперняню». Спокойствие и контроль.

— Это напиток для взрослых, — объясняю я. — Вам я дам молока.

Люк брезгливо поджимает губы, как будто ему предложили выпить мочи.

— Какого черта! Я не буду пить молоко.

— Оно полезно для здоровья. — Я крепко прижимаю бутылку к груди.

— На хрен!

— Смотри, что у нас есть, Кэти. — Лея хлопает меня по плечу. — Сэмми говорит «привет».

Я оборачиваюсь и вижу, что на шее у девочки висит огромная змея.

Дзынь. Бутылка выскальзывает из рук и разбивается. Весь пол залит виски.

— Сэмми добрый. — Лея наставляет змею на меня. — Он любит нянь. На ужин.

Ненавижу змей.

И детей тоже.

— Нашу последнюю няню он съел, — подхватывает Люк. — Как ее звали?

— Я ее звала «тупая корова», — отвечает Лея.

— Убери змею! — приказываю я. — Или я позвоню вашему отцу.

Люк ухмыляется:

— Ой как страшно!

— Папа не будет против. — Девчонка целует змеиную голову. — Он добрый, потому что у нас нет мамы.

— Он нам все разрешает, — добавляет Люк. — Папа говорит, мы должны иметь свободу выражения.

И они продолжают в том же духе. Лея пачкает красками ковер, Люк спускает домашнее задание в унитаз, затем оба принимаются плевать в окно на головы туристам. Я сижу в гостиной, одним глазом глядя на змею, а другим — на часы. По сравнению с двумя этими чудовищами мои одиннадцатиклассники, которые сеют ужас в школе имени сэра Боба, — просто невинные овечки.

Джейсон задерживается на полчаса. Трудно его винить — будь эта парочка моими детьми, я бы купила билет на Марс в один конец. Я понимаю, что больше не в силах терпеть. Перепробовала все способы: от угроз («Ой-ой как нам страшно!») до попыток поставить в угол, — ничего не помогло. По-моему, их только могила исправит.

Если Мэдс все еще дуется, то, кажется, у меня есть отличный способ ее подбодрить.

Джейсон наконец появляется — в семь, и я бы не сердилась, если бы не знала, что его мастерская — на первом этаже. От него несет спиртным. Не иначе как принял для храбрости, думаю я, хватаю сумку и готовлюсь удрать. Чтобы вернуться сюда еще раз, нужны стальные нервы.

— Итак… — Джейсон проводит рукой по волосам и нервно смотрит на детей, которые тихонько сидят на кушетке и делают вид, что внимательно смотрят телевизор. — Все в порядке?

Наверное, поверить не может, что я еще жива.

— Прекрасно. — Я отступаю к двери. — Мне пора.

— Завтра в то же время? — с надеждой спрашивает Джейсон.

Я готова поклясться, что Люк и Лея хищно облизываются.

Как бы намекнуть потактичнее?.. «Ваши дети — исчадия ада, и никакие деньги не заставят нормального человека приблизиться к ним на две мили»?

Пожалуй, нет.

— Мне только что предложили другую работу. — И в общем, я не то чтобы стопроцентно лгу. — Боюсь, у меня не будет времени для Люка и Леи.

Джейсон Говард вздрагивает.

— Как жаль. Почему-то все няни так торопятся уйти, как будто дом горит.

— Хм… — Я вспоминаю, как отнимала зажигалку у Люка, который пытался поджечь волосы сестры.

А потом я выскакиваю оттуда как можно скорее и бегу прямиком в «Русалку». По-моему, я заслужила кружку эля после такого дня. И не одну.

В пабе тихо — наступил тот час, когда дневные завсегдатаи уже разбрелись по домам, а рыбаки еще не вернулись с ловли. В том углу, где обычно сидят местные, что-то бормочет некая нетрезвая дама, а у камина пьют эль двое мужчин, которые подозрительно смахивают на журналистов. Я беру бокал вина, устраиваюсь у окна, смотрю на красные и зеленые огоньки траулеров, медленно ползущих к причалу, вытаскиваю из сумки записную книжку, несколько мгновений размышляю, а потом убираю обратно. Я слишком устала, чтобы писать. Зад болит после утренних приключений, а нервы истрепаны общением с маленькими дьяволятами.

Неприятно признавать, но предложение Гэбриела кажется сейчас очень даже подходящим. Не принять ли его?

Все лучше, чем нянчиться с двумя исчадиями ада.

Так что же мешает?

Я отпиваю вина. Олли — единственное, что меня удерживает. Конечно, это глупо, ведь у него есть Нина, но я не хочу, чтобы мой друг думал, будто я нашла другого, едва успев расстаться с Джеймсом. Он решит, что я несерьезная.

Какая чушь. Речь идет об Олли. Он мой друг, родственная душа, человек, который знает меня лучше всех, а вовсе не какая-то абстрактная фигура. Конечно, именно ему я должна рассказать о странном предложении Гэбриела.

Отхлебнув еще вина, принимаю смелое решение.

Я позвоню Олли и скажу, что скучаю по нему. Позабуду свою гордость, поставлю все на карту и так далее, если такой ценой мы сможем уладить нелепое недоразумение и снова быть друзьями. Больше никаких глупостей. Если я чему-то и научилась, пока бегала по больницам, так это тому, что жизнь не бесконечна.

Лови момент, и все такое.

Мои пальцы начинают набирать номер Олли как бы сами собой. Слышатся бесконечные гудки. Я нетерпеливо обрываю звонок и пробую дозвониться на мобильный. После нескольких гудков слышится щелчок. Олли берет трубку.

— Ол! — восклицаю я; душа буквально воспаряет к небесам. — Это Кэти. Как дела?

— Привет, Кэти.

Судя по отрывистому тону, Нина не очень рада меня слышать. В ужасе, я едва не роняю телефон.

— Э… привет. — Надеюсь, в моем голосе не звучит разочарование. — Олли далеко?

— Он сейчас занят. Я могу что-нибудь передать?

— Мне нужно с ним поговорить.

— Сейчас это не очень удобно, — церемонно говорит Нина, будто я назойливая поклонница, которая звонит в разгар званого ужина. — Потому что, — она понижает голос, — мы в магазине.

— В магазине? — Я удивлена так, как будто парочка гуляет нагишом по Илингу. Олли ненавидит ходить за покупками. Я неизменно оставляла его в пабе с пивом, если хотела предаться мотовству. — Олли не любит магазины.

— Он охотно ходит вместе со мной, — самодовольно говорит Нина. — Открою тебе один секрет. Я была в ювелирном салоне и увидела красивое золотое кольцо с бриллиантом. Олли пошел за ним. Ты понимаешь, что это значит, Кэти?

Конечно. Что Олли спятил.

— Вы обручились?

Она самодовольно хихикает.

— Угадала.

Меня сейчас стошнит. Всего полтора месяца назад Олли сказал, что они с Ниной, возможно, опять сойдутся, а теперь уже сделал ей предложение?

— Поздравляю. — Не знаю, как мне удается выговорить это, не задохнувшись. — Можешь передать Олли пару слов?

— Он здесь, — говорит Нина. — Хочешь с ним поговорить?

— Нет!

Ни за что. Что я скажу, если добрый, славный Олли женится на стерве Нине? От одной мысли об этом хочется выть.

— Просто… передай привет… и мои поздравления.

— Конечно, — говорит Нина — великодушная победительница. — Но по-моему, Кэти, тебе пора оставить его в покое. Живи своей жизнью.

— Уже оставила. — Я натянуто смеюсь. Ол бы сразу догадался, что я вру, но Нине меня не раскусить. — Ты видела газеты? Я встречаюсь с Гэбриелом Уинтерсом. С мистером Рочестером. Мы вместе. Я позвонила именно затем, чтобы сказать это. Я хотела сообщить Олли новости, на тот случай, если пресса начнет докучать. Передай ему, ладно? Я бы охотно с тобой поболтала, но мне пора. Гэбриел ждет меня на ужин.

Вешаю трубку, радуясь тому, что Нина в кои-то веки потеряла дар речи от изумления.

Сердце бешено колотится, и ужасно хочется выпить. Честно говоря, если Олли обручился с Ниной, то я обязана напиться.

Иду к стойке и замечаю, что в баре стоит мертвая тишина, не считая потрескивания огня и шума воды. Становится понятно, что я чересчур громко говорила по телефону. Все, кто есть в «Русалке», начиная с барменши и заканчивая старой чудачкой в углу, слышали каждое слово и теперь глазеют на меня. Двое журналистов, сидящие у камина, буквально истекают слюной, и один из них уже кому-то звонит.

Черт…

Видимо, все-таки придется принять предложение Гэбриела.