Классная дама (СИ)

Глава восьмая

Вот и он, мой пропавший цветочек, объект повышенного интереса и обожания старшеклассниц. Молод, лет двадцать пять, благообразен — князь Мышкин — и, на мою удачу, не маг. Простой человек. Это если я правильно поняла, как отличать магов.

— Алмазов, Эраст Романович, учитель изящной словесности, — представился он и поклонился мне так изящно, что про особенность словесности мог и не добавлять. — Знаю, знаю, слухи опережают, но я хотел бы поблагодарить вас за Анну.

— Так это вы тот самый брат, который купил ей конфеты, — поджала губы я, неприятно удивленная. Что было дальше с сестрой, ему до лампочки. — Вы, я надеюсь, в курсе, что случилось после того, как она получила ваш подарок?

— Да, — расстроенно произнес Алмазов. — Академия… я был против того, чтобы Анну отдавали сюда. Я был готов выхлопотать ей место в обычной гимназии, но его величество… — Он вздохнул, несколько раз нервно провел ладонью по подбородку, словно проверяя, чисто ли выбрит. — Его величество посчитал, что это для Анны честь — бесплатно учиться в таком заведении, ведь я сам родился еще тогда, когда батюшка служил обычным сельским священником, происхождения мы самого простого. Его величество определил Анну в академию, а я — мне пришлось принять эту милость. Не ради Анны или меня, ради памяти батюшки, вы понимаете?

Он говорил и сам смущался своих объяснений. Было в его лице что-то простодушное и наивное, по-хорошему наивное, доброе. Я улыбнулась, Софья опять скривила мордочку. Спокойно, козочка, не смотри на каждого встречного как на мужа.

— Вы могли вмешаться, — напомнила я.

— Увы, но не мог, — развел руками Алмазов. — Такие правила, и кроме того, я дорожу местом. После того как Анна попала сюда, я был вынужден… еще раз попросить именем батюшки, уже не его величество, разумеется, но влиятельных лиц. И то, поверьте, лишь семинария за плечами позволила мне здесь оказаться.

Вот откуда обезоруживающая благообразность. Так что не стоит вестись и доверять.

— Вы оставили служение, — кивнула я, — ради того чтобы быть рядом с сестрой. Это было с вашей стороны благородно, и все же, Эраст Романович, несправедливость — это то, что Владыка не терпит, разве не так?

— Каюсь, каюсь, — пробормотал Алмазов, но особого раскаяния в голосе я не услышала. Все же не Мышкин, слишком слаб и стыдится своей слабости. — Поэтому еще раз спасибо. Я рад, что она на вашем попечении. И потому, чтобы моя благодарность не вышла только словесной… послушайте меня, отдохните сегодня. За девочками присмотрят.

Я насторожилась, и в этот миг Софья очнулась и приказала мне согласиться. Почему же? Я выжидательно смотрела на Алмазова, он мялся, не решаясь объяснить мне причину. Вероятно, это было его привычным амплуа — мямля.

— Ее сиятельство велела мне немедленно приступать к обязанностям, — возразила я, и Алмазов обрадованно кивнул:

— Я скажу, что вы прихворали. Вот прямо сейчас и скажу.

— Причина?

Бедняга аж побледнел. Неудивительно, из-под маски выпускницы академии выглянула София Андреевна Васнецова, женщина, повидавшая жизнь, узнавшая людей и их мотивы куда лучше, чем ей хотелось бы. В этот век мало кому было позволено столь резкое поведение.

— Боюсь, что… не смогу внятно вам объяснить, — Алмазов посторонился, и я тоже, пропуская старшеклассниц, выходящих из столовой под присмотром Окольной. — Юлия Афанасьевна! — окликнул он, и Окольная остановилась, недобро смотря на нас. — Софье Ильиничне нездоровится, утомилась с дороги. Вас не затруднит?..

— Конечно, конечно, — с готовностью закивала Окольная, видимо, вспоминая, что моя активность в учительской хворобе не соответствовала никак. Но выражение лица сменилось на участливое и незлое. — Пусть сходит к доктору, господин Хуфф как раз у себя. На улице зябко, Софья Ильинична, немудрено, что вы приболели. Я попрошу Каролину Францевну еще день приглядеть за девочками, не тревожьтесь.

Алмазов улыбнулся, поклонился и исчез. Мне крайне не понравилось его вмешательство, я снова упустила инициативу, но подумала — Софья. Софья, что ты мне скажешь? Что не так?

Я кивнула Окольной, приложив руку ко лбу, вышло так себе, театрально, но Окольная безразлично мазнула по мне взглядом и ушла. Софья, девочка моя, будь другом?

И отведи нас во Вдовий флигель, ты знаешь, где он.

Ноги несли меня сами — стоило мне отпустить ситуацию, и тело разбиралось с направлением и действиями само. Софья медлила, что-то бормотала, но я чувствовала, что что-то знаю наравне с ней. Ее беспокоило и смущало то, что она видела и слышала, и я мешала ей оформить мысли в слова. Мне оставалось только понять ее ощущения.

Я их разозлила, наконец поняла я то, что так изводило Софью, и сейчас эти дамы отчаянно строят козни, объединяются и прикидывают, как пожестче на мне отыграться. А к утру у них будут другие проблемы и свежие недруги. Последнее слово останется за начальницей, я лихо начала, но классным дамам попадает за небрежность их подопечных, стало быть, завтра в стервятнике появится некто новый, против кого все соберутся дружить. Может быть, до утра ничего не случится и я все еще буду негласной персоной нон-грата, но может быть, мне повезет.

— Не переживай, — легкомысленно успокоила я Софью. — Прорвемся. Ты плохо знаешь, что такое обычный офис… Не забивай свою очаровательную головку, и так и быть, завтра причешешься как захочешь. И насчет одежды беру свои слова назад. Ты восхитительна, ты должна выглядеть как королева.

Софья поникла, и до меня дошло, что ее внешность и бесит классных дам и учительниц больше всего.

— Ты будешь выглядеть как королева. Я обещаю.

И несмотря на то, что я терпеть не могу тратить время на все эти дамские штучки, я не буду пренебрегать таким оружием. Теряющий от чего бы то ни было разум противник наполовину побежден.

Не слишком пока поверившая мне Софья привела меня в глухое крыло — коридор, и одна дверь была приоткрыта. Значит, мне туда, надо в первую очередь осмотреть место таинственного происшествия. Или убийства.

Я входила в комнатку с замирающим сердцем, но ничего, поразившего меня, не увидела. Умеренной высоты потолки, не такая раздражающая белизна, занавески на окнах, девичья кровать, подушки, одеяла, стул, письменный стол, шкаф, мой саквояж… На деревянном полу сиротский коврик, все чисто прибрано, горничные тут добросовестные, так что улик я, конечно, не обнаружу.

Все же я попыталась. Изучила все от и до, но ни то что клочка бумаги, так любимого почему-то авторами детективов, ни даже соринки. Приятно пахло лавандой, а окно было наглухо заделано на зиму. Я подергала створки — нет, их не открывали уже давно, а что дверь? Запирается изнутри, не взломана, не отремонтирована… у воспитанниц, наверное, нет такой роскоши, как приватность. У них все на виду.

Я разобрала вещи, отметив в процессе, что откуда-то все-таки сильно дует. Облизав палец, я поползала по комнате, нашла в углу окна щель. Во Вдовьем флигеле было намного теплее, чем в академии в целом, но ночью, когда температура упадет, а топить перестанут, комнату выстудит в два счета, поэтому я, ничтоже сумняшеся, взяла из прибора на столе перочинный ножик, надрезала одно одеяло, вытащила оттуда вату и плотно заделала щель.

За этим занятием меня застала горничная, принесшая еду и настойку в темном бутыльке.

— Доктор велел выпить сегодня и завтра с утра, Софья Ильинична, перед трапезой вашей, — передала мне она инструкцию. — Я зайду еще, если чего надобно, скажите.

— Нет, спасибо, я лягу пораньше, — простонала я, изображая крайнюю немощь. Настойка? Не от нее ли умерла Наталья Калинина? — Постой. Скажи, а Наталья Филипповна…

Горничная вздохнула.

— Да хранит Владыка душу ее! — горько сказала она. — Незадолго до смерти простыла. Но настойка ей помогла и вам поможет.

— Ты перед смертью ее видела?

— Владыка! — перепугалась горничная, скрестив перед собой на груди руки. — Нет, я, Софья Ильинична, вот так же ей за день до того настойку да ужин принесла, а потом я к матушке уехала, вот только ввечеру и вернулась…

Эта барышня мне оказалась бесполезна.

Обед был сытнее и явно вкуснее, чем тот, которым кормили воспитанниц: суп, жаркое из хорошего мяса и сладкий кисель. Настойку я предусмотрительно вылила в раковину в общей для классных дам туалетной комнате. Ничем подозрительным она не пахла, но я задумалась, как сохранить немного жидкости для анализа. Химия здесь уже должна быть развита в достаточной степени для того, чтобы обнаружить какие-то примеси, и я спрятала бутылочку в саквояж. Если завтра придет та же горничная, совру что-нибудь, а если другая, то может и не заметить.

Остаток времени я провела, прислушиваясь к академии и набрасывая заметки. Почерк у Софьи был чудесным, с пером она обращалась легко, только вот нудно спорила со мной насчет действующих порядков. Я напомнила ей о сделке, чтобы она не лезла мне под руку, и Софья угомонилась — возможно, начала мечтать о замужестве.

Мечтать не вредно, девочка, да…

Когда совсем стемнело и, по моим прикидкам, девочки стали готовиться ко сну, я поднялась и, потерев рукавом щеки, чтобы вызвать румянец, отправилась в дортуары. Находились они в этом же крыле, но на втором этаже, и все же нам с Софьей пришлось поплутать — она попала в академию, когда ей было тринадцать, то есть сразу надела зеленое платье, и не знала, где спят малышки. В огромной холодной, гулкой, как и все тут, неуютной спальне, где кровати, как в исправительном учреждении, составлены рядами, голова к голове, и стоит такая странная, угнетающая тишина, какой в принципе не должно быть там, где живут малолетние дети. Увидев меня, девочки повскакивали, приглаживая платьица и волосы, и я подняла вверх руки и ласково улыбнулась.

— Я ваша новая классная дама, — негромко сказала я. Повышать голос нужды просто не было — слышно было бы даже шепот. — Меня зовут Сенцова Софья Ильинична, и главное, о чем я вас попрошу: не надо меня бояться… Я вам не враг. Наоборот. Я здесь для того, чтобы заботиться о вас и защищать вас.

Девочки молчали. Я видела, какими глазами они на меня смотрят: смесь неверия и обожания. Легко мне не будет, они еще дети и чувствуют малейшую фальшь.

— Спокойной ночи. Завтра я приду пожелать вам доброго утра, и если вам что-то нужно, пожалуйста, непременно скажите мне.

Возвращалась к себе я с ощущением правильного и неправильного. Возможно, не стоило идти на поводу у Алмазова, но сделанного не воротишь. Черт с ним, я надеялась, что за ночь ничего не случится.

Я заснула практически сразу с мыслью о том, что первоочередная задача — дать малышкам понять, что отныне они самостоятельны. В разумных пределах, но я была намерена им доверять. Привести себя в порядок и почистить ногти они в состоянии, пусть такие простые решения научатся принимать, иначе… годны они будут лишь на то, чтобы как овцы покорно ходить за козлом.

Забавное сравнение вышло. В духе эпохи.

Из сна меня посреди ночи вырвал крик — перепуганный и истошный.