Будучи постоянным читателем «Хит» и «ОК!», я полагала, что прекрасно осведомлена о таких важных событиях, как вручение наград Национального телевидения и премии «актер года» в номинации «Сериалы». Я даже голосовала за своих любимцев на «ТВ Квик». Но по сравнению с Гэбриелом я просто профан. Если бы он принял участие в телевикторине по теме «Звезды кино и телевидения», то, несомненно, набрал бы высший балл. Единственная тема, которая находит отклик в тщеславном сердечке Гэбриела, — он сам. Он настоящий профессор себялюбия.
С тех пор как я решила бросить эту странную работу, желание уйти возрастает с каждой секундой. От постоянной лжи кружится голова. Ненавижу оглядываться через плечо — на тот случай, если в кустах прячутся Анжела Эндрюс и ее коллеги или какой-нибудь упрямый поклонник засел в засаде за помойкой. Я уже мечтаю о том, чтобы стать учительницей в трегоуэнской школе, а поскольку подростки обычно устраивают новеньким учителям такой же прием, что и львы в Колизее — первым христианам, вы можете понять, насколько я отчаялась. Жизнь подружки знаменитости — сущий кошмар.
— Сразу после вечеринки у Джуэл я ухожу, — говорю я Мэдди по телефону, уютно устроившись среди подушек на огромной кровати в номере Гэбриела, в отеле «Кларидж». Голова свешивается с краю, кровь приливает к мозгу. Боюсь, это максимальное возбуждение, которое мне светит. — Мы в последний раз официально появляемся в свете в качестве пары. Я пообещала Гэбриелу, что не брошу его до понедельника, чтобы он мог провести еще немного времени с Фрэнки. Тот изо всех сил убеждает Гейба открыться — говорит, что больше не может лгать.
— И что, у него есть шансы?
— Примерно такие же, как у меня — полететь на Луну. Не хочу разрушать иллюзии Фрэнки. Он так несчастен из-за того, что стал постыдным секретом Гейба. Ты бы его видела. Бедняга растерял весь свой блеск.
— Ты тоже, — замечает Мэдс.
— Не могу больше бессмысленно улыбаться в камеру и делать вид, что люблю Гэбриела! И потом, я с ума схожу от этих церемоний.
— Бедняжка. Что у тебя сегодня?
— Национальная телевизионная премия, — говорю я, ощущая знакомую скуку. — Гэбриелу все тело обработали воском. Ни волоска…
Мэдс сплевывает.
— Не надо подробностей. К черту развлечения; лучше скажи, как там Лондон? На что похож «Кларидж»? Ты видела Гордона Рэмси? Он правда такой сексапильный?
Я смеюсь.
— Ну и с чего начать? Поездка — скука смертная. Если Гэбриел сходит еще хотя бы на один сеанс эпиляции, на нем не останется ни дюйма кожи. «Кларидж»… — Я окидываю взглядом роскошный номер — сплошь белоснежные ткани и золотая отделка. — Красота.
— Ты что, вконец пресытилась? Мне в жизни не доведется побывать в «Кларидже». Подробности, Кэти! Как выглядит Гордон?
— Круто. Велел Гейбу валить на хрен, когда тот попросил блюдо с пониженным содержанием углеводов.
Мэдс смеется:
— Хотела бы я это видеть. А какой у тебя номер?
— Огромный. В одной спальне поместился бы весь ваш дом.
Она свистит:
— Рассказывай дальше.
Я послушно расхаживаю по номеру, описывая толстый ковер, мягкие белоснежные полотенца, содержимое вместительного бара. Отдергиваю тяжелые занавески и открываю окно, чтобы подруга могла услышать шум лондонского транспорта. Мэдс охает и ахает, а я ощущаю себя мошенницей. Я написала роман, забыла Джеймса, сижу в роскошном номере — но никогда еще не была такой несчастной. Какой смысл торчать в шикарной комнате в полном одиночестве? С момента приезда я лишь смотрела телевизор и скучала по Олли. Даже позвонила ему домой и оставила сообщение, предупредив, что я в городе — на тот случай, если Ол захочет повидаться. Я оставила название отеля и номер телефона, но до сих пор не получила ответа. Надеюсь, он сдержит обещание и придет на вечеринку к Джуэл.
Лучше не говорить Мэдс, что я звонила Олли. Ей вряд ли понравится узнать о том, что я шесть раз подряд выслушивала сообщение на автоответчике лишь потому, что мне становилось тепло и приятно от звуков знакомого голоса. Не хочу, чтобы лучшая подруга сочла меня психопаткой…
Ведь я не психопатка, а всего лишь пытаюсь взять судьбу в свои руки, не так ли?
— Кэти! — раздается негодующий голос из трубки. — Перестань молчать! Во что ты одета? Какие на тебе туфли? Расскажи!
Я послушно подхожу к огромному гардеробу, в котором запросто поместится вся Нарния, распахиваю дверцы и смотрю на прекрасное зеленое платье от Элис Темперли, сплошь в блестках и вышивках — самый красивый наряд в моей жизни. На полу стоит пара туфель от Джимми Чу, в которых предстоит пройти по красной дорожке. Некогда я бы жизнь отдала, лишь бы заполучить эти прекрасные вещи, а сейчас, когда они мне принадлежат, чувствую себя такой измученной…
Я рассматриваю в огромное зеркало загорелую гладковолосую Кэти Картер и внезапно ощущаю тоску по прежней — пухлой и кудрявой. До боли скучаю по себе самой…
Сворачиваюсь клубочком на кровати.
— Как надоело всем врать!
— Осталось всего два-три дня, — успокаивает Мэдс. — В любом случае подумай о своей книге. Общение с мистером Рочестером наверняка снабдило тебя отменным материалом.
— Не думаю, чтобы настоящий мистер Рочестер делал маникюр…
Назовите меня лицемеркой, но если мужчина торчит в ванной дольше, чем я, — в этом есть что-то неправильное.
— Но главное, — продолжает Мэдс с терпением человека, разъясняющего амебе принцип действия атомного реактора, — что женщины по всей Британии считают Гэбриела чертовски сексуальным. Именно такой материал тебе и нужен. Ты, если не ошибаюсь, искала своего героя.
Я что-то бормочу в знак согласия и пытаюсь заглушить внутренний голос, который утверждает, что Олли, в дырявом свитере, вылинявших джинсах и босиком, в сто раз сексуальнее, чем ангелоподобный Гэбриел.
— Кэти, ты все мне рассказала?
Как неприятно, когда друзья читают твои мысли.
— Ты уверена, что перестала думать о Джеймсе?
Пожалуй, стоит лишить Мэдди звания лучшей подруги. Она задает слишком много личных вопросов. Я объяснила, что решила уйти от Гэбриела из-за того, что сделал Себ, но умолчала, отчего настолько зла и расстроена. Мэдс чует, что дело нечисто, но, слава Богу, я спасена от необходимости лгать: в дверь стучат, и кто-то нервно покашливает. В номер заглядывает менеджер отеля.
— Прошу прощения, мэм, но пришел какой-то джентльмен и желает вас видеть. Говорит, что по неотложному делу. Прогнать его?
О Господи. Сердце начинает бешено колотиться. Это Олли! Получил мои сообщения и пришел, чтобы повидаться! Во рту у меня тут же пересыхает, я не могу говорить, лишь энергично киваю.
— Мне надо идти, перезвоню потом, — говорю я Мэдс, кладу трубку и мечусь по комнате словно безумная, покусывая губы и похлопывая себя по щекам, — точь-в-точь героиня Джейн Остен. Потом останавливаюсь перед зеркалом в надежде, что в новеньких джинсах моя талия действительно кажется тоньше, а зад — меньше. Понравлюсь ли я Олли в таком виде?
В дверь громко стучат. Я открываю — и сердце обрывается, когда я вижу гостя.
— Привет, Пышка, — воркует Джеймс, входя в номер. Он оглядывается, буквально пожирая глазами каждый предмет. — Боже… Кажется, ты и впрямь достигла вершин…
Я не намерена отвечать. Джеймс неряшлив, лицо у него серого оттенка, белки глаз испещрены крошечными красными жилками, костюм помят, воротничок рубашки засален.
Я закрываю дверь и скрещиваю руки на груди.
— Что тебе надо? И откуда ты узнал, где я?
Джеймс почесывает переносицу.
— У меня свои источники…
В его улыбке нет ничего приятного — так, должно быть, улыбается крокодил, прежде чем проглотить добычу. Меня охватывает раздражение.
— Убирайся, Джеймс, пока я не вызвала охрану.
— Я бы на твоем месте не торопился. Что скажет твой бойфренд, — Джеймс присаживается на краешек кровати и задумчиво пружинит, — если узнает, что ты пригласила в номер бывшего жениха?
— Я тебя не приглашала, — напоминаю я. — Ты сам вломился.
— Невелика разница… — Он пожимает плечами, и я замечаю, что костюм висит на нем как на вешалке. — Вызовешь охрану — и весь отель узнает, что подружка Гэбриела Уинтерса осталась наедине с другим мужчиной. Что подумают люди?
— Джеймс, здесь останавливается Мик Джаггер. По-твоему, кому-нибудь есть дело до того, что бывший банкир нанес визит никому не известной женщине?
— Ну, тебя не назовешь никому не известной. Ты подружка первого красавца Британии. Все пытаются понять, каким чудом ты сумела его обворожить.
Джеймс, как всегда тактичный, бродит по номеру — угощается виноградом, заглядывает в просторную ванную.
— Где Гэбриел? — интересуется он.
— Общается с прессой.
Джеймс возвращается в спальню с двумя флаконами геля для душа в руках.
— Боюсь, он расстроится, если откроет воскресные газеты и узнает, что подружка изменила ему, пока он был занят. Вряд ли Гэбриелу понравится читать о том, как мы провели вечер.
— Джеймс, — цежу я сквозь зубы, — не знаю, как выразиться яснее. Между нами все кончено. Точка. Мы не сможем ничего исправить. Я не собираюсь с тобой спать. Никогда.
Джеймс закатывает глаза.
— Ты всегда была тупицей, Пышка. Знаешь, как это утомляет? Я тоже не намерен с тобой спать. Господи! Даже когда не было выбора, мне приходилось нелегко.
Я молча смотрю на бывшего жениха.
— Слава Богу, с прежней хреновиной покончено. — Он подходит к окну и глядит на торопливых пешеходов. — Я пытался быть любезным. Посылал цветы. Рассуждал рационально. И к чему это привело? Ни к чему. Ты не оставила мне выбора. Я готов был ждать, пока старушка отбросит копыта, даже готов был жениться, но тебе ведь не угодишь, да?
Он поворачивается и ледяным взглядом смотрит на меня. В уголках рта блестит слюна.
— Значит, придется побыть злодеем. Когда я опишу этот номер во всех подробностях, — он вытаскивает из нагрудного кармана визитку и задумчиво смотрит на нее, — некоей мисс Анжеле Эндрюс, репортеру, и дам коридорному пятьдесят фунтов на чай, ты будешь выглядеть не очень-то красиво, а? Только представь — Британия проснется и прочтет о том, как подружка Гэбриела Уинтерса изменила ему. Боюсь, это повредит имиджу звезды.
— Ты не посмеешь!
— Увидишь, что посмею. — Джеймс ухмыляется. — Какой ужас, тебя снова выпрут. Наверняка твой красавчик расстроится.
Это точно, но по другой причине. Имидж — главное для Гэбриела. Я смотрю в холодное лицо Джеймса, в ледяные глаза, похожие на обкатанные морем стекляшки, и гадаю, отчего некогда в него влюбилась. Должно быть, самооценка у меня была ниже плинтуса.
Джуэл гордилась бы мной. Я действительно изменилась.
— Итак, — настаивает Джеймс, — если не хочешь, чтобы ваш роман закончился, давай договоримся. Я согласен на сто тысяч долларов. Наличными.
Челюсть у меня едва не падает на ковер. Потеряв работу, бедняга, должно быть, спятил.
— Мне негде взять такие деньги! И ты это знаешь!
Он пожимает плечами.
— У Гэбриела они есть. Попроси на новое платье или что-нибудь такое.
— Джеймс, он актер, а не Билл Гейтс, блин!
— Не сомневаюсь, ты выкрутишься, дорогая. А если нет… — делает паузу и улыбается он, — все будет кончено. Бедный Гэбриел. Думаю, он страшно огорчится.
Если раньше я ненавидела его за то, как он отозвался о Джуэл, то теперь я просто в бешенстве. Эта дрянь понятия не имеет, что я вовсе не влюблена в Гэбриела. Но Джеймсу наплевать. Он погубит меня, даже не задумавшись.
— Шантаж, — шепчу я.
— Какое нехорошее слово. Я бы сказал — деловое соглашение.
— Да, как и вся наша совместная жизнь, — с горечью говорю я. — Джеймс, я знаю, что у тебя проблемы в банке. Не понимаю лишь одного: почему ты связался со мной, если тебе так были нужны деньги?
Джеймс наливает себе виски, подносит бокал к свету и наслаждается богатым янтарным оттенком.
— А, значит, Эд проболтался. Никогда не умел держать язык за зубами. И рисковать, в отличие от меня, у него тоже кишка тонка.
Я молчу. Как киношный злодей, Джеймс охотно раскрывает свои черные планы:
— Нуда, некоторые спекуляции не удались, я потерял деньги, предпринял кое-что еще и снова проиграл… Я надеялся, что старуха, твоя крестная, долго не заживется, но эта старая клюшка не спешит на тот свет. И в долг она давала все неохотнее. Тем временем акции стали падать, начались проблемы… — Он отхлебывает виски и вытирает рот тыльной стороной ладони. — Когда я познакомился с Элис, то думал, что мне наконец повезло. Не нужно больше ждать, пока окочурится старуха. У Сэвилла — миллионы. Поэтому, детка, когда ты похерила мой званый ужин, это был идеальный предлог для того, чтобы разорвать помолвку. Ни один человек в здравом уме не стал бы меня упрекать.
— Точно, — подтверждаю я. — Даже я не стала.
— Как трогательно, — говорит Джеймс, приканчивая вторую порцию виски и принимаясь за третью. — Раз уж ты питаешь ко мне такую любовь, то, уж пожалуйста, раз добудь наличных. Иначе твой Гэбриел вылетит в трубу. Деньги можешь передать завтра, на вечеринке у крестной.
— Ты требуешь, чтобы я нашла такую сумму за один вечер?
Он допивает виски.
— Постарайся, или Анжела Эндрюс получит сенсацию года. Не сомневаюсь, она хорошо заплатит. Я ясно выразился?
— О да, — слабо отвечаю я.
— Отлично. Увидимся завтра.
Джеймс ставит бокал на стол и неторопливо выходит из номера, оставив меня в одиночестве и в ужасе.
Его слова — словно отравленные колючки, которые впиваются в уши. Я слышу их снова и снова, пока не начинает казаться, что я схожу с ума. Как я могла любить этого типа? Почему была такой дурой?
Но теперь глупостям конец. Джеймс дал мне импульс, которого недоставало, чтобы исправить ошибки. Ошибки, совершенные с Олли, с Гэбриелом, с собой.
Джеймс пришел бы в ярость, если бы узнал, что его козни принесли пользу. Сегодня я в последний раз накладываю макияж, приглаживаю волосы и играю роль подружки Гэбриела. Завтра, после вечеринки, поставлю точку. Расскажу Гэбриелу правду — и пусть Джеймс болтает что хочет. Кто знает, может быть, так даже окажется лучше для Гэбриела. По крайней мере до истины никто не докопается.
Я смахиваю слезы. Нельзя показаться на торжественной церемонии с красным носом и распухшими глазами, на фотографиях будет смотреться не очень красиво. И уж точно я не намерена появляться на вечеринке у Джуэл безобразной, как гоблин. Тетушка заслуживает приятного вечера.
И даже если Олли любит Нину, я хочу быть как можно красивее.
Мечтать никто не запрещает.