Китайский Берия Кан Шэн

Активная фаза «культурной революции» и Кан Шэн

Как излагал сам Мао Цзэдун вьетнамскому лидеру Хо Ши Мину 10 июня 1966 г., замысел новой кампании — «культурная революция» — явилась детищем, которое созревало много лет. «Яд нечисти распространялся долгое время, главным образом в 1959–1962 гг.», — говорил он.

На рубеже 1965–1966 гг. Мао Цзэдун требовал активизации кампании критики У Ханя. Статья Яо Вэньюаня казалась ему слишком мягкой, ее направленность — слишком узкой, обращенной только против одного У Ханя. Это попытался использовать Дэн То, заявив 2 декабря 1965 г. на собрании в редакции «Бэйцзин жибао», что в статье Яо Вэньюаня, как и в статьях У Ханя, «есть ошибки», что «еще не установлено, что драма… является большим ядовитым сорняком».

В это время Цзян Цин и Чжан Чунцяо готовили новое наступление. Они обрабатывали Ци Бэньюя и Гуань Фэна, которые тайно приезжали в Шанхай, жили в хорошей гостинице, встречались с Яо Вэньюанем. «Визитеры» считали статью Яо «хорошей», и решили против тех, «кто атакует Яо предпринять контратаку». Ци Бэньюй и Гуань Фэн, вернувшись в Пекин, докладывали обстановку Кан Шэну. Именно с помощью Кан Шэна Ци Бэньюю удалось опубликовать свою статью 8 декабря 1965 г. в тринадцатом номере «Хунци» под названием «Изучать историю ради революции». В ней он без указания имени резко критиковал за «внеклассовый исторический подход» проректора Пекинского университета, декана исторического факультета университета, профессора и историка Цзян Боцзаня, а также У Ханя.

Такой поворот событий не устраивал Мао Цзэдуна, который вызвал к себе в Ханчжоу Пэн Чжэня, Кан Шэна, Чэнь Бода, Ай Сыци, Гуань Фэна, где 21–23 декабря в беседах с ними настаивал на расширении кампании критики.

Он положительно оценил опубликованные статьи Яо Вэньюаня и Ци Бэньюя, отметив Чэнь Бода, что ошибкой Ци Бэньюя является то, что он не называет имен. 22 декабря Мао Цзэдун об этом же беседовал с Кан Шэном и Пэн Чжэнем. В этой беседе Пэн Чжэнь подверг сомнению связи, якобы имевшиеся между У Ханем и Пэн Дэхуаем.

После бесед с Мао Цзэдуном Пэн Чжэнь в Пекинском горкоме провел несколько совещаний, на которых попытался дать свою оценку статье Яо Вэньюаня и выработать тактику действий. Видимо, в результате этих совещаний 27 декабря «Бэйцзин жибао» опубликовала статью с «самокритикой У Ханя», в которой автор доказывал, что его пьеса не имеет отношения к «поветрию труда в одиночку» и «поветрию пересмотра дел». У Хань писал, что критические высказывания, особенно Сян Яншэна, «воодушевили его» и «помогли понять его ошибки», что критика последнего была «научной». В то же время он отрицал свои связи с «правыми оппортунистами». Свои «ошибки» в пьесе он объяснял «грузом мировоззрения прошлого», заявляя, что он был «сторонником теории преемственности морали», подчеркивая, что он уже давно сделал выбор в пользу социализма и что он во всем обязан КПК. В заключение он «благодарил всех товарищей и ожидал дальнейшей критики». Причем, напечатав «самокритику» У Ханя, газета не опубликовала никаких комментариев к ней и «слова от редакции». 30 декабря ее перепечатала «Жэньминь жибао».

Однако ни Мао Цзэдун, ни Цзян Цин не были удовлетворены «самокритикой» У Ханя. Они, используя статьи, подготовленные специально подобранной группой «Ло Сыдин» («Винтик») во главе с Яо Вэньюанем, утверждали, что У Хань, «ругая императора», «ругает» Мао Цзэдуна.

1 января 1966 г. армейская газета «Цзэфанцзюнь бао» вышла со статьей, написанной специально по указанию Линь Бяо и называвшейся «Еще выше поднимем великое знамя идей Мао Цзэдуна, будем бороться за продолжение выдвижения политики на первое место, за решительное осуществление пяти принципов». Очевидно, она должна была показать Мао Цзэдуну, что газета после снятия Ло Жуйцина обновила свой облик и убедить его в преданности Линь Бяо.

2 января 1966 г. Пэн Чжэнь провел в Пекине совещание работников культуры и просвещения, издательств и редакций газет и журналов, а также представителей воинских частей. Руководители Пекинского горкома КПК во главе с Пэн Чжэнем на совещании неизменно подчеркивали, что начавшаяся кампания должна проходить в «русле научной дискуссии», «а о политических проблемах, подчеркивал Пэн Чжэнь, поговорим пару месяцев спустя». Лу Дини также выступил в том же русле, предложив не спешить с политическими выводами, он в то же время признал, что статья Яо Вэньюаня была бы неплохой, если бы не было четвертой (где была политическая критика) части. Таким образом, уже четко были определены два подхода к начавшейся критике У Ханя: первый — политический (рассматривать критику как сугубо политическую кампанию); второй — научный.

8 января заведующий отделом пропаганды Пекинского горкома КПК Ли Ци опубликовал в «Бэйцзин жибао» статью «О взглядах товарища У Ханя на историю» в духе статей Дэн То и самокритики У Ханя. В конце января 1966 г. с санкции Лю Шаоци были распространены тезисы доклада парткома министерства культуры «Некоторые вопросы нынешней работы на культурном фронте».

21 января 1966 г. Цзян Цин из Шанхая направилась в Сучжоу для встречи с Линь Бяо и Е Цюнь. Там она предложила маршалу провести собеседование по вопросам литературы и искусства в армии с целью нанести более мощный контрудар по представителям литературных кругов и искусства. Линь Бяо в свою очередь также выдвинул ей свои политические требования. На том они и договорились.

В последней декаде января Е Цюнь по указанию Линь Бяо позвонила заместителю начальника Главпура НОАК Лю Чжицзяню, в то время ответственного за работу по пропаганде и культуре в армии, и сказала, что Цзян Цин хочет найти нескольких товарищей, отвечающих за работу в сфере литературы и искусства в НОАК, и побеседовать с ними по этим проблемам. Что людей участвующих в беседах, не должно быть слишком много, достаточно четырех-пяти человек. О том, сколько и каких людей посылать, он должен был посоветоваться с Сяо Хуа, а список затем прислать в «канцелярию Линь Бяо», лучше всего, если бы его привез сам Сяо Хуа.

Как вспоминал Лю Чжицзянь, далее Е Цюнь сказала, что, возможно, будет изучаться творчество «трех больших сражений»[401], чтобы он немного подготовился. Лю Чжицзянь обо всем этом доложил Сяо Хуа. Занялись поиском двух человек, определили, что это будут заведующий отделом культуры в тот период Се Танчжун и заместитель заведующего отделом Чэнь Ядин, а также решили, что будет участвовать и заведующий отделом пропаганды Ли Маньцунь. Думали, кому возглавить группу? Лю Чжицзянь просил это сделать Сяо Хуа, так как это предлагала Е Цюнь, как лучшую кандидатуру. Сяо Хуа отказался, настаивая, чтобы поехал Лю Чжицзянь, говоря при этом: «У меня дел очень много и здоровье не слишком хорошее, а также я не очень хорошо знаком с обстановкой в области литературы и искусства. Ты у нас ответственный за пропаганду культуры и хорошо знаешь обстановку, так что ты уж и поезжай». В конце концов Лю согласился. Когда утвердили кандидатуры в Главпуре НОАК, он позвонил Е Цюнь. Она поинтересовалась, возможно ли прислать список кандидатур для того, чтобы доложить Цзян Цин.

В это время Се Танчжун, недавно переведенный Главпуром на должность начальника отдела культуры, еще как бывший начальник отдела массовой работы Главпура находился в госхозе Дунбэя, разбираясь с делами. Лю Чжицзянь приказал ему немедленно прибыть в Пекин на новую должность. Одновременно Ли Маньцунь также хотел, чтобы главный редактор серии «Из искры разгорится пожар» Ли Мин подготовил материалы о «трех больших сражениях», чтобы быть готовым использовать исследования о них в художественных произведениях. Прошло несколько дней (в эти дни Лю Чжицзянь, заболевший гриппом, находился в больнице), Е Цюнь вновь позвонила, заявив, что Цзян Цин согласна со списком лиц, которые должны поехать на совещание, однако время совещания и место будут определены Цзян Цин, Лю Чжицзянь должен был дождаться звонка секретаря Цзян Цин, который даст инструкции. До этого момента в Главпуре не знали, какого рода совещание хочет созвать Цзян Цин и в какой форме, какие вопросы будут на нем обсуждаться. Лю Чжицзянь предложил Сяо Хуа, не лучше ли вначале посоветоваться и согласовать единую позицию по работе в области литературы и искусства в армии. Сяо Хуа согласился и просил, чтобы он вместе с Ли Маньцунем, Се Танчжуном и Чэнь Ядином приехал в больницу к Лю обсудить то, о чем в дальнейшем они будут беседовать в Шанхае и как это лучше сделать. Большинство сошлось на том, что необходимо созвать третий всеармейский смотр по литературе и искусству и показать несколько хороших произведений типа «Танца богатого урожая», «Танца минбинов», «Песни о стирке одежды», уже просмотрены и одобрены Председателем Мао и премьером Чжоу. Это будет свидетельствовать, что направление в армейской работе в области литературы и искусства правильное, успехи — главное. Две резолюции по работе в области литературы и искусства, наложенные Председателем Мао, свидетельствуют не о том, что в армии работа не ведется, а о том, что надо искать современный армейский материал. По вопросу, в какой форме собирать совещание, мнение Цзян Цин не запрашивали. После обсуждения все согласились, что если Цзян Цин будет подвергать какой-либо критике работу в области литературы и искусства в армии, не следует вступать в полемику, все внимательно выслушать и поменьше высказывать свое мнение. Учитывая, что Цзян Цин большая интриганка и очень своенравна, следует больше слушать то, что она говорит, и меньше говорить самим. А те вопросы, которые появятся, лучше по приезде в Пекин обсудить еще раз. В отношении обстановки по армейской работе в области литературы и искусства на местах в связи с неосведомленностью Цзян Цин не следует выявлять свою позицию, в крайнем случае, можно сделать доклад о том, что есть.

В конце января секретарь Цзян Цин позвонил Лю Чжицзяню и сообщил, что она наметила провести совещание в Шанхае и все должны приехать туда 2 февраля. За день до выезда в Шанхай (1 февраля) Е Цюнь позвонила Лю и передала несколько фраз, сказанных Линь Бяо о Цзян Цин, которые очевидно должны были ему и самой Цзян Цин показать отношение Линь Бяо к их деятельности следующего содержания: «Вчера со мной беседовала приехавшая в Сучжоу товарищ Цзян Цин. В вопросе о литературе и искусстве она сильна в политическом отношении, а также сведуща в художественном отношении. У нее много ценных замечаний и предложений, к которым вы должны подходить со всей серьезностью. Кроме того, вы должны идейно и организационно обеспечить их претворение в жизнь. В дальнейшем надо посылать ей все документы, связанные с работой в области литературы и искусства в армии, и своевременно сообщать ей все соответствующие обстоятельства, чтобы она была в курсе армейской работы в этой области и выдвигала свои мнения, что позволило бы улучшать эту работу в армии. Как с идейной, так и с художественной стороны в армейской работе в области литературы и искусства нельзя довольствоваться достигнутым. Надо добиваться дальнейшего повышения уровня».

Лю фразу за фразой записал весь текст, затем Е Цюнь попросила повторить его и сверила текст со своим. Когда Лю встретился с Цзян Цин, он первым делом передал данное указание Линь Бяо.

2 февраля до обеда шесть человек (включая секретаря Лю Цзинтао, главного редактора Ли Мин) самолетом прибыли в Шанхай, для удобства все были одеты в штатское. Там они все остановились в гостинице Яньань. В тот же день после обеда Цзян Цин прислала к приехавшим человека, который принес для ознакомления три документа: «Письмо Председателя Мао 1944 г. Яньаньскому театру Пекинской оперы, написанное после просмотра спектакля „Вынужденный уход в горы Ляншань“». Затем в пять часов вечера появился Чжан Чуньцяо с информацией о месте, где живет Цзян Цин, в «сиреневом саду». Когда позже Лю докладывал Цзян Цин о словах Линь Бяо, переданных Е Цюнь, она, усмехаясь, сказала, что пригласила их не на какие-то совещания, а главное, посмотреть фильмы и при их просмотре высказать определенное мнение. После обеда Цзян Цин вновь вызвала Лю, Ли Маньцуня, Се Танчжуна, Чжэнь Ядина в гостиницу «Циньцзян» для беседы в маленькой гостиной (там присутствовал Чжан Чуньцяо). Как только началась беседа, Цзян Цин заявила, что то, о чем здесь будет говориться «запрещается записывать и выносить за пределы этой комнаты». Особо подчеркивалось, что «категорически запрещается, чтобы (об этом) знал Пекин». Присутствующие были проверены на предмет отсутствия записывающих устройств. Только после этого она заговорила о проблемах в области литературы и искусства, заявив, что «наши круги литературы и искусства недостаточно хороши, они разрешили захватить сцену только императорам и князьям, генералам и сановникам, молодым красавицам в паре с талантливыми кавалерами, иностранцам и мертвецам», «имеется диктатура черной антипартийной, антисоциалистической линии, выступающей против идей Председателя Мао, против нас», «сейчас настало время установить против них нашу диктатуру». «Сегодняшняя полемика — это только авангардные бои, а время генерального сражения еще не наступило». Смысл данного выступления Цзян Цин был затем повторен на совещании и вошел в «протокол». После того как Цзян Цин закончила, секретарь Шанхайского горкома КПК Чэнь Писянь попросил всех участвующих в этом совещании пойти поужинать. Вечером вместе с Цзян Цин смотрели фильм «Нифэн цяньли», с этого просмотра, можно считать, началось «совещание», то есть со второй половины дня 2 февраля, которое закончилось 20 февраля.

С 10 по 15 февраля заседаний не было, так как 9 февраля после обеда Цзян Цин сказала, что у нее есть дело и «совещание» должно прерваться на несколько дней. Лю Чжицзянь тогда позвонил в канцелярию Линь Бяо, сообщил о содержании четырех бесед Цзян Цин с участниками и попросил дальнейших указаний. 10 февраля Лю вместе с Ли Манем на самолете вылетели в Пекин, а 16 февраля они вернулись в Шанхай для участия в совещании.

«Совещание» не имело определенной программы и повестки дня, ежедневные выступления планировались Цзян Цин, она говорила, что «будем беседовать» и беседовали, говорила «не будем» — и все расходились.

Всю деятельность «совещания» можно разделить на четыре этапа:

1. Просмотр кинофильмов, театральных постановок — как важнейшая и основная деятельность совещания (было просмотрено более 30 кинофильмов и 3 пьесы). Какой фильм смотреть и в какое время, все решала Цзян Цин. Она сама 13 раз приходила смотреть фильмы, указала 21 фильм, которые нужно показать. Во время просмотра фильма либо пьесы она что хотела, то и говорила, не позволяя другим прерывать ее речь. Четверка приезжих только слушала ее речи и иногда, когда она спрашивала, отвечали, обычно же не прерывали ее выступлений. Чжан Чуньцяо и Чэнь Бода иногда тоже приходили посмотреть фильм, вставляя несколько фраз в разговор Цзян Цин.

2. Обмен мнениями и коллективные беседы имели место восемь раз. Каждый раз от получаса до часа. Обычно после обеда секретарь Цзян Цин звонил и просил прийти Лю. Постоянно при беседах у Цзян Цин не было программы беседы и она о чем думала, о том и говорила. Часто повторялась, иногда не закончив одного вопроса, переходила к другому. Каждый раз, как только Лю приходил, она начинала говорить, ничего не спрашивая и не разрешая вклиниваться в свою речь, когда она заканчивала, все расходились. В связи с тем, что Цзян Цин запретила записывать ее речи и содержание бесед, Лю ничего не оставалось, как вернувшись от Цзян Цин опираясь на то, что запомнили из беседы Ли Маньцунь, Се Танчжун и Чэнь Ядин, просить последнего фиксировать сказанное на бумаге, чтобы это можно было использовать в дальнейшем для доклада.

На основе таких дневниковых записей и воспоминаний можно выделить основное содержание восьми бесед Цзян Цин. Первая беседа состоялась сразу же по приезде группы в Шанхай, когда они сообщили об этом Цзян Цин. Основным в этой беседе были слова Линь Бяо о Цзян Цин переданные ей.

Вторая — 3 февраля после обеда, тогда главным в этой беседе был рассказ Цзян Цин, как она стала секретарем Председателя Мао, «часовым литературы и искусства», как она сама покупала билеты и ходила смотреть пьесы и обнаружила, что в Пекинской опере существует множество вопросов, все плохо — и содержание, и манера исполнения, и мелодии, инструкции Председателя Мао не реализуются. Поэтому она вынуждена была заняться революционизацией Пекинской оперы.

В третьей беседе, которая состоялась 5 февраля после обеда, говорилось о преобразованиях Пекинской оперы, в первую очередь об изменении мелодий, танцевальных движений. Говорилось, что трудностей очень много.

Четвертая беседа, проходившая вечером 8 февраля, отмечала проблемы зарубежного кино.

В пятой беседе (после обеда 9 февраля) говорилось о трудностях, с которыми столкнулась Цзян Цин при преобразованиях Пекинской оперы. Пекинский горком отказывался поддерживать (это начинание).

В шестой беседе (после обеда 16 февраля) говорилось о работе в области литературы и искусства, а также о некоторых кинокартинах, к примеру, была высказана точка зрения на фильм «Рекрутский набор».

В седьмой (после обеда 17 февраля) говорилось о необходимости переделки фильма «Наньхай чаньчэн» (Великая стена вдоль южного побережья).

В восьмой беседе, которая состоялась 17 февраля вечером, говорилось о необходимости усиления поиска людей участвовавших в «трех больших сражениях», о потребности поручить представителю армии написать историю «трех больших сражений». Несколько раз в ходе бесед также говорилось о проблемах литературы и искусства 30-х годов.

После совещания Цян Цин вместе с Чэнь Бода, Яо Вэньюанем и Чжан Чуньцяо составили «Протокол» этого совещания, который просмотрел Мао и сделал 11 исправлений по тексту. К примеру, там, где было записано, что «совещание созвано Цзян Цин», он написал «товарищем Цзян Цин по поручению товарища Линь Бяо», там, где говорилось, что необходимо «полностью ликвидировать эту черную линию» (на культурном фронте. — В.У.), он добавил: «после ликвидации этой черной линии могут появиться новые черные линии, и снова нужно будет вести борьбу». Далее он вписал, что «опыт прошедших десяти с лишним лет учит, что мы поздно взялись за это дело. При этом, как говорит Председатель Мао, решали лишь некоторые отдельные вопросы, вместо того, чтобы взяться за дело систематически и всесторонне. А когда мы не беремся за это дело, то остается лишь сдавать множество своих позиций во власть черной линии. Это суровый урок».

В середине марта Цзян Цин по указанию Мао вновь обратилась к Чэнь Бода и Чжан Чуньцяо для повторной редакции документа. Далее Мао его вновь посмотрел и 17 марта написал: «Этот документ смотрел дважды, считаю приемлемым. Я его вновь немного подредактировал… Предлагаю этот документ от имени Военного совета разослать некоторым ответственным товарищам из ЦК для выяснения их мнения, попросить их указать на ошибки, и вновь его отредактировать, конечно, вначале следует запросить мнение товарищей из Военного совета». 19 марта Цзян Цин попросила Чэнь Ядина составить ей проект ее письма Линь Бяо, в котором просила того утвердить «Протокол». 22 марта Линь Бяо направил вместе с «Протоколом» письмо руководителям Военного совета ЦК КПК Хэ Луну, Не Жунчжэню, Чэнь И, Лю Бочэну, Е Цзяниню, Сюй Сянцяню, в котором утверждал, что «это замечательный документ», дающий «ответ на многие важнейшие вопросы культурной революции периода социализма», что «Протокол имеет не только огромное актуальное, но и далеко идущее историческое значение». 30 марта «Протокол» вместе с письмом Линь Бяо был направлен в ЦК КПК, а 10 апреля он был от имени ЦК распространен в партийных организациях страны.

3 февраля 1966 г. (на день позже, чем созвала совещание Цзян Цин в Шанхае) в Пекине Пэн Чжэнь в качестве руководителя Группы по делам «культурной революции», созданной в 1964 г., куда входил и Кан Шэн созвал ее расширенное совещание для разработки «Тезисов к докладу о текущей научной дискуссии» (которые впоследствии стали именоваться «Февральскими тезисами»). Они были нацелены на то, чтобы соответствующим образом ограничить уже достаточно четко проявившуюся ультралевацкую тенденцию в отношении характера, направления, требований и других аспектов этой научно-критической кампании, вернуть ее в русло партийного руководства и вести в рамках научной дискуссии, избегая соблазна превратить ее в кампанию серьезной политической критики. В совещании кроме Чжоу Яна, который находился в больнице, приняли участие 11 человек: Пэн Чжэнь, Лу Дини, Кан Шэн, У Лэнси, Сюй Лицюнь, Ху Шэн, заместитель заведующего Отделом пропаганды ЦК КПК Яо Жэнь, ответственный работник аппарата ЦК КПК, заместитель главного редактора «Хунци» Ван Ли, заместитель директора ВПШ при ЦК КПК Фань Жоюй, секретарь Северокитайского бюро ЦК КПК, кандидат в члены ЦК КПК, второй секретарь Пекинского горкома Лю Жэнь и Чжэн Тяньсян.

На совещании столкнулись две противоположные точки зрения: Кан Шэн заявил, что Мао Цзэдун требует развернуть борьбу с «уханевщиной» и что острие борьбы надо направить против У Ханя и ему подобных, оберегая при этом левых. Кан Шэн потребовал в ходе борьбы ставить политические вопросы, обсудить «подоплеку» Лушаньского пленума (1959 г. — В.У.) и выяснить связи критикуемых с Пэн Дэхуаем и другими правыми оппортунистами, против которых развернулась борьба на этом пленуме.

Выступление Кан Шэна о развертывании борьбы с «уханевщиной» практически призывало начать новую кампанию против «правых». И это ясно понимало большинство присутствующих на совещании. Именно поэтому Пэн Чжэнь вновь выступил в защиту У Ханя, напомнив, что «расследование на основе тщательной проверки ясно установило полное отсутствие связи между У Ханем и Пэн Дэхуаем, поэтому не следует поднимать вопросы Лушаньского пленума, не следует говорить, что к пьесе „Разжалование Хай Жуя“ есть политические вопросы». У Хань, откликнувшись на призыв Мао учиться духу Хай Жуя, написал и опубликовал свои материалы о Хай Жуе еще тогда, когда Лушаньское совещание и пленум еще не начались. Затем известно, что Мао Цзэдун смотрел пьесу о Хай Жуе и пригласил актера, игравшего главного героя, к себе домой и дал положительную характеристику как пьесе, так и его игре. Пэн Чжэнь пригласил участвовать в обсуждении и молчаливо сидящего на диване Кан Шэна. Тот заявил, что ему нечего сказать. Тогда Пэн Чжэнь предложил двум участникам совещания — Сюй Лицюню и Яо Жэню составить на основе его доклада и текстов других выступающих проект «Сводных тезисов».

Пэн Чжэнь взял под защиту и секретаря столичного горкома партии Дэн То, попросив Лю Жэня и Чжэн Тяньсяна засвидетельствовать, что Дэн То «поддерживает три красных знамени». «Дэн То — марксист-ленинец, — сказал Лю Жэнь. — Он немало сделал для партии! Имея такого деятеля в Пекине, мы значительно усилим фронт культуры и просвещения». Лу Дини же заострил вопрос на исторических уроках сталинской эпохи, подчеркнув, что «научная критика не должна перехлестывать через край, если она будет чрезмерной, то возникнут рецидивы».

3-4 февраля Сюй Лицюнь и Яо Чжэнь, основываясь на указаниях Пэн Чжэня и материалах совещания, составили «Проект сводных Тезисов „Группы пяти“ о ведущейся ныне научной дискуссии» из шести пунктов. 5 февраля под руководством Лю Шаоци началось заседание Постоянного комитета политбюро ЦК КПК, которому Пэн Чжэнь и передал «Тезисы». Члены Постоянного комитета, находящиеся в Пекине, обсудили этот документ и приняли его. С «содержанием „Тезисов“ были согласны как Лю Шаоци, так и Дэн Сяопин, было решено содержание документа доложить Мао Цзэдуну». Любопытно, что до рассылки документа, датированного 7 февраля, его исправленный Пэн Чжэнем проект просмотрел и завизировал Кан Шэн, не высказав никаких замечаний. Уже 7 февраля текст «Тезисов» по телеграфу передали Мао Цзэдуну, который находился в Ухане, а 8 февраля Пэн Чжэнь, Сюй Лицюнь и Лу Дини выехали в Ухань для доклада. Мао Цзэдун выслушал доклад, не сделав никаких возражений в отношении «Тезисов». Он только дважды спросил, является ли У Хань человеком, «выступающим против партии и социализма», затем сказал, что У Хань после критики может по-прежнему оставаться заместителем мэра Пекина, и что утверждение «соль драмы — это разжалование» якобы принадлежит Кан Шэну.

Пэн Чжэнь уже после доклада Мао поручил Сюй Лицюню и Ху Шэну составить окончательный текст документа и проект «Решения ЦК КПК о рассылке Тезисов доклада „Группы пяти“ по делам культурной революции о ведущейся ныне научной дискуссии». К 11 февраля документы были готовы. 12 февраля 1966 г. ранним утром Пэн Чжэнь из Уханя телеграфом направил проект «Решения» в Пекин для принятия на Постоянном комитете Политбюро ЦК. И в тот же день после его утверждения эти материалы были разосланы по всей стране как официальные партийные документы. Тезисы одобряли, хотя и довольно сдержанно, критику У Ханя (в которых он назывался «товарищем»). В них говорилось: «По своему характеру эти грандиозные прения представляют собой ожесточенную борьбу марксизма-ленинизма, идей Мао Цзэдуна с буржуазными воззрениями в области идеологии, борьбу за искоренение буржуазных и реакционных или ошибочных взглядов в сфере науки и искусства». Авторы тезисов утверждали, что подобного рода «массовые прения непременно охватят и все другие области науки и искусства», что «необходимо встать во главе этой борьбы», «в больших масштабах двинуть кадровых работников, рабочих и крестьян на изучение марксизма-ленинизма, на изучение идей Мао Цзэдуна, что в огромной степени повысит уровень их политической сознательности».

Авторы Тезисов отмечали «продолжительность, сложность и трудность предстоящей борьбы» и призывали не спешить с политическими выводами в отношении лиц, подвергнувшихся критике.

Намечая линию критики и дискуссий, авторы Тезисов указывали на необходимость отстаивать объективный подход, «принцип равенства всех перед лицом истины», отмечали, что «следует правдой склонять людей на свою сторону». Они подчеркивали, что «нельзя подобно „ученым-сатрапам“ проявлять своеволие и подавлять других силой своей власти, необходимо проявлять осторожность при открытом упоминании имен в печати и перенесении центра тяжести на осуждение тех или иных людей». Рекомендовалось «позволить людям зарезервировать свою точку зрения, а после этого продолжать дискуссию». Авторы предупреждали, что «не следует сводить дело к взаимным склокам» при выявлении и исправлении ошибок. В Тезисах хотя формально и признавался лозунг Мао Цзэдуна о «необходимости разрушения и созидания», делалась оговорка, что «если не будет созидания, то нельзя достичь правильного и окончательного разрушения».

В соответствии с Тезисами был утвержден штаб из шести человек по контролю за ходом критических обсуждений в сфере науки и искусства, который возглавил Сюй Лицюнь, а в его состав вошел один из членов Группы пяти — У Лэнси.

В Тезисах было зафиксировано, что «Группа пяти» и парткомы различных провинций, взяв в свои руки, должны контролировать всю работу по ведущейся на основе Тезисов научной дискуссии. Видимо, под их влиянием, исходя из изложенных в Тезисах принципов, Отдел пропаганды ЦК не дал согласия на публикацию критической статьи Гуань Фэна и Ци Бэньюя по поводу драмы «Разжалование Хай Жуя».

Таким образом, в феврале 1966 г. сложились две определенные точки зрения на формы и методы проведения кампании, которые были отражены в соответствующих документах: «Протоколе» и «Февральских тезисах»: сложилось два неофициальных центра в ЦК КПК: один в Пекине во главе с Лю Шаоци и Пэн Чжэнем, другой — в Шанхае во главе с Мао Цзэдуном и Цзян Цин. Каждый из центров планировал проводить кампанию в соответствии со своими взглядами и выработанными документами, причем первый пытался действовать, опираясь на партийные организации страны, в формах уже использовавшихся в прошлых кампаниях. Лю Шаоци, Пэн Чжэнь и их сторонники внешне разделяли некоторые установки Мао Цзэдуна, активно цитировали в своих выступлениях и документах его определенные высказывания. С другой стороны, им довольно часто приходилось, прикрываясь на словах «идеями Мао Цзэдуна», проводить свои установки. Все это затрудняло рядовым членам КПК определить правильность либо ошибочность курса партии, осознать то, что определенные установки Мао Цзэдуна наносят вред развитию страны.

Первые экземпляры «Тезисов» были направлены с нарочным членам «Группы пяти». Когда один из экземпляров документа был доставлен Кан Шэну, тот смотрел запрещенный фильм. Нарочный попросил его принять и посмотреть документ. «Что за документ?» — удивленно спросил хозяин. — «Тезисы с резолюцией, составленные Пэн Чжэнем», — последовал ответ. Кан Шэн взял ручку, предложенную ему нарочным, и поставил кружочек над своей фамилией. Это было сделано с тайным умыслом: если документ будет оценен как «верный», то Кан Шэн пояснит, что это означало согласие с документом, а если он подвергнется критике, то кружочек можно выдать за выражение несогласия.

Затем он поспешил к Цзян Цин, чтобы посоветоваться о дальнейших совместных действиях. Он просил ее устроить ему срочную встречу с Мао Цзэдуном по вопросу о «Тезисах» один на один, без Пэн Чжэня.

11 марта вечером Сюй Лицюнь связался с Пэн Чжэнем и доложил, что шанхайская группа интересуется, кого в «Февральских тезисах» имели в виду под «учеными-сатрапами». На что Пэн Чжэнь ответил, что «конкретно никого не имеют в виду», что это как лусиневский литературный герой Акью. Далее Сюй Лицюнь доложил, что шанхайцы спрашивают, можно ли критиковать плохие фильмы, включая фильм «Женская команда по прыжкам в воду», за «длинные ноги девушек». Пэн Чжэнь предложил спросить у Чжан Чуньцяо и других: плавали они или нет. Далее Сюй сообщил, что шанхайцы спрашивают, нужно ли посылать на утверждение в Отдел пропаганды важные статьи с научной критикой. Пэн Чжэнь ответил, что «раньше, когда публиковали статью Яо Вэньюаня, даже не соизволили сообщить, где же была партийность Шанхайского горкома». Когда эти слова были переданы Чжан Чуньцяо, он заявил, что «сейчас уже имеется уверенность, что подтверждает телефонный разговор, что Отдел пропаганды и Пекинский горком КПК против статьи Яо Вэньюаня, острие „Февральских тезисов“ направлено против Яо Вэньюаня, а также против Мао Цзэдуна». Эту информацию Цзян Цин немедленно доложила Мао Цзэдуну.

Созыв совещания в Пекине и позиция авторов «Февральских тезисов» были расценены Мао Цзэдуном как вызов. Он решил провести серию совещаний и бесед и изменить ситуацию в свою пользу.

С 18 по 20 марта 1966 г. Мао Цзэдун в Шанхае собрал расширенное совещание Постоянного комитета Политбюро ЦК. Однако несмотря на термин «расширенное», помимо Мао в нем приняли участие только Лю Шаоци (он как раз готовился к визиту в Пакистан, Афганистан и Бирму) и Чжоу Эньлай, то есть не было и половины членов. Дэн Сяопин, проводя обследование третьей линии обороны в Северо-Западном Китае, попросил отпуск и не приехал на совещание. Однако среди присутствующих на совещании были секретари региональных бюро ЦК КПК и некоторые ответственные работники ЦК. Впервые только на совещании было заявлено, что необходимо обсудить вопрос, следует ли посылать делегацию для участия в XXIII съезде КПСС, а также некоторые другие вопросы. (Очевидно, Мао Цзэдун и ряд его сторонников настояли на отказе от посылки делегации на XXIII съезд КПСС. Об этом говорит официальный ответ с отказом, обнародованный 22 марта 1966 г.)

На совещании Мао вступил в бой, заявив, что «после освобождения мы интеллигенцию сохранили, в то время было правильно сохранить ее. Сейчас научные круги и лица из сферы образования — это буржуазная интеллигенция, захватившая реальную власть. И чем дальше углубляется социалистическая революция, тем больше они ей сопротивляются, тем больше обнажают свое антипартийное, антисоциалистическое обличье. Люди типа У Ханя, Цзянь Боцзаня — члены компартии, и в то же время они выступают против компартии, по существу они — гоминьдановцы. Везде на местах следует внимательно присмотреться к тому, в чьих руках находятся учебные заведения, газеты, периодические издания, издательства, следует вести действенную критику буржуазных авторитетов в области науки. Мы должны воспитать свои молодые научные авторитеты…» Он связал У Ханя с Ляо Моша, Дэн То с журналом «Цяньсянь», назвав последний «фронтом». Мао требовал проведения «великой культурной революции», «решительной критики», выяснения действительного количества «марксистов-ленинцев» в стране. То есть им довольно ясно был очерчен круг лиц, против которых следовало немедленно развернуть борьбу и дискредитацию.

18 марта во второй половине дня Мао Цзэдун провел малое совещание, на котором присутствовали Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Пэн Чжэнь, Кан Шэн, Чэнь Бода и У Лэнси. Мао неожиданно подверг критике работу газеты «Жэньминь жибао» и лично У Лэнси за то, что «они публикуют вещи, вносящие сумятицу в головы людей, поощряют пьесы, хвалящие чертей, превозносят У Ханя, совершают ошибки». «Я раньше критиковал вас, что не обращаете внимание на теорию, со времени основания газеты критиковал многократно…». Далее Мао заявил, что он учится у Чан Кайши, тот не читает газету «Чжунян жибао», а он не читает «Жэньминь жибао», так как не видит в этом смысла. У Лэнси он назвал «марксистом наполовину», потребовав, чтобы тот усердно исправлялся, а в противном случае пусть едет на Тайвань. Мао Цзэдун заявил, что критикует У потому, что надеется на его исправление, а в отношении тех, на кого надежд мало, он их не критикует. Редакцию «Жэньминь жибао» он также назвал «немарксистской», либо марксистской на одну треть. Мао утверждал, что газета публикует много плохих вещей, и она из своих ошибок должна извлечь уроки и исправиться, признав, что сейчас стала несколько лучше, чем раньше.

Во время одного из совещаний Пэн Чжэня вызвали к телефону. Вернувшись, он сообщил, что Ло Жуйцин, пытаясь покончить жизнь самоубийством, выпрыгнул из окна здания и сломал ногу. Услышав эту новость, Мао Цзэдун выглядел изумленным. «Почему он выпрыгнул из здания? — спросил он и затем сказал одну-единственную не очень понятную всем фразу: — Действительно, нет перспективы!»

В конце марта Мао Цзэдун перешел к еще более решительным действиям. 28 марта он вызвал к себе Цзян Цин, Кан Шэна (видимо, по просьбе жены) и Чжан Чуньцяо. Помимо общей беседы он дважды отдельно беседовал с Кан Шэном. Кан Шэн сразу же взял слово: «Эти тезисы, которые составил Пэн Чжэнь, направлены против культурной революции, они покрывают У Ханя, а покрывая У Ханя, они покрывают Пекинский горком КПК, то есть в действительности покрывают его, Пэн Чжэня. Поэтому он будет до конца защищать У Ханя. Если все будет проводиться на основе этих „тезисов“, то научные круги по всей стране будут безмолвствовать… Какую же культурную революцию они будут проводить, наоборот, последуют ограничения и давление на культурную революцию, — сделав передышку и посмотрев на впечатление, произведенное его словами на Председателя, он в провокационном тоне продолжил: — Они выступают против Председателя, в вопросе, имеется ли связь между У Ханем и реабилитацией Пэн Дэхуая, они во всеуслышание выступают оппозиционно Председателю, вопреки ожиданиям в глаза возражают Председателю. Председатель уже ясно указал: „Эта пьеса, „Разжалование Хай Жуя“, имеет отношение к разжалованию Пэн Дэхуая“, однако Пэн Чжэнь вовсе не уважает мнение Председателя, все упорно отрицает. А существует ли Председатель в их глазах? — задал провокационный вопрос Кан Шэн. — Его нет, они в Пекине создали свое независимое княжество. В этом княжестве они считают себя самыми главными, а других будто бы и нет в живых».

«Я полностью согласна с мнением почтенного Кана, — вступила в бой Цзян Цин, подливая „масла в огонь“. — В их глазах нам уже нет места. То, что они делают, своим острием направлено против Председателя. И нельзя занимать выжидательную позицию. Сейчас их приверженцев уже полным-полно, повсюду их люди. Беремся за дело слишком поздно!» Чжан Чуньцяо, сидящий рядом, добавил: «Они слишком храбры, создали независимое княжество, сопротивляются указаниям Председателя. Эти люди захватили большую власть, это слишком опасно!»

Во время этих выступлений Кан Шэн внимательно наблюдал за Мао Цзэдуном. Сначала последний задумчиво молчал, затем стал на глазах мрачнеть. Кан Шэн решил ввести в бой тяжелую артиллерию. «Я хочу дополнить несколько слов, — вставил он. — После публикации статьи Яо Вэньюаня Пэн Чжэнь и К° продолжали контролировать ведомства и не предпринимали активных действий. Они ясно знали, какая сторона заинтересована в статье, и упорно действовали в противовес Председателю. Они пропускали мимо ушей указания Председателя. В такой ситуации в дальнейшем Поднебесная окажется в их руках, они уже не признают никаких законов, думают управлять Председателем, а затем вырвать власть из его рук. Не позволим больше им потакать!»

Мао Цзэдун в последние годы особенно опасался различных переворотов и развития событий, аналогичных советским после XX съезда КПСС, наконец, он заговорил и обозначил свою позицию.

«Эти „Сводные тезисы“, — заявил вождь — ошибочны, они не делают различия между правдой и неправдой, затушевывают линию классовой борьбы». Далее он призвал разгромить Отдел пропаганды ЦК КПК, который назвал «дворцом владыки ада», и сделал персональный выпад в адрес Пэн Чжэня, заявив, что «Пэн Чжэнь, Пекинский горком, Отдел пропаганды ЦК покрывают плохих лиц. Отдел пропаганды необходимо распустить, группу пяти необходимо распустить».

В беседе с Кан Шэном 30 марта Мао вновь подверг критике Отдел пропаганды, призвав «свергнуть владыку ада и освободить чертенят!» Далее он заявил: «Я всегда считал: если центральные учреждения совершают плохие дела, надо призвать к бунту на местах». Он вновь повторил тезис о «появлении ревизионизма в ЦК КПК» и возникшей в связи с этим «опасности», потребовал проведения «великой культурной революции».

Видимо, во время мартовских совещаний 1966 г. Мао Цзэдун решил сделать Кан Шэна «главнокомандующим» по дальнейшей «борьбе и критике».

Кан Шэн был членом «Группы пяти», участвовал в составлении «Февральских тезисов», присутствовал на мартовских совещаниях и встречах с Мао в Шанхае.

Во время выработки и обсуждения «Февральских тезисов» «Группой пяти» 3 февраля и обсуждения на Постоянном комитете Политбюро ЦК КПК 5 февраля 1966 г., проводимого Лю Шаоци, Кан Шэн по китайским данным, не высказывал своего мнения. 8 февраля 1966 г., когда «Группа пяти» приехала в Ухань на встречу с Мао Цзэдуном, он вновь не высказал своей «критической» точки зрения. И только когда он понял, что Мао Цзэдун резко выступает против «тезисов», он вступил в бой. Именно после двух секретных встреч с Мао Цзэдуном в Шанхае он начал активно проводить линию Мао Цзэдуна уже в Пекине, разжигая «пожар» «культурной революции». Чтобы не выглядеть двурушником (скорее всего, по просьбе Кан Шэна), в «Сообщении ЦК КПК от 16 мая 1966 г.» был вписан такой абзац: «Тезисы доклада так называемой „Группы пяти“ — это фактически тезисы доклада одного лишь Пэн Чжэня, состряпанные им в соответствии с его собственными соображениями в обход товарища Кан Шэна — члена „Группы пяти“ и других товарищей».

Итак, «цели» Мао Цзэдуном на совещании были указаны, и этим воспользовались его сторонники.

Уже к 1 апреля 1966 г. Чжан Чуньцяо подготовил «Несколько мнений относительно „Сводных тезисов Группы пяти по культурной революции о ведущейся ныне научной дискуссии“» с резкой критикой «Февральских тезисов». А 2 и 5 апреля «Жэньминь жибао» и «Гуанмин жибао» опубликовали статью за подписью Ци Бэньюня, работника канцелярии ЦК КПК, «Реакционная сущность работ „Хай Жуй ругает императора“ и „Разжалование Хай Жуя“» с острой критикой У Ханя, а журнал «Хунци» в № 5 опубликовал аналогичную статью Гуань Фэна и Линь Цзе, назвав эти работы «большими ядовитыми антипартийными травами». Как утверждается китайскими историками, ранее эти статьи было запрещено печатать Отделом пропаганды ЦК КПК. Отсюда следует, что с этих дней Отдел пропаганды уже не функционировал.

3 апреля Пэн Чжэнь по возвращении в Пекин у себя на квартире созвал заседание постоянного комитета Пекинского горкома, на котором была создана группа по критике в составе трех человек: Чжан Тяньсяна, секретаря горкома, заместителя мэра Пекина Вань Ли, Лю Жэня, секретаря горкома, и канцелярия из четырех человек, в том числе жены Пэн Чжэня, заведующей отделом образования Пекинского горкома Чжан Вэньсун и заместителя заведующего отделом по работе в вузах Пекина столичного горкома Сун Шо. Пэн Чжэнь взял под защиту Дэн То и, по утверждениям хунвэйбиновской печати, не передал «критических замечаний» Мао. Учитывая сложившуюся ситуацию (некоторые высказались за снятие Дэн То с должности) и понимая, что тому грозит опасность, Пэн Чжэнь предложил временно послать Дэн То на низовую работу в деревню, отметив, что «там хорошие условия, и можно добиться успехов». На этом же заседании приняли решение перевести некоторых работников газеты «Бэйцзин жибао» на другую работу.

5 апреля в протокольном отделе Пекинского горкома состоялось второе заседание «группы критики из трех человек» под руководством Чжан Тяньсяня, на котором был заслушан и принят доклад в ЦК КПК «По вопросу критики Дэн То», где говорилось, что последний снят с работы. Доклад был послан Пэн Чжэню, который наложил следующую резолюцию: «Вопрос об отстранении от должности будет определен после обсуждения».

С 9 по 12 апреля 1966 г. в Пекине было проведено совещание Секретариата ЦК КПК.

За день до совещания, 8 апреля, Дэн Сяопину, который вместе с Ли Фучунем и Бо Ибо возглавлял делегацию руководящих работников Госсовета, находящуюся в Северо-Западном Китае с инспекционными целями по развитию экономики данного района, позвонил Кан Шэн и от имени Мао Цзэдуна потребовал немедленно вернуться в Пекин для проведения совещания по критике «Тезисов». После телефонного звонка Дэн Сяопин на специальном самолете из Яньани прилетел в столицу[402].

На совещании Кан Шэн, изложив свои встречи и беседы с Мао Цзэдуном и точку зрения последнего, выступил с резкой критикой Пэн Чжэня и заявил, что тот совершил «серьезные ошибки». Его поддержал Чэнь Бода. Совещание приняло следующие решения: 1. Составить проект документа, который бы подверг критике «Февральские тезисы» (позднее он стал известен как «Сообщение от 16 мая»), ответственным за данный проект назначить Чэнь Бода; 2. Создать группу по написанию документа по культурной революции (позднее она трансформировалась в Группу по делам культурной революции при ЦК).

Одновременно шли заседания и в Пекинском горкоме КПК. Так, 10 апреля под руководством Пэн Чжэня состоялось такое совещание, где Пэн Чжэнь передал содержание критических замечаний Мао: «Был подвергнут критике Пекин, критиковались также и другие. Подобные вопросы имеют всекитайский масштаб». В совещаниях, проводившихся с 6 по 12 апреля, участвовали сотрудники редакции «Бейцзин жибао», «Цяньсянь», отдела пропаганды, городского управления народного образования, управления культуры и др. 15 апреля на квартире у Пэн Чжэня состоялось специальное заседание по вопросу о критике «Села трех», которой требовал Мао. На совещании вынуждены были также осудить У Ханя. Пэн Чжэнь, защищая Дэн То, отметил его большие заслуги во время антияпонской войны, вновь заявил, что Дэн То поддерживает «три красных знамени». Было решено 16 апреля опубликовать в «Бэйцзин жибао» статью с критикой Дэн То, в связи с чем на заседании 15 апреля было принято «замечание от редакции» к этой статье. Пэн Чжэнь, предупредив Дэн То по телефону, сказал: «Завтра будет опубликована статья с твоим осуждением, исправляйся. Исправишься — снова можешь стать бойцом культурного фронта». Однако инициаторы «культурной революции» назвали «фиктивной критикой» материалы о Дэн То, опубликованные 16 апреля в «Бэйцзин жибао».

К середине апреля 1966 г. внутриполитическая борьба в Пекине резко обострилась, захватив не только центральные партийные органы, но и органы ВСНП. На заседаниях Постоянного комитета ВСНП, как позднее отмечалось в центральной печати, линию Пэн Чжэня проводил его сторонник — заместитель министра культуры Сяо Вандун. Крупное столкновение произошло на 30-м заседании ПК ВСНП 14 апреля, когда был заслушан доклад заместителя министра культуры Ши Симиня «Высоко держа великое знамя идей Мао Цзэдуна, решительно довести до конца социалистическую культурную революцию» и выступления Сяо Вандуна. На заседании в стан сторонников Мао переметнулся президент Академии наук Китая Го Можо, выступив с «самокритикой», в которой отрекся от всех своих прежних работ, как «не соответствующих идеям Мао Цзэдуна». С резкой критикой доклада министра культуры выступил Кан Шэн, который также являлся заместителем Председателя ПК ВСНП. Но Сяо Вандун предложил свое выступление напечатать и разослать по всей стране, отметив, что в нем «нет ошибок».

В такой ситуации очевидно Мао Цзэдун решил, что уже пора ему самому вновь «вступить в бой». И он в Ханчжоу созывает расширенное совещание Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, которое работало с 16 по 24 апреля. На совещании резкой критике подвергся Пэн Чжэнь за его «антипартийные преступления», одновременно был поставлен вопрос об аннулировании «Февральских тезисов» и «Группы пяти по культурной революции» и создании нового органа по делам «культурной революции».

В последний день работы совещания был принят проект «Сообщения ЦК КПК», было решено передать его для обсуждения на расширенное совещание Политбюро ЦК КПК, которое пройдет с 4 по 26 мая 1966 г. Кстати сказать, проекту «Сообщения ЦК КПК» Мао Цзэдун уделял огромное значение, понимая, что в нем он закладывает теоретическое обоснование развязываемой им «культурной революции». Только с 14 апреля по конец апреля он семь раз редактировал и изменял текст «Сообщения».

Следует отметить, что первая половина данного совещания проходила в отсутствие Лю Шаоци, который с 17 по 19 апреля находился с визитом в Бирме. Из Бирмы Лю вернулся в Куньмин. В его речах, произнесенных вне Китая, отсутствовали какие-либо ссылки на Мао Цзэдуна и его «идеи». По возвращении Лю Шаоци не последовало, как прежде, ни торжественной встречи главы государства в Пекине, ни восторженных сообщений в печати.

18 апреля 1966 г. впервые в официальной печати прозвучал призыв к проведению «культурной революции». Обращает на себя внимание тот факт, что первым выступил не орган ЦК КПК «Жэньминь жибао», а армейская газета «Цзефанцзюнь бао». В передовой статье, озаглавленной «Высоко держать великое красное знамя идей Мао Цзэдуна, активно участвовать в великой социалистической культурной революции», утверждалось, что на фронте культуры существует «антипартийная, антисоциалистическая черная линия, которую подлежит до конца искоренить». Анализ статьи показывает, что более 80 % ее текста — это дословное цитирование без ссылок на источник «Протокола» совещания, проведенного Цзян Цин в феврале 1966 г. с политработниками НОАК. То есть чувствовалась рука Линь Бяо и Цзян Цин. В статье указывалось, что армия «всегда играла важную роль в деле пролетарской революции, в великой социалистической культурной революции она также должна играть важную роль»[403]. 19 апреля эту статью полностью перепечатала «Жэньминь жибао», затем она появилась и в журнале «Хунци».

Очевидно, к этому времени после устранения Ло Жуйцина «Цзефанцзюнь бао» уже полностью контролировалась Линь Бяо и его людьми. А по делу интернированного Ло Жуйцина в начале марта 1966 г. была создана специальная «рабочая группа при ЦК КПК», в которую вошли член Военного совета ЦК Е Цзяньин, министр общественной безопасности Се Фучжи, Сяо Хуа и Ян Чэну. Рабочая группа проводила заседания в Пекине с 4 марта по 8 апреля, подвергая критике Ло Жуйцина. На первом этапе с 4 по 16 марта в заседаниях участвовали 42 человека, ведя борьбу с Ло Жуйцином «лицом к лицу». После его первой «самокритики» 12 марта атаки на него стали еще сильнее. 12–13 марта эта группа обвинила Ло Жуйцина в том, что «он выступал против идей Мао Цзэдуна», «против Мао Цзэдуна и Линь Бяо», пытался «узурпировать власть в армии, выступать против партии». 17 марта ЦК КПК решил расширить рамки совещания, увеличив численность до 53 человек. Ло Жуйцин не признал справедливости обвинений, которые были выдвинуты против него, считал их надуманными и в знак протеста, написав записочку своей жене и детям[404], 18 марта выбросился из окна здания, где он содержался под арестом, в результате чего получил тяжелые увечья[405].

С 22 марта по 8 апреля начался второй этап критики Ло Жуйцина. В заседании участвовали уже 95 человек, но Ло Жуйцина на нем не было. На этом этапе выступили или подали тезисы выступления 86 человек. Результатом явился доклад рабочей группы ЦК от 30 апреля «К вопросу об ошибках тов. Ло Жуйцина», который был передан в ЦК и Мао Цзэдуну. В нем говорилось, что Ло Жуйцин использовал «буржуазную военную линию для борьбы против пролетарской военной линии Мао Цзэдуна», «ревизионизм для борьбы против марксизма-ленинизма», «выступал против выдвижения политики на первое место», «пытался создать самостоятельное княжество», «не считаясь ни с какими законами, занимался самоуправством», «подрывал демократический централизм в партии», «вынуждал Линь Бяо уступить место достойным», «открыто протянул руки к партии», осуществлял тайные антипартийные замыслы по «узурпации армии», «пытался захватить власть в армии». Он был назван «скрытой бомбой замедленного действия в партии и армии».

Таким образом, Мао Цзэдун постепенно расширял сферу удара: от заместителя мэра Пекина У Ханя, к первому секретарю Пекинского горкома Пэн Чжэню, являющемуся также секретарем ЦК КПК, членом Политбюро, к другим секретарям столичного горкома, к Отделу пропаганды ЦК КПК в лице Лу Дини, секретаря ЦК КПК и кандидата в члены Постоянного комитета Политбюро, к армии в лице Ло Жуйцина, также являющегося секретарем ЦК КПК, заместителем премьера Госсовета, ответственным секретарем Военного совета ЦК партии. Причем все они, по мнению Мао Цзэдуна, подозревались в организации «контрреволюционного переворота». Это вытекает из выступления Линь Бяо от 18 мая 1966 г. на расширенном заседании Политбюро ЦК КПК, которое редактировалось и исправлялось, по данным китайских историков, Кан Шэном и Чэнь Бода[406].

«Председатель Мао в последние несколько месяцев особое внимание уделял предотвращению контрреволюционного переворота и в этом направлении провел ряд мероприятий, — заявил Линь Бяо. — После того как стало известно о деле Ло Жуйцина, было организовано его обсуждение. И на этот раз, после возникновения дела Пэн Чжэня, Председатель Мао созвал совещание для обсуждения этого вопроса. Были использованы все силы и средства для того, чтобы предотвратить контрреволюционный переворот, не дать контрреволюционерам захватить стратегически важные позиции, телевидение и радио. Армия и система общественной безопасности были приведены в надлежащую готовность… Председатель Мао в настоящее время придает большое значение этому вопросу. Он обращает наше внимание на то, что мы постоянно упускали из вида. Много раз он собирал ответственных товарищей для обсуждения вопроса о предотвращении контрреволюционного переворота»[407].

С 4 по 26 мая 1966 г. в Пекине по решению совещания в Ханчжоу было созвано расширенное совещание Политбюро ЦК КПК, в котором постоянно участвовали свыше 70 человек. Среди них члены Политбюро и кандидаты в члены Политбюро ЦК КПК, а также ответственные лица из заинтересованных ведомств, были также приглашены члены «Группы по составлению проекта документа» (имеется в виду будущее «Сообщение ЦК КПК от 16 мая»), которые в свою очередь предложили усилить ее Цзян Цин, Чжан Чуньцяо, Гуань Фэном и Ци Бэньюем. Мао Цзэдун категорически отказался участвовать в данном совещании и в Пекин не приехал, поэтому им руководил Лю Шаоци, а Кан Шэн был ответственным за доведение сводных указаний Мао Цзэдуна до участников совещания. При всей значимости данного совещания и выработки «эпохального документа», как его называли позднее, на совещание не были приглашены ответственные сотрудники региональных бюро ЦК КПК и первые лица провинциальных партийных комитетов.

Совещание выработало и приняло семь документов.

Обращает на себя внимание форма, в которой началось это совещание, — в виде «собеседований по знакомству с обстановкой». На самом деле никаких «собеседований» не было, а были выступления трех наиболее приближенных в тот момент к Мао Цзэдуну и его супруге человек: Кан Шэна, Чжан Чуньцяо и Чэнь Бода.

Так, 5 мая во второй половине дня и 6 мая в первой половине дня Кан Шэн выступал на совещании около восьми часов. Он передал указания Мао Цзэдуна начиная с сентября 1962 г., обратив особое внимание на указания с ноября 1965 г. относительно критики Пэн Чжэня и Лу Дини, его требования распустить Отдел пропаганды ЦК и Пекинский горком партии, предложения развернуть «великую культурную революцию», призыва Мао Цзэдуна начать атаку на Центр.

Выступив с критикой «Сводных тезисов» Пэн Чжэня как «большой и ядовитой травы, направленной против великой культурной революции», «против партии, Председателя Мао и социализма», Кан Шэн вынужден был признаться, что он состоял в «Группе пяти» по написанию этих тезисов. «Хотя я также являюсь членом „Группы пяти“, однако Пэн Чжэнь тихой сапой действовал за моей спиной, вовсе не советуясь со мной, — заявил он. — Это полностью детище их заговорщицкой деятельности».

Далее он разъяснил необходимость принятия на данном совещании проекта «Сообщения ЦК КПК». Затем Кан Шэн обобщил две свои беседы с Мао Цзэдуном в марте нынешнего года, которые, по его мнению, можно свести к двум основным направлениям: 1. Критика Пэн Чжэня, Отдела пропаганды, укрывательство правых, подавление левых, неготовность к революции; 2. Необходимость поддерживать левых, создавать новые отряды работников культуры и науки, осуществлять «великую культурную революцию». Как центральный и сквозной вопрос бесед Мао он выделил следующий: появился ли ревизионизм, начиная от Центра и кончая низами, и если появился, то что делать? Далее Кан Шэн, сам отвечая на поставленный вопрос, заявил, что сейчас уже появился, и перечислил пофамильно выявленных «ревизионистов»: Ло Жуйцин, Пэн Чжэнь, Ян Сяньчжэнь, Ян Шанкунь, а также Тянь Цзяин, Дэн То, Ляо Моша. Касаясь проекта «Сообщения ЦК КПК», Кан Шэн процитировал «главкома Линя», который якобы сказал, что последняя часть «Сообщения» (где говорится, что «одних из этих людей мы уже распознали…») — это потрясающий отрывок. «Сообщение» ЦК не только затрагивает вопросы «культурной революции», заявил Кан Шэн, но также затрагивает и проблемы борьбы с людьми, подобными Хрущеву, которые находятся бок о бок с нами, стремясь узурпировать власть. Принятие этого документа, подчеркнул выступающий, не является концом борьбы, а является только началом движения[408].

Затем 6 мая во второй половине дня взял слово Чжан Чуньцяо. Острие его выступления было направлено против Лу Диньи, Чжоу Яна, Линь Моханя, однако самой резкой критике он подверг Пекинский горком партии и Пэн Чжэня. Он рассказал, как в Шанхае готовилась статья Яо Вэньюаня и какие препятствия пришлось преодолевать, чтобы она увидела свет. Как положительную реакцию на статью в стране он считал те 10 с лишним тысяч писем, которые пришли после ее публикации изо всех уголков страны кроме Тибета. Далее он рассказал, как из издательства «Бэйцзин жибао» звонили в Шанхай и интересовались, кто стоит за кулисами статьи Яо Вэньюаня, долго распространялся о том, как в Пекине не хотели перепечатать статью Яо Вэньюаня из шанхайской «Вэньхуй бао». Столичный магазин «Синьхуа шудянь» отказался взять на реализацию брошюру с этой статьей, опубликованной в Шанхае за четыре дня — с 20 по 24 ноября. Статья Яо Вэньюаня не могла прорваться в Пекин и кто же стоял за этими объединенными усилиями, кто имел такую большую власть, противодействуя этому, — Пэн Чжэнь, кто же еще? — спрашивал выступающий.

Следующим с утра 7 мая выступил Чэнь Бода, остановившись на ошибках Пэн Чжэня, которые тот сделал якобы раньше, еще в период участия в революции.

Все эти выступления произвели огромное впечатление на присутствующих на совещании, особенно на тех, кто не знал о ведущейся закулисной борьбе в верхнем эшелоне власти, для многих совершенно неожиданными были указания Мао Цзэдуна, переданные Кан Шэном. Учитывая то положение, которое тогда занимал Мао в партии и тот культ личности, который насаждался, часть присутствующих, не обсуждая этих указаний, воспринимала их как «руководство к действию».

Пытаясь подготовить общественное мнение страны и усилить внешнее давление на участников совещания, особенно тех, кто критически воспринимал указания Мао, переданные Кан Шэном, ближайшее окружение Мао в лице Цзян Цин, Чжан Чуньцяо и других, а также примкнувшего к ним Линь Бяо, предприняло наступление в центральной печати КНР, благо часть лиц, препятствующих этому ранее, была уже устранена.

4 мая, то есть в день открытия совещания, армейская «Цзефанцзюнь бао» опубликовала передовую статью «Ни в коем случае не забывать о классовой борьбе», где доказывалось с помощью цитат Мао Цзэдуна «обострение классовой борьбы» в Китае, говорилось, что «большая полемика, которая ныне развернулась на культурном фронте, является смертельной классовой борьбой, борьбой большого принципиального значения в защиту идей Мао Цзэдуна», которая ведется с «горсткой антипартийных, антисоциалистических элементов» типа У Ханя. Предупреждая весь состав НОАК, а также население страны, о существовании «врагов без оружия в руках», которые еще опаснее, чем открытые враги, «Цзефанцзюнь бао» призывала «открыть решительный огонь по „антипартийной, антисоциалистической черной линии“», выкорчевать все ядовитые травы и «покончить со всякой нечистью».

11 мая в «Хунци» вместе со статьей Яо Вэньюаня была опубликована статья Ци Бэньюя «О буржуазной платформе журнала „Цяньсянь“ и газеты „Бэйцзин жибао“», в которой говорилось, что они долгое время служили орудием в руках Дэн То, У Ханя и Ляо Моша для «бешеного наступления на партию». И наконец, 14 мая «Жэньминь жибао» выступила со статьей Линь Цзе «Разоблачить антипартийное, антисоциалистическое обличье Дэн То», поставив все точки над «i».

Еще один довольно интересный документ (его можно также расценить как метод давления) от 5 мая, то есть на второй день работы совещания, который обходит большинство историков, — это выступление Мао Цзэдуна (вероятно, в Ханчжоу), когда он принял делегацию Албанской компартии во главе с Шеху. Во встрече участвовали Чжоу Эньлай, Линь Бяо, Дэн Сяопин и У Сюцюань. Мао Цзэдун изложил свои взгляды на борьбу двух линий в Китае и возможности победы одной из них: марксистско-ленинской или ревизионистской. Он заявил, что еще не известно, на чьей стороне в конечном счете будет победа, что существует две возможности: или ревизионизм свергнет нас, или мы победим ревизионизм. Далее он заявил, что в стране много буржуазии и что культура, литература, образование и наука находятся в их руках, что многие из них «проникли в партию, окопались» там.

Как одну из форм борьбы с ними Мао образно назвал политику обдирания «бамбуковых ростков», когда следует снимать росток за ростком, оставляя только хорошие и уничтожая плохие.

На втором этапе совещания одной из первых акций было принятие 16 мая в первой половине дня «Сообщения Центрального Комитета Коммунистической партии Китая». Это был тот самый документ, над которым трудился Мао Цзэдун (не досыпая много ночей, по замечанию Линь Бяо) и его ближайшее окружение и проект которого был представлен собравшимся. Официально открыто «Сообщение» было опубликовано год спустя. Как заявляла печать КНР, в нем «систематически излагалась и утверждалась теория, линия, курс и политические установки» «культурной революции». Документ явился, по мнению печати, «боевым сигналом к действию», то есть к официальному началу «культурной революции».

В принятом «Сообщении», начинавшимся с критики «Февральских тезисов», поднимался вопрос о том, что представители буржуазии проникли во все сферы, включая культуру, партию, правительство и армию. В документе приводилось множество искаженных фактов и был выдвинут целый набор обвинений в отношении «Февральских тезисов», утверждалось, что в них полностью «смазан» политический характер научных критических выступлений, что они представляли собой ревизионистскую платформу для подготовки общественного мнения к буржуазной реставрации. В связи с этим в «Сообщении» выдвигалось требование ко всем членам партии «высоко нести великое знамя пролетарской культурной революции» (кстати, здесь впервые был использован новый, позднее ставшим официальным термин названия кампании, а слово «социалистическая» было убрано), до конца разоблачить реакционную буржуазную позицию так называемых «научных авторитетов», выступающих против партии и социализма, подвергнуть разоблачительной критике реакционную буржуазную идеологию в науке, образовании, средствах массовой информации, литературе, искусстве и издательских кругах, взять руководство этими областями в свои руки. А для этого одновременно «необходимо обрушиться с критикой на представителей буржуазии, проникших в партию, правительство, армию и различные сферы культуры, избавиться от них, а некоторых переместить на другие посты. Тем более нельзя доверять этим людям руководство культурной революцией» (этот раздел, как утверждают историки КНР, написан лично Мао Цзэдуном). Исходя из ложной оценки масштабов проникновения в партию, правительство и армию буржуазных элементов, «Сообщение» предостерегало по поводу опасности возможной буржуазной реставрации в Китае. В нем отмечалось, что «представители буржуазии, проникшие в партию, правительство, армию и различные сферы культуры, являются группой контрреволюционных ревизионистов. Они готовы при первом удобном случае захватить власть в свои руки и превратить диктатуру пролетариата в диктатуру буржуазии». «Некоторых из этих людей мы уже разоблачили, других — еще нет, а определенная часть их все еще пользуется нашим доверием и готовиться прийти нам на смену, — говорилось в документе. — Партийные комитеты всех ступеней должны отнестись к этому с полным пониманием»[409] (этот отрывок был также написан Мао).

Итак, цель развязываемой Мао Цзэдуном «культурной революции», сформулированная в общей форме в «Сообщении», состояла в «серьезной борьбе» с «противниками линии Председателя Мао» в партии, правительстве, армии, в различных сферах образования и культуры.

Атака на партийную интеллигенцию подавалась в качестве наступления на «буржуазных ученых-сатрапов», которых якобы поддерживают «крупные партийные сатрапы», «стоящие у власти в партии и идущие по капиталистическому пути… и именем партии диктующие свою волю другим». В связи с этим в «Сообщении» была выдвинута задача «очиститься» от таких лиц и «взять в свои руки руководство».

В противовес «Февральским тезисам» подчеркивалось положение Мао Цзэдуна: «Без разрушения нет созидания. Разрушение — это критика, это революция… Прежде всего разрушение, а в самом разрушении заложено созидание», которое толкало будущих участников «культурной революции» в первую очередь на «разрушительные» действия, сразу же оправдывая их.

Мао Цзэдун давно уже исповедовал принцип «без разрушения нет созидания» и твердо его придерживался. (В 1963 г. этот принцип был подвергнут сомнению Чжоу Яном на совещании по литературе искусству и просвещению: «Разрушение — это расчистка пути, расчистка базы, но нельзя расчищать до пустыни, нельзя только разрушать, не созидая. Не надо больше убийств, рубки голов, разрушать легко, а создавать трудно, ибо не каждое разрушение одновременно означает созидание». И видимо, Мао Цзэдуну было хорошо известно данное высказывание шефа пропаганды).

Отсюда вытекает и его формула, пущенная в оборот на начальном этапе «культурной революции»: «Только устроив великую смуту в Поднебесной, можно впоследствии создать там великий порядок».

«Сообщение» закрепляло решение об отмене «Февральских тезисов», о роспуске «Группы пяти» и о создании новой «Группы по делам культурной революции», непосредственно подчиненной Постоянному комитету Политбюро ЦК КПК.

16 мая от имени ЦК КПК была также наложена резолюция на «Доклад рабочей группы при ЦК относительно ошибок товарища Ло Жуйцина». В ней говорилось, что ЦК одобряет этот доклад и считает, что «ошибки Ло Жуйцина состоят в использовании буржуазной военной линии для борьбы против пролетарской военной линии, использования ревизионизма для борьбы против марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна, в выступлениях против ЦК, Председателя Мао и товарища Линь Бяо. Это ошибки буржуазного эгоиста и авантюриста, стремившегося узурпировать власть в армии и выступавшего против партии». «Считая вопрос об ошибках Ло Жуйцина исключительным, — утверждалось в документе, — ЦК принял решение отстранить его от обязанностей секретаря ЦК и заместителя премьера Госсовета, а в дальнейшем просить пленум ЦК КПК принять в связи с этим свое решение»[410].

Следующий этап совещания открылся выступлением Линь Бяо утром 18 мая 1966 г. (широко известное в КНР как «Выступление Линь Бяо от 18 мая»). Условно все его выступление можно разделить на несколько направлений: 1. «„Контрреволюционные перевороты“ в мире и истории Китая» (большая часть выступления). Сделав экскурс в историю «государственных переворотов», Линь Бяо затем подчеркнул, что Мао Цзэдун «в настоящее время придает большое значение этому вопросу. Он обращает наше внимание на то, что мы постоянно упускали из вида. Много раз он собирал ответственных товарищей для обсуждения вопроса о предотвращении контрреволюционного переворота». Далее он заявил, что «при подготовке государственного переворота необходимо занять ключевые позиции во всех институтах идеологической работы: в аппарате агитации и пропаганды, в редакциях газет, на радио, в литературе, в кинематографии и издательском деле… Во-вторых, необходимо занять ключевые позиции в армии, т. е. взять винтовку в свои руки». Министр обороны повторил утверждения Мао Цзэдуна и его ближайшего окружения, что «в ряды нашей партии проникли представители буржуазии, они проникли в руководящие учреждения партии, превратились в лиц, стоящих у власти», они «захватили государственный аппарат, политическую власть, захватили штаб идеологического фронта», что якобы «они учиняют смуту и беспорядки»[411]. Докладчик заявил, что в ЦК КПК имеются люди, желающие «совершить государственный переворот, мечтающие узурпировать власть». Он потребовал «одних уничтожить, других — изолировать, третьих — подвергнуть трудовому воспитанию, четвертых — исключить из партии, пятых — снять с занимаемых постов»[412].

Линь Бяо сделал и персональные выпады, обвинив Ло Жуйцина в том, что тот якобы «захватил власть в армии», Пэн Чжэня — что он занял «ключевые позиции в Секретариате ЦК КПК», Лу Дини — в том, что он, будучи «руководящим работником фронта культуры, взял под свой контроль Отдел пропаганды ЦК КПК», а Ян Шанкунь «подвизался в области секретной информации». Призвав к борьбе с ними, он назвал это «важной политической акцией, направленной на предотвращение контрреволюционного переворота». «Борьба против Пэн Чжэня, Ло Жуйцина, Лу Дини и его жены (Лу Дини и его жена Ян Вэйбин были обвинены в преследовании Линь Бяо и его семьи на основании письма, которое якобы написала Ян Вэйбин, где она разоблачала действия Линь Бяо и его жены Е Цюнь, в частности она якобы заявляла, что когда Е Цюнь вышла замуж за Линь Бяо, она не была девственницей[413]), а также против Ян Шанкуня является марксизмом-ленинизмом в действии», — заявил Линь Бяо.

Вторая часть выступления Линь Бяо была посвящена прославлению Мао Цзэдуна и его «гениальности».

Хотя в принятом «Сообщении» не было персональных выпадов, за исключением таковых против Пэн Чжэня, было ясно, что оно направлено не только против него, но и против тех, кого называли «антипартийными, антисоциалистическими представителями буржуазии» в столичном горкоме и Отделе пропаганды ЦК КПК. Еще до окончания совещания 10 мая 1966 г. арестовали и увезли из дома Дэн То. Вернувшись домой в ночь с 17 на 18 мая, он покончил жизнь самоубийством. В своем прощальном письме, направленном Пэн Чжэню и Лю Жэню, Дэн То заявил о своей преданности КПК и вере в «победу дела социализма и коммунизма в мире». Ляо Моша был объявлен «шпионом» и брошен в тюрьму, где просидел восемь лет, а затем три года пробыл в трудовом лагере. Был арестован и Лу Диньи, начались гонения на У Ханя и его семью. С июля 1966 г. У Ханя почти ежедневно подвергали мучениям. Его выставляли на палящее солнце, посыпали раскаленным песком, стегали ремнями, выдергивали волосы, крутили уши, иной раз митинги «борьбы» с У Ханем созывали по два-три раза в день. При этом ему заламывали руки за спину и нагибали низко голову, это называлось сделать «реактивный самолет». В воспоминаниях его дочери сообщалось, что если раньше в семье У Ханя были четыре человека, то в результате «великих лишений» осталась одна она. «В тот период я была еще маленькой, но я никогда не забуду, как хунвэйбины привязали моего отца к засохшему дереву под палящим летним солнцем, насыпая горячий песок ему на шею. Он был избит так, что у него были даже внутренние раны, он отплевывался алой кровью. На всем теле не зажили еще старые раны, но уже появились новые. Драгоценные книги отца, которые он собирал всю жизнь, были все дочиста разграблены». Эти мучения продолжались по март 1968 г. и были почти ежедневными. Затем без предъявления каких-либо обвинений У Ханя арестовали и заключили в тюрьму. 7 марта 1969 г. нашлись люди, которые ложно засвидетельствовали, что он — предатель и что еще в 1934 г. Кан Шэн лично занимался делом У Ханя. Когда же удалось «подтвердить», что У Хань был предателем, Кан Шэн заявил, что он наверняка шпион или иностранный агент. Кан Шэн в доказательство этого привел следующий факт: во время антияпонской войны У Хань рассказывал советскому послу А.С. Панюшкину о том, как интеллигенция выступала против Чан Кайши. На этом основании Кан Шэн назвал У Ханя «агентом советского ревизионизма» (автор этой книги может засвидетельствовать случаи переписки У Ханя с российскими китаистами, к примеру, с преподавателем МГУ Э.П. Стужиной, видимо, эта переписка могла также считаться «шпионской» деятельностью), и ему был вынесен приговор. Вслед за мужем начались беды и у жены У Ханя, ее поместили в лагерь «трудового воспитания», где она вскоре заболела. В больнице ее по-настоящему не лечили, так как знали, что она супруга «спецагента» У Ханя. В результате она умерла 18 марта 1969 г., а полгода спустя, 10 октября 1969 г. скончался в тюрьме и У Хань. Дочь его также была арестована и заключена в тюрьму после смерти родителей.

В устных выступлениях Линь Бяо, Кан Шэна, Чжан Чуньцяо и Чэнь Бода уже была названа группа лиц, в первую очередь это «четверка», как ее назвал Линь Бяо: Пэн Чжэнь, Ло Жуйцин, Лу Диньи и Ян Шанкунь. Устранение этих деятелей, которое было уже делом решенным, практически ликвидировало прежний состав Секретариата ЦК КПК, что выбивало из рук Лю Шаоци и Дэн Сяопина отлаженный годами механизм повседневного практического руководства партийным аппаратом. Однако были названы и другие анонимные «враги», «которые находятся бок о бок с нами», но еще не разоблачены. Эти заявления вызывали массу вопросов у присутствующих: кто эти люди, «подобные Хрущеву»? Кого имел в виду Мао Цзэдун и его ближайшее окружение? Как заявлял Чжан Чуньцяо, выступая на расширенном совещании «Шанхайского ревкома», «когда движение только началось… он еще не очень понимал, кто такие „лица, подобные Хрущеву“, думал, что это Пэн Чжэнь, и совершенно не думал, что это Лю Шаоци». Примерно то же самое отметил в своем докладе 30 апреля 1967 г. член ГКР Ци Бэньюй, сказав, что он «не очень понимал», кто эти люди[414].

Затем начался следующий этап совещания — этап «покаяний». 19 мая 1966 г. утром с «самокритикой» выступил Пэн Чжэнь. Его выступление длилось всего пять минут, в нем он сказал, что те обвинения, которые ему предъявили, (подготовка переворота, узурпация ЦК, поддержание тайных связей с заграницей, — он не может вспомнить даже во сне. А что касается его антипартийных связей с Ло Жуйцином и Лу Диньи, то он просит ЦК устроить проверку. Такое поведение Пэн Чжэня, как пишут историки КНР, вызвало раздражение Кан Шэна, который заявил, что его слова идут вразрез с «Сообщением от 16 мая», где указано, что «одних из этих людей мы уже распознали…», что эти слова подчеркнуты и вписаны Мао Цзэдуном, они являются «солью» документа. На них вчера акцентировал свое внимание и Линь Бяо, а как на это ответил Пэн Чжэнь? Он противопоставил себя партии, Председателю, Линь Бяо. Далее взял слово Линь Бяо и заявил, что «на самом деле даже сны нельзя забывать». «Такая „критика“, — пишет известный китайский историк Ван Няньи, — вызывала только усмешки»[415].

20 мая с «самокритикой» выступил Лу Диньи. Перед заседанием всем раздали копию документа, написанную собственноручно Линь Бяо, следующего содержания: «Е Цюнь — девственница. Линь Бяо». «Самокритика» Лу Диньи также была короткой. Он сказал, что 18 апреля написал письмо постоянному комитету Политбюро, Политбюро и Секретариату ЦК КПК, где пояснял, что он не знал о письме своей жены. На что Линь Бяо парировал, что такого не может быть, чтобы муж не знал о письме жены.

Следующим пунктом совещания было принятие решения по Пэн Чжэню, Ло Жуйцину, Лу Диньи и Ян Шанкуню, которое и было принято 23 мая утром. В нем говорилось следующее:

«1. Приостановить исполнение своих обязанностей в секретариате ЦК КПК товарищам Пэн Чжэню, Лу Диньи и Ло Жуйцину, приостановить исполнение своих обязанностей как кандидату в члены Секретариата ЦК КПК Ян Шанкуню, в дальнейшем просить пленум постфактум принять решение.

2. Освободить товарища Пэн Чжэня от обязанностей первого секретаря Пекинского горкома КПК и мэра города; освободить товарища Лу Диньи от обязанностей заведующего Отделом пропаганды ЦК.

3. Ввести товарища Тао Чжу в состав Секретариата ЦК в качестве постоянного секретаря, по совместительству назначить его заведующим Отделом пропаганды ЦК; ввести товарища Е Цзяньина в состав Секретариата ЦК в качестве секретаря, по совместительству назначить начальником секретариата Военного совета ЦК. Просить пленум ЦК КПК в дальнейшем постфактум утвердить их назначение секретарями Секретариата ЦК.

4. Товарища Ли Сюэфэна назначить первым секретарем Пекинского горкома партии.

5. Вышеизложенные решения довести до сведения местных партийных комитетов выше волостного уровня и в армии выше полкового уровня»[416].

24 мая 1966 г. ЦК КПК издал «Пояснения относительно ошибок товарищей Лу Диньи и Ян Шанкуня». В документе говорилось: «Совещание решило, чтобы ЦК учредил специальный комитет по расследованию, который в дальнейшем займется расследованием антипартийной деятельности 4 товарищей: Пэна, Лу, Ло и Яна, их отношениями… Материалы по вопросу ошибок Пэна и Ло уже имеются. Относительно ошибок товарищей Лу Диньи и Ян Шанкуня необходимо сделать следующие пояснения:

1. Жена товарища Лу Дини Ян Вэйбин является действующим контрреволюционным элементом. С марта 1960 по январь 1966 г. она одно за другим написала несколько десятков антипартийных контрреволюционных анонимных писем. В 90 % из них сосредотачиваются атаки на Линь Бяо и его семью, возводится на них клевета. Большое количество материалов свидетельствует, что контрреволюционное дело Ян Вэйбин тесно связано с товарищем Лу Диньи. В последние годы Лу Диньи, пользуясь случаем, бешено выступал против идей Мао Цзэдуна, против того, чтобы творчески изучать и творчески применять идеи Мао Цзэдуна — вершину современного марксизма-ленинизма. Он их ругал как „прагматизм“, „упрощенчество“ и „примитивизм“. Он также повсюду широко выступал против Сталина, против т. н. „догматизма“. В вопросе культурной революции позиция и взгляды Лу Диньи полностью идентичны позиции и взглядам Пэн Чжэня.

2. Что касается вопроса товарища Ян Шанкуня, то разъясняем, что основная ошибка товарища Ян Шанкуня — он за спиной ЦК незаконно устанавливал подслушивающие устройства, разглашал важные партийные секреты, имел ненормальные отношения с Ло Жуйцином, активно участвовал в антипартийной деятельности»[417].

В тот же день ЦК КПК сформировал специальный комитет по проверке Пэн Чжэня, Ло Жуйцина, Лу Диньи и Ян Шанкуня.

В связи с тем, что «Сообщение» обязывало создать новую «Группу по делам культурной революции» при Постоянном комитете Политбюро ЦК, Центральный Комитет потребовал, чтобы центральные руководящие органы партии, администрации и армии представили соответствующие кандидатуры для отбора (обращалось внимание на то, чтобы среди кандидатур руководящих кадровых работников были те, кто работает в области пропаганды и культуры). Аппарат ЦК предложил кандидатуры Чэнь Бода, Кан Шэна, Цзян Цин, Ван Ли (заместитель главного редактора «Хунци»), Гуань Фэна, Ци Бэньюя, Му Синя (главный редактор «Гуанмин жибао») и Инь Да. Центрально-Южное бюро ЦК предложило Ван Жэньчжуна, Восточное бюро ЦК — Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня, армия — Лю Чжицзяня и Се Танчжуна. 28 мая ЦК КПК издал сообщение относительно списка «Группы по делам культурной революции» ЦК КПК следующего содержания:

ЦК решил создать «Группу по делам культурной революции», подчиняющуюся руководству Постоянного комитета Политбюро. Сейчас сообщаем Вам список группы по делам культурной революции при ЦК КПК: руководитель группы — Чэнь Бода, советник — Кан Шэн. Заместители руководителя группы — Цзян Цин, Ван Жэньчжун, Лю Чжицзянь и Чжан Чуньцяо. Члены группы: Се Танчжун, Инь Да, Ван Ли, Гуань Фэн, Ци Бэньюй, Му Синь, Яо Вэньюань.

В ней участвуют представители от 4 крупных регионов страны: Восточного, Северо-Восточного, Северо-Западного и Юго-Западного (4 человека).

Северное бюро ЦК, Северо-Восточное, Северо-Западное бюро ЦК дали свои кандидатуры слишком поздно, и они не были включены в первый списочный состав группы. Таким образом, была сформирована группа, которая вскоре практически заменила собой Политбюро и Секретариат ЦК КПК и стала руководящим органом по проведению «культурной революции» в стране.

Итак, совещание, по настоянию Мао Цзэдуна приняв «Сообщение» и сделав соответствующие перемещения в руководстве, практически санкционировало начало «культурной революции», как «великой политической революции, в результате которой один класс свергает другой класс». Цель новой кампании — сломать все существующие порядки, то есть «разрушить старый мир» и построить «новый мир». А ответ на вопрос, какой «новый мир» необходимо строить, Мао Цзэдун уже дал в ответном письме на «Доклад о дальнейшем развертывании подсобного сельскохозяйственного производства в армии» Главного управления тыла НОАК на имя Линь Бяо 7 мая 1966 г., обычно называемом «Указанием от 7 мая». В нем он концентрированно изложил свои утопические представления о социально-экономической модели развития Китая в духе «казарменного коммунизма». Замысел документа сводился к созданию во всем Китае автаркических аграрно-промышленных общин, которые должны были сами обеспечивать свои потребности. Подробнее план состоял из трех пунктов: 1) Создавать общество, в котором постепенно будет уничтожено разделение труда. В «Указании» содержались требования, обращенные ко всем ведомствам и производственным единицам, создавать «великие школы», где бы занимались как основным трудом, так и подсобным. Эти «школы» рассматривались как «маленькие общества», не связанные с внешним миром, в которых якобы могло осуществляться уничтожение разделения специализации. На деле осуществление этого «плана» вело к резкому подрыву производительных сил общества и его регрессу. Реализация «Указания» в учебных заведениях приводила к тому, что в них воспитывалось новое поколение недоучек, а в армии — к серьезному снижению ее боевых качеств.

2) Создать общество, в котором постепенно будут ликвидированы товарно-денежные отношения. Мао считал, что постепенно следует ликвидировать систему товарного производства и денежного обращения именно путем создания «великих школ», которые сами производят все необходимое для себя, либо наполовину снабжают себя всем необходимым. Характерно, что с момента обнародования данного «Указания» и вплоть до самой смерти он не менял своего мнения по этому вопросу. Мао Цзэдун хотел заменить товарно-денежную экономику не продуктопроизводящей, а натуральной, что на практике означало бы разрушение производительных сил. Ван Линь писал, что исторический опыт уже доказал, что «полное развитие товарной экономики является ступенью развития, которую нельзя перепрыгнуть»[418].

3) Создать общество, в котором будут ликвидированы «три больших различия». Ликвидация общественного разделения труда и товарно-денежных отношений, по мысли Мао Цзэдуна, ставили целью постепенное стирание различий между рабочими и крестьянами, между городом и деревней, между физическим и умственным трудом. Мао Цзэдун, игнорируя необходимость дальнейшего развития производительных сил общества, видел способ ликвидации «трех больших различий» в обществе с помощью всеобщей уравниловку.

Председатель в своем письме поддержал призыв Линь Бяо к превращению всей армии «в великую школу идей Мао Цзэдуна», одновременно требуя распространения военных форм организации на все сферы жизни и деятельности общества, тем самым требуя милитаризации всего народного хозяйства страны[419].

Получив ответное письмо, Линь Бяо понял, что «Указание» написано не как частное письмо ему лично, а как программный документ предназначенный для всей партии, в котором изложены теоретические взгляды Мао. Понимая, что данное «Указание» он один не сможет реализовать и не имеет права этого делать, Линь Бяо вскоре передал документ в ЦК КПК. А уже 15 мая 1966 г. письмо было разослано во все партийные организации страны с требованием его реализации всей партией. В сопроводительном документе говорилось: «Письмо, написанное товарищем Мао Цзэдуном товарищу Линь Бяо, является документом, имеющим крайне важное историческое значение, это является новым эпохальным развитием марксизма-ленинизма».

Еще до закрытия совещания ближайшее окружение Мао Цзэдуна спешило донести его содержание до своих людей и уже открыто начать новую политическую кампанию. 17 мая Кан Шэн дал указание специальной «группе теоретических исследований ЦК», возглавляемой его женой (его жена «осела» на точке в Пекинском университете уже с 4 марта 1966 г), выехать в Пекинский университет. Инструктируя эту «группу», он призвал «разжечь в Пекинском университете пламя („культурной революции“. — В.У.) и направить его наверх».

Однажды майским вечером в комнате, где сидела Не Юаньцзы со своим ребенком, раздался телефонный звонок, с ней говорила жена Кан Шэна Цао Иоу.

Справка. Не Юаньцзы, 1921 г. рождения, уроженка провинции Хэнань, из крестьянской семьи. У нее имелись еще четыре брата и две сестры. Старший брат участвовал в революции. В 13 лет в 1934 г. Не Юаньцзы окончила начальную школу в родных местах и поехала учиться в женскую школу в город Кайфэн. В 17 лет она вступила в КПК. Затем она оказалась в Яньнани, где училась и работала. В мае 1956 г. была послана в Цицикар (провинция Хэйлунцзян), где стала заместителем секретаря КПК 1-го района. В феврале 1947 г. была переведена в Харбин, там она была назначена заведующей отделом пропаганды районного парткома, заведующей теоретической группой горкома КПК, затем была направлена на учебу в Институт марксизма-ленинизма ЦК партии. В 1964 г. Не Юаньцзы была направлена в Пекинский университет и назначена заместителем декана экономического факультета, а в 1965 г. переведена на должность секретаря объединенного парткома философского факультета. В яньаньский период Не Юаньцзы встречалась с Кан Шэном, была знакома с его женой они вместе учились. Во время работы в 50-х годах в Харбине она также несколько раз общалась с женой Цао.

Цао Иоу пригласила Не Юаньцзы к себе домой. Поздно вечером гостья уже была в квартире Кан Шэна. Ее тепло встретили, усадили за стол, накормили, напоили. Затем Кан Шэн заговорил с ней о деле: «Сейчас обстановка развивается очень быстро, сегодня ЦК принял „Сообщение“, Пэн Чжэню капут. Однако у этих лиц в руках большая власть, множество дел вершится неправильно. Надо поднять людей внизу на бунт. Я и Цао Иоу думаем разворошить это осиное гнездо Пекинского университета. А тебя думаем использовать для написания дацзыбао. Как ты на это смотришь?» Видя, что она колеблется, Кан Шэн заявил, что после появления этой дацзыбао (она будет передана по всей стране) имя автора сразу же станет известно всему Китаю. «Почтенный Кан, когда надо написать дацзыбао? — наконец после раздумья спросила гостья. — „Чем раньше, тем лучше“, — был получен ответ. — „Тогда я сейчас же вернусь домой“, — сказала Не Юаньцзы. — „Хорошо, — ответил хозяин дома. — Когда напишете вариант дацзыбао, дайте мне посмотреть“». Итак, работа закипела. Не Юаньцзы по наущению Кан Шэна и выполняя его задумки, принялась за дело.

В университете «теоретическая группа» дважды встречалась с одним из членов парткома университета, провоцируя его вместе с Не Юаньцзы «подвергнуть разоблачению Лу Пина», секретаря парткома и ректора университета, члена Пекинского горкома партии, «очернить партком Пекинского университета». Цао Иоу подала Не Юаньцзы мысль написать дацзыбао с критикой Пэн Чжэня и некоторых других работников Пекинского парткома. Ею было раскрыто содержание «Сообщения ЦК от 16 мая».

20 мая партком Пекинского университета довел содержание «Сообщения» до всех членов партии и кадровых работников университета, подчеркнув, что это «программный» документ. Это подстегнуло сорокапятилетнюю Не Юаньцзы. «Случай предоставляется, наконец, случай предоставляется», — шептала она. Жена Кан Шэна, встретившись с ней, подтвердила: «Ты можешь писать дацзыбао».

Было наскоро составлено два проекта дацзыбао. 25 мая 1966 г. был написан третий вариант дацзыбао. Для усиления эмоционального воздействия на читателей Не Юаньцзы в конце собственной рукой приписала несколько лозунгов: «Разобьем господство ревизионизма и все коварные интриги и темные планы, решительно, до конца и полностью уничтожим всю нечисть, всех контрреволюционных ревизионистов хрущевского типа!»

После этого текст дацзыбао был к 14 часам по пекинскому времени наконец вывешен. Дацзыбао была подписана Не Юаньцзы и шестью студентами и аспирантами университета и озаглавлена: «Что делают, в конце-то концов, Сун Шо (заместитель заведующего отделом по работе в высших учебных заведениях Пекинского правительства. — В.У.), Лу Пин и Пэн Пэйюнь (заместитель секретаря парткома Пекинского университета и сотрудница отдела по работе высших учебных заведений столичного правительства) в культурной революции». В дацзыбао подвергались резким нападкам Лу Пин, Сун Шо и Пэн Пэйюнь, чернился партком университета, как «осуществляющий ревизионизм», содержался призыв «Решительно и полностью уничтожить все контрреволюционные ревизионистские элементы». В дацзыбао упоминался и Дэн То, с которым якобы поддерживали связи критикуемые. По воспоминаниям дочери Дэн Сяопина, ее сестра Дэн Нань, прочитав дацзыбао Не Юаньцзы, немедленно позвонила домой и спросила у матери, как относиться к таким действиям. Мать ей сказала, что «за Не Юаньцзы тянется дурная слава. Она плохо вела себя еще в Яньани».

Таким образом, «культурная революция» впервые в Китае выплеснулась из стен закрытых совещаний на улицу, и первым местом этого стал старейший в стране Пекинский университет. Появление дацзыбао в университете было первой акцией «Группы по делам культурной революции».

Получив 26 мая копию с содержанием дацзыбао Не Юаньцзы и ее шести «сотоварищей», Кан Шэн отослал ее Мао Цзэдуну, находившемуся на юге страны. Во второй половине дня 1 июня из Ухани Мао Цзэдун позвонил Кан Шэну и дал указание опубликовать эту «марксистско-ленинскую» дацзыбао. Сразу же без согласования с Лю Шаоци и Дэн Сяопином она была передана по центральному радио, а 2 июня напечатана в «Жэньминь жибао» вместе со статьей обозревателя газеты, под именем которого скрывались Чэнь Бода, Ван Ли и Гуань Фэн, под крупным заголовком: «Приветствуем первую дацзыбао Пекинского университета».

Однако чтобы дацзыбао появилась в центральной прессе, «Жэньминь жибао» должна была изменить свой облик, как этого требовал Мао. И еще 29 мая 1966 г. Лю Шаоци, Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин созвали совещание руководителей центральных руководящих органов, где было принято решение направить в газету «Жэньминь жибао» рабочую группу во главе с Чэнь Бода, а в Пекинский университет (рабочую группу во главе с заместителем министра образования КНР Чжан Чэнсянем. О решении, принятом на этом совещании, Чжоу Эньлай по телефону доложил находящемуся в Ханчжоу Мао Цзэдуну и получил его согласие. 30 мая Мао Цзэдуну была послана телеграмма за подписью тройки: Лю Шаоци, Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина, в которой запрашивались «указания» по дальнейшей работе. На телеграмме Мао в виде довольно аморфной и мало что значащей резолюции написал: «Согласен с тем, чтобы поступить таким образом»[420].

После появления в «Жэньминь жибао» Чэнь Бода уже 1 июня газета выступила с редакционной статьей «Решительно сметем всю и всякую нечисть», где прямо ставился вопрос о «захвате власти». Статья, написанная ночью под руководством Чэнь Бода, частично повторяла текст выступления Линь Бяо на совещании в Ханчжоу. В статье содержался призыв, обращенный к массам, «подняться и вымести многочисленную окопавшуюся на позициях идеологии и культуры всю и всякую нечисть», «разбить наголову, в пух и прах всех этих так называемых буржуазных „специалистов“, „ученых“, „авторитетных деятелей“, „основателей научных школ“», «добиться того, чтобы их авторитет низко упал и сравнялся с землей». В ней практически впервые в открытой печати была выдвинута сразу же подхваченная хунвэйбинами задача: «полной ликвидации старой идеологии, старой культуры, старых нравов и обычаев» (так называемые «четыре старых») и «формирования абсолютно новой, пролетарской идеологии, культуры, обычаев и нравов» (так называемые «четыре новых»).

В статье «Великая революция, затрагивающая души людей», появившейся в «Жэньминь жибао» вместе с дацзыбао Не Юаньцзы, подчеркивалось, что ход событий «выдвигает на первый план вопрос о пролетарской культурной революции», для решения которого народ должен «вести решительную и беспощадную борьбу против антипартийных, антисоциалистических представителей буржуазии, против „ученых авторитетов“».

3 июня 1966 г. в «Жэньминь жибао» появилась статья «Отвоевать у буржуазии захваченные ею позиции в исторической науке», где говорилось, что «представители буржуазии превратили историческую науку в важную позицию в их борьбе против партии, против социализма». Удар в основном был направлен по так называемым «буржуазным авторитетам» среди историков, некоторые из них, по мнению газеты, «уже стали антипартийными элементами, другие опасно близки к этому». Этим «авторитетам» газета приклеила ярлык «историков-монархистов».

В статье от 4 июня «Сорвать буржуазную маску „Свобода, равенство и братство“» развивалась мысль об обострении классовой борьбы. В ней критиковались те, кто «выдает серьезную политическую борьбу» за какую-то «чисто научную проблему», за какие-то «столкновения различных точек зрения».

И последняя в этой серии статья появилась 5 июня 1966 г. под названием «Быть пролетарским революционером или буржуазным „монархистом?“» В ней делался обзор событий за последние дни в Пекинском университете, подвергся резкой критике Лу Пин, которому был приклеен ярлык «буржуазного монархиста». Здесь же, намекая несведущему читателю на тех, кто стоял за спиной Лу Пина, от него «перекидывался мостик» к Пекинскому горкому партии.

Эти редакционные статьи и другие материалы, публиковавшиеся в первые пять дней июня, носили явно подстрекательский и провокационный характер, они должны были служить своеобразным «катализатором» для ускорения процесса развертывания новой политической кампании — «культурной революции».

«После 1 июня дворы пекинских учебных заведений были, как хлопьями снега, завалены множеством дацзыбао, — вспоминала дочь Дэн Сяопина. — Атмосфера кипучей лихорадочной деятельности распространялась неудержимо, как эпидемия. Высшие и средние учебные заведения Пекина внезапно полностью погрузились в атмосферу смуты. Бунтарские действия непрестанно расширялись, происходила их эскалация. В некоторых учебных заведениях критика директоров и преподавателей приняла крайние формы: их вытаскивали на сцену перед толпой и устраивали над ними форменную расправу; это называлось „вести борьбу“, при этом дело доходило до телесных наказаний и избиений»[421].

Известно, что для подавления оппозиционных сил в партии и стране Мао Цзэдун и его ближайшие сторонники использовали политически незрелую молодежь, из которых формировались штурмовые отряды хунвэйбинов — «красных охранников». Первые отряды хунвэйбинов появились в Пекине 29 мая 1966 г. в средней школе при столичном университете Цинхуа. Затем организации хунвэйбинов стали расти как грибы после дождя.

В первом манифесте «красных охранников» о целях организации говорилось: «Мы являемся стражами, защищающими красную власть, ЦК партии. Председатель Мао — наша опора. Освобождение всего человечества является нашей обязанностью. Идеи Мао Цзэдуна являются самыми высшими указаниями во всех наших действиях. Мы надеемся, что ради защиты ЦК, защиты великого вождя Председателя Мао, мы, не задумываясь, отдадим последнюю каплю крови, решительно доведем до конца культурную революцию».

А вот какую телеграмму Мао Цзэдуну приняли хунвэйбины, создавшие свою первую организацию в одной из школ Харбина, на митинге. «Великая столица Пекин не только сердце китайской революции, но и сердце мировой революции! Великий вождь Председатель Мао не только красное солнце в сердцах китайского народа, но и красное солнце в сердцах народов всего мира! Мы клянемся под водительством Председателя Мао в кровавой битве разгромить мировой капитализм, ревизионизм, контрреволюцию! Если только последует приказ Председателя Мао, мы не побоимся достать черепаху со дна океана, подняться в небо и изловить дракона! Мы не побоимся пойти на последний штурм мирового империализма, ревизионизма и контрреволюции! Мы готовы сразиться с прогнившим Парижем, сравнять с землей Нью-Йорк, освободить Лондон, восстановить былую славу Москвы! Доставить в Пекин кремлевскую звезду, установить ее на трибуне Тяньаньмэнь! Захватить и привести в Пекин мавзолей с Лениным! Установить его на площади Тяньаньмэнь! Выкрасить новый мир в багряный цвет своей крови!»[422]

Совершенно очевидно, что формирование первых хунвэйбиновских отрядов готовилось идеологически и, видимо, организационно инициаторами кампании втайне.

После публикации первой дацзыбао, подстрекательских статей в «Жэньминь жибао» инициаторам новой политической кампании удалось спровоцировать студентов и учащихся на выступление против руководства парткомов и профессуры в 55 вузах Пекина.

А в это время Мао Цзэдун оставался за пределами Пекина на юге страны, получая различную информацию о положении в столице и наблюдая за развитием событий. Он действовал по древней китайской стратагеме выжидания: «Наблюдать за пожаром с противоположного берега», ожидая, когда тенденции будут развиваться в его пользу, и лишь тогда он выступит и пожнет плоды. «Позволим другим заниматься политикой, — поделился он со своим лечащим врачом планами в то время. — Мы собираемся взять отпуск».

Поведение Мао Цзэдуна не вызывало восторга у партийной элиты в Пекине. «Культурная революция» нуждалась в его руководстве, тем более что настоящие цели кампании, которые он мог раскрыть своей жене, еще оставались тайной для большинства его бывших сподвижников. Без Мао в столице опасались принимать какие-либо радикальные политические решения по целому ряду важнейших вопросов. Поэтому 9 июня Лю Шаоци, Чжоу Эньлай и Дэн Сяопин вылетели к нему в Ханчжоу, где доложили вождю о сложившейся обстановке, надеясь получить вразумительные указания о дальнейших действиях. С 10 по 12 июня под Председательством Мао Цзэдуна были проведены два заседания, на которых обсуждались проблемы «культурной революции». На них речь шла о том, что развернутое Мао движение, возможно, будет проводиться на протяжении полугода, однако вождь не высказал конкретных соображений, которых от него так ждали прилетевшие в Ханчжоу, относительно того, как именно надо относиться в разворачивавшейся тогда «культурной революции». Относительно откомандирования рабочих групп, которые должны были направить движение в определенное русло, в ходе обсуждения Мао Цзэдун ограничился только одним незначительным замечанием, что нехорошо слишком быстро посылать рабочие группы, делать это без соответствующей подготовки; лучше позволить смуте развиваться в течение некоторого времени, и уж после того, как пройдут междоусобные схватки и ситуация прояснится, откомандировать рабочие группы. Проводив Лю Шаоци, Чжоу Эньлая и Дэн Сяопина в столицу, Мао Цзэдун заявил, что нуждается в отдыхе, «позволим им самим управляться» с движением.

В качестве отдыха вождь задумал поехать в свою родную деревню Шаошань, где он не был уже семь лет, с 1959 г. Нынешний первый секретарь Центрально-Южного регионального бюро ЦК КПК Тао Чжу построил для Председателя новую виллу в месте, которое называлось пещера Дишуй. Мао как-то сказал, что уйдя в отставку, он хотел бы жить в Шаошани, в доме с соломенной крышей. Возведенная Тао Чжу вилла как раз отвечала желанию вождя. Пещера Дишуй была уютным, тихим и красивым уголком у подножия гряды холмов. Ее окружали кустарники и лес, как бы отрезая от внешнего мира. Председатель Мао хорошо знал эти окрестности, ведь еще ребенком он собирал хворост в лесу и теперь вспоминал о своих поклонах огромному Бабушкиному камню на вершине Большого барабанного холма.

Он вел тихий, размеренный образ жизни, часто приходил в павильон «Отдыхающего тигра», построенный на соседнем холме, пофилософствовать, поразмышлять и подремать в уединении. Пекин отсюда, из павильона «Отдыхающего тигра», казался очень далеким, новости сюда пробивались довольно трудно. Специальные курьеры доставляли вождю необходимые документы, материалы и письма только через два-три дня. Стояла изнуряющая жара. Мао Цзэдун ежедневно плавал в бассейне, но это помогало избавиться от жары только на несколько минут, кондиционерами вилла не была оборудована, электрический вентилятор в такую жару помогал слабо, он также нагнетал горячий воздух, от которого не было спасения. Спасаясь от жары, Мао решил перебраться в Ухань.

В отличие от жаркой, но размеренной жизни в Шаошани жизнь в Пекине клокотала.

Для дальнейшей «раскачки» учащихся и развязывания им рук правительством под давлением сверху делаются следующие неоправданные шаги. Уже 13 июня 1966 г. Государственный совет КНР и ЦК КПК принимают решение «Об изменении порядка приемных экзаменов в высшие учебные заведения и об отсрочке на полгода набора новых студентов в вузы страны». В нем на неопределенное время отменялись занятия не только в вузах Китая, но и в средних школах второй ступени, чтобы «дать вузам и средним школам второй ступени достаточное время для полного внедрения культурной революции».

Еще 3 июня Лю Шаоци в экстренном порядке созвал расширенное заседание Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК для обсуждения вопроса о том, как реагировать на происходящие события. На заседании были сформулированы и приняты восемь пунктов, которые должны были удержать ситуацию в столице под контролем партии, удержать молодежь от экстремизма, предписывающие определенное поведение в рамках этих инструкций: различать вопросы, которые могут обсуждаться во внутрипартийном порядке, и вопросы, которые могут быть вынесены на широкое открытое обсуждение; обращать внимание на необходимость сохранения партийной и государственной тайны; не вывешивать и не расклеивать дацзыбао на улицах; не устраивать демонстраций и уличных шествий; не осуществлять смычку между массовыми организациями; не устраивать массовые митинги для обсуждения тех или иных лиц; не брать в осаду жилье «представителей черной банды»; не допускать избиений, оскорблений, клеветы. Было также принято решение срочно направить рабочие группы в учебные заведения, с тем чтобы взять ситуацию под контроль.

Лю Шаоци и Дэн Сяопин (Чжоу Эньлай в это время выехал за рубеж) полагали, что, направляя рабочие группы (этот испытанный в истории КНР способ, применявшийся в политических кампаниях ранее) в учебные заведения, они тем самым обеспечат руководство движением со стороны партии и одновременно предотвратят смуту и восстановят порядок там, где это необходимо. Они поддерживали деятельность рабочих групп и проявляли о них заботу.

Находясь в Ухани, Мао получил письмо от Цзян Цин, а через неделю, 8 июля 1966 г., решил на него ответить.

«Цзян Цин! Письмо от 29 июня получил. Будет лучше, если ты примешь предложение товарищей Вэя (имеется в виду секретарь Восточного бюро ЦК КПК, секретарь Шанхайского горкома КПК Вэй Вэнбо. — В.У.) и Чэня (первый комиссар воинского гарнизона Шанхая Чэнь Писянь. — В.У.) и поживешь там подольше. В этом месяце я дважды встречался с иностранными гостями; когда встретимся, я расскажу тебе о своей поездке. После отъезда из Улина 15 июня я прожил десять с лишним дней на западе в одной горной пещере. В те дни до меня доходила скудная информация. 28 июня я прибыл в Байюньхуанхэ, где живу уже десять дней. Каждый день просматриваю материалы, которые представляют большой интерес. Полный беспорядок в Поднебесной ведет ко всеобщему порядку. Это повторяется через каждые семь-восемь лет. Всякая нечисть сама вылезает наружу. Не вылезать она не может, ибо это определено ее классовой природой.

ЦК торопит меня с распространением выступления моего друга (имеется в виду Линь Бяо. — В.У.), и я готов согласиться с этим. Он специально говорил о политических переворотах (речь идет о выступлении Линь Бяо 18 мая 1966 г. — В.У.). Подобных высказываний в прошлом не было, некоторые его соображения вызывают у меня глубокое беспокойство. Я никогда не верил, что несколько моих книжонок могут обладать такой большой, волшебной силой. Теперь, после хвалебных слов, вся страна начала превозносить их, вот уж поистине „старуха Ван продает тыквы и при этом расхваливает свой товар“. Я вынужден пойти на это, так как, по-видимому, не согласиться с ними нельзя. В важном вопросе я вопреки своим убеждениям согласился с другими. Такое случилось впервые в моей жизни. Вот это и называется поступать не по своей воле. Жуань Цзи, живший во времена династии Цзинь, выступал против Лю Бана (Лю Бан — основатель династии Хань, правившей страной с 206 по 195 г. до н. э. — В.У.), он из Лояна дошел до Чэнго и сказал: „Когда в мире нет настоящих героев, тогда известность получают мелкие людишки“. Аналогичными были высказывания Лу Синя в отношении своих публицистических произведений, и мне нравится его откровенность. Он говорил: „К своим ошибкам зачастую приходится относиться строже, чем к ошибкам других“. Я несколько раз споткнулся и теперь, как правило, поступаю так же; но товарищи, как правило, не верят этому. Я верю самому себе, но в чем-то не верю. В молодости я говорил: „Жизнь человека длится двести лет, а поднятые им волны должны колыхаться три тысячи лет“. Как видно, гордыни хоть отбавляй, но в то же время я не уверен в себе, у меня всегда такое ощущение, что когда в горах нет тигра, тогда царем становится обезьяна. Вот и я стал таким царем, но это проявление эклектики, во мне есть и дух тигра, это — главное, есть и дух обезьяны, это — второстепенное. В свое время я использовал следующие несколько фраз из письма Ли Гу, жившего в династию Хань, к Хуан Цюну: „Твердое легко ломается, светлое легко пачкается; кто поет „янчунь байсюэ“ („янчунь байсюэ“ — древняя трудноисполнимая мелодия. — В.У.), тот легко может оказаться в одиночестве; большая слава вряд ли бывает заслуженной“. Последние две фразы как раз указывают на меня, и как-то на заседании Постоянного комитета Политбюро ЦК я процитировал их.

Самопонимание — ценное качество человека. В апреле этого года на совещании в Ханчжоу я выразил несогласие с тем, как ставят вопрос друзья. Что поделаешь? Вернувшись в Пекин, на майском совещании он [Линь Бяо] снова говорил в том же духе, а в печати тем более выступил весьма энергично. Прямо-таки превозносил меня как святого из святых. Таким образом, мне оставалось лишь пойти на это. Полагаю, что их подлинное намерение — ловить чертей с помощью Чжун Куя (глава демонов в китайской мифологии. — В.У.). В 60-х годах XX века я как раз и стал играть роль Чжун Куя в коммунистической партии. Но события, как правило, развиваются в обратном направлении — чем выше превозносят, тем больнее падать. Я готов в тому, чтобы разбиться вдребезги, но в этом нет ничего страшного, материя не исчезает, она просто распадается на мелкие части. В мире существует более ста партий, и подавляющее большинство из них не верит в марксизм-ленинизм. Они разбили на мелкие кусочки Маркса и Ленина, а о нас и говорить нечего. Советую тебе уделить внимание этому вопросу, не надо, чтобы от побед кружилась голова, надо постоянно думать о своих слабостях, недостатках и ошибках. Я уж и не знаю, сколько раз я говорил тебе об этом, надеюсь, ты помнишь, еще в апреле в Шанхае говорил. Написанное мной выше очень смахивает на „черные“ слова. Разве антипартийные элементы не говорят то же самое? Но они в целом хотят низвергнуть нашу партию и меня лично, я же говорю лишь о той роли, которую я играю, и считаю, что некоторые высказывания не совсем уместны. В этом разница между мной и черной бандой. То, что я здесь написал, сейчас нельзя обнародовать. Так говорят все „левые“ и широкие массы. Если это обнародовать, то тем самым окатишь их холодной водой, поможешь правым. Сейчас наша задача состоит в том, чтобы во всей партии и во всей стране в основном (полностью невозможно) свалить правых, и пройдет семь-восемь лет — и снова поднимем движение по выметанию нечисти; впоследствии еще надо будет много раз ее вычищать, поэтому сейчас нельзя обнародовать мои где-то граничащие с черными словами высказывания… Нынешняя великая культурная революция явилась серьезным маневром. В некоторых районах (например, в Пекине) они [правые] пустили глубокие корни и имели прочную основу, а пали за один день; в некоторых организациях (вроде Пекинского университета [и университета] Цинхуа) они занимали прочное положение, но были развалены в один миг. Везде, где правые будут все больше неистовствовать, там их крах будет наиболее сильным, там „левые“ будут выступать все более энергично, и это будет маневрами в масштабе всей страны. „Левые“, правые и колеблющиеся промежуточные элементы извлекут из этого полезный урок. В конце привожу все те же два старых высказывания: перспектива светлая, путь извилистый. Долго не обменивались письмами. Как начнешь писать, получается длинно».

Цзян Цин была так возбуждена, получив письмо вождя, что у нее немедленно возникла мысль (хотя супруг и предупреждал в письме, что сейчас не время его обнародовать, его публикация возможна после его смерти, «когда правые придут к власти») немедленно напечатать и распространить его, чтобы с ним могли ознакомиться другие. Тем более что Мао разделял некоторые из ее самых потаенных мыслей. Цзян Цин, по утверждением личного доктора Мао, не выдержала и стала делиться содержанием письма с приближенными. Но когда Мао Цзэдун обнаружил это, он своей волей изъял все копии. Письмо стало известно за рубежом только в начале 70-х гг. XX в., многие зарубежные историки и аналитики считали, что это очередная фальшивка. Однако существование такого письма подтвердили личный врач Мао Цзэдуна (в свое время скопировав его) и дочь Дэн Сяопина.

«На протяжении четверти века я часто думал об этом письме, — пишет Ли Чжисуй своих воспоминаниях. — К сегодняшнему дню, даже с учетом всего, что случилось, я все еще вижу в нем свидетельство того, что Мао был политически более зорким человеком, чем даже сам думал.

Линь Бяо, которому Мао никогда полностью не доверял и кого он использовал в борьбе против других своих врагов в партии, в итоге выступил против него, а после смерти Мао „правые“ возвратились к власти»[423].

Таким образом, когда Мао Цзэдун издалека наблюдал за событиями в Пекине и излагал своей супруге план дальнейших действий, призывая к «борьбе» со своими противниками, в столице обстановка все более накалялась.

В связи с тем, что отношение к приходу «рабочих групп» в учебные заведения было неодинаковым, в самих вузах и средних школах возникшие там массовые организации тут же разделились на два больших лагеря, то есть на «консерваторов», стоящих на позициях партийного руководства и представляемых Лю Шаоци и Дэн Сяопином, и «бунтарей», поддерживающих «левых». Возникновение такой обстановки по сути дела отражало как в зеркале противостояние ответственных руководителей ЦК партии во главе с руководителем правительства Лю Шаоци и Генеральным секретарем ЦК КПК Дэн Сяопином, с одной стороны, и сил провоцирующих новую политическую кампанию во главе с Мао Цзэдуном, Линь Бяо, Цзян Цин, Кан Шэном и их ближайшими сообщниками — с другой.

«Рабочие группы», даже в тех случаях, когда они вынуждены были идти на немедленное отстранение ректоров и секретарей парткомов вузов, принимали вместе с тем меры к восстановлению деятельности партийных и комсомольских организаций. Они пытались смягчить удары по «отстраненным с постов» руководителям высших и средних учебных заведений, ограничиваясь требованием представить «покаяние» или направлением на «курсы концентрации и воспитания» творческой интеллигенции, решительно пресекая применение физического насилия.

18 июня в Пекинском университете возникли беспорядки и драки. Была «вытащена для борьбы» большая группа руководящих кадровых работников, профессоров и преподавателей университета. «Рабочая группа» предприняла соответствующие меры, чтобы своевременно прекратить этот инцидент. 20 июня Лю Шаоци распространил информацию о пресечении драк и беспорядков «рабочей группой» по всей стране, считая ее действия «правильными и своевременными». Однако его оппоненты так не считали.

В пекинском руководстве возникла острая борьба по поводу оценки деятельности «рабочих групп». Трижды — 13, 19, и 22 июля собиралось центральное руководство и обсуждало этот вопрос. Чэнь Бода от имени ГКР заявлял, что рабочие группы подавляют развитие демократии, окатывают ледяной водой народные массы, он требовал их отзыва. Лю Шаоци выступал против такой точки зрения, у него произошел на эту тему крупный разговор с Кан Шэном. Дэн Сяопин также решительно встал на сторону Лю Шаоци и, парировав обвинения в свой адрес, указывая пальцем на Чэнь Бода, заявил: «Вы утверждаете, что мы боимся масс, а попробуйте вы сами отправиться на передовую!.. С отзывом рабочих групп я не согласен!»[424]

К началу июля 1966 г. Мао Цзэдун решил возвратиться в столицу. «Ситуация в Пекине стала очень жаркой, — заявил он своему врачу. — Мы не можем полагаться только на отчеты, чтобы узнавать, что происходит. Мы должны видеть все лично. Только тогда мы сможем отличить хороших людей от плохих».

В связи с долгим отсутствием Мао Цзэдуна в столице как в дипломатическом корпусе в Пекине, так и за рубежом поговаривали о плохом состоянии здоровья Мао, такие же слухи распространялись среди населения города. Чтобы рассеять эти слухи и предстать перед страной в облике «сверхчеловека», способного в 73 года на такое «плавание» (особенно в условиях Китая и традиционном отношении китайцев к плаванию как проявлению чего-то исключительного), продемонстрировать свою работоспособность и здоровье, Мао Цзэдун 16 июля устраивает знаменитый заплыв по Янцзы, после чего решает вернуться в столицу. За один час 15 минут Мао Цзэдун с видом героя воспользовавшись мощным течением Янцзы под Уханью, проплыл, как подчеркивали иностранные обозреватели, быстрее и дальше олимпийского чемпиона по плаванию.

Вот как об этом сообщало агентство Синьхуа: «Летом течение в реке Янцзы быстрее. Председатель Мао Цзэдун плавал то одним, то другим стилем. Он то плыл на боку, то лежал на спине. Вместе с ним плыли второй секретарь Южно-Центрального бюро ЦК КПК, первый секретарь Хубэйского провинциального комитета КПК товарищ Ван Жэньчжун и группа юношей и девушек». «К полудню на широкой поверхности реки подул ветер в пять баллов, поднялись большие волны. Катер, стоящий на якоре посредине реки, подплыл к Председателю Мао Цзэдуну. Несколько раз товарищ Ван Жэньчжун просил Председателя Мао Цзэдуна подняться на борт отдохнуть. Товарищ Мао Цзэдун поинтересовался, как долго он плавал». «Сорок пять минут», — ответили ему. Далее он бодро заметил: «Ведь еще не прошло и часа» и продолжал плыть к востоку. Когда стрелка часов показывала, что прошел час и пять минут, товарищ Ван Жэньчжун еще раз попросил Председателя Мао Цзэдуна подняться на борт передохнуть. Председатель Мао пошутил: «Вы первый секретарь здешнего провинциального партийного комитета, и я повинуюсь вашему приказу!»[425]

«Гуанмин жибао» следующим образом резюмировала смысл «заплыва»: «Наш любимый вождь Председатель Мао вполне здоров. Это самое большое счастье китайского народа!» Закрытая газета для кадровых работников «Цанькао сяоси», опровергая всевозможные слухи, сообщила, что многие иностранные специалисты-медики, исследовавшие Мао Цзэдуна, считают, что организм вождя настолько хорош, что он может уверенно прожить, по меньшей мере, до 150 лет[426].

В третьей декаде июля (а точнее, 18 июля) 1966 г., после своего сенсационного заплыва по Янцзы Мао Цзэдун неожиданно для многих (он не оповестил об этом даже Лю Шаоци и Дэн Сяопина) вернулся в Пекин (Цзян Цин вернулась в столицу 20 июля). Отказавшись от встречи с главой страны в тот же день он пригласил к себе в резиденцию Чэнь Бода и Кан Шэна.

«Жэньминь жибао» 26 июля опубликовала передовую статью «Вперед за Председателем Мао сквозь штормы и волны!», намекая, что Мао Цзэдун берет руководство движением в свои руки. 24 июля 1966 г. по его инициативе созывается совместное заседание членов постоянного комитета Политбюро ЦК КПК и ГКР, на котором подвергаются резкой критике Лю Шаоци и Дэн Сяопин, заявляется, что они «совершили серьезную ошибку» в откомандировании «рабочих групп» и принимается под давлением Мао решение «немедленно распустить „рабочие группы“».

29 июля Пекинский горком партии созвал расширенное совещание с участием 10 тыс. человек, включая представителей от хунвэйбинов, в здании ВСНП, на котором было официально объявлено об отзыве «рабочих групп». Лю Шаоци, Дэн Сяопин, Чжоу Эньлай выступили с «самоанализами», беря на себя ответственность за «рабочие группы» (одновременно подчеркивая, что направление групп в учебные заведения от имени нового Пекинского горкома КПК осуществлялось в соответствии с мнением ЦК партии), и заявляя, что «старые революционеры столкнулись с новыми проблемами».

Вот как это совещание описывала дочь Дэн Сяопина: «В качестве представителя хунвэйбинов своего учебного заведения я тоже принимала участие в этом заседании. И сегодня я совершенно отчетливо помню, как смотрела на необъятную сцену президиума, а в зале, где собрались десять тысяч человек, стояла мертвая тишина. Мы, то есть те, кто принадлежал к „защищавшим рабочие группы“, слушали то, что говорилось, и по щекам у нас текли слезы, а в душе, в самой глубине, под воздействием того, что говорили люди из поколения наших отцов, понимая их состояние, мы терзались противоречиями и ощущали свою беспомощность. Я также ясно помню, что, когда заседание закончилось и было закрыто, ко всеобщему удивлению, на сцене, где размещался президиум, появился Мао Цзэдун. В своей неподражаемой, харизматической манере великого вождя он стал размахивать рукой, посылая привет всем присутствующим. И тогда все вокруг как бы вскипело и заклокотало, юные генералы культурной революции — хунвэйбины, будучи потрясены этим явлением, начали восторженно кричать, приветствуя его, по лицам полились слезы. Стремясь увидеть Мао Цзэдуна, задние, сметая все на своем пути, карабкались на столы и стулья, громко кричали, вкладывая в это свою душу: „Десять тысяч лет Председателю Мао!“ И если в начале заседания в зале царили крайняя зажатость и подавленность, то тут стразу же все изменилось и обратилось в океан приветствий и восторгов»[427].

Оказывается, Мао Цзэдун не намеревался участвовать в данном совещании. Он, по воспоминаниям его врача, отказался показываться на людях рядом с Лю Шаоци и Дэн Сяопином, поэтому он тихо прошел за сцену и уселся там, внимательно слушая, что происходит, скрытый от любопытных глаз. Мао ничего не говорил до тех пор, пока Лю Шаоци не занялся «самокритикой», в которой он не признал за собой ничего плохого, сказав только, что «старые революционеры столкнулись с новыми проблемами», что они не понимали, как осуществлять «культурную революцию». Услышав такое, Мао Цзэдун не выдержав, фыркнул: «Какие старые революционеры? Старые контрреволюционеры — это куда вернее!» За Лю Шаоци выступал Чжоу Эньлай. В это время Мао встал, собираясь вернуться в свою любимую комнату № 118 в здании ВСНП. Но неожиданно изменил свое решение, заявив, что он должен поддержать революционные массы. Когда Чжоу Эньлай закончил речь, занавес позади сцены раздвинулся, и на сцену ступил Председатель Мао. Толпа, узнав его, заревела. Мао с безразличным лицом помахивая рукой приветствующему его залу, медленно двигался взад и вперед по сцене. При этом вождь не взглянул на Лю Шаоци и Дэн Сяопина, будто их тут не было вовсе, и они, ошеломленные, стояли на сцене.

Во всех высших и средних учебных заведениях занятия были прекращены, там непрерывно, сутки напролет шли митинги и диспуты. Представители ГКР и в первую очередь Чэнь Бода, Цзян Цин, Кан Шэн, Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань почти ежедневно, начиная с 20-х чисел июля, направлялись в учебные заведения Пекина и раздували «пожар культурной революции», подстрекая учащихся к бунту, к борьбе с «рабочими группами», к созданию своих собственных организаций. Так, Кан Шэн, Цзян Цин и Чэнь Бода 22, 23, 25, 26 июля четырежды посетили старейший Пекинский университет. Их демагогические, разнузданные, полные самодовольства выступления нагнетали обстановку на местах, возбуждали студентов до крайности. Митинги проходили при массовом стечении учащихся, иногда яблоку было негде упасть, выступления транслировались через усилители и громкоговорители, громоподобные лозунги и крики типа «дадао!» (долой) «хэйбан» (черную банду), «ша, ша» (смерть, смерть), сотрясали небо.

«Председатель Мао послал нас сюда учиться у вас, — заявил, заигрывая с массами, Кан Шэн, выступая 25 июня. — Это обусловлено тем, что, как говорит Председатель Мао, лишь будучи учениками масс, можно стать учителями масс. На кого опирается великая культурная революция? В Пекинском университете опорой великой культурной революции являемся не мы, а прежде всего вы, учащиеся и преподаватели. Именно поэтому мы и намерены в ходе этой величайшей культурной революции учиться, учиться и еще раз учиться у вас… Некоторые утверждали, что рабочие группы якобы посылались Центральным Комитетом КПК, Председателем Мао. Не верьте этой лжи! В действительности эти группы посылал Пекинский горком. Председатель Мао не направил ни одной рабочей группы. …Сегодня мы получили много записок, из которых следует, что вы очень внимательно следите за каждым нашим словом, за каждым жестом, за каждой улыбкой и аплодисментами. Может оказаться так, словно достаточно наших аплодисментов, и вопрос решен. Это совсем не так. Все это зависит от вас; аплодировать или нет — это вам виднее; правильно или неправильно — это должны решать вы… На протяжении более 50 дней вас не мобилизовали на разоблачение Лу Пина и Пэн Пэйюня (партийный секретарь парткома университета и его заместитель. — В.У.). Это — серьезная ошибка. Борьба против Лу Пина должна была осуществляться при вашем общем участии». Далее Кан Шэн заявил, что они лучше знают, как бороться «против антипартийной, антисоциалистической черной банды Лу Пина и Пэн Пэйюнь», «против антипартийных, антисоциалистических буржуазных реакционных „авторитетов“, против Цзянь Боцзаня (декана исторического факультета, известного историка. — В.У.) и Фэнь Дина».

«Культурная революция в основном имеет две стороны и три этапа, — говорил Кан Шэн, выступая 27 июля в Пекинском педагогическом институте. — Одна сторона — борьба, другая — преобразования. Внутри партии ведется борьба против представителей буржуазии, облеченных властью и выступающих против партии, против социализма. В ходе борьбы мы критикуем эти буржуазные реакционные „авторитеты“, выступающие против партии, против социализма, против идей Мао Цзэдуна». К этому времени уже выделялись лидеры студенческих «бунтарских» организаций таких ведущих вузов Пекина, как Пекинский университет (Не Юаньцзы), университет Цинхуа (Куай Дафу), Педагогический университет (Тань Хоулань), Авиационный институт (Хань Айцин), Горный институт (Ван Дабин).

В последней декаде июля 1966 г., очевидно чтобы быстрее раскачать новую кампанию, Мао Цзэдун затеял переписку с учащимися университета Цинхуа. Если судить по текстам первых дацзыбао хунвэйбинов средней школы при Пекинском университете Цинхуа и сравнить их с последующими выступлениями лидеров ГКР, то можно сделать определенный вывод о том, что появление этих дацзыбао было инспирировано сверху. Именно дацзыбао от 24 июня «Да здравствует революционный бунтарский дух пролетариата!» и от 4 июля «Еще раз да здравствует революционный бунтарский дух пролетариата!» вместе с письмом пекинских учащихся оказались у Мао Цзэдуна. Лейтмотив у этих дацзыбао был один — призыв к бунту.

Эпиграфом второй дацзыбао были слова Мао Цзэдуна «Бунт — дело правое!». «Бунт — это традиция пролетарских революционеров, традиция, которую необходимо продолжать и развивать хунвэйбинам. Мы в прошлом бунтовали, сейчас бунтуем, и в будущем будем бунтовать! Пока существуют противоречия, необходим бунт! Революционный бунтарский дух необходим сто, тысячу, десять тысяч лет!»[428]

1 августа 1966 г. Мао Цзэдун ответил на письма и дацзыбао пекинских учащихся, с воодушевлением одобрил их лозунг «Бунт — дело правое!» и призвал к более активным действиям.

Одновременно с этим в «Жэньминь жибао» без ссылок на источник 1 августа были опубликованы отрывки из ответного письма Мао Цзэдуна Линь Бяо, датированного 7 мая 1966 г. Здесь уже для всей страны были изложены основные принципы предлагаемого Мао варианта социально-экономического переустройства страны, закрепленные сразу же в материалах 11-го пленума ЦК КПК 8-го созыва. Вульгарно-утопические представления Мао Цзэдуна концентрировались в таких лозунгах, как сельскому хозяйству учиться у Дачжайской большой производственной бригады, а промышленности — у дацинских нефтяников, всей стране учиться у НОАК, которые удалось отменить только после смерти вождя. Мао Цзэдун поддержал призыв Линь Бяо к превращению всей армии «в великую школу идей Мао Цзэдуна», одновременно в письме он требовал распространить военные формы организации на все сферы жизни и деятельности китайского общества[429].

С 1 по 12 августа 1966 г. по инициативе и под руководством Мао Цзэдуна был проведен 11-й пленум ЦК КПК 8-го созыва. В работе пленума не принимали участие «по решению» по меньшей мере 26 членов и кандидатов, и по «собственной просьбе» 13 членов и кандидатов в члены ЦК КПК, то есть 39 человек (28 %), из 74 членов и 67 кандидатов списочного состава 11-го пленума ЦК КПК. Очевидно, для кворума на пленум пригласили 47 человек, включая членов ГКР, ответственных сотрудников различных отделов ЦК КПК «делегатов» от «революционных преподавателей и студентов» из вузов столицы, включая Не Юаньцзы. Первоначально планировалось провести пленум за пять дней. В повестку дня пленума были включены следующие вопросы: 1. Принятие решения о «культурной революции». 2. Обсуждение и одобрение мероприятий в области внутренней и внешней политики, принятых в период после 10-го пленума ЦК КПК 1962 г. 3. Принятие коммюнике пленума. 4. Утверждение решения расширенного совещания Политбюро ЦК КПК (май 1966 г.) и персональных перемещениях в составе руководства, то есть об освобождении от обязанностей членов Секретариата ЦК КПК Пэн Чжэня, Ло Жуйцина и кандидата в члены секретариата ЦК КПК Ян Шанкуня.

На пленуме инициаторы кампании во главе с Мао Цзэдуном хотели задним числом от имени партии одобрить развязанную вождем «культурную революцию», санкционировать от имени ЦК КПК ее проведение, втянуть страну в то движение уже именем партийного форума, получить возможность для более интенсивной атаки на своих политических оппонентов и противников. Работа пленума проходила секретно и «в крайне напряженной обстановке».

В первый день работы пленума Лю Шаоци от имени партийного руководства сделал доклад об основных моментах работы ЦК КПК, начиная с 10-го пленума 1962 г., содержание которого не было опубликовано. Он взял на себя основную ответственность за откомандирование «рабочих групп». Упущения в движении он объяснял недостаточной ясностью цели, а не принципиальными ошибками в политической линии. Во время основного доклада Мао Цзэдун бросил реплику, что «рабочие группы» «сыграли роль в подавлении масс, препятствия на их пути», что «более 90 % рабочих групп совершали плохие дела». Такие реплики еще более нагнетали обстановку неуверенности, напряженности и страха ввиду того, что многие из присутствующих имели отношение к «рабочим группам». В последующие два дня, разбившись по секциям, некоторые члены ЦК КПК выступали с «самоанализами», заявляя, что они «не успевали за обстановкой», «не успевали за Председателем», «совершили ошибки в направлении и в линии». 4 августа на расширенном заседании Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, которое было созвано в период работы пленума, Мао Цзэдун выступил с его более суровой критикой, упреками и обвинениями в связи с откомандированием «рабочих групп», расценивая это как «самое настоящее подавление (студенческого движения), самый настоящий террор, причем террор, который исходил из ЦК партии», заявив, что сейчас предельно ясно, те, кто настаивали на откомандировании «рабочих групп», «стояли на буржуазной позиции, выступая против пролетариата». Он также заявил — и было совершенно очевидно, кого он при этом имел в виду — следующее: «Мы рассуждаем о нечисти, но ведь эта нечисть находится сейчас и здесь, среди присутствующих»[430].

В соответствии с первоначальной повесткой дня 5 августа планировалось принять Решение относительно великой пролетарской «культурной революции» и закрыть пленум. Однако в связи с тем, что 4 числа Мао очень резко выступил на заседании Постоянного комитета Политбюро, пленум решено было продлить. 5 августа Мао Цзэдун написал новый документ, назвав его: «Огонь по штабу! Моя первая дацзыбао». «На протяжении 50 с лишним дней некоторые руководящие товарищи в центре и на местах… заняв реакционные буржуазные позиции, осуществляют буржуазную диктатуру и пытаются подавить мощное движение великой пролетарской культурной революции, — писал он в дацзыбао. — Извращая истинное положение вещей и выдавая черное за белое, они преследуют революционеров, подавляют инакомыслие, организуют белый террор и, будучи преисполнены самодовольства, вовсю демонстрируют свою буржуазную спесь, принижая боевой дух пролетариата. До чего же это подло!»

В ней он осудил сам факт создания «рабочих групп», а также их действия, бросил обвинение «некоторым руководящим товарищам как в центре, так и на местах, от ЦК КПК до местных парторганов», что они «стоят на реакционных буржуазных позициях и осуществляют диктатуру буржуазии». И хотя в дацзыбао и не были упомянуты имена и фамилии, но было совершенно понятно, против кого направлено ее острие. Расшифровывая позже, что имел ввиду Мао Цзэдун под «штабом», по которому следовало «открыть огонь», журнал «Хунци» указывал: «Буржуазный штаб состоит из горстки самых крупных лиц в партии, облеченных властью и идущих по капиталистическому пути. Именно они — главный объект нынешней культурной революции, а ее главная задача — полностью ниспровергнуть их»[431]. Иными словами, первая дацзыбао Мао Цзэдуна призвала к разгрому центральных и местных партийных органов, как «буржуазных штабов», и в первую очередь центрального «штаба», возглавляемого Лю Шаоци и Дэн Сяопином.

Уже на следующий день после появления дацзыбао Мао Цзэдуна, Линь Бяо, который, как сообщалось ранее на пленуме, «отпросился на длительное лечение» и вместе с семьей спасался от летней жары в Даляне, спешно вылетел на самолете, присланном Мао, в Пекин для участия в работе пленума. В аэропорту его встретил Чжоу Эньлай, вкратце обрисовавший ситуацию, сложившуюся на пленуме.

По некоторым данным, затем, уже во время личной встречи с вождем, министр обороны узнал, что вот-вот займет место Лю Шаоци и станет заместителем Председателя партии. Зная характер Мао Цзэдуна, и отлично представляя себе все опасности столь головокружительного взлета, Линь Бяо под предлогом плохого здоровья (и это было правдой) попытался отказаться от столь почетного поста. Но вождь уже принял решение и отказываться от него не спешил.

«Начиная с этого момента (появления первой дацзыбао Мао Цзэдуна. — В.У.) на пленуме ЦК партии началось разоблачение „ошибок“ Лю Шаоци и Дэн Сяопина, — вспоминала дочь последнего. — И стала звучать критика в их адрес. Разного рода персонажи из лагеря „культурной революции“ ставили каждое лыко в строку и обвиняли Лю Шаоци и Дэн Сяопина, начиная с осуждения самого факта откомандирования рабочих групп с целью подавления движения учащихся и вплоть до обращения к прошлому, к тому, что происходило начиная с 1962 года, то есть выискивания всевозможных „ошибок“ в деятельности тех, кто, находясь на первой линии, руководил в те годы повседневной деятельностью ЦК партии. Тогда же Мао Цзэдун выступил с речью, в которой осуждал Лю Шаоци и Дэн Сяопина за подавление движения учащихся, называя это проблемой отношения к курсу партии, проблемой отношения к линии партии, характеризуя это как ошибочную линию. В результате критики, прозвучавшей на пленуме, был сделан вывод о том, что помимо Центрального Комитета Коммунистической партии Китая, возглавляемого Мао Цзэдуном, есть еще и иной буржуазный штаб во главе с Лю Шаоци»[432].

По свидетельству Мао Цзэдуна, принятие пленумом нужных ему документов и решений оказалось возможным только в результате «упорядочения» рядов Политбюро и Секретариата ЦК КПК, предпринятого по его инициативе в качестве дополнительного пункта повестки дня. Из состава Политбюро были официально выведены Пэн Дэхуай (давно уже находившийся под домашним арестом) и Пэн Чжэнь, из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПК — Чжан Вэньтянь и Лу Диньи. Семь членов Секретариата ЦК были отстранены от выполнения своих функций. Пленум кооптировал в Политбюро шесть новых членов: Тао Чжу, Чэнь Бода, Кан Шэна, Сюй Сянцяня, Не Жунчжэня и Е Цзяньина. Число членов Постоянного комитета Политбюро было увеличено с семи до одиннадцати человек. В него были дополнительно введены Чэнь Бода, бывший первый секретарь Центрально-Южного бюро ЦК КПК Тао Чжу (по решению майского совещания Политбюро он уже был переведен на должность постоянного члена Секретариата ЦК и, по совместительству, заведующего Отделом пропаганды ЦК) и Кан Шэн, который долго ждал этого дня. Это изменило соотношение сил в высшем партийном органе в пользу Мао (семь к трем). «Упорядочение рядов, проведенное среди членов и кандидатов в члены Политбюро, членов Секретариата, членов Постоянного комитета, обеспечивает реализацию этого постановления, а также Коммюнике ЦК»[433], — заявил Мао в заключительном слове на пленуме.

Было принято решение об избрании Линь Бяо единственным заместителем Председателя ЦК КПК, остальные четыре поста заместителей (занимавшиеся Лю Шаоци, Чжоу Эньлаем, Чжу Дэ и Чэнь Юнем) были упразднены. При этом при расположении членов этих руководящих органов в порядке их значимости и важности Лю Шаоци был понижен и перемещен со второго на восьмое место. Линь Бяо же стремительно взлетел вверх на второе место, став единственным заместителем Председателя КНР.

В результате готовившихся организационных перемещений (по некоторым данным, этим занималась лично Цзян Цин), всевозможного давления на участников пленума, как на самом форуме, так и вне стен его (7 августа 1966 г. было обнародовано «Решение ЦК КПК об ускорении массового выпуска произведений Мао Цзэдуна», в котором призвали «кадровых работников и рабочих всех издательств, типографий и учреждений распространения книг страны немедленно мобилизоваться и приложить все усилия к выпуску и распространению трудов Председателя Мао как к выполнению первоочередной задачи») Мао Цзэдуну и его ближайшему окружению удалось большинством лишь в несколько голосов провести резолюцию, которая оформила пересмотр прежнего курса и развертывания «культурной революции». В «Постановлении ЦК КПК о великой пролетарской культурной революции» (так называемых «16 пунктах»), проект которого готовился ГКР при непосредственном участии Мао, призывали: «сосредоточить все силы для нанесения удара по горстке ультрареакционных буржуазных правых элементов, контрреволюционеров-ревизионистов, полностью разоблачить и поставить под огонь критики их преступления против партии, против социализма, против идей Мао Цзэдуна, максимально изолировать их»[434]. Однако детальный анализ «16 пунктов» говорит о том, что было бы неверным утверждать, как это делает в своей книге «Мао Цзэдун» американский синолог Филип Шорт, что «ЦК с покорным единодушием утвердил» данный документ[435]. По китайским данным, Чжоу Эньлаю, Тао Чжу и некоторым другим участникам пленума удалось выбросить из проекта документа такие термины, как «черная банда», «черная линия», и вписать такие слова, как «дискуссию необходимо вести словами, а не силой», о «сплочении свыше 95 % кадровых работников и масс», о «разрешении должным образом противоречий внутри народа» и т. д.[436]

Однако принятие определенных документов на пленуме еще не означало, что они будут полностью выполняться на местах всеми участниками партийного форума. Видимо, поэтому в заключительном слове на 11-м пленуме Мао заметил: «Сейчас-то они согласились, но что будет, когда они вернутся по домам?… Обязательно найдется часть лиц, которая не пожелает что-то проводить в жизнь»[437].

«Товарищ Мао Цзэдун является величайшим марксистом-ленинцем нашего времени, — утверждалось в Коммюнике пленума (чувствуете руку Кан Шэна и Линь Бяо! — В.У.). — Он гениально, творчески и всесторонне унаследовал, отстоял и развил марксизм-ленинизм, поднял его на совершенно новый этап. Идеи Мао Цзэдуна есть марксизм-ленинизм такой эпохи, когда империализм идет к всеобщему краху, а социализм — к победе во всем мире. Идеи Мао Цзэдуна служат для всей партии и всей страны руководящим курсом в любой работе»[438].

Коммюнике пленума призвало «еще выше поднять великое красное знамя идей Мао Цзэдуна, сплачивать всех, кого можно сплотить, одолевать противодействие со стороны контрреволюционного ревизионизма, „левого“ и правого оппортунизма, преодолевать трудности, исправлять недостатки и ошибки. Устранить внутри партии и в обществе теневые стороны, довести великую пролетарскую культурную революцию до конца»[439].

Эти, подготовленные ГКР и принятые по инициативе Мао Цзэдуна документы 11 — го пленума ЦК КПК явились завершающим шагом на внутрипартийном уровне, санкционировавшим развертывание «культурной революции». Как сегодня справедливо пишут историки КНР, они «породили слепое, стихийное, массовое политическое движение, в котором произошло стирание всех граней между своими и врагами». «Культурная революция» как мощный тайфун вскоре после 11-го пленума захватила все китайское общество.

После окончания XI пленума ЦК КПК Мао Цзэдун решил, что необходимо созвать под Председательством Линь Бяо расширенное заседание Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК. Первоначально было решено, что на нем будет продолжена критика Лю Шаоци, однако Линь Бяо, Цзян Цин, Кан Шэн и их сторонники полагали, что на практике Лю Шаоци уже повержен, и что главной опасностью и самым большим препятствием на пути развертывания нового массового движения сегодня является Дэн Сяопин. В связи с этим острие критики на совещании было повернуто против последнего. Линь Бяо открыто заявил, что вопрос о Дэн Сяопине — это вопрос, который «относится к категории борьбы между нами и нашими врагами».

После этого заседания Дэн Сяопин, понимая, что начинается полоса зубодробительной критики его деятельности, что ему попытаются припомнить все, поднимут всю историю, ему уже не дадут работать, передал Кан Шэну часть тех обязанностей, которые ранее были возложены на него: курирование Отдела ЦК КПК по связям с зарубежными партиями, Отдела расследований или инспектирования ЦК КПК, чему Кан Шэн был очень рад. «Я не могу работать, я передаю свою работу тебе»[440], — заявил он при этом Кан Шэну.

Хотя первые хунвэйбины, как уже упоминалось, появились в конце мая 1966 г., однако в КНР днем рождения «красных охранников» считается 18 августа 1966 г. В этот день Мао Цзэдун и его сторонники устроили хунвэйбиновским отрядам массовый митинг на площади Тяньаньмэнь. К этому времени со всех концов страны на него съехались около миллиона школьников и студентов (понятное дело, что их кто-то организовывал и направлял в столицу). В полночь 17 августа их отряды, распевая такие революционные песни, как «В открытом море не обойтись без кормчего» (читай Мао Цзэдуна. — В.У.), с красными флагами, транспарантами и портретами «кормчего» в руках прошли по главной и самой длинной улице столицы Чаньань дацзе («Проспекту Великого спокойствия», хотя этой ночью навряд ли было «спокойствие» для местных жителей на этом проспекте). Мао появился перед ними в первых лучах восходящего солнца под мелодию песни «Дунфанхун» («Восток заалел»). В начале шестого утра он вышел из ворот Запретного пурпурного города, несколько минут пообщался с толпой и поднялся на башню Тяньаньмэнь, где его уже ждали гордые своей исторической миссией представители хунвэйбинов — этих «маленьких генералов», как он их называл, «культурной революции».

Митинг начался со звуков песни «Восток заалел». «Мао — наш великий вождь, великий учитель, великий кормчий и великий главнокомандующий!» — неслись в толпу через громкоговорители немного протяжные, с сычуаньским акцентом, слова Чэнь Бода, председательствовавшего на митинге, и Линь Бяо, мастерски дирижировавшими миллионной толпой.

В выступлениях Чэнь Бода и Линь Бяо, а также Чжоу Эньлая неоднократно подчеркивалась мысль, что Мао Цзэдун и ГКР одобряют создание новых хунвэйбиновских организаций. Подчеркивалась роль Мао Цзэдуна в этой политической кампании, которого все выступавшие называли «верховным главнокомандующим» и «полководцем» «культурной революции», неслись призывы повсеместно «утверждать его идеи» и беспрекословно подчиняться вождю. «В открытом море не обойтись без кормчего, а нашим кормчим является Председатель Мао», — заявляли они. Кульминационным моментом митинга явилось вручение одной из школьниц, поднявшихся из толпы, красной повязки с написанными на ней белыми иероглифами «хун» — «вэй» — «бин» Мао Цзэдуну. Когда эта представительница «революционных учащихся» прикалывала булавками повязку на руке Мао, стоящая внизу миллионная толпа неистовствовала. Такие же повязки были вручены Линь Бяо и другим партийным руководителям. Мао, благосклонно принимая повязку, произнес единственную за весь митинг фразу: «Я решительно поддерживаю вас!». Этим он хотел еще раз показать, что лично узаконил организацию хунвэйбинов, санкционировал ее действия. Таким образом, основное значение этого митинга заключалось в том, что он дал возможность вождю через головы всех партийных, комсомольских, профсоюзных, пионерских и других общественных организаций прямо обратиться к «красным охранникам», тем самым официально от своего имени узаконивая новую организацию. Итак, с этого момента начали формироваться военизированные ударные отряды фанатичной учащейся молодежи, специально предназначенной для осуществления массового политического террора в отношении различных кадровых работников, интеллигенции и запугивания широких слоев населения страны и беспрекословной моральной (а часто и физической) поддержки Мао Цзэдуна и его ближайшего окружения.

С 18 августа по 26 ноября 1966 г. Мао Цзэдун в Пекине восемь раз подряд встречался с хунвэйбинами, а также с «революционными» преподавателями и студентами высших и средних учебных заведений страны. В этих встречах приняли участие в общей сложности свыше 11 миллионов человек. ЦК КПК и Госсовет (видимо, не без давления Мао Цзэдуна и ГКР, требовавших осуществления «великих смычек» хунвэйбинов по всей стране) обнародовали директиву (5 сентября 1966 г.) с требованием организовать на местах бесплатные поездки в Пекин учащихся высших и средних учебных заведений или их представителей, а также делегаций преподавателей, рабочих и служащих для ознакомления с мероприятиями «культурной революции», что привело к крупномасштабным бесплатным перемещениям десятков миллионов хунвэйбинов, обрядившихся в модную тогда поношенную ярко-зеленую военную форму, учащихся и преподавателей по всей территории Китая ради осуществления «великой смычки» между организациями.

17 августа 1966 г. хунвэйбины второй средней школы Пекина обнародовали документ «Объявляем войну старому миру», в котором провозглашалась «необходимость критики и уничтожения всех старых идеологии, культуры, привычек и обычаев». Этот лозунг на следующий день, как уже отмечалось, был поддержан в выступлении Линь Бяо на массовом митинге в столице, что послужило началом движения за «ликвидацию четырех старых». По всей стране начались широкомасштабные антиконституционные действия: совершались переименования площадей и улиц, акты вандализма в отношении памятников истории, архитектуры и культуры, погромы в домах, библиотеках и музеях, религиозных и культовых храмах, на старых кладбищах, избиение простых смертных.

В глазах хунвэйбинов все это выглядело как «четыре старых». Автор сам оказался свидетелем таких варварских действий в августе 1966 г. в Пекине, когда в специализированном магазине известного цзиньдэчжэньского фарфора на улице Цяньмэнь (наиболее знаменитого фарфора и в КНР и за рубежом) хунвэйбины пытались уничтожить всю фарфоровую посуду с традиционными старыми сюжетами и рисунками драконов, фей, известных красавиц старого Китая как посуду феодальную. И только находчивость смекалистых продавцов, убравших всю такого рода посуду с глаз долой в подсобные помещения и заявивших «бунтарям», что они обслуживают иностранцев и просили бы им не мешать выполнять свои обязанности и выставивших юнцов на улицу, временно спасла магазин от погрома. Автор также был свидетелем разгрома кладбища недалеко от Пекинского института иностранных языков на Вэйгунцуне, где был захоронен известнейший китайский художник Ци Байши и его семья. А уж сколько каменных львов, стоящих у старых китайских домов и особняков, было разбито — это не поддается никакому учету.

Аквариумы с золотыми рыбками, которые многие из китайцев держали дома, вытаскивались на улицу и разбивались.

Длинные косы у девушек и женщин также считались «феодальной традицией», и поэтому необходимо было немедленно сделать «революционную» короткую стрижку, а тех, кто вовремя этого не сделал, насильно стригли на улицах хунвэйбины.

Вслед за борьбой с «четырьмя старыми» следовали потасовки и драки различных молодежных группировок, избиения мирных граждан, откровенный грабеж. Видные ученые, общественные деятели, представители прессы, сферы образования, искусства, издательского дела, демократических партий и организаций, государственного и военного руководства стали рассматриваться хунвэйбинами при прямом подстрекательстве сверху как «буржуазные элементы, ревизионисты, контрреволюционная черная банда, нечисть». Причем Кан Шэн призвал в одном из своих выступлений в Центральной партийной школе, а он был очень активным в это время, одевание на таких лиц высокого шутовского колпака и навешивание черной дощечки с указанием, кем является этот человек — нечистью, ревизионистом, контрреволюционером, помещиком, буржуазным элементом и т. д. И вскоре пропагандируемый Кан Шэном метод стал широко применяться по всей стране. Все ведущие информационные агентства мира публиковали материалы и фотографии этой «нечисти», переданные из Китая.

Первой жертвой столичных хунвэйбинов стал известный писатель КНР, маньчжур Лао Шэ (3.2.1899-24.8.1966), автор романов «Рикша», «Развод», «Записки о Кошачьем городе», «Под пурпурными стягами». Лао Шэ был многогранным писателем. Он не только прославился своими рассказами, повестями, романами и пьесами, но и добился больших успехов в песенно-сказительном искусстве, в области прозы, поэзии и публицистики. В течение восьми лет, с начала 1938 года, когда был образован Всекитайский союз деятелей литературы и искусства, борющихся против врага, вплоть до победы китайского народа в войне сопротивления японским захватчикам, Лао Шэ неизменно руководил этим союзом.

Сразу же после образования КНР в 1949 г. Лао Шэ возвращается на Родину из США. Он становится одним из ответственных руководителей Всекитайской ассоциации работников литературы и искусства и Союза китайских писателей.

В 1951 г. Пекинское городское народное правительство присвоило Лао Шэ звание «народного деятеля искусства».

В китайской литературе, пожалуй, не было автора, который знал бы в таком совершенстве язык, быт и нравы старого Пекина, где он родился, его чайных и переулков — хутунов, его смех, горе и нужду. Неслучайно сейчас в Пекине в центре города воссоздана «Чайная» Лао Шэ, куда ежедневно водят иностранных туристов. У автора до сего дня как памятная реликвия хранится небольшой словарь «Пекинского языка», созданный под непосредственным участием Лао Шэ, написавшим для него предисловие в 1963 г. (очевидно, здесь власти не видели никакой крамолы и разрешили в 1965 г. издать словарь).

Лао Шэ, так же как и его старший современник известный писатель Лу Синь, разрабатывая проблему национального характера китайцев в своих произведениях, обращался к образу толпы — равнодушной, аморфной, жестокой группы, ищущей лишь увеселения в наблюдаемых событиях.

Жажда зрелищ сочетается у толпы с большой кровожадностью, и это, по мнению Лао Шэ, являлось характерной чертой китайцев. «Нация, в истории которой были Хуан Чао, Чжан Сяньчжун и государство тайпинов, — писал он в своем известнейшем романе „Рикша“, — умеет умирать, но при этом и сама любит посмотреть на казни… народ страны ритуалов обожает смотреть, как убивают».

В повести «Моя жизнь» Лао Шэ показывает, как резко меняются люди, когда они становятся частью безымянной массы, вышедшей из-под контроля. В одиночку никто из горожан не рискнул бы взломать лавку или напасть на полицейского, наоборот, их поведение очень законопослушно и безобидно. Однако ночью, во время военного бунта и пожара, высыпавшие на улицу мужчины и женщины, старики и дети превращаются в других людей. Их как будто охватывает коллективное безумие от ощущения безнаказанности, и толпа врывается не только в магазины, ограбленные солдатами, но и вскрывает нетронутые лавки, унося оттуда все, что можно унести, — от товаров до угла и вывесок. Беспредел доходит до того, что они, вооружившись кухонными ножами, начинают отбирать друг у друга награбленное. Оказывается, что отбросить представления о нравственности очень просто, и достаточно нескольких минут, чтобы люди превратились в стаю хищников, где властвуют первобытные инстинкты и выживает сильнейший. У толпы нет внутренних ограничителей, ее сдерживают только внешние факторы.

И вот этот эффект толпы, о котором писал Лао Шэ более 30 лет назад, он почувствовал на себе за несколько дней до своей смерти. Толпа подначивалась высказываниями Мао Цзэдуна и его ближайшего окружения, что «без разрушения нет созидания, разрушение — это критика, это революция, прежде всего разрушение, а в самом разрушении заложено созидание» (Сообщение ЦК КПК от 16 мая 1966 г.), «Надо отбросить слово „страх“». «Не следует бояться беспорядков, — говорилось в Решении 11-го пленума ЦК КПК 8-го созыва. — Председатель Мао Цзэдун постоянно учит, что революция не может совершаться так изящно, так деликатно, так чинно и учтиво. Пусть массы в ходе этого великого революционного движения сами воспитают себя и распознают, что верно, а что ошибочно, какие методы правильны, а какие неправильны» и т. д. и т. п. Министр общественной безопасности Се Фучжи отдал милиции распоряжение предоставить хунвэйбинам полную свободу действий. Причем информировали хунвэйбинов об «объектах» и лицах, по которым следовало наносить удар, не только министерство общественной безопасности, но и ведомство Кан Шэна.

Итак, 23 августа 1966 г., по воспоминаниям его сына, Лао Шэ вместе с другими тридцатью представителями творческой интеллигенции затащили во двор конфуцианского храма в Пекине и подвергли унизительной процедуре стрижки «по фасону инь-ян», обрив половину головы. Затем на лица им выплеснули пузырьки черной туши, а на грудь попытались повесить табличку с надписями: «проводящий контрреволюционную деятельность черный бандит». «Отец решительно отказался вновь склонять голову, вешать табличку и не желал больше разговаривать, — вспоминал его сын. — Он возмущенно поднял свою голову — всю в ранах, в кровоподтеках. — „Склони голову! Надень табличку!“ — послышался приказ хунвэйбинов.

Отец, собрав все оставшиеся силенки, выбросил находившуюся у него в руках табличку на землю. Он немедленно был схвачен, да, схвачен…»[441]

После этого хунвэйбины поставили свои жертвы на колени и принялись хлестать их прутьями и кожаными военными ремнями. Лао Шэ пинали ногами, били по голове, таскали за волосы. Разбили очки. Некая женщина лет сорока надрывно кричала: «Я хочу разоблачить его: до Освобождения Лао Шэ запродал Америке права на издание романа „Рикша“». — «Я не предавал родину. Я честный человек, — парировал писатель. — Говорить надо правду. Я не могу выдумывать того, чего не было». Когда от Лао Шэ хунвэйбины потребовали «признать свои преступления», сунув в его руку бумагу и ручку, он дрожащей рукой написал: «Я бил хунвэйбинов. Лао Шэ». И это было последней строкой знаменитого писателя.

Шестидесятисемилетний Лао Шэ потерял сознание. Когда рано утром следующего дня знаменитого писателя принесли домой, одежда его была так пропитана кровью, что жене его пришлось разрезать заскорузлую, засохшую корку из сочившейся крови ножницами. Она аккуратно промыла его раны.

Через сутки Лао Шэ покончил с собой, бросившись в воду неглубокого пруда рядом с Запретным городом.

На центральных площадях китайских городов (а не только в столице) высились горы книг, добытых хунвэйбинами в храмах и библиотеках, магазинах и частных коллекциях. Вот как вспоминал об аналогичной сцене, имевшей место далеко от Пекина в городе Аомэне в сентябре 1966 г., один из молодых людей:

«В городских библиотеках не осталось ни одного тома: в желтых и черных обложках, все они, ядовитые творения человеческого разума, были здесь. Большая их часть представляла собой вручную переплетенные фолианты. Своей очереди отправиться в огонь ждали „Сутра золотого лотоса“, „Троецарствие“, „Рассказы о людях необычайных“. Около шести вечера на груду вылили литров пятьдесят керосина и подожгли. Языки пламени взметнулись на три этажа вверх… Костер полыхал трое суток».

В качестве наиболее ярких примеров травли Мао Цзэдуном и его ближайшим окружением уже в начальный период «культурной революции» китайской профессуры можно привести в качестве примера также судьбу ректора Уханьского университета, известного ученого, участника I съезда КПК 1921 г., члена Общества китайско-советской дружбы Ли Да. Уже к лету 1966 г. в местной печати была начата кампания травли и преследований Ли Да. 19 июля 1966 г. он был вынужден обратиться к Мао Цзэдуну с письмом, в котором просил «спасти его жизнь». Однако это было гласом вопиющего в пустыне, 4 августа Ли Да в «Жэньминь жибао» был назван «черным бандитом». В результате жестоких репрессий 86-летний ветеран партии скончался 24 августа 1966 г.

По далеко неполным данным, представленным Пекинским отделением министерства общественной безопасности КНР, с 23 августа по конец сентября 1966 г., то есть в течение только одного месяца, в столице хунвэйбинами были убиты 1722 человека. Только с 27 августа по 1 сентября 1966 г. в 48 коммунах уезда Дасин под Пекином были уничтожены 325 человек, из них самому старшему было 80 лет, а самому маленькому — 38 дней от роду, 22 двора были вырезаны полностью[442]. За это время конфисковано имущество у 38 тыс. 695 семей, произведены обыски и изгнаны и сосланы из Пекина 85 тыс. 198 человек. В Шанхае только за две недели с 23 августа по 8 сентября 1966 г. произведены обыски в 84 тыс. 222 домах, и среди них 1231 дом преподавателя либо интеллигента, в Тяньцзине — в 12 тыс. Только в Сучжоу были конфискованы материальные ценности в 64 тыс. 56 домах — среди них: книги, свитки с каллиграфией, культурные ценности численностью более 170 тыс. экземпляров. Из 6843 исторических и культурных памятников Пекина, с 1958 г. охраняемых как национальное достояние, 4922 подверглись разрушению, причем большинство из них в августе-сентябре 1966 г.[443]

Во время обысков вызывало подозрение, а значит, подлежало конфискации абсолютно все: предметы антиквариата, каллиграфические свитки, иностранная валюта, золото, серебро, ювелирные изделия, музыкальные инструменты, живопись, фарфор, старые фотографии, манускрипты, научная литература. То, что не уносили с собой, ломали и разбивали вдребезги. В Шанхае в результате таких обысков конфисковали 32 тонны золота, 150 тонн жемчуга и нефрита, 450 тонн ювелирных изделий и более шести миллионов долларов США наличными деньгами[444]. В Пекине примерно только за месяц таких обысков, проводимых хунвэйбинами найдено 5 155 кг золота, 17 260 кг серебра и 55 млн. 456 тыс. 600 юаней наличными деньгами: было конфисковано 613 тыс. 600 единиц материальных ценностей и драгоценностей[445]. За 1966–1976 гг. у частных лиц незаконно было конфисковано 520 тыс. комнат, среди них 82 тыс. 230 домов частных владельцев. В 12 районах Шанхая в этот же период было незаконно конфисковано 1 млн. 240 тыс. кв. метров частной площади[446].

К 3 октября 1966 г. по всей стране из городов были изгнаны 397 тыс. 400 человек, попавших в разряд «нечисти»[447].

В итоге действий хунвэйбинов по борьбе с «четырьмя старыми» было разрушено, по неполным данным, более 6 тыс. памятников культуры, уничтожено 2 млн. 357 тыс. исторических книг, 185 тыс. картин и свитков с каллиграфией, 538 единиц других культурных ценностей[448], разбито более 1 тыс. стел, имеющих историческую ценность. Среди них более 70 единиц — это бесценные памятники литературы, охраняемые ранее государством как национальные реликвии[449].

Кан Шэн и здесь попытался погреть руки. У него были сведения о ценных литературных и художественных памятниках, хранящихся в личных канцеляриях, и он решил, что пришло время их изъять для своей коллекции с помощью отрядов хунвэйбинов. В 50-х годах он водил «дружбу» с Дэн То — главным редактором «Жэньминь жибао», и будучи однажды в него дома в гостях, увидел несколько очень ценных книг. Дэн То по простоте душевной раскрыл свой книжный шкаф и с гордостью показал все имеющиеся у него уникальные старые издания и рассказал, что они были куплены в столице на Люличане сразу же после освобождения страны по довольно умеренным тогда ценам. Кан Шэн это запомнил. Известно, что Дэн То стал первым объектом, по которому был нанесен удар в начале «культурной революции», и он в знак несогласия с проводимой политикой покончил жизнь самоубийством в ночь с 17 на 18 мая 1966 г.

Кан Шэн позвонил одному своему человеку и пригласил его приехать в Дяоюйтай — резиденцию для высокопоставленных гостей, которую он, Чэнь Бода и Цзян Цин облюбовали для работы в летний жаркий период в столице. Они жили в восемнадцатиэтажном новом здании под номером 10: Чэнь Бода занимал первый этаж, Кан Шэн — восьмой, Цзян Цин — семнадцатый. Вскоре гость уже был в кабинете Кан Шэна. «Сегодня я пригласил тебя, чтобы поручить тебе очень важную задачу, — начал хозяин. — Ты должен подобрать несколько надежных ребят для проведения обыска в квартирах Дэн То, А Иня, Лун Юя, Чжан Кайци, Чуань Сихуа, Чуань Чжунмо, Чжао Юаньфана, Ци Байши, Шан Сяоюя. При обыске смотреть только ценные книги, известную каллиграфию и живопись, старинные вещицы. Не должно быть укрыто ни одной вещи. Все эти предметы являются государственным достоянием, однако они превратились в частные коллекции. Сейчас вы пойдете и конфискуете эти вещи… Вы должны произвести тщательный обыск, чтобы не исчезло ни одной вещи. Затем передайте их в хранилище, занимающееся охраной культурных ценностей». Далее Кан Шэн предупредил, что действовать они должны следующим образом: надеть повязки с иероглифом «хунвэйбин» и ни в коем случае не обнаруживать, из какого они ведомства на самом деле. Во время операции сохранять абсолютную секретность, в квартирах обыскиваемой интеллигенции не говорить ни слова, чтобы не выдать себя.

Вскоре были образованы несколько групп, которые под видом «красных охранников» приступили к выполнению задания по указанному шефом списку. Для удобства и быстроты действий им были предоставлены армейские грузовики. И вот одетые в зеленые военные шинели с нарукавными повязками «хунвэйбин» молодые люди шныряли по Пекину по указанным адресам, исполняя указания своего шефа. Через некоторое время в квартире Кан Шэна раздался телефонный звонок, хозяин взял трубку и услышал отчет о проделанной операции: задание выполнено, потерь в живой силе нет, кроме одного раненого во время потасовки, вся операция осуществлялась в тайне. Шеф был доволен.

Через определенное время Кан Шэн уже был в государственном хранилище культурных ценностей. Он спешил, так как знал, что к конфискованным ценностям проявляют интерес также Чэнь Бода, Линь Бяо, да и сама мадам Цзян Цин. Проникнув на склад, он сел перед грудой конфискованных в последнее время вещей, внимательно рассматривая каждую из вещиц, находящихся в куче, при тусклом свете лампочки. Он не обращал внимания на пыль, которая осела на вещах, его интересовало содержание этой кучи. Гость не спеша внимательно разглядывал и оценивал каждую вещицу, а затем откладывал ее в одну их трех новых горок, которые потихонечку росли по мере уменьшения основной общей кучи конфискованных вещей. Он так увлекся своей работой, что незаметно прошло несколько часов. Кан Шэн, посмотрев на часы, закончил осмотр вещей, встал, позвал смотрителя и заявил, что вещи из первой горки у него вызывают сомнение насчет их реальной ценности, поэтому он просит отнести их в свою машину, он позже не спеша еще раз определит их ценность и вернет в хранилище. Описывать пока эти вещицы не обязательно, так как он их все вскоре вернет. Однако позже даже след самых ценных из этих вещей пропал. Кан Шэн приезжал в хранилище еще несколько раз, вернул незначительные вещи, некоторые вещицы из второй и третьей кучки забрал для оценки, часть из них затем подарив Чэнь Бода, Цзян Цин и Линь Бяо.

В те дни китайская пресса подробно освещала деятельность хунвэйбинов по переименованию улиц, магазинов, зданий, больниц Пекина, Шанхая. Тяньциня, Нанкина, Уханя, Чанша, Наньчана, Гуйчжоу, Хэфэя, Цзинани, Харбина, Чунцина, Наньнина, Гуйяна, Куньмина, Гуанчжоу и других городов. Страну захватила охота к перемене имен: старые «феодальные» вывески сменялись звучными современными названиями типа «Вэйдун» («Защитим Мао Цзэдуна»), «Ханьбяо» («Сплотимся вокруг Линь Бяо»), «Юнгэ» («Непрерывная революция»). В Шанхае 29 августа 1966 г. на одном из крупнейших универмагов города хунвэйбины предлагали его из «Юнхун» («Вечно красный») переименовать в «Юндоу» («Постоянная борьба») или «Хунвэй» (от слова хунвэйбин). На развлекательном и увеселительном центре Шанхая «Да шицзе» («Великий мир») сняли вывеску вообще. В Тяньцзине все из 400 отделов и магазинов, названия которых существовали до 1949 г., были переименованы. Пассаж «Цюанье чан» в этом городе был переименован в «Народный пассаж». А такой же пассаж в Пекине «Дунань шичан» («Восточное спокойствие») был переименован в «Дунфэн шичан» («Ветер с Востока»), улица, ведущая к советскому посольству, была переименована в «Антиревизионистскую» улицу. На улице были вывешены лозунги и дацзыбао воинственного, националистического содержания, которые должны были запугать сотрудников советского посольства. Вот что писалось в одной дацзыбао от 20 августа 1966 г., подписанной «красными охранниками» Пекинского института китайской медицины: «Довольно! Довольно! В наших сердцах клокочет вся старая и новая ненависть! Мы не забудем о ней ни через сто, ни через тысячу, ни через десять тысяч лет. Мы обязательно отомстим. Сейчас мы не мстим только потому, что еще не пришло время мщения. Когда же настанет это время, мы сдерем с вас шкуру, вытянем из вас жилы, сожжем ваши трупы и прах развеем по ветру!»

Итак, уже первые недели деятельности хунвэйбинов в Пекине и на периферии ознаменовались разгулом политического хулиганства, актами вандализма и изуверства, кровавыми насилиями над неугодными инициаторам «культурной революции» кадрами, интеллигенцией, взрывом антисоветизма. В ходе «культурной революции» и после нее стали известны факты жесточайших пыток при допросах ни в чем не повинных людей, в ходе которых применялось от 50 до 100 видов изощренных пыток, «ничем не уступающих фашистским».

Бесчинства хунвэйбинов встретили отпор сознательных слоев трудящихся и общественности страны. По призыву местных партийных руководителей, а также чаще всего стихийно, рабочие, служащие, часть трудящихся, члены КПК и КСМК вставали на защиту парткомов, выгоняли хувнэйбинов из захваченных ими учреждений, взывали к Центру с требованием пресечь произвол и беззаконие. Так, когда приезжие «красные охранники» вкупе с местными из института торговли в г. Бэньпу (провинция Аньхуй) попытались устроить погромы в парткомах различных степеней, около 2 тыс. рабочих Бэньпу под руководством секретарей парткомов в течение трех дней с 1 по 3 сентября 1966 г. блокировали их. 4 сентября приехавшие в Шанхай хунвэйбины (более 1 тыс. человек), осадили здание Бюро ЦК КПК по Восточному Китаю и горком партии для расправы над «окопавшимися там ревизионистами», но получили должный отпор со стороны шанхайских рабочих и служащих. 6 и 7 сентября, когда хунвэйбины окружили здание парткома провинции Цзянси, рабочие, крестьяне и партийные работники разогнали их и устроили манифестацию под лозунгом: «Долой правых студентов!», «Решительно защитим партийные комитеты!». Организованные и стихийные выступления рабочих и крестьян против «красных охранников» в тот период имели место также в Циндао, Чанша, Тяньцзине, Сиани и многих других городах и районах страны.

Ознакомившись со срочным донесением Линь Бяо, Кан Шэна, Чэнь Бода и Цзян Цин о сопротивлении рабочих и крестьян, Мао Цзэдун 7 сентября 1966 г. недовольно ответил им: «С материалами ознакомился. Положение, создавшееся в Циндао, Чанша, Сиани и других местах, везде однозначно, всюду рабочие и крестьяне организованно выступают против учащихся. Если так будет продолжаться и дальше, разрешить имеющиеся проблемы будет невозможно. По-видимому, следует от имени ЦК издать директиву о повсеместном запрещении подобных действий, а затем выступить с редакционной статьей, убеждающей рабочих и крестьян не вмешиваться в движение учащихся». Вскоре был издан ряд директив (в частности, «Решение ЦК КПК из 4 пунктов» от 11 сентября), запрещавших рабочим и крестьянам вмешиваться в «движение» учащихся и бороться с ними, кадровым работникам запрещалось «подстрекать» рабочих на борьбу с хунвэйбинами.

4-5 октября состоялось заседание Военного совета ЦК КПК, на котором по указанию Мао Цзэдуна и Линь Бяо было принято решение о проведении «культурной революции» в военных академиях и училищах. Еще летом 1966 г. Военный совет ЦК КПК образовал внутри Главного политического управления «Канцелярию по культурной революции», которая в августе была расширена до «Всеармейской группы по делам культурной революции», подчинявшейся непосредственно Военному совету ЦК. Группу возглавил заместитель начальника Главпура Лю Чжицзянь. Специальная резолюция ЦК КПК от 5 октября 1966 г. одобряла вышеназванное решение и считала пригодным для применения в обычных вузах и школах. Вслед за заявлениями в китайской пропаганде, инициированными ГКР и, видимо, Мао Цзэдуном, что «среди руководства НОАК имеется горстка негодяев, с которыми необходимо бороться», была развернута кампания по дискредитации таких известных военачальников, героев китайской революции, как Пэн Дэхуай, Хэ Лун, Чжу Дэ, Не Жунчжэнь и других.

Одновременно требовали усиления идеологической обработки КПК и НОАК. 10 октября 1966 г. «Жэньминь жибао» сообщила об «исключительно важных указаниях» Линь Бяо, который требовал «последовательно внедрять идеи Мао Цзэдуна во всю партию, всю армию и весь народ», чтобы достигнуть «единства на основе идей Мао Цзэдуна» во всей армии.

С 9 по 28 октября в Пекине по инициативе Мао Цзэдуна и под его руководством было проведено рабочее совещание ЦК КПК, которое фактически явилось «продолжением 11-го пленума ЦК». Первоначально планировалось провести совещание за три дня, в течение которых следовало обсудить вопрос об отношении различных руководящих кадровых работников к «культурной революции», причинам неожиданного сопротивления новой политической кампании. Однако в связи с тем, что «большинство участников совещания» выразили резкое недовольство участием членов ГКР в совещании, обстановкой в стране, связанной с серьезными беспорядками, созданными анархистскими действиями под лозунгом «бить всех», провоцируемыми инициаторами «культурной революции», совещание растянулось на 17 дней, став более длительным, чем 11-й пленум ЦК 8-го созыва.

На рабочем совещании было роздано более десятка подготовленных документов и материалов, якобы подтверждающих «большие достижения» «культурной революции». В одном из них говорилось, что к 3 октября 1966 г включительно уже раскрыто 1788 «контрреволюционных» дел, собрано 1 млн. 188 тыс. лян (59,4 тонны) золота, из городов выгнаны 397 тыс. 400 лиц «нечисти»[450]. В другом документе говорилось, что хунвэйбинами были произведены обыски в 1776 домах работников министерств (культуры, образования, здравоохранения), комитетов (комитет спорта, комитет по реформе письменности) и непосредственно им подчиняющихся ведомств. Проверенными оказались 6 % от общего числа (составляющего 29 тыс. 975 человек) сотрудников этих министерств и ведомств[451].

С основным докладом на совещании «Две линии в великой пролетарской культурной революции» 16 октября 1966 г. выступил Чэнь Бода. Уже само название доклада говорило за то, что Мао Цзэдун и руководители ГКР фактически разработали план перевода «культурной революции» на этап непосредственной борьбы против главных политических противников — Лю Шаоци и его сторонников, против центральных и местных руководящих органов партии и народной власти.

Чэнь Бода, подводя итог нескольких месяцев кампании, констатировал, что «линия культурной революции одержала большие победы», а противоположная линия «потерпела поражение». Чэнь Бода подверг резкой критике «рабочие группы» и их деятельность как «ошибки в линии». Он набросал программу, в соответствии с которой следовало определить виновных и разобраться в вопросах об «ошибках в линии». «Вопрос о линии нужно рассматривать раздельно: выдвижение линии и ее осуществление. Представителями тех, кто выдвинул ошибочную линию, являются два товарища — Лю Шаоци и Дэн Сяопин. На этих двух товарищах лежит главная ответственность». «Ошибочная линия Лю Шаоци и Дэн Сяопина имеет социальную основу. Этой социальной основой является главным образом буржуазия. Ошибочная линия имеет определенный сбыт внутри самой партии, поскольку в ней есть ничтожная горстка лиц, облеченных властью и идущих по капиталистическому пути». Всех, совершивших ошибки в линии, он разделил на тех, кто совершил их сознательно (меньшинство), и тех, кто совершил их несознательно (таких оказалось большинство).

Характерно, что на этот доклад Чэнь Бода Мао Цзэдун наложил резолюцию со словами «Прекрасно!», «Распространить массовым тиражом».

На совещании дважды выступал Линь Бяо (17 и 25 октября), с одной стороны, изо всех сил прославляя необходимость и важное значение «культурной революции», а с другой стороны, выступив с поименными нападками на Лю Шаоци и Дэн Сяопина. Последних он назвал «главными вдохновителями ошибочной линии», утверждая, что они проводили «линию на подавление масс, выступали против революции», и требуя критики последних и искоренения их влияния. Он заявил, что «в течение довольного короткого периода времени эта линия Лю Шаоци, Дэн Сяопина заняла почти господствующее положение». Дэн Сяопину со стороны Линь Бяо были предъявлены обвинения в том, что он в прошлом вел борьбу против 4-й полевой армии, которой командовал Линь Бяо, был дезертиром (имелся в виду период деятельности Дэн Сяопина в 7-м корпусе Красной армии). Относительно секретарей региональных бюро ЦК, парткомов провинциального уровня Линь Бяо заявил, что «они тоже несут свою часть ответственности за допущенные ошибки, и в зависимости от степени тяжести ошибок, совершенных на местах, должна определяться и мера их ответственности».

Примерно в таком же духе, как утверждает дочь Дэн Сяопина, выступил и Кан Шэн, резко критикуя Лю Шаоци и Дэн Сяопина.

Министр общественной безопасности Се Фучжи одним из первых обрушился с критикой на Дэн Сяопина. «В умах людей представление о Дэн Сяопине, — сказал он, — это представление о том, кто „всегда прав“ вот уже на протяжении тридцати лет. В партии влияние Дэн Сяопина стало очень большим. Причем нельзя сказать, что не существует связи между этим влиянием и тем обстоятельством, насколько велика сила сопротивления буржуазной реакционной линии»[452].

В таких условиях 23 октября 1966 г. Лю Шаоци и Дэн Сяопин вынуждены были выступить с критическими «самоанализами» на пленарном заседании.

Первый вариант «самоанализа» Лю Шаоци написал еще в сентябре и передал его Мао Цзэдуну. Тогда, просмотрев его, Мао 14 сентября написал: «Товарищ Шаоци, в основном написано очень хорошо, очень серьезно, особенно хорошо сделана вторая половина. Предлагаю, распечатав материал, передать его для обсуждения каждому в Политбюро, Секретариат, в рабочую группу (руководящим кадрам), Пекинский горком, в Группу по делам культурной революции»[453]. Здесь Лю Шаоци представил расширенный вариант «самоанализа», состоящий из трех частей.

Свою «самокритику» Дэн Сяопин также направил Мао Цзэдуну «на просмотр и выверку» еще 22 октября. «Товарищ Сяопин! — писал Мао в резолюции на документе — Можно выступать в соответствии с этим текстом. Однако… в первой строке после слов „восполнить недостатки и добиваться самообновления, преображаться и стать новым человеком“, не добавить ли несколько фраз, чтобы это звучало более позитивно. Например, сказать, что „при условии приложения собственных активных усилий и при активной же помощи со стороны товарищей, я верю, что смогу своевременно исправить ошибки. Прошу товарищей дать мне время. Я сумею подняться и встать. Ведь я уже полжизни занимаюсь делом революции. Ну, оступился, свалился с ног. Так что же, я, раз упав, не смогу ободриться и воспрянуть духом, не буду в состоянии оправиться?“»[454]

Как Лю Шаоци, так и Дэн Сяопин формально «повинились» в отдельных ошибках, совершенных ранее, но заявили, что исправили их благодаря Мао Цзэдуну и совещаниям ЦК. Однако они отказались признать выдвинутые против них главные обвинения — в выступлении против партии, Мао Цзэдуна и социализма, в проведении линии «современного ревизионизма» на реставрацию капитализма. Характеризуя ошибки «культурной революции», они отмечали, что кое-чего недопонимали, ибо «старые революционеры столкнулись с новыми проблемами». Подводя итог, оба обвинили себя в том, что недостаточно изучали работы Мао Цзэдуна.

Однако в своем выступлении 25 октября 1966 г. Мао Цзэдун высказал свое недовольство Дэн Сяопином. Он заявил, что тот «туг на ухо, но во время заседаний садится всегда как можно дальше от него, Мао Цзэдуна». Мао Цзэдун также сказал, что «Дэн Сяопин никогда не обращался к нему с вопросами, а начиная с 1959 г. вообще перестал докладывать ему о своей работе»[455]. Чэнь Бода также в своем выступлении от 25 октября обрушился на Дэн Сяопина: «Дэн Сяопин — это такой человек, который выставлял свой ум и так подавал себя, как будто бы он — это небом рожденная энциклопедия, как будто бы нет таких вещей, которые бы он не знал, в чем бы он не разбирался. Он… произвольно решал вопросы… и в то же время, какое бы дело не заваривалось, он любил стучать молотком в знак того, что дело решено, и даже премьеру оставалось только вторить ему. Обсуждать вопросы с Дэн Сяопином, — заявил Чэнь Бода, — было труднее, чем взбираться на гору».

Тогда Мао Цзэдун откровенно заявил: «Пожар культурной революции, полыхающий уже пять месяцев, разжег я». Через всю свою речь он проводил мысль о том, что не было бы «нынешних ошибок», если бы с ним советовались по принципиальным вопросам и правильно информировали о реальном положении дел в Центре и на местах после 1959 г., когда он отошел «на вторую линию». «Будучи на второй линии, я не занимался повседневной работой, многие вопросы решались другими… Кое-какие дела должны были решаться мной, но я ими не занимался», — говорил Мао Цзэдун.

Подстрекаемые Мао Цзэдуном и членами ГКР на открытую борьбу миллионы «красных охранников» со всех концов страны стекались в Пекин. 13 октября Мао Цзэдун дал указание армии сформировать из прибывших в столицу хунвэйбинов «взводы, роты, батальоны, полки и дивизии» и провести среди них политическую и строевую подготовку. Для отработки и взаимодействия армии и «красных охранников» были выделены 300 тыс. кадровых военных. К началу ноября 1966 г. общее количество молодых людей, приехавших в столицу, стало превышать ее население. Ими были буквально забиты все вузы, военные академии, партийные и государственные учреждения, школы. Они атаковали различные ведомства и государственные учреждения в Пекине, вплоть до резиденции ЦК КПК — Чжуннаньхая.

Планируя активнее использовать их для массовых расправ над инакомыслящими, Мао Цзэдун и руководители ГКР предприняли ряд мер, развязывающих руки хунвэйбинам. Они в первую очередь позаботились о том, чтобы собранные парткомами и «рабочими группами» материалы о «преступлениях хунвэйбинов» были уничтожены. 16 ноября от имени ЦК КПК и Госсовета КНР было издано уведомление, на основании которого каникулы учащихся вузов и средних школ были вновь официально продлены еще на год — до осени 1967 г. В ноября 1966 г. была проведена «реорганизация» Пекинского управления общественной безопасности, так как якобы сотрудники этих органов в ряде мест открыто выступали против хунвэйбинов.

Члены ГКР считали, что пришло время пойти на более решительный штурм позиций своих потенциальных «противников». Сигналом к этому послужило выступление Цзян Цин 28 ноября 1966 г. на 20-тысячном митинге, формально посвященном вопросам «культурной революции» в литературе и искусстве. В работе митинга также принимали участие Чжоу Эньлай и Чэнь Бода, которые в своих выступлениях основное внимание уделили «большому вкладу Цзян Цин в культурную революцию». Цзян Цин обвинила старый Пекинский горком, Отдел пропаганды ЦК, министерство культуры в том, что они «вступили во взаимный сговор», который необходимо разоблачить. Цзян Цин, расширяя рамки «оппозиции», назвала «контрреволюционерами-ревизионистами» помимо Пэн Чжэня и пятерых других секретарей столичного горкома партии — Лю Жэня, Чжэн Тяньсяня, Вань Ли, Дэн То, Чэнь Кэханя, а также заведующего Отделом пропаганды ЦК КПК Лу Диньи и его заместителей Чжоу Яна и Линь Моханя, а также заместителя министра культуры Ли Ци, потребовав их окончательной дискредитации. Здесь же заведующий отделом культуры Главпура НОАК Се Танчжун объявил о назначении Цзян Цин «советником по делам культурной революции» в НОАК решением Военного совета ЦК КПК, а также вхождении в состав НОАК «ряда художественных коллективов» (уже к концу ноября 1966 г. были фактически распущены творческие союзы и Всекитайская ассоциация работников литературы и искусства) в качестве воинских частей, означавшее, что они брались под контроль армии.

Первый удар был обрушен на Пэн Чжэня. В ночь на 4 декабря 1966 г. хунвэйбины провели «операцию» по его захвату. Судя по их сообщениям, операция была разработана заранее и, очевидно, к ней имели отношение члены ГКР. Вот как выглядела «операция» глазами очевидцев. В 1 час 30 мин. ночи 80 хунвэйбинов, сев в грузовики, любезно предоставленные им командованием военного округа, направились к дому Пэн Чжэня. Один из «красных охранников» ударной группы перелез через забор и открыл ворота. Войдя внутрь, хунвэйбины заявили охраннику, что их действия являются революционными. Выставив со всех сторон посты, они вошли в дом Пэн Чжэня. За семь минут подняли спящего хозяина с постели, протащили через двор и втиснули в грузовик. Затем, разделившись на два отряда, поехали брать остальных. На задержание второго секретаря Пекинского горкома партии, комиссара Пекинского гарнизона Лю Жэня, заместителей заведующего Отдела пропаганды ЦК КПК Линь Моханя и Сюй Лицюня, заместителя министра культуры Ся Яня им потребовалось в общей сложности около двух часов. В ту же ночь были схвачены Вань Ли, Ляо Моша и Тянь Хань.

18 декабря 1966 г. Чжан Чуньцяо вызвал в Чжуннаньхай вожака хунвэйбинов Пекинского университета Цинхуа Куай Дафу для тайной беседы и наметил с ним план конкретных мероприятий с целью «окончательной дискредитации и свержения» Лю Шаоци и Дэн Сяопина. Было предложено шире расклеивать и распространять листовки и дацзыбао с критикой этих двух лиц. Чуть позже, выступая перед руководимыми им хунвэйбинами, Куай Дафу заявил: «Первая битва… нашего полка — нанесение удара по Лю Шаоци, распространение кампании за его уничтожение на все общество».

Уже через неделю, 25 декабря, пять тысяч «революционных учащихся» и преподавателей университета Цинхуа, невзирая на страшный холод, прошествовали к центру города на площадь Тяньаньмэнь, где и состоялся массовый митинг «принесения клятвы окончательно свергнуть Лю Шаоци и Дэн Сяопина». А 27 декабря «красные охранники» высших учебных заведений Пекина провели на стадионе «Рабочий» массовый 100-тысячный митинг под лозунгом «окончательного свержения буржуазной реакционной линии Лю Шаоци и Дэн Сяопина». От ГКР на митинге присутствовали Ци Бэньюй и Му Синь. Среди выступавших были Не Юаньцзы и Куай Дафу. Не Юаньцзы злобно нападала персонально на Лю Шаоци и Дэн Сяопина, возводя на них всевозможную клевету, первый был назван «китайским Хрущевым». На митинге заставили выступить дочь Лю Шаоци Лю Тао с критикой своего отца, представив его как «палача по подавлению культурной революции, представителя реакционной линии», и мать Ван Гуанмэй, как «буржуазного элемента». В тот же день на этом же стадионе состоялся второй аналогичный «митинг участников великого похода в Пекин по обмену опытом», на котором присутствовали Чжоу Эньлай, Кан Шэн и Цзян Цин. После этого волна «борьбы с Лю Шаоци и Дэн Сяопином» быстро распространилась по всей стране. Для документированного подтверждения «преступлений» Лю Шаоци по инициативе ГКР был разослан в различные парторганизации страны текст его «самоанализа», однако без одобрительной пометки Мао Цзэдуна.

По указанию Цзян Цин член ГКР Ци Бэньюй потребовал доставить из Сычуани маршала Пэн Дэхуая для «борьбы» против него. Требование Ци поддержал Кан Шэн. Ци Бэньюй лично позвонил руководителю одной из хунвэйбиновских организаций, заявив, что «культурная революция» сейчас углубляется и вы можете из Сычуани доставить «Хай Жуя» для расследования в Пекин. Хунвэйбины из «специального боевого полка по поимке Пэн Дэхуая» ворвались 25 декабря 1966 г. в дом Пэн Дэхуая, связали его и увезли, заявив, что они были посланы Цзян Цин и выполняют ее приказ. 27 декабря Пэн Дэхуай был доставлен в Пекин и посажен в тюрьму. Он подвергся избиениям, старого маршала таскали по улицам со связанными руками и большой доской с надписью на шее, выкручивали руки.

В конце декабря усилились нападки на другого маршала, одного из основателей Красной армии Китая Чжу Дэ, которого в дацзыбао и плакатах называли «крупным милитаристом», а также Хэ Луна, как человека, замышлявшего совершить «военный переворот» и «узурпировать власть в армии». Усилились нападки на Чэнь Юня, Дэн Цзыхуя, Ван Жэньчжуна, Ли Цзиньцюаня и Бо Ибо.

Члены ГКР пытались активизировать движение хунвэйбинов в Шанхае. Туда в октябре 1966 г. по приказу Цзян Цин для организации разгрома горкома партии была направлена Не Юаньцзы. 6 октября Ван Хунвэнь, работавший на 17-й текстильной фабрике, и его сторонники начали подстрекать массы «сосредоточить атаки на Шанхайском горкоме», ими был создан «Штаб революционных цзаофаней — рабочих Шанхая».

Справка. Ван Хунвэнь (1935–1992), уроженец Чанчуня (провинция Цзилинь). Служащий 17-й текстильной фабрики в Шанхае.

После публикации в печати первой дацзыбао Не Юаньцзы Ван Хунвэнь и шесть его сторонников с 17-й текстильной фабрики написали в свою очередь дацзыбао, обвинив руководство фабрики в том, что оно «идет по капиталистическому пути». Шанхайский горком направил на фабрику «рабочую группу», которая назвала действия Ван Хунвэня и его соавторов «контрреволюционными». В октябре, когда рабочие группы в Шанхае уже были распущены, Ван Хунвэнь отправился в Пекин, где был принят членами ГКР — Чэнь Бода, Цзян Цин, Чжан Чуньцяо. Его также приняли Мао Цзэдун и Линь Бяо и оказали ему поддержку, после чего он вновь вернулся в Шанхай.

Созданный Ван Хунвэнем штаб цзаофаней в начале 1967 г. захватил власть в Шанхае. В 1972 г. после гибели Линь Бяо Мао Цзэдун выбрал его своим очередным преемником. В 1973 г. стал заместителем Председателя КПК и третьим по рангу партийным чиновником. Арестован вместе с Цзян Цин и двумя другими членами «банды четырех» через месяц после смерти Мао. В 1981 г. приговорен к пожизненному заключению «за политические преступления». Умер от рака желудка в 1992 г.

Таким образом, в Китае появилась новая, вскоре ставшая массовой, организация цзаофаней (бунтарей). Она формировалась из молодых рабочих, недавно пришедших на производство, из категории лиц «рабочий и крестьянин» (крестьяне, на время отпускавшиеся из коммун в города для работы по найму), из выпускников техникумов и производственных школ при крупных заводах и фабриках, а также из служащих и некоторых рядовых деятелей партийно-государственного аппарата. Данную новую массовую организацию инициаторы «культурной революции» пытались активно использовалась для раскола рабочего класса и желания распространить движение «культурной революции» на заводы и фабрики.

Чтобы активизировать создание новых организаций бунтарей по всей стране, Цзян Цин, Чэнь Бода, Кан Шэн, Чжан Чуньцяо, Ци Бэньюй приняли в Пекине делегатов Всекитайского главного корпуса красных цзаофаней и потребовали прекратить деятельность Всекитайской федерации профсоюзов, закрыть ее печатный орган — газету «Гунжэнь жибао».

25 ноября 1966 г. на «массовом митинге» Не Юаньцзы призвала молодежь разгромить Шанхайский горком партии. 30 ноября была сделана попытка штурмом взять редакцию «Цзефан жибао» — орган Шанхайского горкома КПК. Более 200 молодых людей ворвались в редакцию газеты и вынудили сотрудников прекратить ее издание и напечатать свою газету с призывом Не Юаньцзы. Горком партии мобилизовал членов партии на защиту своего печатного органа. Десятки тысяч шанхайцев окружили здание газеты с засевшими там «штурмовиками». После девятидневной борьбы они были изгнаны из здания, где находилась редакция.

В декабре 1966 г. в Пекине из детей высших кадровых работников средних школ столицы была создана новая хунвэйбиновская организация — Комитет объединенных действий (сокращенно «Ляньдун»), которая выступила против ГКР. Организация была довольно сильной и имела поддержку в различных районах страны. С комитетом координировали свои действия члены другой организации — «Патрульные отряды столицы». Этими организациями было вывешено довольно много лозунгов и воззваний в поддержку Лю Шаоци, с критикой членов ГКР, с требованием, чтобы хунвэйбиновские организации страны были поставлены под контроль КПК. В начале декабря хунвэйбины патрульных отрядов Пекина выступили с резкой критикой членов ГКР. В Пекине появились даже дацзыбао, обращенные против Мао Цзэдуна. Так, учащиеся и преподаватели Пекинского института лесного хозяйства писали в дацзыбао, что Мао Цзэдун не может представлять все руководство ЦК КПК, а тем более узурпировавшая власть ГКР. Они предлагали «вышвырнуть» ГКР и самим осуществлять революцию. В их поддержку выступили хунвэйбины ряда других учебных заведений. Цзян Цин и ее сторонники дали указание Куай Дафу и Не Юаньцзы с помощью подконтрольных им хунвэйбинов вузов атаковать «сборища» участников «Ляньдуна», с помощью силы бороться с лидерами этой организации. Члены ГКР использовали верные им части армии и органы общественной безопасности (Се Фучжи издал специальный приказ о необходимости схватить и арестовать костяк организации «Ляньдун») для роспуска неугодных им отрядов молодежи. 17 декабря 1966 г. в Пекине органы общественной безопасности арестовали и посадили в тюрьму 139 руководителей этих организаций[456]. Среди них были арестованы сын Хэ Луна, 36 детей кадровых работников в ранге министра и заместителя министра, 20 детей кадровых работников в ранге начальника отдела. Более 70 % из них были в возрасте до 20 лет. Самым младшим было по 13 лет. Их поместили в концлагере под условным названием «Учебных курсы для детей кадровых работников». Арестованные были лишены каких-либо контактов с внешним миром, подвергались побоям и издевательствам, кормили их впроголодь, заставляли выполнять тяжелые физические работы, отказывали в элементарном медицинском уходе, провоцировали драки в среде заключенных[457].

На промышленных предприятиях страны при поддержке парткомов стали создаваться отряды рабочих. В главном индустриальном центре Китая — Шанхае из рабочих были сформированы отряды чивэйдуев («красной гвардии»). Отряды чивэйдуев стали создаваться 26 ноября 1966 г. и состояли из членов комсомола, КПК, партийного актива, старых рабочих, передовиков труда. Они были недовольны возглавляемыми Ван Хунвэнем действиями шанхайских цзаофаней, создающими разрушения, хаос и анархию в городе, и в связи с этим встали на защиту КПК и партийных организаций), сформированные горкомом партии, насчитывавших к декабрю более 400 тыс. человек. Представители шанхайских цзаофаней признавались, что «их путь на заводы полон серьезных препятствий», что «горком партии их не поддерживает».

К этому времени в Шанхае сложилась очень острая ситуация. После побоища, устроенного 28 декабря 1966 г. отрядами Ван Хунвэня, в результате которого был убит и ранен 91 человек, 28 декабря 1966 г. рабочие с согласия горкома КПК прекратили работу. В городе была прекращена подача электроэнергии, воды, не работал транспорт, бездействовали и порт, и железная дорога.

В последние несколько дней уходящего 1966 г. Мао Цзэдун утверждал, что следующий год будет годом «развертывания всесторонней классовой борьбы в масштабах всей страны», планируя закончить в будущем году «культурную революцию». 1 января 1967 г. эту идею озвучила «Жэньминь жибао» в своей редакционной статье «Довести до конца великую пролетарскую культурную революцию». В ней призывали «развернуть генеральное наступление» и «одержать решающие победы в деле разгрома облеченных властью в партии и идущих по капиталистическому пути» и захвате у них власти. Мао Цзэдун дал указание сосредоточить усилия на «захвате власти» прежде всего в Пекине, Шанхае, Тяньцзине, Северо-Восточном Китае. С этой целью предусматривалось увеличить ряды бунтарей вдвое. Период «захвата власти» был назван инициаторами новой политической кампании «январской революцией», которая связывается с событиями в Шанхае. «Захват власти» в Шанхае начался с попыток отрядов цзаофаней и хунвэйбинов овладеть центральными городскими газетами «Вэньхуй бао» и «Цзефан жибао». 1 января 1967 г. бунтари «Вэньхуй бао» получили команду сверху «захватить власть» в своей газете. Немедленно последовали атаки на редакцию этой газеты (с осени 1966 г., когда Мао Цзэдун уехал из Шанхая, а шанхайские деятели Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань стали проводить большую часть времени в Пекине, «Вэньхуй бао» постепенно утрачивала роль «застрельщика» и «глашатая» «культурной революции», и контроль над газетой начал переходить в руки руководителей Шанхайского горкома КПК) и «Цзефан жибао». К вечеру 3 января редакция «Вэньхуй бао» оказалась под контролем нескольких шанхайских цзаофаневских и хунвэйбиновских организаций. Редакция была обвинена в том, что она «активно проводила реакционную буржуазную линию секретарей Шанхайского горкома партии Чэнь Писяня и Цао Дицю». 4 января Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань срочно прибыли из Пекина в Шанхай. В тот же день было официально объявлено о «захвате власти» в «Вэньхуй бао». Газета приступила к публикации передовых статей, посвященных «культурной революции».

4 января 1967 г. 11 организаций «бунтарей» выступили с «Обращением ко всем жителям Шанхая», которое было опубликовано 5 января в «Вэньхуй бао». «В нем вина за серьезную обстановку, сложившуюся в результате подстрекательских действий Чжан Чуньцзяо и Яо Вэньюаня в отношении цзаофаневских организаций, которые своими действиями создавали обстановку паралича на производстве, затора на транспорте, сеяли черный вихрь экономизма, была переложена на плечи руководящих кадровых работников Шанхайского горкома партии и городского народного правительства, — говорилось в одном из вариантов „Лекций по истории КПК“, вышедших в КНР в 1982 г. — Тем самым они обманывали Центр, вводили в заблуждение массы»[458]. Данное «Обращение» было высоко оценено Мао Цзэдуном.

5 января вечером под контроль цзаофаней была взята газета «Цзефан жибао». Захват газет провозглашался в печати как «подвиг», совершенный цзаофанями Шанхая. В передовой статье «Вэньхуй бао» «Да здравствует правота революционного бунта» действия бунтарей были названы «революцией и бунтом», а «бунт, — заявляла газета, — дело правое».

6 января Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань от имени цзаофаневских организаций Шанхая с помощью Ван Хунвэня организовали миллионный митинг, транслировавшийся по местному телевидению, на котором в присутствии руководителей прежнего горкома было заявлено, что бунтари больше не признают Цао Дицю секретарем горкома КПК и мэром города и что Чэнь Писянь снимается со всех постов в горкоме, что необходимо «полностью разгромить» горком партии и «вести борьбу» с его секретарями. На митинге были подвергнуты критике также сотни кадровых работников Шанхайского горкома, Бюро ЦК КПК по Восточному Китаю и различных отделов городского правительства. После митинга закрылись учреждения и канцелярии, подчинявшиеся горкому КПК и народному правительству Шанхая.

6 января, видимо опасаясь стихийных грабежей и погромов с непредсказуемым результатом, армейские части заняли здания банков и других важных учреждений Шанхая.

8 января «захват власти» в Шанхае поддержал Мао Цзэдун, назвав его законной акцией и заявив, что «это свержение одного класса другим, это великая революция». «Если поднимутся революционные силы в Шанхае, то будут хорошие перспективы для всей страны. Шанхай не может не оказывать влияния на весь Восточный Китай, на все провинции и города страны». По словам Чжан Чуньцзяо, термин «захват власти» и «январская революция» были предложены Мао Цзэдуном, таким образом, ясно, кто был режиссером этого красочного «спектакля».

9 января 1967 г. шанхайские цзаофани при поддержке армии ринулись на штурм горкома КПК, который продолжался неделю до 14 января. Здание защищали рабочие отряды чивэйдуев. 10 января хунвэйбины схватили и водили по улицам двух заместителей мэра Шанхая.

Современные публикации КНР приоткрывают завесу над секретом победы бунтарей во время уличных беспорядков в Шанхае. Оказывается, достижение успеха оказалось возможным в результате того, что сторонникам Мао Цзэдуна удалось обезглавить руководство воинскими частями, дислоцированными в городе, которые поддерживали Чэнь Писяня. В частности, такую роль играл заместитель командующего ВМС НОАК, командующий флотом Восточного моря, заместитель командующего Нанкинским военным округом Тао Юн. Известно, что Тао Юн на некоторое время укрыл в расположении штаба флота Восточного моря первого секретаря горкома КПК Шанхая Чэнь Писяня и Председателя народного комитета Шанхая Цао Дицю. 21 января 1967 г. Тао Юн трагически погиб при невыясненных обстоятельствах. Его труп был найден в канализационном колодце на территории штаба флота в Шанхае. Вскоре погибла и его жена, которую до этого долго допрашивали.

ГКР была недовольна тем, что ей не подчиняются все армейские части, часть армейского руководства на местах поддерживает местных партийных функционеров, выступает в их защиту от наскоков хунвэйбинов и цзаофаней. Понимая, что без армии в сложившихся условиях не удастся полностью захватить власть в стране, видимо, с их подачи Мао Цзэдун решил произвести новую чистку и реорганизацию Всеармейской группы по делам культурной революции (ВГКР). 5 января 1967 г. был опубликован «самоанализ» руководителя этой группы Лю Чжицзяня. В тот же день было сообщено о «10 его преступлениях». К этому времени уже был изолирован заместитель Председателя Военного совета ЦК КПК Хэ Лун. 11 января 1967 г. Военный совет ЦК КПК издал уведомление о «реорганизации» ВГКР, утвержденное Мао Цзэдуном. Она была подчинена теперь не только Военному совету ЦК КПК, но и непосредственно ГКР при ЦК КПК. Руководителем группы был назначен маршал Сюй Сянцянь, советником Цзян Цин. От ГКР в группу были введены в качестве заместителей главы — Гуань Фэн и Се Танчжун, а также жена Линь Бяо — Е Цюнь (член группы). Чтобы устранить своих «оппонентов» в армейских частях, 10 января 1967 г. руководители ГКР выдвинули лозунг: «Вытащить горстку в армии». 13 января дочь Мао Цзэдуна Ли На вывесила в редакции армейской газеты «Цзефанцзюнь бао» дацзыбао «Куда идет „Цзефанцзюнь бао“?» с нападками на газету. А уже 14 января 1967 г. в передовой статье этой армейской газеты указывалось, что объектом «культурной революции» в армии «является главным образом горстка облеченных властью и идущих по капиталистическому пути, а также ничтожное число твердолобых, упорно проводящих буржуазную реакционную линию». 19 января Чэнь Бода обвинил НОАК в «обуржуазивании». К этому времени были отстранены со своих постов четыре заместителя начальника Генштаба и 20 его высокопоставленных работников были арестованы, отстранены начальники ряда его отделов и их заместители, позднее 52 кадровых военных работника выше полкового уровня Генштаба подверглись репрессиям, четверо скончались. В Главном управлении тыла НОАК подверглись репрессиям 3224 человека, среди них 143 были доведены до смерти[459].

В результате «вытаскивания» и борьбы «с горсткой облеченных властью в армии» в период «культурной революции» репрессии коснулись свыше 70 % командных кадров (многие попали в тюрьмы, были изувечены или убиты, более 40 % из них были незаконно арестованы, остальные сосланы в деревни на «трудовое воспитание»). По официальным, далеко неполным китайским данным, в обвинительном документе по делам «четверки» и Линь Бяо признавалось, что «на основании надуманных обвинений» в НОАК от клеветы и травли пострадали 80 тыс. человек, 1169 высокопоставленных военных погибли[460]. 13 января ЦК КПК и Госсовет издали «Некоторые установки по усилению работы в области общественной безопасности» в период «культурной революции». В них заявлялось, что все, кто «обрушится с нападками и клеветой» на Мао Цзэдуна и Линь Бяо, будут наказаны по закону. Вскоре в список тех, кого запрещалось критиковать, были включены также Цзян Цин, Кан Шэн и Чэнь Бода. Данные «установки» служили основным «документом», на основании которого в период «культурной революции» в широких масштабах осуществлялись гонения, люди арестовывались по ложному доносу, на них заводились дела.

Вслед за пропагандой «захвата власти» в Шанхае в крупных городах страны спешно стали создаваться отряды цзаофаней, которые совместно с хунвэйбинами приступили к «захвату власти». По образцу Шанхая его начинали с захвата печатных органов того или иного района, провинции, города. 7 января 1967 г. бунтарями был взят под контроль печатный орган парткома Гуанси-Чжуанского автономного района газета «Гуанси жибао», а уже 10 января следующие партийные газеты: орган Шаньдунского парткома «Дачжун жибао», Чжэцзянского парткома — «Чжэцзян жибао», орган парткома Тибетского автономного района «Сицзан жибао», газеты «Наньтун жибао», «Наньцзин жибао», «Циндао жибао». На следующий день, 11 января, органы парткома провинции Гуандун — «Нанофан жибао», 12 января — «Хэйлунцзян жибао» и «Харбин жибао», 15 января — «Хубэй жибао» «Цинхай жибао». 12 января в Пекине стали появляться сообщения, что сменено руководство в редакциях «Жэньминь жибао», «Цзефанцзюнь бао», агентстве Синьхуа, на радиостанции и в других учреждениях. В тот же день дацзыбао сообщили, что Ван Ли стал заведующим Отделом пропаганды ЦК КПК.

Во второй декаде января 1967 г. началась так называемая «январская революция», то есть цепь «захватов власти» в провинциальных центрах Китая.

Информация о «захвате власти» в Шанхае была широко распространена по личному указанию Мао Цзэдуна, который предложил транслировать по всей стране «Обращение ко всем жителям Шанхая» от 5 января и «Экстренное уведомление» 32 «бунтарских организаций» от 9 января 1967 г. 11 января ЦК КПК, Госсовет КНР, Военный совет ЦК и ГКР направили «Поздравительную телеграмму» «организациям революционных цзаофаней Шанхая», призывая «все партийные организации и органы власти, армию и народ всей страны» перенимать их «опыт» и «приступить к активным действиям». Данная телеграмма вместе с призывами Мао Цзэдуна способствовала «раздуванию ветра по захвату власти на всю страну».

Члены ГКР и Линь Бяо также призывали активно включиться в этот процесс бунтарей. Чжан Чуньцяо 22 января 1967 г., выступая в Шанхае, говорил, что «культурная революция от начала до конца — это захват власти от низовых организаций до ЦК, захват партийной, административной, финансовой власти, власти в сфере культуры и т. д.» «Мы должны захватить всю имеющуюся власть», — констатировал он. 23 января Линь Бяо заявил: «Независимо от того, верхние слои, средние слои или низшие слои, у всех надо захватывать (власть)… У некоторых захватывать раньше, у некоторых позже… и вверху захватывать, и внизу захватывать, и сочетать захват власти сверху и снизу».

Тогда же 22 января 1967 г. на заседании Политбюро ЦК КПК было принято решение о лишении права участия в его заседаниях Лю Шаоци, Дэн Сяопина, Тао Чжу, Чэнь Юня, Хэ Луна. Члена Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК Тао Чжу члены ГКР клеветнически называли «самым крупным защитником императора» (читай Лю Шаоци. — В.У.).

После призывов ГКР и Мао Цзэдуна одного за другим сместили с занимаемых постов первых секретарей комитетов КПК многих провинций. В обвинительном заключении (ноябрь 1980 г.) по делам групп Линь Бяо и Цзян Цин отмечалось, что были сфабрикованы дела и по ним оклеветаны «более 30 секретарей горкомов КПК, Председателей народных комитетов и их заместителей».

Однако не все шло так гладко, как планировали инициаторы «культурной революции». Мао Цзэдун считал, что в связи с «захватом власти» во второй половине января положение в стране становится крайне напряженным. Как в центре, так и на местах усилилась фракционная борьба, переходившая в вооруженные столкновения. К власти рвались различные молодежные группировки, ее не хотели отдавать кадровые работники, военные должны были также принимать одну из соперничавших «за захват власти» сторон. «Революционные бунтари», начав со штурма учебных заведений, перешли к атакам на СМИ, а затем на партийные и правительственные учреждения на местах, подстрекаемые сверху, далее они уже стали осаждать армейские учреждения; одно за другим возникали серьезные беспорядки в ходе этой смуты и хунвэйбиновского разгула, принимавшие все большие размеры. Во многих местах то и дело вспыхивали разного рода инциденты с применением оружия[461].

Было приостановлено производство, не работал транспорт, был нарушен общественный порядок. Усилились нападки на членов ГКР (персонально на Цзян Цин, Кан Шэна), а также на Линь Бяо, Чжоу Эньлая и Се Фучжи. Так, рядом организаций учащихся был создан «пункт связи по проверке Кан Шэна». Хунвэйбины 26-й средней школы Пекина атаковали в своих материалах членов ГКР, министерство общественной безопасности, предлагали «зажарить» Се Фучжи, Куай Дафу, требовали ниспровергнуть Чжоу Эньлая, кричали, что в феврале «утопят Пекин в крови». Увеличилось число организаций, которые по заявлениям членов ГКР и некоторых других руководителей заносились в разряд «контрреволюционных» либо «реакционных». Активнее стали действовать члены организаций «Ляньдун» и ряда других. Линь Бяо в это время открыто заявлял, что в стране складывается ситуация «настоящей гражданской войны». Приезд иногородних хунвэйбинов и цзаофаней создавал хаос в крупных городах. Инициаторы «культурной революции» стали срочно решать, как изменить ситуацию в стране в лучшую сторону и более действенно осуществлять контроль за положением на местах. «Контроль за властью неизбежен, — изрек Мао Цзэдун. — Так называемое невмешательство — это вещь ложная, (армия) уже давно включилась (в борьбу)». После таких заявлений 23 января 1967 г. ЦК КПК, Госсовет, Военный совет ЦК и ГКР приняли решение «относительно решительной поддержки революционных левых масс Народно-освободительной армией». В нем упоминалось недавнее указание Мао Цзэдуна и говорилось о недопущении «невмешательства» армии в «культурную революцию», о том, что «впредь следует удовлетворять просьбу подлинных революционеров, когда они обращаются за помощью и поддержкой к НОА». В документе делался акцент на то, что «армия не должна быть убежищем для горстки облеченных властью и идущих по капиталистическому пути» (видимо, имелось в виду, что некоторые партийные и государственные деятели скрывались от преследований хунвэйбинов и цзаофаней в местах расположения Пекинского и других военных округов и гарнизонов. Известно, что в дальнейшем, несмотря на эти «директивы», на территории размещения Пекинского военного округа находились такие опальные руководители КНР, как Чэнь И, Хэ Лун, Сюй Сянцянь, Пэн Чжэнь и другие).

В Военном совете ЦК КПК была создана специальная «группа по поддержке левых», руководителем которой был назначен кооптированный туда Се Фучжи. Аналогичные группы были созданы в каждом округе. Се Фучжи немедленно выезжал в те районы, где борьба за «захват власти» принимала особо ожесточенный характер и где он решал конфликты от «имени и по поручению ЦК КПК». В случае необходимости туда бросались части особого назначения, либо специальная воинская часть № 8341, которые решали исход борьбы силой оружия.

Справка. Воинская часть № 8341 подчинялась непосредственно Военному совету ЦК КПК и несла охрану наиболее важных учреждений ЦК КПК и района, где жили руководители КПК. С декабря 1960 г. командиром этой части стал Ван Дунсин, бывший телохранитель Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун всегда уделял пристальное внимание этой части и предъявлял самые суровые требования к отбору кандидатов в свои будущие телохранители. В эту часть набирались полуграмотные солдаты, которых Мао Цзэдун лично обучал грамоте. Он требовал от солдат, чтобы после посещения родных и близких они докладывали ему обстановку на местах, чтобы солдаты раз в два месяца посылали домой письма и давали ему читать ответы. Это была самая надежная воинская часть Мао Цзэдуна. В руках Ван Дунсина оказалась и Канцелярия ЦК КПК. «Мао Цзэдун развернул и возглавил культурную революцию, — писал Ван Дунсин. — Он лично следил за этим движением в ряде промышленных предприятий и вузов, посылал туда группы товарищей из воинской части № 8341 и Канцелярии ЦК, чтобы выполнить задачи по оказанию поддержки… широким массам левых, по осуществлению военного контроля и военно-политического обучения, для уяснения обстановки, а также, чтобы сообщить о существующих проблемах, претворять в жизнь политические установки и налаживать борьбу, критику и преобразования»[462].

Следует отметить, что инициаторы «культурной революции», пользуясь тем, что в прошлых документах не было ясности насчет того, как осуществлять «культурную революцию» в армии, требовали более широких чисток в НОАК и развертывания в ней активной кампании. Против этого выступил ряд опытных военных руководителей, которые требовали стабилизации положения в армии, запрещения формирования «боевых отрядов» типа хунвэйбиновских и цзаофаневских, запрещения смычек в армии, проведения так называемой «широкой демократии» в войсках. Они требовали, чтобы армия действовала на основе приказов и уставов, а не директив ГКР.

На совещании Постоянного комитета Военного совета ЦК КПК несколько заместителей Председателя совета прямо заявили: «Если в армии создать хаос, в Поднебесной создать хаос, на что тогда будешь опираться ты — министр обороны?» В результате острых дискуссий было принято решение, в котором говорилось, что «нельзя проводить широкую демократию в полевой армии, но можно в военных академиях и училищах, однако в последних не разрешается осуществлять смычку». Это положение нашло отражение в приказе Военного совета ЦК КПК от 28 января 1967 г., видимо принятом под давлением военных, где «запрещалось предпринимать штурм, а также осуществлять смычку в армейских подразделениях, обеспечивающих боеготовность и секретность».

13-16 февраля 1967 г. в Пекине в зале Хуайжэньтан Чжуннаньхая под руководством Чжоу Эньлая состоялось совещание с участием, с одной стороны, таких членов Политбюро ЦК КПК, Военного совета ЦК КПК, Госсовета КНР, как Тань Чжэньлинь, Чэнь И, Е Цзяньин, Сюй Сянцянь, Не Жунчжэнь (четыре последних — бывшие маршалы КНР), Ли Фучунь, Ли Сяньнянь, Юй Цюли и Гу Му, а с другой — членов ГКР в составе Чэнь Бода, Кан Шэна, Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюаня, Ван Ли, Гуань Фэна, Ци Бэньюя. Первая группа лиц, которая была ответственной в тот период за те или иные участки повседневной работы в партии, правительстве и армии, и испытывая «опасения за перспективы государства и нации», считая, что «Родина в опасности», выступила открыто с резкой критикой «культурной революции», решительно осудив действия ГКР, которая подстрекала хунвэйбинов и цзаофаней на создание хаоса в стране, подстрекала атаковать армию и ряд ее руководителей.

Е Цзяньин, обращаясь к сидевшему напротив него Чэнь Бода, тогда заявил: «Вы внесли смуту в партию, внесли хаос в правительство, в работу заводов и фабрик; этого вам недостаточно, вы непременно хотите внести сумятицу и в армию! Что же вы замыслили, поступая таким образом?» «Армия — это опора диктатуры пролетариата: если вы вносите сумятицу в армию, — продолжил Сюй Сянцянь, — то спрашивается, нужна ли вам такая опора? Неужели мы все уже ни на что не годимся, и вы хотите, чтобы армией командовали люди типа Куай Дафу?». Кан Шэн стал атаковать Ли Фучуня, который помогал Чжоу Эньлаю руководить производством в Китае, называя его «заведующим антипартийным клубом». Последний заявил, что «если он в дальнейшем не будет заниматься этой работой, то нагрузка на Чжоу Эньлая будет еще большей», а если у Кан Шэна появились какие-то подозрения в его адрес, то пусть создает комиссию по проверке его «дела». Тань Чжэньлинь, Не Жунчжэнь, Ли Сяньнянь и их сторонники выступили в защиту подвергшихся репрессиям детей высокопоставленных работников, указав, что 17-18-летние юнцы из организации «Ляньдун» не могут рассматриваться как контрреволюционеры и консерваторы. «Вы наносите по ним удары, осуществляете в отношении них репрессии, подстрекаете других, не разбирающихся в подлинной картине событий, молодых людей на то, чтобы вести борьбу против них, а некоторых из них даже арестовываете, — заявил Ну Жунчжэнь. — Такой метод действий, при котором „не учат, а наказывают“, является крайне ошибочным! Вы не можете, исходя из желания свергнуть отцов, хватать их детей и вести борьбу против детей, наказывать членов семей, жестоко притеснять тем самым старых кадровых работников; бросать их в колодец и швырять в этот колодец камни; именно это и называется отсутствием добросердечия»[463]. Далее они указали, что борьба, которая велась в то время, «является самой жестокой по сравнению с борьбой, имевшей место в прошлом, что она превзошла по жестокости любой вид борьбы, имевшей место в истории!» Примечательно, что со стороны ГКР самую активную роль в этом «противостоянии» играли Кан Шэн и Чжан Чуньцяо, а затем уже другие члены ГКР. С другой стороны наиболее активными были Тань Чжэньлинь и бывший министр иностранных дел Чэнь И. Тань Чжэньлинь предложил новым после «захвата власти» руководителям Шанхая Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюаню обратиться к своим хунвэйбиновским и цзаофаневским организациям, потребовав от них, чтобы они «защитили» прежнего партийного руководителя Шанхая Чэнь Писяня. При обсуждении этого вопроса новых шанхайских лидеров «обвинили в том, что они в Шанхае нанесли удар по большой группе кадровых работников, осуществили контрреволюционный захват власти», изменили наименование органа власти, назвав его «Шанхайской коммуной». «Но ведь это очень большой вопрос, он касается структуры государства, и вот, не обсудив его на заседании Политбюро, самовольно изменяется наименование, и тут возникает вопрос о том, — говорили они, — чего же тут добиваются, что хотят сделать?». Далее Тань Чжэньлинь прямо заявил: «Я не согласен с тем, что избивают столь многих старых кадровых работников, рубят головы, исключают из партии. Неправильно, что все дела вершатся хунвэйбинами… Кто такой Куай Дафу? Он контрреволюционер»[464]. Обращаясь к членам ГКР 16 февраля 1967 г., Тань Чжэньлинь вновь повторил: «Ваша цель состоит в желании скинуть всех кадровых работников, выбивая одного за другим». «Если все старые кадры будут ниспровергнуты, — поддержал его Ли Сяньнянь, — на что же будет опираться революция?» Опальные маршалы заявили, что они вполне хорошо «уяснили», зачем нужна критика в их адрес, в адрес кадрового состава армии, который «ведет солдат в бой!». «Может быть, позовем таких молодчиков, как Куай Дафу, командовать армией», — задавал риторический вопрос, в частности, Сюй Сянцянь, обращаясь к Чэнь Бода и его сторонникам.

Тань Чжэньлинь, обращаясь к присутствующим, отметил, что Цзян Цин хочет из него сделать «контрреволюционера», в это время присутствующий ответственный сотрудник органов общественной безопасности подал реплику, что Цзян Цин и ГКР защищают Тань Чжэньлиня. На что последний немедленно парировал: «Я не разрешаю ей защищать меня! Я работаю для партии, а не для нее!» Далее он заявил: «Я буду бороться до конца, пусть даже мне отрубят голову, посадят в тюрьму и исключат из партии!»[465] (Тань Чжэньлинь, отсидев положенное, в отличие от многих пережил «культурную революцию». Во второй половине 70-х и начале 80-х годов играл заметную роль в китайском руководстве. Он дожил до 81 года и умер 30 сентября 1983 г. на посту заместителя Председателя Центральной комиссии советников КПК.) Хунвэйбины в своих пекинских дацзыбао в мае 1967 г. рассказывали, что якобы Тань Чжэньлинь тогда заявил, что он 40 лет следовал за Мао Цзэдуном, но при таких обстоятельствах больше не будет идти за ним, якобы тогда же он направил письмо Мао Цзэдуну, посоветовав тому «уйти на покой». Официальная китайская литература признает, что он 17 февраля написал письмо в ЦК КПК, Линь Бяо с критикой Цзян Цин. В нем говорилось, что применяемых ныне таких «жестоких и коварных средств не было в истории партии», что «старые кадры, кадровые работники высокой категории уровня от провинциального и выше, кроме тех, кто живет в Чжуннаньхае и военных, почти все подвергаются избиениям, на них надеты высокие колпаки, они сидят в позах „самолета“, их здоровье подорвано, их насильно разъединили со своими женами и детьми», далее не упоминая имени Цзян Цин, Тань Чжэньлинь писал, что «это более свирепо, чем действовала У Цзэтянь (императрица династии Тан, правила в 684–705 гг., на которую хотела походить Цзян Цин, отличалась своей свирепостью. — В.У.)». В заключение он писал, что «долго думал, и в последние дни принял решение, что готов пожертвовать собой», однако он «не покончит жизнь самоубийством» и не «предаст Родину, но не позволит им так действовать в дальнейшем»[466]. (Данное письмо со своим комментарием Линь Бяо передал Мао Цзэдуну.)

Чэнь И, в свою очередь, обвинил членов ГКР и Линь Бяо в том, что «они рвутся к власти, осуществляют ревизионизм». «В Яньани эти люди внешне защищали Председателя Мао, а на практике выступали против него», — заявил Чэнь И. Далее он признал, что «в период чжэнфэна в Яньани» «много людей было арестовано ошибочно» и что следует «извлечь уроки из этого опыта».

Сразу же после совещания 17 февраля 1967 г. Чжан Чуньцяо, Яо Вэньюань и Ван Ли (следует заметить, что Кан Шэн открыто мало выступал на этом совещании, но активно действовал за кулисами) тайно составили «Протокол совещания 16 февраля (1967 г.) в Хуайжэньтане» и передали его Цзян Цин, а та сделала доклад Мао Цзэдуну по итогам совещания. Она использовала высказывания Чэнь И о «яньаньском чжэнфэне» как свидетельство недовольства со стороны этих деятелей «упорядочением партии» в 40-х годах. Мао Цзэдун немедленно «подверг резкой критике» Тань Чжэньлиня и его соратников, заявив: «Мы против всякого, кто выступает против Группы по делам культурной революции при ЦК КПК. Разве „яньаньский чжэнфэн“ ошибочен? Разве необходимо думать о его пересмотре? Нужно просить Ван Мина вернуться? Тогда я и тов. Линь Бяо вместе с Е Цюнь уедем на Юг. Тов. Цзян Цин останется с вами, так же как и товарищи из Группы по делам культурной революции при ЦК КПК. Вы можете обезглавить тов. Цзян Цин и изгнать тов. Кан Шэна. Все это вы можете сделать». Вскоре Цзян Цин, доводя до своих сторонников содержание дискуссий в руководстве страны, отражая настроения Мао, демагогически заявляла, что она «готова сидеть в тюрьме», готова, если понадобится, «снова вместе с Председателем Мао уйти в горы и начать там борьбу на новых опорных базах». В то же время она утверждала в одном из своих выступлений, что «главное острие» противоречия было направлено против «пролетарского штаба во главе с Председателем Мао Цзэдуном» и Линь Бяо, против НОАК, против «нарождавшихся ревкомов», заменявших бывшие органы власти. По словам Кан Шэна, это «была контратака на ГКР при ЦК КПК, на ее руководителя тов. Чэнь Бода и на заместителя руководителя тов. Цзян Цин».

Подобные совещания, где собирались члены Политбюро ЦК КПК, Военного совета ЦК и Госсовета КНР для решения практических вопросов, больше не созывались. Была приостановлена работа Политбюро ЦК КПК, его функции были полностью переданы ГКР. С 22 февраля по 18 марта 1967 г. Цзян Цин, Кан Шэн, Чэнь Бода, Се Фучжи повели решительное наступление на своих оппонентов под предлогом их виновности в «февральском противотечении». К сторонникам этого течения были причислены также Чэнь Юнь и старейший маршал Чжу Дэ. Борьбу с «февральским противотечением» они распространили на всю страну. 14 марта 1967 г. по инициативе Линь Бяо, Цзян Цин, Чэнь Бода и Кан Шэна в Пекине была проведена стотысячная демонстрация против этого течения и его участников.

В ответ на недовольства части военных, кадровых работников сложившейся ситуацией в стране, убийствами ни в чем не повинных людей, хаосом и беспорядками, дезорганизацией производства, вызванными «культурной революцией», Линь Бяо в своем выступлении на совещании армейских кадровых работников 20 марта 1967 г. заявил: «Наблюдатели со стороны видят только беспорядки, отмечают известное сокращение объема производства… Небольшому числу людей кажется, что потери очень велики. Фактически они не только не идут ни в какое сравнение с потерями во время народно-освободительной войны или антияпонской войны, но и не достигают и потерь, которые бывают в ходе одного сражения. Ну, убивали людей во Внутренней Монголии, убивали людей в Синьцзяне; за дело убивали, по ошибке ли — все равно не так уж много, — оправдывал он убийства, совершенные в ходе кампании. — Убивали еще в Нанкине и других местах, но все равно в целом меньше, чем уничтожают в одной битве». Далее Линь Бяо заявил, что «потери» «культурной революции минимальны, минимальны, минимальны», а «достигнутые успехи — максимальны, максимальны, максимальны». В качестве одного из достижений кампании он назвал то, что «политический уровень народа поднялся на новую ступень» «Идеи Председателя Мао, — подчеркнул министр обороны, — стали известны каждому, включая женщин и детей; каждый мальчишка знает теперь несколько цитат из произведений Председателя Мао, и это очень хорошо».

В свержении «плохих людей» Линь Бяо подчеркнул роль «красных охранников», вождя и ГКР. «Хунвэйбины — небесные воины, хватающие, вытаскивающие всю нечисть, вытаскивающие облеченных властью главарей буржуазии, — утверждал он. — В их выявлении и ниспровержении хунвэйбины сыграли огромную роль. Однако самая главная роль принадлежит все-таки Председателю Мао, а также товарищам из Группы по делам культурной революции при ЦК КПК».

Затем он призвал и далее «захватывать инициативу», и «активно наступать», «подняв десяти-одиннадцати-двенадцатибалльный тайфун» и разнести своих «противников» «в клочья». Линь Бяо констатировал, что «многие провинциальные парткомы фактически опрокинуты» и что все дела приходится вести военным, что в ряде мест «осуществляется военный контроль», а для этого необходимо иметь много кадровых работников.

Это выступление Линь Бяо было оценено Мао Цзэдуном как «важное марксистко-ленинское».

12-18 апреля 1967 г. было проведено расширенное совещание Военного совета ЦК КПК, на котором присутствовали представители военных округов, члены ГКР, Линь Бяо, Кан Шэн. Цзян Цин в своем выступлении уведомила присутствующих и в первую очередь военных, что ГКР фактически является Секретариатом ЦК КПК, а она сама — секретарем Мао Цзэдуна. На совещании вновь резкой критике со стороны Линь Бяо, Цзян Цин, Чэнь Бода, Чжан Чуньцяо и Кан Шэна подвергся Лю Шаоци. Кан Шэн вновь поднял вопрос о «61 предателе» и связал его с Лю Шаоци, заявив, что последний прикрыл этих предателей и дал им важные посты как в ЦК партии, так и в партийных организациях на местах. Затем Кан Шэн и его сторонники подвергли критике «преступления» Лю Шаоци в вопросах единого фронта, вооруженной борьбы и партийного строительства. Подвергся критике и Дэн Сяопин.

12 руководителей фронта культуры и пропаганды, бывших руководителей Отдела пропаганды ЦК КПК, министерства культуры и творческих союзов, были вытащены на митинги «критики и борьбы», проходившие с 6 по 12 июля 1967 г. Лу Диньи — в Центральный театральный институт, Чжоу Ян — в Центральную консерваторию, Линь Мохань — в театр оперы и танца, Ся Янь — на Пекинскую киностудию, Сяо Вандун — в министерство культуры, Ян Ханьшэн — в Художественный театр китайской молодежи, Тянь Хань — в первую труппу Пекинской оперы.

В июле 1967 г. Линь Бяо призвал разбить «дворец владыки ада в Главном политическом управлении» НОАК, после чего четыре заместителя начальника Главпура, 20 заместителей начальников отделов были названы «антипартийными элементами, узурпировавшими власть в армии», «предателями», «спецагентами», «контрреволюционерами», арестованы и подвергнуты проверке, в результате чего руководство Главпуром полностью перешло в руки Линь Бяо. Подверглась атаке большая группа руководителей в Генеральном штабе НОАК, штабе тыла, ВВС, ВМС и различных родов войск.

В сложившихся условиях многие партийные руководители на местах создавали многочисленные крестьянские массовые организации, основной костяк которых составляли народные ополченцы, выступавшие под старым маоцзэдуновским лозунгом «деревня окружает город». Эти вооруженные отряды вводились в города с целью подавления контролируемых ГКР цзаофаневских и хунвэйбиновских организаций. Причем крестьянам, участвовавшим в отрядах, власти провинций предоставляли определенные «привилегии» в виде начисления дополнительных трудовых единиц и т. п. Крестьяне устраивали преграды на железных дорогах, шоссе, на каналах, задерживали поезда, автомашины и речные суда. По словам Кан Шэна, «при организации движения крестьян, направленного против городов, повсюду существует одна и та же закономерность: крестьян на это мобилизуют военные подокруга́ и отделы народного вооружения». Формально это прикрывалось приказом, дававшим «местным гарнизонам и войскам» право определенного контроля над деятельностью хунвэйбинов и бунтарей.

13 июля 1967 г. от имени Секретариата ЦК КПК был издан документ, запрещавший вводить в города вооруженные крестьянские отряды. Исполнять приказ предписывалось армии (имелись в виду надежные части НОАК).

Одним из наиболее серьезных проявлений острой политической борьбы в стране явились события в Ухани во второй половине июля 1967 г. Командующий Уханьским военным гарнизоном, ветеран НОАК Чэнь Цзайдао и его части встали на защиту первого секретаря парткома провинции Хубэй и второго секретаря Бюро ЦК КПК по Центрально-Южному Китаю Ван Жэньчжуна. Когда над Ван Жэньчжуном нависла угроза расправы со стороны «бунтарских» организаций, тесно связанных с ГКР, Чэнь Цзайдао укрыл его в расположении командования военным округом (Чэнь Цзайдао, недовольный деятельностью ГКР, говорил, что это «всего-навсего несколько сюцаев, оторванных от жизни умников-писателей», он упрекал Цзян Цин в том, что она не прислушивается к мнению армии и слушает только учащихся). Затем его части стали подавлять все организации, выступающие с нападками на Ван Жэньчжуна и других провинциальных руководителей. Одновременно партийные руководители развернули широкую деятельность по созданию своих организаций, состоящих в большинстве случаев из рабочих и служащих Ухани. Наиболее активной из них была организация «Байвань сюнши» («Миллион героев»), насчитывавшая около 1 млн. человек. Ее костяк составляли члены народного ополчения Ухани. Эта организация при поддержке военного округа, а также отдельной дивизии войск общественной безопасности решительно подавляла силы «культурной революции».

14 июля 1967 г. в Ухань прибыли министр общественной безопасности Се Фучжи и член ГКР Ван Ли. Еще раньше туда прилетел Чжоу Эньлай. Они потребовали от командования округом пресечения деятельности организации «Миллион героев» как «консервативной». «Се Фучжи и Ван Ли, — говорилось в „Лекциях по истории КПК“, — поддержали в Ухани одну группировку и подавили другую, строили козни, провоцируя выступление против армии и беспорядки в НОА». Ранним утром 20 июля 1967 г. вооруженные отряды из «Миллиона героев» в количестве более 2 тыс. человек на 28 грузовиках и восьми пожарных машинах направились с расположение учреждений Уханьского военного округа, 200 человек представителей «Миллиона героев» и несколько солдат в семь часов утра ворвались в дом, где жил Ван Ли, и потребовали, чтобы он поехал вместе с ними. Ван Ли отказывался ехать, тогда они втолкнули его в машину и увезли. Се Фучжи удалось скрыться и перебраться под охрану бунтарей, верных ГКР. На следующий день в Ухани прошла массовая манифестация, более 400 грузовиков с представителями «Миллиона героев» проехали по центру города, после обеда был устроен семидесятитысячный митинг. Это было самое массовое движение со времени начала «культурной революции» (аналогичное по масштабности было только на Тяньаньмэне в 1976 г.) На улицах 21 и 22 июля появились большие транспаранты: «Долой Се Фучжи», «Долой Ван Ли», «Долой Ци Бэньюя», «Долой Чжан Чуньцяо», «Се Фучжи, катись из Ухани!»

О происшедшем стало сразу же известно Мао Цзэдуну (Мао Цзэдун в тот момент также тайно находился в Ухани, живя на острове в гостевом доме «Мэйюань» на Восточном озере). Представители одной из группировок бунтарей, узнав, где находится Мао, решили добраться до него вплавь, чтобы объяснить свою позицию. Однако охранники Мао вовремя задержали непрошенных вооруженных визитеров. Чжоу Эньлай, беспокоясь за ситуацию, попросил Мао немедленно покинуть Ухань, обещая, что он сам уладит конфликт. Напуганный Мао Цзэдун, послушавшись, покинул город. В адрес Чэнь Цзайдао последовал приказ обеспечить безопасность Се Фучжи и Ван Ли и освободить их. В Ухань были срочно переброшены воздушно-десантные части и направлены к городу корабли речной флотилии. Ван Ли был освобожден и 22 июля вместе с Се Фучжи вернулся в Пекин. На столичном аэродроме их как «героев» встречали Чэнь Бода, Кан Шэн и Цзян Цин. После Уханьского инцидента Мао Цзэдун потребовал, чтобы Чэнь Цзайдао и Чжун Ханьхуа прибыли в Пекин для беседы. Однако Кан Шэн (при поддержке Линь Бяо) отдал приказ охранным частям арестовать Чэнь Цзайдао, затем тайно сам его допрашивал, требуя поставить свою подпись на уже заранее подготовленном в отпечатанном на машинке тексте признания в антипартийной деятельности и в участии в вооруженном мятеже. Кан Шэн требовал, чтобы Чэнь Цзайдао признал в письменной форме, что приказ о мятеже получен от маршала Е Цзяньина. Чэнь отказался подписать такую бумагу, тогда к нему применили тактику непрерывных допросов. Только требование Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая о необходимости немедленно доставить Чэнь Цзайдао и Чжун Ханьхуа в Пекин для участия в совещании представителей массовых организаций и различных группировок Уханя спасло их жизнь. Уханьский военный округ был «реорганизован», а Отдельная дивизия (воинская часть № 8201) была выведена на переформирование. (Чэнь Цзайдао был реабилитирован 26 ноября 1978 г. специальным документом ЦК КПК и назначен командующим железнодорожными войсками). Чэнь Цзайдао и комиссар Уханьского военного округа Чжун Ханьхуа были названы «подстрекателями» этого «инцидента».

25 июля 1967 г. Линь Бяо и Цзян Цин созвали в Пекине массовый митинг в поддержку группировки цзаофаней Ухани, на котором объявили о реорганизации Уханьского округа и «открыто провозгласили» лозунг «ниспровергнуть горстку облеченных властью и идущих по капиталистическому пути в армии». В «Письме ЦК КПК, Госсовета КНР, Военного совета ЦК КПК и ГКР революционным массам, всем командирам и бойцам г. Ухань» (27 июля 1967 г.) говорилось: «Отдельные ответственные лица из Уханьского военного округа оказали открытое противодействие пролетарской революционной линии, представляемой Председателем Мао. Они выступили против правильных директив Военного совета ЦК КПК, подстрекали не разбирающиеся в действительной обстановке массы оказывать сопротивление ЦК КПК, а также ГКР при ЦК КПК. Они дошли даже до применения таких фашистских и варварских методов, как нападение, избиение и похищение представителей центральных властей». В результате этого инцидента более 184 тыс. кадровых работников, военных и представителей масс были убиты, ранены и изувечены, в городе Ухань пострадали более 66 тыс. человек, среди них более 600 человек убиты[467].

После пересмотра роли и деятельности Кан Шэна в истории партии и страны его прямо обвинили в осуществлении репрессий в отношении Лю Шаоци, Пэн Чжэня, Хэ Луна, Пэн Дэхуая, Ань Цзывэня, Ян Сяньчжэня, Фу Цзои, Уланьфу и других. В период «культурной революции», по официальным китайским данным, Кан Шэн поименно оклеветал или дал распоряжение оклеветать 839 человек, в том числе 33 высших руководителя партии и государства. В составленных им списках «ренегатами», «спецагентами», «контрреволюционными ревизионистами» и т. п. были названы 71 % членов и кандидатов в члены ЦК КПК 8-го созыва, 61 % членов Контрольной комиссии ЦК КПК, около 50 % членов Постоянного комитета ВСНП 3-го созыва и Постоянного комитета ВК НПКСК 4-го созыва[468].

Как утверждается в обвинительном документе Верховного суда КНР по делу Цзян Цин и Линь Бяо, 21 июля 1968 г. Кан Шэн лично написал секретное письмо Цзян Цин, в котором сообщал: «Посылаю необходимый тебе следующий список фамилий». В нем Кан Шэн назвал фамилии 193-х членов и кандидатов в члены ЦК КПК 8-го созыва, 88 из них он отметил как «спецагентов», «предателей», «имеющих связи с заграницей», «антипартийных элементов». В списке также значилось 29 человек, у которых якобы были ошибки в прошлом и к которым имелись вопросы, семь человек, по которым работают «специальные комиссии»[469]. Подавляющее большинство лиц из этого списка позднее были ошельмованы и подверглись репрессиям со стороны Кан Шэна.

Вот только несколько крупных «дел», к которым прямо или косвенно причастен Кан Шэн.