Книга странствий

Царь и правитель татар вместе с неисчислимым множеством народа, покинув родные пределы, став царем всех царей после самого Бога, в восточных странах множество князей и властителей подчинил своей власти, бунтовщиков и протестующих уничтожил лезвием меча, города их и все укрепления пожог и разрушил, так что не осталось на виду ни одного убежища. После разорения множества городов и истребления неисчислимого множества народа этот тиран, по Божьему Провидению, слег от тяжелой болезни, закончив свой путь земной, и так, лишенные головы, оставшиеся татары возвратились к себе.

Анналы августинского аббатства в Осни 1261 г.

Благодаря легату, пребывающему под Дамиетой, наших ушей достигли сведения о твоих намерениях и повеление твое, обращенное к моему брату, с тем чтобы он пришел на помощь христианам, и он уже было приготовился и собирался отправиться в путь, но, да будет Вам известно, нечестивое племя татар вторглось в наши земли и много зла причинило нашему народу, и были перебиты из наших шесть тысяч человек, а мы не осмеливались выступить против захватчиков, ибо считали их христианами. Но когда мы уразумели, что нападавших за добрых христиан принимать нельзя, то, собрав своих воинов, обрушились на оных и перебили из их числа двадцать пять тысяч человек, и многих в плен захватили, а остальных изгнали из наших пределов. Посему мы не смогли прибыть по повелению легата. Но поскольку нам стало известно, что император согласно твоему приказу должен ныне отправиться в Сирию, чтобы освободить Святую землю, мы весьма обрадовались. Обязательно дайте нам знать, когда именно собирается отплыть император, а мы, со своей стороны, отправим нашего коннетабля Иоанна вместе со всем нашим войском на помощь христианам ради освобождения Гроба Господня в то место, которое Вы нам укажете.

Послание грузинской царицы Руссутаны

Папе Гонорию III

1224 г.

Четырехтомная энциклопедия Винсента из Бове, «Великое зерцало» (сер. XIII в.), является одним из самых значимых и всеобъемлющих произведений этого жанра, созданных в эпоху Средневековья. Она охватывала большинство отраслей знания и подразделялась на четыре основные части, посвященные христианскому вероучению, морали, природе и истории. В составе раздела, известного как «Зерцало истории», сохранились фрагменты «Истории татар»[70] — сочинения монаха Симона де Сент-Квентина, одного из монахов-доминиканцев, отправившегося в 1247 г. по поручению Папы Иннокентия IV в составе миссии, возглавляемой братом Асцелином, в расположение татарского войска нойона Байджу[71], находившегося на тот момент в Персии. Винсент из Бове так рассказывает о своем источнике («Историческое зерцало», кн. XXXII, гл. 2 «О первых миссиях братьев-проповедников и братьев-миноритов к татарам»): «В это самое время Папа Иннокентий Четвертый отправил брата Асцелина из ордена проповедников вместе с тремя другими братьями из различных конвентов сего ордена, пользовавшихся таким же авторитетом, как и первопоименованный, с тем чтобы доставили в татарское войско Апостольское послание, в котором Папа увещевал татар удержаться от истребления людей и обратиться к истинной вере. И я от одного из них, а именно от брата Симона де Сент-Квентина, получил после его возвращения книгу о деяниях татар, которую по большей мере использовал выше сообразно времени и ходу повествования».

«История татар» Симона полностью не сохранилась, нам известны только те отрывки, которые были использованы в монументальной компиляции Винсента из Бове. Нередко Винсент сам указывал на источник, откуда был почерпнут взятый им текст (во многих случаях составитель «Исторического зерцала» прибегал к пересказу или делал в цитируемых отрывках сокращения). Таким образом, в полной мере представить себе структуру сочинения Симона де Сент-Квентина невозможно: судя по сохранившимся отрывкам, «История» содержала отчет о миссии доминиканца Асцелина, рассказ об этнографии и обычаях монголов, истории татар (разорении государства пресвитера Иоанна, хорезмийцев, Персии, Грузии и Армении, а также Турции[72]).

Винсент из Бове объединил главы из «Истории монгалов» францисканца Иоанна де Плано Карпини, выписки из «Истории татар» Симона де Сент-Квентина, дополнил их сведениями и выдержками из других источников и в подобном виде решил представить информацию читателю.

Винсент из Бове Историческое зерцало

В 1202 году от Рождества Христова, как сообщают некоторые, татары, убив своего господина, вышли для опустошения народов. А до этих пор они, пребывая в своей стране, называемой Татария и находящейся по соседству с Индией, сговорились против своего господина — царя Давида, а именно сына пресвитера Иоанна, бывшего некогда императором и правителем Индии. И замыслили они коварно лишить его жизни. А ведь ранее с давних времен Татария была подчинена царю Индии, и они мирно и тихо выплачивали каждый раз дань в положенное время. Когда же вышеупомянутый царь по обыкновению потребовал с них дань, добавив к этому, что оружием и прочими повинностями они обязаны служить [господину своему], татары, жалуясь на тяжесть бремени под десницей своего господина, собрали многочисленный совет, чтобы решить: просто подчиниться или, по возможности, поступить противоположным образом. Тогда один из них, по имени Чингис, считавшийся у них более опытным и проворным, посоветовал, чтобы они воспротивились приказу царя, и все единодушно восстали против него, и его вместе с теми его людьми, до которых удастся добраться, прикончили. «А для того чтобы привести это в исполнение, — сказал он, — необходимо, чтобы мы все были единым и неделимым целым. И один из пятерых пусть будет начальствовать над четырьмя остальными, и по четвертям они называться будут, и будет предписано подчиняться во всем пятым, и тот, кто не подчинится, будет убит. И таким же образом над девятью будет десятый, и над девятнадцатью — двадцатый, и так до тысячи и до тысячи тысяч, пока не достигнем бесконечности. Наконец появится один, превосходящий всех, подобно государю или хану, и он должен будет под страхом смерти удерживать всех в своем подчинении». И тогда, одобрив это при всеобщем согласии на совете, они избрали его вместе с его наследниками своими государями и пообещали вечное повиновение, о котором было сказано выше, а также то, что будут служить ему вплоть до скончания лет. Он же, будучи избранным, утром следующего дня, собрав всех, взошел на возвышенность и, ободряя их, сказал: «Знайте, что отныне три вещи будут среди нас навечно отмечены знаком греха, а именно ложь, воровство и прелюбодеяние. Ныне я не препятствую Господу судить в будущем эти или другие деяния, но для того, чтобы удержаться от этих вещей, мы дадим ему обет в том, что если кто-нибудь в каком-либо из этих прегрешений будет замечен, то безо всякого снисхождения будет казнен». И они дали обет соблюдать его установления, и предписано было им не ходить путями неправедными. Затем он приказал всем им собраться во всеоружии и, разделив их на два войска, предписал им в один и тот же день, с двух сторон, находящихся на одинаковом расстоянии от центра страны царя Давида, вторгнуться вглубь и мчаться быстро, не останавливаясь для того, чтобы поесть или совокупиться. И собрав поэтому своих рабов и пригнав сколь можно большее количество скота, а из рабов большая часть были пешие, немногие ехали верхом на быках и совсем немногие — на осликах, лошадях или жеребятах, и захватив с собою луки, и стрелы, и. палицы, то есть палки, считающиеся у них наилучшим оружием, они вторглись одновременно с двух сторон в землю своего господина и наполнили ее потоками крови. Тогда царь Давид, узнав об их неожиданном появлении и не имея достаточных сил для сопротивления, обратился в бегство перед одной частью их войска, но встретился с другой, и был разбит, и затем со всею своею семьей, за исключением одной дочери, был иссечен. А эту оставшуюся в живых дочь вышеупомянутый Чингис-хан взял, как говорят, в жены и народил от нее детей.

Раббаната, монах-христианин, однако несторианин, был при жизни царя Давида близок к нему, поскольку являлся его советником. После смерти царя Давида его дочь, жена Чингис-хана, взяла монаха на службу, памятуя о его старинной дружбе с ее отцом, и, поскольку он был христианином, его сделали у них советником и пенитенциарием. И, сблизившись с татарами, он существовал таким образом с соизволения Чингис-хана. После же его смерти монах стал чужим для татар и отдалился от них. Все же сам Раббаната, помогая как дочери царя Давида, так и многочисленной курии, ввел у татар новшества посредством множества советов и деяний и многое при помощи предсказаний открыл им. И по этой причине он, несомненно, какое-то время считался у них за великого мага и почитался как святой теми, кто входил в число курии Чингис-хана и его баронов. Затем же он отправился в Великую Армению, где и скрывался какое-то время в городе Тавре[73]. Но после тщательного расследования, произведенного при помощи братьев-проповедников, которые по приказу Папы отправились к татарам и доставили также письмо к самому Раббанате, а также при помощи верующих людей и прочих, достойных доверия, стало известно следующее. Он [Раббаната] оказался [на тот момент] купцом, пользующимся предсказанием, и еретиком, и недругом истинной и католической веры, в чем и обнаруживал себя речами. Однако он мог свободно менять свои убежища и никогда более после встречи с братьями никому на глаза не показывался. Как он прожил всю жизнь, так и помер, как жил, ибо истинно и несомненно то, что он отправился в преисподнюю.

Татары суть люди наибезобразнейшие и в большинстве своем маленькие, глаза имеют большие и навыкате, в основном прикрытые веками, так что лишь небольшая часть [глаз] остается открытой. Лица имеют широкие, а лбы низкие и носы плоские. Бороды у них нет, за исключением редких, как у юноши, волос на подбородке. В поясе они, в общем, тонки, за исключением немногих, и росту все невысокого. Разуру делают чуть пониже темени, спускающуюся ниже к затылку от одного уха к другому, и запечатлевается разура на их челе совсем как у лошадей. Бреются также сзади, а длинные волосы и косы оставляют за ушами. Точно так же разуры носят все, кто живет с ними: команы, сарацины и другие, но лица этих людей не похожи на лица татар. Сами татары весьма быстры и подвижны и в большинстве своем хорошие наездники: с раннего детства учатся ездить на лошадях, следуя за стадами лошадей и прочих животных, а когда становятся старше, то во время сражений скачут рядом со своими отцами в качестве оруженосцев. И никто из них не ходит пешком, но все, едва подрастут, садятся на лошадей или меринов, у которых самые быстрые ноги. И поэтому [татары] ходят неуклюжей походкой и не в силах целый день ходить пешком. Жены у них наибезобразнейшие и ездят на лошадях совсем как мужчины. Коней они держат неподкованных и не потребляющих ничего, кроме ячменя, и в основном приученных к тяготам, а также кастрированных и имеющих выемки на копытах. Кроме того, татары разговаривают отрывисто и кратко, издавая горлом неистовые и страшные звуки. Песни они мычат, словно быки, или воют, словно волки, и выводят голосами, не приспособленными для пения, и повсеместно и наиболее часто распевают вот такой напев: «Алай, алай!» Наимерзким образом разевают рот, когда пьют, а то, что выпьют, заглатывают в горло, подобно лошадям. Они постоянно живут в шатрах, а не в городах или деревнях. Пасут обычный домашний скот — стада овец и коз — и гордятся стадами быков, коней и верблюдов. Зимою они обычно остаются на равнинах, а летом отправляются на плодородные пастбища в горы. Они забавляются борьбой и стрельбой из лука, считающимися у них наилучшими развлечениями, а также военными упражнениями. Телом они немощнее, — чем христиане. Они прекрасные охотники и выходят на охоту снаряженные и во всеоружии, а зверя, на которого охотятся, гонят перед собою до тех пор, покуда не окружают его со всех сторон, и тогда пускают стрелы, и убивают его, и отрезают ему голову. Едят они наиничтожнейшим образом, хлеба не имеют и не выращивают, не используют скатерти и салфетки и едят грязными руками.

Среди татар установлено и утверждено Чингис-ханом, первым их государем, что всякого, кто, превознесясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью, минуя избрание князьями, должно убивать без какого-либо сожаления. Поэтому и один из принцев по имени Куйук-Хан, внук Чингис-хана, был убит еще до его избрания, ибо неизбранный возжелал царствовать. Имеют еще и другое установление, о том, что они должны подчинить себе всю землю и не заключать мира ни с каким народом, если прежде им не подчинятся. И до тех пор, пока не настанет время их погибели, они должны восемьдесят лет сражаться и восемнадцать лет править; после чего, как сами говорят, они должны быть побеждены другим народом, а каким, они, однако, не знают. И те, кто будет в состоянии уйти, должны, как говорят, соблюдать закон тех, кем были побеждены на войне. Сами же татары усиленно предаются гаданиям вообще, а также по полету птиц и внутренностям животных, чародействам и волшебству, и, когда им отвечают демоны, они веруют, что это сам Бог. Также есть установление Чингис-хана о том, что их войско должно быть разделено под началом тысячников, сотников и десятников. Кроме того, ханом было для всех установлено, что женщины, где бы то ни было завоеванные татарами или их слугами в любом количестве, забираются ими и употребляются по их воле, и если захотят, то могут оставить у себя в услужении. О лошадях же следующее было для всех установлено: если какой-нибудь татарин сможет поймать коня, и где бы он его ни нашел независимо от того, откуда этот конь и кому он принадлежал ранее, он становится истинным его владельцем, если только конь не принадлежит другому татарину. И еще установлено им о путешественниках: если какой-нибудь татарин или татарский слуга найдет что-нибудь на дороге и оно не будет принадлежать купцу или иметь татарскую буллу, то это найденное он забирает себе, либо ежели он является татарским слугой, то он должен сохранить у себя это на всем протяжении пути и передать своему хозяину. Татары подразделяются на два рода, имеющие различные наречия, но единые законы и обычаи, совсем как тевтоны и франки.

Они до такой степени нечестивы и надменны, что хана, своего государя, называют сыном Бога и почитают его как занимающего место Бога на земле, произнося и демонстрируя тем самым воплощение следующего: «Господь неба небесного дал земле сына человеческого». Так и сам хан называет себя сыном Бога и в посланиях своих этим именем всеми повелевает, и они подчиняются. Так, например, татары по его приказу заставляют послов, прибывающих к ним, принцев своих Байотноя и Батыя почитать, трижды встав на колени и трижды склонив голову к нечистой земле. И вообще, они безмерно тщеславны и упорны в том, что в скором времени станут господами всего мира, и до такой степени неблагоразумны, что уверены, будто в мире нет никого выше их государя хана, и именуют его пред лицом его титулатурой, не уступающей Папе или иному властителю. Всех людей, мир населяющих, они, за исключением себя самих, считают за скотину, а Папу и всех христиан называют собаками и считают их идолопоклонниками, ибо те почитают дерево и камни — то есть дерево и камни, из которых вырезан или выбит символ Распятия. Они придают значение снам и верят в плохие приметы, у них есть маги или прорицатели, посредством которых просят демонов, обитающих в идолах, дать ответ, и веруют, как сказано, что с ними общается Бог. И этого Бога они называют Итога, а сами команы зовут его Хан. Они удивительно боятся и чтут его, и приносят ему множество подношений и начатки пищи и питья, и делают все согласно его советам. Солнце они называют отцом луны, ибо, как они говорят, она берет свой свет от солнца, а также веруют, что все очищается огнем. Дни, и месяцы, и полнолуния, и год, и время отсчитывают, и никакие дни или промежутки времени не установлены у них для воздержания, и нет у них дней, считающихся торжественными или знаменательными. К общению с прочими людьми они не расположены и недружелюбны, ибо считают недостойным говорить с другими, и в играх и всюду желают быть первыми. Так, когда у них в войске двоим христианам-георгианам было предложено побороться потехи ради с двумя татарами и георгианы их целыми и невредимыми повергли на землю, прочие татары, возмущенные сверх меры поражением своих, с криками набросились на георгиан, да так, что каждому их них вывихнули одну из рук.

Они настолько воспламеняются жадностью, что когда что-либо им приглянется, тотчас или весьма бесстыдно это вымогают или насильно отнимают у тех, кому оно принадлежит, хочет тот этого или не хочет. Деньги свои они дают в рост так: берут в месяц с десяти денариев один по ссуде, затем вторично, с каждых десяти денариев, набегающих по процентам, они берут, как по ссуде, снова один денарий. И так, некий рыцарь в Георгии за пять тысяч империев, взятых у татар за год, должен был им вернуть пять тысяч, но семь тысяч вынужден был им возвратить по процентам. Также некая татарская госпожа за пятьдесят овец, данных некоему человеку, продержавшему их семь лет, запросила, чтобы он вернул семь тысяч овец, ибо столько за это время набежало по процентам. Более того, они обременяют данников тяжелыми податями, так, в земле Авагх, управляемой великим бароном, получилось следующее: первым взял дань хаам, размером чуть менее пятнадцати драхм или асперов, то есть вышло порядка тридцати стерлингов, затем взял надзирающий управитель, третьим — управитель провинции, четвертыми — постоянные посланники, пятыми — многие из тех, кого им приходится ублажать лестью, а затем еще — и проезжающие [через них] послы, которым жители были вынуждены давать лошадей за свой счет. И всего с каждого трудящегося крестьянина взяли: три аспера, и с каждых трех волов одного, и с каждых шести скотов одного, и еще взяли какие-то богатые подарки, не давая ничего взамен. Ибо ни за что данное им никому ничего [татары] не дают взамен и также не дают ничего даром, ибо если имеется возможность у кого бы то ни было что бы то ни было им дать, то они уверены, что это является привилегией [хозяев], потому что считают себя господами всего. Итак, их руки всегда открыты, когда надо брать, но всегда закрыты, когда надо давать. И поскольку у них изобилуют стада мелкого и крупного скота, они столь восхищаются их откормом и приумножением, что «радость диких ослов и пасущихся стад»[74] не сравнится с их скупостью и жадностью. И едва ли какое-нибудь животное съедают живым и здоровым, но когда оное помрет: стоя ли оно померло, или искалеченным, или от какой болезни — все равно употребляют его в пищу. И когда шатры их наполняются изобилием, руку нуждающимся и бедным они не протягивают; и лишь в одиночку радуются тому, что имеют, но повсюду ежели кто-нибудь из своих приходит к ним во время завтрака или обеда, то с охотой дают ему своей пищи и не обходят того, с кем делят трапезу, благорасположением.

Они так необузданны в своих злодеяниях, что ничем не способны и не могут себя укротить, и поэтому предают разрушению все, что захватят, и в такой степени, что даже для себя самих не побеспокоятся оставить: «Мы, — говорят, — живем, как стрела, посланная стреляющей десницей и никогда не останавливающаяся, покуда не столкнется с препятствием, которое обратит ее вспять или сломает». Одержав победу над множеством народов, они ни у какого народа не решили остановиться и еще в середине [своего наступления] угрожали: «Мы живем, — говорят, — подобно великой многоводной реке, которая из-за своей чрезмерной глубины не может отклониться в сторону, чей поток затопляет все на своем пути, хотя эта река берет свое начало из мелкого истока и от многих ручейков наполняется». Также некоторых маленьких мальчиков они забирают к себе и захватывают женщин в подчиненных им городах, а именно на территории Грузии, Турции, Персии, Армении Великой и Малой, за исключением тех, что связаны с ними давней близостью. Также если их [татарские] дети или послы встретят в этих странах всадника и при этом будут нуждаться в лошади, то они заставляют всадника слезть и едут [на лошади] туда, куда им хочется. Глаза у татар весьма ненасытные и полны тяги к прегрешениям. Домашних животных они, по примеру сарацин, случают без разбора, и среди их скота постоянно процветает содомия, которая проникает и к самим татарам. И еще: татары берут себе жен, кто сколько хочет и содержать может, и при этом не считаются со степенью родства или возможностью кровосмешения; когда же у татарина умирает жена, он берет себе в жены сестер и дочерей ее, захочет — так по отдельности, а то и всех вместе. У них исключается супружество с тремя особами: матерью, дочерью или сестрой. Всех же прочих родственниц, как своих, так и со стороны супруги, охотно берут себе в жены. И когда татарин берет жену, он не считает ее своей женой до тех пор, покуда та от него не забеременеет и не родит, если же она окажется бесплодной, то он ее, если захочет, может отослать назад. И также муж не получает приданое до тех пор, покуда жена не родит мальчика, да и женщины ничего не получают от отца или матери до тех пор, пока не родят [ребенка].

Они настолько жестоки, что не уважают старость и не щадят детей. Проливать кровь для них все равно что проливать воду, и человеческое тело считается [у них] за кучу дерьма; и не только по отношению к одному народу, но и по отношению ко всем христианам и прочим людям пылают жаждой истребления. Они употребляют человеческое мясо и львиное, как поджаренное, так и вареное, и делают это когда по причине необходимости, когда ради забавы, когда ради устрашения испуга тех людей, которые услышат об этом. Истребляя людей, они радостно завывают, и от многочисленности убийств душа их чудным образом наполняется удовлетворением. Так было в Персии, когда они взяли город или крепость у подножия Каспийских гор, которая зовется Дербент, и, схватив всех его жителей, отрезали уши мертвым и непокорным, и две быстрые лошади с этими ушами, замоченными в уксусе, с честью отослали к хану. Также и со скал сбрасывают людей, а у других, положив шею на камень, отсекают голову, третьих же убивают, переламывая шею камнями. Входя в дом, они также убивают прятавшихся от страха, протыкая им ножом сердце и пуская оттуда кровь, текущую в венах, затем садятся, едят и пьют, ударяя трупы и приговаривая: «Вот каким образом погибли вы, враги наши!» Велики их коварство и нечестивость. И когда они стоят против крепости, то долгое время ласково говорят с его жителями и многое обещают им с той целью, чтобы те предались в их руки. И если те сдадутся, то им говорят: «Выйдите, чтобы сосчитать вас согласно нашему обычаю». А когда те выйдут, [татары] спрашивают, кто из них ремесленники, и оставляют себе. Тогда же как остальным, за исключением тех, кого захотят оставить в качестве рабов, привязывают камни и сбрасывают их на скалы. Во время войн они убивают всех, кого берут в плен, разве что пожелают сохранить кого-нибудь, чтобы держать в рабстве. Назначенных на убиение разделяют между сотниками, чтобы те их умерщвляли обоюдоострою секирой; те же после этого разделяют пленников и дают каждому рабу для умерщвления десять человек или больше или меньше, сообразно с тем, как угодно начальствующим. А из договоров с подчинившимися их власти ничего не соблюдают, но, как только могут, находят удобный повод и выступают против них. Надо отметить, что они обыкновенно воюют скорее коварством и хитростью, чем силой.

Далее, по образу принятия пищи они являются людьми наигрязнейшими и наинечистейшими. Скатертей и салфеток у них нет. Хлеба не только не употребляют и не выращивают, но даже и не признают, что его можно есть, овощей каких-нибудь или зелени у них нет, и ничего другого, кроме мяса, не употребляют в пищу, да и его они едят так мало, что другие народы с трудом смогли бы прожить на это. Они употребляют в пищу все сорта мяса, кроме мяса неродивших ослиц, и наибезобразнейшим образом, хищно пробуя жирное, пальцы свои облизывают и об поножи вытирают. И только более знатные имеют салфеточки, которыми напоследок вытираются. Поев, руки не моют, а также и миски, а если и выполощут мясною похлебкой, то ее снова вместе с мясом выливают в горшок, а другим способом они горшки, или плошки, или какие другие сосуды не всполаскивают. Из сортов мяса всем прочим они предпочитают конину: также они питаются крысами и собаками и котов охотно употребляют в пищу. Вино свободно пьют столько, сколько могут, а также и конское молоко, называемое «кумыс», которое ежедневно, подобно тому, как прочие люди — вино, усиленно употребляют. И когда собираются на пиры в начале месяца или по праздникам, то занимают время пением или завыванием, а также попойками, и на протяжении этих попоек они не берутся ни за какое дело и не отправляют никаких послов. Так и братья-проповедники, посланные к ним Папой, провели целых шесть дней ожидания в их войске. Также они употребляют человеческое мясо и львиное, вкушая как поджаренное на огне, так и вареное; и когда схватят кого-нибудь из своих больших противников и недругов, то собираются в одном месте, чтобы съесть его в отместку за сопротивление им, и тогда напиваются его кровью, подобно кровопийцам из преисподней. Отсюда, когда у них вышла вся пища во время осады некоего китайского города, из каждых десяти человек они избрали одного на съедение. Также они едят вшей. Жена у мужа и друг у друга из головы или из других мест вытаскивают их, приговаривая: «О, если бы так же мы могли поступить с непокорными врагами нашего господина!» От чрезмерной жадности едва ли какое-нибудь животное, которых у них выше всякой меры, они съедают здоровым и живым, но только когда оное помрет: стоя ли померло, или покалеченное, или от болезни какой, все равно употребляют его в пищу. У них считается великим грехом, если каким-либо образом будет дано погибнуть чему-нибудь из питья или пищи, отсюда они не позволяют бросать собакам кости, если из них прежде не высосан мозг.

Вот каков их внешний вид, у всех и у каждого: все они носят шапки невысокие, но подобны митрам прислужников, лежащим плоско на голове. Сзади у этих шапок имеется свисающий хвост длиною и шириною в одну ладонь, к тому же немного расширяющийся на конце. Края их шапок спереди и по бокам, но не сзади, загибаются на величину пальца, и две каких-то завязочки пришиты по этим краям прямо над ушами, так что они, завязываясь под подбородком, удерживают шапку крепко и прочно, чтобы она не сорвалась от ветра или чего другого. И над этими завязочками болтаются для украшения или, вернее, для устрашения два маленьких язычка. Вот так выглядят шапки у татар и тех, кто живет с ними. Одежда у татар, укутывающая их сверху донизу, за исключением рук, по большей части черного цвета. Она запахивается с левого бока. Откуда ее надевают, от пупа, выше и спереди открыта одинаково от одного бока до другого и не спускается ниже колен. Ее задняя часть немного длиннее передней и узкая до уровня ребер, она начинает расширяться к плечам, где и достигает наибольшего размаха. Две одинаковые полы, шириною в три пальца, пришиты к задней части в плечах и по бокам, на уровне пупка, и опускаются спереди прямо вниз. Таким образом, их одеяние не прикрывает ни локти, ни бока, ни грудь, ни какую-либо другую часть тела ничем, кроме этих двух пол. И еще помимо всего вышеописанного с каждого бока имеется по разрезу. Вот так, по-особому, выглядит одежда, отличающая татар от остальных людей. Также их доспехи составляют кожаные нашивки или железные пластинки, и эти пластинки или кожа прикрывают руки сверху, но не снизу. И еще, когда они начинают стрелять, то перебрасывают лук в правую руку, освобожденную от доспехов, а выстрелив, надевают их обратно. Такие доспехи имеют у них все бароны, и военные предводители, и знаменосцы, и коннетабли, а поэтому неверно, что каждый десятый их имеет и носит. Шлемы у них укреплены кожей и подобны чашкам. А мечи они имеют небольшие, совсем как у сарацин, длиною в одну руку, с одним лезвием, то есть заточенные с одной стороны. Они не умеют сражаться ножами и не носят их обнаженными. Щиты не используют, и лишь очень немногие используют копья. И когда используют их, то наносят удары сбоку. А на конце копья они привязывают шнур и держат его в руке. И еще, у некоторых на острие копья сделаны крючья. Но более всего они полагаются на луки и стрелы и натиск лошадей.

Когда они начинают вторжение в какую-либо страну, то, следуя единой ордой, занимают всю землю более своей протяженностью, чем деяниями; и то место, на которое каждый из них поставлен, они сохраняют, не смея отклониться ни вправо, ни влево. И нападая таким образом на другие страны и захватывая всех, в течение ночи они поднимаются на окружающие горы, а утром застрельщиков, о которых было сказано выше, посылают на равнины. Когда же эти застрельщики появляются на равнинах, люди пытаются спастись бегством в горах, считая, что там можно найти убежище. А татары избивают их, сбрасывая камни и нападая на них сверху. И поэтому если кто-то хочет уберечь свою страну от их нападения, то он должен, прежде чем они начнут просачиваться в его землю, выйти на битву [с ними]. А после того как они начинают распространяться по чьей-нибудь земле, уже невозможно одному войску [части войска] прорваться к другому, ибо они окружают людей со всех сторон и убивают. И если кто-нибудь запирается в замке, то татары, три или четыре и более тысячи человек, располагаются вокруг осаждаемого укрепления, а сами, несмотря на это, распространяются далее по земле, убивая людей. Также запершихся в укреплениях они считают «своими свиньями, заключенными за ограду», где они будут в сохранности в отличие от прочих, и охраняют их так, словно те уже попали к ним в собственность. Когда же встречают на войне неприятеля, то сначала выставляют заставы застрельщиков, за которые враги не должны заступить, так же они поступают и во второй раз, и в третий, и во все прочие и, отступая, каждый раз останавливаются там, где их заставы. Если же они не верят, что могут превзойти противника силой, то обращаются в бегство: будто бы это враги их бежать заставили. И когда вооруженные противники преследуют безоружных татар уже в течение целого дня и устают от тяжести вооружения и протяженности пути настолько, что не могут более выдержать этого, тогда татары верхом на свежих лошадях обращаются против них и нападают, убивая и захватывая в плен. Также они оставляют врагам иногда место для бегства и, чтобы проникнуть в ряды врагов своих, сами рассеиваются и растекаются, но, рассеявшись, по свисту одного [татарина] собираются воедино, окружают врагов со всех сторон и истребляют. И всегда во всех землях, которые опустошили татары, затем начинается голод.

Когда они осаждают укрепление, то окружают его так, чтобы никто не мог выйти или войти, и храбро сражаются при помощи орудий и стрел, ни днем ни ночью не прекращая сражения, чтобы находящиеся в укреплении не имели отдыха. Сами же татары поочередно отдыхают, ибо для того, чтобы не уставать, разделяют войско, и пока одна часть отдыхает, другая [занята] в сражении. Также мечут и греческий огонь, а еще жир тех людей, которых убивают, выливают в растопленном виде на дома, и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо. Все же его можно погасить, залив вином или пивом; и если он попадает на тело, то может быть погашен трением руки. Если же они не могут взять город таким способом, то перегораживают по берегам реку, текущую в город, или пускают ее по новому руслу. И так затопляют город. А иначе еще подкапываются под укрепление и под землею входят в него вооруженные, и, когда одна часть [татар] сражается внутри города, другая бросает огонь, чтобы сжечь его. Если же и так не могут им овладеть, то встают против укрепления и строят собственную крепость, чтобы не терпеть урона от копий и стрел противника, и так стоят против него долгое время, а именно в течение двенадцати лет и более, как это видел брат Иоанн де Плано Карпини в Алании. Далее, всякий раз, когда осаждают город или крепость и видят, что силой его жителей превзойти не могут, они ненадолго отступают от города и где-нибудь скрываются. Когда же осажденные увидят, что они надолго скрылись из виду, а также поверят, что они совсем отошли от их границ, и сочтут, что крепость их спасена, отопрут ее, тогда татары тотчас нападают на них и занимают крепость или город. А стовратный город в Персии, зовущийся Сафам, они взяли не своею доблестью, но потоками воды, пустив реку вспять. И так многими землями они овладели более обманом и коварством, чем храбростью.

И как выше уже было сказано, они ласково говорят с осажденными и многое обещают с той целью, чтобы те предались в их руки; а когда они сдаются или попадают в плен, [татары] убивают всех, за исключением ремесленников, которых оставляют для своих нужд, а также некоторых других, коли пожелают взять их себе в рабство. Людей благородных и почетных не щадят никогда, и если по какой-либо причине сохраняют жизнь некоторым из них, то те не могут получить свободу ни мольбами, ни за выкуп. Предназначенных для убиения они, как сказано выше, разделяют между сотниками. И когда людей из осаждавшегося укрепления или оказавших сопротивление убивают, то в ознаменование победы и радости назначают число предназначенных для уничтожения, а также для устрашения оставшихся людей выбирают на убиение одного, будто тысячника, и в каком-нибудь высоком и издалека заметном месте вешают его головою вниз, а ногами вверх, всех же прочих убивают, положив на землю. И когда они взяли, как было сказано выше, город Дербент в Персии, то, засвидетельствовав свою жестокость и распространяя неизбывный ужас, схватили всех его жителей, отрезали уши мертвым и непокорным и две быстрые лошади с этими ушами, замоченными в уксусе, с честью отослали к хану. Также они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчиняются, ибо имеют давние предписания Чингис-хана об этом. Вот чего они требуют от тех, кто им подчиняется: чтобы они шли с ними [татарами] против всех людей, и чтобы от всего, как от имущества, так и от населения, дали им десятую часть. Вышеупомянутый брат Иоанн де Плано Карпини из ордена братьев миноритов видел некоего сарацина, присланного в Руссию из партии хана, который из каждых трех детей уводил одного с собою; точно так же он уводил мужчин, не имевших жен, и женщин, не имевших мужей; он приказал всем без исключения: большим, и малым, и даже однодневным младенцам, как бедным, так и богатым, дать в качестве дани одну шкуру белого или черного медведя и одну — черного бобра или какого другого животного из тех, что там обитают. Повелители, им подчиненные, прибывая к ним, имеют столько же почтения, сколько и прочие презренные личности, и не получают никакого почета. И они обязаны подносить большие дары как предводителям, так и их женам, чиновникам, тысячникам и сотникам. Мало того, не только сами [татары], но и их рабы просят у прибывших, а также и у послов, которые ими присланы, подарков, и с превеликой надоедливостью. Для некоторых они [татары] находят случай, чтобы их убить, других же губят напитками или ядом, а сами становятся государями в их землях. И так вот тех, кого подчиняют своей тиранией, изматывают и истребляют, бросая хищные взгляды и скаля зубы на тех, кого себе подчинить не могут.

Они обращают в своих рабов турок и солиманов, то есть сарацин, команов, своих татарских слуг, и христиан, доставляемых из различных мест, которые они мечом захватывают во время войн. Они содержат рабов в голоде и холоде, и сверх меры порют их, почти что до отделения души [от тела], и уродуют их так, как им угодно, а если будет надо, то и убивают безо всякой причины. Обычаи же христианские, а также каких-либо [других] сект и каких-либо людских культов свободно и спокойно разрешают отправлять у себя, а также где бы они ни стали господами, повсюду не следят за какими-либо людскими обрядами, если только порабощенные в самом деле остаются у них в полном подчинении. Да и сарацины в их войске по пять раз каждый день воздают хвалу закону Магомета, и так же происходит все во всех городах, где сарацины обитают, которые подчиняются власти татар. А еще сами сарацины в их войске и по всем их городам верою своею соблазняют, и обращают людей, и завлекают ею, дабы люди последовали их [сарацин] заблуждениям. Также среди пленников много женщин. Ибо помимо ремесленников, которых ценят на полезных для себя работах и поэтому из всех [людей, захваченных в городах] оставляют их у себя в вечном рабстве, точно так же женщин и юниц, как опытных, так и девственниц, они делают своими прислужницами и заставляют служить себе нагими и постоянно голодными. Из населения, как было сказано, выбирают [каждого] десятого и обращают в рабство: также и мальчиков рассчитывают десятками, одного забирают и превращают его в слугу. И всех их [забранных] выводят в свою землю и обращают в вечное рабство. И покуда живут, избирают из рабов своих одного, который после их смерти живьем будет положен с ними в могилу. Вообще же они до такой степени ненавидимы своими подданными, что в их войске есть многие, которые, ежели бы точно знали, что мы их не будем убивать, смело бы выступили против них, как они сами сообщали об этом вышеупомянутому брату Иоанну.

Татарские женщины самые наибезобразнейшие. Став женами, все они носят на голове своей «корзинку» длиною почти что в полторы пяди, со всех сторон круглую и более широкую в верхней части и покрытую и украшенную со всех сторон шелком или парчою, а по окружности также жемчугом и ожерельями, а сверху прикрепляют павлиньи глаза для украшения. Также есть у них узда чеканная, и посеребренная, и позолоченная, с которой спускаются на грудь колокольчики, издающие громкий звук к их вящей славе и украшению. Разъезжают верхом на больших и тучных конях с кожаными камбуками, расшитыми различными цветами, с богатыми включениями золота, висящими с обоих боков лошадей. Девушек и молодых женщин с большим трудом можно отличить от мужчин, ибо все одеваются и ведут себя одинаково. Все жены великих баронов одеты в парчу или пурпур с золотом, подобно супругам своим. Вообще же все прочие женщины носят букеран, ложащийся под поясом многими богатыми складками, украшенный и вышитый, представляющий спереди единое целое и надеваемый с левого бока, застегивающийся и держащийся при помощи четырех-пяти завязочек. И еще у них имеется другая одежда, [сделанная] из лоскута белой шерсти, которую татары обычно надевают во время дождя или снега. Мужчины не делают ничего, за исключением стрел, а также они упражняются в стрельбе и борьбе меж собою. Также они проявляют некоторую заботу о стадах. Лошадей они очень берегут, мало того, они усиленно охраняют все имущество. Жены же их делают все, а именно полушубки, платья, башмаки и прочие вещи из кожи. Они также правят повозками и чинят их, вьючат верблюдов и стреляют, как мужчины; и носят штаны, как мужчины. И некоторые из них очень быстры и весьма проворны в делах своих. Девушки и все женщины могут ездить верхом, носят колчаны и луки, в верховой езде столь же искусны, как и мужчины: и те, и другие могут заниматься на полном скаку различными делами.

Когда кто-нибудь из них заболеет, выставляют копье и обвивают его черным войлоком; и с тех пор никто чужой не смеет вступить в пределы его ставки. Когда же он умрет, то, ежели он был из простых, его хоронят тайно в поле с его же ставкой, сидящим посреди нее, и перед ним ставят стол, и корыто, полное мяса, и чашу с кобыльим молоком. Также вместе с ним хоронят кобылу с жеребенком и коня с седлом и уздечкой; а другого коня съедают и, набив его кожу соломой, ставят повыше на двух или четырех деревяшках, и все это делают для мертвого, чтобы у него были ставка и кобылица в ином мире, дабы он мог получать от кобылицы молоко, и разводить коней, и скакать на них, куда хочет. А кости коня, съеденного по душу его, сжигают. Также женщины собираются на сожжение костей за упокой душ мертвецов. Если же умерший татарин оказывается богатым и знатным, то его хоронят в роскошнейшем одеянии и в удалении от всех в тайном месте, дабы его одеяние не украли. И друзья его съедают коня, начиная с головы и до хвоста, и вырезают ремень небольшой ширины от холки и по всей длине [конского трупа], а затем, сняв всю шкуру, наполняют ее мякиной в память об умершем, используя копье в качестве конской спинной хребтины, и наконец подвешивают ее, расправив на двух рогатинах. Мясо же конское съедают после, как было сказано, за помин его души и устраивают по умершему плач в течение тридцати, а иногда и более, но бывает, что и менее, дней. Знатные же бароны, как было сказано, еще перед смертью выбирают себе одного из своих рабов, которого помечают неким своим знаком, а когда они умирают, то раба живьем укладывают с ним в могилу. У других, куда более жестоких татар, среди которых встречаются и христиане, заведено, что когда сын увидит, что его отец стал старым и голова у того отяжелела, то дает ему в пищу некие жиры, вроде бараньих хвостов и им подобного, которые столь жестки, что ими легко можно подавиться. Когда же старик от этого умирает, тело его сжигают, а прах собирают и хранят, словно сокровище, а затем ежедневно, когда садятся есть, посыпают этим пеплом свою пищу.

Итак, после того как царь Давид и все его приближенные погибли, как было уже сказано, от рук татар, Чингис-хан и прочие татары, сверх меры радуясь удаче их позорных предприятий, загорелись столь чрезмерным безумием, что, подстрекаемые в душе дьяволом, решили, что, захватив землю своего господина, точно так же постепенно смогут подчинить своей власти весь мир. И, воодушевленные весьма успешной с Божьего соизволения победой над Индией и запятнав себя избиением царя Давида и его народа, они удержали и приняли к себе на службу крепких юношей и воинственных мужей, [с помощью которых] стали нападать, атаковать и завоевывать лежащие вокруг страны, а затем и полностью подчинять их своей власти. Таким образом они, бывшие ранее бедняками и данниками, захватили землю царя Индии и, имея на то соизволение Божьего правосудия и запятнав себя избиением множества людей, они обогатились золотом, серебром и многочисленными стадами, над всеми возвышенностями восточных народов распространили свое владычество. И поэтому, никому не подчиняясь, они распространились из Татарии почти до захода солнца и от захода солнца вплоть до Средиземного моря и подчинили своей власти бесчисленные царства. Во всех же землях, которые они опустошают, немедленно начинается невероятный голод, и примеры этого будут приведены ниже. Многие земли находятся у них в подчинении, некоторые же мужественно сопротивляются им, а именно Великая Индия, и некая большая часть аланов, и некая большая часть китаев, и народ саксов — некогда татары осадили их город, но не смогли его взять. И действительно, татары с опаской относятся к тем, кто пытается им противостоять, и никогда не нападают на людей, стоящих твердо и храбро, себя защищающих, но татарская доблесть направлена на обращающихся в бегство. Итак, более всех народов они боятся франков — ведь этим именем они и прочие, живущие за морем, называют всех христиан. Так что, когда братья-проповедники, которых Папа послал к ним, прибыли в их войско, сами татары весьма испугались, и по войску пошли разговоры о том, что франки наступают, и они уже прошли по пути братьев [расстояние] до середины Турции. И вообще, всюду, где только власть имеют, татары пытаются удержать франков за плату или солдатское жалованье. И ведь несомненно, что сарацины, и георгианы, и армяне, и прочие народы, платящие им дань, весьма ненавидят татар, ибо вышеупомянутые братья сами же сообщают о том, как те отягощены бедствиями и несчастьями.

Итак, после победы над индами, о чем было сказано выше, высоко подняв голову и предвкушая покорение всего мира, они отправили первых послов к хорезмийцам, поскольку те были их соседями, надменно потребовав подчинения и того, чтобы их войску смиренно вышли навстречу, дабы возложить на них вечное рабство и дань. Хорезмийцы столь возмутились, услышав подобный приказ, что казнили вышеупомянутых послов. Татары, возмущенные и разгневанные сверх меры этим убийством, собрали огромное число своих воинов и тех, кто с ними по доброй воле или нехотя был связан, вторглись в земли хорезмийцев и всякого, кого только ни находили, уничтожали мечом своим, а прочих, превратив в изгнанников, заставили искать убежища далеко за пределами их страны. Итак, хорезмийцы, спасаясь от преследования, бежали [прочь] и заполонили пределы Персии, и в Тифлисе, великом городе Грузии, перебили семь тысяч человек. Затем, когда татары заняли и эти страны, хорезмийцы вновь обратились в бегство и укрылись в землях султана Турции. А затем, призванные и нанятые султаном Вавилонии, государем Египта, достигли Иерусалимского королевства, и разбили христиан под Газой, и с соизволения Божьего огромное число франков уничтожили, и разрушили Гроб Господень, а также внутри и снаружи перебили большое число христиан, и произошло это в 1244 году от Рождества Христова. Эти же хорезмийцы, после того как с соизволения Божьего совершили подобное деяние и нечестивость, были наконец самим Господом рассеяны по разным местам и уже почти все обратились в ничто.

В вышеупомянутом году, то есть в 1221-м от Рождества Христова, татары вторглись в Георгию и занялись ее опустошением. Некий знатный георгианский барон Георгий вместе с женой и сыном перед лицом наступления татар бежал в Каспийские горы, чтобы обрести там спасение. Но на дороге засели три знатных татарина, объединившихся для того, чтобы хватать и грабить. И когда они рыскали по тем местам, выведывая, можно ли кого-нибудь найти, один из этих воинов заметил следы на дороге и, следуя по пятам, захватил барона с женой и сыном и их скарб. Всех вместе доставил, в соответствии с уговором, к своим сотоварищам. А там уже договорились о том, как разделить меж собою имущество и людей: один взял барона, второй — сына, третий — золото, а жену оставили в общем пользовании. Но тот, кому достался сын, был недоволен и сказал: «Неужели этот мальчик, ведь он что щенок малый, вся моя доля: мне же его еще и растить придется? Маловато будет!» Тогда они договорились по-другому: отца и сына убить, золото разделить на всех поровну, а женщину оставить в общем пользовании, что и было сделано. А эта женщина, после того как на ее глазах убили супруга и сына, стала затем монахиней и вела монашеский образ жизни. Также эти татары в ознаменование победы и радости назначают число убиенных, а еще для устрашения из оставшихся людей выбирают одного, будто тысячника, и в каком-нибудь высоком и издалека заметном месте вешают головою вниз, а ногами вверх. И разорив Тифлис, город в Георгии, они для удостоверения своих зверств развесили семь человек таким образом, то есть ногами вверх, головами вниз, в семи различных, издалека заметных местах. Но ведь и до прихода татар в этом городе было перебито хорезмийцами, как сказано выше, семь тысяч человек. И после того как случилось это избиение, начался там великий голод.

Эта самая земля, то есть Георгия, точно так же как Армения, Каппадокия или Турция, находится под властью Антиохийского патриарха. И случилась в Турции такая война, что георгианы не могли добраться через Турцию в Антиохию ради рукоположения или конфирмации и прочего, что принимали непосредственно от патриарха. И, посовещавшись у себя, они отправили по морю через Константинополь и далее в Антиохию своих посланников, обращаясь к патриарху, с тем чтобы он поставил им католикоса, то есть вселенского епископа, который и был бы у них за патриарха. Тогда патриарх послал им сосуд с помазанием, чтобы они через каждые семь лет помазывали католикоса каплей помазания, которое изготовляли, добавляя к содержимому сосуда свежего масла, и чтоб на совершение этого [обряда] собирались все епископы. Так они поступают и в наше время, а помазание, присланное тогда в Георгию из Антиохии, и по сию пору, как говорят, еще не закончилось. Вместе же с этим помазанием патриарх передал грамоту одному из архиепископов, в которой было сказано, что когда они совместно изберут каноника, то этот архиепископ имеет право совершить его конфирмацию католикосом. Что и было проделано. И за то, что сделал для них патриарх, георгианы передали ему сто деревень. Случилось вслед за этим так, что обедневший патриарх Иерусалимский прибыл к Антиохийскому патриарху, сетуя на свою бедность. Тогда [патриарх] Антиохийский передал Иерусалимской церкви и братьям Гроба [Господнего] эти сто деревень, которые ему ранее подарили георгианы. Итак, эти деревеньки ныне держит архидьякон, брат Гроба Господнего, посланный в Георгию из свиты Иерусалимского патриарха, а также из капитула [братства] Гроба [Господнего], но владение ими, как и многим другим, стало недоступным из-за наплыва татар. Как епископатов, так и архиепископатов в Георгии числом восемнадцать, но католикос, или вселенский епископ, помазал соепископов и передал им за деньги помазание и прочие таинства. Бесплодную женщину, ежели она бесплодна, разводят с мужем за плату. Некоторые монахи и аббаты из георгианов открыто занимаются симонией и ростовщичеством. Так и канцелярия Георгии монахами подчинена и официально прибрана ими к рукам[75].

После Георгии татары вторглись в Великую Армению, разорили ее и подчинили себе. В Армении расположен знаменитый город, где находятся тысячи церквей и сто тысяч фамилий, то есть жилых домов, называемый Ани, который татары взяли за двенадцать дней. А расположен он подле горы Арарат, Это там остановился Ноев ковчег, и у подножия этой горы расположен первый город, который возвел там Ной. И называется этот город Ладивин, и вокруг него течет река Аратози, которая протекает по середине [долины] Монгана, где зимуют татары, вплоть до Серваникского моря. Эта самая гора, то есть Арарат, наивысочайшая, и, как говорят, ни один человек на нее не поднимался, за исключением разве что одного монаха. Он же, как говорят, привлекаемый священным блеском Ноева ковчега, который сохранился там до сих пор, многократно, чтобы туда подняться, предпринимал всевозможные попытки. И когда взбирался по одной стороне горы и члены его уставали, он ложился поспать. Проснувшись же, обнаруживал себя вновь у подножия. Наконец Бог, смилостивившись к его усилиям и вняв его просьбам и молитвам, через ангела своего внушил ему, как единожды взойти, ибо вторично тот же самый путь будет для него уже закрыт. И тогда он в целости взошел туда, а затем спустился, прихватив с собою кусочек ковчега. И основал у подножия горы монастырь, в котором поместил этот кусочек, и посвятил его [монастырь] этой священной реликвии.

Эти армяне вечером в субботу Пасхи едят яйца и сыр: однако говорят [они], что Христос воскрес вечером в субботу перед Пасхой. Также после Пасхи едят мясо по пятницам, то есть семь раз вплоть до Пятидесятницы. День Рождества Господнего не знают и никакие праздники или посты не соблюдают, дни поста и молитвы после Пятидесятницы не признают. Сорокадневный Великий пост не отмечают вовсе, кроме как дни субботние или воскресные, в которые, говорят, людям надобно смирять [плоть] постом. Зато по этой причине не отмечают пятницы, то есть не постятся. Дни же, в которые потребляют мясо, отмечают как непостные. А ведь у них много постов: в Семидницу перед Шестидесятницей, которую они называют постом святого Сергия, со вторника до субботы постятся, а в субботу и воскресенье едят мясо. И на следующей неделе делают то же самое. В четверг и пятницу масло и рыбу не употребляют и вина не пьют, а также и в течение всей Четыредесятницы. И они считают более грешными тех, кто в Четыредесятницу потребляет рыбу или оливковое масло или пьет вино, чем тех, кто посещает лупанарий. Затем в Семидницу перед Пятидесятницей так строго постятся, что в понедельник вообще не едят. В дни Марса также некоторые обедают без вина и масла, и в дни Меркурия, опять же, постятся вовсе. В дни Юпитера едят один раз, в дни Венеры совсем ничего, и в субботу едят мясо. И это их главные посты. Детей же двухмесячных Святыми Дарами причащают, и безразлично — какими. К Святым Дарам воду не добавляют. С зайцами, медведями, воронами и всем таким прочим они иудействуют, подобно грекам, и в чашечках стеклянных и деревянных колдуют. Некоторые совершают службу в праздники совсем без покрова и священнических одежд, некоторые в повязках, некоторые с дьяконами и подьячими. Когда же какой-нибудь праздник приходится на субботу или воскресенье, удостаивают его лишь упоминанием, но, как сказано, праздники не отмечают вовсе.

В чистилище совсем не веруют. Если чья-нибудь жена совершит прелюбодеяние, она тотчас дает деньги епископу, чтобы тот даровал ей отпущение, и получает его. Некоторые монахи, и аббаты, и епископы предаются попойкам более мирян. Также монахи и пресвитеры занимаются симонией и ростовщичеством, и многие их священники занимаются прорицаниями, и оглядом зерна, и всем таким прочим. И говорят, что жена священника не может выходить снова замуж после его смерти. И помимо всего прочего никаким образом не желают признавать того, что Христос имел две сущности. Также георгианы считают, что в тридцати пунктах расходятся с католической верой эти армяне, и такая ненависть существует между армянами и георгианами, что один георгиан сказал: «Если у кого-нибудь из нас застрянет в ноге заноза и ему придется проходить мимо армянской церкви, то он должен оставить занозу там, где она есть, и не наклоняться, чтобы ее вытащить, ибо посчитают, будто это он перед армянской церковью, которую следует смешать с грязью, от имени всего христианства склоняется»[76].

Около 1242 года от Рождества Христова татары вместе со своим князем по имени Батый разорили Польшу и Венгрию[77]. Ведь после разгрома хорезмийцев царь татар, Чингис-хан, послал этого предводителя Батыя вместе с войском в северные страны, и они захватили за морем Понт, Руссию, Хазарию, Судак, Готию, Зихию, Аланию, Польшу и еще много других царств, числом тридцать, и так вплоть до Комании. Затем он также разорил большую часть Венгрии и продвинулся вплоть до границ Германии. Когда же он вторгся в Венгрию, то принес жертву демонам, спрашивая их о том, хватит ли у него смелости пройти по этой земле, и ему от демона, живущего внутри идола, был дан такой ответ: «Иди беззаботно, ибо посылаю трех духов впереди тебя, благодаря деяниям которых противники твои противостоять тебе будут не в силах», — что и произошло. Духи же эти суть: дух раздора, дух недоверия и дух страха — это три нечистых духа, подобных жабам, о которых сказано в Апокалипсисе. И из этих татар многие были убиты в Польше и Венгрии. И если бы венгры не обратились в бегство, но мужественно сопротивлялись, то татары бы вышли разбитые из их пределов, ибо такой страх напал на татар, что они попытались бежать как один. Но Батый, обнажив меч пред лицом их, воспротивился им, говоря: «Не бегите, ибо, если вы побежите, никто не ускользнет от смерти, и, поскольку нам всем умирать, лучше умрем все вместе. Тогда сбудется то, что предсказывал нам царь Чингис-хан, а именно, что мы должны быть убиты; и если ныне пришло время для этого, то потерпим». Таким образом, они воодушевились, остались и разорили часть Венгрии. И еще, братья из ордена цистерианцев в некоем своем монастыре в Венгрии, где с ними вместе пребывали братья-проповедники и братья-минориты, противостояли [татарам] более шести месяцев, выдержав все их атаки. У татар же бодрость и сила идут на убыль, когда им кто-либо мужественно сопротивляется. Истинно же после их нашествия начался, говорят, в Венгрии такой великий голод, что живые люди питались телами умерших. Также ели собак, и кошек, и все то, что только сыскать могли.