Выйдя из леса, мы с Тобиасом оказались не там, где я ожидала. Мы очутились у южной околицы деревни, в месте, где тележная тропа переходила в нашу только что вымощенную дорогу.
Мы молча двинулись в деревню. Она была необычно тиха, и мое сердце на секунду замерло в страхе, что лорд Смерть солгал мне.
Однако рядом шагал Тобиас — бодрый, здоровый и румяный, и даже если бы это не служило доказательством, я была уверена, что слова лорда Смерти не следует подвергать сомнению. Моя деревня спасена.
Но вот странно: радостная мысль о спасении отозвалась в моем сердце не так глубоко, как я ожидала. Я подружилась со смертью и больше ее не боялась.
По дороге шел со своим мулом Томас Ред. Завидев нас с Тобиасом, он поклонился, как будто я была титулованной особой.
— Кетура Рив, — сказал он. — Какая счастливая встреча! Не окажешь ли мне честь въехать в деревню на моем муле? Там собрались все жители. Это действительно большая честь для меня, ибо я слышал, да и видел, как ты спасла нас от чумы.
— Не я, но один мой знакомый.
— Но он не спас бы никого, если бы не ты, — возразил Тобиас.
У меня не было сил пререкаться с ними обоими, да и поездка верхом в тот момент выглядела весьма привлекательно. Я села на мула, и мы двинулись по нашей прекрасной дороге и вскоре увидели впереди толпу односельчан. Заметив нас, они расступились и встали по обе стороны дороги. Когда мы приблизились, толпа затихла.
Маленькая девочка бросила передо мной на дорогу охапку маленьких букетиков. Люди зашептали мое имя. В толпе послышались смех, радостные возгласы, а потом все собравшиеся разом загомонили. Я в недоумении оглядывалась по сторонам, пока мы не въехали на площадь.
В ее центре стоял Джон Темсланд. Тобиас подвел меня к нему, я спешилась и сделала книксен.
Жители собрались вокруг нас кружком. Гуди Томпсон и ее муж подошли ко мне ближе других.
— Прости нас, — сказала Гуди. Ее муж стоял, крутя в руках шапку и глядя в землю. Я заулыбалась — было так приятно видеть в добром здравии и их самих, и их чудесных мальчиков.
Я окинула собравшихся взглядом, и внезапно их лица показались мне незнакомыми. Воздух в деревне сиял светом, который я не узнавала. Я поискала глазами Гретту и Беатрис. Вон они — улыбаются и подбадривающе кивают.
— Мне хочется наградить тебя, Кетура. Что я могу для тебя сделать? — тихо спросил Джон. — Требуй все что угодно. Если в моей власти дать это, я дам.
В этот момент я не желала ничего другого, кроме как снова стать той, кем была когда-то, — девочкой, надеющейся найти любовь и качать на руках собственного ребенка, девочкой, перед которой лежала целая жизнь. Я хотела только, чтобы все оставалось таким, как было до того дня, когда я пошла за оленем, до того, как узнала, какой тьмой лес может окутать мою душу.
— Сэр, если вы и вправду хотите что-то для меня сделать, — сказала я, — то вот мое желание: больше не говорите об этом. Давайте забудем о прошлых тревогах и подготовимся к ярмарке и встрече короля.
Джон долго и пристально смотрел на меня, затем промолвил:
— Быть посему. Король прибудет завтра, а сегодня вечером, когда все будет готово к открытию ярмарки, мы устроим танцы. — Он окинул взором толпу. — Ступайте! Готовьтесь.
Толпа начала расходиться. Мужчины кивали мне, женщины приседали в легком книксене. Гретта и Беатрис пробились ко мне, и мы все вместе принялись наблюдать, как народ ставит ярмарочные палатки. Некоторые из мужчин возводили подмостки для короля и его свиты и для лорда и леди Темсланд — чтобы высокородные особы могли следить за состязаниями, играми и представлениями, запланированными для развлечения почтеннейшей публики. Замок, возвышавшийся над селением, украшали шелковые знамена ярко-синего и оранжевого цветов, свисавшие со второго этажа. Уличные музыканты настраивали инструменты, отовсюду слышались пение, смех и разговоры. Женщины оставили свои прялки и ткацкие станки и понесли на площадь завернутые в чистую материю хлебы, и булочки, и торты, и печенье. Они несли шитье и рукоделие, и свежесбитое масло, и мыло, и головки сыра. Молодые мужчины заводили в загоны своих лучших бычков, и овец, и свиней, а старики ставили на животных клейма и обсуждали скотину с серьезным прищуром глаз. И все в деревне кивали мне и улыбались.
Но вскоре народ позабыл обо мне в предъярмарочной суете. Народ-то забыл, но не Гретта с Беатрис.
— Мы не знаем, какой истории верить, — вздохнула Гретта.
— Когда-нибудь я расскажу вам настоящую и совсем не так, как будут рассказывать другие, — пообещала я.
— Когда захочешь, — сказала Гретта.
— Если захочешь, — добавила Беатрис.
У меня не хватило отваги рассказать им об обязательстве, которым связал меня лорд Смерть. К тому же во мне еще жила надежда. Разве не ждали меня дома лимоны?..
— Я должна идти домой и сделать лимонный пирог. Но прежде чем я уйду, нам всем троим надо управиться кое с какими делами. Пойдемте. — И я повела их к дому Портного.
— Но я уже вручила ему платье от твоего имени, Кетура, — запротестовала Гретта, поняв, куда мы направляемся.
— Вот именно, — сказала я, не останавливаясь.
Когда мы подошли к дому Портного, его детишки кинулись навстречу, но окружили они одну только Гретту.
Вышел Портной и пригласил нас в дом. Дети последовали за нами. Я в изумлении уставилась на висящее в ожидании леди Темсланд чудесное платье. Портной проследил за моим взглядом.
— Отличная работа, Кетура, — похвалил он. — Ты полна скрытых талантов.
— Сэр, я должна кое в чем признаться, — сказала я. — Поэтому мы и пришли к вам. Платье сшила не я, а Гретта. Объяснять, почему мы обманули вас, слишком долго и сложно. Поэтому просто примите мои извинения. Эту отличную работу на самом деле проделала Гретта.
— Кетура! — воскликнула та. — Это неправда!
— Вот как? — сказал Портной и улыбнулся. — Ну конечно я обо всем догадался, Гретта. Неужели ты думала, что я не узнаю твои ровные стежки?
Гретта покраснела и пролепетала:
— Это сделала Кету…
Портной продолжал:
— Никто другой не мог выполнить эту работу. Во всем платье я нашел только три не очень ровных стежка.
Румянец на лице Гретты сменился бледностью.
— Три?! — Ее глаза сузились. — Три? Сначала пять кривых стежков, а теперь три! Пойдемте, дети, — обиженно сказала она. — Давайте играть.
И она увела их во двор.
— Хорошая женщина, но гордая, — пожаловался Портной открытой двери. — Велела мне не носить оранжевое. — Он улыбнулся.
— Господин Портной, — сказала я, — если вы станете угождать ей в малом, то наверняка сможете верховодить в большом. Я знаю — она очень хотела бы поучиться у вас.
— Кетура, ты стала мудрой, — произнес он.
— Кетура! — позвала Гретта со двора.
Я пожелала хозяину доброго дня и вышла во двор, где немедленно подверглась укорам Гретты.
— Как же наш план, Кетура? — сердито накинулась она. — Зачем ты ему все рассказала?
— Потому что я говорила тебе, Гретта — он не тот, кого я люблю настоящей любовью.
— Конечно же ты его не любишь! Да и кто бы полюбил человека, который носит оранжевые чулки? Я указала ему на сорняки в саду, и пожалуйста — они и сегодня там, причем вымахали еще больше! — Она вздохнула. — Несносный человек! Но ты должна его простить, и тогда, я уверена, ты его полюбишь.
— Гретта, — сказала я. — Ты смотришь на мужчину как на старую рубашку, которую следует распороть и перешить заново. Может быть, стоило бы думать о нем как о хорошей, богатой ткани, которая только ждет того, чтобы ты вышила на ней прекрасный узор? И если ты это сделаешь, то убедишься, что сама любишь Портного.
— Что-что? Я? Люблю Портного? — Она громко расхохоталась, затем развернулась к двери, в проеме которой стоял, глядя на нее, Портной. Гретта проглотила смех и уставилась на него в ответ.
Джейн, старшая из детей, спросила:
— Ты любишь его, Гретта? Если это правда, то мы с радостью просим твоей руки.
— Что?
— Папа сказал, что одежда, которую ты втайне сшила для нас, будет храниться ненадеванной до дня его свадьбы. Вот мы и просим: не могла бы ты поторопиться и выйти за него поскорее?
— Ты сшила детям одежду, Гретта? — изумилась я.
— Ну не могла же я позволить им бегать в рванье, когда все другие дети щеголяют в новом!
Самая маленькая, Наоми, подергала Гретту за юбку:
— Так ты женишься на нас или как?
Она сгребла детей в охапку.
— Я очень люблю вас, но, видит Господь, я не люблю вашего папу.
Оборвыши переглянулись между собой со спокойным удивлением. Старшая сказала:
— А папа говорит, что любишь.
— Он… он так сказал? — смешалась Гретта.
— Да, — подтвердил средний сын. — Когда мама умирала, она взяла с него клятву, что он женится опять, только если найдет женщину, которая будет любить нас еще больше, чем его. А прошлой ночью всем нам приснился один и тот же сон. К нам пришла мама — сказала, что Смерть позволил ей прийти. И она сказала, что папа никогда не спросит тебя сам, поэтому мы должны попросить тебя выйти за нас замуж.
Гретта прижала ладони к щекам.
— Да, — продолжил мальчик. — Папа нам поверил и велел сделать, как сказала мама.
Младшенькая вынула большой палец изо рта.
— Папа сказал, что одежда, которую ты сшила, — это так, пустяки. Он сказал, что, как только ты начнешь заботиться о нас ночью и днем, мы тебе быстро разонравимся. Это правда, Гретта?
Та замотала головой, сначала медленно, а затем решительно.
— Конечно нет! Чем больше я буду заботиться о вас, тем больше стану любить. А вот вашего папу буду любить меньше.
— Так, значит, ты его любишь! — сказала Джейн.
— Нет!
— Но ты только что сказала…
— Я… — заговорила Гретта с большой неуверенностью. — Я не люблю вашего папу, Джейн. Я люблю вас, но не его. Вообще не люблю. Нет, нет! И никогда не любила. И никогда не полюблю. Да и не смогла бы никогда. Это невозможно.
Дети опять переглянулись.
— Бедный папа, — наконец сказал сын.
Они уставились на свои чумазые ноги.
— Да, бедный папа, — повторила младшая.
— Бедный? Почему он бедный? — спросила Гретта, прикасаясь к их грустным мордашкам.
— Потому что он любит тебя.
— Он… — Гретта схватила подол своего передника и промокнула им виски. — Он что?
— Папа любит тебя неудирающей и увечной любовью, — сказала малышка.
— Неумирающей и вечной! — поправила Джейн.
Портной, слышавший весь этот разговор, все еще стоял в дверях молча, с еле заметной улыбкой, и не отрывал глаз от Гретты.
— Не может быть, — сказала Гретта. Лицо ее пылало.
— Нам лучше знать, — возразила старшая. — Мы знаем его всю свою жизнь.
Я не могла истолковать выражение на лице Гретты. В ее глазах угадывалось неверие, а в морщинках на лбу — изумление. Такое лицо бывает у человека, увидевшего летящего ему навстречу ангела. Гретта старательно не смотрела на Портного.
Я поцеловала подругу в щеку:
— Я так за тебя счастлива!
Гретта заключила меня в объятия, затем отпустила.
— Пойдем, Беатрис, — позвала я. — Пора уладить и твое дело.
Я взяла ее за руку и повела к церкви. Один разок я оглянулась и увидела, как Портной с поклоном приглашает Гретту в свой дом. Детишки последовали за ней, словно стайка свидетелей на свадьбе.
По дороге к церкви я размышляла над сном, который одновременно увидели все дети Портного. Нет сомнения, визит их матери устроил лорд Смерть. Неужели он сделал это ради меня — потому что знал, что я люблю Гретту?
Я все еще дивилась случившемуся, когда мы подошли к церкви. Регент, похоже, ждал нас. Впрочем, вскоре выяснилось, что ждал он на самом деле Билла, к тому же с большим нетерпением.
— Да где же он? Где твой кузен, Кетура? Сегодня последняя репетиция!
— Сэр, мне нужно кое-что вам рассказать про Билла, но только с глазу на глаз. Другие мальчики, я так думаю, не прочь пойти посмотреть приготовления к ярмарке.
— Кетура, нет! — запротестовала Беатрис.
После некоторого колебания Регент проговорил:
— Я не очень боюсь того, что ты скажешь, ибо я сегодня счастлив! И не только из-за того, что услышал о тебе, но в личном плане тоже. Певчие, вы можете идти. Только голоса поберегите!
Мальчишки разлетелись, словно стая чаек, и мы остались в церкви одни.
— Господин Регент, — начала я, — это не ее вина… это все моя придумка… Словом, нам надо кое в чем признаться.
Беатрис подняла руку, останавливая меня:
— Нет, Кетура, я не позволю тебе взять вину на себя. Ведь это я, а не ты всю жизнь мечтала петь в хоре. — Она повернулась к Регенту. — Сэр, Билл — это я. Я приходила, переодевшись мальчиком.
— Не может быть! — сказал он, сделав большие глаза.
— Но это правда, — ответила она.
— Не верю!
И тогда Беатрис открыла рот и запела. Ах, какая это была мелодия! Она даже мертвому разбередила бы сердце. Когда Беатрис замолчала, Регент долго ничего не говорил.
— Неужели ты думала, что я этого не понял? — сказал он наконец. — Как мог я не узнать голос, который полюбил с самого первого раза, когда услышал тебя поющей вместе с другими прихожанами?
Беатрис открыла было рот, словно опять собиралась запеть, но на этот раз не издала ни звука. Регент улыбнулся такой ослепительной улыбкой, что стал почти красивым. И тут же приуныл опять.
— Только не говори никому, иначе мой хор… мой хор без тебя просто рассыплется.
Он взял ее руку и медленно, нежно сжал ее в ладонях, как маленькую птичку.
— Мне приснился очень странный сон, Беатрис, — сказал он.
— Расскажите, — тихо попросила моя подруга. Кажется, оба забыли, что я тоже здесь.
— Сначала я должен кое-что объяснить. Я думал, что после смерти матери брошу музыку. Но не бросил. Нет, я полюбил ее еще сильнее. А все из-за него — из-за Смерти. Потому что я видел, как он пришел за матерью, и осознал, что она была всего лишь девочка, слабая и смертная. Мельком — лишь мельком! — заметив его черный плащ, я понял, что мать всю жизнь искала силу, которая помогла бы ей не поддаться Смерти, и только когда он наконец пришел, она поняла, что в этот день не помогают никакие силы. Подчиниться — вот и все, что нам дано. Вот почему я играл свою музыку — чтобы смирить сердце, чтобы не бороться, как боролась она. — Регент вздохнул. — А сейчас я расскажу свой сон.
Он мгновение помолчал, затем начал:
— Тот, кто приходил тогда за матерью, явился мне прошлой ночью. Высокий, одетый в черное человек стоял около моей постели, величавый и внушающий благоговейный ужас. «Регент, — промолвил он, — я лорд Смерть. Твоя мать хочет поговорить с тобой».
Беатрис прикрыла рот свободной ладонью.
— Он назвал ее имя, и дух явился — поспешно, как будто его оторвали от какого-то срочного дела. В руках матери была маленькая золотая линейка.
Я спрятал голову под одеяло, но высокий человек стянул его с меня. «Регент, — сказал он, — пришло время стать мужчиной!»
Я поднял глаза — около постели стояла моя мать и держала линейку в обеих руках, словно предлагая ее мне. «Я пришла просить у тебя прощения», — сказала она. Положила линейку на постель рядом со мной и вздохнула. «Мои мучения окончены, — сказала она. — Помни, сын мой: не только музыка есть творение небес, но и любовь тоже. Будь счастлив». Она заторопилась прочь, а я проснулся.
Беатрис нежно сказала:
— Это всего лишь сон, господин Регент.
— Возможно, — ответил он, а потом достал из складок мантии маленькую золотую линейку. — Я похоронил ее вместе с ней, но когда я сегодня проснулся, она лежала на моей постели.
Немного помолчав, он произнес:
— Беатрис, давай зайдем в часовню. Мне нужно поговорить с тобой наедине.
Я оставила их вдвоем и направилась домой, улыбаясь самой себе.
Почти забытые лимоны так и лежали на столе. Я взяла один, отрезала ломтик и попробовала. Вкус оказался таким кислым, что из моих глаз брызнули слезы.
— Бабушка, — спросила я, — как ты полагаешь — у меня получится приготовить пирог с таким ужасно кислым фруктом?
— Конечно, — ответила она. — Если подсластишь сахаром. Вот, используй весь, моя Кетура, ибо я нутром чую, что после сегодняшнего дня нам никогда не придется волноваться насчет сахара.
И я принялась за готовку, а Бабушка отправилась разузнать, кто что будет представлять на ярмарке, а заодно принять массу поздравлений с тем, какая умная ей досталась внучка.
Я смешивала и пробовала, и опять смешивала и пробовала, пока наконец у меня не получилась начинка в самый раз — не слишком сладкая, не слишком кислая и на вид как солнышко. Для глазури я взбивала яичный белок с сахаром до тех пор, пока они не стали воздушными, словно облачка в летний день. Тогда я приступила к выпечке.
Наконец у меня будет пирог, который заставит всех мужчин в деревне влюбиться в меня, а Бена Маршалла вообще потерять голову и сделать мне предложение.
Раздался стук в дверь. Это был Бен собственной персоной.
Я с надеждой улыбнулась ему.
— Кетура, — сказал он, — ярмарка открывается завтра.
— Я как раз готовлю особенный пирог. Лимонный.
— Можно? — Он протянул руку за ложкой, вымазанной в блестящей начинке.
Отведал. Глаза у него стали большие-пребольшие. Он снова лизнул ложку.
— Кетура, это же невероятно вкусно!
Он вылизал ложку начисто, не оставив на ней ни капли начинки.
— Не похоже ни на что, что я когда-либо пробовал. Просто чудо! Нет сомнений — ты получишь звание Лучшей Стряпухи.
И промолвив эти слова, он упал на одно колено.
— Кетура, ты выйдешь за меня замуж?
— Но… Бен, я… я же еще не получила призовую ленту…
— Получишь. А если нет, отцу достаточно будет отведать твоего пирога, чтобы понять, кто должен был победить. Скажи же, Кетура, что выйдешь за меня!
Мое сердце трепыхнулось, будто умирающая бабочка, и тут же замерло. Замолчало и затихло.
— Одну секунду, — сказала я, опустила руку в карман передника и крепко зажала амулет в ладони. Да, вот парень, которого подразумевала Сестрица Лили, когда говорила, что я уже люблю кого-то. Конечно это он!
Нет. Глаз продолжал кого-то высматривать. Он медленно поворачивался в моей ладони из стороны в сторону — движение, похожее на печальное покачивание головой.
Сердце в моей груди оставалось немым, как камень.
— Нет! — сказала я, обращаясь к собственному сердцу вслух.
Лицо Бена приняло озадаченное выражение.
— Я… я имею в виду — нет, я должна выиграть честно, Бен, — выдавила я. — А вдруг корочка получится грубой?
Он поднялся.
— Не волнуйся об этом, Кетура. — И наклонился, чтобы поцеловать меня.
Я оттолкнула его.
— Бен, — сказала я, — прошу тебя…
Он опять принял озадаченный вид.
— Ну хорошо. Конечно, я уважаю твою девичью скромность. Подождем, пока пирог не выиграет первый приз, все честь по чести, и тогда я тут же сделаю тебе предложение.
Он схватил мою руку, поцеловал ее и ушел. Я стояла недвижно с ложкой в руке и смотрела, как он уходит. Сжала амулет еще раз, как будто хотела принудить глаз остановиться. Я даже не позаботилась закрыть за Беном дверь.
— Глупая девчонка! — наконец обругала я себя. И принялась скрести кухню, не забывая честить себя на чем свет стоит. Ведь каждая девица в Крестобрежье мечтает о таком женихе!
Но Бен не был моей заветной любовью, и мне не нужен был амулет, чтобы это подтвердить.
Я скребла с такой яростью, что чуть не опрокинула пирог на пол, а потом в смятении выбежала из дома. Я бежала и бежала, заглядывая в глаза каждому встречному парню. Кто же он — тот, кого я люблю? Я искала его не только для того, чтобы избавиться от обязательства перед лордом Смертью. Зачем мне жизнь, если мое сердце никого не любит?!
Я пробежала по всем тропинкам Крестобрежья, всмотрелась в каждого мужчину, который мне улыбнулся, и наконец оказалась у лачуги Отшельника Грегора. Деревенские женщины убрали и заново побелили хижину, но Грегор уже успел захламить двор: я увидела груду косточек, спутанный клубок волос, ниток и овечьей шерсти, горку из камней и кучу всякого мусора, собранного со всего селения. В окне торчала его чумазая, обросшая щетиной физиономия.
— Выйди ко мне, Отшельник Грегор! — ласково попросила я.
— Ты же не убирать заявилась, правда? — взмолился он.
— Нет, Отшельник, я пришла узнать, не влюблена ли я в тебя.
Раздался вопль ужаса, и голова в окне исчезла. Я дерзко вошла в хижину. Отшельник попытался спрятаться под кучей соломы, служившей ему постелью. Я видела только его ноги. Они дрожали.
— Ну же, будь мужчиной, — потребовала я. — Посмотри на меня!
— С какой стати тебе в меня влюбляться? — жалобно проблеял он из-под соломы.
— С той стати, чтобы выйти за тебя замуж, конечно!
— Замуж?! — Он глубже зарылся в солому.
— Посмотри на меня, — настаивала я, — не то позову своего друга лорда Смерть в гости к тебе.
Отшельник медленно выпростался из-под соломы и настороженно уставился мне в глаза. Амулет завращался так бешено, что едва не вырвался из моей ладони.
Я с радостью выскочила из лачуги.
К тому времени, когда я медленно вернулась в деревню, уже настал вечер. Зажглись фонари, зазвучала музыка и начались танцы. Печальная, потерявшая всякую надежду, я стояла на краю площади, пока Гретта и Беатрис не отыскали меня и не затащили в самую гущу веселья. Кто-то немедленно пригласил меня на танец.
Я пыталась распознать свою любовь в каждом холостом парне, который приглашал меня танцевать, но все напрасно. И тогда на меня снизошло спокойствие. Где-то, как сказала Сестрица Лили, есть тот, кого я уже люблю.
Все — и холостые, и женатые просили меня потанцевать с ними и были со мной добры и любезны. Но трудно наслаждаться почестями, когда знаешь, что ты уже одной ногой в вечности и когда глаз-амулет в руке крутится и дергается, как заведенный, на кого бы я ни взглянула.
Бабушка со своими давними подругами наблюдала, как я танцую. Она вся сияла от гордости за меня. Время от времени танцы прерывались для выступления акробатов и певцов, а один раз нам даже представили фарс. Замечательный вечер!
В самый разгар праздника меня вновь позвали танцевать, и на этот раз пригласившим оказался Джон Темсланд.
Мои подруги и вместе с ними все жители деревни остановились и, разинув рты, наблюдали, как Джон ведет меня в круг. Постепенно, сделав над собой усилие, чтобы не таращиться, к нам присоединились и другие пары, однако Гретта с Беатрис продолжали пялиться на меня и не обращали внимания на тех, кто приглашал их на танец.
На Джоне была туника кремового цвета и бриджи оттенка лесной зелени. Его длинные волосы спадали на плечи, кожа загорела от работы на свежем воздухе, а глаза синели, как шелковые знамена, украшавшие его замок.
— Сэр, — сказала я.
Он крутанул меня, а затем привлек чуть ближе к себе.
— Я хотел бы выразить тебе свою личную благодарность, Кетура, — проговорил он.
— Совсем необязательно, сэр, — ответила я. — Вы и так оказали мне честь этим танцем.
— Пожалуйста, Кетура, зови меня по имени!
— Джон, — смущенно проговорила я, — не надо меня благодарить.
— Я не все понимаю из того, что сегодня случилось, — признался Джон, — но я собственными глазами видел бубоны на Гуди и ее ребенке. Он был болен. А потом, когда пошел дождь, я этими же глазами увидел, как он выздоровел.
Я ничего не сказала, думая о дожде и лорде Смерти.
— Об этом дне будут рассказывать легенды еще многие поколения, — продолжал Джон, — но я надеюсь, что однажды ты расскажешь настоящую историю.
— Конечно, сэ… Джон, — сказала я. — Но вы должны знать, что мною двигала не исключительная храбрость, а всего лишь любовь к односельчанам.
— Как и подобает истинной леди, — подхватил Джон. Он опять закрутил меня в танце и подступил еще ближе. — Кетура, я спрашивал матушку… — очень тихо сказал он, — может ли сын лорда взять в жены простолюдинку.
— Как простолюдинку?! — изумилась я.
— Я знаю, ты считаешь, что это невозможно. Даже матушка в сомнении. Но послушай: у кого достаточно власти, чтобы сделать из простой женщины благородную леди? У короля! У его величества короля, того самого, который прибудет в Крестобрежье на ярмарку.
— Джон… — Я покачала головой. — Король не возвышает простолюдинов, кроме разве что героев и богатых купцов.
— Помнишь, Кетура, — помнишь, что король обещал тому, кто выиграет главный приз ярмарки?
— Свою туфлю, полную золота и исполнение желания.
— Верно. И я это выиграю, — заявил Джон.
— Вот как? И с чем же вы его выиграете? — Его уверенность вызвала у меня улыбку.
Он широко повел рукой:
— С Крестобрежьем! Вот мой вклад в ярмарку, Кетура!
— Сэр, это прекрасный вклад. Но кто же та простолюдинка, что удостоится такой чести, осмелюсь спросить?
— Ты, Кетура.
Я остановилась и начала танцевать опять, только заметив, что народ пялится на нас.
— Ты помогла мне увидеть, каким может стать Крестобрежье, — сказал Джон. — Ты вдохновила меня. И за это я превращу тебя в леди. В мою леди.
Леди!
Вся моя усталость внезапно улетучилась. Ноги сами понеслись в такт музыке.
Благородная леди!
Односельчане зауважали меня, мои подруги нашли свою любовь, а меня… меня полюбил сын нашего лорда!
Я посмотрела в сторону леса и улыбнулась. Может ли быть, что моей настоящей любовью все это время был Джон? Я опять остановилась.
— Сэр, но вы лорд, а я крестьянка. Этому никогда не бывать.
Однако, произнося эти слова, я опустила руку в карман передника.
Глаз не двигался!
Но погодите… Нет, он не крутился туда-сюда, как будто присматриваясь. Но все же он шевелился. Он запульсировал в моей ладони, а затем, к моему ужасу, засочился слезами. Мои пальцы вмиг стали мокрыми.
Я вытащила руку из кармана и отерла ее о юбку. Будь моя ладонь обагрена кровью, я, наверное, и тогда не испытала бы большего ужаса и отвращения.
Джон продолжал говорить о своих надеждах на монаршую милость. Его глаза смотрели на меня пытливо, выжидательно и… с любовью.
— Сэр… Джон, мне нужно домой. Я… я должна подумать.
— Думай, Кетура, думай и мечтай, — сказал он. — Я тоже буду думать и мечтать о тебе.
Я повернулась и побежала вверх по склону домой с разумом, все еще пляшущим от неверия.
Я стояла у окна и смотрела на мерцающие фонари, вслушивалась в музыку и смех, порхающие над деревней, как стайка бабочек. Я попала в сказку. Впервые я была не рассказчиком, а тем, о ком рассказывают.
Прошло совсем немного времени, и в дверях появились Гретта с Беатрис. Подруги несколько секунд взирали на меня в молчаливом изумлении, а затем Гретта сказала:
— Значит, тайна твоей настоящей любви раскрыта. И это Джон Темсланд, сын лорда!
— Он такой красивый! — воскликнула Беатрис.
— Красивый, — подтвердила я, улыбаясь.
— Он добрый и честный, — добавила Беатрис. — И влюблен в тебя, это ясно как день.
— Похоже на то.
— И он сын лорда! — повторила Гретта.
— Невероятно, — сказала я.
— Он сделал тебе предложение, Кетура? — с улыбкой поинтересовалась Беатрис.
— Сделал, — сказала я, сама себе не веря.
— И что ты ответила?
— Я… кажется, я забыла ответить.
Беатрис захихикала, но Гретта уставилась на меня в недоумении:
— Ты проверила амулет?
— Он дрожит и плачет, но больше не смотрит по сторонам.
— Наконец-то! — счастливо засмеялась Беатрис. — Ты спасена, Кетура!
— Но что это значит? — нахмурилась Гретта. — Почему глаз заплакал?
— Не знаю, — ответила я. — Зато знаю другое: день ярмарки станет днем свадеб. А теперь бегите домой мечтать о своих любимых. А я буду мечтать о моем.
Они убежали, а я всю ночь не сомкнула глаз, пытаясь найти ответ на вопрос Гретты.