Клёст - птица горная

Снова в дорогу

Я продолжал придумывать себе всё новые и новые убедительные доводы, ради чего я ввязываюсь в это трижды неладное дело, — уже глубокой ночью, лёжа в кровати рядом с Синичкой. Ну, а что я смог бы сделать, когда эта засранка нырнула ко мне под бочок совершенно голенькой? — я ведь не железный, в конце-концов. Солдат может остановить полчище врагов, но он бессилен остановить одну женщину, если ей что-то втемяшится в голову.

Видя, что мне не спится, моя нежданная подружка приподнялась на локте, подперла ладошкой свою щёчку и принялась пальчиками другой руки гладить меня по плечу.

— Знаешь, а у меня это в первый раз…

Я поперхнулся и прокашлялся. Синичка сегодня прямо-таки завалила меня разными чудесами, начиная от вымытых полов и заканчивая вот этой фразой, — мне оставалось лишь изумляться.

— Нет, я не в том смысле! — поправилась она после смешка. — Сегодня я в первый раз делала ЭТО для себя, и только для себя, а не для разных вонючих козлов…

— ???

— Да, вот такая у меня жизнь сложилась: сначала я была честной и порядочной девушкой, а потом мне сказали: «Хочешь жрать? — иди, работай в борделе!» Привезли, как куклу, в другую страну и сказали: «Вот твой новый дом.»

— А кем ты работала у себя на родине?

— Никем. Меня просто готовили замуж, как всех девиц. А потом… а потом…

У неё спёрло дыхание, и она не договорила — только всхлипнула. Я не настаивал: мне было абсолютно всё равно, что там у неё случилось.

— Хочешь, я буду с тобой всегда? До самой старости?

Я лежал уже готовый к её сюрпризам и ничем не выдал своих нахлынувших чувств. Кстати, моя старость придёт куда как раньше, чем её, а она не уточнила, чью именно мы будем дожидаться.

— С тобой так хорошо и спокойно. Я точно знаю: ты меня не бросишь. Ты не умеешь делать зло людям.

— Ты ничего обо мне не знаешь, кому и сколько зла я сделал.

— Ты же ведь не нарочно это делал, у тебя работа такая. Я тоже в борделе жила не ради развлечений, — она ещё раз коснулась моей кожи пальчиком. — Главное: что у человека вот тут.

Она провела полоску по моему сердцу.

— Что бы там у меня ни было, но мне скоро нужно уезжать в другую страну. Я не могу жить с тобой и оберегать тебя — у меня, понимаешь, свои дела. Мне сделали хорошее предложение — и я уезжаю. Когда вернусь и вернусь ли вообще — одному Пресветлому известно. Или Нечистому — я никак не пойму, кто из них лучше обо мне всё знает.

— Значит, и я тоже еду в другую страну, — спокойно сказала девушка. — Хоть на край света: за тобой — как за каменной стеной!

— Я в армию буду вербоваться, дурёха! — ответил я как можно более грубо. — А в армии девкам можно околачиваться сама знаешь в каком качестве. Такое занятие ты и без меня найдёшь, и без жизни рядом с солдатнёй.

Она отвернулась и принялась тихонько всхлипывать. Что-то слишком уж попалась мне ранимая работница борделя.

— Сама подумай: что ты будешь делать в этой Божегории? Языка не знаешь, работать не умеешь…

— Вообще-то, я родилась в Божегории, — вскинулась Синичка. — Слушай, возьми меня с собой! Что мне тут делать? — опускаться до грязных кабаков, как все мои знакомые? Мне тут всё осточертело! А там у меня — Родина, мне там обязательно что-то поможет! Я верю! Ну, возьми-возьми-возьми!

— Ладно, завтра что-нибудь придумаю… — ко мне пришла одна мыслишка.

Моя интонация подсказала девушке, что для неё ещё не всё потеряно. Она сразу воодушевилась и кинулась меня дурашливо целовать.

Командир одобрил мой вариант прикрытия: я еду в Божегорию под видом сопровождающего молодой девушки, который затем планирует завербоваться в божегорскую армию. Девица — это всегда отличный отвлекающий образ: все проверяющие сразу начинают пялиться именно на неё, а её спутник — ну, это так, пустое место. Когда-то мы с моей будущей женой точно так же и ехали по Божегории: никто ни разу не удосужился спросить у нас дорожные документы, все готовы были верить сразу на слово.

А сейчас нам состряпали и контракт двухсторонний, и непалевую подорожную: к нам в комнату сам лично приходил сморчок-нотариус, наши подписи собирал с поклонами и свою именную печать к контракту приложил. Простодушная Синичка, конечно, не догадалась просить, с каких это пор столичные нотариусы выдают подорожные листы, где стоит печать магистрата, а я не стал заострять её внимание на подобную мелочь.

Подорожную нам выписали до нашего посольства в Божегории. Во как! С одной стороны, это давало нам законное право проезда до их столицы, а с другой — давало некий призрачный шанс и Синичке. Ещё бы: нам вручили и третий документ, — письмо в посольство, где излагалась убедительная просьба поучаствовать в судьбе невинного дитя (?!), попытаться найти его родную семью и вернуть в лоно оной. И подпись нашего министра иностранных дел, т. е. Лебедя. С такой ксивой даже самый рьяный страж закона не сможет придраться: личные просьбы министров считаются обязательными для всяческого содействия, даже если это — министр другой страны, с которой нет войны.

Не могу я промолчать и не добавить: я не просил Командира помочь пристроить Синичку в её родной стране — я лишь обрисовал ему ситуацию в целом: у меня есть божегорка, под прикрытием которой можно пересечь границу. Кто такая? — да бес его знает: говорит, что с семьёй её разлучили и к нам в бордель привезли; никакой лирики я не разводил. Так что письмо Лебедя на имя нашего посла — это исключительно его личная инициатива.

Что заставило его потратить своё драгоценное время и чернила на эту бедную девочку? — как знать… этот прохиндей несколько раз шокировал меня своей непонятной сентиментальностью, хотя когда-то ему приходилось общаться по работе и с циниками, и с опустившимися личностями, и с отъявленными лгунами изо всех слоёв общества. Прямо как мне, только я ещё и руки кровью пачкал. Я ещё как-то смог бы понять, если бы Лебедь сам иногда пользовался услугами Синички, но, судя по всему, он — птица совсем не из нашего леса…

Девчонка прямо вся сияла, и постоянно повторяла: «Я же говорила, что всё будет хорошо! Я же говорила, что всё будет хорошо!» По ночам она осыпала меня бурными ласками; я, конечно, ими пользовался, хотя где-то в душе свербело чувство неловкости: никакой моей заслуги нет, я же просто предложил использовать её как ширму… Конечно, я мог бы сказать ей, что можетслучиться всякое: её семья не найдется, или снова грубо откажется, как когда-то — и куда она потом пойдёт? Но у меня язык не поворачивался говорить такое, я боялся спугнуть чужую удачу.

Почтовая карета доставила нас в столицу Божегории. По пути Синичка жадно вглядывалась в окно, силясь узнать родные места и приходя в неописуемый восторг, если память одаривала её знакомой картинкой. Запылённые пассажиры не разделяли её щенячьей радости: она их больше утомляла, чем веселила.

Одним словом, путешествие, прикрытое официальными документами по самую крышу кареты, не принесло нам ни одного приключения. Ни колёса не ломались, ни разбойники не нападали. В корчмах Божегории и вовсе все кушали смирно, солидно, чем-то напоминая мне ярмарочную корчму, в которой я обретался последнее время; мой намётанный глаз тщетно пытался определить, где тут прячется вышибала. Не удивлюсь, если их тут и не держали…

Самый сложный вопрос, который требовалось решить в самый последний день нашего совместного обретания, — что надеть на приём в посольство? Я, конечно, был уверен, что карминовое платье, ведь оно же являлось самым красивым. В ответ шустрая девица закатила свои чёрные глазки, обречённо сказав что-то типа того, что все мужики — одинаковые и ничего в нарядах не понимают. Я хотел было сдуру ляпнуть, что знаю одного такого, шибко разбирающегося в этикете, но вовремя прикусил язык. Синичка, напротив, свой показала свой розовый язычок, поддразнивая меня:

— Там же будут солидные дяденьки, я же не могу прийти к ним одетой, как портовая шлюха!

— Да много ли ты их видела, шлюх портовых? — возмутился я и тут же мысленно щёлкнул себя по носу: я и сам-то с ними дела никогда не имел, так что не специалист.

Девушка облила меня уничижительным взглядом:

— Нам нужно пройтись по магазинам и купить что-то приличное! Не хочу, чтобы меня после приема сразу же отправили на работу в какие-нибудь «Озорные мышки»!

Не буду описывать читателю обход всех столичных магазинов Славограда: некоторые мужья поверятмне и на слово, а для остальных могу лишь сделать сравнение: лучше выдержать один удар яростной нихельской конницы в плотном пехотном ряду, выставив вперёд копье, упёртое в землю, чем целый день ходить с девицей за покупками. Ибо в первом случае твои мучения закончатся, скорее всего, очень быстро, а, если тебя не убьют сразу, то тебе не придётся слушать всякую ахинею про нынешнюю моду: ты будешь очень-очень занят ручным трудом, и о высоких материях думать будет некогда…

Итак, как в итоге обмундировалась моя бойкая подопечная?

Она выбрала платье скромного кремового цвета и даже помаду использовала наивно-желтоватую, а не вызывающе-красную, как обычно в «Сладких кошечках». Корсет слегка приподнял её аппетитные булочки, а верх платья отрывал взору только самую их малость и нежную ямочку между ними. Простенькие белые кружева обрамляли этот восхитительный десерт, а на рукавах и по низу колыхались кружева цвета бледно-кофейного. Соломенную шляпку Синичка сдвинула на затылок, она подвязывалась широкой белой лентой, — под цвет кружев вокруг декольте. Талию перехватывал кожаный ремешок, завязанный небрежным бантиком на боку.

— Ну, как я тебе, солдат? — спросила Синичка игривым голосом и сделала, красуясь, оборот на месте, расставив руки.

Меня словно шилом в сердце кольнули: вот точно так же когда-то в этом же городе передо мной крутилась моя Ведит, и туфельки у неё были тоже кожаные, с медными бляшками. Нынешняя мода подняла подол платья повыше, и, когда девушка закрутилась, то я увидел и её круглые коленки.

ПочемуСиничка назвала меня «солдатом»? Ведь раньше она не использовала это слово. Или это бог пытается мне сделать больно? За что?

Девушка направила на меня свой сияющий взгляд, а я смахнул скупую слезу.

— Ты чего? — испугалась она.

— Нет-нет, всё хорошо! — отмахнулся я. — У тебя точно всё будет хорошо…

И мы пошли пешком в посольство, под ручку, как благородные господа… в этот раз лошадей со мной не имелось. Потом всё произошло слишком быстро, но, пожалуй, так даже хорошо: мы зашли в старинный дворянский особняк, занимаемый нашим посольством, предъявили подорожный лист и письмо от Лебедя. Нас провели в прихожую и попросили подождать… вышел сухощавый строгий мужчина с лёгкой сединой, сжимая в руке наши документы, переспросил наши имена. Потом сказал:

— Сударыня, прошу вас… — у увёл ошарашенную Синичку под локоток за дверь.

Я остался стоять дурак-дураком. Простоял, наверное, не менее получаса.

Из двери вышел другой, помоложе, в очках, — тот, который принял наши бумаги, и удивился:

— А Вы зачем здесь стоите? Аудиенция окончена. Прошу Вас на выход.

За моё плечо сразу встал услужливый дворецкий (или как в посольстве такая должность называется?) и вежливо проводил меня до чугунных ворот. Караульный выпустил меня на улицу, закрыл решётчатую створку пропускной «калитки», задвинул металлический засов, снова встал по служебной стойке со своей парадной алебардой. ВСЁ.

На моей памяти запечатлелись образы сотен разных людей. Они появлялись, знакомились со мной, а потом исчезали, — рано или поздно. Только Ведит с детишками задержались надолго, и я даже думал — навсегда. Но круговорот лиц продолжился, теперь вот и Синичка исчезла из моей походной жизни. Как-то внезапно и глупо исчезла, у меня осталось ощущение, что я не сказал ей чего-то важного в напутствие. Но что именно? — никак не мог сообразить.

Да, я не сказал ей даже вежливое «до свидания!» — слишком сумбурно, непродуманно сложилось расставание. Но мало ли кто уходил от меня без прощания? Стрела в спину — и человек летит кувырком с лошади, а ты свою, наоборот, нахлёстываешь ещё более отчаянно, чтобы оторваться от погони. Жив он там лежит или погиб? — некогда разбираться, и никто потом с вражеской территории не придёт и не уточнит, что случилось с боевым товарищем…

Перед походом в посольство мы поселились в хорошей гостинице, так как я благоразумно посчитал, что девице лучше всего прихорашиваться в приличной комнате, а не в грязной корчме, воняющей пивом. Теперь, оставшись один, я перебрался в дешевую гостиницу, и на входе сразу звякнул первый звоночек.

— Сударь, я вижу, что Вы — иностранец? Акцент у Вас заграничный, — спросил меня хлыщ, делавший запись в книгу жильцов.

— Да. Это не запрещено?

— Нет, ну что Вы! Пожалуйте Вашу подорожную…

Я вытащил бумагу и вручил ему.

— Ещё один момент… Поймите меня правильно: нам приказано у всех иностранцев спрашивать о цели их прибытия и делать запись. Итак, зачем Вы посетили наш славный город?

— Что-то у вас тут задают слишком много вопросов, а я не в духе. Давай я лучше пойду найду себе корчму попроще.

— Нет-нет, что Вы, не стоит беспокоиться! В корчмах порядки те же самые: у всех иностранцев требуют подорожную, и всем нужно немедленно докладывать о таковых постояльцах. Там, наоборот, гораздо хуже: могут участковому наболтать невесть что, а у нас всё строго, на бумаге…

Я хотел было сказать ему, в каком месте использовать его бумажки, но вовремя себя одёрнул: не надо задираться в чужой стране. Человек, вижу, старается услужить — надо его поощрить.

— Пиши: вербовка в армию. Ладно, давай ключ. И, это, вот что: если кто про меня будет излишне любопытствовать — скажи мне, — и кинул ему на стол лишнюю серебрушку. — Кстати, а давно у вас такие порядки?

— Уже несколько лет, сударь, — писарь благодарно смахнул монетку со стола. — Кстати, если Вы приехали вербоваться в армию, то по закону обязаны сделать это в течение пяти дней. Это обязательно будет проверено.

— Да вы тут с ума все посходили, что ли?! Делать, что ли, вам нечего?! И откуда только проверяющих берёте?

— О, Вы не знаете? — у хлыща даже усики приподнялись. — Баб изволят нанимать, да-с. Ходят такие крали и всё-всё записывают. Чуть не так моргнёшь — ан глядь, а тебе уже повестка к «безопасникам». Такая вот фифа её вручит: примите, мол, и распишитесь! А там уж как повезёт… если тебя в кабинете тоже баба примет — значит, штраф выпишут, а, если мужик, то… ну, тут тоже как повезёт, спаси Пресветлый!

И он даже осенил себя Его знаком, — правда, в Божегории сначала касались правого плеча, а потом — левого, а в нашей стране — наоборот.

— Денег людям девать некуда, развели бюрократию, — буркнул я и потопал в свой номер.

Мда, это, конечно, весьма неприятно, когда иностранца преследует навязчивое внимание. Значит, мне нужно поскорее налаживать местные контакты и почаще менять места проживания. Увы, подорожная у меня имелась только одна, и я не мог называться любым именем — значит, нужно устроиться жить на частное жильё, да такое, чтобы тебя никто не дёргал…

Интересно, а как же мы доехали до столицы, и в корчмах от нас не требовали сообщать цель визита? А, понятно: мы же говорили, что нам только переночевать…

А что, если и правда завербоваться? У меня тогда на руках будет официальныйконтракт, а наёмники — люди вольные: пока война не началась, ты можешь жить там, где хочешь. Трубят поход — становись в строй; с этого дня начинает начисляться твоя зарплата. Я решил обмозговать такой вариант.