Книга Сэндри - Магия в Плетении

Глава 1

Дворец Чёрных Лебедей, За́кдин, столица Хата́ра: Широко распахнув голубые глаза, Леди Сэ́ндрилин фа То́рэн смотрела на почти пустую масляную лампу. Её маленькие губы задрожали, когда пламя на кончике фитиля затрепетало и уменьшилось, бросая мрачные тени на бочки с едой и водой, разделявшие её заточение. Когда огонь исчезнет, она останется в темноте в этой кладовой без окон.

— Я сойду с ума, ‑ уныло произнесла она. ‑ Когда меня придут спасать, я уже буду бредить, ‑ она не хотела признаваться себе в том, что в комнате, закрытой снаружи и скрытой магией, надежды на спасение нет.

«Я уведу толпу отсюда, далеко-далеко», ‑ ранее прошептала Пири́си через замочную скважину на своём родном языке Торговцев. «Здесь ты будешь в безопасности, пока эпидемия оспы не закончится. Тогда я вернусь за тобой». Но её няня не вернулась. Прямо за дверью её схватили и убили — потому что она была ненавистной Торговкой. После смерти Пириси никто больше не узнает, где Сэндри провела свои последние дни.

Огонь качнулся и сжался.

— Если бы только я могла поймать его во что-то! ‑ воскликнула она. ‑ Так, как волшебники-Торговцы ловят ветер в свои сети.

— Сеть сделана из верёвок, ‑ перебила она себя. ‑ А верёвка — из нитей.

У неё были нитки в корзинке для рукоделия, которую она схватила, когда Пириси вытащила Сэндри из её комнаты. Содержимое корзинки до этого момента не давало ей совсем пасть духом, она вышивала до рези в глазах. Ниток у неё было в избытке, как в катушках, так и в вышивке.

— Я — не маг, ‑ спорила она, положив руку под голову. ‑ Я просто девочка; хуже того — дворянка. Как сказала та горничная, «ни на что не годится, окромя как прислуживать ей, и жениться». «Ни на что не годится» ‑ это я.

Её глаза наполнились слезами, и огонёк в лампе затрепетал ещё сильнее.

— Слёзы не помогут! ‑ отрубила она. ‑ Я должна что-то делать! А не только плакать и говорить сама с собой.

Она пододвинула корзинку для рукоделия поближе. На ощупь вытянула три катушки шёлковых ниток — зелёную, светло-серую и ярко-красную. Быстро разложила их — одну на колени, вторую слева, третью справа.

Пламя ужалось до своей синей сердцевины и дрожащего оранжевого ободка.

Собрав концы нитей в левую руку, она сделала из них узел, завязав его так плотно, как только смогла. Найдя в корзинке длинные портняжные булавки, приколола узел к бочке, чтобы закрепить его. Её пальцы дрожали, пот стекал по лицу. Она не хотела думать о том, что случится, если это не сработает.

Хуже всего было то, что не было причины, по которой бы это могло сработать. У Пириси, Торговки и служанки, была магия. А Леди Сэндрилин фа Торэн годилась только чтобы прислуживать ей, и жениться.

— Попытка — не пытка, ‑ сказала она, глубоко вздохнув. ‑ Совсем не пытка.

На борту кораблей Торговцев их маги‑мимэ́ндэры призывали ветры, как будто те были друзьями, которых можно пригласить в гости.

— Давай, ‑ сказала она умирающему пламени. ‑ Не хочешь ли сюда? На этих нитях ты проживёшь дольше, чем в лампе.

Огонь в лампе затрепетал. Он поглощал последние капли масла, оставшиеся в чаше.

Девочка начала плести шнурок. Зелёная нить обвила её пальцы как лиана. Серая скользила по полу как змея. Красная запуталась.

«Уву́ми, терпение. Это — всё», ‑ Пириси часто говорила Сэндри. «Без терпения магию бы никогда не открыли; спеша во всём, мы бы никогда не услышали её шёпот внутри нас».

— Увуми, ‑ прошептала Сэндри на языке Торговцев. Она расправила нити, по одной с каждой стороны и одну на коленях. Закрыв глаза, она обнаружила, что ей было гораздо спокойнее не видеть своего рукоделия или лампы. Для такой простой вещи как шнурок ей не нужно было зрение. В её воображении нити ярко светились. Они призывали искры света со всех сторон и запутывали их в своих прядях.

Мерцавшая лампа потухла; она открыла глаза. Фитиль был чёрным и безжизненным. По всему шнурку и вокруг него ровно горел свет, наполняя комнату мягким жемчужным сиянием.

— Знала ли я, что могу это делать? ‑ прошептала она

Светящийся шнурок затрепетал.

— Ладно, ‑ сказала она, снова собрав нити. ‑ Но мне и спать нужно, знаешь ли, ‑ она вытерла лицо рукавом. Прошептав «увуми», Сэндрилин фа Торэн вновь принялась за дело.

Юго-восток моря Камней: Сев и осмотрев себя, Да́джа подумала, что стала призраком. Её кожа была ослепительно белой. Неужели какой-то враждебный мимэндэр превратил её коричневую кожу Торговки в белую? Зачем кому-нибудь вообще могло понадобиться делать что-то подобное?

Она провела распухшим языком по потрескавшимся губам, ощутила вкус соли и поморщилась, осознав свою глупость. Это не дело рук мимэндэра. Это то, что случается, когда вымоченная в морской воде девочка засыпает и не просыпается, пока солнце не достигает зенита. Она отряхнулась, осыпая соляными чешуйками свой самодельный плот. Белые кристаллы попали в её многочисленные порезы и царапины, обжигая как огнём.

Корабль её семьи погиб, утонул во время шторма, который их мимэндэр не смог ни остановить, ни отвести в сторону. Бог Торговцев, Кома, известный своими странностями, позволил только Дадже остаться в живых, плавая на квадратной деревянной крышке от люка.

Вокруг неё простиралось всё расширяющееся поле плавающих обломков. Она увидела спутанные куски верёвки и дерева, разбитые ящики, цветные пятна, ранее бывшие ценными красками из числа грузов корабля. Плавали там и тела, безмолвные останки её семьи. Губы Даджи задрожали. Сколько ей ещё осталось, прежде чем она присоединится к ним? Может, прыгнуть в воду и покончить со всем? Захлебнуться — быстрее, чем голодать.

Что-то стукнулось неподалёку: открытый кожаный ящик ударился о мачту. И снова он ударился о кусок дерева, поймав волну. Даджа едва могла разглядеть его содержимое — свёртки и бутылки тёмного стекла. Торговцы называли его су́раку ‑ ящик для выживания. На кораблях они были повсюду. Ей нужно было достать его, и она молилась, что его содержимое не промокло и не испортилось.

Даджа протянула руку. До ящика она не доставала. Она осмотрелась в поисках длинного куска дерева — безуспешно. Вода медленно накатила, и её плот начал двигаться в сторону от места крушения. Ящик остался позади.

— Нет! ‑ закричала она. ‑ Нет! ‑ она вытянулась, пытаясь поймать драгоценный предмет, хотя их уже разделяло несколько ярдов. ‑ Иди сюда, давай, я … я приказываю тебе! ‑ она наполовину засмеялась, наполовину заплакала произнеся такую глупость. ‑ Давай, ‑ прошептала она, как будто бы подзывая корабельных собак к их мискам с едой. В конце концов она была совсем не старая и не хотела умирать. Слёзы текли по её щекам, она протянула руку и подёргала пальцами, как будто подманивая своих любимцев.

Позже она будет гадать, а не пригрезилось ли ей, перегревшейся на солнце и находившейся в ужасе от приближающейся смерти. Сейчас же она раскрыв рот смотрела, как ящик оторвался от мачты и поплыл к ней. Дважды он останавливался на своём пути. Оба раза она подёргивала пальцами, боясь пошевелить чем-либо ещё. Оба раза ящик начинал двигаться вперёд, пока наконец не ткнулся ей в руку.

Предельно осторожно она втащила свой трофей на крышку люка. Это действительно был сураку, обитый медью, чтобы держать влагу снаружи, а жизнь — внутри. Свёртки были из промасленной бумаги, чтобы сохранить их содержимое сухим. Пробки на бутылках были запечатаны воском. Она осторожно ощупала всё и взяла бутылку. Потребовались почти все её силы, чтобы откупорить её. Когда пробка выскочила, её лицо обрызгала жидкость. Пресная вода! Она жадно выпила большую часть бутылки, прежде чем пришла в себя. Если выпить всё сейчас, меньше останется на завтра. Ей следовало беречь воду. Она закупорила бутылку. Осмотрев другие бутылки, она обнаружила, что во всех была вода.

— Благодарю тебя, Торговец Ко́ма, ‑ прошептала она богу сделок и вознаграждений.

В свёртках она нашла сыр, хлеб и яблоки. Она ела осторожно, откусывая по чуть-чуть, поскольку её разбитые губы кровоточили. Все мысли о будущем исчезли: на данный момент она была восхитительно жива.

Сураку протянул три дня, и мог бы поддержать её ещё два, если бы она ела меньше, чем когда-либо. И за всё это время она не видела ни следа кораблей. Торговый сезон ещё только начался — капитаны, бывшие осторожнее её матери, ещё сидели в порту.

Зная, что еда была на исходе, она пыталась заключить сделку с Комой и его женой, Счетоводчицей О́ти. ‑ Сейчас я выгляжу неважно, ‑ сообщила она им своим голосом на грани тонкого хрипа, ‑ но я ценнее, чем вы думаете! Я сильная, я знаю большинство морских узлов — кроме, наверное, закреплённой колышки, но это я исправлю. ‑ Она закусила губу. Даджа не смела плакать — это значило бы потерять воду, которую больше негде взять.

Далеко-далеко, настолько далеко, что могло померещиться, она услышала хлопанье паруса. Пригрезилось ли ей? Даджа медленно повернула голову. Она находилась в низине — по обе стороны были видны только гребни волн.

Её ноздри расширились. Низина, в которой она находилась, поднялась, и подул ветер, донеся новые запахи до её носа. Глубоко вдохнув, она распознала лёгкий дух меди поверх глубокого, ржавого запаха железа.

Металл — значит люди, не так ли? Металл, за исключением обивки её плота и ящика рядом с ней, сразу уходил на дно без корабля, который его бы поддерживал.

— Эй, на палубе! ‑ пронёсся над водой мужской голос. ‑ На палубе! Ты жива?

— Да! ‑ закричала Даджа. Удерживая одной рукой свой чудесный сураку, другую она вытянула так высоко, как только решалась и осторожно помахала. Упади она сейчас, ей не хватило бы сил, чтобы плавать.

Она потеряла счёт времени. Казалось, прошла вечность, прежде чем она услышала плеск вёсел и увидела приблизившийся баркас. На носу сидел сухощавый белый мужчина. Его большие тёмные глаза были глубоко спрятаны под густыми бровями и тяжёлой бахромой чёрных ресниц. Свои длинные чёрные с сединой волосы он носил собранными в хвост. Торговка до мозга костей, Даджа заметила, что его жёлтая рубашка и серые брюки были из льна и ладно скроены, в отличие от дешёвых шерстяных, обыкновенно носимых матросами.

— Привет, ‑ вскользь бросил он, как если бы они встретились на рынке. ‑ Меня зовут Ни́ко — Никла́рэн — Го́лдай[1]. Я искал тебя. Мне жаль, что я не нашёл тебя раньше.

Когда матросы подвели лодку поближе, он протянул руки и втащил Даджу на борт. Кто-то поднёс к ей губам флягу.

— Подождите! ‑ хрипло воскликнула она, пытаясь сесть. ‑ Мой … мой ящик! Там! ‑ указала она, ‑ Пожалуйста, сохраните его!

Матросы посмотрели на Нико, тот кивнул. Только после того, как они перенесли ящик в лодку и уложили его рядом с ней, она расслабилась и отпила их воды.

Ха́жра, портовый город Со́тата: Когда хажрская Уличная Стража поймала Ро́уча[2] за руку, лежавшую на чужом кошельке, они вытатуировали ему крест на перепонке между большим и указательным пальцами на правой руке, а потом бросили в большую камеру на ночь. Нянча свою саднящую руку, Роуч сразу отошёл к дальнему углу комнаты, где из отверстия в стене прибивался водянистый луч света. Там росли лоскуты мягкого мха. Сидя на полу, Роуч обнаружил, что из одного из них получилась неплохая подушка.

Через несколько месяцев владелец лавки схватил Роуча, когда тот пытался стянуть несколько шарфов. Хажрская Уличная Стража забрала его, поставила крест на перепонку его левой руки и бросила в ту же самую камеру. Мох разросся по всему углу. Из него получилась отличная лежанка, на которой он мог спать, ожидая освобождения поутру.

Нынешний же визит Роуча в тюрьму был последним: стража накрыла всю его банду уличных крысят в ювелирной лавке. У большинства из них уже было по два креста на руках, и, значит, в этот раз их уже не освободят. Всех посадили в большую камеру. Его мох теперь покрывал весь угол, а также значительную часть пола. Это была самая удобная постель, какая у него когда-либо была, и остальным членам его банды хватило места, чтобы использовать её в качестве подушки.

Пока другие дрались из-за помоев, которые стражник называл ужином, Роуч прошептал своему мху:

— Я не вернусь, ‑ объяснил он. ‑ Третий раз — проклятый. Я получу либо шахты, либо галеры, либо верфи. Коли не сбегу, это на всю жизнь.

Он слабо улыбнулся: жизнь теперь стала короткой штукой. Никто не протягивал в перечисленных им местах больше двух лет, а побеги были редкостью.

Несмотря на это, он хорошо выспался. Когда он проснулся, в Хажре настал Судейский День.

— Долгоносик, ‑ прокричал у двери стражник. Сообщники Роуча сели. ‑ Танцор. Уличный Кот. Гадюка. Слизняк.

Роуч в ярости зашипел. Они попали в эту передрягу именно из-за Слизняка, который глазел на то, как они воровали, вместо того, чтобы высматривать уличную стражу.

— Шулер. Черепаха. Роуч.

Роуч колебался. Заставить ли их вытаскивать его из камеры силой?

Стражник щёлкнул кнутом, глядя на него. Роуч решил избежать взбучки, которую он бы получил, если бы заартачился. С двумя крестами на руках он и так получит достаточно тумаков в будущем.

— Спасибо, ‑ сказал он мху, и присоединился к остальным членам своей банды.

Их быстро провели мимо остальных камер, потом вверх по длинной череде лестниц. На ровных пролётах стражники переходили на рысь, понукая заключённых кнутами. К тому времени, как их пригнали в огромную гулкую комнату, Роуч уже задыхался.

За длинным столом сидела женщина в серой судейской мантии. Люди в уличной одежде стояли за её спиной. Секретари сидели с каждого конца стола, записывая за стражниками и горожанами, которые свидетельствовали против преступников. Роуч проигнорировал показания, касавшиеся его банды. Этот богато одетый народ уже осудил его, так зачем слушать их кудахтанье?

Когда с показаниями было покончено, писарь позвал: «Долгоносик». Лидера банды толкнули к месту напротив судьи.

«Руки», ‑ приказала она. Стражники припечатали руки Долгоносика к столу, держа их так, чтобы было видно татуировки в виде крестов. Как и у Роуча, у Долгоносика их было два.

«Шахты», ‑ сказала судья. Стражник толкнул Долгоносика в деревянный загородке в задней части зала.

Роуч отключился от всего остального, пока стражи закона обрабатывали банду. Вместо этого он думал о растении в камере, о том, как мирно выглядел мох, когда на него падал хотя бы лучик света. Он предпочёл бы такую зелень отблескам, танцующим на гранях изумрудов. Тот цвет был твёрдым, а свечение мха — мягким. Растению похоже не нужно было особо много земли, чтобы расти, а вот воду оно любило. Роуч дал ему часть своего пайка воды, когда никто не смотрел. Делать добро растениям он был не против, но он не любил, когда остальные потешались над ним из-за этого.

Две пары грубых рук подняли его, а потом, ободрав щиколотки, кинули на пол перед столом судьи. Он зарычал и заупирался, когда стражники вытянули его руки вперёд. Роуч знал, что это бесполезно, но ему было всё равно — по крайней мере его они запомнят!

Судья не смотрела на его лицо, только на руки. «Верфи», ‑ сказала она и зевнула.

Роуча потащили к другой загородке, отличной от той, где уже были Долгоносик и Гадюка, когда лёгкий мужской голос произнёс:

— Минутку.

Это была не просьба, а команда. Стражники обернулись. Роуч — нет.

— Могу ли я ещё раз взглянуть на мальчика? ‑ спросил мужчина.

— Подведите его, ‑ судя по голосу, судье было скучно.

Роуча поволокли обратно и поставили перед гражданским. Это был не юрист и не солдат. Его длинная мантия была из ткани глубокого синего окраса, за которую на Мануфактурном Ряду давали по серебряной монете за ярд. Она была надета поверх свободных серых брюк, бледно-серой рубашки и хороших сапог. Человек носил только кинжал, висящий у него на поясе рядом с кошельком.

Значит это был Денежный Мешок, или офицер. Совершенно ясно — кто-то большой. Кто-то обёрнутый в могущество как в плащ.

Мешок прошептал что-то судье, которая поморщилась. Он поднёс что-то к её глазам — письмо, на котором стояла печать с лентой. Судья свирепо глянула на Роуча, но кивнула, и Мешок отступил от неё.

— Их Величества склонны к милосердию, ибо ты ещё юн, ‑ быстро проговорила судья заученную речь. ‑ У тебя есть выбор: либо верфи, либо изгнание из Сотата и служение в … ‑ она запнулась.

Мешок склонился к ней, что-то шепча, его длинные чёрные с сединой волосы упали, скрыв его лицо. Роуч подумал, не ищет ли тот миловидного мальчика в услужение, и осклабился. Мужчины, которые любили мальчиков для игры, впоследствии всегда жалели о встрече с ним.

Человек выпрямился и посмотрел по сторонам, пока его взгляд не встретился с серо-зелёными глазами Роуча и не вцепился в них. Было в этом чёрном взгляде что-то такое, что не имело никакого отношения к играм. Когда он посмотрел в эти глаза, ощущение сдерживаемой силы, которое испытывал Роуч, возросло троекратно. Эти глаза предупреждали и успокаивали одновременно.

Роуч опустил взгляд.

— У тебя есть выбор между верфями и ученичеством в Храме Спирального Круга в Эмелане, ‑ продолжила судья, ‑ пока ты не дашь формальные клятвы в храме, или пока его управляющий совет не решит, что ты пригоден для возвращения в общество. Храм или верфи, мальчик. Выбирай.

«Выбирай»? На верфях были стражники — злобные, подозрительные типы. А что мог повесить храм на такого смышлёного крысёныша, как он? И самое хорошее — Эмелан был далеко на севере от Сотата — новая территория, где никто не знал, кто он такой.

— Храм, ‑ ответил он.

— Составьте бумаги о переводе, ‑ сказала судья секретарю. ‑ Мастер Никларэн, ‑ это уже человеку в синей мантии, ‑ возьмёте ли вы его под свой надзор?

— Конечно.

На секунду сердце Роуча забилось сильнее: возможно, он сумеет бежать даже до того, как увидит Эмелан! Потом он встретился взглядом с Мешком и отбросил эту идею. Этот человек — Мастер Никларэн? — выглядел слишком мудрым, чтобы попасться на любую из уловок, к которым Роуч мог бы прибегнуть.

— Я не могу оформить бумаги на имя «Роуч», ‑ заныл писарь. ‑ Только не в храм.

— Это твой шанс, парень, ‑ для мужчины у Никларэна был голос с лёгкими интонациями. ‑ Ты можешь выбрать имя, которое будет только твоим. Можешь выбрать, как тебя будут видеть в дальнейшем.

«Только пока не сбегу», ‑ подумал Роуч. Однако Мешок был прав. Роучу никогда не нравилось, как его зовут, но даваемые Вором-Повелителем имена не обсуждались.

— Выбирай, мальчик, и поскорее, ‑ раздражённо бросила судья, ‑ у меня есть и другие дела помимо твоего.

Верфи были слишком близко для того, чтобы рисковать раздражать этих людей. Какое имя понравится людям в храме? Имена растений и животных, точно. Он вообразил, как улыбающиеся мужчины и женщины в мантиях дают ему ключ от ворот храма.

Имена растений и животных. Образ вспыхнул у него в голове: зелёный бархатный ковёр — нет, это не пойдёт. Ему нужно крутое имя, которое бы сказало людям, что с ним шутки плохи. Он изучал свои руки, пытаясь придумать его — и заметил рубцы на правой ладони, подарок лозы, которая росла на стене сада торговца.

— А что за те лозы с иголками? Большие, острые, отрывают от тебя куски, когда их хватаешь?

Мешок улыбнулся:

— Розы. Шиповник.

Роучу понравилось, как звучит второе имя:

— Значит Бра́яр[3].

— Тебе нужна ещё и фамилия, ‑ сказал секретарь, закатив глаза.

«Фамилия?» ‑ подумал Роуч. Это ещё зачем?

Судья в нетерпении постучала по столу.

— Мосс[4], ‑ сказал он. Никто не подумает, что он мягкий как мох, если фамилию просто не использовать.

— Браяр Мосс, ‑ сказал секретарь и заполнил пустое пространство в своём документе. ‑ Мастер Нико, мне потребуется ваша подпись.

Браяр нахмурился. «Мастер» ‑ слово, используемое для профессионалов, судей и волшебников. В храмах мужчин и женщин звали «посвящёнными». Кто же в конце концов этот человек?

— Отпустите его, ‑ приказал Мешок — Мастер Никларэн — стражникам.

— Простите, сэр, но вы не знаете, что он из себя представляет! ‑ проворчал один из них. ‑ Он рождён и взрощен для порока …

Никларэн выпрямился и поймал взгляд человека своими чёрными властными глазами:

— Эти замечания адресовались мне?

Роуч поёжился — неужели в комнате вдруг стало холоднее? Судья начертила на передней части своей мантии круг защиты. Лицо стражника стало бледным как мел. Его напарник отпустил Роуча.

— Браяр не сбежит — не так ли, парень? ‑ Никларэн наклонился, чтобы подписать документ у секретаря.

Браяр/Роуч почувствовал, что Мешок прав. Что-то в этом человеке подсказывало, что бежать — плохая идея.

«Я останусь, пока мы не доберёмся до этого ихнего храма», ‑ сказал он себе. «А уж там я легко затеряюсь».

Город Ни́нвер в Ка́пчене: В темноте общей спальни храма, где она пыталась тихонько заснуть, плача в подушку, Триса́на Чэ́ндлер услышала голоса. Это был не первый раз, когда такое с ней происходило, но эти голоса отличались от других. В этот раз она могла опознать говорящих. Голоса звучали точь-в-точь как девочки, которые делили с ней спальню.

— … слышала, что её собственные родители привели её сюда, а потом бросили, и сказали, что не хотят больше её видеть.

Трис была уверена насчёт этого голоса: это была девочка в кровати справа, та самая, которая в столовой попыталась пройти вперёд неё без очереди. Трис подняла шум, и посвящённый отправил девочку обратно в очередь.

— Я слышала, они передавали её от родственника к родственнику, пока не осталось ни одного, который хотел бы её оставить.

Трис дёрнула себя за выбившуюся из её ночной косы прядь цвета меди. Она была весьма уверена и об этой говорящей: девочка, чья кровать была на противоположной стороне комнаты, на две кровати влево. Этим утром она пыталась скопировать ответы Трис по математике. Как только Трис поняла, что происходит, она закрыла свою дощечку. Она презирала списывающих.

— Видела её одежду? Такие безобразные платья! Чёрная шерсть на них такая старая, что уже становится коричневой!

— И они натягиваются по швам. Вроде бы толстая, а за столом ела неожиданно мало!

Она не была полностью уверена, кто были последние две говорившие, но какая собственно разница? Голоса как будто бы шли от каждой кровати в спальне, и резали её как бритвы. Почему они делали это — те, с кем она даже ни разу не говорила? Потому что им нравилось говорить гадости безнаказанно? Потому что им нравилось глумиться вместе со всеми и преследовать тех, на кого указали их вожаки? Её кузены были такие же: как утята за своей мамой, они следовали за теми, кто любил потешаться над изгоями.

Когда родители отдали её на попечение Старшей Посвящённой Каменного Круга, она думала, что у неё закончились оскорблённые чувства. По всей видимости, нет.

Трис стиснула кулаки под покрывалом. «Оставьте меня в покое», ‑ подумала она в безмолвной ярости и стыде. «Я почти никому из вас ничего не сделала, я большинство из вас даже не знаю …»

Никто не заметил, как поднялся ветер, дёргая ставни, заставляя их биться о запоры.

— Уверена, её родители пытались продать её Торговцам.

— Возможно, но даже Торговцы не взяли бы её! Они бы решили, что в ней нет ничего ценного!

Все сочли это чрезвычайно смешным.

Одна из ставень не была заперта достаточно крепко — и она резко раскрылась, впуская внутрь вихрь холодного ветра. Девочки, которые были ближе всего, закричали и подскочили, чтобы закрыть её. Порыв ветра опрокинул их на пол и прошёлся по комнате, стягивая покрывала с кроватей, сбрасывая вещи с полок. К тому времени, как он с рёвом вырвался из комнаты, все девочки, кроме Трис, кричали.

Двое посвящённых в одеждах поверх ночных сорочек вбежали в комнату неся лампы. Повсюду, куда ни падал взор, они видели хаотичное смешение девочек, одеял и вещей — за исключением кровати Трис. Она осталась нетронутой. Сидевшая на ней девочка вызывающе смотрела на них красными от слёз глазами через очки с латунной оправой, которые она только-только нацепила на свой длинный нос.

На следующее утро после завтрака её привели к кабинету Старшей Посвящённой Каменного Круга и оставили в приёмной. Рядом положили её сумки, полностью упакованные. Она не произнесла ни слова. В этом не было никакого смысла, и к этому времени она уже знала, что пытаться уговорить кого-то, кто твёрдо решил избавиться от неё — глупо.

Пока она ждала, остановив взгляд на своих потрёпанных кожаных сумках, она осознала, что дверь Уважаемой Посвящённой прикрыта не полностью.

— … Я знаю, что вы уже направляетесь в Спиральный Круг, и я хочу, чтобы вы забрали девочку с собой. Разве я прошу многого, Мастер Нико?

— Пошлите её попозже весной, когда в Эмелан отправятся торговые караваны, ‑ лёгкий и чёткий мужской голос звучал раздражённо. ‑ У меня сейчас весьма особая задача. Если мне вдруг придётся изменить свои планы, этот ребёнок только станет помехой.

— Мы не можем её оставить. Её родители поклялись, что её проверили на наличие магии и ничего не нашли, но … ‑ голос Старшей Посвящённой затих.

Уже живее она продолжила:

— Я не знаю, одержима ли она духом, или частично элементалем, или носит в себе призрака, и потому становится причиной такого беспорядка — и мне всё равно. Спиральный Круг гораздо лучше приспособлен для таких случаев, как у неё. У них есть познания и посвящённые без предубеждений касательно уникальных случаев. У них лучшие маги к югу от вашего университета. Они будут знать, как с ней поступить.

Услышав это, Трис помрачнела. Значит она таскает с собой духа, элементаля или призрака, да? И какая же её ждёт судьба? У некоторых людей получалось управлять такими существами внутри себя, другие от них избавлялись. Слишком многие оставались бездомными и сходили с ума, бродя по улицам, оказывались под замком на чердаке или в подвале, или вообще умирали. Она покачнулась, чувствуя себя неважно — а потом сжала кулаки. Как же ей всё это надоело! Надоело, что от неё пытаются избавиться, что её обсуждают, что ей не помогают!

С оглушающим рёвом град забарабанил по крыше и стенам вокруг неё, ударяя по камню и дереву множеством молотков, разбивая стеклянные панели окон во внешней части кабинета и рассыпаясь по полу ледяными бриллиантами. Она неуклюже присела и набрала горсть.

Дверь в кабинет Старшей Посвящённой распахнулась, явив стройного мужчину лет пятидесяти пяти. Он стоял подбоченившись, уставившись на Трис чёрными глазами из-под густых чёрных бровей.

Та сердито смотрела на него снизу вверх, держа в руках начавшие таять градины.

— Глазеть — невежливо, ‑ огрызнулась она, ещё не совсем успокоившись.

— Тебя проверяли на наличие магии? ‑ спросил он с неожиданным напряжением в голосе.

Зачем этот незнакомец насмехается над ней? Семья Трис смирилась бы с её странностями, если бы у неё обнаружилась магия, которую можно было бы использовать с выгодой для Дома Чэндлер.

— Проверял самый дорогой маг в Нинвере, если хотите знать. И он заявил, что у меня её нет ни капли.

Незнакомец обернулся и посмотрел на женщину в жёлтом одеянии у себя за спиной.

— Уважаемая Урэ́нсвинг, я передумал. Я буду весьма счастлив сопроводить Трисану в Храм Спирального Круга в Эмелане, ‑ он тонко улыбнулся и протянул Трис руку. ‑ Рад с вами познакомиться, юная леди

Та проигнорировала его вытянутую руку. Встав, она отряхнула свои юбки.

— Вы скоро измените своё мнение, ‑ возразила она. ‑ Все меняют.

Кладовая: Сэндри осторожно посмотрела на свою самую правую нить и нашла узел, который она завязала ближе к её концу.

— Пора переходить на что-то новое, ‑ со вздохом сообщила она ожидающей вокруг тьме. Зелёная нить у неё кончилась совсем. Она хорошо послужила, давая более ясный свет, чем серая или красная. Сэндри её будет не хватать.

Ярды плетёного шнура были свёрнуты в катушку, над которой она продолжала работать. Сэндри сосредотачивалась только на ней и на свете, за исключением моментов, когда она ела, спала или использовала дурно пахнущую бочку в качестве горшка. Удержание света в нитях полностью поглощало её внимание, не оставляя времени или сил для паники.

Она потянулась на ощупь к корзинке у себя за спиной и замерла. По ту сторону стены послышались приглушённые голоса. Девочка сглотнула. Неужели всё так плохо? Она что, начала слышать несуществующих людей?

— Сюда, болваны, ‑ окликнул голос.

— … ничего не вижу, ‑ проворчал вдалеке какой-то мужчина.

Свет в её шнурке потускнел.

— Не смей, ‑ шёпотом приказала она. Сэндри не смогла удержать концентрацию на нём. Свечение угасло.

Не дыша, она ждала в темноте. Если это был сон, она бы очень хотела, чтобы он прекратился!

— Вы и не увидите ничего, ‑ отрезал чёткий, образованный голос. Его обладатель наверное был с ней в одной комнате — или по другую сторону двери. ‑ Её скрыли с помощью заклинания.

Сэндри накрыла рот ладонями и начала покачиваться. «Всё», ‑ подумала она, ‑ «я наконец сошла с ума».

Что-то вошло в комнату, поток холодного воздуха, который на самом деле не был воздухом — скорее ощущение течения, чем ветер. Большая его часть окружила пустые мешки, которые она использовала в качестве кровати. Одна из прядей выплелась из прохладной массы и, проплыв через комнату, обвила её плечи.

— Теперь вы видите? ‑ требовательно спросил образованный голос. ‑ Мне нужен слесарь.

— Тут я, Мастер Нико, ‑ прозвучал совсем близко низкий голос.

Метал заскрежетал о метал. Воздух пришёл в движение. Сэндри не знала, что дверь открывалась, пока та не ткнулась в неё.

— Благословение Урды, ну и вонь! ‑ произнёс низкий голос.

— Отойди в сторону, ‑ приказал чёткий голос. Его обладатель, окрашенная в светлый цвет тень, вступил в комнату:

— Дитя моё, меня зовут Никларэн Голдай. Я искал тебя. ‑ Он поднял переданную кем-то лампу.

Свет ударил в её глаза, привыкшие за всё это время к темноте. Сэндри закричала от боли и прикрыла их. Она не сможет видеть почти ничего ещё довольно долгое время.