Китайский Берия Кан Шэн

Лушаньское совещание 1959 г. «Дело» Пэн Дэхуая

Для подведения итогов «большого скачка» первоначально планировалось собраться в Чжэнчжоу (провинция Хэнань), однако Мао Цзэдун вскоре решил перенести место совещания в горное курортное местечко Лушань (провинция Цзянси). Обычно когда говорят о Лушаньском совещании 1959 г., то имеют в виду два события: расширенное совещание Политбюро ЦК КПК, проходившее целый месяц (со 2 июля по 2 августа), и 8-й пленум ЦК КПК 8-го созыва (со 2 по 16 августа 1959 г.) под Председательством Мао Цзэдуна. На расширенное совещание прибыли члены Политбюро ЦК КПК, первые секретари провинций, ответственные лица аппарата ЦК партии, министерств и ведомств Госсовета КНР.

Дэн Сяопин на Лушаньское совещание не приехал: летом, играя в настольный теннис, сломал ногу и остался в Пекине.

На 8-й пленум прибыли более 145 человек (75 членов и 74 кандидата в члены ЦК КПК из 170-списочного состава членов и кандидатов в члены ЦК), среди них был и Кан Шэн. Некоторые приехали в Лушань уже во время работы пленума (к примеру, Ян Сяньчжэнь только 10 августа, то есть через девять дней после начала пленума, выехал из Пекина и 12 августа, за четыре дня до его окончания, прибыл в Лушань).

Когда в июле 1959 г. Секретариат ЦК КПК прислал Пэн Дэхуаю извещение с требованием прибыть на совещание в Лушань, последний из-за плохого самочувствия попросил представителей секретариата дать ему возможность отдохнуть. Напомним, что Пэн Дэхуай во главе китайской делегации с 24 апреля по 13 июня 1959 г. посетил СССР, Польшу и ряд других стран Восточной Европы, а до этого в апреле летал в Варшаву во главе военной делегации, участвовавшей в совещании стран-участниц Варшавского Договора.

Пэн Дэхуай предложил вместо себя Хуан Кэчэну принять участие в этом совещании. «Ты — член Секретариата ЦК КПК и довольно хорошо знаком с положением дел на местах и в армии», — заявил министр обороны. Однако Хуан стал отказываться. «Неудобно было нажимать на него сильнее, — рассказывал Пэн Дэхуай, — пришлось в Лушань поехать мне самому». Тем более, что ему было передано требование Мао Цзэдуна немедленно выехать в Лушань. Ничего не оставалось делать, и 30 июня Пэн Дэхуай в одном вагоне с Чжан Вэньтянем выехал в Лушань. Добравшись до Уханя, они пересели на пароход и 2 июля были в городке Цзюцзян (провинция Цзянси), откуда примерно за час на автомашине добрались по искусно вымощенной камнем магистрали до высокогорного курорта Лушань. Лушань — это довольно обширный горный хребет, известный своими живописными плато, таинственными пещерами и величественными буддийскими храмами. В прошлом любимое место отдыха Чан Кайши. Мао Цзэдун жил в двухэтажной вилле, ранее принадлежащей Чан Кайши, на высоте полторы тысячи метров над уровнем моря. Когда после сна открываешь глаза и смотришь в окно, то мимо проплывают облака причудливой формы. Воздух здесь прохладный и влажный.

Именно в день их прибытия в Лушань 2 июля, когда открылось рабочее совещание, выступил Мао Цзэдун, охарактеризовав обстановку в стране несколькими словами: «достижения огромны, проблем много, перспективы светлые» и выдвинув 19 вопросов для обсуждения на совещании.

Подобной постановкой вопросов Мао Цзэдун пытался вызвать всех участников на откровенные выступления. Как оказалось впоследствии, это была его старая тактика — выявить своих потенциальных противников и нанести по ним удар. Он откровенно об этом заявил в одном из своих выступлений 22 июля 1959 г.: «Я считаю, что нужно проявить выдержку и слушать, даже если ругают предков до третьего колена. Это, конечно, трудно, в молодости и в средние годы я тоже не мог слушать гадких слов — сразу же сердился, а если меня затрагивали, я отвечал тем же, если меня трогали первого, то я давал сдачи… Сейчас научился слушать, стиснув зубы, слушаю говорящего одну-две недели, а затем отвечаю ударом на удар».

Еще почти за месяц до совещания, 9 июня 1959 г., Мао Цзэдуну было послано длинное письмо (объемом более 10 тыс. иероглифов) от бывшего заместителя начальника отдела Госплана КНР, начальника группы комплексного планирования Северо-Восточного Китая Ли Юньчжуна (подавляющее большинство зарубежных синологов почему-то его игнорируют, а может быть, и не знают о существовании письма?). Ли Юньчжун, собрав материалы (по работе ему необходимо было это делать) по китайской экономике последнего времени, реально представлял себе нынешнее положение в стране и решил откровенно высказать свои взгляды. «Я давно думал написать Вам это письмо, — обращается он к Мао Цзэдуну, — но только сейчас это сделал. Я простой член партии и, основываясь на том, что я узнал по своей работе, я хочу высказать свое мнение относительно тех вопросов, которые возникли в нынешней нашей экономической жизни и связать их с идеологическим стилем…»[324] Автор считал, что с осени 1958 г. в партии преобладающими были ошибки и недостатки в работе. В письме он приходит к выводу, что КПК совершила ошибки «левоуклонистского авантюризма и оппортунизма».

Ли Юньчжун считал, что массовое движение за выплавку стали, охватившее десятки миллионов человек, принесло огромные убытки и ни на йоту пользы, что «народные коммуны» тоже были ошибкой. Он крайне пессимистически высказывался по поводу капитального строительства в Китае и в отношении положения в сельском хозяйстве страны. Касаясь вопроса об ирригации, Ли выражает мнение, что «левоавантюристические» и «оппортунистические» ошибки партии проистекают из планов широкого ирригационного строительства. В письме откровенно говорилось, что «польза не покрывает ущерба», что «есть только потери и нет достижений». Автор серьезно критиковал недостатки в работе по планированию экономики. В заключение автор письма писал, что трудности преодолимы, лишь времени на это понадобится больше. (Судьба Ли Юньчжуна после этого письма была в тех условиях обычной: позднее его сняли с работы, исключили из партии, послали на перевоспитание в деревню.) А само письмо Мао Цзэдун использовал на Лушаньском пленуме в своей борьбе с «оппозицией».

В первые дни совещания Первый секретарь Хунаньского провинциального парткома, кандидат в члены ЦК КПК Чжоу Сяочжоу дважды забегал к Пэн Дэхуаю поболтать. Когда гость пришел во второй раз, он сказал, что показатели сбора зерновых в прошлом году были фиктивными.

«Я поинтересовался, почему, — вспоминал Пэн Дэхуай, — и он ответил:

— Это было результатом давления. Когда цифровые данные представили наверх в первый раз, там сказали, что данные не соответствуют действительности. Когда их представили второй раз, там вновь заявили, что они не соответствуют действительности. Цифровые данные посылались подряд несколько раз, но вышестоящие кадровые работники добивались фиктивных, а не реальных цифр.

— Докладывать надо было только правдивые данные, и ни в коем случае не следовало давать дутых цифр либо занижать сводки, — сказал я.

— Сейчас народ питается в общественных столовых, — сказал Чжоу Сяочжоу. — Для этого необходимы большой котел и большая печь, а в результате в провинции расточительно расходуются дрова для приготовления пищи и рабочая сила. А нельзя ли, чтобы народ готовил пищу дома в маленьких печах и котелках, и пусть этим занимаются старики и женщины, незачем использовать для этого здоровую силу. Общественные столовые создают неудобства в использовании горячей воды в индивидуальных хозяйствах. У народа имеются возражения в отношении общественных столовых.

— Ты можешь информировать Председателя об этих проблемах? — спросил я.

— Вчера я беседовал немного с Председателем, — сказал Чжоу Сяочжоу, — надеясь, что и у меня еще будет случай поговорить с Председателем, и тогда я проинформирую последнего о конкретной обстановке»[325].

На совещании и последовавшем за ним 8-м пленумом ЦК КПК 8-го созыва с резкой критикой политики «большого скачка» активно выступили наиболее здравомыслящие участники, среди них — член Политбюро ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета и министр обороны КНР Пэн Дэхуай, кандидат в члены Политбюро, заместитель министра иностранных дел Чжан Вэньтянь, начальник Генштаба НОАК Хуан Кэчэн, первый секретарь комитета КПК провинции Хунань Чжоу Сяочжоу и другие.

За восемь дней работы (с 3 по 10 июля) Пэн Дэхуай на своей секции выступил семь раз, включая комментарии к другим выступлениям. В своих выступлениях он указал на преждевременность создания коммун без предварительной подготовки, «ибо преимущества кооперативов высшей ступени только начали проявляться и еще не проявили себя полностью».

Пэн Дэхуай смело обратил внимание участников на нарушение принципа коллективного руководства в КПК, на удушающую атмосферу культа личности.

Выступления на своей секции и положительная реакция на них привели министра обороны КНР к мысли о необходимости выразиться более конкретно и сказать то, что еще не сказано в личном письме Мао Цзэдуну.

Тем более Пэн Дэхуай хорошо запомнил выступление Мао Цзэдуна на одном из предыдущих рабочих совещаний ЦК КПК в апреле, когда он заявил, что откровенность не подлежит наказанию, что «правым иногда оказывается и один, а большинство ошибается». Партия всегда стояла на том, что у людей есть право выражать свое мнение. Именно тогда Мао привел пример с честным чиновником Хай Жуем, который в XVI в. при династии Мин выступил с упреками в адрес императора и потерял свой пост. А 2 июля 1959 г., в день открытия Лушаньского совещания, Мао с высокой трибуны еще раз подтвердил: «Критика и свободный обмен мнениями не повлекут за собой никаких наказаний».

Пэн Дэхуай, оценив обстановку и учитывая, что по первоначальным наметкам планировалось закрыть совещание 15 июля, считал, что при бездействии не будут должным образом исправлены «левые» ошибки. «Поэтому, — пишут современные китайские авторы, — 14 июля он написал письмо Мао Цзэдуну, правдиво и подробно высказав свое мнение относительно ошибок и опыта, который следует извлечь из них».

«Уже к вечеру 12 июля у меня сложилось мнение о том, что в Китае допущены серьезные диспропорции в государственном планировании и что курс Председателя Мао „идти на двух ногах“ во многих областях нашей практической работы не проводится. Это и стало основным содержанием моего письма от 14 июля 1959 г., — писал Пэн Дэхуай в своей „Исповеди“. — Сначала я решил устно изложить свое мнение Председателю 13 июля, но когда я пришел в резиденцию Мао Цзэдуна, его охранник сказал мне, что Председатель только что лег спать. Тогда я пошел на совещание Северо-Западной группы. После ужина 13 июля я сел писать письмо (план письма был готов уже накануне) и закончил его только утром 14 июля, затем собственноручно отнес его Председателю».

Приведем полностью вторую часть письма «Как обобщить опыт и уроки», вызвавшую резко отрицательную реакцию у Мао Цзэдуна.

«Все товарищи, прибывшие на данное совещание, обсуждают опыт и уроки работы, начатой с прошлого года, они уже высказали немало полезных мнений. Благодаря данной дискуссии работе нашей партии будет принесена колоссальная польза, пассивность в некоторых областях превратится в активность, еще лучше будут осмыслены экономические законы социализма, своевременно урегулирована постоянно существующая диспропорция и правильно понят смысл „активного баланса“, — говорилось в письме. — На мой взгляд, трудно было избежать некоторых недостатков и ошибок, которые возникли в ходе „большого скачка“ 1958 года, точно так же, как наряду с великими успехами всегда имели место и недостатки, когда наша партия стояла у руководства в течение 30 с лишним лет, ибо это две стороны одного вопроса. Характерное противоречие, с которым мы сталкиваемся сейчас в нашей работе, состоит в напряженной обстановке в различных областях, вызванной диспропорцией. По своему характеру развитие подобной обстановки уже повлияло на взаимоотношения между рабочими и крестьянами и между различными классовыми прослойками в городе и деревне. Поэтому оно носит политический характер и затрагивает ключевой момент, связанный с дальнейшей мобилизацией нами широких народных масс на продолжение „большого скачка“.

Недостатки и ошибки, возникшие в нашей работе в прошедший период, обусловлены всесторонними причинами. Объективный характер этого состоит в том, что мы не были знакомы с делом социалистического строительства, не обладали опытом. Мы недопонимали закономерностей планового пропорционального развития социализма, не внедрили курс „идти на двух ногах“ в практической работе в различных областях. При решении проблем экономического строительства задуманное не может так легко претворяться в жизнь, как это бывает в политических или военных вопросах типа артиллерийского обстрела островов Цзиньмэнь, усмирения мятежа в Тибете и так далее. Объективная обстановка характеризуется, во-первых, бедностью нашей страны — все еще имеются люди, материально плохо обеспеченные; например, в прошлом году на человека в среднем приходилось только 18 чи (1 чи равняется приблизительно 0,3 м. — В.У.) хлопчатобумажной ткани, из которой можно сшить летний костюм и пару трусов) и, во-вторых, ее отсталостью. Народ постоянно требует изменить существующее положение. Кроме того, имеются благоприятные для нашей страны тенденции в международной обстановке. Это также является важным фактором, способствующим нашему „большому скачку“. Совершенно необходимо правильно использовать этот благоприятный момент, пойти навстречу требованиям широких народных масс, ускорить нашу работу по строительству, как можно быстрее покончить с экономической бедностью и культурной отсталостью в нашей стране и создать еще более благоприятную международную ситуацию. В прошедший период в области наших методов мышления и стиля работы также вскрыто немало вопросов, заслуживающих внимания. Прежде всего, это касается следующего:

1. Поветрие бахвальства нарастало почти повсеместно. В прошлом году на совещании в Бэйдайхэ были слишком завышены оценки сбора продовольственных культур, и создалось ложное впечатление, когда нам казалось, что продовольственная проблема уже решена и поэтому можно высвободить руки, чтобы как следует заняться промышленностью. Серьезной однобокостью страдало понимание вопроса об увеличении выплавки стали, по-настоящему не изучалась плавка, недостаточно внимания уделялось прокатному, дробильному и коксовому оборудованию, не исследовались залежи угля, руды и наличие крепежного леса, мало внимания обращалось на транспортные возможности. Увеличение рабочей силы, рост покупательной способности, порядок поставки рыночных товаров также не изучались. Одним словом, отсутствовал необходимый сбалансированный план, и были допущены промахи из-за недостаточно реалистического подхода к делу. Это, пожалуй, и было причиной, породившей целый ряд проблем.

Поветрие бахвальства охватило все районы и ведомства. В газетах и журналах печатались материалы о неправдоподобных, удивительных чудесах, авторитету партии был нанесен огромный ущерб. Из всевозможных докладов и отчетов следовало, что коммунизм наступит очень быстро, и у многих товарищей голова пошла кругом. Под шум высоких урожаев зерновых и хлопка и многократного увеличения выплавки стали начали нарастать явления расточительства и роскоши, осенний урожай был собран кое-как, издержки не окупались; нищенствуя, люди жили как богатые. Самым серьезным было то, что в течение довольно длительного периода было трудно представить действительную обстановку и вплоть до совещания в Ухане и совещания секретарей парткомов провинций и городов, состоявшегося в январе сего года, по-прежнему не было полностью выяснено реальное положение дел. Возникновение подобного поветрия бахвальства имеет свои социальные корни и заслуживает того, чтобы его как следует изучили. Это связано также с тем, что в некоторых конкретных делах у нас имеются только задачи и показатели, но отсутствуют конкретные мероприятия. Хотя Председатель в прошлом году уже дал указание всей партии сочетать небывалый энтузиазм с научным анализом и следовать курсу „идти на двух ногах“, по-моему, большинство руководящих товарищей не усвоили этого, и я тоже не являюсь исключением.

2. Мелкобуржуазный фанатизм заставляет нас легко совершать левые ошибки. Во время „большого скачка“ 1958 года меня, как и многих товарищей, сбили с толку первые успехи и энтузиазм массового движения, некоторые левацкие тенденции получили определенное развитие, кое-кто думал одним махом заскочить в коммунизм, идея борьбы за то, чтобы стать первыми, в какой-то мере одержала верх, а линия масс и стиль реалистического подхода к делу, которые складывались в партии в течение длительного времени, были преданы забвению. Зачастую начали смешивать стратегические замыслы с конкретными мероприятиями, курс на длительную перспективу — с насущными мерами, общее с частным, большой коллектив с маленьким и так далее. „Меньше сеять, добиваясь высокой урожайности, и побольше собирать“, „За 15 лет догнать Англию“ и другие призывы, выдвинутые Председателем, относятся к стратегическим, долговременным курсам. Мы мало обращали внимания на анализ конкретной текущей обстановки, не строили работу на активной прочной и надежной основе.

По некоторым показателям одна инстанция за другой увеличивали процентные данные, и цифры, которых можно было достигнуть только в течение нескольких лет, превращались в показатели, которые надо было выполнить за год или за несколько месяцев. Из-за этого мы оторвались от практики и не заручились поддержкой масс. Так, например, слишком рано был отвергнут закон эквивалентного обмена, слишком рано предложено бесплатное питание; считая, что у нас продовольствия в избытке, в некоторых районах отказались от политики централизованного сбыта, ратовали за то, чтобы есть до отвала; кроме того, без заключения экспертизы необдуманно внедрялись некоторые виды техники, опрометчиво отрицались некоторые экономические законы и научные закономерности. Все это было своего рода левацким уклоном. По мнению этих товарищей, все можно подменить политикой, что политика как командная сила служит повышению трудовой сознательности, обеспечению качества и количества продукции, развитию активности и творческой инициативы масс и тем самым ускорению нашего экономического строительства. Но политика как командная сила не может заменить экономических законов и тем более не может заменить конкретных мероприятий в экономической работе. Необходимо уделять должное внимание и политике как командной силе, и действительно эффективным мероприятиям в хозяйственной работе, нельзя оказывать предпочтения одному, намеренно пренебрегая другим. Исторический опыт нашей партии свидетельствует о том, что исправить такое левачество труднее, чем опровергнуть правый консерватизм. Во второй половине прошлого года сложилась такая обстановка, когда уделяли внимание борьбе с правым консерватизмом, но упускали из виду левые тенденции субъективизма. Благодаря ряду мер после совещания в Чжэнчжоу, состоявшегося зимой прошлого года, некоторые левые тенденции в основном были исправлены, и это — великая победа. Эта победа воспитала всех товарищей по партии, не помешав их активности.

Сейчас обстановка внутри страны в основном прояснилась. Благодаря нескольким последним совещаниям у большинства товарищей в партии уже имеется в основном единое понимание. Нынешняя задача состоит в том, чтобы вся партия сплотилась воедино и продолжала усиленно работать. Мне представляется весьма полезным сделать систематическое обобщение достижений и уроков в нашей работе со второй половины прошлого года и еще лучше воспитать всех товарищей по партии. Цель состоит в том, чтобы провести четкую грань между правдой и ложью, повысить идейный уровень, но без выяснения личной ответственности каждого. В противном случае это не будет благоприятствовать единству, не будет благоприятствовать делу. Что касается проблем неосведомленности в закономерностях строительства социализма, то одни вопросы можно выяснить благодаря практике и поискам, предпринятым начиная со второй половины прошлого года, в других вопросах можно разобраться после учебы и изысканий в течение определенного времени. Что касается проблем методов мышления и стиля работы, то данный наглядный урок довольно легко заставил нас пробудиться и осознать их. Но чтобы окончательно справиться с ними, необходимо приложить настойчивые усилия, ибо, как и указывал Председатель на данном совещании, „достижения — велики, проблем очень много, опыт — богатый, перспективы — светлые“.

Существуют условия и для того, чтобы проявить инициативу в сплочении всей нашей партии, упорно бороться и продолжать „скачок“, — говорилось в заключении письма. — Планы текущего и будущего годов и последующих четырех лет непременно должны быть успешно выполнены, боевая задача — за 15 лет догнать Англию — может быть в основном осуществлена в ближайшие четыре года, а по некоторым важным видам продукции определенно можно и обогнать Англию, и в этом наши великие достижения и светлые перспективы»[326].

Итак, в письме Мао Цзэдуну от 14 июля 1959 г. Пэн Дэхуай подверг справедливой критике установку «политика — командная сила», насаждавшуюся в последние годы, заявив, что она «не может отменить экономических законов и тем более не может заменить конкретные мероприятия в хозяйственной работе». По мнению Пэн Дэхуая, просчеты и ошибки «большого скачка» были вызваны «чванством и головокружением от успехов, субъективизмом, забеганием вперед, мелкобуржуазным фанатизмом, администрированием, очковтирательством и авангардизмом»[327]. В целом письмо, выдержанное в корректных тонах, большее внимание уделило недостаткам, а не «преимуществам» «большого скачка».

Однако это письмо было истолковано превратно. 16 июля Мао, написав заголовок на письме: «Мнение товарища Пэн Дэхуая», дал указание Канцелярии ЦК «размножить и распространить среди участников совещания», про себя считая, что письмо является «наступлением на партию», но официально не делая никаких комментариев. В связи с этим многие считали, что Мао поддерживает мнение Пэн Дэхуая, и сами решили высказать определенные критические замечания в адрес политики партии.

«Утром 17 июля я получил копию моего письма, размноженную Канцелярией ЦК, на которой сверху было написано крупными иероглифами: „Мнение, изложенное товарищем Мао Цзэдуном“ — вспоминал Пэн Дэхуай позднее. — 18 июля на совещании группы по Северо-Западу я потребовал вернуть мне мое письмо, мотивируя это тем, что оно было написано второпях и не полностью раскрывает мои взгляды»[328].

17 июля начальник Генерального штаба НОАК Хуан Кэчэн, который только что прибыл в Лушань, критически выступил на совещании по вопросу о коммунах. 19 июля первый секретарь комитета КПК провинции Хунань Чжоу Сяочжоу на своей секции выступил с поддержкой мнения Пэн Дэхуая, отметив его «хороший дух». 21 июля кандидат в члены Политбюро ЦК КПК, заместитель министра иностранных дел Чжан Вэньтянь в своем трехчасовом выступлении на секции делегатов Восточного Китая подверг резкой критике ошибки «большого скачка» и призвал извлечь из этого определенные уроки. Он согласился с мнением, изложенным в письме Пэн Дэхуая, одновременно высказав недоумение по поводу упреков некоторых участников совещания в адрес автора письма. Во время выступления Чжан Вэньтяня его неоднократно прерывали, высказывались совершенно противоположные мнения. Чжан Вэньтяня поддержали заместитель заведующего Канцелярией Председателя КНР, один из секретарей Мао Цзэдуна Тянь Цзяин, заместитель руководителя Комитета по исследованию политики ЦК КПК Чэнь Епин, заместитель министра энергетики и некоторые другие.

Все выступавшие, если суммировать то, что они говорили, предложили, по существу, отказаться от курса «трех красных знамен» и возвратиться к линии VIII съезда партии. «Большой скачок» и «поветрие коммунизации» были охарактеризованы ими как «мелкобуржуазный фанатизм» и «мелкобуржуазная горячность», тесно связанные с настроениями зазнайства, бахвальства и большой спеси, проявлением великодержавных замашек. Пэн Дэхуай, поддерживаемый сторонниками, поставил вопрос о недопустимости подмены экономической работы игрой в политические лозунги, обратил внимание участников на нарушение принципа коллегиальности, на удушающую атмосферу культа личности в КПК.

Некоторые на совещании, воодушевленные смелыми выступлениями Пэн Дэхуая и его сторонников, откровенно заявили, что Мао Цзэдун уже достиг «преклонного сталинского возраста», что у него «диктаторские и деспотические замашки», что он не дает другим «свободы» и «демократии», что он «любит величие» и «судит обо всем предвзято». Говорилось, что он «приходит к выводу о том, что надо сделать поворот только после того, как окончательно ошибается», что «поворачивает сразу же на 180 градусов», что он всех «обманывает», что «ловит многих на крючок словно рыбку», к тому же у Мао «есть кое-что от Тито». Другие утверждали, что при Председателе Мао «никто не смеет высказываться», что сейчас «черные силы просто-напросто торжествуют»[329].

Понятное дело, что такой тон выступлений вызвал гнев Мао Цзэдуна.

Очевидно, некоторые еще не уяснили себе к этому времени, что к 1959 г. единственной фигурой, имевшей полное право критиковать Мао Цзэдуна и его политику, являлся сам Мао Цзэдун. Остальным за это предстояло заплатить дорогую цену.

В 1955 г. Дэн Цзыхуй выступил против Мао в вопросе скорее техническом, нежели политическом, — о темпах коллективизации. В отличие от Гао Гана Дэн не наложил на себя руки, но фактически лишился всякой власти, новое столкновение с Мао у него произошло уже в 1961–1962 гг. Чуть позже Чжоу Эньлай поделился некоторыми сомнениями по поводу «малого скачка», чтобы через полтора года, ради сохранения за собой государственных и партийных постов и чтобы не очутиться в политической изоляции, подвергнуть себя беспощадной самокритике. Столь же обескураживающим были наглядные примеры и тех, кто излишне откровенно, поверив Мао Цзэдуну и его окружению на заявления о свободе критики членов партии сверху донизу, откровенно высказывался об ошибках коммунистической парии и ее руководства в ходе кампании «пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все ученые».

Пэн Дэхуай, как пишет личный врач Мао, дважды на совещаниях Политбюро критиковал Мао Цзэдуна за любовные приключения с танцовщицами.

Еще в Яньани в «Саду свиданий» по пятницам под музыку, издаваемую переносным патефоном, заводимым специальной ручкой, устраивались танцевальные вечера.

Лучшими танцорами были Чжоу Эньлай и Линь Бяо. Е Цзяньин был неутомимым танцором. Любил потанцевать и Чжу Дэ. Никто не видел танцующим Дэн Сяопина, говорят, он стыдился своего малого роста — 156 см. Мао Цзэдун, по словам одного из очевидцев, танцевал как медведь. Он подходил к своим партнершам с растопыренными руками, был напряжен, насторожен, старался держаться во время танца от партнерши на определенном расстоянии. У Мао Цзэдуна был плохой музыкальный слух и ему было все равно, под какую мелодию танцевать: мелодия ли из пекинской оперы либо современные музыкальные танцевальные ритмы. Он, мурлыча и напевая, без устали кружил партнерш по площадке с глиняным полом.

После создания КНР Мао Цзэдун продолжил эту традицию. Известно, что развратные императоры монгольской династии Юань в XIV в. развлекали своих гостей с помощью девушек-танцовщиц и забавлялись с ними сами именно в Чжунаньхае. Танцовщицы исполняли эротические танцы, сверкая роскошной парчой и великолепными драгоценностями, они отличались своим раскованным поведением. Женская танцевальная труппа императоров династии Юань исполняла балет на воде на озерах Чжунаньхая, а сыны Неба и их гости наслаждались зрелищем, представляемым на роскошных лодках, скользящих по озерной глади.

Танцы, устраиваемые Мао Цзэдуном, уступали по представительству, грации и великолепию императорским. Они проходили в огромном «Зале весеннего лотоса» Чжунаньхая, находившемся чуть севернее резиденции Мао. В них должны были участвовать почти все партийные руководители КНР, Председатель внимательно следил за этим.

«Я вошел с Мао в огромный зал, — вспоминал личный врач Мао Цзэдуна. — Его мгновенно окружила стайка прелестных молодых девушек из танцевальной труппы корпуса личной гвардии Мао. Они заигрывали с ним и приглашали на танец. Военный духовой оркестр исполнял различные танцевальные мелодии в ритме фокстрота, вальса и танго, а Мао по очереди танцевал с каждой из юных танцовщиц. Его движения были не столь грациозны, но он прекрасно чувствовал ритм и танцевал вполне прилично. После каждого танца он успевал обменяться со своей партнершей лишь несколькими фразами. Тут же появлялась следующая и увлекала вождя в танцевальный круг… Время от времени западные ритмы уступали место сложным музыкальным пассажам пекинской оперы — традиционного китайского театра. Все представляемые в ней сюжеты порой могут показаться иностранцу грубоватыми, надуманными и примитивными, а порой даже неприличными. Сама китайская музыка плохо воспринимается западным слушателем и режет слух своей кажущейся какофонией и диссонансом, но это объясняется не несовершенством музыки, а существенным отличием музыкального строя на Востоке от привычного для западного человека».

С восстановлением «танцевальных сезонов» встала проблема, где брать для Мао Цзэдуна и его окружения партнерш? Вопрос был решен путем реквизиции работающих в китайском МИДе женщин и жен чиновников. Затем «ансамбль» доукомплектовали профессиональными танцовщицами, проверенными службой безопасности и размещенной в одной из резиденций вождя, чтобы всегда быть под рукой. Этот танцевальный ансамбль был приписан к элитному корпусу охранной части китайского руководства, возглавляемого Ван Дунсином. За подбор танцовщиц отвечали министр общественной безопасности Ло Жуйцин и личный охранник Мао Цзэдуна Ван Дунсин, курировал эти дела Кан Шэн.

Министр обороны КНР, маршал Пэн Дэхуай дважды критиковал Мао за любовные приключения с танцовщицами. Он заявил, что «Мао введет себя как император и содержит около себя почти три тысячи наложниц»[330].

23 июля Мао Цзэдун выступил на совещании, заявив, что в последние дни там был сколочен хор, в котором солировал Пэн Дэхуай, а другие ему подпевали. Далее Мао заявил, что они открыли «массированный огонь, которым чуть не наполовину накрыли Лушань».

«Вот говорят, что вы первосортные марксисты-ленинцы, мастера обобщать опыт, — наступал на оппонентов раздраженный Мао Цзэдун, — что вы больше говорите о недостатках и меньше об успехах (здесь все понимали, что он бросает камень в Пэн Дэхуая. — В.У.). Генеральную линию, дескать, необходимо пересмотреть, „большой скачок“ не оправдал себя, „народные коммуны“ провалились. „Большой скачок“ и „народные коммуны“ — это не более чем мелкобуржуазный азарт»[331].

«И что же это такое, — возмущенно спрашивал он, — как не антипартийная группировка?».

Чтобы предотвратить дальнейшие критические высказывания в свой адрес, Мао Цзэдун стал запугивать собравшихся тем, что «если гибель неизбежна», то он «уйдет, пойдет в деревню и возглавит крестьян, чтобы свергнуть правительство». «Если твоя Освободительная армия не пойдет за мной, — пугал всех Мао, — то я пойду искать Красную армию. Но, по-моему, Освободительная армия все-таки пойдет за мной»[332].

Во время выступления Мао Цзэдуна Пэн Дэхуай молча сидел в последнем ряду зала. «По его лицу было видно, что он весь кипит от гнева, — вспоминал личный врач Мао Цзэдуна, принимавший участие в Лушаньском совещании. — Дело в том, что еще до начала заседания Пэн успел прилюдно поцапаться с вождем. Он с возмущением поинтересовался у Председателя, какое тот имел право распространять личное письмо среди участников встречи, не спросив на это разрешения автора. Мао уклончиво ответил, что Пэн не предупредил его о том, что письмо сугубо личное и не подлежит разглашению. Пэн пришел в ярость и, прекратив разговор, уселся в последнем ряду»[333].

«Очень трудно подобрать слова, чтобы выразить то тяжелое состояние духа, которое я испытывал, слушая выступление Председателя, — писал Пэн Дэхуай позднее, сидя под домашним арестом. — …Люди сами разберутся в конце концов, кто прав, а кто виноват, где правда, а где ложь. Время само собой все прояснит».

После такой резкой критики «большого скачка» и «народных коммун» вынужденный определить ответственных за определенные провалы в экономике Мао Цзэдун поочередно назвал Ли Фучуня, Тань Чжэньлиня, Кэ Цинши и себя, причем признав, что главная ответственность лежит на нем. Здесь же он призвал всех «товарищей, проанализировать собственную ответственность» за проводимую политику подчеркнув, что они сразу же почувствуют себя лучше, «освободив кишечник»[334].

После выступления Мао Цзэдуна совещание резко изменило повестку дня и начало критиковать и «разоблачать» Пэн Дэхуая, Хуан Кэчэна, Чжан Вэньтяня, Чжоу Сяочжоу и их сторонников за так называемый правый уклон.

26 июля 1959 г. Мао Цзэдун для усиления «критического духа» совещания и поднятия уровня дискуссии дал указание размножить письмо Ли Юньчжуна («Мнение Ли Юньчжуна») для его участников, написав на письме свою резолюцию объемом в 3 тыс. иероглифов «О замечаниях, высказанных в письме Ли Юньчжуна». В резолюции утверждалось, что материалы, представленные в письме Ли Юньчжуна, «специально посвящены только нашим недостаткам». Мао Цзэдун заявил, что взгляды автора письма «в целом ошибочные, он отвергает почти все», что «у него не нашлось доброго слова по поводу широкого ирригационного строительства, которое зимой позапрошлого и весной прошлого года проводили почти сотни миллионов крестьян под руководством партии». «Автор письма критикует недостатки работы по планированию, эта критика занимает большую его часть, — утверждал Мао, — по-моему, она бьет не в бровь, а в глаз. За 10 лет не нашлось никого, кто пожелал бы и посмел бы четко вскрыть недостатки нашей работы по планированию, проанализировать и систематизировать их и потребовать исправления этих недостатков. Я что-то таких людей не видел. Я знаю: они есть, но не осмеливаются подать доклад „наверх“. Поэтому я предлагаю подготовить и провести обсуждение данного письма в партийных организациях на уровне ЦК и на местах, особо в плановых комитетах тщательно проанализировать достоинства и недостатки, достижения и упущения в своей собственной работе за 1958–1959 гг., обобщить полезный опыт, сплотить товарищей, улучшить работу, вдохновить на отдачу всех сил, на смелое движение вперед, добиться новых великих побед в экономике и других областях».

Однако более важной была другая часть резолюции. «Сейчас в партии и вне ее наблюдается новое явление — правоуклонистские настроения, правоуклонистские взгляды, правоуклонистская деятельность, широко развернулось яростное наступление правых элементов. Это нашло отражение в многочисленных материалах выступлений всех участников упомянутого совещания». — Подчеркнув, что после 1957 г. вновь началось наступление «правых элементов», и охарактеризовав его как «буржуазное», Мао Цзэдун отметил «нездоровые» взгляды некоторых «товарищей», которые «преувеличивают ошибки и приуменьшают великие успехи». «Мы не боимся яростного наступления правых, — заявил Мао, — мы боимся шатаний этих товарищей потому, что шатания вредят партии и народу, препятствуют тому, чтобы вся партия, как один человек, напрягая все силы, преодолевая трудности, добивалась побед». Он призвал всех дать «должную оценку этому явлению внутри партии». Пытаясь привлечь на свою сторону колеблющихся, в заключение резолюции Мао Цзэдун писал: «Когда партия встречается с крупными проблемами, выявляется разница во взглядах и начинается дискуссия; некоторые вначале колеблются, занимают промежуточную позицию, а некоторые отходят вправо. Это дело обычное, не стоит удивляться и пугаться. В конце концов, ошибочные взгляды и даже ошибочная линия непременно преодолеваются, большинство людей, в том числе и временно колеблющихся, даже повинные в проведении ошибочной линии, сплачиваются на новой основе. За 38 лет наша партия прошла через это; когда мы боремся против правых, непременно появляются „левые“, когда боремся против „левых“, появляются правые. Это неизбежно. Обо всем надо говорить своевременно, сейчас пришло время сказать об этом. Если не сказать, то нанесешь вред единству партии, отдельным лицам».

Началось политическое линчевание Пэн Дэхуая. Как это происходило, хорошо видно по протоколу совещания от 1 августа 1959 г., записанному рукой секретаря Мао Цзэдуна Ли Жуя.

«Председатель. После того как письмо (имеется в виду письмо Пэн Дэхуая. — В.У.) было открыто опубликовано, все правые закричали от радости.

Пэн Дэхуай. Письмо передавалось тебе. Понимая, что совещание должно закончиться, написал письмо, просил просмотреть и наложить резолюцию. Причина, по которой я написал письмо, — обдумать, представляет ли оно какую-нибудь ценность.

Председатель. Это неправда… Люди, только что увидевшие тебя, думают, что ты простой, прямой и откровенный, что на уме, то и на языке, вначале видна только эта сторона. Но позже, когда исходишь из сущности, то видишь, что ты личность коварная, скрытная, и никому не известно, что у тебя на уме. Люди говорят, что ты лицемер, двуликий Янус. Нельзя сказать, что ты весь фальшивый, в отношении борьбы с врагами ты честный. Ты не выказываешь довольно многих серьезных вещей, которые есть у тебя в голове.

Пэн Дэхуай. Совещание в Шанхае было периодом наблюдений. Встал вопрос о Тибете, я пошел в Тибет, это действительный факт. В обычное время мелочей много, заняты хозяйством. Крупных дел не обсуждали, только слушали доклады.

Председатель. Наблюдения начались с совещания в Ланьчжоу и совещания в Ухане.

Пэн Дэхуай. На совещании в Ухане у меня было письменное выступление.

Председатель. Шаг за шагом формировалась твоя концепция.

Пэн Дэхуай. Прошлые дела можно расследовать.

Председатель. Какими были выявившиеся противоречия в то время? Коммунистическое поветрие, (высокие) показатели претворяли в жизнь, приостановили работу на объектах, поветрие бахвальства. Все эти вопросы уже разрешили. Сейчас появились другие аргументы, пришедшие им на смену: чем меньше, тем лучше, и это является развитием нового правого уклона. Язык — голос сердца, ты — именно и есть правый оппортунист. В соответствии с твоей второй частью письма как руководство, так партия уже не годятся, ты хочешь подрубить знамя пролетариата.

Пэн Дэхуай. Я писал письмо непосредственно тебе, чтобы ты прочел, никакой организационной деятельностью не занимался.

Председатель. Занимался правой деятельностью.

Пэн Чжэнь. Ты в группе по северо-западу говорил, что ответственность за ошибки лежит на каждом, включая и Председателя Мао, авторитет одного человека не равен авторитету партии. Ты говорил, что слова Председателя Мао беспорядочно распространяются повсюду и им слепо все должны подчиняться, ты говорил везде, что выдвижение первого секретаря на лидирующее место приводит к ослаблению коллективного руководства, что показатели по выплавке стали, равные 10,7 млн. т., выдвинуты одним человеком…

Председатель. У Дэн Сяопина в отношении тебя имеются опасения, но еще не сложилось мнения.

Пэн Дэхуай. Несколько раз Дэн Сяопин отказывался быть Председателем на военных совещаниях, он говорил, что у меня есть геройство.

Председатель. Говорим о буржуазном геройстве, но лучше пролетарское геройство. Геройство одного человека очень опасно, честолюбие как раз здесь и проявляется. Растим, растим, воюем и растим, хотим организовать отряды.

Лю Шаоци. Ли Цзинцюаню также думается, что ты вырастил его. Говорит, что в Сычуани плохо запускали спутники.

Линь Бяо. Сражаться ожесточенно, растить упорно, сначала бить, потом растить, сначала растить, потом бить — это метод старых милитаристов.

Хэ Лун. У тебя сложилось глубокое предубеждение в отношении Председателя. Из письма явствует, что у тебя имеется историческая предвзятость к Председателю.

Линь Бяо. Выместить накопившуюся злобу.

Чжоу Эньлай. Курс — атака на генеральную линию, занял правую позицию, острие письма нацелено на генеральную линию.

Председатель. …Вы хотите развалить партию. Есть план, есть организация, ведете подготовку, с правых позиций атакуете правильную генеральную линию. В прошлый раз (в выступлении от 23 июля) говорил неверно, говорил, что нет плана, что не готовитесь, нет организации, вы уже почти приблизились к позиции правых, осталось всего каких-то 50 метров!»[335]

На следующий день 2 сентября Мао Цзэдун в своем выступлении продолжил эту тему. «Когда мы шли на Лушаньское совещание, говорилось о трех вещах: „О больших успехах, многих проблемах и ясных перспективах“, — заявил он. — Однако впоследствии формулировка „многие проблемы“ стала проблематичной, а именно свелась к одной проблеме — проблеме борьбы против правого оппортунизма, бешено нападающего на нашу партию. Поскольку такие вопросы, как „поветрие обобществления имущества“, „уравниловка“ и очковтирательство, сняты с повестки дня, речь идет о борьбе не с „левыми“, а с правыми, которые предприняли злобное наступление на партию, на победоносное движение к социализму 600-миллионного народа».

По воспоминаниям участника совещания, который вел дневник, Ли Жуя, Кан Шэн на совещании был одним из самых активных. 3 августа 1959 г. он передал Мао Цзэдуну два экземпляра материалов «Сталин о правой опасности в ВКП(б)» — выступления от октября 1928 г. и апреля 1929 г., подчеркнув, что они «могут пригодиться для анализа борьбы с правым уклоном у нас». Он также предложил Мао Цзэдуну переименовать КНР в «Китайскую народную коммуну»[336].

Он вел себя очень агрессивно во время выступлений других товарищей, перебивал чужие выступления своими репликами, пытаясь сбить выступающего с толку. К примеру, когда некоторые, защищая Пэн Дэхуая, говорили, что у последнего есть великие заслуги в прошлом, он вставлял: «Действительно из-за того, что имеет заслуги, не может успокоиться и идет на большой риск». А когда Ван Чжэнь заявил, что он признает Пэн Дэхуая национальным героем, Кан Шэн вставил: «Без руководства со стороны товарища Мао Цзэдуна и КПК, без марксистского руководства он не смог бы стать национальным героем», назвав тут же Мао «великим марксистом и пролетарским вождем».

3 августа 1959 г. после обеда Кан Шэн выступил с докладом в четвертой секции Лушаньского совещания, которой руководил член Политбюро ЦК КПК, первый секретарь Сычуаньского комитета КПК Ли Цзинцюань. Он держал себя как «авторитет в области теории» (кстати сказать, именно в четвертой секции Пэн Дэхуай подвергся самой ожесточенной критике).

«Председатель говорил об исторических уроках ошибочных линий: Ли Лисаня, Ван Мина, Чжан Готао, второй линии Ван Мина, линии Гао Гана-Жао Шуши, — заявил Кан Шэн. — Вчера вечером я немного вспоминал об этом. В период линии Ли Лисаня я не совершал ошибок, в период первой линии Ван Мина я ее проводил, совершил ошибки. Во время первого исправления стиля (чжэнфэна) я сделал самоанализ. В период линии Чжан Готао я был за пределами страны. Во времена второй линии Ван Мина, дела Гао Гана-Жао Шуши, борьбы с правыми и исправления стиля, а также проведения нынешней генеральной линии партии под непосредственным руководством Председателя Мао и ЦК партии я не колебался, не совершал крупных ошибок»[337]. После части, в которой Кан Шэн покаялся в совершенных ошибках, он перешел ко второму пункту своего выступления. «Я считаю, что два крупных „преступления“: широкая выплавка стали и народные коммуны, о которых говорил Председатель, если говорить об их обратной стороне, является точкой зрения, исходящей от врагов, правых, антипартийных элементов. Если говорить исходя из нашей точки зрения, из точки зрения всей партии, всего народа, то они не только не являются „преступлением“, а напротив, являются двумя великими достижениями. К тому же история свидетельствует, что это также является великим вкладом в мировое коммунистическое движение и в социалистический лагерь. Имеющиеся некоторые недостатки и ошибки в конкретной работе — явление временное, локальное, которого трудно избежать, — констатировал он. — К тому же легко исправить»[338].

В своем выступлении Кан Шэн говорил также об экономике, об истории ВКП(б), но наиболее запомнившимся всем эпизодом был тот, в котором он поставил на одну доску Пэн Дэхуая и Чжан Вэньтяня с Бухариным. Докладчик заявил: «В СССР через 10 лет после победы революции появилась группировка Бухарина, у нас через 10 лет после победы революции появилась правая линия Пэна и Чжана. Обстановка, условия и обстоятельства сейчас у нас отличаются от советских 1928 г., однако по затрагиваемому вопросу также имеются некоторые проблемы: о темпах развития промышленности и проведения коллективизации». Далее он сказал, что выступления Пэн Дэхуая и Чжан Вэньтяня следует читать между строк: есть ли у них желание сменить руководство ЦК КПК и Председателя или нет? Докладчик заявил, что из их выступлений и письма вытекает стремление все провалы в стране свалить на одного человека — Мао Цзэдуна и «сейчас это хорошо видно»[339].

Касаясь письма Пэн Дэхуая, Кан Шэн утверждал, что в нем имеются противоречия, нет логики: в первой части письма все говорится утвердительно, во второй — отрицательно, в первой говорится за здравие, во второй — за упокой. «Если посмотреть на данное письмо, то оно вызывает у людей идеологическую путаницу, — заявил выступавший. — Данное письмо — это не вопрос стиля, а проблема идеологического направления»[340].

Кан Шэну очень импонировало выступление Ху Цяому 10 августа 1959 г. во второй половине дня на четвертой секции, пытавшегося в качестве адвоката Председателя доказать, что Мао Цзэдун не похож на Сталина в последние годы жизни, как пытались представить это некоторые лица, выступавшие на совещании ранее, и что их сравнения бездоказательны. Он выдвинул шесть (довольно слабых и не убедительных) аргументов: 1) Мао Цзэдун не отрывается от масс, как это делал Сталин. 2) Сталин в последние годы жизни не говорил уже о демократии в партии либо говорил очень мало, не собирал пленумы ЦК. В КПК же не только регулярно собираются пленумы, но довольно часто собираются и расширенные пленумы ЦК, как происходит на данном совещании. Председатель Мао постоянно уделяет особое внимание демократии в партии, уважает мнение товарищей. 3) Сталин в последние годы жизни насаждал культ своей личности, Мао Цзэдун же действует в противоположном направлении, он даже запретил выставлять свои статуи в общественных местах, кроме тех, что как произведения искусства выставляются на художественных выставках. 4) Сталин уничтожил множество членов ЦК КПК и высших руководителей, смешав несколько видов противоречий: противоречия в партии, противоречия внутри народа с противоречиями между нами и нашими врагами. А Мао Цзэдун разве уничтожил хоть одного человека из состава ЦК КПК, одного делегата, одного генерала? — задавал риторический вопрос Ху Цяому. Председатель Мао активно применяет следующий принцип исправления: наказывать за прошлое в назидание на будущее, лечить, чтобы спасти больного. Следуя данному принципу, он многих товарищей, совершивших ошибки, оставил работать в ЦК для его сплочения. 5) Ху Цяому утверждал, что в последние годы жизни у Сталина и в теории, и на практике был застойный период, сельское хозяйство в сталинское время не могло превысить высшие показатели царского времени. Выступающий доказывал, что у Мао Цзэдуна наоборот, в его 60 с лишним лет энергии намного больше, чем у многих молодых людей, он бодр и жизнерадостен. Генеральная линия, «большой скачок», «народные коммуны» — все эти вещи неразделимы с его глубоким уяснением диалектики. 6) Сталин во внешней политике осуществлял великодержавные ошибки. Председатель Мао же всегда уважал другие страны и народы. Один из наглядных примеров этого — корейский вопрос, отношения с Вьетнамом и Монголией строились на таких же принципах уважения.

Во время выступления Ху Цяому Кан Шэн его неоднократно прерывал, показывая, что не следует увлекаться сравнениями и забывать о критике Пэн Дэхуая. «У товарища Пэн Дэхуая есть две стороны: одна реакционная, другая — революционная, — заявил Кан Шэн, пытаясь показать свои глубокие знания в марксистской философии и диалектике и выставить себя как главного теоретика партии. — Сейчас твоя (Пэн Дэхуая. — В.У.) реакционная сторона атакует революционную. Почему революционная сторона не отражает атаку твоей реакционной стороны? И если твоя революционная сторона не уничтожит контрреволюционную, то каким же ты будешь коммунистом?»[341] Тем самым он подыгрывал Мао Цзэдуну и пытался доказать, что Пэн Дэхуай переродился из революционера в контрреволюционера.

Кан Шэн пытался максимально использовать Лушаньское совещание в своих корыстных целях. Он бегал с заседания одной секции на другую, собирал «компрометирующие» материалы, активно выступал, вступал в дискуссии и полемику. «Пэн Дэхуай человек, которому с нами вовсе не по пути, — говорил Кан Шэн на заседании секции. — То, что он идет с нами по одной дороге, это временное, он пройдет определенный отрезок и кинется в свою деревню». «Ты давно не един душой с партией и Председателем Мао, — обвинял он министра обороны на одном из заседаний, зная о своем главном козыре. — Ты открыл огонь по партии и Председателю Мао… ты стопроцентный карьерист»[342].

Секретарь Чжан Вэньтяня вспоминал, что в последние дни работы совещания, когда уже откровенно говорилось о том, что «антипартийная группировка Пэн Дэхуая» якобы выступила против Мао Цзэдуна, пытаясь заставить его признать ошибки, стремясь свергнуть Председателя Мао, Чжан Вэньтянь как-то парировал: «Кто хочет свергнуть Председателя Мао? Если бы действительно хотели его свергнуть, разве не свергли бы?»[343]

Совершенно очевидно, что Кан Шэн приложил руку к выработке «Решения об антипартийной группировке, возглавляемой тов. Пэн Дэхуаем», принятого пленумом, решения «Бороться в защиту генеральной линии партии, против правого оппортунизма» и решения о снятии участников «антипартийной группировки» со своих постов, в том числе Пэн Дэхуая с поста министра обороны.

7 августа 1959 г. ЦК КПК от имени пленума издал «Указания относительно борьбы с правой идеологией», требовавшие немедленно начать в партии борьбу против «правого уклона», ставшего «главной опасностью в КПК».

Как признавал позднее Дэн Сяопин, говоря о Лушаньском совещании и пленуме, тогда «товарищ Пэн Дэхуай высказал правильные замечания. И то, что он как член Политбюро написал письмо Председателю партии, было в порядке вещей. Хотя у товарища Пэн Дэхуая были недостатки, но наложенное на него взыскание было совершенно ошибочным»[344].

По указанию Мао Цзэдуна среди участников совещания был распространен текст древней поэмы жившего в Ханьскую эпоху Мэй Шэна (умер в 140 г. до н. э.) «Семь суждений», используемой также для борьбы и запугивания своих политических оппонентов. Как он признавался 16 августа 1959 г., еще в детстве он прочитал эту поэму. Более 40 лет не обращался к ней, и вот в последние дни вдруг заинтересовался ею, «перелистывая ее вновь, он словно повидался с давним другом».

«Мэй Шэн обрушивался на лиц из высшего света с их инертностью, пессимизмом, праздностью и правым уклоном, — заявил он. — У нас сейчас тоже имеются люди такого рода». «Мэй Шэн прямо укоряет чуского (южное царство Чу VIII–III в. до н. э. — В.У.) наследника: „Сейчас у наследника изнеженная кожа, ослабли конечности, дряблые мышцы и хрупкие кости, кровеносные сосуды чересчур наполнены, а руки и ноги ленивы. После служанок из княжества Юэ наследника ублажают наложницы из княжества Ци. Вся его жизнь — одно пустое шатанье: развлечение, бражничество, распутство в тайных домах и укромных местах. Сладостно вкушая этот яд, вы играете с когтями и клыками хищных зверей. Если не отбросить все прежнее, что может укорениться всюду и затянуть навсегда, будет ли прок от лечения самим Бянь Цяо (известный лекарь эпохи Хань. — В.У.) или от лечения заклинаниями шаманов?“ — задавал риторический вопрос Мао. — Слова Мэй Шэна в чем-то сходны с нашим методом, когда товарищу, допустившему ошибки, громко кричат: „Твоя болезнь обострилась! Не будешь лечиться — погибнешь!“ После этого в течение нескольких дней, недель или даже месяцев больному не спится, смятение охватывает его душу и мысли, и он не находит себе места. И тогда появляется надежда (на выздоровление)».

«Сейчас у нас в стране каждый интеллигент, партийный и государственный работник или военнослужащий должен под руководством КПК заниматься определенным физическим трудом. Ходьба, плавание, альпинизм, физическая зарядка по радио — это, по Павлову, своего рода труд. Я уж не говорю о более действенном труде, выполняемом при посылке на низовую работу на заводы или в деревню. Одним словом, — резюмировал Мао, — надо, во что бы то ни стало напрягать силы и вести борьбу с правым уклоном».

Сразу же через два дня после Лушаньского пленума с 18 августа по 12 сентября 1959 г. в Пекине было проведено расширенное заседание Военного совета ЦК КПК, куда первоначально были приглашены около 140 военных. Из-за экстренности созыва совещания некоторые участники прямо из аэропорта вынуждены были ехать в зал заседаний правительственной резиденции Чжуннаньхай, а тех, кто прибывал поездом, даже не успели к его открытию. Цель совещания: продолжить дальнейшую критику Пэн Дэхуая и «ликвидировать его влияние в армии». Совещание уделило особое внимание «расследованию» вопроса об «антипартийной группе» и «поддержанию тесных связей с заграницей» этой группой. Пэн Дэхуай, прибыв на совещание, решил выступить с «самокритикой» и послушать критику в свой адрес со стороны присутствовавших. Однако многие из участников не желали выступать, а если и брали слово, то не затрагивали вопроса, связанного с оценкой деятельности министра обороны.

20 августа член Политбюро ЦК КПК Кэ Цинши и кандидат в члены Политбюро ЦК партии Чэнь Бода позвонили Мао Цзэдуну и Лю Шаоци и сообщили, что «совещание идет плохо», что «Пэн Дэхуай сделал самопроверку формально, вновь скрытно подстрекал собравшихся атаковать партию», что «он в основном не примирился с поражением и пытается, используя свое положение в армии, пересмотреть свое дело». А Кан Шэн сам побежал к Мао Цзэдуну и упрашивал последнего лично принять участие в заседаниях, чтобы изменить ход совещания и обстановку на нем.

После таких шагов Кан Шэна в тот же день вечером Мао Цзэдун вызвал к себе Лю Шаоци, Чжоу Эньлая и Линь Бяо и имел с ними беседу, пытаясь поподробнее выяснить, как идет совещание. В тот же вечер (около 10 часов) от имени ЦК партии было принято решение продлить совещание до 12 сентября 1959 г., увеличив его состав до 1061 человека. На основании этого Военный совет ЦК КПК издал экстренную директиву: «Кадровым работникам больших военных округов, кроме тех, кто непосредственно находится на дежурстве, в полном составе немедленно прибыть на совещание. Также прибыть на совещание командующим полевых армий, по одному кадровому работнику от дивизии, по одному представителю от руководящих кадровых работников от всех родов войск, от штабов, политотделов и служб тыла также выделить по одному человеку для участия в заседаниях». Всем давались одни сутки для сборов и прибытия в столицу. 21 августа 1959 г. из Пекина вылетело 18 самолетов для сбора всех участников и доставки их в столицу.

С 22 августа заседание Военного совета ЦК КПК уже работало в расширенном составе, на нем были 1061 военный из руководящего состава НОАК выше дивизионного уровня с правом решающего голоса и 508 человек с правом совещательного, которые были разбиты на 14 групп. На совещании также присутствовали Мао Цзэдун, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ и Линь Бяо.

Президиум заседания попросил Чжоу Эньлая выступить с докладом «Относительно исторических вопросов, связанных с Пэн Дэхуаем». Тот вначале заявил, что «он не может с полной ясностью изложить об исторических вопросах, связанных с Пэн Дэхуаем», так как многого не знает. Но президиум якобы настоял, и Чжоу Эньлай вынужден был выступить с докладом. В нем он развил точку зрения Мао Цзэдуна о том, что Пэн Дэхуай в своих действиях «на одну треть сотрудничал с Мао Цзэдуном, а на две трети нет». Далее он разделил всю политическую деятельность Пэн Дэхуая в прошлом на 15 исторических отрезков, рассматривая каждый из них отдельно. В своем выступлении Чжоу Эньлай признал и свою вину, подчеркнув, что если бы он лично все делал хорошо, то, возможно, сегодня и у Пэн Дэхуая не было таких ошибок. Мао Цзэдун отсутствовал во время этого выступления, и когда ему позднее доложили о содержании выступления Чжоу Эньлая (скорее всего, это сделал Кан Шэн), он, усмехнувшись, сказал: «Он всегда был таков, беспринципно сглаживает острые углы»[345].

9 сентября 1959 г. Лю Шаоци выступил на заключительной стадии совещания, коснувшись «вопроса о культе личности Мао Цзэдуна». Он заявил, что после обсуждения культа личности Сталина на XX съезде КПСС в Китае также появились лица, требующие выступления против культа личности, внутри ЦК партии также есть люди, выступающие против культа личности. Их представителем именно и является товарищ Пэн Дэхуай. Хотя есть и кое-кто еще. Лю Шаоци привел в качестве примера выступления министра обороны против песни «Восток заалел». «Я тот человек, который издавна активно поощрял „культ личности“, хотя можно сказать, что термин „культ личности“ и не слишком подходящий, — заявил он. — Я лучше скажу, что я поднимал руководящий авторитет Председателя Мао. Причем я делал это довольно долго. Перед VII съездом (КПК) я уже прославлял Председателя Мао, в докладе об изменениях в Уставе партии на VII съезде я также прославлял, и сейчас еще продолжаю это делать. Я создаю культ личности товарищам Линь Бяо и (Дэн) Сяопину[346]. Хотя вы и не одобряете того, что я делаю, но я продолжаю это делать[347]. И я могу допустить, что другие не согласны с моим мнением. Но я продолжаю так делать. Некоторые, взяв за пример борьбу в СССР с культом личности Сталина, требуют начать борьбу с культом личности Мао Цзэдуна в Китае»[348]. Лю Шаоци расценил такие взгляды «полностью ошибочными», заявив, что это практически «является подрывной деятельностью, действиями, подрывающими дело пролетариата». В одном из китайских партийных журналов этот отрывок выступления Лю Шаоци дополняется следующими словами: «Если нет авторитета личности, то нельзя создать авторитет и партии»[349].

Как отмечал Бо Ибо в своих мемуарах, не было бы культа личности Мао Цзэдуна, не были бы возможными «большой скачок», критика Пэн Дэхуая как лица, «возглавлявшего антипартийную группировку правых ревизионистов», не было бы критики «трех поветрий»: «труда в одиночку», «очернительства» и «пересмотра дел» и невозможна была бы «культурная революция».

Характерно, что приведенный отрывок из выступления Лю Шаоци о культе личности находится в явном противоречии с выступлением Ху Цяому в защиту Мао Цзэдуна, сделанном ровно месяц назад на пленуме.

На следующий день после выступления Лю Шаоци, 10 сентября 1959 г., взял слово маршал Чжу Дэ. Здесь следует отметить, что его выступление со слабой критикой Пэн Дэхуая на заседании Постоянного комитета Политбюро во время Лушаньского совещания несколько дней назад вызвало издевку Мао Цзэдуна. А на расширенном совещании Военного совета ЦК Линь Бяо подверг резкой критике Чжу Дэ с конкретным упоминанием его имени. Поэтому Чжу Дэ вынужден был на совещании выступить с определенной долей самокритики. Он сказал, что в прошлом совершал ошибки в линии, неоднократно поддерживал ошибочную линию. Маршал признал, что и в период социалистической революции и социалистического строительства также совершал крупные ошибки. В первую очередь он отметил «дело Гао Гана-Жао Шуши». Якобы в то время, когда Мао Цзэдун и другие руководители уже начали вести борьбу с «их заговорщицкой деятельностью», Чжу Дэ продолжал считать, что «они хорошие люди» и «оказывал им всяческую поддержку и защиту». И только к 4-у пленуму ЦК КПК (февраль 1954 г.) он «разобрался в их „антипартийной сущности“ и „решительно поддержал борьбу“ с ними». Второй своей крупной ошибкой Чжу Дэ назвал позицию, занимаемую в период Лушаньского совещания. Объяснял он ее тем, что знал Пэн Дэхуая, Хуан Кэчэна, Чжан Вэньтяня и Чжоу Сяочжоу только с хорошей стороны, думал, что если у них и были ошибки, то они их уже исправили, что у него была аналогичная точка зрения, как и у них. Поэтому Чжу Дэ своевременно и не обнаружил и не раскусил их сущность как «антипартийных интриганов». «Некоторые товарищи указывали мне (уж не Кан Шэн ли? — В.У.), что это интриганы, — говорил Чжу Дэ. — но я все же не верил этой критике. Однако еще раз все обдумав, я наконец встал на одну точку зрения с Председателем Мао и другими руководителями, решительно придерживающимися марксистско-ленинской правильной линии»[350]. Далее маршал вынужден был признать, что в прошлом шесть-семь раз отходил от правильной линии Мао Цзэдуна и заявил, что согласен с прозвучавшей в его адрес критикой.

Линь Бяо выступил на совещании в тот же день, что и Мао Цзэдун — 11 сентября 1959 г. Он большую часть своего выступления сосредоточил на прославлении Мао Цзэдуна и его идей. Линь Бяо говорил, что марксистко-ленинских произведений очень много и изучать марксизм-ленинизм надо также как человек, который изучает химию, но не обязательно будет делать открытия по химии. Поэтому не обязательно читать их первоисточники. Далее было заявлено, что работы Мао Цзэдуна это «высокосортные работы» и изучение его произведений это «кратчайший путь к марксизму-ленинизму», от их изучения можно получить «баснословную прибыль»[351]. Интересно, что по данным китайских историков, 8 сентября 1959 г. Кан Шэн предложил Линь Бяо в своем критическом выступлении на заседании использовать второе письмо Мао Цзэдуна, направленное 1 сентября 1959 г. в редакцию журнала «Шикань» («Поэзия»). И Линь Бяо воспользовался этим советом Кан Шэна. «Председатель Мао в своем письме указывал, — заявил Линь Бяо, — что в настоящее время правый оппортунизм ведет бешеную атаку, утверждает, что и то плохо, и это плохо у народа, что „имеются серьезные ошибки“ в генеральной линии, что „большой скачок не смог достичь желаемого“, „народные коммуны провалились“ и т. д. Что они кричат о том, что ясное небо социализма заволокло бушующими тучами, кругом кромешная тьма!.. Председатель Мао выразил в отношении их действий, противоречащих здравому смыслу, серьезный протест: горстка ревизионистов, прикрывающихся внутри страны „коммунистическими“ лозунгами, ведет атаку на генеральную линию партии, большой скачок, народные коммуны. Они действительно похожи на смешных муравьев, которые не соизмерив свои силы, вздумали раскачать большое дерево!» Как вспоминали позднее участники этого заседания, многим было непонятно, где слова Мао Цзэдуна, а где Линь Бяо. Далее выступавший подверг критике Пэн Дэхуая за то, что тот допустил ошибки в пяти линиях, все время колебался то вправо, то влево и, наконец, встал на правую сторону. «Ты должен сойти со сцены, это будет большой пользой как для тебя одного, так и для партии, это приведет к тому, что у тебя будет возможность исправить ошибки». Линь Бяо считал, что если не разгромить правый оппортунизм Пэн Дэхуая, то в один прекрасный день, когда умрет Мао Цзэдун, «это может привести к появлению еще более серьезных ошибок».

Помимо критики Пэн Дэхуая и Хуан Кэчэна на данном совещании подверглись острой критике якобы поддерживающие эту группу член ЦК КПК, командующий Шэньянским (Мукдэнским) военным округом, бывший заместитель командующего китайскими добровольцами в Корее, знакомый с Пэн Дэхуаем с 20-х годов, когда он примкнул к отрядам последнего после Пинцзянского восстания Дэн Хуа, кандидат в члены ЦК КПК, член комиссии по научному планированию Госсовета КНР в 1957–1958 гг., начальник отдела военного снабжения Главпура НОАК (с мая 1958 г. генерал-лейтенант Вань И), кандидат в члены ЦК КПК с декабря 1956 г. по октябрь 1959 г., начальник главного управления службы тыла НОАК генерал армии Хун Сюэчжи, в ноябре 1957 г. ездил в СССР как член военной делегации КНР и Чжун Вэй. Вскоре они были отстранены со своих постов.

На совещании было заявлено, что «Пэн Дэхуай — это главный корень догматизма» в армии, что он «главное руководящее лицо и инициатор осуществления линии буржуазного строительства в армии».

17 сентября 1959 г. Пэн Дэхуай был снят с поста министра обороны КНР, который занял Линь Бяо. Только в декабре 1978 г., то есть через девятнадцать лет, на 3-м пленуме ЦК КПК 11-го созыва дело Пэн Дэхуая, Хуан Кэчэна, Чжан Вэньтяня и Чжоу Сяочжоу было пересмотрено, и они были реабилитированы.

Итак, после пленума в КНР развернулась новая политическая кампания борьбы против «правого оппортунизма». Только за месяц борьбы новой кампании в армии серьезной критике подверглось 847 кадровых работников. А к концу ноября 1959 г. в НОА были выявлены 1848 человек «правых оппортунистов», причем среди них 195 офицеров, командующих полками и выше. В Пекинском университете подверглись «упорядочению стиля» 128 преподавателей, среди них 27 человек были серьезно раскритикованы, в университете Цинхуа таких было 17 человек из 174 подвергшихся «упорядочению стиля»[352].

Знаменательно, что вслед за Кан Шэном, который еще весной 1958 г. выдвинул положение об «идеях Мао Цзэдуна», как «вершине марксизма-ленинизма», Линь Бяо одновременно с чисткой армии от сторонников Пэн Дэхуая также взял курс на прославление Мао Цзэдуна. Уже 11 сентября 1959 г. на расширенном заседании Военного совета ЦК КПК он в присутствии Мао Цзэдуна занялся прославлением последнего и его «идей».

После призывов Кан Шэна и Линь Бяо с начала 60-х годов кампания по возвеличиванию Мао Цзэдуна и пропаганде его «идей» набирает все новые обороты. В январе 1960 г. Секретариат ЦК КСМК принимает решение о развертывании движения за изучение произведений Мао Цзэдуна. В указании ЦК КПК по этому поводу говорилось, что в кампании следует использовать следующую формулировку «изучать марксизм-ленинизм, изучать работы Мао Цзэдуна», а не формулировку «изучать марксизм-ленинзм и идеи Мао Цзэдуна», ибо это может вызвать ошибочное представление у народа, что «марксизм-ленинизм и идеи Мао Цзэдуна — это два направления», а «по сути идеи Мао являются марксизмом-ленинизмом и серьезно развивают последний». Все это сопровождалось грубой вульгаризацией марксизма и самих «идей Мао». На это обращал внимание в своем выступлении 25 марта 1960 г. в Тяньцзине Дэн Сяопин, призывая «правильно пропагандировать идеи Мао Цзэдуна». Он подчеркивал, что «недавно некоторые товарищи предложили сделать идеи Мао Цзэдуна в качестве программы при изучении политической экономии. Основное в политэкономии сделали Маркс и Энгельс, их главная работа „Капитал“… Основные теоретические вопросы относительно капитализма и империализма были решены В.И. Лениным в работе „Империализм, как высшая стадия капитализма“. Поэтому нельзя голословно утверждать, что только „идеи Мао“ являются программой для изучения политической экономии, иначе вы не сможете ответить, какие произведения Мао Цзэдуна необходимо брать за основу для изучения политэкономии и империализма? Отношение к идеям Мао Цзэдуна является очень серьезным и принципиальным вопросом, его не следует вульгаризировать…»

Наглядным примером насаждения культа личности Мао Цзэдуна в начале 60-х годов являются «Лекции по истории КПК» для пекинских вузов, написанные в 1961 г. В них совершенно необоснованно выпячивается руководящая роль в истории только одного человека, ставится на первое место деятельность только Мао Цзэдуна. В книге имя Мао упоминается более 1070 раз, а разъяснению и толкованию работ последнего уделяется треть работы, около 150 страниц. То есть здесь авторы «Лекций» намного переплюнули «Краткий курс истории ВКП(б)», который был взят за «классический образец». В последнем имя Ленина и Сталина было упомянуто 512 раз и 47 раз, а разъяснения и толкования их работ составляли одну четвертую часть книги, то есть около 100 страниц.

Выступая на расширенном заседании Военного совета в Гуанчжоу в феврале 1960 г., Линь Бяо вновь призвал всех в армии «разворачивать борьбу с влиянием буржуазной военной линии Пэн Дэхуая и Хуан Кэчэна». Здесь же новый министр обороны подчеркнул, что при заучивании работ Мао Цзэдуна наизусть необходимо заучивать только наиболее яркие высказывания, ограничившись нескольким десятком фраз и не заучивать слишком много. С весны 1960 г. Линь Бяо стал пытаться насаждать в армии стиль «три и восемь», почерпнутый из «арсенала» Мао Цзэдуна образца 1939 г. (Стиль «три и восемь» означал «три понятия» — «твердое и правильное политическое направление, самоотверженность и скромность в работе, гибкая и маневренная стратегия и тактика», а «восемь иероглифов» означали: «сплоченность, оперативность, серьезность, жизнерадостность»).

Однако такие действия нового министра обороны встретили неприятие со стороны некоторых гражданских и военных лиц в руководстве страны. В НОАК с такими методами работы не был согласен начальник Главного политического управления (Главпура), секретарь ЦК КПК Тянь Чжэн (на эту должность он был назначен в 1956 г. по рекомендации маршала Ло Жунхуаня). Позднее он был обвинен в том, что «не пропагандировал» и «не осуществлял» этот курс. Тань Чжэн считал ошибочным рассматривать в качестве «компаса» для любой работы «идеи Мао Цзэдуна», он считал «упрощенчеством» изучение только работ Мао, особенно заучивание его цитат. Он говорил, что ряд теоретических вещей открыл Маркс, а не Мао Цзэдун. И если, к примеру, взять политическую экономию, то ее часть, касающуюся капитализма, открыл Маркс, а Председатель Мао эти вещи только изложил. Тань Чжэн и другие указывали, что нельзя «вульгаризировать» «идеи Мао».

Относительно предложенного стиля «три и восемь» Тань Чжэн спрашивал: «Что называется стилем „три и восемь“, как понимать суть этой фразы?» Он считал, что это может вызвать «ошибочное понимание» у многих граждан страны.

Линь Бяо, воспользовавшись тем, что Тань Чжэн в мае 1960 г. был за рубежом, настоял, чтобы Главпур издал указание «О развертывании кампании по воспитанию в стиле „три и восемь“». В нем были отражены взгляды Линь Бяо на то, что «в последние годы в нашей армии не получило необходимого поощрения осуществление стиля „три и восемь“, вплоть до того, что в ряде мест работа была ослаблена». Это неразрывно связано с «влиянием буржуазной военной линии Пэн Дэхуая — Хуан Кэчэна». «Развертывание в армии движения за воспитание стиля „три и восемь“ является продолжением борьбы двух линий в военной области в сфере идеологии и стиля». После этого с мая 1960 г. в НОАК стала проводится кампания за внедрение стиля «три и восемь».

Линь Бяо, видимо, не без одобрения Мао Цзэдуна, решил рассчитаться с Тань Чжэном. 9 сентября 1960 г. на совещании постоянного комитета Военного совета ЦК КПК он поставил вопрос о том, что в политической работе в армии имеются четыре проблемы, связав их с тем, что в руководстве Главпура якобы имеется «уклон в работе». Он подчеркнул, что на совещании в Шанхае поставили проблему «борьбы с ревизионизмом», а на совещании в Гуанчжоу выдвинули стратегический курс, предложили осуществлять курс «три и восемь». Все эти вещи следовало пропагандировать как имеющие отношение к политической работе, сделать специальные разъяснения в отношении стиля «три и восемь», а затем начать его реализацию, «мобилизовать» массы, «изучить», как идет процесс. Все это в порядке вещей, по мнению министра обороны, является политработой. Однако Главное политическое управление НОАК не разъясняло материалы этих совещаний и не доводило их до низов, что является прямой обязанностью Главпура. Это и было охарактеризовано как «уклон в работе». Когда на совещании выступил заведующий отделом пропаганды Главпура с пояснениями, что вся деятельность осуществляется по плану культурно — воспитательной работы, коллективно обсуждаемому на Военном совете и после исправления утвержденному Председателем Мао, Линь Бяо продолжал настаивать на том, что товарищи в Главпуре упорно цепляются за «ошибки», имеющие характер «уклона».

Было объявлено, что вскоре открывается расширенное совещание Военного совета ЦК КПК с повесткой дня: «Об усилении политико-воспитательной работы в армии».

Когда Тань Чжэна спросили некоторые военные, почему вновь акцентируется внимание на политико-воспитательной работе, он ответил, что ему это непонятно. Ведь недавно закрылось всеармейское совещание по политической работе, и за несколько месяцев вряд ли могли произойти какие-нибудь серьезные изменения, причем Линь Бяо на Шанхайском совещании оценил политработу в армии как вполне нормальную, подчеркнув, что он за нее спокоен. И сейчас говорить о каком-то «уклоне» еще рано, Тань Чжэн считает, что никакого «уклона» в культурно-воспитательной работе в армии нет.

13 сентября было проведено подготовительное совещание, на котором было распространено выступление Линь Бяо от 9 сентября, ставшее основным «направляющим» документом для расширенного совещания Военного совета ЦК КПК.

Расширенное совещание Военного совета ЦК КПК проходило с 14 сентября по 20 октября 1960 г. в Пекине под руководством нового министра обороны Линь Бяо. На нем присутствовали 151 человек. Совещание приняло в последний день работы два решения: 1) «Об усилении политико-воспитательной работы в армии» и 2) «Об ошибках товарища Тань Чжэна».

Любопытно, что Тань Чжэн выступил на совещании с докладом «Об усилении политико-идеологической работы» только через шесть дней после открытия форума — 20 сентября. Доклад при его внимательном прочтении не совпадал с духом выступления Линь Бяо, поэтому он подвергся острой критике. Позднее было заявлено, что доклад Тань Чжэна на совещании был противоположен выступлению Линь Бяо, позиции Военного совета, позиции товарища Линь Бяо относительно необходимости «выше поднимать красное знамя идей Мао Цзэдуна». После обсуждения доклада начались критика и «разоблачения» Тань Чжэна, которые продолжались более 20 дней. Среди его «преступлений» и «ошибок» назывались такие, как «мирное сосуществование», которое насаждал Военный совет периода Пэн Дэхуая, когда работал Тань Чжэн, что он придерживался позиции ведения «более мягкой» борьбы с Пэн Дэхуаем и Хуан Кэчэном, «проявлял пассивность», не делал никаких разоблачительных заявлений в отношении критикуемых, «без всякого энтузиазма освобождался от влияния Пэн Дэхуая и Хуан Кэчэна» в военной области.

Часть руководства Главпура НОАК также вынуждена была заняться «самоанализами» и «самокритикой», другие же были подвергнуты критике как «возможные ведущие фигуры антипартийной группировки Пэн Дэхуая-Хуан Кэчэна». На совещании было заявлено, что Главпур уже стоял на «грани создания самостоятельного княжества». В решении «Об ошибках тов. Тань Чжэна» начальник Главпура подвергался резкой критике и осуждению. Отмечалось, что он «несет политическую ответственность» за «серьезный уклон» в работе. Руководство совещания призвало «продолжать выступать против буржуазной военной линии Пэн Дэхуая-Хуан Кэчэна». Во втором решении утверждалось, что в политической работе в армии имеется «серьезный уклон». Далее в нем говорилось: «Главным содержанием теоретической учебы всех кадровых работников должны стать произведения Мао Цзэдуна… Следует целиком и полностью перестроить военную и политическую подготовку, изъяв из учебных пособий все разделы, которые не соответствуют идеям Мао Цзэдуна». В докладе впервые был выдвинут лозунг, пропагандируемый Линь Бяо, — «четыре на первое место». Впоследствии историки КНР расценивали его как «извращение материализма», справедливо считая, что этот лозунг нанес много вреда политической и идеологической работе в армии. «Линь Бяо использовал это совещание для оговора и клеветы, направленных против ответственных работников Главпура НОАК, повел совещание таким образом, что основное время было истрачено на их разоблачение и критику». В первоначальном проекте два решения были связаны в одно. Решение о товарище Тань Чжэне выступало как часть решения «Об усилении политико-идеологической работы в армии». Но затем Линь Бяо их разделил на два самостоятельных решения.

Однако на этом дело не закончилось. В решении «Об ошибках тов. Тань Чжэна» выражалась надежда на то, что последний впоследствии в ходе упорядочения стиля в учреждениях Главпура и дальше «будет продолжать заниматься самокритикой».

С 25 октября 1960 г. по 15 января 1961 г. Главпур созвал расширенное заседание своего парткома для осуществления «упорядочения стиля» в своих структурах, на котором продолжали проводиться «разоблачения» и «критика» Тань Чжэна. На этих проработках всплыли новые «материалы». К примеру, начальник управления пропаганды Главпура считал, что взгляд Линь Бяо на идеи Мао Цзэдуна как на «вершину» марксизма-ленинизма пропагандировать не стоит. Причем эти слова Линь Бяо были выброшены из «Записи высказываний маршала Линь Бяо о политико-воспитательной работе», изданной в октябре 1960 г. Главпуром. Впервые эти слова были вставлены в текст брошюры, изданной «Жэньминь чубаньшэ» только в 1964 г. Далее, в молодежный журнал «Чжунго циннянь» была послана статья «Участие товарища Линь Бяо в операциях в Северо-восточном Китае», где говорилось о Линь Бяо как о «гениальном полководце», воспевались его заслуги и подвиги. Эта статья была положена под сукно, так как в то время считалось неприличным воспевать подвиги кого-либо, кроме Председателя Мао. Такие действия на совещании расценили как «антипартийные» преступления, как выступление направленное против Линь Бяо.

Критика в отношении Тань Чжэня стала намного резче, чем на предыдущем совещании. К примеру, если раньше говорилось, что Тань Чжэн «не поднимает высоко великое знамя идей Мао Цзэдуна», то сейчас утверждалось, что «он выступает против идей Мао Цзэдуна», что он член «антипартийной группы».

На совещании подверглись критике также руководители управления пропаганды и организационного управления Главпура, начальник секретариата этого ведомства, главный редактор издательства «Цзефанцзюнь бао», как осуществлявшие «антипартийную сектантскую деятельность». Было принято решение подвергнуть их партийным взысканиям. В феврале 1961 г. Тань Чжэн был выведен из состава постоянного комитета Военного совета ЦК КПК, понижен в должности до заместителя начальника Главпура. А на 10-м пленуме ЦК КПК в сентябре 1962 г. он был выведен из состава Секретариата ЦК КПК, а затем снят со всех военных постов.

В докладе на имя ЦК КПК, Мао Цзэдуна и Военного совета ЦК о работе по «упорядочению стиля», проведенного в Главпуре от 30 января 1961 г. говорилось, что «тов. Тань Чжэн выступил против партии, против Председателя Мао, против идей Мао Цзэдуна». Он сам не поднимал высоко знамя идей Мао Цзэдуна и не позволял другим поднимать это знамя. Он выступал против того, чтобы «считать идеи Мао Цзэдуна компасом» во всякой работе, в политике осуществлял «правый уклон», в различных политических кампаниях часто не выполнял указаний ЦК КПК и Председателя Мао, в строительстве армии «упорно отстаивал буржуазную военную линию Пэн Дэхуая, сопротивлялся руководству Военного совета ЦК КПК и товарищу Линь Бяо, осуществлявшим борьбу против Пэн Дэхуая и Хуан Кэчэна» и «противодействовал новому Военному совету ЦК КПК и тов. Линь Бяо, что в действительности означало сопротивление ЦК КПК и Председателю Мао Цзэдуну».

Анализ материалов расширенного совещания Военного совета ЦК КПК и резолюция ЦК КПК от 20 октября 1960 г. показывают, что политико-идеологические решения по армии поддерживались ЦК партии и не были какими-то келейными документами, выработанными лишь Линь Бяо за спиной ЦК ради своих корыстных целей, как это иногда пытаются представить в КНР. В частности, в резолюции ЦК КПК положительно оценивались «стиль „три и восемь“», «призыв выше поднимать красное знамя идей Мао Цзэдуна», «должным образом овладевать идеями Мао Цзэдуна», «ставить во главу угла во всей работе идеи Мао Цзэдуна», нашедшие свое место в решении совещания.

ЦК КПК считал, подчеркивалось в резолюции, что вопросы, выдвинутые в решении совещания, являются «своевременными» и «правильными». «Это решение является компасом не только в политико-идеологической работе в армии и ее строительстве, — говорилось в резолюции, — но его основной дух может использоваться во всех партийных организациях, административных, гражданских учреждениях, а также в учебных заведениях, предприятиях и ведомствах».

После резкой критики главного редактора армейской газеты «Цзефанцзюнь бао» и его смещения, она, начиная с 1961 г. из номера в номер стала публиковать в качестве своеобразного эпиграфа изречения Мао Цзэдуна с тем, чтобы они переписывались и пропагандировались в виде лозунгов и транспарантов. Начала внедряться практика, в соответствии с которой военнослужащие должны были вырезать из газет изречения Мао Цзэдуна и изготовлять из них самодельные цитатники.

По указанию Линь Бяо Управление пропаганды Главпура НОАК приняло решение об издании «подборки из работ Мао Цзэдуна», состоящей из 12 статей и 10 отрывков. Такой материал должен был иметься в каждой роте для их «творческого изучения и применения».

Кампания за внедрение стиля «три и восемь» к весне 1961 г. стала перерастать в движение рот «четырех хорошо» (под этим подразумевалось достижение хороших результатов в четырех областях: идейно-политической работе, соблюдении стиля «три и восемь», боевой подготовке и налаживания быта личного состава). Одновременно стало активно насаждаться движение за звание «боец пяти хорошо», начатое еще в мае 1958 г. в соответствии с директивой Главпура, в ходе которого каждый должен был «переделывать себя», «беря за образец Председателя Мао», «читать книги Председателя Мао», «слушать все, что говорит Председатель Мао», «поступать в соответствии с его указаниями», «сделаться его хорошим бойцом». Для активизации движения «боец пяти „хорошо“» в роты были направлены более 50 тыс. кадровых военных работников. С 18 октября по 4 ноября 1961 г. в Пекине Главпур провел совещание с целью подведения итогов деятельности политорганов по политической работе в армии. Выступавший на совещании заместитель начальника Главпура Сяо Хуа подвел итоги политической работы в войсках и кампании за создание рот «четырех хорошо» за год.

Сяо Хуа выдвинул «10 принципов политико-воспитательной работы в частях», подчеркнув, что «в качестве компаса следует брать идеи Мао Цзэдуна, крепче ухватиться за воспитание армии в духе творческого изучения идей» Председателя, что «это является центральным звеном политической работы в частях». На совещании были приняты «Четыре положения по политической работе в частях», составленные реорганизованным Главпуром НОАК. Эти положения затем были утверждены ЦК КПК и распространены в качестве официальной директивы для всей армии. На основании этого документа создавался институт политических инструкторов, политическую работу в ротах должны были вести политработники рот, партийные ячейки, комсомольские организации и военные революционные комитеты. К концу 1961 г., по данным Главпура, более 5 тыс. рот НОАК было присвоено звание «Рот пяти „хорошо“», более 400 тыс. солдат было присвоено звание «боец пяти „хорошо“». В армии стали широко пропагандироваться установки Линь Бяо «четыре на первое место». В январе 1962 г. Линь Бяо вновь отмечал, что «идеи Мао Цзэдуна в любой работе всегда должны ставиться на первое место, что они играют решающую роль».

В армии продолжались крупномасштабные чистки и «упорядочение», санкционированное сверху. С июля 1960 г. по февраль 1961 г. в НОАК было «упорядочено» 82 % всех армейских партячеек. Проверка 20 тыс. партийных ячеек в армии, проведенная уже после «упорядочения», показала, что 5 % их все еще не удовлетворяли выдвигаемым сверху требованиям.

На Всеармейском совещании по работе с молодежью, проходившем в Пекине с 31 января по 9 февраля 1962 г., выражалось недовольство действиями армейского комсомола. В процессе чисток в НОАК было «упорядочено» более 70 % комсомольских организаций. К этому времени помимо министра обороны КНР Пэн Дэхуая освободили от занимаемых должностей три его заместителя, общее число заместителей министра было доведено до 10 человек. Произошли изменения в Военном совете ЦК КПК, из 10 его членов семеро поддерживали Мао Цзэдуна и Линь Бяо.

В то время, как Линь Бяо, опираясь на решения Лушаньского пленума 1959 г. проводил чистки в армии и насаждение там «идей Мао Цзэдуна», Кан Шэн, опираясь на эти же документы, решил заняться чистками в философских и литературных кругах.

Сразу же после пленума Кан Шэн решил продолжить борьбу с Ян Сяньчжэнем. Однажды ноябрьским вечером 1959 г. Кан Шэн позвонил ему и пригласил к себе. Как вспоминал Ян, когда он приехал к Кан Шэну, тот был с Чэнь Бода и ждали заведующего Орготделом ЦК Ань Цзывэня.

— Говорят, что товарищи из Фушуньской и Хэнаньской партийных школ осуществляли осмотр Центральной партийной школы и ты выступил перед ними, было ли такое дело? — спросил хозяин гостя.

— Да, было — ответил тот.

Больше Кан Шэн ничего не сказал по данному делу. Однако на следующий день в отсутствие Ян Сяньчжэня он собрал членов парткома Центральной партийной школы и начал критиковать Яна: «Пэн Дэхуай на Лушаньском совещании открыто выступил против „трех красных знамен“, — говорил он, — и Ян Сяньчжэнь в Лушани выступил против „трех красных знамен“»[353].

По данным Ян Сяньчжэня, он подвергался массовой критике в течение семи-восьми месяцев (с ноября 1959 г. по июль 1960 г., и в конце концов был вынужден написать материал с «самокритикой»: «Приношу повинную перед партией», лишь после чего Кан Шэн дал указание прекратить критику Яна[354]. Но как стало ясно чуть позже — ненадолго.

В этот период Кан Шэн в своих выступлениях стал больше акцентировать внимание на обострении классовой борьбы в деревне. Характерно в этом отношении его выступление конца 1959 г. перед китайскими учащимися, вернувшимися после учебы в Советском Союзе. Выступив перед ними с кратким обзором десятилетней истории КНР, он доказывал, что классовая борьба в Китае существует, что она не затухает, как думают некоторые, хотя и развивается циклически. В качестве примеров он приводил начало периода первой пятилетки, когда возникло дело «антипартийной группы Гао Гана — Жао Шуши», и начала второй, когда появившийся правый оппортунизм предпринял контратаку на КПК[355].

С этого времени Кан Шэн почти постоянно входит в состав делегаций, направлявшихся в СССР и страны Восточной Европы. Видимо, Мао Цзэдун рассчитывал таким образом получать дополнительную информацию о процедуре ведения переговоров и точках зрения участников китайской делегации, при этом Кан Шэн присматривал и за главами делегаций — обычно это были Дэн Сяопин, Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Чэнь И, Пэн Чжэнь. Кан Шэн не терял времени даром, собирая, как он считал, «компромат» на этих деятелей и для себя, рассчитывая воспользоваться им в дальнейшем в подковерной борьбе за власть.

Так, в январе 1959 г. он был в составе делегации КПК, возглавляемой Чжоу Эньлаем, на внеочередном XXI съезде КПСС и участвовал в церемонии возложения венков к Мавзолею Ленина и Сталина.

В сентябре того же года Кан Шэн в составе делегации выехал в Москву для подписания китайско-советского соглашения об экономическом сотрудничестве. В начале 1960 г. он выехал в составе наблюдателей вместе с заместителем министра иностранных дел с У Сюцюанем на совещание Политического консультативного совета стран-участниц Варшавского Договора в Москву. На совещании 4 февраля он выступил с докладом о современном международном положении. В середине июня он в составе делегации КПК, возглавляемой Пэн Чжэнем, вылетел для участия в III съезде РРП в Бухарест. 5 ноября 1960 г. в составе делегации, возглавляемой Лю Шаоци, Кан Шэн вылетел в СССР на празднование 43-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Участвовал в церемонии праздника, а затем принял участие в Совещании представителей коммунистических и рабочих партий, состоявшемся в Москве в ноябре 1960 г. В составе этой делегации были также Дэн Сяопин, Пэн Чжэнь, Ху Цяому, Ляо Чэнчжи. В мае 1961 г. он в составе делегации КПК, возглавляемой Первым секретарем компартии КПК автономного района Внутренней Монголии Уланьфу, выехал в Париж для участия в XVI съезде ФКП. В сентябре 1961 г. в составе партийной делегации, возглавляемой Дэн Сяопином, участвовал в IV съезде Трудовой партии Кореи, а также принимал участие в обмене ратификационными документами к Китайско-корейскому договору о дружбе и взаимопомощи. В октябре 1961 г. в составе делегации, возглавляемой Чжоу Эньлаем, участвовал в работе XXII съезда КПСС, вместе с ним были Пэн Чжэнь и член ЦК КПК, первый секретарь комитета КПК провинции Гуандун Тао Чжу.

Политика «большого скачка» и «борьбы с правым уклоном» привела страну к глубокому экономическому и политическому кризису. От авантюристической политики «трех красных знамен» пострадало все население страны, было подорвано ее народное хозяйство. Выполнение второго пятилетнего плана было сорвано. Национальный доход ежегодно падал в среднем на 3,1 %, производительность труда на промышленных предприятиях госсектора — на 5,4 %, показателем сельскохозяйственного производства ежегодно снижались, нехватка продовольствия заставляла крестьян уменьшить почти вдвое поголовье скота… Реальная заработная плата рабочих и служащих, которая была и так минимальной, снизилась на 30 %, процветала инфляция, росли цены, образовался огромный дефицит в бюджете страны. По официальным китайским данным реальный уровень жизни рабочих и служащих снизился на 30 %. Средний уровень потребления в деревнях зерновых упал с 409 цзиней (1 цзинь — 0,5 кг) в 1957 г. до 312 в 1960 г. Усилился голод, в результате которого смертность в КНР стала резко возрастать и перекрыла показатели 1949 г.

Весной 1958 г. в Китае стала по закрытым каналам распространяться информация, что Мао Цзэдун готовится покинуть пост Председателя КНР и остаться только на посту Председателя партии. «Это даст мне возможность высвободить время для выполнения дел, которые от меня требует партия, это также соответствует состоянию моего здоровья», — заявил Мао и просил подготовить к этому население. Так говорилось в одном из закрытых партийных документов. Там же отмечалось, что на эту просьбу он получил согласие Политбюро ЦК КПК (видимо, в феврале 1958 г.). Объявление о предстоящем уходе с поста главы государства, очевидно, следовало расценивать не только как акт «самокритики» Мао Цзэдуна, но и как возможность руководителям «второй линии» выйти на «первую линию» и самостоятельно принимать важнейшие политические решения с целью вывода страны из кризиса. В середине апреля 1959 г. в Пекине должно было состояться пленарное заседание Всекитайского собрания народных представителей второго созыва — главного законодательного органа страны — для решения этого вопроса. В соответствии с инструкциями ЦК КПК на данном форуме была окончательно принята отставка Мао Цзэдуна с поста Председателя КНР и проведены выборы нового Председателя. Им стал Лю Шаоци. Председателем Постоянного комитета ВСНП был избран маршал Чжу Дэ, а заместителями Лю Шаоци, Сун Цинлин и Дун Биу. Официальное сообщение об этом было весьма сдержанным, газеты опубликовали его на последней полосе. До этого в КНР был лишь один Председатель. Многие из зарубежных официальных лиц называли Председателя КНР на западный манер президентом, и Мао это очень нравилось. Мы знаем, что титулы в Китае всегда имели огромное значение. Тот факт, что кроме Председателя КПК Мао Цзэдуна Председателем КНР стал еще и Лю Шаоци, трагически сказался на судьбе последнего не без активной, как увидим помощи Кан Шэна.

Следует сказать, что начиная с 1959 г., политический имидж Лю Шаоци постепенно начал меняться. Если до отставки Мао все называли его просто «товарищ Лю», то позже к нему стали обращаться «Председатель Лю», и у многих это вызывало зависть. Этот титул ко многому обязывал; предполагалось, что его обладатель имеет очень большую власть. Понимая это, Лю Шаоци стал постепенно расширять контроль над страной, особенно в вопросах внутренней политики, и иногда принимал решения, не советуясь с Мао, за что и поплатился в «культурную революцию».

В такой критической ситуации Мао Цзэдун ушел, как он выражался, на «вторую линию», предоставив возможность выходить из тяжелейшего кризиса («вытаскивать телегу из грязи») таким деятелям, как Лю Шаоци, Дэн Сяопин, Чжоу Эньлай, Пэн Чжэнь, Чэнь Юнь. Получилось, что в это время в КНР имелась «первая линия», возглавляемая Лю Шаоци, Чжоу Эньлаем, Дэн Сяопином, Чэнь Юнем и другими, которая занималась практической работой, прежде всего в сфере экономики, пытаясь вытянуть КНР из кризиса, и «вторая линия» во главе с Мао Цзэдуном, там же был и наш «герой» Кан Шэн, сосредоточивший всю свою деятельность на «идеологической» и «теоретической» работе и контроле за внешней политикой КНР. Мао Цзэдун сохранял образ теоретика, в первую очередь как лидера, которому теперь (после смерти Сталина и насаждения «ревизионизма» в СССР Хрущевым) принадлежало главное слово в вопросах, связанных с международным коммунистическим и рабочим движением, с построением социализма и коммунизма, с национально-освободительными движениями в странах «третьего мира».

Итак, в 1959 г. Мао Цзэдун «умышленно» отошел на «вторую линию» руководства. Вот как он сам объяснял это событие 24 октября 1966 г. на рабочем совещании ЦК КПК:

«Почему возникла потребность разделить на первую и вторую линию? Во-первых — плохое здоровье, во-вторых — урок СССР [Маленков оказался незрелым, перед смертью Сталин никому не передал власть. На каждом совещании они произносили в честь друг друга тосты, льстили друг другу]… Я думал до своей смерти создать им авторитет, но не думал, что все пойдет в противоположном направлении».

Именно в августе 1958 г. во время расширенного совещания в Бэйдайхэ, которое должно было официально принять курс на «большой скачок» и «народные коммуны», НОА начала массированные артиллерийские обстрелы острова Цзиньмэнь, находящегося всего в 10 км. от материка и удерживаемого гоминьдановскими войсками (регулярные круглосуточные продолжались три месяца). Как признавались историки КНР, обстрел этого острова был «не столько военной, сколько политической и пропагандисткой акцией». Только 23 августа 1958 г. в течение 85 минут из 459 артиллерийских орудий по Цзиньмэню было выпущено коло 30 тыс. снарядов.

Уже в первый день работы совещания в Бэйдайхэ Мао Цзэдун заявил, что хотя «Китай и ведет пропаганду против международной напряженности и выступает за ее смягчение», однако на деле «напряженность более выгодна Китаю и менее выгодна Западу». «Для Запада напряженность выгодна потому, что она дает возможность расширять производство оружия, — заявил он, — а нам она выгодна потому, что способна привести в движение все активные факторы… Мы сможем побольше произвести чугуна и стали, а также продовольствия».

Результатом такой политики был крупный международный кризис, чреватый столкновениями между союзниками «двух Китаев».

Весной 1959 г. вооруженное восстание под лозунгами независимости началось в Тибете. В результате его подавления были убиты несколько десятков тысяч человек, а около 80 тыс. (включая духовного руководителя Тибета Далай-ламу) бежали за пределы КНР.

Осенью 1959 г. Китай развязал пограничный конфликт с Индией, поддерживающей дружеские отношения с СССР и другими социалистическими странами, поставив их в весьма затруднительную ситуацию.

Стоящие на «первой линии» в КНР стали разрабатывать и проводить курс на «урегулирование» народного хозяйства страны.

Кан Шэн в этот период первоначально старался «не высовываться», сидел тихо, понимая, что и на нем есть вина за действия руководства страны, приведшие КНР к глубокому кризису, а население к голоду.

В это время он стал укреплять свои отношения с женой Мао Цзэдуна Цзян Цин. Как мы знаем, он неплохо знал ее еще в 30–40 гг.

«Я впервые встретил Кан Шэна в 1958 году, — вспоминал личный врач Мао Цзэдуна. — После 1949 года он отошел от политики. Во время коммунистического переворота Кан находился в госпитале и не выходил оттуда до начала „большого скачка“. Тут-то и пришло его время — Кан стал одним из самых голосистых его проводников.

Мои друзья-врачи, лечившие его в Пекинской клинике, говорили, что он шизофреник, и я не знаю, почему он был выписан. Мой контакт с ним был минимален — и напряжен. Я видел, что он иногда посещал Мао, но их встречи обычно были сугубо конфиденциальными. Кан Шэн никогда не участвовал в легком трепе подобно другим лидерам, которые время от времени посещали Председателя»[356].

С начала 60-х годов Кан Шэн и Цзян Цин восстановили свои старые дружеские отношения. В 50-е годы (с 1955 по 1962 г.) Цзян Цин, по ее собственным рассказам, была больна. Врачи посоветовали ей ради «восстановления ее здоровья и укрепления слуха и зрения» принимать участие в культурной жизни страны, что она и стала делать. Это и был ее реальный выход на политическую сцену.

К этому времени стали заметны изменения, происходившие в области драматургии, литературы и искусства Китая. Причем неискушенному наблюдателю казалось, что толчок этому дал сам Мао Цзэдун. Так, в 1959 г. в период работы 7-го пленума ЦК КПК 8-го созыва в Шанхае (2–5 апреля) Мао неоднократно призывал учиться духу Хай Жуя, «увещать со всей прямотой», «не бояться высказывать противоположные мнения». Хай Жуй — политический деятель Минской династии, живший в XVI веке. Мао рекомендовал поближе познакомиться с биографией Хай Жуя.

Как считал личный врач Мао Цзэдуна, последнего Хай Жуй привлекал тремя достоинствами. Он всегда говорил правду и был искренне предан императору. Даже если бы он стал жертвой несправедливости со стороны императора, то и тогда ни в чем не стал бы того обвинять. Слава императора и счастье народа были для Хай Жуя дороже жизни. И если дела в стране начинали идти плохо, Хай Жуй обвинял в этом не императора, а его лживых и бестолковых министров. Мао Цзэдун был сложной и противоречивой личностью. «Как и все китайские императоры, — отмечал врач Ли Чжисуй, — он искренне верил в свою непогрешимость и мудрость. Все свои политические ошибки Мао объяснял тем, что якобы получал от своих помощников недостоверную информацию о происходящем в стране»[357].

После совещания член ЦК КПК и кандидат в члены Секретариата ЦК КПК Ху Цяому в Пекине нашел специалиста по истории династии Мин, заместителя мэра столицы У Ханя и рассказал последнему о содержании выступления Мао Цзэдуна и его призывах. Ху Цяому специально просил У Ханя написать статью для «Жэньминь жибао» о Хай Жуе. И У Хань выполнил его просьбу. Уже 16 июня 1959 г. в партийной газете под псевдонимом Мо Мяньчжи появилась его статья «Хай Жуй ругает императора».

«В феодальную эпоху, — писал Хай Жуй, — император считался неприкосновенным, даже имя императора запрещалось произносить, если же нарушали „императорское табу“, виновника калечили: отрубали руку или ногу… Бранить императора было делом неслыханным. Естественно, если такое случалось, все приходили в восторг. В театре столичной драмы есть пьеса о том, как императрица Хэ (супруга основателя Сунской династии Чжао Куаниня, X век. — В.У.) бранится во дворце, пьеса очень популярна, я думаю, именно по этой причине»[358].

У Хань довольно смело (он очень рисковал, так как из дальнейших событий мы увидим, что в те годы КНР оказывается недалеко ушла от императорского Китая) взялся за тему о том, как с риском для жизни бранили императора. В центре заметки — образ Хай Жуя, который в 1566 году подал минскому императору Цзяцину доклад, где, не стесняясь в выражениях, обличал его правление. Чиновника Хай Жуя ничто не защищало от императорского гнева, и У Хань выбрал именно этот редкий исторический случай.

В этой публикации приводились обширные выдержки из обличений Хай Жуя. Истый конфуцианец, он доказывал Сыну Неба, что тот нарушил основы отношений между людьми в обществе, как их понимало конфуцианство: пренебрегая сыновьями, он нарушил долг отца: пренебрегая женой, нарушил долг супруга; наконец, нарушил отношения государя и подданных, не заботясь о них. «Ныне налоги и повинности тяжелее, чем было в обычае, и так повсеместно; Ваше Величество разоряет достояние народа на почитание Будды, так что с каждым днем жизнь становится хуже и хуже, до того дошло, что в людских домах уже нет ничего, за последние десять лет все разозлились до крайности. Ваш девиз правления: „Прекрасный покой“ — переделал по-своему: „Все разорены дочиста“ (Здесь игра слов — другие иероглифы с тем же звучанием. — В.У.). Народ Поднебесной недоволен уже давно, при дворе и в провинциях чиновники и простолюдины поняли все. Помыслами Вы погрузились в мистику, в мечтах о бессмертии и вечной молодости помутился Ваш ум. Себя одного считаете правым, отвергаете критику. Ваших ошибок слишком много…» Далее У Хань изложил судьбу смелого чиновника. Разгневанный император приказал схватить Хай Жуя и казнить. Но евнух Хуан Цзинь успел шепнуть: «Этот человек знает, что ему не жить, простился с женой и детьми, назначил душеприказчика, распустил челядь, сам никуда не убежит. Он по натуре прям, его доброе имя широко известно, он честный чиновник, который не заимствовал ни казны, ни зернышка, ни ниточки». Цзяцин услышал, что Хай Жуй не боится смерти, и обомлел. Он вертел в руках доклад, читал и вздыхал и не мог решиться. В тот же день Хай Жуй ушел из дворца домой живым, и два месяца его не трогали. Затем его бросили в тюрьму и приговорили к смертной казни, однако Сын Неба не утвердил приговор, но об этом не знает Хай Жуй. Через год, перед смертью, в тяжелой болезни последними словами умирающего императора были: «Все, что говорил Хай Жуй, — все правда…»

Однажды узнику в камеру приносят роскошное угощение, он считает, что казнь уже близка и это его последняя в жизни трапеза.

Только после того как смирившийся со своей судьбой узник прикончил все принесенные деликатесы, надзиратель тюрьмы поздравил его и сообщил о неожиданной смерти императора. Хай Жуй, безмерно преданный своему господину, вдруг с ужасом осознает, что причиной столь пышной трапезы явилась не предстоящая ему казнь, а смерть Сына Неба. В результате его желудок извергает все съеденное.

После кончины Цзяцина Хай Жуй был освобожден новым императором и получил назначение в провинцию.

Статья У Ханя заканчивалась весьма симптоматично: «Хай Жуй бранил императора, и повсюду были люди, сочувствовавшие ему и поддерживающие его; его слава росла»[359].

После сурового осуждения Пэн Дэхуая на Лушаньском пленуме осенью 1959 г. У Хань понимал (а может быть, ему подсказал кто-то из друзей?), что за свою опубликованную в «Жэньминь жибао» статью он может поплатиться, и ему не сносить головы, и он, чтобы отвести грозу, публично отмежевывается от осужденного министра обороны. «Сегодня есть люди, которые называют себя Хай Жуем, возводят себя в „оппозицию“, однако они ничего общего с Хай Жуем не имеют… Одно они считают преждевременным, слишком быстрым, — писал он 17 сентября 1959 г., — а другое слишком поспешным, скоропалительным; одно слишком прямолинейным, а другое слишком перекошенным; в одном видят недостаток, в другом — порок; на солнце выискивают темные пятна, из десяти пальцев выбирают один с пороком и не замечают остальных; обдают холодным душем народные массы, гасят энтузиазм…»[360] Причем, если иметь в виду, что многие в КНР не знали подробностей осуждения Пэн Дэхуая, так как основной документ Лушаньского пленума не был официально опубликован в то время и распространялся только по закрытым партийным каналам, то это многословное отмежевание У Ханя, скорее всего, имело целью хотя бы в негативной форме изложить в печати суть выступления и письма Пэн Дэхуая в Лушане. Однако несмотря на грозящую ему опасность, У Хань продолжает тему Хай Жуя. Появляются статьи «Поговорим о Хай Жуе» и «Рассказы о Хай Жуе». Эти статьи не были историческим исследованием в строгом смысле слова, а скорее откликом «на злобу дня». В них автор заметно идеализировал своего героя, представив его как «спасителя угнетенных, униженных и оскорбленных», боровшегося «с силами черной реакции в интересах народа». Хай Жуй понадобился У Ханю лишь в назидательных целях — учиться у «благородного чиновника» «честности позиции» и «духу борьбы».

Однажды к У Ханю пришел известный в стране актер Пекинской оперы Ма Ляньлян побеседовать относительно исторического образа Хай Жуя, он его готовился сыграть на театральной сцене. После продолжительной дружеской беседы гость просил У Ханя написать сценарий пьесы о Хай Жуе. У Хань согласился. Вскоре был написан сценарий, но так как автор не был сценаристом, а был профессиональным историком и очень щепетильно относился к своему творению, он просил театральную труппу прочесть внимательно сценарий и дать ему критические замечания. Сценарий труппе не очень понравился, они высказали множество дельных замечаний по улучшению пьесы, и У Хань сел за переработку своего сценария. Он работал над сценарием около двух лет.

21 сентября 1959 г. (то есть после Лушаньского совещания и пленума ЦК КПК, где подвергся критике министр обороны КНР Пэн Дэхуай) появляется еще одна статья У Ханя («Историческое место Хай Жуя». У Хань так объяснял цель своей публикации: «Утверждать и пропагандировать то, что Хай Жуй всю жизнь выступал против чуждых элементов и плохих поступков, утверждать и пропагандировать то, что у него всю жизнь слова не расходились с делами… то есть утверждать и пропагандировать все те качества, которым ныне мы должны учиться и которые достойны поощрения. Сейчас нужны свои Хай Жуи, выступающие против ханжества старого века и сегодняшнего бюрократизма». Казалось, социальный заказ Мао Цзэдуна был выполнен, написана серия хороших статей о честном чиновнике, борющимся за справедливость.

Автор продолжал работать и над сценарием пьесы о Хай Жуе. Только седьмой вариант его удовлетворил, и он в ноябре 1960 г. вчерне закончил новую редакцию пьесы. Один из близких приятелей У Ханя, прочитав сценарий, предложил назвать пьесу «Разжалование Хай Жуя». Закончив работу над сценарием, У Хань был горд сознанием того, что он исполнил свой долг ученого перед обществом и партией. «Сметь думать, сметь говорить, сметь действовать, — писал он, — это новый стиль. Пьеса, которую я создал, тоже исходит из принципа „осмеливаться“. История развития человеческого общества — это история людей, которые смеют думать, смеют говорить, смеют действовать»[361].

В январе 1961 г. в столичном литературном журнале «Бэйцзин вэньи» был опубликован сценарий его пьесы. Затем сценарий был издан отдельной книжкой. В предисловии к ней У Хань вызывающе писал: «Хай Жуй был уволен в отставку, но он не покорился, не пал духом. Народ тогда поддерживал и воспевал его, потому что он совершал добрые дела. Следует положительно оценить место Хай Жуя в истории, а некоторые его моральные качества достойны того, чтобы мы сегодня брали с него пример».

В этом же году пьеса была поставлена на сцене. В столице Хай Жуя играл Ма Ляньлян. Пьеса получила хорошие отзывы у публики и в прессе.

Основной сюжет пьесы сводился к истории сановника Хай Жуя, осмелившегося выступить против «тирана» Сюй Цзе и заставившегося чиновников вернуть землю крестьянам. Благодаря принципиальности Хай Жуя казнят совершившего преступления сына Сюй Цзе, а Сюй Цзе в отместку подкупает знать в столице и добивается смещения и разжалования Хай Жуя с губернаторской должности императором Цзяцинем. «Разжалование» Хай Жуя У Хань считает несправедливым. Материалы жизни и деятельности Хай Жуя давали автору возможность подчеркнуть важность национальных традиций, их роль в истории страны, необходимость использования самых лучших из них для обогащения собственного опыта в условиях современности. Хай Жуй с подмостков сцены говорит императору: «Раньше еще ты делал кое-что хорошее, а что ты делаешь теперь? Исправь ошибки, дай народу жить в счастье. Ты совершил слишком много ошибок, а считаешь, что во всем прав и поэтому отвергаешь критику».

Однажды вечером Мао Цзэдун после просмотра этой пьесы решил встретиться с исполнителем главной роли. Когда Ма Ляньлян прибыл в Чжуннаньхай и вошел в гостиную, где его ждал Председатель Мао, последний встал и пошел навстречу гостю, протягивая руку для пожатия. Они проговорили некоторое время о пьесе и Хай Жуе, затем вошел служащий и произнес: «Председатель, прошу кушать». Мао Цзэдун повел Ма Ляньляна в свою столовую, где они продолжили беседу за столом, сдабривая ее выпивкой и закуской. Мао поздравил гостя с успешной игрой и заявил: «Хай Жуй — хороший человек, что бывает слишком редко… И пьеса написана хорошо. Мы должны всемерно поощрять тех, кто учится у Хай Жуя». — «Без заботы и указаний Председателя как я мог бы сыграть роль Хай Жуя, а У Хань написать пьесу о Хай Жуе», — ответил актер. В тот же день актер не выдержал и забежал домой к У Ханю передать положительные слова Мао о пьесе[362].

Вскоре эту пьесу просмотрела и супруга Мао Цзян Цин. К этому времени она стала, по ее собственным словам, «часовым» Мао Цзэдуна. «Что касается культурно-просветительской деятельности, то здесь я была, так сказать, „бродячим патрульным“, то есть выписывала ряд изданий и газет, просматривала их содержание и то, что считала сравнительно важными вещами, включая позитивные и негативные материалы, передавала Председателю для ознакомления и изучения, — вспоминала Цзян Цин, выступая 12 апреля 1967 г. на расширенном заседании Военного совета ЦК КПК. — Такую примерно работу я выполняла на протяжении ряда лет».

Пьесой она была явно недовольна, говорила, что ее содержание очень плохое, что это далеко «не ароматная трава», по выражению Мао. Свое мнение она высказала как-то Мао Цзэдуну, но тот не придал должного значения этому и сказал, что в связи с тем, что у нее много свободного времени, пусть она больше читает книг. Тогда Цзян Цин решила обратиться к своему старому другу Кан Шэну, учитывая его «богатый опыт». В целом, согласившись с мнением Цзян Цин, он заявил, что сейчас еще не пришло время, надо немного подождать. Вся страна голодает, все думают о еде, и кому сейчас есть дело до какого-то вопроса о «разжаловании» чиновника. Цзян Цин вынуждена была согласиться, что действительно следует выждать.

С марта 1961 г. по октябрь 1962 г. в столичной вечерней газете «Бэйцзин ваньбао» под рубрикой «Вечерние беседы в Яньшане» одна за другой стали появляться острые публицистические заметки второго секретаря Пекинского горкома КПК, бывшего редактора «Жэньминь жибао», известного журналиста и историка Дэн То, в которых он привлекал внимание читателей к опасным тенденциям, получившим распространение в стране.

Справка. Дэн То (1912–1966), фуцзянец, журналист, ученый, историк. В 1930 г. вступил КПК. Во время антияпонской войны был в отрядах партизан. Литературно одаренный человек, начал работать в коммунистической печати освобожденных от японских захватчиков районах. Был заместителем заведующего отделом пропаганды регионального бюро ЦК КПК, секретарем парткома и главным редактором «Шэньганьнинской газеты», (Пограничный район Шэньси-Ганьсу-Нинся), заведующим отделом Синьхуа данного района. После освобождения Пекина в 1949 г. стал заведующим исследовательским кабинетом политики Пекинского горкома КПК, заведующим отделом пропаганды. С 1950 г. — главный редактор партийной газеты «Жэньминь жибао», директор издательства данной газеты, являлся членом отделения общественных наук Китайской академии наук, членом ученого совета института истории, секретарем секретариата пекинского горкома КПК, кандидатом в секретари регионального бюро ЦК КПК Северного Китая. Возглавлял Всекитайский союз журналистов, во главе китайских делегаций выезжал в СССР и другие страны Восточной Европы.

Всего было опубликовано за это время под данной рубрикой 153 заметки. В иносказательной форме, однако, совершенно недвусмысленно, он высмеивал установки того времени, ведущие к примитивизации образования, отстаивал значение профессиональных знаний во всех областях. «Привет, цзацзя» (цзацзя — люди обширных, энциклопедических знаний. — В.У.), разоблачал расточительство в подходе к использованию рабочей силы («Учение о бережном отношении к рабочей силе»), необоснованные репрессии на основе «искусственно раздутых и сфабрикованных дел» («Дело Чэнь Цзяна и Ван Гэна»). Вскрывая подспудно насаждавшийся в стране антисоветизм, он призывал учиться у страны, которая «сильнее нашей», сохранять сплоченность с ней, «радоваться, когда друг сильнее тебя» («Законы дружбы и гостеприимства»). Приведя цитату из «Книги установлении» (одна из книг конфуцианского Пятикнижия, излагающая обрядность и правила поведения в обществе, создавалась разными авторами с IV по I в. до н. э. — В.У.) «нельзя задевать других поступками, манерами или словами», Дэн То писал: «Ведь практически оскорбление действием, манерами или словами — это худшее зло с точки зрения законов дружбы и гостеприимства. Все ошибки в этом деле неизбежно связаны с поступками, манерами и высказываниями; если однажды по отношению к другу или гостю будет совершен неверный, ошибочный поступок, или проявлено высокомерное чванство, либо дан на вопрос неискренний, фальшивый ответ, следует сразу же, как только будет обнаружена подобная оплошность, без промедления самим обратиться к гостю с искренним заявлением о признании ошибки и принести ему извинения»[363].

Дэн То подчеркивал, что «кто высоко мнит о себе и после первых успехов отпихивает от себя учителя, тот ничему не научится» («От 3 до 10000»).

В последнем фельетоне Дэн То писал, что «чем меньше у человека знаний, тем больше он зазнается; чем больше у него знаний, тем он скромнее и осторожнее»

Дэн То шел вслед за великим китайским писателем Лу Синем и описывал судьбы тех, кто при Лу Сине был детьми, тех, которых тот хотел спасти от вкуса человечины. Фельетон назывался «Можно ли поедать знания?»

«Люди, которым угрожает опасность быть съеденными, должны сплотиться и заставить людоедов собственной жизнью заплатить за жизнь съеденных», — писал Дэн То. Здесь, в самом мрачном и страшном своем произведении, он обратился с прямым призывом к сплочению жертв, которым в ближайшем будущем угрожает людоедство в политике. Это было прямое обращение к лучшим силам в рядах КПК, включая и партийное руководство, перед лицом смертельной опасности, надвигавшейся на них. Но этот призыв, как показали дальнейшие события, был «гласом вопиющего в пустыне». «А надвигался ливень в горах, как писали древние, и беседка уже во всю продувалась ветром».

С аналогичных позиций с октября 1961 г. в ежемесячнике Пекинского горкома КПК «Цяньсянь» под рубрикой «Записки из Села Трех» вместе с Дэн То стали выступать У Хань и бывший заведующий отделом единого фронта столичного горкома партии Ляо Моша (под общим псевдонимом У Наньсин). Под этой рубрикой к июлю 1964 г. было опубликовано 67 статей, среди них перу У Ханя принадлежала 21. В публикациях острой критике и сатирическому осмеянию подверглись «теоретические» постулаты Мао Цзэдуна типа «Ветер с Востока одолевает ветер с Запада», которые характеризовались как «великое пустословие», как неверность обязательствам, предательство в дружбе, клеймилась насаждавшаяся враждебность.

Вот что, к примеру, писал Дэн То в своем рассказе «Великое пустозвонство»:

«…В последнее время сын моего соседа в подражание стилю великого поэта увлекся „великим пустозвонством“. Формально все им написанное совершенно современно, и каждый раз, когда ребенок изготовит стихотворение, он декламирует его с гордостью необыкновенной. Недавно он написал „Оду диким травам“, представляющую собой сплошное пустозвонство. Цитирую:

Было ли когда на свете такое слабое стихотворение?! Я должен высказать самую серьезную тревогу за судьбу ребенка, который изо дня в день занимается подобной стряпней».

Далее Дэн То с осуждением делал вывод: «Когда же вместо содержания — пустота, то делу не поможет даже употребление самых великих слов и фраз; скорее наоборот, чем чаще повторять, тем хуже. Поэтому я хочу посоветовать любителям великого пустозвонства: лучше бы вы, друзья, побольше читали, побольше думали и поменьше говорили, а когда захочется говорить, то немедля шли на покой и не тратили бы напрасно своего и чужого времени и сил!»[364]

В одной из статей, опубликованных в этом же журнале на историческую тему, У Хань обратился к судьбе «разжалованного по ложному доносу» Юй Цяня, делая акцент на том, что даже в условиях императорского Китая он был в итоге «реабилитирован», назначен «главой военной палаты», а его «политические противники потерпели поражение».

В статье «Поговорим о скромности» У Хань подверг критике «самодовольство» некоторых партийных работников, заявляя, что оно вредит работе. Он призывал «постоянно выявлять имеющиеся ошибки и недостатки, учиться на них и овладевать новыми знаниями и навыками».

Последняя статья из рубрики «Записки из Села Трех» была озаглавлена «Несмотря на встречающиеся трудности, идти вперед», само заглавие свидетельствовало о трудностях встречаемых авторами рубрики и желанием несмотря на них «идти вперед».

В 1962 г. У Хань выступил на страницах печати с новой серией статей («Поговорим о морали» и другие), в которых подвергался сомнению тезис о высоком уровне сознательности китайского крестьянства и его социального идеала (именно об этом в те годы твердили Мао Цзэдун и Лю Шаоци, начав полемику с КПСС), высказывалось несогласие с насаждавшейся в целях раздувания культа личности Мао трактовкой понятия «преданность» и «долг». Преданность правителю У Хань противопоставлял преданность социалистическому обществу и народу. Его суждения о понятии долга недвусмысленно бичевали атмосферу наушничества и всеобщей подозрительности, нагнетавшуюся в стране. У Хань был большой знаток истории и его возмущали появляющиеся в последнее время новые примитивные учебники по истории Китая, где фигурирует все меньше исторических личностей, что одни историки говорят об императорах и крупных сановниках только плохое, а «другие вообще не осмеливаются писать, боясь, что, если много пишешь, совершишь ошибку».

Пожалуй, одним из первых региональных руководителей, кто высказал открыто свой новый взгляд на отношение к интеллигенции был первый секретарь провинции Гуандун Тао Чжу. Еще во время обсуждения «Проекта временных положений о работе в высших учебных заведениях, находящихся в непосредственном подчинении министерства образования» («60 пунктов по вопросам высшего образования») на совещании работников высшего образования и китайской академии наук провинции Гуандун 28 сентября 1961 г. Тао Чжу призвал реабилитировать тех из числа интеллигенции, кого в последние годы ошибочно критиковали, принести им свои извинения, честно признать ошибки. Он призывал не «оставлять хвостов», снимать с них необоснованно навешанные ранее ярлыки. Тао Чжу лично от имени регионального бюро ЦК КПК по Центрально-Южному Китаю и парткома провинции Гуандун принес всем свои извинения за ошибочную критику и борьбу против интеллигенции в последние три года, что было неслыханным делом в то время. Одновременно он предложил в дальнейшем стараться не применять термин «буржуазная интеллигенция», который очень ранит людей. На аналогичном совещании с представителями интеллигенции Гуандуна, проведенном через 12 дней, Тао Чжу вновь заявил, что нельзя, как раньше, называть интеллигенцию буржуазной, «сейчас она государственная, национальная, строящая социализм интеллигенция». Он вновь предложил в районах Центрально-Южного Китая в дальнейшем не употреблять термин «буржуазная интеллигенция». Информацию об этом кадровые работники этого региона могли почерпнуть в журнале «Сюаньцзяо дунтай» в № 1 за ноябрь 1961 г. Там, в частности, говорилось: «В октябре с. г. бюро ЦК КПК по Центрально-Южному Китаю собрало совещание представителей интеллигенции районов Центрально-Южного Китая. Перед этим в последней декаде сентября и первой декаде ноября партком провинции Гуандун созвал несколько совещаний высшей интеллигенции… Все были очень довольны тем, что с этого времени, как заявил тов. Тао Чжу не совещаниях, их больше не будут называть буржуазной интеллигенцией, что партия, наконец, сняла с них этот ярлык».

16 февраля 1962 г. в Гуанчжоу было проведено под руководством Не Жунчжэня «Всекитайское совещание по научно-технической работе» с приглашением 310 участников. Как вспоминал Не Жунчжэнь, еще до совещания он решил побеседовать по душам с некоторыми из собравшихся на нем. Те сразу же подняли вопрос: почему до сего дня их, а также их детей, называют буржуазной интеллигенцией и когда же в конце концов будет разрешен этот вопрос. Не Жунчжэнь решил связаться с Чжоу Эньлаем и выяснить его мнение. Премьер заявил, что «интеллигенция — это народная интеллигенция», подчеркнув, что раньше на совещаниях Госсовета шли споры по определению ее классовой принадлежности. «Я сказал, — заявил он, — что революция произошла уже давно, что все, кого мы вырастили, — это интеллигенция, разве они все воспитаны буржуазией? — Только этого нельзя понять!» Его поддержала заместитель начальника канцелярии Госсовета Сю Мин, подчеркнув, что КНР «создала столько учебных заведений и что же, они все воспитывали буржуазию? Это не поддается логике». Тогда и было решено, пишет Не Жунчжэнь, что необходимо срочно разрешить данный вопрос.

На Всекитайском совещании по работе в области взрослой и детской драматургии и оперного искусства с участием более 299 человек, созванном ЦК КПК и министерством культуры и проходившем с 3 по 26 марта 1962 г. в Гуанчжоу, эта тема была продолжена. Основные докладчики в лице Чжоу Эньлая и министра иностранных дел Чэнь И (первый 2 марта сделал специальный доклад «По вопросу об интеллигенции») подвергли критике «левый уклон», проявившийся после 1957 г. а отношении интеллигенции.

Известно, что на Всекитайском совещании по вопросам пропаганды 12 марта 1957 г. Мао Цзэдун прямо заявил, что «большинство имеющейся у нас интеллигенции вышло из старого общества, из нетрудовых семей; некоторые, хотя и происходят из рабоче-крестьянских семей, но поскольку получили до освобождения буржуазное воспитание и мировоззрение у них в основном буржуазное, все же относятся к буржуазной интеллигенции»[365] (подчеркнуто мной. — В.У.). По его мнению, только меньшинство (чуть более 10 % — а это где-то 500 тыс. человек от 5 млн. интеллигентов) «сравнительно хорошо разбираются в марксизме… твердо придерживаются пролетарских позиций», а «большинству еще очень далеко до полной замены своего буржуазного мировоззрения пролетарским».

8 июня 1957 г. ЦК КПК издал директиву «Об организации сил для отражения нападок правых», означавшую новую политическую кампанию «борьбы против правых», которая продлилась до лета 1958 г. В «правые» попало много интеллигенции, которая в ходе этой кампании вновь оказалась в разряде «буржуазной». К моменту ее завершения количество «правых» достигло уже 550 тыс. человек, включая известную писательницу Дин Лин, поэта Ай Цина и многих других.

«Одним из важнейших последствий серьезных перегибов в борьбе против правых стало внесение 3-м пленумом ЦК КПК 8-го созыва изменения в определение характера основного противоречия нашего общества», — говорится в «Краткой истории КПК», изданной в 1993 г. Тон пленуму задал Мао Цзэдун. А на 2-й сессии VIII съезда КПК уже было объявлено, что в КНР «существует два класса эксплуататоров и два класса трудящихся». «Национальная буржуазия, которая постепенно смиряется с социалистическими преобразованиями, и ее интеллигенция» характеризовались как второй класс эксплуататоров. С началом «большого скачка» на интеллигенцию обрушился мощный поток острой и зачастую несправедливой критики, которая сводилась к требованиям «подрубить белые флаги», «осудить подход: можно быть белым, но специалистом», «искоренить буржуазные авторитеты в науке».

Очередные подвижки в оценке роли интеллигенции были сделаны в проекте «Мнений из 14 пунктов о реформе научно-исследовательских учреждений в области естественных наук в настоящее время» (так называемые «14 пунктов по вопросам науки»), выработанном при участии и под руководством члена ЦК КПК, заместителя премьера Госсовета, маршала Не Жунчжэня. Последний, представляя документ на Политбюро ЦК КПК 6 июля 1961 г., заявил, что роль интеллигенции в «социалистическом строительстве» явно недооценивалась, а политика, проводимая в отношении нее, была довольно однобокой и нечеткой, что влияло на активность и инициативу людей. В документе признавалось, что в ходе борьбы с «правыми» в ряде мест ошибочно подвергли критике интеллигенцию. Там, где это имело место, предлагалось «пересмотреть дела» и исправить ошибки, снять ярлыки «правых». Рекомендовалось спокойно выслушивать мнение интеллигенции, даже если оно не совпадает с мнением местных партийных кадров, дать ей спокойно работать, больше «не клеить ярлыков, не избивать и не хватать за косы» (так называемые «три не»). Ошибочную политику на местах требовали немедленно исправить, дать «маленькие» свободы ученым. Однако, как признают историки КНР, в документ «не было внесено решающего штриха», не было заявлено, что «интеллигенция является частью трудового народа».

Наконец, на мартовском 1962 г. совещании в Гуанчжоу было открыто признано, что большая часть интеллигенции КНР уже стала «частью трудового народа», что она стала «интеллигенцией социалистической, народной», что с нее надо снять ярлык «буржуазных элементов».

«Больше не стоит называть интеллигенцию буржуазной, — сказал Чжоу Эньлай. — Утверждение, что подавляющее большинство интеллигенции включается в разряд трудового народа, — это единое мнение товарищей после сегодняшнего обсуждения. Мы все совместно за него ответственны!»[366]

Чэнь И в своем выступлении от 6 марта подчеркнул, что после того как интеллигенция прошла двадцатилетние преобразования и испытания, нельзя вновь одевать на ее голову колпак «буржуазной интеллигенции». «Десять — восемь лет не должен подвергаться испытаниям ни один человек. Коммунистическая партия и так уж слишком непривлекательна!.. Компартия не уважает культуру, не уважает знаний, не уважает науку». Чэнь И, в мягкой форме, осудил практиковавшиеся в стране идеологические кампании, как «унижающие человеческое достоинство». Он признал, что «между политработниками партии и писателями сложились ненормальные отношения», обстановка «настолько серьезная, что никто не пишет статей, никто не произносит речей, настолько, что все говорят только о хорошем, а это плохой признак». Чэнь И осудил методы избиения работников литературы и искусства, заявив, что нельзя «каждому давать 50 палок». «Сейчас надо поддержать ученых, заставить их излить, что накипело, отвести душу». Он резко критиковал произведения, которые пишутся для детей, назвав их «всего-навсего грубыми иллюстрациями политических идей», «заставляющих детей мыслить примитивно». Такие выступления воодушевляли часть интеллигенции, учитывая, что выступали видные партийные и государственные деятели, они считали, что это новый курс партии, что наконец-то в стране наступает «оттепель», меняются взгляды руководства на интеллигенцию, писателей, драматургов, литераторов, ученых. Однако взгляды выступающих расходились со взглядами Мао Цзэдуна и его ближайшего окружения. Это выступление Чэнь И позднее сыграло с ним плохую шутку, ему его не мог простить Председатель, который лично разворачивал всевозможные политические кампании.

На совещании в Гуанчжоу присутствовали такие известные деятели культуры, как Шэнь Яньбин, Лао Шэ, Цао Юй, Линь Мохань, руководители союза работников театра Ян Ханьшэн, Тянь Хань, Чэнь Байчэнь и другие.

Однако не вся интеллигенция верила словам партии, зная, как часто они расходятся с делами. Не понимали, что происходит, и некоторые партийные функционеры. Это наглядно видно из выступления 5 марта на форуме первого секретаря парткома провинции Гуандун, принимавшего гостей, Тао Чжу. Он подчеркнул: «„Курс пусть расцветают сто цветов“… — это весенний курс. Только весной могут расцветать сто цветов. Однако по лицам некоторых наших товарищей „гуляет осенний ветер“, где уж тут говорить о расцвете всех цветов! По-моему, им здесь грозит гибель. Быть может, я несколько преувеличиваю, но, во всяком случае, сейчас еще не наступила пора весеннего тепла, это самое большое — ранняя весна, время чередующихся оттепелей и заморозков. Мы собрались на сегодняшнее совещание для того, чтобы подготовить такую обстановку. Пусть наступит весеннее тепло, а не бросающие в дрожь весенние заморозки. Некоторые товарищи этого не понимают, у них не только отсутствует демократизм, но налицо настоящий „абсолютный монархизм“. Если подойти строже, то обнаружится высокомерие и произвол».

Однако в целом подобного рода выступления стимулировали более открытый и откровенный обмен мнениями на совещании среди работников литературы и искусства, и вызывали на откровенность. В частности, один участник форума в Гуандуне заметил: «Партия призвала к широким дискуссиям, а выскажешься — начинают прорабатывать; это провокация; партия называет это провокацией, а я подумал, что это ловушка, подстроенная Председателем Мао. Я также думал, что родись я в Советском Союзе, я не испытал бы такого отношения, я хотел бы родиться заново, когда кончится век Председателя Мао, Китай снова станет антимаоистским». И, как мы увидим позже, он был недалек от истины.

По мероприятиям, которые проводились в стране, казалось, что продолжается поиск реалистического пути выхода из экономического, идеологического и политического кризиса, связанного с курсом «большого скачка» и «народных коммун». К примеру, в августе 1962 г. министерство культуры КНР издало специальное «Уведомление о приостановке демонстрации кинофильмов, идущих вразрез с духом нынешней политики». В нем требовали прекратить прокат более 40 фильмов, которые в той или иной степени пропагандировали дух «бахвальства» и «коммунистического поветрия», были антинаучными, не отвечающими реальному положению дел. Среди этих фильмов — три Пекинской киностудии: «Поэма о Шисаньлинском водохранилище» [сценарий Тянь Ханя по его пьесе, сделан в стиле «документального художественного фильма» в 1958 г. В нем показан контраст горького прошлого (на черно-белой пленке) и счастливого настоящего и радужного будущего (в цвете) на фоне знаменитой Шисаньлинской стройки], «Теплой весной расцветают цветы»; 24 фильма Шанхайской киностудии, среди них такие как: «Догоняя друг друга» (рассказ о трудовом соревновании двух сельскохозяйственных кооперативов Чжэцзяна, также сделан в стиле «документального художественного кино»), «Стальные цветы распускаются повсюду»; восемь фильмов Чанчуньской киностудии, среди них «Новый урок», «Наращивать темпы»; фильм Сианьской киностудии; 8 фильмов Шанхайской киностудии художественных фильмов, среди них: «Битва с воробьями», «Догоним Англию» и другие.

Весной 1962 г. Кан Шэн от кого-то услышал, что Цзян Цин отправилась на отдых и лечение в Ханчжоу, в этот «земной рай» провинции Чжэцзян. «Очень хорошо!» — подумал он про себя и отправился вслед за ней. В Ханчжоу он провел более двух месяцев, регулярно встречаясь с Цзян Цин. Они прогуливались по берегу озера Сиху, с трех сторон окруженного зелеными горами, на лодочке подплывали к искусственным островам, где были разбиты парки. Кан Шэн даже как-то продекламировал стихотворение Су Ши (1037–1101) «С лодки смотрю на горы».

Почти ежедневно они, поднимая свой образовательный уровень, вместе смотрели старые и запрещенные пьесы, которые ставили по их просьбе актеры, горячо обсуждали их содержание и игру актеров — Цзян Цин как бывшая актриса, а Кан Шэн как «знаток театрального искусства». Но долго в Ханчжоу Кан Шэн оставаться не мог. Готовилось рабочее совещание в Бэйдайхэ, а затем 10-й пленум ЦК КПК 8-го созыва, и он должен был участвовать в подготовке и проведении этих важных партийных мероприятий. Уж там он постарается заявить о себе во весь голос.

Экономическое положение в стране к этому времени стало меняться в лучшую сторону.

На селе стали внедряться различные формы семейного подряда, системы производственной ответственности, система «ответственности за земельные участки», стимулирующие труд крестьян.

Новую политику на селе поддержали Чэнь Юнь, Лю Шаоци, Дэн Сяопин и некоторые другие руководители страны.

В конце июня 1962 г. на Секретариате ЦК было заслушано сообщение канцелярии по работе в деревне Восточно-китайского бюро ЦК КПК о проведении «системы ответственности за земельные участки» и «доведении заданий до отдельных дворов» в некоторых районах Аньхуя, пострадавших от стихийных бедствий, на котором часть собравшихся оценила эксперимент в Аньхуе как «труд в одиночку» и «ошибка в курсе». Заведующий отделом ЦК КПК по работе в деревне Дэн Цзыхуй поддержал «систему ответственности за земельные участки» в Аньхуе, подчеркнув, что она не меняет характера формы коллективной собственности, что взятый курс является верным. Дэн Сяопин, поддержав мнение Дэн Цзыхуя, заявил, что в тех районах, где возникли серьезные трудности в жизни крестьян, можно использовать различные методы хозяйствования. Как говорят товарищи из провинции Аньхуй: «Не важно какого цвета кошка — черного или рыжего, любая кошка хороша — лишь бы она ловила мышей».

В то же время в стране развернулась работа по реабилитации незаслуженно пострадавших кадровых работников и интеллигенции в прошлые годы. 27 апреля 1962 г. после обсуждения и утверждения на Секретариате ЦК КПК при поддержке Дэн Сяопина было издано от имени ЦК КПК «Уведомление об ускорении работы по пересмотру дел членов партии и кадровых работников», где требовали «ускорения работы по реабилитации» и «Усиления руководства по ее осуществлению».

На майском 1962 г. рабочем совещании ЦК КПК Дэн Сяопин, развивая мысли о реабилитации заявил, что основным объектом реабилитации, являются кадры. Но каждый кадровый работник связан с массами, реально влияет на них. «Сейчас по всей стране, — отмечал Дэн Сяопин, — уже есть несколько районов, где проведен пересмотр дел и реабилитация (к примеру, в Хэнани пересмотрено 400 тыс. дел), однако количество реабилитированных на самом деле этим не ограничивается. По общим оценкам, по всей стране таких 10 млн. человек, а общее количество тех, на кого эти 10 млн. оказывают влияние, достигает нескольких десятков миллионов. Один человек оказывает влияние на одну семью, а в семье минимум три человека. Пять миллионов человек оказывают влияние на 15 млн.»[367] Дэн Сяопин призвал пересмотреть дела и реабилитировать даже тех, у кого были незначительные ошибки, «обрубить им хвосты», как он выразился, и позволить активнее участвовать в процессе урегулирования народного хозяйства, когда страна испытывала голод квалифицированных кадров и специалистов. Желание Дэна было вполне понятно.

К концу августа 1962 г. по всему Китаю в 23 провинциях и городах центрального подчинения было пересмотрено 3 млн. 650 тыс. дел членов партии и кадровых работников, было признано, что вынесенные ранее заключения по большей их части, достигающей 70 %, являются ошибочными. Были также пересмотрены дела более 3 млн. 700 тыс. представителей народных масс, подавляющая часть из них были реабилитированы.

Ознакомившись с «Уведомлением» ЦК КПК и выступлением Дэн Сяопина о реабилитации, Пэн Дэхуай, практически находившийся под домашним арестом, решил обратиться в ЦК КПК и лично Мао Цзэдуну с просьбой пересмотреть решение о нем, вынесенное в 1959 г., так как многие меры, принятые в последние годы, совпадали с его оценками и предложениями, и это было признано публично. Письмо опальный маршал писал довольно долго и основательно, оно получилось большим — объем в 80 тыс. иероглифов. 16 июня 1962 г. Пэн Дэхуай поставил последнюю точку и направил его по назначению. В письме автор излагал личное мнение по истории китайской революции и истории КНР и свою позицию, занимаемую в тот или иной период, категорически опровергая обвинения в том, что он «поддерживал тайные связи с заграницей», являлся «антипартийным заговорщиком» и участвовал о «фракционной деятельности» против партии и Мао Цзэдуна, что у него якобы было стремление «узурпировать власть в партии». Он потребовал от ЦК партии принципиального расследования своего дела и вынесения правильного, справедливого решения. Для оказания помощи в расследовании ЦК автор письма подробно описал историю своей жизни. 22 августа Пэн Дэхуай написал еще одно короткое письмо в те же два адреса с просьбой к Центральному Комитету партии организовать специальное расследование его дела. Однако оба письма остались без ответа.

Зная все эти факты, Кан Шэн готовился дать «бой» своим потенциальным противникам на совещании в Бэйдайхэ и пленуме ЦК КПК.

Поводом послужила публикация глав нового романа «Лю Чжидань» в прессе КНР.

Кто же такой был герой романа Лю Чжидань? Это реальный персонаж, видный деятель китайской революции, родился в уезде Баоань провинции Шэньси в 1903 г. В 1924 г. вступил в Социалистический союз молодежи Китая, а в 1925 г. — в КПК. В 1926 г. окончил Военную академию Вампу, участвовал в Северном походе, был начальником политотдела в войсках Фэн Юйсяна. В 1928 г. участвовал в Вэйхуаском восстании в южной Шэньси. В начале 1928 г. Шэньсийский комитет КПК поручил ему руководство отрядом курсантов и охраны Сианьской военно-политической школы. Был Председателем военного комитета Рабоче-крестьянской революционной армии Северо-запада (командир Тань Шу, заместитель командира — Се Цзычжан). В конце апреля 1928 г. колонна под командованием Лю Чжиданя, Тан Шу и Се Цзычжана, используя новую вспышку столкновений между милитаристами, захватила часть волостей уездов Вэйнань и Хуасянь и совместно с комитетом КПК Вэйнаня провозгласила создание Советского правительства и Рабоче-крестьянской армии Северо-запада. Власть в этом районе продержалась менее месяца, превосходящие силы противника окружили и почти полностью уничтожили отряд Лю Чжиданя. Лишь небольшой группе повстанцев во главе с Лю удалось прорваться в его родные места. Лю Чжидань был секретарем военного комитета и кандидатом в члены парткома Северной Шэньси, начальником штаба и заместителем главнокомандующего объединенной армии Северной Шэньси, затем преобразованной в 15-ю армейскую группу во главе с Сюй Хайдуном. Начальником политуправления был Гао Ган. Как писал О. Браун (в книгах, изданных в КНР, трактовка событий несколько иная), перед приходом 1 — го фронта в Северную Шэньси там произошел своего рода переворот. В 1934 г. по указанию представителя ЦК КПК Лю Чжиданя, Гао Ган и другие местные руководители были арестованы за «уклоны и даже контрреволюционный заговор». Политбюро ЦК в 1935 г. рассмотрело «дело», после чего они были освобождены и восстановлены на руководящих постах. О. Браун и П.П. Владимиров высказывали предположение, что эти события были благоприятны для Мао Цзэдуна, который сразу же обеспечил себе роль высшего арбитра и заручился поддержкой создателей советского района Северной Шэнси, войска которого значительно превосходили по численности 1-ю и 3-ю армейские группировки, руководимые Мао Цзэдуном. Лю Чжидань стал заместителем командующего 15-й армейской группировкой, начальником штаба, заместителем Председателя военного комитета революционной армии Северной Шэньси.

В ходе боев в этом районе в 1935–1936 гг. при отступлении 1-я армейская группа не оказала необходимой помощи 15-й армейской группе, которая понесла большие потери; 1 апреля 1936 г. ее командующий — Лю Чжидань погиб[368].

Предыстория написания этого романа такова. После того, как невестка Лю Чжиданя Ли Цзянгун в 1955 г. написала статью о девере, издательство «Гунжэнь» («Рабочий») попросило ее написать роман о его жизненном пути. К весне 1959 г. автор закончила третий вариант романа, и издательство планировало его напечатать открыто для массового читателя. Однако, когда весной 1960 г. его посмотрел член ЦК КПК, заместитель премьера Госсовета и начальник Секретариата Си Чжунсюнь, он решил, что роман еще не совсем готов для открытой печати, над ним еще надо поработать, он рекомендовал не писать о Гао Гане. Ли предложили переработать роман. К весне 1962 г. Ли Цзянгун закончила уже пятый вариант первой части книги, описав жизненный путь Лю Чжиданя до сентября 1933 г., когда главный герой вернулся в советский район Китая. Основное внимание в произведении было уделено детским и юношеским годам героя, участию в революционной деятельности и его роли в создании революционной базы.

В период работы над книгой автор неоднократно обращалась к брату героя Лю Цзинфаню, а также Цзя Тофу и Си Чжунсюню, работавшим в свое время на территории базы Шэньси-Ганьсу-Нинся. Последний был Председателем советского района, где находился в то время Лю Чжидань.

Справка. Лю Цзинфань (1910–1990) родился в Северной Шэньси, работал на территории революционной базы Шэньси-Ганьсу-Нинся. Заместитель министра геологии (1954–1965 гг.), делегат от КПК на 3-й сессии НПКСК.

Справка. Цзя Тофу 1911 г. рождения (Северная Шэньси), работал на территории революционной базы Шэньси-Ганьсу-Нинся, министр легкой промышленности (1954–1959 гг.), член ЦК КПК 8-го созыва, член президиума VIII съезда КПК, член Постоянного комитета ВСНП, делегат 1-й, 2-й сессий ВСНП, член ПК НПКСК, делегат от КПК на 3-й сессии НПКСК (апрель 1959 г.).

Они помогли автору советами и материалами, высказали свои критические замечания и мнения по улучшению рукописи. Последний вариант книги автор направил заместителю заведующего отделом пропаганды ЦК КПК Чжоу Яну, а отдельные части книги — бывшим кадровым работникам Северной Шэньси, участникам событий, для знакомства с подготовленными материалами. В связи с тем, что по событиям на северо-западе в 1934–1935 гг. ЦК в свое время принял специальное решение, которое не всегда совпадало с изложением материалов в книге, у отдельных товарищей, работавших ранее на территории революционной базы, после знакомства с рукописью возникли вопросы. Так, секретарь парткома провинции Юньнань Янь Хунянь, участвовавший в создании этой революционной базы, в письме Ли Цзянгун от 23 июля 1962 г. отметил, что роман затрагивает «вопрос, связанный с историей Северо-запада, что по этим проблемам заключение должен делать ЦК» и что никто не давал права делать это одному писателю. Он считал, что рукопись романа затрагивает «множество принципиальных вопросов, которые не соответствуют историческим фактам», поэтому высказался против ее издания.

С 28 июля по 4 августа 1962 г., то есть в период работы совещания в Бэйдайхэ, газета «Гунжэнь жибао» стала публиковать отрывки из романа «Лю Чжидань». Публикация отрывков появилась и в газете «Гуанмин жибао», и в «Чжунго циннянь».

Совершенно очевидно, что Кан Шэн имел информацию о дискуссии по поводу издания романа «Лю Чжидань» и готовился использовать ее в ближайшем будущем в своих целях.

Янь Хунянь позвонил руководству Всекитайской федерации профсоюзов и в ЦК КСМК, требуя приостановить публикацию, а свое мнение доложил Кан Шэну, а также направил письмо заведующему канцелярией ЦК КПК Ян Шанкуню, требуя разобраться с этим вопросом в Секретариате ЦК партии. Не удосужившись прочитать рукопись романа, Кан Шэн немедленно потребовал, чтобы Отдел пропаганды ЦК КПК уведомил издания о запрете на публикацию романа. 24 августа он написал письмо Ян Шанкуню, требуя разобраться с этим вопросом на Секретариате ЦК. Признавая, что он не читал данного романа, Кан Шэн в письме утверждал, что «это не простой вопрос, связанный с созданием произведений литературы и искусства, а имеющий политическую направленность вопрос». «Я как только увидел этот роман, — писал Кан Шэн, — сразу же определил, что он написан с целью полностью пересмотреть дело Гао Гана»[369]. 8 сентября Янь Хунянь впервые выступил на региональной группе Юго-Западного Китая совещания Бэйдайхэ с критикой книги «Лю Чжидань». Он заявил, что роман, который написан при непосредственной поддержке Си Чжунсюня, «восхваляя Лю Чжиданя, пропагандирует Гао Гана». «Сейчас центральный вопрос — почему нужно в настоящее время пропагандировать Гао Гана?». Кан Шэн также выступил на совещании в Бэйдайхэ с резкой критикой романа «Лю Чжидань», назвав последний «антипартийным романом», подготовленным с целью пересмотреть дело Гао Гана. Его выступление было опубликовано в информационном бюллетене рабочего совещания под № 72.

В середине сентября во всех группах в ходе критики Пэн Дэхуая стали критиковать и роман «Лю Чжидань». В ходе критики Си Чжунсюня, Цзя Тофу и Лю Цзинфаня превратили в «антипартийную группировку Пэн Дэхуая, Гао Гана и Си Чжунсюня», «антипартийную группировку Северо-Запада», утверждалось, что роман является их «антипартийной программой»[370].

К «делу» Си Чжунсюня сразу же были примешаны Цзя Тофу и Лю Цзинфань. Кан Шэн стал быстро «раскручивать» это дело, связывая его с попытками реабилитировать Гао Гана. Уже в первые дни работы пленума ЦК Кан Шэн написал Мао Цзэдуну записку следующего содержания: «Использование романа в целях антипартийной деятельности — это большое открытие»[371]. И он нетерпеливо ожидал реакцию Председателя на свое послание. Вскоре Мао Цзэдун, огласив эту записку участникам пленума, добавил, что отлично понимает, какие аналогии стремятся провести некоторые писатели, обращаясь к жанру исторических пьес и романов, их «эзоповский язык», и квалифицировал это как «антипартийную направленность».

«Использование художественной литературы в целях антипартийной деятельности, — еще раз подчеркнул Мао Цзэдун, — это большое открытие. Чтобы свергнуть ту или иную политическую власть, всегда необходимо прежде всего подготовить общественное мнение, проделать работу в области идеологии. Так поступают революционные классы, так поступают и контрреволюционные классы»[372].

Это высказывание подстегнуло критику Си Чжунсюня, Цзя Тофу и Лю Цзинфаня. Кан Шэн был в первых рядах критиков, завив, что их истинная цель — «пересмотреть дело антипартийного элемента Гао Гана». В связи с тем, что у них не хватает смелости открыто пересмотреть дело Гао Гана, они «используют роман для пересмотра дела Гао Гана, а также для пересмотра дела Пэн Дэхуая». «Пэн Дэхуай написал письмо в 80 тыс. иероглифов, — завил Кан Шэн на пленуме, обращаясь к Си Чжунсюню, — а ты с помощью романа приукрашиваешь Гао Гана, а в действительности ты кричишь о несправедливом отношении к Пэн Дэхуаю». Обозвав «старыми перечницами» Си Чжунсюня, Цзя Тофу и Лю Цзинфаня, он заявил, что «Пэн Дэхуай уже рухнул», и он удивляется, что у них еще есть силы и они пытаются «координировать объединенные действия».

Любопытны обвинения в адрес автора романа и поддерживающих его людей. В романе Лю Чжидань, по мнению критиков, изображается «мудрее Председателя Мао и дальновиднее его». Революционную базу Шэньси-Ганьсу-Нинся в книге представили более значительной, чем базу Цзинганшань, где был Мао Цзэдун. Автор романа-де показывает, что «колыбелью» китайской революции и «революционных традиций» была именно эта революционная база, а не Цзинганшань; с помощью романа Си Чжунсюнь и его сторонники намеревались утвердить свою «программу узурпации власти в партии». В итоге Си Чжунсюнь, Цзя Тофу и Лю Цзинфань были связаны с Гао Ганном и Пэн Дэхуаем и квалифицированы как «антипартийная группа Северо-Западного Китая».

27 сентября 1962 г. по решению пленума была создана «специальная группа по расследованию дела тов. Си Чжунсюня» в составе двадцати человек, руководителем которой был назначен Кан Шэн. По инициативе последнего ее разбили на несколько «малых групп»: «малая группа» по расследованию подготовки романа «Лю Чжидань», «спецгруппа по делу Си Чжунсюня» и «спецгруппа по делу Лю Цзинфаня»[373].

«Во всю силу Кан Шэн развернулся после десятого пленума, — вспоминал личный врач Мао. — Когда Мао громил вице-премьера Си Чжунсюня, обвиняя его в поддержке Гао Гана и в антипартийности, он назначил Кан Шэна расследовать „антипартийный заговор Си Чжунсюня“. Расследование Кан Шэна вовлекло в свою орбиту более трех сотен руководителей партии и правительства, военных, включая члена Центрального комитета Цзя Тофу, министра труда Мао Вэйчжуна и заместителя министра первого министерства по машиностроению Бай Цзяня.

Я хорошо знал Си Чжунсюня, все обвинения против него и его сторонников были сфабрикованы. Но задача Кан Шэна в том и состояла, чтобы свергать и уничтожать товарищей по партии. Его непрерывные „расследования“ дел высокопоставленных руководителей в начале 60-х заложили основу для будущих репрессий „культурной революции“. Си Чжунсюнь был выслан в Хунань, а позже содержался под домашним арестом»[374].

«Спецгруппа» по расследованию дел Си Чжунсюня, Цзя Тофу и Лю Цинфаня, возглавляемая Кан Шэном, сразу же активно занялась «расследованием» «антипартийной деятельности» этих лиц, пристегнула к этому делу несколько десятков тысяч человек, которых, как сейчас признается в КНР, незаслуженно обвинили в «антипартийной деятельности» и подвергли преследованиям.

В мае 1963 г. были представлены обширные доклады этих групп, где говорилось, что в романе «Лю Чжидань» «извращена» история революционной борьбы и «раздуты» место и роль революционной базы на Северо-Западе, что «идеи Мао Цзэдуна» превращены в «идеи Лю Чжиданя», что с помощью «пересмотра дела Гао Гана прославляли Си Чжунсюня». После этого Кан Шэн приступил к карательным операциям. Большую группу кадровых работников провинциального уровня, якобы связанных с Си Чжунсюнем, из пяти провинций Северо-запада страны он «направил на учебу» в Пекин, многие из них затем были оклеветаны и ошельмованы. Далее он привлек к «делу» множество сотрудников из партийной школы при региональном Бюро ЦК КПК по Северо-западному Китаю, работников музея революции Северо-Западного Китая, сотрудников таких редакций, как «Гунжэнь жибао» и «Чжунго циннянь», директора издательства «Гунжэнь», главного редактора рукописи романа «Лю Чжидань» и его семью. Си Чжунсюнь был снят со всех постов и отправлен на «перевоспитание» на завод в Лоян, расследование его дела тянулось шестнадцать лет, сам Си Чжунсюнь был заключен в тюрьму. По его делу проходил даже десяток поваров из столовой, где он обедал до 1962 г., проверялись 59 сотрудников гостиницы «Хунань», около десяти из них были арестованы, несколько человек из арестованных скончались от пыток.

Лица, проходившее по «делу» о романе «Лю Чжидань», были реабилитированы, как и сам роман, а также «группа Си Чжунсюня» только в 1979–1980 гг. В решении (февраль 1980 г.) о реабилитации говорилось, что «данное ошибочное дело являлось великой фальсификацией Кан Шэна».

В 1962 г. Отделом международных связей ЦК КПК, возглавляемых Ван Цзясяном, стала вырабатываться новая политика в отношении зарубежных коммунистических и рабочих партий. Она строилась на принципах, ранее провозглашенных Мао Цзэдуном: «бороться за большинство, изолировать меньшинство, использовать противоречия, громить каждого поодиночке», бороться за разрядку и сдерживание в ряде областей, сконцентрировав все свои силы на нанесении удара по главному врагу. Такая политика могла дать возможность сконцентрировать больше сил на важных вопросах и несколько улучшить экономическое положение в стране.

Как писала жена руководителя Отдела международных связей ЦК КПК Чжу Чжунли, в начале 60-х годов ее супруг указывал на то, что необходимо всячески избегать внешних неурядиц, в связи с чем лучше всего во внешней политике осуществлять курс разрядки. Поэтому в парткоме своего Отдела он высказывал некоторые взгляды на внешнюю политику, полагая, что в борьбе против империализма, ревизионизма и реакции необходимо обратить внимание на тактику, предостерегая, что в локальные войны может быть втянут и Китай. Ван Цзясян выступал за поддержание межгосударственных отношений с Советским Союзом, за занятие более мягкой позиции в отношении США, за необходимость сесть за стол переговоров с Индией. Он выступал за деловой и реалистический подход к оказываемой КНР внешней помощи другим странам, за то, что следует действовать лишь после тщательной оценки своих возможностей, приведя в пример непомерную экономическую помощь Албании.

По китайским данным, цифра внешней помощи КНР зарубежным странам по ранее данным обещаниям в 1962 г. должна была достигнуть более 6 млрд. 900 млн. юаней, из них 80 % — это помощь таким социалистическим странам, как Вьетнам, Корея, Албания и Монголия, остальные 20 % — другим странам Азии, Африки и Латинской Америки[375].

Восемь сотрудников парткома Отдела международных связей согласились с мнением Ван Цзясяна и подготовили письменный доклад в ЦК партии, опубликованный в качестве письма и партийном закрытом издании «Данды тунсюнь». Вовремя отработки под руководством Ван Цзясяна «формулировок по вопросам внешней политики для их использования на международных совещаниях» вновь был поднят вопрос о чрезмерной внешней помощи, оказываемой КНР «слишком большому числу стран». Как утверждается в «Кратком словаре истории КПК», Кан Шэн, «воспользовавшись случаем, стал плести интриги» и приложил немало усилий для «поднятия черного вихря против Отдела международных связей ЦК КПК, возглавляемого Ван Цзясяном» за то, что он якобы проводил политику «саньхэ ишао» — «три примирения и одно уменьшение» (примирение с империализмом, с ревизионизмом, с реакцией и уменьшение поддержки мировой революции). Как утверждают историки КНР, сам термин «саньхэ ишао» был придуман Кан Шэном. Он спровоцировал и некоторых других в руководстве открыто выступить против точки зрения Ван Цзясяна. Понятное дело, что такие действия Кан Шэна одобрялись Мао Цзэдуном, который развернул широкую критику политики «саньхэ ишао», в результате которой Ван Цзясян был снят со своего поста. При встрече с Ким Ир Сэном 29 февраля 1964 г. Мао Цзэдун рассказывал: «В первой половине 1962 г. в нашей партии появились люди, выступающие за политику „саньхэ ишао“. Что же это за политика „саньхэ ишао“? Это примирение с империализмом, с ревизионизмом, примирение с реакционной буржуазией, это также желание примириться с такими же реакционерами, как Никита Хрущев. Одно уменьшение — это желание уменьшить поддержку мировой революции. Это — ревизионистская линия».

В 1962 г. в соответствии с заявлением Мао Цзэдуна об «обострении классовой борьбы» была развернута не без помощи Кан Шэна философская дискуссия о законе единства и борьбы противоположностей, в ходе которой была отброшена сама мысль о единстве и поднято на щит только раздвоение. В КНР стали публиковаться статьи, в которых пытались подвести под это «общефилософскую базу» с толкованием тезиса Мао Цзэдуна о «раздвоении единого», утверждая его важность.

Атаки на философскую науку КНР начались с 4-й расширенной сессии Совета отделения философских и общественных наук АН КНР, состоявшейся 26 октября 1963 г., на которой с основным докладом «Боевые задачи работников философских и общественных наук» выступил заместитель заведующего Отделом пропаганды ЦК КПК Чжоу Ян. Он обвинил XX и XXI съезды КПСС в «ревизионизме», пытаясь обосновать свою точку зрения понятием «раздвоения единого». Согласно его и некоторых его сторонников пониманию диалектики познания тех лет, теория развивается в результате борьбы двух точек зрения или мнений. Появление мнений-антиподов означает «раздвоение единого». Антиподы вступают в борьбу между собой и тем самым развивают науку. Наличие противоположного мнения было объявлено непременным условием развития науки, ибо, по словам Чжоу Яна, «нет разрушения, нет и созидания; нет затора, нет и течения; нет задержки, нет и движения — таков закон развития теории, закон развития науки».

Согласно этой схеме получалось, что марксизм возник не только как антипод предыдущего учения, но и в результате его «раздвоения». Вследствие «раздвоения» марксизма появились и различные оппортунистические учения, включая «современный ревизионизм». Поскольку, утверждал далее Чжоу Ян, полемика является непременным условием развития марксизма, то критика «современного ревизионизма» — это благо, способствующее развитию «нового этапа марксизма»[376]. Когда после сессии доклад Чжоу Яна был послан Мао Цзэдуну, тот внимательно изучил его. Доклад ему понравился, и он поставил 8 ноября 1963 г. следующую резолюцию: «Вернуть Чжоу Яну — говорил очень хорошо, полностью согласен!»

Пропагандируя свою точку зрения на «раздвоение единого», Мао Цзэдун, к примеру, вписал в текст Чжоу Яна следующее: «На первый взгляд может показаться странным, что некоторые скатываются с позиций революционного, научного учения о социализме на путь контрреволюционного, антинаучного ревизионизма. На самом деле здесь нет ничего удивительного. Во всем существующем мире можно наблюдать раздвоение единого. То же самое происходит и с учением. Если существует революционное научное учение, то в процессе его внутреннего развития неизбежно возникает его противоположность — контрреволюционное, антинаучное учение.

Возникновение противоположностей имеет место теперь в современном обществе, расколотом на классы; противоположности неизбежно станут возникать и в будущем, через 10 тысяч лет, так как в обществе все еще будут существовать различия между передовыми и отсталыми группами. Это давно уже подтверждено историей марксистской философии и историей различных общественных наук, а также и историей естественных наук. Наука и история науки говорят о том, что сама наука развивается в силу того, что она отражает единство и борьбу противоположностей»[377].

По замыслам организаторов сессии и публикации выступления Чжоу Яна эти действия должны были подтолкнуть специалистов к широкому обсуждению философских формулировок «раздвоение единого» и «соединение двух в одно», а за ними и к резкой критике «современного ревизионизма», как внутри страны, так и на международной арене, на чем настаивал Мао Цзэдун. Как вспоминал Кан Шэн, «борьба за „соединение двух в одно“» в 1964 г. началась как «борьба на научном фронте». Ее умышленно подтолкнули немного, признался он, и это вызвало многих на выступления. Выступая на рабочем совещании ЦК КПК 8 июня 1964 г., Мао Цзэдун заявил открыто: «Раздвоение единого — вот диалектика, а слияние двух в единое — это ревизионизм»[378].

1 марта 1965 г. в ходе критики Ян Сяньчжэня партком Центральной партийной школы послал в ЦК КПК «Доклад по вопросу об Ян Сяньчжэне», в котором говорилось: «Политический и моральный облик Ян Сяньчжэня уже в основном прояснен. Он является представителем буржуазии в партии, из компании Пэн Дэхуая и К°, является маленьким Хрущевым. Центральную партийную школу он превратил в независимое княжество, совершил множество плохих дел». Его «основными ошибками» назывались следующие: выступал против идей Мао Цзэдуна, фабриковал антисоциалистическую «теорию». С конца 1962 г. Ян Сяньчжэнь якобы выдвинул точку зрения «о комплексном экономическом базисе», выступив против осуществления социалистических преобразований национальной экономики, в последние годы «вновь организованно и планово предпринимал генеральное наступление», выдвинул теорию «соединения двух в одно»[379], выступив с предложением ликвидации завоеваний революции, в теории совсем не признавал классовой борьбы, отрицал борьбу социализма с империализмом, отрицал борьбу марксизма-ленинизма с ревизионизмом. «Ради ревизионистской линии „трех мирных и двух всенародных“ („Три мирных“ — мирное сосуществование, мирный переход от капитализма к социализму и мирное соревнование. „Два всенародных“ — всенародное государство и всенародная партия — термины, которые использовали Мао Цзэдун и его окружение, критикуя КПСС и ее новую программу. — В.У.) он сделал философские обобщения, ради капиталистических сил внутри страны сфабриковал „теорию мирной эволюции“. „Атаковал генеральную линию социалистического строительства, большой скачок, народные коммуны“. „Воспевал реставрацию капитализма, широко пропагандировал „поветрие труда в одиночку““. Нападал на прошлые политические движения, громко требовал пересмотра дел. Вместе с Пэн Дэхуаем шел против партии. Стоял на стороне Хрущева. Покрывал и пристраивал контрреволюционные элементы, „осуществлял фракционную деятельность“. Таким образом, только из этих обвинений наглядно видно, что он стоял против волюнтаристской политики „большого скачка“ и „народных коммун“, поддерживал „подворный подряд“ на селе, поддерживал реабилитацию ни в чем не повинных людей, попавших в ряды „правых“, „уклонистов“ и т. п., а также критические высказывания Пэн Дэхуая на Лушаньском пленуме, стоял за улучшение советско-китайских отношений, предлагал поддержать политику мирного существования». И понятное дело, такая точка зрения не устраивала Мао Цзэдуна. Он пошел (при участии Кан Шэна) на фальсификации и подлог ради дискредитации своего оппонента.

Вместе с ним за постановку вопроса о ценности личности и необходимости учитывать ее интересы, за подчеркивание гуманистической сущности марксизма проработке в печати в это же время подвергся получивший образование в СССР видный китайский философ, заведующий кафедрой диалектического материализма в Пекинском университете Фэн Дин. В 1964 г. в журнале «Хунци» появились статьи Чжан Цисюня «Критика коммунистического мировоззрения» Фэн Дина, Чэнь Юньцюня «Критика философии „борьбы за существование“» тов. Фэн Дина и ряд других, изобилующие бездоказательными утверждениями и приклеиванием ярлыков. Ему приписывали такие взгляды, как «превращение коммунистического мировоззрения в общечеловеческое», называли проводником буржуазного индивидуализма, утверждали, что он «поет в унисон» с «современными ревизионистами», инкриминировали отказ от классовой борьбы, марксизма-ленинизма и «идей Мао Цзэдуна».

Утверждение Фэн Дина 1957 г., что «одна нация может мирно сосуществовать с другой нацией» трактовалось как желание вынудить угнетенные народы навечно смириться с разбоем со стороны империалистов, подчеркивание им важного значения для развития общества противоречий между производительными силами и производственными отношениями — как отрицание роли классовой борьбы в качестве силы, стимулирующей общественный прогресс.

На 10-м пленуме ЦК КПК началось наступление Мао Цзэдуна на своих оппонентов и политику, которую они проводили. На совещании в Бэйдайхэ и пленуме Мао Цзэдун заявил об обострении классовой борьбы в Китае, о том, что вопросы классовой борьбы следует рассматривать как «борьбу между марксизмом и ревизионизмом». Он выступил с резкой критикой так называемых «трех поветрий» в КНР: единоличного хозяйства, поветрия очернительства (под этим подразумевалась критика его оппонентами «большого скачка») и реабилитации. Он все эти три поветрия связал воедино. Использовав аргументы, любезно подкинутые ему Кан Шэном, Мао объединил «дело с романом „Лю Чжидань“» и якобы имеющими место попытками реабилитации Гао Гана с вопросом реабилитации Пэн Дэхуая. «Недавнее поветрие реабилитации пошло неправильно, — заявил он. — Реабилитируют тех, кто действительно виноват, а тех, кто не виноват, не реабилитируют… Нельзя так огульно пересматривать дела». Тем самым ему удалось затормозить, а кое-где и прекратить начавшийся справедливый процесс реабилитации так называемых «правых». Как пишут современные китайские историки, критика «поветрия реабилитации» бесспорно была направлена на письмо Пэн Дэхуая с просьбой пересмотреть его дело. Кстати, Мао недвусмысленно заявил, что его «нельзя реабилитировать».

Связав воедино три поветрия и подвергнув их критике, Мао Цзэдун объяснял их появление борьбой двух путей — капиталистического и социалистического в Китае, считая, что эта борьба проникла в партию, ее верхние эшелоны. Он заявил, что имеется «опасность реставрации капитализма», «перерождения» страны, поэтому необходимо «ежегодно, ежемесячно, ежедневно» говорить о классовой борьбе. Как эффективное средство от «негативных явлений», имеющих место в стране, Мао Цзэдун предложил провести новую кампанию за «социалистическое воспитание», которая позднее трансформировалась в «четыре чистки»: политическую, экономическую, организационную и идеологическую. Деятельность Кан Шэна хорошо вписывалась в эту кампанию, особенно в осуществление чисток в идеологической сфере, которую он курировал. Однако он имел отношение и к экономической сфере, так как на совещании в Бэйдайхэ по предложению Мао Цзэдуна возглавил группу по изучению вопроса и подробным подбором материалов по экономике, связанных со становлением СССР как развитого государства. Но вскоре эта группа превратилась в орган по написанию известных девяти антисоветских статей, резко критикующих внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза и, понятное дело, в нем Кан Шэн играл не последнюю скрипку. Когда Яо Вэньюань (один из «банды четырех») поехал с визитом в Албанию, то в беседах с албанскими руководителями Ходжей, Шеху, Леши он признавался, что те девять статей с комментариями ЦК КПК к «Открытому письму КПСС», которые были переведены и изданы в Албании, написаны при активном участии Кан Шэна. Причем, в окончательном варианте эти статьи были отредактированы и одобрены им совместно с Председателем Мао. Сам Кан Шэн при встрече с Председателем Новозеландской коммунистической («марксистко-ленинской») партии Вилкосом заявил: «Эти несколько лет я вместе с другими товарищами твердо придерживался антиревизионистской линии Председателя Мао, заключающейся в том, что „прежде чем бороться с империализмом, необходимо бороться против ревизионизма“, и на протяжении десяти лет много раз подвергался нападкам со стороны ревизионистских элементов. Однако все-таки непоколебимо шел за Председателем Мао, возглавлявшим борьбу против ревизионизма». Вилкос с юмором отметил, что только сейчас узнал о том, что Кан Шэн — теоретик марксизма-ленинизма и даже писал какие-то статьи.

Однажды на приеме иностранной делегации жена Мао Цзян Цин, представляя Кан Шэна, заявила: «Товарищ Кан Шэн в нашей партии обладает самым богатым историческим опытом, самыми большими заслугами в руководстве борьбой против ревизионизма, Председатель Мао, ведя борьбу против ревизионизма, в большинстве случаев не мог обойтись без помощи Кан Шэна. В настоящее время, когда мы боремся с советскими ревизионистами лицом к лицу, без Кан Шэна не обойтись».

В последнее время в КНР некоторые пытаются представить дело так, что Кан Шэн будто бы в группе по написанию статей ничего не делал (по крайней мере, у автора этих строк сложилось такое впечатление после бесед с советником ЦК КПК Ляо Гайлуном в Центральной партийной школе в 1989 г., а также выступление Ху Яобана в Центральной партийной школе при ЦК КПК «К вопросу о сведении счетов с Кан Шэном»). Однако многие материалы и документы подтверждают значительную роль, которую играл Кан Шэн в подготовке этих девяти статей.

В результате активных действий в ходе 10-го пленума ЦК КПК и резкой критики оппонентов Мао Цзэдуна Кан Шэн был введен в Секретариат ЦК партии, чем он был очень доволен, понимая, что его положение в руководстве партии усиливается.

На рабочем совещании ЦК КПК в феврале 1962 г. после доклада Дэн Сяопина в свете усиления борьбы с ревизионизмом в международном коммунистическом движении было принято решение о необходимости усилить пропагандистскую работу Китая за рубежом, активизировать радиопередачи на иностранных языках за границу, а также больше выпускать литературы на иностранных языках.

В связи с этим в руководстве КПК созрела идея о необходимости создания специальной группы по подготовке и написанию материалов по борьбе с ревизионизмом, непосредственно подчиненной Политбюро ЦК КПК. Вскоре такая группа была создана. Главным ответственным исполнителем от Политбюро ЦК КПК, по словам дочери Дэн Сяопина, был ее отец[380]. Руководителем группы, по воспоминаниям главного редактора «Жэньминь жибао» У Лэнси, стал Кан Шэн, У Лэнси — его заместителем. В группу входили также Ляо Чэнчжи, У Сюцюань, Лу Дини, Чжан Ханьфу, Кун Юань. В работе группы также принимали участие Сюй Лицюнь, Яо Чжэнь, Цяо Гуаньхуа (последний после начала переговоров между КНР и СССР стал заместителем руководителя группы), Ван Ли, Фань Жоюй, Ху Шэн, Сюн Фу. (Два последних вскоре по болезни перестали принимать участие в ее работе.) Чэнь Бода был неофициальным «оперативным» членом группы, иногда участвуя в ее работе. Реально группа начала работать с ноября 1962 г., к концу декабря члены этой группы перебрались для работы в резиденцию Дяоюйтай в Пекине.

Комплекс Дяоюйтай был расположен в западном пригороде Пекина, в живописном парке китайского традиционного стиля. Он являлся достопримечательностью столицы. 800 лет назад, после того как столица Цзиньской династии (1115–1234 гг.) была перенесена в Яньцзин (нынешний Пекин), этот живописный уголок стал служить местом для прогулок императора и его свиты. Ввиду того, что император Цзинь Чжанцзун (1190–1208 гг.) часто приходил сюда порыбачить и поохотиться, а живший в уединении известный литератор Ван Юй соорудил в этом месте рыболовную площадку, это место и получило название «Дяоюйтай» (то есть площадка для ловли рыбы). Столицами династии Юань (1280–1368 гг.) и династии Мин (1368–1644 гг.) был Пекин, который стал местом, где строились роскошные дачи для крупных сановников двора и знати, местом, привлекавшим своими красотами природы литераторов и поэтов.

В 1774 г., во времена Цинского императора, правившего под девизом Цяньлун, в этих местах был построен загородный дворец, напоминающий прекрасные парки и сады Южного Китая, с различными постройками, как дом «Янюаньчжай», павильон «Сяобисюнь», беседка «Чэнитин». На территории бывшего загородного дворца вздымаются ввысь столетние деревья, на искусственных горках красуются разноцветные беседки с черепичными крышами, играющие на солнце всеми цветами радуги и отражающиеся в зеркальной воде прудов. Гостиница, в которой были поселены члены группы, была построена на этой территории в 1959 г. Она была шикарно обставлена, потому что предназначалась для высшего китайского руководства и дорогих иностранных гостей. На письменных столах в некоторых номерах гостиниц были расставлены письменные принадлежности, сделанные из лучших пород нефрита, круглые столы и табуретки, стоящие в номерах, украшены в стиле известной как в Китае, так и за рубежом техники перегородчатой эмали «цзинтайлань». Ширмы, отгораживающие части комнаты, сделаны из резной слоновой кости либо из красного дерева, прекрасно инкрустированного, с великолепными рисунками по шелку.

Однако официально эта группа, поселившаяся в Дяоюйтай, была утверждена Постоянным комитетом Политбюро ЦК КПК только в феврале 1963 г., когда Мао Цзэдун вернулся из поездок по стране в Пекин. Техника подготовки материалов была следующей: проект документа или статьи, подготовленный группой, затем отдавался на редактирование Дэн Сяопину, затем этот материал обсуждался на проводимых им совещаниях, в них также участвовали Пэн Чжэнь, Лу Дини, Ло Жуйцин, Лян Бие (Ху Цяому в эти годы болел, находился на лечении и по личному разрешению Мао Цзэдуна не участвовал в подготовке статей и материалов), только после этого материал передавался на утверждение Постоянному комитету Политбюро[381].

Группа проработала до мая 1966 г., когда с началом «культурной революции» распалась.

Заметно активнее в это время стала Цзян Цин. По ее словам, на 10-м пленуме ЦК КПК был поставлен вопрос о возможности позволить ей взять на себя инициативу в деле организации критики действий руководителей Пекинского горкома КПК в сфере литературы и искусства. С поддержкой этого предложения якобы выступил и Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, Кан Шэн и первый секретарь Бюро ЦК КПК по Восточному Китаю, член Политбюро ЦК КПК, первый секретарь Шанхайского горкома партии ее старый друг Кэ Цинши. Но основную ставку Цзян Цин сделала на город Шанхай и своего друга, первого секретаря Шанхайского горкома КПК Кэ Цинши.

После 10-го пленума ЦК КПК Мао Цзэдун развернул широкую пропаганду своих установок, прежде всего применительно к сфере литературы и искусства. И здесь ему помогали Цзян Цин и Кан Шэн.

Цзян Цин давно мечтала заняться литературной и театральной деятельностью. Первые попытки были предприняты ею осенью 1961 г. 26 августа в молодежной газете «Чжунго циннянь бао» («Китайская молодежь») была напечатана корреспонденция Цзян Цин «Хорошие традиции одной роты Красной армии». «Этот хвалебный, но бледно написанный очерк о преданности и скромности личного состава первой охранной роты, по мнению американки Р. Витке, был лишен личной и политической окраски, характерной для ее публикаций 30-х годов»[382]. Почти одновременно в женском журнале «Чжунго фунюй» («Китайская женщина») № 8 за 1 августа 1961 г. появился хвалебный очерк о женщине по имени Чэнь Минь. Эта женщина — мать девятерых детей, из которых выжили пятеро, славилась трудолюбием и бережливостью. Еще в Яньани ее отмечали как «образцовую помощницу». Чэнь Минь была женой политкомиссара Тань Вэйбана. Видимо, тем самым читателям давалось понять, что Цзян Цин также является «образцовой помощницей» своего супруга Председателя Мао.

Осенью 1962 г. Цзян Цин подвергла критике новую пьесу Мэн Чао «Ли Хуйнчян» как «бесовскую и чуждую социализму» (она заявила, что в опере на сцене появились привидения).

Роль Цзян Цин становилась все заметнее. В мае 1963 г. она организовала с помощью Кэ Цинши статью с нападками на пьесу «Се Яохуань», в июне 1964 г. открыто атаковала «нечисть» на сценах театров, а уже 25 октября 1964 г. напала на Центральную академию искусств, требуя «разнести ее на мелкие кусочки».

Уже в конце 1962 г. Мао Цзэдун в развитие своих идей об обострении классовой борьбы и «борьбы за предотвращение появления ревизионизма внутри партии» критически высказался в отношении театральных трупп страны. 21 декабря в беседе с секретарями провинциального уровня Северо-Восточного Китая он заявил, что «на театральной сцене появилось множество императоров и сановников, молодых красавиц в паре с талантливыми кавалерами», сопроводив свое высказывание несколько перефразированной цитатой из классического романа «Сон в красном тереме», что «ветер с Запада начинает довлеть на ветром с Востока, а ветер с Востока должен иметь определенное преимущество». Мао Цзэдун недовольно подчеркнул, что на театральной сцене «плохо отражается современная жизнь».

Откликнувшись на эти высказывания Мао Цзэдуна, Кэ Цинши на совещании работников литературы и искусства Шанхая 1 января 1963 г. заявил, что «старое общество только могло воспитывать в сознании людей идеи личной наживы, а социалистические идеи, идеи коллективизма только начинают утверждаться после успехов социалистической революции». Он выдвинул лозунг описывать только события «последних 13 лет» со дня основания КНР.

Помимо этого, он выступил в местной печати с призывами к писателям отказаться от разработки таких исторических сюжетов, где бы доминировали «черти», «императоры» и «сановники», и заняться «воспеванием героики революционных будней». Однако его взгляды не всеми воспринимались однозначно. На Всекитайском совещании работников литературы и искусства, созванном Отделом пропаганды ЦК КПК в апреле 1963 г. в гостинице «Синьцяо», Чжоу Ян, Линь Мохань и некоторые другие руководители вполне справедливо высказывались, что лозунг «описывать только 13 лет» является односторонним. Они подвергли критике точку зрения, что «социалистическая литература должна только описывать жизнь в период социализма». В то же время Чжан Чуньцяо, выступив на данном совещании, поддержал точку зрения Кэ Цинши, утверждая, что «изображение 13 (последних) лет имеет десять больших преимуществ».

29 марта 1963 г. ЦК КПК утвердил доклад партийной группы министерства культуры, предлагавший прекратить показ пьес, изобилующих нечистью. В нем подвергались критике пьесы и спектакли, где показывали чертей и демонов, особо подчеркивалось то, что в «новых пьесах» таких, как «Ли Хуйнян» (автор Мэн Чао), в большом количестве изобилуют черти, а критики активно восхваляют эти пьесы и пропагандируют «теорию безвредности чертей» с целью демонстрации таких пьес, а также берут их под свою защиту. Пьеса «Ли Хуйнян» (пересмотренный вариант версии «Красной сливы») была опубликована в журнале «Драматургия» № 7, 8 за 1961 г. В ней рассказывалось, как молодая красивая женщина стремится отомстить за свою загубленную жизнь. Интересна в этой связи была позиция Кан Шэна. Он был знаком с Мэн Чао с 1924 г., когда вместе с последним из Шаньдуна перебрался в Шанхай. Тогда они считались приятелями. Однако впоследствии из пути разошлись. Вначале Кан Шэн поддержал написание этой пьесы, неожиданно в октябре 1961 г. проявив к ней интерес. Он предложил ее автору несколько переделать сценарий и затем поставить пьесу на сцене. Мэн Чао взялся за это дело, во время переработки сценария он несколько раз консультировался с Кан Шэном и когда сценарий был готов, отправил его последнему для ознакомления. После получения одобрительного отзыва пьесу стали ставить на театральной сцене. Кан Шэн лично присутствовал на премьере пьесы и заявил руководителю труппы, что постановка хороша, сценарий он смотрел и у него нет вопросов. Затем он написал письмо Мэн Чао, поздравив его с отличной постановкой «Ли Хуйнян». Было заявлено, что это самая лучшая пьеса из тех, что сейчас играются на сцене, что автор совершил «большое дело».

Как-то пригласив ведущих артистов, участвовавших в спектакле, и их автора, он поздравил всех с успехом.

31 августа 1961 г. заведующий Отделом единого фронта Пекинского горкома КПК Ляо Моша опубликовал в газете «Бэйцзин жибао» специальную статью «О теории безвредности чертей», также положительно оценив пьесу «Ли Хуйнян».

В упоминавшемся документе партгруппы министерства культуры острие критики было направлено не на изображение «чертей» в пьесе, а на то, что в ней были намеки на серьезные социальные проблемы, возникшие в результате «большого скачка».

Посмотрел эту пьесу и Мао Цзэдун. Как это произошло, рассказал личный врач Мао Цзэдуна. «Однажды ночью Мао заговорил со мной об опере, — вспоминал врач. — Он не находил оперу (имеется в виду „Ли Хуйнян“. — В.У.) приятной из-за того, что в ней занято много красивых молодых женщин. Мао предпочел бы видеть больше людей среднего возраста. Но я помнил, что в опере участвовали и те и другие. Я сказал, что Мао доставил бы наслаждение эпизод, где кажется, что красивая молодая актриса плывет вдоль сцены, и предложил посмотреть эту постановку.

Мао согласился. „Пусть они исполнят ее здесь, в зале „Хуайжэнь“ (в Чжуннаньхае. — В.У.), — сказал он, — так что мы все сможем увидеть это. Скажи Ван Дунсину (охранник Мао. — В.У.), чтобы организовал представление“.

Спектакль стал событием в Чжуннаньхае. Так как Мао сам заказал оперу, все другие высшие руководители пришли в театр.

В середине представления, сидя позади Мао, я вдруг понял, что допустил ужасную ошибку. Я не помнил сюжета вообще. Кульминации опера достигает в сцене, когда правитель Цзя Шидао, уже старый человек, наблюдает из лодки на озере Сиху в Ханчжоу, кстати, любимом месте отдыха Мао, исполнение песен и танцев. Множество молодых наложниц Цзя окружают его. Они следят за красавицей Ли Хуйнян, одной из любимых наложниц правителя. Увидев молодого ученого, она восклицает в полном восторге: „Что за красавчик!“ Это слышит Цзя Шидао. Он так взбешен непостоянством Ли, что приказывает казнить свою любимую наложницу. Сцена, которую я помнил, показывала возвращение убитой Ли — привидение стремилось отомстить человеку, который был и ее любовником, и палачом.

Именно в тот момент, когда красавица-наложница громогласно заявила о своем восторге от более молодого человека, настроение Мао круто изменилось. Кроме случайных вспышек гнева, он редко позволял себе открыто демонстрировать недовольство. Но я научился понимать его без слов — искривленные губы, приподнятые брови, напряженная фигура… Я понял, что опера невольно оскорбила его. Сцена слишком откровенно намекала на то, что происходило во дворце Мао. Она мне живо напомнила отказ „великого кормчего“ позволить одной из своих любовниц выйти замуж за молодого человека, которого она любила, и ее вопли. Девица обвиняла вождя в буржуазном поведении.

После окончания спектакля, когда зал разразился аплодисментами, Мао встал, хмурый и мрачный, сделал три или четыре хлопка и ушел. Обычно он тепло поздравлял и благодарил актеров, сегодня ничего этого не было»[383]. Видимо, такую же реакцию на спектакль Мао заметил и Кан Шэн, и этого было достаточно, чтобы начать новую кампанию критики. Цзян Цин тоже была страшно недовольна этим спектаклем. Об этом рассказывал охранник Мао Ван Дунсин, после спектакля забежав к врачу. «Мы находимся в большой опасности, — сказал он. — Цзян Цин считает, что „Ли Хуйнян“ очень плохая опера, большой ядовитый сорняк. Она говорит, что спектакль о привидениях поощряет суеверия»[384].

После утверждения доклада партгруппы министерства культуры Цзян Цин в мае 1963 г. организовала «карательный поход» против этой пьесы, положительных рецензий на нее и «теории безвредности чертей». Уже 6 мая 1963 г. в шанхайской газете «Вэньхуй бао» при помощи ее шанхайского друга Кэ Цинши появилась критическая статья как на автора этой пьесы, так и одного из ее рецензентов Ляо Моша. Статья сочла спектакль идеологически ошибочным. Как позднее вспоминала Цзян Цин, «первая действительно с долей критики „теории безвредности чертей“ статья была поддержана Кэ Цинши (следует отметить, что этот „товарищ“ поддерживал все начинания Цзян Цин и Мао Цзэдуна вплоть до своей смерти), который организовал людей для ее написания. В этой статье утверждалось, что автор атакует коммунистическую партию».

Именно с этого времени и началась крупномасштабная кампания в театральных кругах с критикой «дьявольских пьес». В конце 1963 г. министерство культуры провело совещание по «ликвидации устаревшего и развитию нового в опере и драме», на котором подвергло критике «дьявольские пьесы». Весной 1964 г. Кан Шэн заявил, что пьеса «Ли Хуйнян» является классическим образцом «плохой пьесы», призвав начать ее решительную критику. Причем он не только подверг критике своего старого знакомого Мэн Чао, но и Ляо Моша, утверждая, что они «используют чертей для свержения диктатуры пролетариата», что это является отражением «классовой борьбы». 1 марта 1965 г. в бой вступила уже «тяжелая артиллерия»: партийная газета «Жэньминь жибао» опубликовала статью «Вновь подвергнем критике новую редакцию пьесы „Ли Хуйнян“ Мэн Чао», в слове от редакции была дана однозначная оценка этой пьесы как «антипартийной и антисоциалистической ядовитой траве». А уже в ходе «культурной революции» по одному слову Кан Шэна Мэн Чао был схвачен и без суда и следствия посажен в тюрьму, где и скончался.

В сентябре 1963 г. Кан Шэн обрушился с критикой на кинофильм, созданный Сианьской киностудией, «Крутые волны Красной реки», назвав его «антипартийным фильмом».

В июле 1963 г. Цзян Цин передала для просмотра супругу внутренние «Бюллетени по проверке работы», отражавшие обстановку по осуществлению «упорядочения стиля» в министерстве культуры, ВАРЛИ и всех входящих в нее ассоциаций и союзов. В них говорилось о том, что по стране «широко пропагандируются кинофильмы 30-х годов», что «определенные лица привязаны к эпохе 30-х годов». Что «они полностью отрицают успехи социалистической кинематографии, отрицают эпохальное значение выступления Мао Цзэдуна по литературе и искусству в Яньани». В одном из бюллетеней утверждалось, что «в музыкальных кругах сложилась обстановка, когда слепо преклоняются перед Западом», в нем упоминалась фамилия одного из известных литературных переводчиков Китая. Там утверждалось, что имеются люди, «предпочитающие показывать девчонок из иностранных пьес и не желающие показывать главных героев из китайских пьес», что «в музыкальных кругах имеются взгляды, подчеркивающие, что прошлое несравнимо с настоящим». Предлагалось подумать, «не слишком ли высокую оценку дают таким композиторам, как Не Эр (автор гимна КНР), Си Сихай». Говорилось также о ситуации, сложившейся в отделении ВАРЛИ, где руководящие кадры превозносили заместителя Председателя ВАРЛИ, известного драматурга Ян Ханьшэна, некоторые, поздравляя его с днем рождения, договорились до того, что называли его «королем». Просмотрев эти «крамольные материалы», Мао Цзэдун написал: «Вернуть Цзян Цин».

В начале декабря 1963 г. к Мао Цзэдуну попал (видимо не без помощи Цзян Цин и Кан Шэна) специальный доклад, затрагивающий положение в области литературы и искусства, составленный группой по литературе и искусству Отдела агитации ЦК КПК и опубликованный 9 декабря. В нем был раздел о том, как успешно «Кэ Цинши лично взялся за работу в области эстрады» в Шанхае, как он обращает внимание на роль «рассказчиков», которые выступают с «революционными историями» в ходе кампании «за социалистическое воспитание» в городе и окрестностях, считая их «красными пропагандистами». 12 декабря Мао Цзэдун наложил на этот документ свою резолюцию, известную в КНР как «Резолюция от 12 декабря 1963 г.», являющуюся «первым серьезным указанием по работе в области литературы и искусства». В целом, положительно оценив доклад, Мао Цзэдун обвинил в антисоциалистических тенденциях союзы творческой интеллигенции.

И именно с этого момента начались резкие атаки на министерство культуры, союзы творческой интеллигенции, на театр и кино со стороны Мао Цзэдуна и его ближайших соратников, включая Цзян Цин и Кан Шэна.

Министерство культуры он начал именовать не иначе как пристанище «избранных вельмож и сановников», «кислых интеллигентов и красавиц», «преклоняющихся перед омертвелой зарубежной классикой».

3 января 1964 г. Лю Шаоци провел собеседование с работниками из сферы литературы и искусства и Отдела пропаганды ЦК КПК, в котором приняли участие более 30 человек. На собеседовании присутствовали также Дэн Сяопин, Пэн Чжэнь, Чжоу Ян, Кан Шэн и Цзян Цин. Чжоу Ян изложил последнее указание Мао Цзэдуна по вопросам литературы и искусства, а также сделал сообщение об обстановке в этой сфере за последние 15 лет. Он констатировал огромные успехи, достигнутые на этом фронте, а также указал и на существующие вопросы и недостатки, отнеся их к ошибкам в «мировоззрении», и заверил, что они будут постепенно исправляться, выдвинул ряд предложений по осуществлению указания, только что доведенного до присутствующих.

Просмотр спектаклей театра разговорной драмы, прошедший с 25 декабря 1963 г. по 22 января 1964 г. в Шанхае, его организаторы попытались провести в духе «указаний» Мао Цзэдуна. Было показано 13 многоактовых и 7 одноактовых спектаклей. Одобрение организаторов получили пьесы «Об этом забывать нельзя» и «Молодое поколение» (о молодых рабочих, активных комсомольцах и передовиках производства, которые боролись с «буржуазными настроениями» в обществе и твердили о необходимости острой «классовой борьбы» с «врагами». Кэ Цинши выступил на этом смотре уже в духе указаний Мао.

Пэн Чжэнь понимал, что надо каяться, раз резолюцию от 12 декабря 1963 г. Мао Цзэдун направил ему и Лю Жэню. Выступая, он, в частности, сказал, что Мао Цзэдун специально написал письмо ему и Лю Жэню. «Почему же Председатель написал письмо именно им? — задавал риторический вопрос выступавший. — Потому что он почувствовал, что на фронте литературы и искусства мы значительно отстаем в ведении революции, можно сказать, что мы значительно отстали, а можно сказать, что мы самые отставшие». Продолжая каяться, Пэн Чжэнь заявил, что за это в первую очередь ответственны в руководстве он и Лю Жэнь, что он лично «не уделял внимания упорядочению в области литературы и искусства». «Мы сейчас позволили некоторым буржуазным, феодальным вещам, широко распространиться, даже у нас здесь. Мы все должны нести каждый сою долю ответственности, — заявил выступавший, намекая, что ответственность не снимается и со всех здесь присутствующих. — По-моему, Председатель поднял сейчас этот вопрос совершенно своевременно, и если его не решить, то будем все страдать, включая наших детей».

Одновременно попытки присутствующих здесь Кан Шэна и Цзян Цин в своих выступлениях сосредоточить все внимание на «классовых позициях» работников творческих союзов не были поддержаны остальными участниками совещания. Лю Шаоци в выступлении 3 января старался акцентировать внимание на успехах, которых добились творческие работники за последние 15 лет. В то же время на собеседовании были вынуждены подвергнуть критике исторические пьесы «Ли Хуйнян», которую уже начали критиковать в газетах по инициативе Кан Шэна, и «Се Яохуань» Тянь Ханя.

А вскоре возник неприятный инцидент. 3 февраля Ассоциация театральных деятелей Китая провела вечер, посвященный празднику Весны, и сразу же известными недоброжелателями была обвинена в том, что он был «очень пошлым, мещанским и скверным». В последней декаде марта Отдел пропаганды ЦК, который должен был прореагировать на поступивший «сигнал», созвал более 50 членов парторганизации Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства (ВАРЛИ), секретарей партийных ячеек и объединенных ячеек и провел с ними совещание, обсудив эту тему. На совещании было заявлено, что «подобного рода инциденты типа „вечера по встрече праздника Весны“ и вскрывшиеся при этом вопросы в разной степени имеют место и в других творческих ассоциациях», поэтому решили «двигаться по уже наезженной колее», потребовав «среди всего состава кадровых работников ВАРЛИ провести „упорядочение стиля“ и учебу, извлечь уроки, чтобы плохие дела превратить в хорошие». После этого все ассоциации ВАРЛИ стали проводить работу по «упорядочению стиля, учебе и обследованию».

8 мая 1964 г. группа по литературе и искусству Отдела пропаганды ЦК КПК подготовила «Доклад о положении с упорядочением стиля работы Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства и входящих в нее творческих союзов (проект)». В этом документе вначале осуждалась деятельность Ассоциации театральных деятелей от 3 февраля 1964 г., говорилось, что она «вызвала недовольство масс», что секретарь ЦК КПК Лу Динь ее серьезно критиковал. Затем среди кадровых работников всех десяти коллективов творческих союзов было проведено «упорядочение стиля». Было обнаружено, что в области литературы и искусства существуют серьезные вопросы: 1) не осуществляется должным образом курс партии в области литературы и искусства, особенно это было характерно до 10-го пленума ЦК КПК, когда курс всех творческих ассоциаций был неясным, они проявляли слабые познания по вопросу классовой борьбы. 2) Знамя теоретической критики в области литературы и искусства было неярким, организациям не хватало боевитости, среди работников было сильно влияние стиля буржуазной идеологии, индивидуализма. 3) Много акцентировалось внимания на деятельности работников литературы и искусства на отрицательных моментах и мало на недочетах, недостаточно внимания уделяли работе по их идеологическому перевоспитанию. Классовые ряды организаций не были чистыми. В ходе «упорядочения стиля» были предложены следующие мероприятия: уточнить курс партии на литературу и искусство и непреклонно осуществлять его, всеми силами развивать социалистические литературу и искусство, взяться за освещение современности, быстро отражать современную классовую борьбу, помогать писателям и литераторам надолго углубиться в гущу масс, всеми силами создавать произведения, отражающие героев социалистической эпохи, провести упорядочение рядов работников литературы и искусства, всемерно воспитывать молодых писателей, улучшать литературные произведения, усилить их боевитость, превратить их в пропагандистов курса и политики партии в области литературы и искусства, идей Мао Цзэдуна в области литературы и искусства, воспитателей творческого отряда молодых писателей и литераторов, укрепить отряд литературных критиков.

В докладе говорилось, что члены партии творческих союзов, все кадровые работники в разные сроки по очереди отправятся в низы участвовать в физическом труде, участвовать в кампании «за социалистическое воспитание», поедут преобразовывать мировоззрение, налаживать связь с массами.

Цзян Цин, «обнаружив» этот проект «доклада», еще не утвержденный отделом пропаганды, спешно передала его Мао Цзэдуну для ознакомления. 27 июня ее супруг написал на нем резолюцию (известную в КНР как второе, еще более резкое указание по работе в области литературы и искусства) следующего содержания: «На протяжении 15 лет эти ассоциации и большинство принадлежащих им периодических изданий (за исключением немногих, которые, как утверждают, можно считать хорошими) в основном (это относится не ко всем их сотрудникам) не проводили в жизнь политику партии. Их руководители, превратившись в чиновников, восседают барами в своих кабинетах, живут в отрыве от нужд рабочих, крестьян и солдат, не стремятся к отображению социалистической революции и социалистического строительства. В последние годы они очутились на краю ревизионистской пропасти. И если они серьезно не возьмутся за перестройку, то в один прекрасный день эти ассоциации превратятся в организации, подобные венгерскому „клубу Петефи“». Характерно, что и второе указание вождя было далеким от действительного положения дел, оба они, по оценкам историков КНР, «не содержали справедливой, всесторонней оценки положения дел в творческих кругах».

1 июля 1964 г. «Жэньминь жибао» перепечатала передовую статью из № 12 журнала «Хунци»: «Великая революция на культурном фронте». В ней говорилось, что «революция в пекинской драме является революцией не только в области культуры, но и в сфере социальной».

По воспоминаниям У Лэнси, 2 июля 1964 г. Мао Цзэдун провел совещание Постоянного комитета Политбюро ЦК, на котором было принято решение провести новое «упорядочение стиля» в министерстве культуры, во всех творческих союзах и ВАРЛИ, а также создать для руководства такой работой специальную группу, состоящую из пяти человек: руководитель группы — член Политбюро ЦК КПК, первый секретарь Пекинского горкома партии, мэр Пекина Пэн Чжэнь, его заместитель, кандидат в члены Политбюро ЦК, секретарь ЦК, заведующий Отделом пропаганды ЦК Лу Диньи, члены группы: кандидат в члены Политбюро ЦК, руководитель теоретической группы ЦК КПК Кан Шэн, заместитель заведующего Отделом пропаганды по вопросам литературы и искусства Чжоу Ян и заместитель заведующего Отделом пропаганды ЦК, курирующий средства массовой информации, главный редактор «Жэньминь жибао», генеральный директор агентства «Синьхуа» У Лэнси (несколько позднее ее назвали «Группой по делам культурной революции»)[385].

В тот же день, 2 июля 1964 г., Отдел пропаганды ЦК КПК созвал совещание ответственных работников Министерства культуры и ВАРЛИ, до них было доведено второе указание Мао Цзэдуна. Именно с этого момента во всех ассоциациях и творческих союзах, в учреждениях и органах культуры и средствах массовой информации стало разворачиваться второе движение за «упорядочение стиля», которое превратилось в открытую кампанию политической критики. С лета 1964 г. подобная критика распространилась и на научную сферу, затронув философию, экономику, исторические науки. В каждой из областей культуры и науки нашлись такие литературные деятели, ученые, деятели культуры, которые подверглись резкой критике в стенах исследовательских учреждений, вузов, творческих союзов или в органах центральной и местной печати.

Как утверждает допущенный к китайским партийным архивам известный шанхайский писатель Е Юнле, с которым лично встречался автор данной книги, эта группа была сформирована в процессе подготовки девяти антисоветских «теоретических» статей, направленных против руководства СССР и КПСС, видимо, для организации и редактирования этих статей.

Кампания по упорядочению ВАРЛИ велась в течение 10 месяцев до апреля 1965 г.

С 5 июня по 31 июля 1964 г. при поддержке и под руководством Чжоу Эньлая и Пэн Чжэня министерство культуры в столице провело Всекитайский смотр спектаклей пекинской музыкальной драмы (Пекинской оперы) на современную тему.

Пекинская опера был названа так по месту своей родины. Она зародилась два столетия назад и все это время пользовалась особой популярностью у пекинцев. Она зародилась из похуаньской оперы, которая представляла собой не что иное, как местную оперу, распространенную на Юге Китая в провинциях Аньхуй и Хубэй.

Цинский император Цяньлун много раз бывал в районах к югу от Янцзы и заинтересовался местными операми.

В 1790 г. по случаю 80-летия императора Цяньлуна были устроены представления, на которых выступили специально привезенные в столицу актеры оперных трупп из разных мест.

После празднования юбилея четыре аньхуйские труппы были оставлены в Пекине. Таким образом, яркий и самобытный мотив постепенно вытеснил куньшаньскую оперу, которая раньше культивировалась в императорском дворце и в высших слоях общества. В 8-м году правления цинского императора Даогуана (1828 г.) в Пекин приехала хубэйская труппа Чубань. Она часто давала представления совместно с аньхуйскими труппами. Во время этих спектаклей были объединены основные мотивы этих трупп. Так возникла основа для Пекинской оперы. С той поры эта местная опера и пустила свои корни в Пекине.

После создания КНР работники литературы и искусства, руководствуясь провозглашенным партией курсом — «пусть расцветают все цветы», «отбрасывать устаревшее и открывать новое», пересмотрели старый репертуар Пекинской оперы и подвергли переработке некоторые постановки. Однако, как считали некоторые высокопоставленные деятели в Пекине, этого было явно недостаточно.

Итак, летом 1964 г. был проведен первый «смотр успехов» реформы китайской драмы, в котором приняли участие 28 коллективов из 19 провинций, городов и автономных районов. На открытии смотра общее число участников и приглашенных составило более 5 тыс. человек. Постоянно участвовали в смотре около 2 тысяч. В президиуме «смотра» сидели такие узнаваемые лица, как Лу Диньи, Кан Шэн, Го Можо, а также известные на всю страну специалисты в области этого вида драмы. Вел церемонию открытия заместитель министра культуры. На открытии выступил и министр культуры Шэнь Янбин.

Среди 27 спектаклей, показанных на смотре, фигурировали и такие, как «Искры в камышах» (раньше спектакль назывался «Шацзябан»), «Красный фонарь», поставленные, как утверждали некоторые, под руководством Цзян Цин, но успеха на смотре они не имели.

Во время смотра 2 июля Мао Цзэдун посетил спектакль «Взятие горы Вэйху» и после спектакля встретился с артистами.

Чжоу Эньлай в выступлении изложил курс партии в области литературы и искусства, а также вопросы революционизации театра и человека, усиления партийного руководства театральной деятельностью.

Многими было замечено, что на смотре впервые в качестве одного из основных арбитров по вопросам театра и театральной политики выступила Цзян Цин. Это было ее первое выступление после запрета ЦК КПК участвовать в политической жизни страны 30-х годов. На данном смотре она впервые была представлена и открыто присутствовала не под псевдонимами, а под своей фамилией Цзян Цин. Появление Цзян Цин на встрече с артистами и участниками смотра вместе с Чжоу Эньлаем и Кан Шэном должно было свидетельствовать, что они ее решительно поддерживают. На смотре выступил и Пэн Чжэнь. Он акцентировал внимание собравшихся на необходимости реформ в пекинской драме, заявив, что без них невозможно дальнейшее существование драмы. Далее, видимо подыгрывая Цзян Цин и Мао Цзэдуну, он заявил, что «поскольку сейчас в Китае очень трудно открыто провозглашать служение капитализму и феодализму, … злонамеренные люди вынуждены рядиться в личины и играть на сцене людей прошлого», не называя еще имен «провинившихся», он утверждал, что есть лица, которые пытаются «разлагать дух нашего народа, отравлять нашу молодежь», они стремятся «использовать Пекинский театр для переделки Поднебесной».

В заключительный день смотра 31 июля 1964 г. выступил Кан Шэн, подвергнув поименной критике несколько пьес и кинофильмов — «Се Яохуань», «Ли Хуйнян», «Сестры на сцене» (сценарий Линь Гу, Сюй Цзиня, Се Цзиня), «Преобразование Севера в Юг» (сценарий Ян Ханьшэна), «Тысяча ли против метра» (Чжоу Ванчэна)) как «большие ядовитые травы». С подведением итогов смотра выступил Чжоу Ян.

Таким образом, данный смотр явился знаменательным событием на фронте литературы и искусства страны. На нем были оглашены все последние директивы Мао Цзэдуна, впервые появилась Цзян Цин в качестве специалиста по «революционизации» китайского театра и прозвучал призыв продолжать проводить курс, намеченный Мао Цзэдуном в области литературы и искусства, а Кан Шэн выступил с конкретным «списком» «ядовитых трав», указав направление «первого удара» на фронте литературы и искусства. Представительство на смотре руководства страны говорило собравшимся о важности вопросов, поставленных на этом форуме. Борьба за современный репертуар в театре подавалась в большинстве выступлений как некая политическая кампания, имеющая ярко выраженную «антиревизионистскую» окраску, как борьба между «социализмом» и «ревизионизмом» в области надстройки.

Как выражалась сама Цзян Цинн, в первой половине 60-х годов она стала «часовым» Мао Цзэдуна в сфере общественного сознания. Выступая 12 апреля 1967 г. на расширенном заседании Военного совета ЦК КПК она буквально заявила: «Что касается культурно — просветительской деятельности, то здесь я была, так сказать, „патрулем“, т. е. выписывала ряд изданий и газет, просматривала их содержание и то, что считала сравнительно важными вещами, включая позитивные и негативные материалы, передавала Председателю для изучения. Такую примерно работу я выполняла на протяжении ряда лет». Однако роль «часового» ее явно не устраивала, она хотела играть роль «атакующего» форварда.

По приказу Кан Шэна 14 августа 1964 г. Отдел пропаганды ЦК КПК составил Секретариату ЦК партии доклад с указанием начать открытую демонстрацию и критику китайских фильмов «Февраль, ранняя весна» и «Преобразование Севера в Юг».

Кан Шэн продолжал раскручивать колесо критики. Он передал доклад Отдела пропаганды ЦК КПК от 14 августа 1964 г. Мао Цзэдуну для ознакомления, последний в резолюции на документе предложил «не ограничиваться демонстрацией фильмов только в нескольких крупных городах», а показать их в сотнях средних городов, сделать «эти ревизионистские материалы» достоянием масс, не ограничиваться только двумя предложенными фильмами, считая, что «есть и другие картины, которые нужно критиковать», явно давая понять, что кампанию надо расширять. Сигнал был немедленно понят. Вскоре открытой критике подверглись несколько десятков кинофильмов, пьес, романов. Причем всем им приклеивался ярлык «ревизионистских» произведений, «ядовитых трав», они считались проявлением борьбы «двух классов» и «двух путей» в литературе и искусстве. Уже только за октябрь 1964 г. пресса КНР опубликовала около 250 критических статей об одном только фильме «Февраль, ранняя весна». Наиболее острой критике в это время подверглись такие фильмы, как «Лавка Линя» (снят по сценарию Ся Яня, заместителя министра культуры, по одноименной повести Мао Дуня), «Сильный поток», «Город в осаде», «Рекрутский набор», «Сестры на сцене», «Не Эр». В то же время эти фильмы стали шире демонстрироваться в китайском кинопрокате, их показывали в различных ведомствах и учебных заведениях. Автор этих строк сам был свидетелем таких показов в Пекинском институте иностранных языков в 1965 — начале 1966 г. Группы людей: дети, молодежь и старики со своими скамеечками тянулись к месту, где на открытой площадке на экране должны были демонстрировать «ревизионистский» фильм. Многие смотрели их впервые и с нескрываемым интересом.

Начались нападки на теорию «описания среднего героя» и «углубления реализма». Эту теорию, судя по критическим материалам середины 60-х годов, видный писатель и литературовед, заместитель Председателя Союза китайских писателей Шао Цюаньлинь начал пропагандировать с зимы 1960 г. В марте 1961 г. он предложил журналу «Вэньи бао» продолжить публикацию статей под рубрикой «Вопросы тематики». В этом цикле Шао Цюаньлинь обнародовал статью «Проблема типичного», в которой, как позднее отмечали его критики, «подчеркивая необходимость разнообразия изображаемых персонажей», на деле ратовал за «описание среднего героя».

Свою теорию «описания среднего героя» более четко он сформулировал на одном из совещаний в редакции «Вэньи бао» 25 июня 1962 г. 13 июля на другом совещании он заявил: «Писатель связан всяческими правилами и регламентациями, ему очень тяжело… Сейчас писатели не имеют возможности вскрыть противоречия внутри народа. Основа реализма недостаточна, а романтизм слишком поверхностен».

Со 2 по 16 августа 1962 г. в Даляне союзом китайских писателей было созвано совещание, посвященное литературным рассказчикам на деревенскую тему. Одним из руководителей совещания был Шао Цюаньлинь, на форуме выступали Мао Дунь и Чжоу Ян.

Шао Цюаньлинь в выступлении подчеркнул, что основные темы, по которым создаются произведения литературы и искусства в последние несколько лет, довольно ограничены, методы — примитивны, чувствуется догматический уклон, описываются только передовики производства. Необходимо разнообразить формы творчества и тематический материал произведений литературы и искусства. Следует не только описывать положительных и отрицательных героев, но и среднего человека, надо сделать шаг к реальной жизни.

В апреле 1965 г. министерство культуры и ВАРЛИ с входящими в нее союзами и ассоциациями закончили кампанию «по упорядочению стиля» и подготовили доклад «об успешном завершении кампании перевоспитания в области и литературы и искусства».

Во второй половине 1964 г. Кан Шэн совместно с Чэнь Бода начали атаку на известного экономиста Сунь Ефана.

Уже в 1957 г. Сунь Ефан утверждал, что прибыль должна быть центральным показателем, господствующим в плановой работе. Выступая против субъективизма в руководстве экономикой, он предлагал строить ее на основе научных расчетов, с максимальным учетом экономической эффективности, при определении направлений и объемов капиталовложений проводить «экономическое сравнение», принимать во внимание рентабельность капиталовложений. Если не считаться с затратами, говорил Сунь Ефан, то «соевый творог будет стоить как мясо». Он предлагал «с наименьшими затратами общественного труда в плановом порядке производить наибольшее количество продукции для удовлетворения общественных потребностей».

Анализ взглядов Сунь Ефана показывает его принципиальность, смелость, последовательность, глубокое знание экономической теории, знакомство с зарубежными экономическими учениями.

Сунь Ефана поддерживал и ряд других экономистов КНР.

В июне 1962 г. в выступлении на совещании административно-хозяйственных кадров и экономистов КНР Сунь Ефан указал на субъективизм, проявляемый в политике и экономике КГР, на подмену научного анализа экономического положения в стране и экономических законов волюнтаристскими установками как главные причины провалов политики «большого скачка» и «народных коммун». Естественно, что подобные взгляды не остались без внимания со стороны части китайского руководства.

Кан Шэн, однажды докладывая Мао Цзэдуну, представил взгляды Сунь Ефана как «ревизионистские», заявив, что Сунь Ефан даже больше Либерман[386], чем сам Либерман в СССР. Кан Шэн и Чэнь Бода стали утверждать, что Сунь является «самым крупным ревизионистом в Китае». Его исследовательские доклады, в которых он излагал свои взгляды на категорию «стоимость» и ее место в системе политической экономии, на прибыль, цену производства и т. д. были в закрытом порядке опубликованы в КНР в качестве «антипособия» для критики его суждений, развернувшейся в 1963–1964 гг. Вскоре Сунь Ефан был отстранен от работы, а в ходе «культурной революции» по личному приказу Кан Шэна 5 апреля 1968 г. заключен в тюрьму, где просидел семь лет — до 10 апреля 1975 г. В тюрьме он написал работу «Моя полемика с рядом ученых-экономистов». Когда Сунь Ефан вышел из тюрьмы, он заявил встречавшим его лицам: «Я тот, кто, во-первых, не изменил своих идеалов, во-вторых, не изменил своих поступков, в-третьих, не изменил своих взглядов».

С активизацией деятельности Кан Шэна в стране в 60-е годы, некоторые лица в Китае и за рубежом, стали сравнивать Кан Шэна по стилю и метода работы с советским Л. Берия. Они по возрасту были почти одногодки (Берия всего на год моложе). К середине 60-х годов в КНР ходила такая поговорка: «Не бойся Яньвана (в китайской мифологии Яньван — владыка загробного мира), а бойся конторы почтенного Кана» (под конторой подразумевалась канцелярия Кан Шэна); «лучше зайти в город несправедливо умерших, чем войти в дверь к почтенному Кану».

Кан Шэн в 1963–1964 гг. продолжал активно ездить в составе правительственных и партийных делегаций за рубеж. К примеру, в составе партийно-правительственной делегации КНР, официально возглавляемой Чжоу Эньлаем, он приехал в Москву 5 ноября 1964 г., сразу же после смещения Н.С. Хрущева со своего поста на Октябрьском пленуме ЦК КПСС, на празднование 47-й годовщины Октября. 7 ноября 1964 г. произошел довольно курьезный случай, очевидцем которого являлся Кан Шэн. Вот как об этом подробно вспоминает участник тех событий с советской стороны — бывший директор Института США и Канады Г. Арбатов, работавший тогда советником в аппарате ЦК КПСС у Ю. Андропова: «В день праздника я дежурил по Отделу (ЦК КПСС. — В.У.), то есть сидел у себя в кабинете у телефона. Ближе к вечеру — звонок из приемной Андропова, его секретарь передает приглашение зайти. Спускаюсь с четвертого на третий этаж, захожу в кабинет к Юрию Владимировичу (Андропову. — В.У.). Он сидит за письменным столом, озабоченный, ушел в себя, смотрит невидящим взглядом в окно. Здороваюсь, поздравляю его с праздником. От отвечает и тут же начинает возбужденно рассказывать.

Только что закончился традиционный праздничный прием в Кремле. Малиновский (1898–1967, маршал, дважды Герой Советского Союза, тогдашний министр обороны СССР. — В.У.) выпил лишнего и произнес задиристый тост, чем обидел посла США. „Это, — сказал Андропов, — первая плохая новость. Во всех столицах бдительно следят за каждым словом из Москвы, пытаются оценить политику нового руководства. И тут такое…“ Но дальше в лес — больше дров. К Малиновскому подходит Чжоу Эньлай с другими членами китайской делегации и поздравляет его с „прекрасным антиимпериалистическим тостом“. „Я, — продолжает Юрий Владимирович, — стою рядом и просто не знаю, куда деваться: всю сцену наблюдают не только руководство, но и дипломатический корпус. И тут Малиновский, — он совсем закусил удила, — говорит Чжоу Эньлаю (в одной из китайских версий этих событий Малиновский обратился к Хэ Луну[387]. — В.У.): „Давайте выпьем за советско-китайскую дружбу. Вот мы своего Никиту выгнали, вы сделайте то же самое с Мао Цзэдуном, и дела у нас пойдут лучшим образом““. Чжоу Эньлай побледнел — наверное, подумал о доносах, которые на него настрочат спутники, что-то зло сказал, отвернулся и ушел с приема»[388].

Понятное дело, Кан Шэн немедленно информировал об этом Мао Цзэдуна.

Вообще в составе делегаций Кан Шэн держал себя очень высокомерно и надменно. Интересны впечатления о Кан Шэне, которыми поделился с автором этой книги известный советский китаевед ныне покойный В.Я. Сидихменов, работавший в аппарате ЦК КПСС в качестве референта по Китаю и присутствующий на встречах и беседах с китайской делегацией в Москве в те годы. «Часто на таких встречах, которые превращались в оживленные дискуссии, присутствовал Кан Шэн, — вспоминал Василий Яковлевич. — Держался он высокомерно, надменно, изображая из себя „ортодоксального“ революционера; говорил крайне самоуверенно, „рубил“ штампами без аргументации и доказательств… Обратил внимание: в его речи изобиловали слова-паразиты, вроде „это-это“ (по-китайски чжэге-чжэге)».