Классная дама (СИ)

Глава девятая

Ледяной пол обжигал ступни. Я летела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и не слушала увещевания Софьи сейчас же вернуться и надеть хотя бы халат.

По стенам и потолку скакали блеклые пятна свечей и керосиновых ламп. Первой мыслью было — пожар, но здание академии каменное, и если я все сделаю правильно, обойдется без жертв. На площадке второго этажа я поняла, что причина переполоха не пожар, не убийство и даже не кража — так визжат не от страха и не от отчаяния, а от злости и бессилия. Так могла бы вопить Софья, обнаружив, что все ее шмотки порезаны или облиты чернилами — о, козочка, извини.

Крик доносился из широко распахнутых дверей дортуара. Двери прочих спален приоткрылись ровно настолько, чтобы было возможно сунуть в щели носы. Несколько старших девушек затравленно жались друг к другу посреди коридора, и пока я прикидывала, стоит ли вмешиваться, Окольная перестала орать и вытолкала еще двух полуголых воспитанниц в коридор.

— Юлия Афанасьевна! — крикнула я, пользуясь паузой, но Окольная, как глухарь на току, к любым внешним раздражителям оказалась невосприимчива. Она сжимала небольшую книжечку размером чуть больше ладони, и не успела я глазом моргнуть, как она изо всей силы ударила томиком одну из девушек по лицу и снова начала вопить истошно и неразборчиво.

Девушка пошатнулась, ее подружки по несчастью шарахнулись в сторону, на белоснежную рубаху закапала кровь. Окольная, не прекращая визжать. замахнулась на другую воспитанницу, но я уже настигла ее в невероятном прыжке.

Я и не знала, что так могу. Козочка, ты меня удивляешь.

Окольная была дамой в теле, Софья — невысокой и хрупкой, а я была просто злой, и от вида крови у меня сорвало тормоза напрочь. Я повисла на шее Окольной и пнула ее под колено. Нога, пострадавшая сегодня на лестнице, заныла, Окольная потеряла равновесие, и обе мы рухнули на отполированный пол.

На моей стороне были фактор внезапности, молодость и отличная, как выяснилось, физическая подготовка Софьи. Неповоротливая Окольная была повержена, я заломила ей за спину обе руки и вырвала книгу. Окольная сразу заткнулась, кто-то подбежал и начал меня оттаскивать, я не желала выпускать ни жертву, ни добычу. В ушах еще звенело от воплей, но я разобрала и шорох домашних туфель, и голоса. Люди, как всегда, поспевают к моменту дачи свидетельских показаний.

— Руки! — рявкнула я, вставая на ноги, и стряхнула с себя неожиданно сильного нового соперника. Но девица, та самая, подленькая, полненькая, с пучком, который сейчас разметался по плечам жидкими патлами, нападать на меня не собиралась. Я передернулась больше от холода, чем от всего произошедшего, и переложила книгу в другую руку. — Кто подпустил к воспитанницам эту ненормальную?

Девица мне не ответила, я повернулась к Окольной, которую поднимали с пола другие классные дамы и учительницы, и все еще стоящим посреди коридора девушкам. Одна из них, темненькая, с шикарной толстой косой, утирала с лица непрестанно текущую кровь, остальные сбились тесной кучкой и отступали к стене.

— Доктора, быстро! — приказала я своей бывшей однокурснице и подошла к окровавленной девушке. Книжка мешала, я остановилась и зажала ее коленями, не заботясь, как это выглядит для этого помешанного на приличиях века. — Подожди, стой, не шевелись. Я не сделаю тебе больно. — Девушка испуганно замотала головой, я начала терять терпение. — Дайте мне свет! Не стойте как вкопанные!

Бесполезно. Этот сарай с лепниной всколыхнет разве что землетрясение. Классные дамы кудахтали над Окольной, воспитанницы разом пустились реветь. Я шагнула, книга упала, и нервы у меня сдали. Я не железная.

— Доктора, свет и воду! — заорала я во все горло. Плевать, все равно не проснулся только глухой и мертвый. Прежде чем я набрала воздуха и гаркнула второй раз, моей руки кто-то требовательно коснулся.

— Я посмотрю ее, Сенцова, если ты не забыла, я все-таки дочь врача, — и моя бывшая однокурсница протянула руку пострадавшей воспитаннице. Я убрала со лба упавшую прядь, присела — Софья, спасибо, что бдишь в таких мелочах — и подняла упавшую книгу. — Расходитесь! Вернитесь все в дортуар! Перевозникова, идем со мной.

И, повернувшись ко мне на мгновение, она улыбнулась.

Так, ладно. Причину перемены в ее отношении ко мне узнаем потом, если я в полутьме не приняла акулий оскал за дружеское одобрение.

Окольную заботливо вели под руки к лестнице, и было неуместно догонять и выяснять, в чем повод полуночного психоза. Дверь дортуара старшеклассниц закрылась прямо перед моим носом, моя бывшая недоброжелательница — бывшая ли? — уводила Перевозникову в противоположный конец коридора, в прочих дверях еще торчали любопытные носы… Любопытство сгубило кошку, изрекла я применительно к самой себе, и лучше расспросить не людей, а вещи. Книга, Окольная говорила, что чтение институтками книг недопустимо. Итак?..

В длинном широком коридоре горели всего несколько ламп. К одной из них я приблизилась с загадочной книгой. Яснее не стало — иллюстраций нет, текст написан на незнакомом языке. Это что, революционная литература? Подрыв устоев? Бунт в курятнике? Показать находку Ветлицкому, может быть, это именно то, что он ищет?

— «Сладострастная поэма», — высокомерно скривившись, перевела Софья, и я даже несколько разочарованно фыркнула. Ну да, не Алмазовым же единым, да и сладострастия в нем ни на грош.

— Ты читала? — с интересом спросила я, Софья сделала то, что я могла бы назвать «дернула плечиком», если бы тело больше не было моим, чем ее. — И как?

— Посредственно, — морщась, оценила «Поэму» Софья, и я фыркнула снова. Козочка, а что произошло между мной и моей одноклассницей, скажи?

Софья молчала. Ладно, терпит. А книга полежит у меня, я найду ей укромное место, потому что в моей ситуации нет ничего надежнее, чем располагать верным средством шантажа. Я человек в академии новый и веры мне пока никакой, но умением связывать змей хвостами в узел любая секретарша даст здешним дамам триста очков вперед, а я давно вышла из юного секретарского возраста.

— Всем спать! — крикнула я в пустой коридор, и последняя щелка, в которую пробивался свет, пропала.

Меня интересовала лишь одна закрытая дверь, и в тот дортуар я имела полное право зайти, когда мне заблагорассудится.

Мои малышки действительно не спали и не ожидали, что я войду. Я приоткрыла дверь, и они вразнобой прыснули по кроватям, делая это в абсолютном молчании. Я закрыла дверь, прошла к столику, положившись на навыки Софьи, зажгла лампу. Мутное пятно света легло на несколько настороженных и совершенно не заспанных лиц.

— Книгу не забудь, — ехидно напомнила Софья. Ах да, не дай бог кто-то из девочек уже владеет… — Ларонским.

— Спасибо, козочка, — буркнула я, но благодарно. Я подкрутила фитилек, чтобы свет не горел слишком ярко, села на стул, чинно сложила ручки на коленях — воспитанницам нужно подавать хороший пример. — Часто такое бывает?

Девочки переглянулись. Потом кто-то из глубины комнаты отозвался:

— Часто, мадемуазель. Мадам кричит на них и выгоняет в коридор посреди ночи.

Софья не пересекалась с Окольной раньше и ничем помочь мне не могла, только озабоченно вслушивалась в нашу беседу. Эту мадам на выстрел близко нельзя подпускать к детям, даже если детям уже восемнадцать, потому что она их бьет.

— Это запрещено.

— Что-что-что? — вздрогнула я.

— Это запрещено. Бить пансионерок категорически воспрещается, — пояснила Софья и смолкла, но у меня с ней наладился неплохой контакт… обе мы понимали друг друга и, главное, были в мнениях солидарны.

Ты в ловушке, госпожа Окольная. Капкан захлопнулся. И книга, которую ты отобрала — или откопала где-то у девушек — это улика. Есть ли на ней следы крови — я посмотрю, и еще посмотрю, не замнут ли остальные происшествие завтра утром.

— Мадемуазель? Мадемуазель?..

Я встрепенулась и поискала, кто уже не первый раз меня окликает. Худенькая светленькая девочка сидела на кровати, закутавшись в одеяло, и меня внезапно как ударило. Я встала, некстати сообразив, что бегаю по академии в исподнем, что на улице зима и в здании холодно, а девочки… Я подошла, потянула одеяло позвавшей меня малышки, пощупала его и убедилась, что оно тонкое и ни черта не греет. На моем лице, видимо, что-то отобразилось, и вряд ли доброе, потому что девочка чуть слышно всхлипнула, и я поспешила отнять руку и улыбнуться.

— Тебе не холодно? — Малышка помотала головой. Я не поверила. — Точно не холодно?

— Холодно, — запальчиво крикнул кто-то — но этот голос я узнала. Алмазова. Да, я требовала ответа на риторический вопрос, но сперва нужно узнать, зачем меня так настойчиво звала эта белокурая кроха.

— Что ты хотела спросить?

— Вы принесли эту книгу нам?

Ах ты ж… Дети куда наблюдательнее, чем думают взрослые. А читать им запрещено.

— Нет, эта книга моя, она не для вас, — засмеялась я, молясь, чтобы прозвучало искренне. Не фальшивить, иначе я стану их врагом номер один. — Но если вы хотите читать, скажите. Я уверена, есть много книг, которые будут вам интересны. Приключения или про зверей, про природу…

Да много ли детских книг в это время? Невыполненное обещание не прибавит мне авторитет, вон как у девочек глаза загорелись…

— Мы хотим прочитать про жидкий огонь, — заявила малышка. — Алмазова рассказывала про него. Я говорю, что это все выдумки, мадемуазель.

— Неправда!

Девочки загалдели, я вспомнила, что на дворе глухая ночь.

— Тихо! — негромко прикрикнула я. — Ложитесь спать. И… Алмазова права. Есть жидкий огонь, я про него знаю. Я не уверена, что найду книгу, но я сама могу про него рассказать. Завтра! — снова повысила голос я. — Все завтра! А сейчас — спать!

Я вернулась к столику, потушила лампу, взяла книгу — зря надеялись! — вышла и закрыла за собой дверь. Откуда у Алмазовой такие познания — про вулканы, про извержения? Она дочь священника, наверняка отец давал ей много познавательных книг или рассказывал, может быть, у нее были хорошие учителя. Бедный котенок, ты могла получить отличное домашнее образование, а вместо этого прозябаешь в прямом смысле в этих стенах. Брат твой не просто мямля, а сущий вредитель, раз не настоял, чтобы ты поступила в хорошую гимназию.

Вернувшись к себе, я положила книгу на видное место, чтобы не забыть с утра поискать подходящий тайник, и вписала в свой список теплые одеяла для девочек. Окольная будет на моей стороне, даже если она и против. У классных дам, охотно вмешалась Софья, жалование много больше, чем у преподавателей, и после службы они получают отличную пенсию. Спасибо, золотце, за информацию, я буду это иметь в виду, потому что Окольная вряд ли захочет терять и деньги, и репутацию.

Утром меня разбудила горничная. Другая, не та, что приходила накануне, и я не успела прогнать сон и спросить, знает ли она что-то о смерти Калининой или о ее последних днях. Горничная принесла настойку и завтрак — омлет и кофе, боже мой, во сколько же поднимаются здесь повара, сколько платят этим несчастным людям? Пока я выбиралась из-под одеяла — холод в комнате стоял, пожалуй, сильнее, чем в каморке Софьи в доходном доме — горничная ушла, и я слышала, как она гремит в коридоре тележкой. Я, обалдевая от холода, принялась одеваться.

Софья покашляла.

— Я помню, — несколько обиженно заметила я, пряча книгу — пока что — в кучу белья. Да, я помню, что я обещала. И я сдержу слово — пусть лопнут все мои недруги, но, черт, где здесь место, чтобы спрятать главный на данный момент аргумент моей правоты?

В общей туалетной комнате для классных дам я столкнулась с разговорчивой дамой, которая встретила меня вчера в коридоре возле кабинета начальницы. Каролина Францевна, вспомнила я, и она присматривала за моими девочками.

— Доброе утро, моя дорогая! — обрадовалась она. — Надеюсь, спали вы хорошо?

— Доброе утро, — я открыла кран, уповая, что пойдет теплая вода. — Да, благодарю. Спала много лучше, чем когда была здесь воспитанницей.

Каролина Францевна засмеялась.

— И спасибо, что приглядели за девочками, — прибавила я. — Мне уже лучше. Я приступлю к своим обязанностям, как обещала Юлии Афанасьевне.

Я не знала, прибегала ли Каролина Францевна в дортуары, недосуг мне было разглядывать тех, кто примчался посмотреть на скандал. Но сейчас она вела себя так, словно ночью ничего не случилось, и я убедилась, что выходки Окольной от начальницы академии на самом деле остаются в секрете.

Тут своя круговая порука, думала я, плеская в лицо водой. Даже могла бы умываться горячей, если бы захотела. Софья захныкала и просветила меня, что у воспитанниц горячей воды как таковой нет.

— Софья Ильинична! — окликнула меня Каролина Францевна, когда я уже выходила. — Должна вам сказать, что Алмазова вчера перед ужином снова была как поросенок. Где эта девочка умудряется перепачкаться?

Пообещав, что займусь этим вопросом, не то чтобы он для меня вообще был первоочередным, я вернулась к себе и дала волю Софье: вперед, моя козочка, мы должны выйти из этой комнаты королевой. Но не слишком усердствуй, время дорого. Софья справилась за двадцать минут — время я не засекала, но по расчетам выть мне еще не хотелось. Я смотрела на себя в круглое зеркальце и старалась не стонать от восторга, а Софья грустила. Я представила, сколько ей пришлось пережить — от легких издевок и придирок до откровенных издевательств, потому что нет совершенства, которому завистники не выдумают и не навяжут порок.

— Я их всех как тряпку порву, — пригрозила я, поднялась, не особенно понимая, с чего бы, потому что до шести оставалась четверть часа, вытащила из вороха тряпок книжку — никто ее за то время, что я была в туалетной комнате, не тронул и даже не пытался искать — задрала юбку и ловко засунула томик под ленту чулка.

— Ходить неудобно, но потерпишь, — съязвила очень довольная Софья. Я поразилась — чему-то академия ее научила, мне бы и в голову не пришло так надежно спрятать улику.

— Умница, — восхищенно сказала я.

Одной проблемой у меня стало меньше. Мое второе «я» отныне мой союзник и верный друг.