Княжна

1993. Глава 9

— Саша ведь мне соврал?

Пчёла чуть не выронил книгу, которую ему бы прочесть могла только Анна. Томик Шарля Нодье, любовно хранившийся Князевой ещё с девяносто первого года, предательски скользнул из ладоней Витиных, но мужчина уцепился за корешок и поднял глаза, зрачки которых от услышанного сузились, как будто от света фонаря, направленного прямо в лицо.

Князева стояла перед ним в шортиках и маечке, в которых обычно ложилась спать. На теле Анны, пахнущим вишневым гелем для душа, — специально под духи искала — чистая атласная пижама смотрелась лучше, чем на стройных дамах, не покидающих страницы мужских журналов. Вымытые волосы она старалась не трогать, руки смазывала кремом.

От Ани прямо-таки и веяло бы уютом, красотой, какую девушке не переставала поддерживать даже дома, когда её один только Пчёлкин видел.

И, если бы не вопрос, каким девушка ему чуть ли не в лоб выстрелила, то Витя предпринял бы попытку обязательно девушку на кровать повалить, защекотать ту вплоть до кашля. А после, дождавшись восстановления ровности её дыхания, плечи расцеловать, редкие родинки на ключицах соединяя меж собой.

Но Аня стояла особняком, на Пчёлу внимательно смотря. И почему вообще спросила это? Да ещё и накануне премьеры «Возмездия», об идеальном проведении которой думала даже во сне…

Витя убрал книжку в сторону.

Тринадцатого октября Анна уехала на работу почти на два часа раньше, дёрнув Бобра из теплой кровати, и задержалась в театре почти на столько же. Почти все десять часов Князева в «Софитах» провела, гоняя на генеральной репетиции всех, кто имел к премьере хоть малейшее отношение — следила за идеальностью гримов, костюмов и причёсок, за быстротой смены декораций, за музыкальным сопровождением, за соотношением перевода пьесы на немецкий, какой звучал в наушниках у «гостей», за игрой труппы… По приезде домой на пороге задержалась, целуясь долго с не на шутку соскучившимся за ней Пчёлой. Едва от ненасытного своего отделавшись, проглотила салат какой-то и в душ убежала, готовиться к завтрашней премьере.

Ведь режиссёр — одно из главных действующих лиц любой постановки. Хоть «маэстро» и не сверкает на сцене, именно его — а в случае Князевой, её — руками создаётся театральное чудо.

И Анна не планировала лицом в грязь упасть ни внешним видом своим, ни идеальностью пьесы.

— В каких именно словах Белова ты сомневаешься?

Витя по коленкам постучал, словно Князевой предлагал присесть. Она же села сбоку.

Только по той причине, что знала, опустись Аня к нему на колени — и через минут пятнадцать-двадцать придётся заново идти в душ, чтоб смыть следы мокрых поцелуев с груди и испарину, крапинками оставшуюся на спине.

— В тех, что родные Джураева так просто отказались от поставок наркотиков в Москву.

Голос у Анны был каким-то неестественно спокойным. И, конечно, это было лучше, в разы лучше всхлипов Князевой, какие Витя услышал третьего октября, но звучало странно.

Будто девушка о вещах, чуждых ей, говорила.

Хотя, так и было; Пчёла будто не с Незабудкой своей, которой на двадцать первом дне рождении обещал от криминала ограждать всячески, разговаривал, а с каким-то средним рэкетиром, рвущимся в более серьёзные дела.

— Убийство бо́льшей половины банды — не «просто», Ань, — подметил Витя.

— Да, я не в этом смысле, — поправилась быстро девушка, чем Пчёлкина заставила усмехнуться. — Я про то, что… Москва, видимо, выгодная для наркодилеров точка, раз за неё так Бек держится. Здесь есть, на ком поживиться.

— Не только это, — кивнул Витя со смесью какой-то гордости, что Анна причинно-следственные видела, и недовольства, что Князева вообще носик свой в дела такие совала. — Тут ещё и связями можно набраться. Особенно с людьми с Ленинграда. Понимаешь?

— Понимаю, что ты имеешь в виду. Но не ясно, почему именно Санкт-Петербург.

— Ну, в Питере с наркотой почти все завязаны, шприцы едва ли не из каждой вертикально-горизонтальной поверхности торчат, — хрустнул большими пальцами Пчёла. — Сама, наверно, слышала, как теперь Петроград зовут.

— Не культурная, а криминальная столица?.. — чуть дёрнув бровями, уточнила Анна. Глаза девушки в свете люстры и ламп прикроватных казались более карими; так, видимо, зеленый пигмент в зрачке подавлялся. Витя ладонь протянул, предлагая «пять» отбить за сообразительность. Девушка улыбнулась едва-едва.

Лишь когда рука Ани его пальцев с хлопком коснулась, он понял, что спокойнее было бы ему, если б Князева о подобной славе Петербурга не слыхала. Ей-то это всё к чему…

Ладонь Анину Пчёлкин не отпустил. Продолжил на колене у себя держать, большим пальцем в какой-то задумчивости прокручивая камешек серебряного колечка на указательном пальце. От крема с маслами ювелирия послушно скользила по фаланге.

Она чуть помолчала. Наивно Витя думал, что короткий внезапный допрос кончился. Но Князева, видно, даже ещё не размялась.

— Так, и в чём я не права? — свела брови к переносице Анна. — Если здесь и клиентурой в других городах можно обзавестись, и местным кокаин продать, то отчего родные Фархада решили бежать? Тем более, с их горячей восточной кровью… Вообще не вяжется.

Князева чуть корпус наклонила, чтоб Вите в лицо заглянуть, и задала явно риторический вопрос:

— Так просто смирились с убийством? Мало того, что с «арены» ушли — так и никак за Джураева не собрались мстить?

Мужчина мысленно дёрнул щекой, скривился; кисло, очень кисло складывается.

Вот этого Саня не продумал.

Походу, Белый при полете из Душанбе в Москву устал, раз, продумывая «легенду», упустил такую деталь. И, вроде, Сашу тоже не обвинишь — и не совсем на поверхности лежала такая… «мелочь», что дойти до неё вышло бы не сразу…

Хотя, может, Белов специально такую дыру оставил? Решил, что Ане, перепуганной до параноидального желания оглядываться по сторонам каждые три секунды, — а по описаниям Вити сестра такой Саше и казалась — хватит лаконичного «всё сделали, как Бек хотел, тебя не тронут, за нас не беспокойся».

Но Князевой этого оказалось мало. И, может, в день Ваниного крещения она промолчала, думая, и двенадцатого октября домой пришла, почти сразу в усталости рухнув в кровать, что могло показаться — смирилась.

Только через двое суток Аня всё-таки собрала картину воедино и поняла, что что-то не сходилось. Будто частички пазла, похожие по цвету и рисунку, пыталась соединить воедино, но крючочки мозаики друг к другу не подходили.

А этого Анна не могла допустить. Хотя бы из-за чувства долга перед самой собой.

Витя большим пальцем снова провел по кольцу, какое Аня сама купила на первую заработную плату главного помощника режиссёра. С щелчком в черепной коробке, что пришелся вровень на щелчок языка, Пчёла хмыкнул ей:

— Восток не только горячей кровью славится. Ещё и мудростью, Ань. Люди эти поняли, что лучше не рыпаться.

— Не рыпаться вообще? Или конкретно сейчас?

— Ого, — быстро сообразила!.. — Растёте, Анна Игоревна.

— Мне есть, с кого брать пример, Виктор Павлович, — усмехнулась девушка и сама руку ему сжала. Князева вбок наклонила голову, подушечкой большого погладила его указательный.

Ещё ближе наклонила лицо, словно думала голову на грудь мужчины положить, но удержала ту на весу, когда поняла, что Витя промолчал. И тогда голосом искусителя, сидящего на левом плече, уточнила:

— Так и? Наркотики с Душанбе вообще не появятся больше в столице? Или только… через время?

Если б Аня умела мысли читать, то увидела бы перед собой, как на ладони, сомнения Вити, разложенные по двум чашам весов. На одной стороне — сладкая ложь, что родные Фарика в Москву не сунутся больше, и Бек продолжит строить в столице кокаиновую монополию. На другой — правда, что Ане может понравиться, а может показаться суровой.

И по истечению пары секунд размышлений, идущих с самого, наверно, того дня, когда Князеву увидел в кабинете у себя, весы вышли из равновесия. Стало ясно то, что до того момента казалось чем-то туманным, размытым и непонятным.

«Плевать» — решил Пчёлкин и на выдохе резком, с которым обычно замахиваются секирой над чьей-то головой, сам к Ане развернулся лицом. «Она всё равно узнает. Даже если отмолчусь сейчас — меньше, чем через сутки, от сук ничего не останется»

«Так и зачем мне ей врать?»

— Послушай меня, Анют, — проговорил он серьезно, что самого себя удивить смог. — Только внимательно. Не перебивай, ладно?

Девушка посмотрела уж очень прямо. Ненадолго мысли из Витиной головы пропали, но, вернувшись, выстроились в ровный ряд. Пчёлу это обрадовало; не пришлось бы тратить время, драгоценные секунды, на попытку всё воедино собрать:

— Если правду хочешь знать, — и пальцем ткнул ей во впадинку между ключиц, где обычно болтались серебряные Анины подвески. — То скоро поставки через Таджикистан возобновятся.

Анна почти спросила: «Как так?». Как же угрозы Бека? Не попадает ли она вместе с родными Фархада и всей бригадой своей под пресс московского наркодилера, раз Саша «против» решил идти? Но вспомнила о просьбе молчать и послушно прикусила язык — как Витя и просил.

Она губы поджала так, что кожаная плёнка на них опасно натянулась, грозясь порваться и нарушить идеальность завтрашнего макияжа.

— Бек и правда человек в криминальных структурах далеко не последний. Но и мы, Анют, уже давно не сопляки, которые зелень стряхивали с точек на Рижском рынке.

Сказал с какой-то гордостью и ностальгией одновременно. Аня эмоции его понимала и разделяла — вероятно, все до последней. С толикой едва заметной тоски перевела дыхание, головой прижалась к плечу Вити, посмотрела на мужчину снизу.

А Пчёлкин, взяв ладонь её в свою, помассировал пальцы; рука Ани в его руке скользила от крема. Чуть приукрасил правду, словами двоюродного брата Князевой обелил:

— Белый не рассматривал других вариантов, кроме как с наркошами разобраться. Они ему друга убили, Аньк, сама, наверно, понимаешь, это более, чем весомо. Да и я… — замялся меньше, чем на миг, на самую маленькую долю секунды, что только была известна, и выдал:

— …мирно вопрос решать не хотел.

Князева ещё сильнее губы поджала. Частички пазла сменили края, сходясь воедино, в картину, о которой догадывалась, и на одно сердечное сокращение Аня лишилась дыхания.

Она голову приподняла, взглянула на мужчину из-под ресниц прямых, и отчего-то почувствовала себя такой хрупкой рядом с ним…

Хотя понимала, что должна была оставаться сильной; только такой и могла быть возлюбленная криминального авторитета.

— Ты из-за меня?..

— Да.

Аня аж удивилась, как быстро и уверенно Витя ответил. Будто она спросила у него о вещи, которая была известна и ясна людям, жившим ещё задолго до них с Пчёлой — эдакое незыблемое правило, аксиома.

— Уверен?

Пчёла на неё посмотрел так, что Анна осознала — задела. Конечно, не со злобы, не специально, напротив, лишь уточнить хотела. Но вопросом своим Князева будто пощечиной звонкой, оглушающей на оба уха сразу, наградила.

Когда ладонь поверх руки Аниной положил, когда сразу же потом за подбородок девушки взялся, к себе разворачивая, показалось, что в местах, где их тела друг друга касались, особенно сильно бил по венам пульс.

— Ты думала, что я стерплю «установку» от паскуды этой?

Голос — ночной песок, горсткой зачерпнутый с пустыни Намиб. Холодно и сухо звучал тон Вити. Анна вздрогнула на рефлекторном уровне, хотя и знала, бояться ей нечего.

Пчёлкин на Аню бы не взъелся — ни за случайно смороженную, не свойственную Князевой, глупость, ни за серьёзный прокол, каких девушка и не совершала особо. Оттого она взгляда не отвела.

Напротив, внимательнее в лицо Витино заглянула, ощущая себя той самой княжной, как её Пчёла называл, за спокойствие которой головой отвечал верный рыцарь.

Витя дёрнул уголком губ, едва сдерживаясь, чтоб за крест, висящий на груди, не взяться в клятве, и проговорил:

— Я, Ань, ещё тогда, когда ты рассказала мне всё, думал их голыми руками убивать. Трясло… — качнул головой. — Пиздец, вспоминать не хочется даже. Правда, уж думал в тот же день бригаду созывать, чтоб сук на их же территории перестрелять.

Она слушала его внимательно; под сердцем что-то скрежетало, как лезвием катаны. Примерно такое же бывало, когда Анна, заходя в гости к Ольге, которая на тот момент ещё в положении была, сталкивалась в дверях квартиры на Котельнической с Сашей, по телефону решающего какие-то «проблемы» в Америке. Летом девяносто третьего Князева даже дышать боялась, слыша, как расхаживал за стенкой двоюродный брат и что-то очень громко и недовольно предъявлял безликому «Кешке».

В тот миг, когда перед Аней Пчёлкин душу открывал, страха не было. Заместо него — интерес. Желание всё запомнить, всё понять, впитать в себя чувства, мысли, мотивы его. Впитать, подобно губке.

Девушка руку, что за подбородок держала, обняла пальцами у запястья Витиного, к ладони его осторожно притёрлась.

Пчёлкин ладонь расслабил, пальцы прикладывая к лицу девушки, чтоб ни одного миллиметра между рукой своей и щекой Аниной не оставить. Жестом этим, лаской Анна пыл его поубавила. Прямо, будто, газ на конфорке плиты ослабила.

— Но ты не поехал.

Он кивнул.

— Остановили. Надо было подумать, что и как. Кого и когда.

Снова на секунды какие-то отвёл взгляд, разглядывая не глаза Анины, что тогда напоминали стекло, а родинку, какую раньше отчего-то не приметил, почти у самого ушка Князевой. Погладил ей лицо — любовно, трепетно, не желая даже представлять, как хоть кто-то пальцы в щёки вдавил в попытке припугнуть.

Он бы суку, девушку его тронувшую, в дуршлаг бы превратил. Без вопросов.

— Мы недолго рассуждали с Саней. Фил с Косом затею нашу поддержали. Мы выбор в сторону Джураева сделали; хотя и его уже не было, родные Фары согласились на время на дно залечь, чтоб вернуться на опустевший рынок сбыта.

Она почти спросила, почему «рынок» должен был опустеть, но поняла всё ровно в тот момент, когда раскрыла рот. Сердце рухнуло, но сразу же вернулось в район грудной клетки, пусть и с тупой иглой, засевшей ровно в центральной аорте.

Во взгляде её было внимание в смеси со спокойствием, покладистостью, и это мужчине душу взорвало. Точно коктейлем Молотова. На тысячи осколков, какие воедино не собрать, какие лишь найти и сохранить в коробке, подобно осколкам случайно разбитого дорогого хрусталя.

— Вы их убили?

— Последний закат сегодня встречают. К завтрашнему вечеру их уже не будет, — произнес Пчёлкин твёрдо, словно отчитывался перед лицом, выше него стоя́щим — хотя Витя и представить такого серьёзного человека не мог.

Аня напряженно вздохнула; интересно, сами люди Бека об этом догадывались? Могли подумать, что одну из последних самокруток курят сейчас в квартире, расположенной на одном из сотни московских проспектов, что в крайний раз к себе вызывают грудастую проститутку, угощая ту для начала стопкой коньяка? Было у них предчувствие плохое, какое-то неправильное, сравнимое с дыханием мёрзлой смерти в затылок?

Или твари и дальше разлагались себе спокойно, уверенные, что люди Джураева стихли в тряпочку, а победа осталась за ними?

Её передёрнуло. Но не от страха, не сомнения, а будто от презрения. Нет, всё-таки, не интересно, чем там уроды занимались, что чувствовали и что думали.

— В «Софитах» стрелять не будут?

Витя не знал, отчего усмехнулся, но взгляд вернул на глаза Анины именно в тот миг, когда уголки губ в кривости дёрнулись вверх.

— Не должны. Завтра в театре никто из людей Бековских появляться не планировал.

Она кивнула Пчёлкину, прикладывая лицо к крепкой ладони, а самой последующий вздох чуть легче дался. На каком-то подсознательном уровне Князевой спокойнее стало от мысли, что не столкнётся на балконе третьего яруса ни с Кроной, ни с Жуком, ни с самим Беком.

Кого-кого, а эту троицу Аня на первой пьесе, подготовленной Князевой с самого нуля, видеть явно не хотела.

— Вить, — позвала она негромко и вопрос закончила, только когда Пчёла подушечкой большого пальца по щеке погладил: — Ты со мной на премьеру останешься?

— Разумеется, — кивнул ей Витя, глаза шире открыв. Вот ведь Князева какая интересная — вроде, смышленая, сообразительная, а иногда такие вещи спросит, что хоть стой, хоть падай!..

— Мы, вроде как, с тобой ещё давно договорились, что на премьеры ходим.

— Мало ли, — она повела плечом в наивной, совсем бесполезной попытке скрыть появившиеся в зрачках искорки удовольствия. — Вдруг ты занят?

— Только если тобой, — хмыкнул Витя и перетянул Анну к себе на колени. Девушка руками двумя за шею мужчину обняла, сразу же пуская пальцы в волосы его, что с рожью схожи по цвету, с льном сравниться могли по мягкости, и важностью, ценностью для Князевой дороже золота были.

Она не добавляла слов. Пчёлкин сам сказал:

— Я рядом буду, — и ладонями обнял за талию, пальцами широко расставленными поглаживая чуть бедра. У Князевой ни то от выматывающего графика, полного ответственности и волнения, ни то от щемящей нежности голова поплыла. — Так что, на премьере будет тихо, Ань, на этот счёт не переживай, — уверил её Витя, а потом добавил быстро:

— Вообще, в принципе не волнуйся больно. Всё хорошо будет. Вот увидишь. Мы с тобой скоро так заживём, у-у!..

— Спасибо, Витенька, — прошелестела девушка, когда он крепче руки стиснул, Аню вверх по бедру своему к себе притягивая, сам головой прижался к груди Князевой.

Ей остро Витю поблагодарить захотелось. Она почти губы разъединила, почти погладила Пчёлу по шее, но вдруг спросила у себя, когда стала поощрять насилие, каким бригадиры, по всей видимости, проблемы свои решали.

Стихла, не найдя ответа.

Кончики пальцев ног перестали чувствоваться, будто их ампутировал кто. Девушка губами прижалась к макушке Вити и подумала, только бы он не услышал частого пульса её, будучи прижатым к груди.

Почему вдруг спокойно так отнеслась к рассказу, плану Пчёлы? В какой миг она грань перешла, с каких пор с одобрением думала о кровавых расплатах?..

«С тех пор, как люди, и доставляющие проблемы бригадирам, стали не по правилам играть», — нашелся ответ в Аниной голове, отчего Князеву будто током шарахнуло. Она сразу же от мысли этой постаралась оттолкнуться, убежать, уши закрыть, чтоб не слушать, но не вышло — дума оказалась слишком прямой, выбивающей почву из-под ног, а сердце — из груди.

«С тех пор, как тебе пригрозили наркотой и групповым изнасилованием. Или, думаешь, это — не веский повод говорить «по-плохому»?»

Вероятно, веский. И даже более чем. Не исключено, что для Вити — более веский, чем для самой Ани.

Губы девушки сами нашли макушку Пчёлы и поцеловали мягкие-мягкие пряди, пахнущие табаком, его одеколоном, аромат которого иногда в толпе чувствовала и обязательно оборачивалась в надежде увидеть знакомую спину в излюбленном коричневом пальто.

— Я с тобой, как за каменной стеной, Пчёлкин, — проговорила Аня тихо, чтоб только он услышал. Пальцы в русых волосах дрогнули, когда Князева всё-таки приняла и поняла всё беспокойство, злость Витину, из-за неё же и появившуюся в сердце мужском.

Она подбилась ближе, едва лицами не сталкиваясь.

Губы их оказались близко-близко, словно сантиметром расстояния дразня, на выносливость обоих проверяя, когда Князева сказала вещь искреннюю, какую, вероятно, ей стоило говорить чаще:

— Мне с тобой не страшно. Спокойно…

В любви бескрайней, неизвестной ни одному творцу, она провела снова ладонью по волосам его, а сама почувствовала, как руки, держащие у талии, у Вити потянулись вверх.

В чувственном напряжении ладони его чуть задрали атласную майку.

— Отпускать не хочется.

— Не пускай, — разрешил ей Пчёлкин. — Я и не собираюсь никуда уходить, Ань. Ты… — он замялся на миг, словно слова все забыл, и на неё взглянул так, что Анна вслед за ладонями его ввысь потянулась, коленями сильнее упираясь в матрац по разные стороны от бедёр мужчины.

— …мне и так в душу глубоко слишком забралась, чтоб я думал бы куда-то там…

— Это хорошо или плохо?

Витя под рёбрами её перехватил так, что Князева бы могла даже напугаться, как бы не осталось на коже синяков. В плечо Ане, заведенный тем, как разговор их из серьёзного перетёк в обмен откровенностями, прорычал почти:

— Ахереть как хорошо, Князева. Почитай мне…

Она открыла Нодье сначала, прочла пару строк на французском, но Витя и минуты не послушал. Вполне скоро книга закрылась, докинутая до комода, а сам Пчёла на кровать упал, утягивая Анну за собой в долгий-долгий, как грядущая их ночь, поцелуй.

Мужчина чуть волосы все Анне не растрепал, приподнялся, через горло стягивая с себя футболку. Сама Князева, взгляд которой сделался больно затуманенным от мыслей, за третий год совместной жизни переставшие казаться бесстыдными, поцелуями побежала по шее и ниже, к россыпи родинок в районе рёбер. Вместе с ходом секундой стрелки часов послышался шепот Пчёлы, ругающегося грязно, но так искренне…

Часы над комодом вещевым показали сорок шесть минут двенадцатого.

Прошло порядка двадцати часов с момента, когда окна квартиры на Остоженке запотели в контрасте от ночной прохлады и жара спальни, в стенах которой слышались шлепки, влажные поцелуи и скрипы каркаса кровати, расшатывающейся под тяжестью двух разгоряченных тел, двигающихся друг на друге. В тот раз их близость была поистине дикой, близкой к животной; могло показаться, они до того не виделись год. Одна горячая волна проходилась по бёдрам, а вслед ей уже двигалась вторая, бьющая по напряженному низу живота.

И пламя, разгоревшееся, как от утечки газа, обернуло какие-либо сомнения в ворох пепла.

«Я тебя в обиду не дам» — уверял Пчёлкин, сжимая крепко бедра двигающейся на нём Ани и дыхание переводя, падая с ней на кровать, грудь свою девушке подставляя.

«Ни за что?» — спрашивала она, переворачиваясь на спину, себя подминая под Витю и закидывая ноги ему куда-то за спину в более, чем ясном намёке.

«Никогда» — снова твердил Витя и, разводя шире белокожие бёдра, языком вёл мокрую дорожку от пупка и ниже, заместо томного «ещё» довольствуясь Аниным всхлипом и рукой, зарывшейся ему в волосы.

Диктор по радио сказал, что в Москве наступила половина восьмого, когда за окнами излюбленного Анной BMW показались колонны «Софитов». Возле переднего входа, перед каким парковаться в обычные будни было запрещено, было непривычно много автомобилей. И все машины — неприлично дорогие даже для фрау Князевой, в жизни которой не было толком материальных проблем.

Иными словами, на постановку приехали более, чем серьёзные люди.

— Ты как, котёнок? — спросил Пчёлкин, выруливавший на небольшой скорости прямо к ступеням. Кто-то ему посигналил коротко, но гудок недовольный стих сразу же.

Аня хмыкнула, удивляясь, как смешок не взорвал сузившуюся от волнения гортань, и положила привычно ладонь на руку Витину, на рычаг передач.

А как она?.. Переживала, хотя и знала прекрасно, что всё вчера проверила — и исправность наушников для зарубежных зрителей, и швы костюмов, и знания текста у актёров. Но всё-равно неспокойно было на сердце. Ведь меньше, чем за две недели привыкла к должности главного режиссера — так, что и забыла даже, что, по обещанию Вагнера, эту должность занимала лишь временно.

Но уже вцепилась, отдавать не хотела. Но знала, что заберут звание, если провалится. И оттого не могла отогнать от себя мысли дурные.

— Как перед сдачей диплома, — ответила всё-таки девушка, когда неспешно ехавший автомобиль остановился поблизости от входа. За стеклом показались знакомые ступеньки, на которые швейцары выстелили дорожки. Аня глаза шире раскрыла, и тогда услышала где-то снаружи авто щелчок затвора фотокамеры.

— Вот это Вагнер запарился!..

— Что там? — вскинул брови Витя, и, заглянув в Анино окно, присвистнул. — Ну, всё, как полагается!

— Никогда раньше дорожки не стелились, — подметила девушка и не заметила, как от собственного «никогда» ладонь дёрнулась в напряжении. Кристиан, конечно, не раз говорил, что от «Возмездия» ждал полного триумфа, но Князева и не подумала бы, что он прикажет ковёр перед входом расстелить, что фотографов наймёт.

Всё было… слишком шикарно. Даже снаружи. Даже для Вагнера.

— Режиссёра только так и надо встречать, — сказал Пчёла серьёзно, но с интонацией почти мальчишеской, какая Анну вынудила усмехнуться в веселии. — А-то, правда. Ещё бы они Анну Игоревну не встретили с почётом!..

— Не сглазь, — хмыкнула девушка и вздохнула глубоко. Воздух вдруг показался спёртым. В боковом зеркале Князева заметила чьи-то безликие силуэты, что, слишком близко не подходя, оборачивающиеся на авто.

Пора выходить.

— Пора… — повторила девушка в такт мыслям, и напряглись мышцы живота в боли.

Мамочки, да с чего же так волноваться?.. Ведь всё проверяли десятки раз, — за один только вчерашний день — вся техника была в порядке, актёры веселы и спокойны…

В горле стало сухо, как в пустыне, не знающей о дожде.

— Анют, — позвал её Витя негромко, но звучно для тихого салона иномарки. Девушка коротко дёрнула подбородком, опустила зеркало с панели авто, и посмотрела на лицо, волосы свои, проверяя, чтоб мелко моросящий дождь красоту не испортил.

Губы были накрашены так же ровно, как и перед выходом, и тушь, к счастью Аниному, осыпаться не планировала. Небольшие стрелочки, глаза зеленые делающие визуально более округлыми, всё так же нравились Князевой чётким контуром и формой.

На колено её, не скрытое юбкой, упала, сжимаясь, рука Витина. Ладонь его к ноге Аниной подходила очень, нравясь обоим до чувства мелкого удушения. Князева пальцы на запястье, на часы Пчёлы положила, обернулась.

На лицо её тенью падало, отражаясь, напускное высокомерие, которое никому из приглашенных на постановку зрителей было не пробить, но в глазах — толика тревоги. Девушка по пальцам мужчину потрепала, и он, посмотрев на неё прямо, сказал, не позволяя остаться даже тени сомнения:

— Княжна, ты прошлую неделю пахала, всех по струнке тут выстроила — от уборщиков до Вагнера этого.

— Кристиан тут-то причём?

За приоткрытым Витиным окном послышались чьи-то шаги. Князева в боковом зеркале заметила огромную спину Бобровицкого, одетого непривычно деловито для «телохранителя», которого справедливее было бы назвать головорезом.

— Думаешь, все эти сливки были бы, если бы он не видел твоего серьёзного отношения? — вопросом ответил Пчёлкин. Анна задумалась на миг, и под рёбрами будто спичка вспыхнула, рискуя легкие девушке подпалить.

Витя ногу ей погладил жестом, какого не смог бы себе позволить при вспышках фотокамер.

— Анюта… — позвал негромко. Князевой одна ласка в голосе Пчёлкина сделала так хорошо, что всхлипнуть захотелось. И сдержали, вероятно, лишь накрашенные глаза и фотографы, что вспышками камер не в лучшем свете подчеркнут красноту и припухлость нижних век.

— Всё отлично будет, слышишь?

Она подумала совсем недолго, буквально доли секунды, для приличия, и сказала тогда:

— Слышу.

— Уже не плохо, — кивнул ей мужчина и улыбнулся так, что девушке голову о плечо его захотелось положить. Остановила причёска — низкий хвост, в который собраны были завитые в локоны волосы, с косым пробором на правую сторону. — А теперь в это надо поверить.

— А я верю, — почти сразу произнесла Анна со смелостью такой, что не поверить собственным словам было бы преступлением.

Витя в ответ погладил по колену её, в ласке похлопал по худой ножке.

— Умничка моя, — и наклонился, целуя в висок. Князева постаралась не шевелиться, чтоб всю нежность мужчины своего почувствовать, чтоб лёгкие глубоким вздохом себе разорвать.

Он заглушил авто. Поправил лацканы своего тёмно-бордового пиджака, который прямо по нему был шит, в пальто небрежно запахнулся, выходя.

Аня на десяток секунд осталась в тишине своих мыслей, какие страхом какое-то эфемерного, неправдоподобного провала саму Князеву думали загрызть, хрустнула пальцами.

Справится..

Витя захлопнул дверь и передал ключи Бобру. Значительно убавил тон голоса своего, чтоб Аня не услышала вещей, её способных сильно в тот момент отвлечь от премьеры, и сказал ему:

— Машину перепаркуй подальше от чужих глаз. Ус где?

— На месте. Следит за кабинетом Анны Игоревны, чтоб никто из шайки врасплох не застал, — довольно оперативно отчитался Бобр.

— Свяжись с ним, скажи, где тачку оставишь. Пусть посматривает одним глазком. Сами будьте на связи; Кос вам будет звонить, если кто-то из людей Бека в театр заявится.

— Вы стрелять его решили?

Витя качнул головой. Бобр допытываться не стал, только послушно перехватил ключи от иномарки, и тогда Пчёла, встряхнувшись, обошёл авто спереди.

Открыл дверь перед девушкой ровно в тот миг, когда на другом конце Москвы его люди всадили пулю Кроне в голову.

— Анна Игоревна. Прошу.

И Князева, поправив чёрное пальто на плечах, на выдохе вложила ему в руку пальчики. Поставила ногу в лакированной шпильке, какие купила специально под укороченный жакет в стиле Шанель, на сырой от октябрьской мороси асфальт.

Театрального режиссёра «Софитов» и сопровождающего её криминального авторитета встретили несколько вспышек фотокамер. Пара прошлась мимо, не задерживаясь ни перед кем, на ходу только бросая приветствия из серии «Willkommen, guten abend».{?}[ «Добро пожаловать, добрый вечер» — с нем.]

На снимке, сделанным помощником Кристиана Вагнера, Виктор с Анной вышли так, что от взора одного в каком-то боязном уважении волосы на затылке приподнимались.

Князева под локоть Пчёлы держалась, себе напоминая о необходимости подбородок держать параллельно полу, когда по служебным коридорам, в день премьеры наполнившимся охраной с откровенно бандитской внешностью, поднялась на балкон третьего яруса.

Места там были такие, что прекрасно виделась сцена, а вместе с ней — и весь зал. Витя оглянулся и приметил, что с такой территории идеально было бы снайперам прятаться.

Всё, как на ладони.

Аня пальцами упиралась во впадинку на сгибе локтя Пчёлы, когда перешла порог роскошной VIP-зоны «Софитов». Среди немногочисленных кресел ей встретилось знакомое лицо.

Вагнер говорил с двумя гостями, один из которых был почти идеальным, по арийским меркам, немцем — мужчину можно было бы сфотографировать в анфас, профиль и вставить в иллюстрированный этнографический словарь. В окружении Кристиана и двух криминальных авторитетов, прилетевших в Москву из какого-нибудь Кёльна, вилась невысокая девушка в платье, что была как-то слишком весела для общества бандитов. Блондинка часто-часто говорила на немецком, постоянно крутила головой, даже хлопала в ладоши.

Князева не прислушивалась даже к словам гостьи — это было лишним. Одного заливистого смеха немки хватало, чтоб радость незнакомой фрау понять.

Анна на миг задумалась, стоило ли герра Кристиана отвлекать от дел, но когда решила, всё-таки, сесть на место, какое на прошлой премьере занимала ещё Сухорукова, Вагнер обернулся. Она услышала короткое:

— Wir müssen gehen. Wir reden später, Arnold, {?}[Нам нужно идти. Мы ещё увидимся, Арнольд — с нем.]— и тогда герр, взяв под руку радостную немку, на каблуках едва достающую до плеча и без того невысокого гендиректора, направился к Ане.

За спиной Князевой маячил подоспевший Ус, пыльной кожанкой не вписывающийся во всю окружающую его роскошь. Сама девушка, ещё месяц назад прослывшая помощницей Сухоруковой, держалась за мужчину, какому доверила многое и ещё столько же отдала без долгих колебаний.

Герру хватило двух секунд напряженных мыслей, чтоб понять: мускулистая охрана — не прихоть фрау Князевой, а необходимость, о которой Кристиан догадывался.

Пары остановились напротив друг друга. Анна голову склонила в знак приветствия ровно в тот миг, как Вагнер на временного режиссёра посмотрел внимательно:

— Фрау Князева. Добрый вечер.

— Добрый вечер, герр Вагнер, — отозвалась она дежурно.

Он руку протянул Виктору, и тот ответил на рукопожатие; про босса Аниного Пчёла слышал не только от самой Князевой, но и от своих людей, которые иногда, но Кристиана упоминали. Как правило, говорили о Вагнере, как о человеке «дружелюбном», позволяющем проводить переговоры на своей территории за совершенно символическую — для такого надежного места, «покрытого» частной адвокатской контрой — плату.

— Герр Пчёлкин. Рад видеть.

— Взаимно, — ответил ему бригадир, уже привычно сдержав усмешку; подумаешь, да какой из него «герр»? Он на «мистера»-то не тянет, а тут…

Блондинка в платье из тонкой ткани, которую носить следовало летом, а не в середине осени, за руку Вагнера взялась жестом совсем детским, что в обществе относительно высоком мог растолковаться неправильно. Мужчина погладил «полторашку» по пальцам и произнёс, заглядывая то в лицо Анино, то в Витино:

— Я слышал про Джураева, — и чуть помолчал, словно проверить думал, изменятся ли лица парочки.

Анна на миг взор отвела, но быстро взгляд на босса вернула. Пчёлкин же бровью не повёл, даже когда Вагнер с напускной скорбью поджал губы.

— Вы же были знакомы? Примите мои соболезнования.

— Спасибо, — проговорил Витя сухо. Сам держал в голове, что Кристиан тоже с Фариком был знаком — до всей заварушки с Беком немец Джураеву позволял наркоту через «Софиты» толкать. Значит, сам воду мутит; в подобном криминальному авторитету типа Пчёлы другого винить было крайне лицемерно, конечно, но ухо старательно востро держал.

Мало ли, что Вагнер ещё намутить попробует? И с кем именно?..

Босс Анин недолго постоял в ожидании продолжения не особо искренних светских бесед и спросил у Князевой за секунду до того, как тишина стала неловкой:

— Как ваш настрой, Анна?

— Я проверяла труппу до того, как подняться в зал. Поэтому могу с уверенностью сказать, что мы готовы представить зрителям «Возмездие», — сказала она с подачей ведущей ток-шоу и в глаза боссу посмотрела, сладко, даже, скорее, приторно наклонив голову чуть вбок.

Голос не дрогнул, и Анна удивилась даже собственным словам, в каких лжи не было. А если и присутствовало враньё, то самая капля, какую Князева не заметила, какую сравнить можно было с каплей успокоительного.

Витя пальцы её накрыл ладонью.

Вагнер довольно кивнул:

— Рад слышать, — и тогда арийка вдруг дёрнула Кристиана за рукав жакета. Босс, извиняющейся улыбкой ответив на удивленный взгляд Анны, представил блондиночку:

— Позвольте представить вам фрау фон Кох.

Дама, услышав фамилию свою, встрепенулась, совсем как первоклассница на линейке, и распрямила спинку в струну, с напускной важностью качнула головой к Князевой:

— Мы с Карлой учились вместе, в Лейпциге, пока Германия была разделена. Я, Анна, говорил вам о ней.

Девушка кивнула, припоминая, действительно, что-то про Лейпциг и фамилию, которая у неё отчего-то ассоциировалась с каким-то важным немецким генералом. А потом вдруг что-то сверкнуло перед глазами, точно током ударяя, и Аня поняла, что девчонкой с никудышными манерами была авторша «Возмездия».

Именно Карла фон Кох написала пьесу, сценарий которой повторяли актеры, в тот миг сидящие в гримёрках, делающие последние штришки в гримах, затягивающие корсеты платьев и рубах. Именно ради этой немки, с которой Вагнер делил парту в универе Лейпцига, герр поставил на уши все «Софиты».

Если бы Князевой такую характеристику фрау фон Кох дали, и только потом саму Карлу представили, она бы не поверила, что такая улыбчивая и малость отталкивающая излишней эмоциональностью девушка написала рассказ о классической родственной вендетте.

Анна старательно лицо сохраняла, пока герр на немецком Карлу знакомил с режиссёром и сопровождающим её криминальным авторитетом. Фон Кох с распахнутыми глазами и улыбкой от уха до уха производила впечатление ни то ребенка, каким-то образом оказавшимся в теле взрослого, ни то маньячки.

— …и фрау Анна Князева. Театральный режиссёр, — проговорил на немецком Вагнер. — Она и ставила «Vergeltung».

— В самом деле?! — воскликнула радостно Карла на языке, какой Витя знал лишь на уровне «привет-пока», и, не дождавшись ни ответа, ни кивка, протянула Ане руку свою. — Как здорово!

— Добрый вечер, фрау фон Кох, — поздоровалась Анна и пожала руку ей жестом, женщинам не свойственным. Хрупкая девчонка за ладонь Князевой схватилась и потрясла так, будто думала руку Ане оторвать.

Стоило больших сил лицо сохранить, когда какой-то суставчик в запястье гулко хрустнул.

— Для меня — большая честь ставить впервые именно вашу пьесу.

— Впервые?! — ещё громче ахнула Карла. — Так вы только-только стали режиссёром?!

Аня улыбнулась, кивая. Пчёлкин чуть плечи напряг, отчего крепче стала ощущаться его рука, — видно, не одной Князевой тяжело было в компании инфантильной немки. Только Карла, набрав в лёгкие больше воздуха, что-то захотела сказать, как из колонок раздался первый звонок.

До выступления оставалось пятнадцать минут, двери в зал открылись услужливыми швейцарами. К партеру потянулись люди — богатые криминальные элементы, большинство которых в «Софиты» не на «Возмездие» пришли, а «вопросики обкашлять» в компании дам, разодетых в вульгарно дорогие меха, и многочисленных охран.

Вагнер напоследок Князевой кивнул, а после поймал руку её, какую Карла, тараторящая что-то до невозможности быстро и непонятно даже для самого Кристиана. Герр оставил поцелуй кроткий на пальцах временного режиссёра под внимательным взглядом Пчёлы.

Сказал, распрямляясь:

— Оставим вас, фрау Князева.

Она в ответ только кивнула снова и руки собрала на сгибе локтя Витиного, проводила пару взглядом. Карла по-детски взяла Кристиана за руку, направившись с ним «ладошка в ладошку» к сквозной двери, ведущей в «теневой» зал, где решались дела не самые легальные.

Когда фон Кох на Князеву почти у самого порога обернулась и помахала режиссёру свободной ладонью, Аня едва сдержалась, чтоб не фыркнуть, вдруг поняв, кого ей напоминала немка.

Со стороны герр был слоном из басни Крылова и шёл ровно, прямо, не отвлекаясь на лишние для него звуки. Карла же, напротив, эмоциональностью своей могла поделиться с сухим и сдержанным Вагнером, и этим напоминала моську. Так и дёргала за локоть мужчину в попытке обратить на себя его внимание, какого хотела, не как женщина, а как экстраверт, для которого общение — как воздух.

Пчёлкин чуть помолчал, поправляя рукав чёрной рубашки, а потом к уху девушки наклонился и признался:

— Не знаю, что она тебе там нашпрехала, но с такой улыбочкой выглядело устрашающе.

Аня хохотнула коротко, заливисто и посмотрела на мужчину своего чуть снизу. С ракурса её Витя улыбался сдержанно, но Пчёлу выдавали искорки, какие Князева, если б знала мужчину плохо, могла спутать с отражением ламп. В партере и амфитеатре под ними зашумели пришедшие гости, что переговаривались вполголоса, но каблуками туфель и ботинок шумели звонко.

Ус остался чуть в стороне, когда Витя Аню усадил на место, ранее принадлежавшее Сухоруковой, сам рядом расположился. В ложе остались только два немца, явно увлеченные своей беседой на чужом языке, и Пчёла тогда, не боясь получить замечания, взял Князеву за руку.

Заглянул в глаза, макияж которых в теплом искусственном освещении светильников-канделябров будто золотыми блёстками отдавал, и заговорил:

— Актёрам «удачи» желать нельзя. Наоборот, лучше всякого мрака наговорить, чтоб премьера на «браво» встретилась…

— Запомнил, неужели.

— Запомнил, — повторил в напускной задумчивости Витя и улыбнулся куда-то в себя. — Но это с актёрами…

— Такой тонкий намёк узнать, что нужно желать режиссёру? — спросила Князева с плутовской интонацией. Анна на мужчину поглядывала так, что блеск в зрачках и себя, и его малость слепил — прямо как светом софитов, направленных на кулисы, за которыми пряталась сцена.

Мама, ведь через полчаса в зале станет тихо, кулисы разойдутся в стороны, и большая сцена с декорациями немецкого селения на себе представит гостям пьесу о кровной мести, идущей вразрез законами. Через полчаса, а то и меньше…

И как смириться с этим чувством? Как переждать злополучные пятнадцать минут?

— Нет, — качнул головой Пчёлкин. — Вообще желать тебе не буду ничего. Удача нужна лохам, смелость — тру́сам, а сила — слабакам. А ты ни к одной категории не относишься. Так что, вариантов, чего тебе нужно, у меня нет.

Завуалированный комплимент Ане сердце сильно сжал, будто его бечёвкой крепко, до боли, до кровавых мозолей перетянули. Девушка на Пчёлу посмотрела; синеглазый взгляд в сторону направлен был, но улыбка на скулистых щеках мужчине подарила ямочки.

Она ладонь, какую Витя обнимал, расслабила, пуская пальцы его в переплетение со своей рукой, и мягко кожей запястья о циферблат часов Пчёлкина потёрлась. Он в ответ боковым зрением на Анну взглянул в интриге, когда Князева проговорила, не боясь, как два года назад, показаться ему и самой себе отвратительно слабой:

— Спасибо, Витенька.

Вместо каких-либо слова Пчёла повернул к ней-таки голову и без сомнений поцеловал пальцы Князевой. Губами к ним прислонился, будто руки эти ему жизнь давали, и замер. За что благодарить его?.. Глупости. Он ничего сверх естества своего не делает, просто говорит, что думает.

— Всё будет, Княжна.

Ане от слов его будто шашку динамита промеж лёгких засунули. Тесно стало в рёбрах, а искры, летящие в стороны, напоминали горение бикфордового шнура, и никто, даже сама Князева не знала, что бы могло произойти, когда пламя бы дошло до пороха.

Она воздушный поцелуй ему послала, чтоб ни себе помаду не смазать, ни Вите щеки не раскрасить, и крепче сжала руку его, когда Уса, дежурящего неподалеку от пары, сменил Бобровицкий.

Второй звонок раздался, заглушая часть разговоров в зале, когда Пчёла одним взглядом спросил у секьюирити Аниного, чем он порадовать может. Вместо ответа Бобр только кивнул едва заметно и взором указал за перила балкона.

Витя нутром весь подобрался.

Пришёл, значит, сука эдакая? Откуда, мать твою, нашёл только смелости, совести как хватило?! Аня разгладила юбку на ляжках, чтоб та не задралась слишком высоко, и скрестила ноги в голеностопе, когда Пчёлкин перевёл дыхание с тяжестью, какой дышали подразненные красной тряпкой быки.

«Последний час живёшь, урод»

Свет в зале стал понемногу гаснуть.