Кетура и лорд Смерть

Глава шестая, рассказывающая о второй встрече и о моей попытке отсрочить неизбежное

Я едва прикоснулась к ужину, все сидела и со страхом поглядывала в окно, где тень леса все ближе подползала к домику. Нет, никуда я не пойду! Не могу. Не сейчас, по крайней мере. Оставалось еще немного времени, и Бабушка попросила меня пойти с ней к общему костру.

По дороге мы слышали доносящиеся из церкви печальнейшие звуки, вздымавшиеся и опадавшие, словно облачка весенних бабочек. Большинство жителей уже сидели вокруг костра, но если на пути нам попадался мужчина, я на всякий случай притрагивалась к амулету в кармане передника. Глаз все время дергался, крутился и моргал. Ни один из встречных не взглянул на меня, хотя пара-тройка поздоровались с Бабушкой.

— Я что, и правда превратилась в призрака, Бабушка? — спросила я.

Она сжала мою руку.

— Люди боятся фей. Ничего, скоро они все позабудут.

Я кивнула и крепко сжала ее руку. Если вспомнить, что темное королевство Смерти находится совсем рядом, по ту сторону леса, то наша убогая деревушка представлялась просто лучезарной. Урожай зерна выдался отменный, а через пару дней в садах зарумянятся яблоки. Я любила всех, кого только замечала по дороге: Эдвина Хайфилда, чистящего свой колодец; прихрамывающую матушку Джонсон — ее мучил прострел; сына каретника, украдкой пожимавшего ручки Мэри Тикап в саду… Все те же с детства знакомые беленые домики, те же украшающие их розы-вьюшки. Конечно, я в безопасности, в безопа…

Нет, я не в безопасности. Что такое наша деревушка по сравнению с лесом? Что такое наши жалкие убежища, сложенные из остовов деревьев, наши закоптелые очаги, в которых заживо горят все те же остовы, что такое наши безобразные кучи золы? Мы прячемся в лачугах, притворяясь, что нас не окружает лес, и это несмотря на то, что он поет, когда топор обгрызает его края. Лес растет, и дышит, и отбрасывает свои длинные тени. И все же разве существовал когда-либо более величественный собор? По сравнению с лесом, вдруг осознала я, наша церквушка выглядит съежившейся и сутулой. Нет, я не в безопасности.

У костра мальчики и девочки упражнялись в беге наперегонки, надеясь получить на ярмарке приз-ириску. Мужчины обсуждали, кто победит в конкурсе на лучшую корову, или овцу, или свинью, превозносили шансы других, втайне веря, что выиграет-то он, а не сосед. Женщины занимались рукоделием, мастеря вещи для выхода на люди и для продажи: вязали чулки, плели кружева, шили прелестные чепчики.

При моем появлении все замолчали. Женщины перестали прясть и вязать. Большинство мужчин созерцали собственные сапоги или нервно таращились на огонь. Двое или трое с вызовом уставились на меня. По их взглядам я поняла, что сегодня меня не попросят что-нибудь рассказать. Сказки — это одно, а когда они случаются в реальности — совсем другое. Я пристроилась позади всех, куда не достигал жар костра.

В тот вечер никто ничего не рассказывал. Мужчины беседовали об урожае да о своем скоте, а женщины — о садах и детях. Мы с Бабушкой ушли домой раньше всех. Мне стало мниться, что тень Смерти уже начала отделять меня от прежней жизни.

Я была так измотана, что Бабушке пришлось ради меня замедлить шаги на поднимающейся в гору тропинке. Я страшилась поручения, которое мне по-прежнему предстояло выполнить. Хватит ли мне отваги снова отправиться в лес? Боюсь, ответ был «нет».

Я делала вид, что страшно занята, пока Бабушка готовилась ко сну. Она как раз собиралась надеть ночную сорочку, когда раздался стук в дверь. Я испуганно подскочила, однако то был всего лишь племянник Гуди Томпсон. Гуди вот-вот должна была родить. Парнишка пришел за Бабушкой, деревенской повитухой. Бабушка велела мне ложиться спать и заверила, что скоро вернется.

— На этот раз я пойду одна, Кетура. Тебе необходимо выспаться. К тому же со своим первым Гуди справилась всего за час, я ей не очень-то была нужна. А со вторым всегда легче.

Не успела она уйти, как в лесу завыл ветер. Свечи в домике замерцали.

Я выглянула из окна. Деревья сгибались под ветром. «Смерть», — шелестели они. «Наш властелин», — стонали они, клонясь и качаясь — иногда неторопливо и величаво, словно в танце, а иногда сотрясаясь и хлеща ветвями, словно хотели в страхе убежать от корней. Я должна была пойти и заплатить цену, назначенную Сестрицей Лили, но мне была невыносима сама мысль о том, чтобы отправиться в лес. Я не нашла настоящую любовь, и лорд Смерть наверняка это знает.

Ветер бросал зеленые листья в стекло, и они, дрожа, прилипали к нему. Замычала корова, добавляя шума. Я помолилась за птичек в кронах деревьев и наших кур, сидевших на насесте у края леса, — если только их уже не унесло ветром до самого Большого Города. Где-то в деревне билась о стенку ставня, а еще дальше стучали друг о друга лодки у причала. Застыв, я сидела на кровати и слушала вой холодного лесного ветра в щели под окном. По временам он напоминал вопль женщины, любимого которой принесли домой мертвым, или плач ребенка, чья мать больше никогда не подойдет к нему ночью. Иногда мне слышался в нем стон мужчины, чья постель пуста и холодна и чья жена больше никогда не будет трудиться с ним в поле бок о бок. А вот сейчас он похож на стук…

Это и в самом деле оказался стук, и я обнаружила, что впала в полудрему, сидя.

Пока я шла к двери, мое сердце колотилось громче шума бури. Но то опять был племянник Гуди Томсон.

— Твоя Бабушка просит тебя прийти к моей тете, — сказал он. Ветер швырял волосы ему в лицо, и парнишка все время отдувался, как будто бежал всю дорогу вверх по холму. Да, конечно, я пойду.

Завернувшись в шаль, я пошла за мальчиком к дому Гуди, благодарная за повод отложить поход в лес.

Прежде чем я успела войти в дом, на порог вышла Бабушка. Ее белые волосы трепал ветер. Она даже не пыталась придержать улетающие юбки.

— Иди домой, сынок, — сказала она моему спутнику, и тот кинулся прочь. Полы куртки хлопали за его спиной, будто крылья.

— Я думала, что к этому времени все уже будет кончено, — сказала я.

Бабушка покачала головой:

— У Гуди плохи дела.

— Я могу помочь?

— Никто из нас ничем не может помочь, — вздохнула Бабушка.

— Зачем же ты позвала меня?

— Не я, Кетура. Это Гуди попросила меня послать за тобой. — Она пристально посмотрела мне в лицо. — Кетура, ты же останешься? Пожалуйста!

— Останусь?

— Ты не уйдешь, пока роды не кончатся?

— Конечно не уйду! — сказала я.

— Независимо от того, как пойдут роды? — Бабушкин голос был едва слышен за шумом ветра.

— Бабушка, почему ты задаешь такие странные вопросы?

Она взяла мою руку в свои.

— Кетура, когда ты была еще совсем юной, я решила научить тебя ремеслу повитухи, на случай если бы я умерла и ты осталась совсем без средств. Мы ходили на вызовы вместе. Поначалу ты только наводила порядок и ухаживала за младенцами. Когда ты подросла, я стала учить тебя тому, что знала сама.

— Ты хорошо меня выучила, Бабушка. Ты прекрасная повитуха.

— С тех пор как ты стала ходить со мной, я потеряла трех рожениц. До этого я не потеряла ни одной, если не считать твоей матери. Ты помнишь этих трех, Кетура?

Я кивнула и плотнее запахнулась в шаль. Ветер налетел так неистово, что, казалось, сама темнота сомкнулась вокруг меня и завыла.

— Помню, — сказала я. — Мелинда Стоун умерла, рожая тройню. Джессика Купер истекла кровью. У Джун Сиддал — ее дочка позже порезала себе лицо — плод лежал поперек.

Бабушка погладила мою ладонь.

— Ты помнишь их имена. Это хорошо. Что еще ты помнишь?

Я задумалась, стараясь не прислушиваться к вою ветра и не чувствовать, как замерзают ноги. Наконец я произнесла:

— Больше ничего, Бабушка.

— Это потому, что ты не присутствовала при этих родах, Кетура. Все три раза, зайдя в дом, ты пару секунд оглядывалась по сторонам, а потом поворачивалась и уходила. В первый раз, с Мелиндой, ты пожаловалась на боль в животе, и я не обратила на это внимания. Во второй раз, с Джессикой Купер, ты сказала, что тебе нехорошо от вида крови. И это девочка, которая уже в три года помогала забивать свиней! В последний раз, с Джун Сиддал, ты не стала выдумывать оправдания, не стала просить разрешения. Просто повернулась и ушла.

Бабушка остановилась и положила руки мне на плечи.

— Кетура, я думала, я единственная, кто знает, что ты видишь приближение смерти. Непонятно как, но Гуди Томпсон тоже знает. Я не в силах ничего для нее сделать, хоть и притворяюсь, что предпринимаю все возможное. Но она знает. Она хочет увидеть, уйдешь ты или останешься. Она страшится этого. Видеть приближение смерти и бояться его — это куда хуже самой смерти. Вот почему я прошу тебя не уходить, что бы ни случилось.

Я медленно кивнула.

— Я останусь, Бабушка.

Она заторопилась в дом, я за ней.

Во время этого разговора я вспомнила еще кое-что о тех трагических родах. Я видела лорда Смерть раньше.

Я видела его в тот самый день, когда Бабушка взяла меня к Мелинде. Вот он, в полутемной комнате, прекрасный и печальный, и одновременно терпеливый, дарующий утешение… Он был словно член семьи — богатый дальний родственник или дядя, вернувшийся из далекого путешествия. Его лицо в ночь смерти Джун, как я теперь вспомнила, было скорбным, как и наши лица позже в ту же ночь. Мать умерла, а с нею и ее дитя. Старшая дочь бедной женщины взяла нож и порезала себе лицо, чтобы никогда не выходить замуж и не рожать детей.

Я видела его и в прошлом году на празднике св. Иоанна, когда мужики крепко перепили и переругались. Он был там — тень среди людей, высокий, красивый, величественный. Но когда я попробовала приглядеться, он исчез. На следующий день один из тех мужиков был убит, а сын кузнеца пропал. Бедняжка Дженни Дэнсон — ведь это ее отца убили, а сбежал ее тайный возлюбленный.

Я вдруг осознала, что видела лорда Смерть множество раз с тех пор, как была еще малышкой. Не зная, кто это, я уже боялась его и прятала лицо в Бабушкиных юбках. Став старше, я убедилась, что он приходит не ко мне.

Он маячил в тени, молчаливый и бледный. Не смотрел на меня, не разговаривал со мной и вообще, похоже, не подозревал, что я его вижу. Даже в юном возрасте я понимала, что не должна привлекать чье-либо внимание к его присутствию. Я не спрашивала о его имени и никому на него не указывала. Он всегда стоял и ждал — терпеливо, уважительно. Я предпочитала игнорировать его и жила так, будто он не появлялся передо мной вовсе.

Когда я вошла в дом Томпсонов, раздался крик. Я решила было, что это я сама кричу от страха. Но нет, кричала Гуди.

Как только я открыла дверь, она впилась в меня глазами, то же самое сделали ее мать, сестра и муж, державший на коленях их старшего ребенка. Бабушка знала, и все присутствующие знали. Ветер хлопнул дверью о стену, и я поспешила закрыть ее.

Пройдя в комнату, я посмотрела на Гуди, собрав все свое самообладание. Бабушка, следуя своему обычаю, вычистила домик и выгнала наружу кур. В очаге горел слабый огонь, а в тени, спиной к Гуди, стоял лорд Смерть.

— Так ты останешься, Кетура? — слабо выдохнула Гуди.

Лорд Смерть плавным, грациозным движением повернулся и посмотрел на меня. В лесу он был высок, строен и силен, но здесь, в бедном домике, он выглядел как настоящий король, властный и неумолимый, и его ужасная красота осветила убогую лачугу светом благородства.

И тогда сквозь потрескивание углей в очаге, до меня донесся голос, который слышала только я, голос, проникший мне в самое сердце.

— Да, Кетура, ты останешься? — спросил лорд Смерть.

— Останусь, — ответила я Гуди, прошла в дальний угол комнаты и опустилась в плетеное кресло-качалку. Я решила, что не сдвинусь с места, пока не родится дитя или его мать не умрет.

По лицу Гуди заструились слезы радости.

— Благослови тебя Бог, Кетура, — сказала она, и тут же снова скорчилась от боли.

Лорд Смерть направился ко мне, и по мере того как он приближался, жар очага ощущался все меньше. Я перестала качаться в кресле. В его сияющих сапогах отражался свет умирающих углей.

— Ты еще прекраснее в свете очага, — молвил он.

— Это просто потому, что на этот раз я не при смерти. Смерть делает нас безобразными.

— Ты должна была прийти ко мне, — сказал он ледяным тоном. — Не боишься навлечь на себя мой гнев?

— Чего мне бояться? — сказала я тихо, и все же от страха мое горло сжималось и голос дрожал и срывался. Остальные присутствующие сгрудились вокруг постели Гуди и не слышали меня за стонами роженицы. — Сегодня я не потеряшка в вашем лесу.

— И все же теперь ты видишь — я могу достать тебя повсюду, — молвил он.

Я ничего не ответила.

Немного помолчав, он сказал:

— До сегодняшнего вечера я не знал, что ты всегда, с самого детства, была способна видеть меня.

Итак, он понял. Меня это рассердило, впрочем, я тут же ощутила облегчение, какое чувствуешь, когда поделишься с кем-то сокровенной тайной.

— А тогда, Кетура, — тогда ты боялась? Когда была так юна?

— Сначала я считала вас богатым родственником, который не любит разговаривать, — знатный дядя, что-то в этом роде. А потом пришел день, когда я поняла: если я увидела вас, то, значит, вскоре кто-то будет горько рыдать.

Гуди заворочалась на постели и испустила вопль. Бабушка заговорила с ней уверенным и успокаивающим тоном, и лишь я одна могла различить в нем нотки страха. Гуди была вся в поту. Ее губы побелели, зубы оскалились. Сестра и мать роженицы громко молились, а по щекам мастера Томпсона катились слезы.

— И вы дадите ей умереть? — прошипела я.

Он провел рукой по своим волосам.

— Кетура, я бы хотел, чтобы ты знала: моя работа не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Во всяком случае, не эта ее часть.

Гуди опять закричала, и ее сынок в отцовских объятиях захныкал. Несмотря на теплую шаль, я дрожала от холода, но мое сердце было еще холодней.

— Так не делайте ее, — сказала я.

И вдруг обнаружила, что мои слова прозвучали во внезапно наступившей полной тишине.

Глаза Гуди, обращенные ко мне, были полны ужаса и несбывшейся надежды.

— Здесь Смерть! — выдохнула она. — Ты разговариваешь с ним!

Ее снова охватила боль, и маленький сынок вскрикнул: «Мама!»

Я крепко стиснула руки вместе, но они продолжали трястись.

— Разве вы не слышите, как жалобно плачет ее сын? Не видите, что ее родные нуждаются в ней?

Он смотрел на меня с глубокой грустью.

— Она знает твою тайну. Если она останется в живых, они разнесут ее по всему свету. Тогда тебе станет очень трудно жить в деревне.

Вынести рыдания мальчика было свыше моих сил. Я поднялась на ноги.

— Ради всего святого, уведите малыша к тете! — воскликнула я.

— Не уходи, Кетура! — закричала Гуди.

— Не уйду! Не уйду!

Муж Гуди ушел, унося сына, который теперь кричал не переставая. Мужчина с мольбой взглянул меня, прежде чем дверь за ними закрылась.

Гуди завопила опять. На этот раз по-другому: она больше не боролась за жизнь. Это был дикий вой человека, идущего навстречу смерти.

— Пожалуйста! — взмолилась я.

— Но так будет лучше, — ответил он.

— Да как это может быть лучше?!

Он замер. Затем положил ладонь мне под подбородок и приподнял так, чтобы я смотрела прямо ему в глаза. Не знаю, откуда исходил ощущаемый мной жар — от моего собственного лица или от его обжигающе холодных пальцев. Наконец он заговорил:

— Кетура, в награду за твое сострадание я дарю тебе жизнь Гуди. Но ты должна прийти ко мне этой ночью.

За криками роженицы я едва могла расслышать его слова.

— Ее жизнь, — сказала я, — и жизнь крошки-великана, сына Сестрицы Лили. И тогда я приду к вам.

Он нахмурился и убрал ладонь.

— Он вовсе не крошка, он мужчина, и очень большой. И ему предназначено умереть. Для него уже слишком поздно.

— Все равно! — Должно быть, я выкрикнула это — я больше не могла отличить собственного голоса от голоса Гуди. Мои легкие боролись за воздух так же, как боролись ее легкие.

Лорд Смерть посмотрел на Гуди и обратно на меня, затем наклонил голову в знак согласия.

— Ты должна сдержать слово и прийти ко мне, — произнес он.

Я медленно кивнула.

И тут услышала голос Бабушки:

— Головка показалась! Тужься, Гуди, тужься! — А еще через несколько минут: — Сын! Огромный, как теленок!

Я обернулась к лорду Смерти, сама не знаю, с благодарностью или с торжеством, но его в комнате уже не было.

Вернулся муж Гуди. Он расплакался сильнее, чем давеча плакал его сын, да и все остальные тоже рыдали и смеялись от счастья. Гуди уже забыла про боль. Она не отрывала глаз от своего новорожденного ребенка. Я тоже смотрела на младенца, словно вливая в него жизнь, пока Бабушка пеленала кроху и клала ее матери на грудь.

Я обвела взглядом домик Томпсонов. Из всей обстановки здесь были только кровать да пара горшков, зато Гуди украсила окошко пучками свежей травы. Я вспомнила, как однажды пришла к ней, и она приветствовала меня с такой обходительностью, с какой королева встречает гостей в своем дворце. И теперь я позавидовала ей, ее соломенной постели, ее мужу, что сидел у этой постели, и ее сыну. Я стояла в тепле ее счастья и тепле ее очага и дрожала, вспоминая прикосновение ледяной ладони лорда Смерти. Смотрела на новорожденного, потому что его вид согревал меня, и хотела подержаться за его крошечные пальчики, но муж Гуди отвел мою руку в сторону и помотал головой. Бабушка хлопотала над Гуди и ничего не заметила.

Я открыла дверь, чтобы уйти. Муж Гуди проводил меня до порога.

— Спасибо, Кетура, за моего нового сына. Но прошу тебя — никогда больше не приходи в мой дом.

Я видела по его лицу, каких усилий ему стоило произнести эти слова.

— Я исполню вашу просьбу, сэр, — сказала я и ушла.

Карканье ночных ворон царапало мне душу, когда я поднималась по склону к лесу.

Дубы, растущие на опушке, казалось, делали манили меня своими длинными ветвями: «Иди сюда, — шептали они, — иди сюда!» Но я знала: стоит чуть углубиться в чащу, и там будут только мрачно-задумчивые сосны да высоченные вязы. Мертвые бурые иголки хрустели под моими ногами на лесной тропинке. Я боялась сойти с нее, помня коварство деревьев.

Может, повернуть обратно? С каждым шагом мне хотелось этого все сильнее. Но я сознавала: бегство меня не спасет.

Я остановилась. Там, в стороне от тропинки, в блике лунного света стоял великий олень, который едва не завел меня в королевство смерти.

— И за все эти долгие годы лорд Темсланд не смог тебя найти, — прошептала я. Олень стоял очень тихо; он не боялся меня, просто был настороже. — Ни один другой олень не смог спастись от нашего лорда, потому что он отменный охотник. Так почему же?…

Олень всегда жил под сенью этого леса. Он знал все его заветные тропинки, знал, где найти потаенный ручей с чистой водой. Когда наступала темная лесная ночь, он подымался и вел свое стадо к сочным свежим травам и питательным орехам. Он жил бок о бок со смертью и не тужил.

— Вот, значит, почему ты не попадаешься лорду Темсланду — лорд Смерть и с тобой заключил договор, — догадалась я. — Но почему?

— Потому, — раздался голос позади меня, — что он сказочно прекрасен. Как и ты.

Я обернулась и увидела лорда Смерть. Даже в темноте ночи я разглядела его глаза, взирающие на меня так, словно ему хотелось смотреть на меня вечно. На мгновение я перестала дышать, ожидая, что вот сейчас он схватит меня и увезет на своем черном коне. Но вместо этого он просто прислонился к дереву.

— Сэр, мы намереваемся убрать и отремонтировать деревню, чтобы чума до нас не добралась. — Я была как маленькая девочка, которой не терпится выложить новости. Пусть он заберет меня, но мои люди ему не достанутся. Не в этот раз.

— Вы намереваетесь? Я разве говорил, что это поможет? — В его голосе слышалась веселость.

— Нет… но я пришла к такому выводу… — пробормотала я.

— Этого будет недостаточно, ежели лорд Темсланд не запретит какие-либо сношения с Большим Городом, — резко сказал он. — Там чума уже началась. — Он пошевелился, чтобы удобнее опереться о ствол. — Итак, доскажи конец истории, Кетура. Девушка нашла свою великую любовь? Расскажи окончание, как обещала.

Я и думать забыла о конце моей истории — так много я размышляла о собственном конце. Так, надо что-то быстро придумать…

— Жила-была одна девушка…

— Ах, самый печальный из концов.

— …которая раскрыла тайну Смерти.

Должно быть, страх — отличный рассказчик, потому как я и понятия не имела, откуда ко мне пришли эти слова.

— Но это не конец, это начало, — сказал он.

— Это часть той же самой истории, сэр.

Он нахмурился.

— Какая-то она не очень правдоподобная по сравнению с первой. Но продолжай.

— Его тайна состояла в том, что… хотя он и был Смертью и находился по ту сторону всех желаний, все же было кое-что, чего он желал больше всего на свете. Его сердце томилось, и страдало, и пылало, как может томиться, страдать и пылать только сердце бессмертного существа.

Лорд Смерть застыл. И деревья вокруг него затихли, даже сам воздух, казалось, задержал дыхание. Я тоже замолчала на несколько мгновений, испугавшись и исполнившись благоговейного ужаса, поняв, что эта история так же правдива, как и предыдущая.

— Что же это было? Чего хотел лорд Смерть, о чем рыдало его сердце? — Я снова помолчала. — Он жаждал любви, он хотел иметь супругу, которая украсила бы его бесконечные пустые чертоги, утешила бы его сердце, разрывающееся от необходимости выполнять его печальный труд, плакала бы вместе с ним, видя, как он несет домой в руках мертвых малюток, приветствовала бы его с радостью, равной тому ужасу, с которым его встречают смертные. Больше всего на свете он жаждал иметь жену, на которую мог бы излить свою страсть…

— Прекрати! Не испытывай мое терпение, — сказал он холодно.

Но я не замолчала. Не могла.

— Но кто же полюбит такого? Какая девица захочет, чтобы ей придавили веки золотыми монетами и уложили на атласную подкладку гроба вместо брачной постели? Разве кто-нибудь пойдет на это добровольно? Потому что он хочет, чтобы это было сделано по доброй воле.

Тьма, клубящаяся под полами его плаща, рассеялась, на лицо его упал первый рассветный луч, и он теперь казался не более чем человеком. Великим и воинственным властителем, но — человеком, мужчиной. Я отвела взгляд, испугавшись, что разгневаю его, потому что, зачарованный моей историей, он предстал сейчас предо мной таким ранимым, таким уязвимым.

— И он продолжал делать свою бесконечную работу, — говорила я, — без сочувствия, без жалости, без отдыха, ибо впустить эти чувства в свое сердце означало бы открыть его одиночеству и тоске. Этого он вынести не мог.

— Есть те, кто приходит добровольно, — тихо сказал он, словно боясь, как бы собственный голос не разрушил очарование моей истории.

— Были те, кто приходил добровольно, — проговорила я, словно не слыша его, — но не из любви, а из скорби, из страданий, из недостатка понимания. Такие люди были ему не нужны. Вот он и ждал, ничего не ожидая, воображал то, чего не мог вообразить, исполнял свою ужасную работу и жил лишь мгновениями, которые сплетались в вечность, зная, что его ожидание напрасно.

Я замолчала. Солнце почти взошло, но Смерть ведь не боится света дня.

— А дальше? — спросил он.

Я ничего не ответила.

— Дальше! — потребовал он.

— И поскольку девушка раскрыла его тайну, она попросила его: «Подари мне этот день, и завтра я доскажу свою историю».

На последний словах я закрыла глаза, ощущая как его гневный взгляд промораживает меня до мозга костей. Я слышала, как участилось его ледяное дыхание. Ждала его нетерпеливого прикосновения, боялась, что вот сейчас он унесет меня в глубину безмолвного и вечно мрачного леса, откуда нет возврата.

Но так и не дождалась.

Я открыла глаза.

— За окончание этой истории я готов заплатить одним днем, — промолвил он. — Приходи вечером. Да не опаздывай!

Я поплелась домой, в свою уютную постель, и, страшась тьмы за опущенными веками, уснула с открытыми глазами.