С каждым новым годом прожорливая и беспощадная Москва продолжала расти, поглощая все новые и новые земли.
Последние двадцать лет именно этот крупнейший мегаполис Российской империи стал центром всех финансовых потоков страны и точкой притяжения для каждого, кто мечтал разбогатеть и готов был положить на эту мечту свою жизнь.
Огромное количество простолюдинов и аристократов всех мастей отчаянно стремилось влиться в московскую жизнь и стать частью финансового могущества богатейшего княжества в империи.
Найти свое место под солнцем и потуже набить карманы.
Если же, душа юного аристократа более желала власти, чем денег, то его путь лежал в детище царя-основателя Петра I, столицу Российской империи и дворцовых интриг — Санкт-Петербург.
Архитектурно-величественный город хранил в памяти своих стен воспоминания о зарождении и восхождении к могуществу великой Российской империи и, не смотря на то, что по экономическому развитию и численности он уже давно уступает Москве, Санкт-Петербург продолжает оставаться столицей самой могущественной империи на планете.
Подавляющее большинство членов клана Рюриковичей, к какому бы роду они ни относились, продолжали одержимо тянуться именно к столице.
Каждый. Без исключений.
Бедный род или богатый, многочисленный или угасающий, вассальный или доминирующий.
Не важно, ведь перед благословением Рюрика едины были все его многочисленные потомки.
Только член клана Рюриковичей мог стать императором. Этот непреложный закон в пух и прах уничтожал надежды тех, кто родился без царской крови в жилах и дарил крошечный шанс тем избранным, кто этой великой чести удостоился.
Каждый род клана Рюриковичей, так или иначе, имел шанс однажды возглавить сильнейшую империю в мире. И дабы этот величайший шанс не упустить, а то и преумножить вероятность его появления, Рюриковичи с маниакальной одержимостью скупали земли, здания, производства и все что только продается поближе к заветному трону.
Оттого и весь Санкт-Петербург, куда ни плюнь, принадлежал тому или иному Рюриковичу. Все, начиная от ларька с мороженым, заканчивая элитным пятиэтажным рестораном «Имперская симфония», в котором я уминал свой поздний ужин в два часа ночи.
Принадлежащее Артуру Михайловичу Холмскому заведение по праву считалось одним из лучших в городе. Массивные дубовые двери с встречающими тебя профессиональными слугами, которые обслужат тебя как самого императора, который сюда действительно частенько захаживает.
Потрясающий интерьер представлен элегантным сочетанием классической и современной эстетики. Высокие потолки, золотые люстры и лепнина, мягко оплетающая высокие потолки величественного старого здания.
Приятное глазу мягкое свечение ламп расслабляло и создавало атмосферу утонченности и роскоши. В центре зала располагалась фонтанная экспозиция из пяти золотых статуй обнаженных русалок.
Столы и стулья ручной работы из редких пород дерева, шитые золотыми нитями шторы и скатерти подчеркивали величие и роскошь этого места, а дополняла королевский антураж живая оркестровая музыка на двухярусной сцене.
Денег во все это показное великолепие Артур Михайлович Холмский вложил не мало, но и ценник у заведения был соответствующий его высочайшему статусу.
Для открытого посещения были доступны только первые два этажа ресторана.
Дабы попасть на третий, нужно было иметь статус не ниже князя, или индивидуальное разрешение.
Четвертый был отведен под вип зоны для деловых переговоров высочайшего уровня.
Пятый был личной резиденцией Холмского, в которой он проводил все свое время, помимо работы в царском лицее.
Как я успел узнать, в своем загородном родовом особняке, глава рода Холмских практически не появлялся.
Оно и не удивительно, политическая жизнь в столице Российской империи текла настолько быстро, что минутное расслабление могло стоить десятилетий упорной работы. Примерно так мое появление в Санкт-Петербурге восприняло подавляющее большинство Рюриковичей.
В списке отца можно было смело оставить одну единственную категорию «врагов», в которую род Соколовых перешел для всех Рюриковичей, кто имел какой-либо политический вес или амбиции таковой получить.
За одни короткие сутки поменялось так много, что мои аналитики, привыкшие к размеренному темпу Омского княжества, уже взвыли.
Что говорить, я и сам порядком устал и после этой ночной встречи с Артуром Михайловичем Холмским планировал отоспаться как следует.
К чести Елизаветы Елецкой, с моей просьбой справилась она выше всяких похвал. И даже поставленный на эту ночь дедлайн исполнения смутил цесаревну лишь на пару минут, после чего в ее головушке зародился план организовать официальный полночный визит.
В столице, где каждое заведение имеет хозяина, за тем, кто и что посещает следят особенно тщательно. По тому, где высокопоставленный аристократ покупает кофе и где ужинает, довольно легко определить список его союзников или наоборот, тех, с кем отношения разладились или стали нейтральными.
А уж официальные визиты членов правящей семьи — это крайне особая категория, по которой можно определить расположение императора к тому или иному роду или вычислить тех, кто оказался в немилости у государя.
Не стоит напоминать, что порой от этого буквально зависят жизни и благосостояние целых родов. Если цесаревна каждый понедельник посещала одну и ту же кофейню, а потом внезапно перестала это делать, велика вероятность что посетителей у этого места больше не будет никогда.
Оттого каждый шаг Елизаветы Михайловны Елецкой планировался тщательно, взвешенно и обдуманно. Визиты были спланированы и согласованы на месяцы вперед. Тем неожиданнее был ночной звонок от представителей Елизаветы Елецкой в ресторан «Имперской симфонии» с целью забронировать самый обычный столик на втором этаже.
Столик, который в итоге занял я.
Надо признать, есть лобстера в винном соусе с шафраном действительно приятнее, когда за панорамными окнами с позолоченными рамами открывается вид на Исаакиевский собор. В свете луны и искусственного освещения он выглядел особенно прекрасно.
И вдвойне приятнее, когда ужин оказывается оплачен за счет заведения.
— Артемий Сергеевич, — идеально поймал официант момент между моим завершением трапезы и желанием скучающе взглянуть на часы, — Артур Михайлович готов вас принять.
— Благодарю, — кивнул я, поднимаясь с мягкого словно облако красного дивана и направился следом за худощавым молодым человеком.
Как и каждый здесь присутствующий сотрудник, парень был одаренным и вместе с официантом совмещал должности охранника, родового слуги, шпиона и наверняка имел еще целый спектр навыков, крайне необходимых для работы в заведении такого уровня.
Минуя служебный лифт, два этажа и пять постов охраны на пути, официант-охранник привел меня к неприметной серой двери с пошарпанной ручкой и, предварительно спросив разрешения у своего хозяина, запустил меня внутрь.
В, удивительным образом, маленькую комнату с простеньким письменным столом, одним хозяйским креслом и несколькими пустыми стеллажами.
Ни документов, ни сидячих мест для гостей, ни столика с едой.
Все окружение буквально кричало что мне тут не рады и вести беседы не планируют.
— Ну здравствуй, Артемий Сергеевич, — тяжелым голосом поприветствовал меня невысокий мужчина в темно-коричневом костюме тройке с золотым тиснением.
Его короткие черные волосы были зализаны назад, открывая лоб с крестообразным шрамом над правой бровью, а руки демонстративно сложены на груди.
Артур Михайлович Холмский встречал меня стоя на ногах и хищно скалясь уголками губ. Безжизненные мутно-синие глаза не выражали ни единой капли интереса, а поза намекала что Рюрикович в любой момент готов был уйти.
— Рад приветствовать, Артур Михайлович, — добродушно ответил я, и, намеренно игнорируя окружение, и шагнул внутрь кабинета.
Это мое действие Холмский сопроводил легким прищуром, явно недовольный тем, что наглый молодой княжич не понял намеков и тактично не ушел сам.
— Не могу сказать того же, Артемий Сергеевич, — осуждающе вздохнул Холмский, — юность -это прекрасная пора. Можно делать ошибки, никуда не торопиться и жить в свое удовольствие. Однако, с возрастом, цена времени сильно меняется.
— Полагаете, Артур Михайлович, я не смогу расплатиться? — поинтересовался я.
— Полагаю, Артемий Сергеевич, вы не представляете сколько стоит секунда времени действующего главы рода, — поучительно отозвался Холмский, — если вам повезет дожить до моих лет, то у вас будет шанс понять о чем я говорю, пусть и весьма призрачный.
Сказал мне пятидесятидвухлетний человек, сумевший гармонично соединить в одной фразе язвительную мудрость и нескрываемую угрозу.
Занятно.
— Отнюдь, Артур Михайлович, — не согласился я, — я достаточно четко знаю цену вашего времени.
— И поэтому вы нашли того, кто заплатит за вас? — укоризненно поднял бровь Холмский.
— Иначе бы вы не стали со мной говорить, — пожал я плечами.
— Хорошо, что вы сами это понимаете, Артемий Сергеевич, — удовлетворенным тоном подметил Холмский, — а теперь попрошу вас покинуть мой кабинет.
После того как Холмский назвал это убожество кабинетом, я обвел пространство вокруг скептическим взглядом.
Наглухо закрытое окно, хлипкая дверь, нулевая звукоизоляция, исключающая любую приватность разговора. Да и какая может быть приватность там, где слышно, как за стенкой сливается унитаз.
Дополняло образ потертое кресло, принадлежащее явно не главе одного из родов Рюриковичей и абсолютно пустой стол, отчетливо говорящий, что никаких дел в этом месте никогда не велось и вестись не будет.
— Место и обстоятельства разговора тоже входят в стоимость и это лучшее что вы заслуживаете, Артемий Сергеевич, — подметив мой взгляд, пояснил Холмский и, заметив, что я не спешу уходить, сам направился к выходу, демонстрируя что время вышло и наш разговор окончен.
— Мне казалось, что заявленный предмет нашего обсуждения заслуживает иного кабинета, — бросил я в спину прошедшего мимо меня аристократа и мое тело автоматически напряглось от волной нахлынувшего чувства угрозы.
Холмский вышел из себя и было с чего.
Даже просто заговорить, после того как вышестоящий аристократ и хозяин дал понять, что аудиенция закончена — это оскорбление.
Заговорить в спину, заставляя хозяина остановиться и обернуться — это высочайшее оскорбление.
Войны начинали и за меньшее. Дворяне вообще очень любят пускать друг другу кровь, повод дело вторичное.
— Артемий Сергеевич, — медленно обернувшись, сквозь зубы процедил Холмский, — как вы собирались обсуждать со мной то, о чем вам говорить не положено? Я принял вас здесь только из уважения к тому, кто за вас попросил и, совсем немного, из любопытства. Мне было интересно, осмелитесь ли вы озвучить причину вашего появления и тем самым положить голову на плаху. Не осмелились, — едко и слегка разочарованно констатировал Холмский.
Его мутно-синие глаза поблескивали от чувства собственного превосходства вперемешку с внутренней гордостью. Чувство вседозволенности в месте, которое напичкано сотнями верных Холмскому бойцов, пьянило и расслабляло высокомерного Рюриковича.
Здесь и сейчас он чувствовал себя настоящим королем. В безопасности и с полным контролем над ситуацией, и, тем более над мальчишкой, оскорбившим великого главу рода Холмских одним своим появлением.
Пожалуй, я увидел достаточно и можно переходить к сути.
— Приказ об убийстве Елизаветы Михайловны Елецкой отдали вы, Артур Михайлович, — глядя прямо в самодовольные мертвые глаза Холмского заявил я максимально громко и отчетливо.
Так, чтобы услышал не только срущий за стенкой повар, но и еще как минимум человек десять, оказавшихся не в то время не в том месте.
Участившиеся шаги зевакам, осознавшим, что услышали, уже не помогут. Когда мы закончим, Холмский вычислит каждого кто имел хоть малейшую вероятность услышать мои слова, но это будет потом.
Куда больше Рюриковича волновало что делать сейчас и, по его глазам я видел, что такого развития событий он не предвидел.
Вызов на встречу я сделал неожиданно и реализовал его максимально быстро. Намеренно, чтобы не дать Холмскому подготовиться.
Эффект неожиданности всегда безотказно работает на поле бое, а сейчас, мы с Артуром Михайловичем, безусловно находимся на поле боя.
— Вас повесят, Артемий Сергеевич, — с малюсенькой долей торжества вперемешку с холодной ненавистью выдал Холмский.
Правда на его лице не было особенной радости.
Еще бы, ведь мои слова могли услышать бывшие гвардейцы Елизаветы Елецкой, которые хвостиком следуют за мной в самые труднодоступные места и факт высокой вероятности этого события только сейчас дошел до сознания Холмского.
Этих просто так не заткнешь.
Конечно, была вероятность что меня никто посторонний не услышал, но человек его уровня ни за что не отдаст свою судьбу в руки вероятности. Он должен действовать и быть уверенным на сто процентов.
И начинать действовать нужно немедленно, но Холмскому мешал один фактор.
Стоящий перед ним молодой княжич, убить которого невозможно, ведь его исчезновение заметят гвардейцы и брошенные княжичем громкие слова обвинения обретут совершенно недопустимую вероятность правдивости. А этого никак нельзя допустить.
— Для этого, Артур Михайлович, вам придется в точности передать мои слова ведущим расследование имперским службам, — улыбнулся я, — и тут же давать показания как подозреваемого в присутствии менталистов.
Конечно, здешних гуру ментальной магии можно обойти, но для этого надо тщательно подготовиться и знать наперед каждый их возможный вопрос и интонацию. Разумеется, у Холмского нет ни единого шанса успеть это сделать за ночь. А если он не сдаст меня утром, то станет соучастником за сокрытие и молчать придется вечно.
— Повесят нас обоих, Артур Михайлович, — заключил я вслух очевидный факт, до которого Холмский и сам дошел, судя по окутавшему его тело темно-синей дымкой эфиру.
Сжатые кулаки, дрожащие плечи, стиснутые до крови зубы и безысходность в глазах. Таким Холмский мне нравился куда больше, чем пару минут назад.
— Теперь, полагаю, наш разговор действительно закончен, — невозмутимо проговорил я, убедившись, что меня не попытаются убить на месте в отчаянном порыве.
После чего вышел прочь, оставив Артура Михайловича Холмского полыхать эфиром в бессильной молчаливой ярости.